Бежать теперь нужно было в трех направлениях сразу. Разбитая коляска стояла на ипподроме. Мертвая лошадь лежала в холодильнике Ветинститута. Третья цель была ближе всего – по коридору в кабинете, где заседал Юрка Смекалов. Вернее, бригада, ведавшая игроками, притонами и прочей такой шушерой.
Зайцев на миг задумался, с которого начать.
И выбрал четвертое.
– Вам назначено? – пискнула из-под фикуса секретарша, но из-за узкой юбки не успела быстро вскочить и остановить визитера.
– А как же, – законопослушно ответил на ходу Зайцев. Стукнул для вида и тотчас распахнул дверь к Коптельцеву.
Тот был один. Поднял голову от стола. И Зайцев сразу заметил мгновенное изменение, что-то вроде легкого паралича, тотчас сковавшего лицо в приветливой гримасе. Коптельцев был явно не рад его видеть.
Зайцев без приглашения уселся напротив. Просиял в сторону шефа. Со стороны могло казаться, что беседуют добрые товарищи.
Коптельцев выслушал, бросил на стол карандаш.
– Ты что, Вася, спятил? У нас и так нехватка кадров повсеместно.
Их взаимный тон мог обмануть постороннего, но друг друга они обмануть не могли. Глазки Коптельцева, подпертые жирными щеками, щурились недобро и испуганно. «Как на бешеную собаку смотрит, – холодно думал Зайцев, наблюдая. – Пришиб бы от страха. Да кого-то он боится еще больше». Рот его при этом выговаривал какую-то служебную белиберду:
– Ввиду того что… разнарядка… в соответствии с использованием человеко-часов…
Слова казенные, положенные, протокольные. Теперь Коптельцев уже не был для Зайцева загадкой, как тогда, в 1929-м, когда его «вдруг» назначили начальником Ленинградского уголовного розыска. Вернее, перевели. Из ленинградского же ГПУ. Угрозыск тогда трясло. Прежний начальник, Леонид Петржак, покончил с собой. Но трясло не от этого. Покончил Леонид Станиславович, потому что проворовался. Нечего в угрозыске воровать, кроме промокашек? Ошибка. А склад улик? А склад изъятых материальных ценностей? К рукам Петржака прилипло, должно быть, немало ценностей, раз он сам понял: не выкрутится. Зайцев догадывался: воровал-то, поди, не один, делился. И делился с важными людьми. Раз сам понял, что живым ему из этого всего не выбраться. Шуму тогда в городе из-за этого было много. Поначалу Коптельцев на всех произвел сносное впечатление. На его послужной список посмотреть как-то забыли. А зря. До того как прийти в угрозыск, Коптельцев десять лет отслужил в ГПУ. То, что при царизме называли «тайной полицией», вскоре подмяло под себя честный уголовный сыск. Отныне не было в Ленинграде уголовки – все теперь могло стать «политикой». Украл – контрреволюция, убил – террор, обжулил – вредитель. Не было больше преступника, которого нельзя было бы сделать врагом народа.
Выделить Зайцеву помощь Коптельцев отказался наотрез.
– Нет так нет, – мирно согласился Зайцев, вставая. Задвинул стул.
Закрыв за собой дверь кабинета (секретарша опять трепыхнулась ему навстречу – и опять упала обратно на стул в своей узкой юбке), Зайцев тут же направил стопы в комсомольское бюро.
Товарищ Розанова – активистка местной комсомольской ячейки – оторвалась от газеты.
– Вам чего?
Зайцев завел тот же мотив. Только слова были другие: «комсомолец», «способный сыщик-оперативник», «показал себя», «прозябает на канцелярской работе», «куда смотрит актив».
Актив переспросила:
– Комсомолец? Как его фамилия? Нефедов?
Она сделала несколько закорючек в тетради. Пообещала:
– Разъясним.
Зайцев понадеялся, что других дел у Розановой сегодня нет и она ринется спасать комсомольца из лап рутины. Розанова была идейная. Коптельцев таких боялся. Он любил секретарш в узких юбках, с завивкой и парфюмом. Розанова платила ему ответной ненавистью. Зайцев был уверен в скорой победе. Но до тех пор решил навести справки о ленинградском тотализаторе.
Юрку Смекалова он, к счастью, застал на месте. Тот одним пальцем бил по машинке – писал отчет.
– А, Вася, здорово. – Он протянул поверх каретки руку. На указательном пальце краснела зарождающаяся мозоль. Казино с проспектов исчезли, а игроки, каталы, жулики – нет. Просто играли теперь все больше по квартирам, в подпольных притонах. Стучать по машинке Юрке приходилось не меньше, чем при НЭПе.
Он рад был прерваться.
– А то! Пряник! – поднял пшеничные брови в ответ. – Как же не слышали.
И покачал головой.
– Вот жаль, так жаль. Такая смерть дурная. Глупая. Какая лошадка!.. Птица! Чего?
Зайцев почувствовал, что его опять задело. Вот и Юрку, похоже, мало занимало, что при этом погиб человек. Вот и он тоже: какая лошадь!
– Да ничего. Я не знаток.
– Ой, зря! Такая лошадь!.. Выдающаяся. Ни одного проигрыша. Да чего уж теперь.
Юрка подавил зевок.
– Ты сегодня спал? – сочувственно спросил Зайцев.
Юрка мотнул головой, опять зевнул, не размыкая челюстей.
– Ладно, ты ж не о лошадках трепаться пришел. Чего надо?
– О лошадках, представь.
– Ну?
– Ты мне скажи как конский специалист.
– Да какой я специалист! Просто Пряника не знать – это как не знать… Как Уланову не знать! Эрмитаж не знать!
– Ладно, ладно, устыдил. Вот этот Пряник ваш выдающийся. Ни одного проигрыша. А если бы он раз – и проиграл?
– Я бы удивился.
– А кто-то при этом на него поставил. Причем неслабо так.
– На него все ставили, дураков нет. Только выигрыш все равно мизерный. Раз все ставят.
– Ага, – кивнул Зайцев. – Вот так это, значит, устроено?
Юрка оживился.
– Если явный фаворит, то это как пойти и в магазине купить: вот деньги – вот товар. Приятно, но радости мало, – принялся рассуждать он. – Или как с женой это самое. Все знаешь наперед.
– Ты это, в половую тему не углубляйся.
– Я объясняю по-человечески. На доступном материале. В лошадях-то ты не шаришь.
– Я и в браке не шарю.
– Ладно. В общем если бы вдруг вышло так, что ты угадал победителя, которого никто не ждал, то и выигрыш твой был бы – ого!
– А сколько?
– А это ты на ипподроме спроси. У них учет полный. Котел после заезда опрокидывают и все по книгам бухгалтерским разносят: кому, сколько, за кого.
«Угу», – буркнул Зайцев. Судя по голосу директора ипподрома, кое-что в такие книги не записывалось.
– Хорошо, Юрка. Это все складно. А если, допустим, один – да поставил не на него. Не на Пряника вашего расписного. И вовсе при этом не дурак. А умный человечек. Ушлый, я бы даже сказал. Допустим, знал он, что именно в этот день Пряник не выиграет.
– Пряник не выиграет?
– Придет вторым. Споткнется. Задержится. На сантиметрик вот такой. – Зайцев показал пальцами. – На секунду да отстанет.
Вид у Юрки был сомневающийся.
– И знал наш человечек это наперед, из надежного источника. И даже сам с этим источником договорился выигрыш поделить.
– А, вот оно что. Думаешь, сговорился Жемчужный на заезд.
Юрка с удовольствием вытянул спину, хрустнув суставами, заложил руки за голову, показал острые локти – один продранный. И посмотрел на Зайцева весело-маслянистым взглядом жулика.
– Не-е-е. Быть такого не могло.
– Да ладно. Серафимы у вас там, что ли, на ипподроме?
– Да нее, не серафимы. Просто незачем им. Им и под Усами тепло.
У каждой бригады свои словечки, свой жаргон. «Под какими еще усами?», – Зайцев сделал вид, что понял.