Глава 4
Позади заброшенного дома две фейрийских лошади жуют одуванчики в ожидании наездников. Стройные, как лани, и окруженные мягким сиянием, они скользят между деревьями, словно привидения.
Оук подходит к ближайшей из них. У нее нежно-серый окрас, а грива заплетена в нечто, напоминающее сеть, и украшена золотыми бусинами. По обе стороны седла закреплены кожаные сумки. Лошадь сразу утыкается носом в ладонь принца.
– Вам доводилось ездить верхом на фейрийских скакунах? – спрашивает он меня, и я смеряю его взглядом, который он заслуживает.
При Дворе Зубов меня не учили практически ничему из того, что полагается знать ребенку королевских кровей. Мне не показывали, как пользоваться магией, оставив меня такой, какой я была. Я знала лишь простейшие заклинания, не умела вести себя согласно этикету и никогда не ездила на фейрийских лошадях.
– Не доводилось? А ведь вы будете чудесно выглядеть с развевающимися за спиной волосами, – продолжает Оук. – Словно неукротимая фейри из древних времен.
От смущения у меня сжимаются внутренности. Возможно, он просто насмехается надо мной, но, услышав его слова, я ощущаю как стыд, так и удовольствие.
Тирнан ведет Гиацинта по газону, придерживая его рукой за спину. Странная манера обращения с пленником.
– Вас хлебом не корми, дай очаровать каждую змею, которая встречается на вашем пути, какой бы хладнокровной и злобной она ни была. Оставьте хотя бы эту в покое.
Я хочу зашипеть на Тирнана, но понимаю, что таким образом только подтвержу его слова.
– Мне кажется, тебе стоило дать этот совет самому себе много лет назад, – отвечает Оук. В его голосе не слышно раздражения, но по лицу Тирнана я понимаю, что стрела попала точно в цель. Рыцарь прищуривается.
Оук проводит рукой по лицу и на мгновение кажется страшно утомленным. Но стоит ему моргнуть, как он снова приобретает благодушный вид. Мне остается только задаваться вопросом, случилось ли это в действительности или я все выдумала.
– Я считаю, что приятная беседа с друзьями по путешествию делает путь менее утомительным.
– Серьезно? – спрашивает Тирнан, подражая неспешной интонации принца. – Что ж, тогда прошу вас, продолжайте.
– О, я обязательно продолжу, – отзывается Оук.
Теперь на лицах обоих написано раздражение, хотя я понятия не имею почему.
– Как зовут вашу лошадь? – интересуюсь я, чтобы прервать воцарившуюся тишину. Мой голос уже почти не хрипит.
Оук гладит бархатистый лошадиный бок, явно пытаясь отогнать неприятные мысли.
– В детстве моя сестра Тарин звала ее Летуньей, и имя прижилось. Давайте я помогу вам сесть.
– Какая прелесть, – говорит Гиацинт, впервые за все это время обращаясь к принцу. – Поскачешь в бой на лошади сестренки. А что-нибудь свое у тебя есть, принц? Или одни только девчачьи обноски да барахло?
– Давай уже, – резким тоном произносит Тирнан, – залезай в седло.
– Как прикажешь, – отзывается зачарованный солдат. – Ты же просто обожаешь всеми командовать, не так ли?
– Особенно тобой, – бросает Тирнан и запрыгивает на лошадь позади пленника. Мгновение спустя он понимает, что сказал, и его щеки краснеют. Он находится вне поля зрения Гиацинта, а вот я вижу его прекрасно.
– Он зовет свою лошадь Отрепьем, – продолжает Оук, как будто не слышал их беседы, хотя не обращать на них внимания наверняка непросто.
Заметив, что я наблюдаю за ним, Тирнан бросает на меня такой взгляд, что я сразу вспоминаю: будь его воля, он бы связал мне руки, заткнул кляпом рот и волоком потащил по земле вслед за лошадью.
– Мне нужно забрать вещи, – говорю я. – Из моего лагеря.
Оук и Тирнан переглядываются.
– Разумеется, – отвечает Оук, окончив этот странный безмолвный диалог со своим соратником. – Ведите нас, леди Рэн.
Принц сцепляет пальцы, делая что-то вроде ступеньки, чтобы я смогла забраться на лошадь. Я послушно следую его указу, хотя закинуть ногу на спину животного получается с трудом. Оук изящно запрыгивает в седло передо мной, и я не знаю, куда деть руки.
– Держитесь за меня, – настаивает Оук.
Выбора у меня не остается, и, чтобы не упасть, я вдавливаю пальцы в его талию прямо в том месте, где заканчивается кольчуга. Тепло его тела обжигает меня сквозь тонкую одежду, которую он носит под золотой броней, и жар смущения приливает к моим щекам. Фейрийская лошадь скачет сверхъестественно быстро, и мне кажется, что мы летим. Я пытаюсь говорить Оуку на ухо, давать указания, куда поворачивать дальше, но чувствую, будто половину моих слов уносит ветер.
Когда мы приближаемся к моему ивовому шалашу, лошадь переходит на рысь. Принц вздрагивает, ударившись о защитное заклятие, которое я сплела. Он оборачивается и бросает на меня укоризненный взгляд, после чего одним взмахом руки развеивает чары, словно паутину.
Подумал ли он, что я специально завела их сюда, чтобы сбежать? Что хотела причинить ему вред? Когда мы останавливаемся, я с облегчением слезаю с лошади и опираюсь на дрожащие ноги. Обычно в это время я уже сплю, поэтому сегодня добираюсь до своего маленького домика более изможденной, чем обычно.
Я чувствую на себе оценивающий взгляд Оука. Вдруг представляю, что смотрю на это место его глазами. Логово дикого зверя.
Стиснув зубы, я заползаю внутрь. Пытаюсь на ощупь найти старый рюкзак, который однажды подобрала на свалке. Запихиваю в него вещи, не зная, что из них может понадобиться. Одеяло, заляпанное чуть меньше остальных двух. Ложку, взятую из кухонного ящика не-родителей. Пакетик с семью лакричными конфетками. Подгнившее яблоко, которое я оставляла на черный день. Шарф с недовязанными краями – не-мама не успела закончить, потому что я стащила его.
Оук прохаживается между образованных грибами кругов, издалека наблюдая за моими сборами.
– Вы живете здесь с тех пор, как мы в последний раз встречались? – спрашивает он, и я стараюсь не придавать этому вопросу слишком большого значения. Лицо Оука не выражает отвращения, однако его подчеркнутое безразличие наводит меня на мысль, что свои истинные чувства он скрывает.
Четыре года назад было легче скрыть, как низко я пала.
– Можно сказать и так, – отвечаю я.
– Одна? – уточняет он.
Не совсем. Когда мне было двенадцать, я нашла смертную подругу. Встретила ее, когда она копалась на свалке позади книжного магазина, пытаясь найти книги с ободранными обложками. Она красила мне ногти на ногах ярко-голубым блестящим лаком, но в один из дней я увидела, как она разговаривает с моей сестрой, и спряталась от нее.
А несколько месяцев спустя Богдана повесила над моим шалашом человеческую кожу, напоминая о том, чтобы я не выдавала секретов фейри. После этого я целый год держалась от смертных как можно дальше.
Потом я спасла от глейстиг одного парня. Мне было четырнадцать, ему семнадцать. Мы с ним сидели на берегу пруда в паре миль отсюда, и я тщательно избегала любых тем, которые могли не понравиться Грозовой ведьме. Он был наполовину уверен, что я мерещусь ему после того, как он накурился. Ему нравилось разводить костры, а мне нравилось за ними наблюдать. В конце концов он решил, что раз я нереальна, значит, он может делать со мной все, что захочет.
Тогда я продемонстрировала ему, что очень даже реальна, равно как и мои зубы.
После этого случая Грозовая ведьма снова принесла мне человеческую кожу в знак предупреждения о смертных, но к тому времени я и сама все поняла.
Иногда я ходила в гости к банши с волосами цвета серебра. Поскольку она относилась к слуа, местные фейри старались держаться от нее подальше, но мы с ней часами сидели вместе, пока она рыдала навзрыд.
Сначала я думала рассказать обо всем Оуку, но потом поняла, что моя жизнь только покажется ему не счастливой, а более жалкой.
– Можно сказать и так, – повторяю я.
Я беру вещи в руки, снова откладываю их в сторону. Мне хочется взять с собой все, но рюкзак слишком мал для этого. Вот сколотая кружка. Вот одинокая сережка, свисающая с ветки. Тяжелый сборник стихов за седьмой класс с крупной надписью «РЕБЕККА» на обложке. Украденный из кухни моей не-семьи разделочный нож, который Тирнан смеряет скептическим взглядом.
Я останавливаю выбор на двух маленьких ножах, которые изначально были при мне.
Остается последняя вещь, и я бросаю ее в рюкзак так быстро, чтобы никто не успел увидеть. Крошечная серебряная лисичка с хризолитовыми глазами.
– При Дворе Бабочек царят дикие нравы, поэтому даже принцу Эльфхейма опасно там показываться, – произносит Тирнан. Он сидит на бревне и острым ножиком срезает с ветки кору. Я понимаю, что они с Оуком уже не в первый раз ведут этот разговор. – Да, его жители – вассалы вашей сестры, но они жестоки, как стервятники. Королева Аннет поедает своих любовников, когда те надоедают.
Гиацинт опускается на колени возле узкого ручейка, собираясь попить. У него только одна рука, на которую можно опереться, и он не может сложить ладонь в чашечку, поэтому просто наклоняется к воде и глотает то, что попадает в рот. Услышав слова Тирнана, он настороженно поднимает голову. Возможно, пытается найти возможность для побега.
– Нам всего-навсего нужно переговорить с Чертополоховой ведьмой, – напоминает ему Оук. – Королева Аннет может указать нам путь через болота, и тогда мы найдем колдунью. Двор Бабочек всего в полудне езды на юго-восток, в сторону моря. Медлить нельзя. Мы не можем себе этого позволить.
– Чертополоховая ведьма, – эхом отзывается Тирнан. – На ее веку погибли две королевы Двора Термитов. Поговаривают, она была причастна к этим смертям. Кто знает, какую игру она ведет сейчас.
– Она жила во время правления Мэб, – напоминает Оук.
– Она была стара во время правления Мэб, – уточняет Тирнан так, словно это весомый аргумент. – Она опасна.
– Ивовый прут Чертополоховой ведьмы может найти что угодно.
Я слышу, что за этим разговором таится глубокая тревога. Я слишком хорошо знакома с подобным чувством, чтобы его не узнать. Возможно ли, что ему на самом деле гораздо страшнее, чем хочет показать он – этот принц, отправившийся в первое приключение на прелестной лошадке своей сестры?
– А что вы будете делать потом? – спрашивает Тирнан. – Вы задумали слишком сложный маневр.
Оук тяжело вздыхает и молчит, что заставляет меня снова задуматься о его мотивах, а также о той части его плана, которую он от меня скрывает. Что именно он хочет найти при помощи этой ведьмы?
Тирнан снова принимается сдирать кору с ветки и больше не изрекает никаких предостережений. Интересно, насколько ему тяжело оберегать Оука и почему он это делает: из дружеских чувств или из верности короне Эльфхейма? Если Оук весь словно состоит из золотистых переливов света и теней, напоминая солнечные лучи, проникающие сквозь лесной полог, то Тирнан похож на зимний лес, холодный и лишенный листвы.
Я уже собираюсь подняться, когда замечаю среди ветвей своего шалаша что-то белое. Это смятый листок бумаги, не тронутый грязью. Пока Тирнан и Оук заняты беседой, мне удается развернуть его под одним из грязных одеял и прочитать то, что там написано.
«От судьбы не убежишь».
Я узнаю неразборчивый, похожий на паутину почерк Богданы. Мне неприятна мысль, что она вторглась в место, где я чувствовала себя в безопасности, и меня злит смысл записки. Ведьма насмехается надо мной, давая понять, что и дальше будет меня преследовать. Она словно дает мне фору в игре, в которой точно намерена победить.
Сминаю записку и засовываю ее в рюкзак рядом с серебряной лисичкой.
– Все собрали? – спрашивает Оук, и я виновато поднимаюсь, закидывая рюкзак за плечо.
Порыв ветра развевает подол моего истрепанного платья, которое теперь еще грязнее, чем раньше.
– Если вам показалось, что мы скакали слишком быстро… – начинает принц с озорной улыбкой.
Я неохотно иду к лошади, смирившись с мыслью, что придется снова залезать в седло.
В это мгновение из темноты вылетают стрелы.
Одна из них вонзается в ствол клена неподалеку от нас, другая проносится прямо над моей головой. Третья впивается в бок лошади Тирнана, и животное издает истошное ржание. Несмотря на панику, я замечаю, что древки стрел сделаны из необработанного дерева и увенчаны вороньими перьями.
– Палочники! – кричит однокрылый солдат.
Тирнан бросает на него полный ярости взгляд, как будто он виноват в происходящем.
– По коням!
Оук протягивает мне руку и помогает забраться на Летунью. В этот раз я сижу спереди, прислонившись спиной к его защищенной металлом груди. Хватаюсь за узелки на лошадиной гриве, и вот мы уже мчимся сквозь ночь. Стук копыт подобен грому, а стрелы со свистом рассекают воздух где-то внизу, у наших пят.
Вскоре палочники появляются в поле моего зрения. Это чудовища, созданные из веток и сучков. Некоторые из них напоминают гигантских волков, другие – пауков, а у еще одного три головы, угрожающе щелкающие ртами. Мне никогда не доводилось видеть подобных существ. Несколько из них отдаленно походят на людей и вооружены луками. В груди каждого палочника торчат камни, окруженные утрамбованной землей, а их тела связывают виноградные лозы и комки мха. Но хуже всего то, что среди древесины и перегноя я замечаю нечто похожее на человеческие пальцы, кусочки кожи и остекленевшие глаза.
Меня охватывает волна ужаса.
Я в панике оглядываюсь на раненую лошадь, на которой скачут Тирнан и Гиацинт. Ее бок покрыт кровью; она спотыкается и сбивается с хода. И хотя бежит достаточно быстро, палочники ее догоняют.
Видимо, Оук тоже это понимает. Он тянет Летунью за поводья, разворачиваясь лицом к врагам.
– Можешь перелезть мне за спину? – спрашивает он.
– Нет! – кричу я. Я с трудом держусь в седле. Изо всех сил вжимаюсь бедрами в лошадиные бока и пригибаюсь к шее Летуньи, вцепившись пальцами в ее гриву.
Оук обнимает меня рукой за талию и притягивает к себе.
– Тогда нагнись так низко, как только можешь, – просит он. Второй рукой достает из седельной сумки арбалет и зубами вставляет в него болт.
Он стреляет, но даже близко не попадает в цель. Болт валится в грязь между Тирнаном и несколькими оленями, на которых скачут палочники. Времени на перезарядку арбалета нет. Но принц и не пытается, лишь делает резкий вдох, словно чего-то ожидая.
Я чувствую, как сжимается сердце. Мне отчаянно хочется уметь не только развеивать чужие чары, но и делать что-то другое. Обладай я силой Грозовой ведьмы, могла бы призвать молнии и сжечь палочников дотла. А если бы лучше умела обращаться с собственной магией, возможно, мне бы удалось создать иллюзию и спрятать нас за ней.
Внезапно болт, который выпустил Оук, взрывается синим мерцающим огнем, и я понимаю, что он все-таки не промахнулся. Палочники вспыхивают и падают со спин своих деревянных скакунов, а одно из паукообразных чудовищ бросается в сторону леса – его тоже лижут языки пламени.
Лошадь Тирнана почти нагоняет нас, когда Оук пускает Летунью в галоп. Спиной ощущаю, как принц напрягается, и оборачиваюсь к нему, но он качает головой. Я сосредотачиваюсь на том, чтобы не упасть.
Одно дело – слышать о силе леди Ноури, но, увидев кусочки плоти внутри этих существ, я вдруг поняла, с какой легкостью она может собрать свой урожай. Она будет добывать части человеческих тел в городах смертных, словно горную породу в каменоломне, и вырубать леса, чтобы создать из них армию. Жителям Эльфхейма есть из-за чего беспокоиться. Миру людей есть из-за чего дрожать от страха. Все гораздо хуже, чем я думала.
Мы оставляем лес позади и оказываемся на пригородной дороге, потом пересекаем трассу. Уже поздно, и поэтому машин почти нигде нет. Тирнан накладывает на нас чары – не совсем маскировку, скорее легкий дурман. Смертные заметят нас краем глаза, но просто не поймут, что это мы. Подумают, что увидели белого оленя. Или, может быть, большую собаку. Примут нас за нечто обыденное, за то, что хорошо вписывается в их картину мира. От магии у меня чешутся плечи.
Мы скачем долго. По моим ощущениям, проходит несколько часов.
– Оук? – выкрикивает рыцарь, когда мы оказываемся на очередном перекрестке. Он переводит взгляд на меня. – Когда принца ранили?
Я внезапно понимаю, что сильнее ощущаю вес принца, как будто он навалился на меня. Его рука по-прежнему обхватывает мою талию, но он уже не так крепко сжимает поводья. Немного двигаюсь в седле и вижу, что его глаза закрыты, ресницы отбрасывают тень на щеки, а руки и ноги обмякли.
– Я не знала… – начинаю я.
– Идиотка, – бормочет Тирнан.
Я оборачиваюсь, пытаясь обхватить принца так, чтобы он не упал с лошади. Но Оук наваливается на меня еще сильнее. Его большое и теплое тело сковывают доспехи, из-за чего он становится только тяжелее, и я сомневаюсь, что смогу удержать его. Цепляюсь за него пальцами в надежде, что у меня хватит сил, но с легкостью могу представить, как принц падает в грязь.
– Стоять, – приказывает Тирнан, и его лошадь замедляет бег. Летунья тоже сбрасывает скорость, подстраиваясь под их темп. – Спешивайся, – говорит он Гиацинту, после чего толкает его в спину.
Однокрылый солдат соскальзывает на землю с такой легкостью, что становится понятно: верховая езда для него – привычное дело.
– И вот ему ты решил служить? – угрюмо спрашивает тот, бросая недовольный взгляд в сторону принца.
Тирнан тоже спускается с лошади.
– А ты предлагаешь мне вверить свою судьбы тем существам?
Гиацинт не отвечает, но рассматривает меня так, будто думает, что я могу оказаться на его стороне. Я совершенно точно не на его стороне и всем своим видом пытаюсь это продемонстрировать.
Тирнан широкими шагами приближается к Летунье, подхватывает Оука на руки и осторожно кладет его на покрытую листьями землю.
Я неуклюже слезаю с седла и больно ударяюсь о землю. Прихрамывая на одно колено, подхожу ближе.
Судя по пятнам крови, стрела попала Оуку в шею чуть выше наплечника. Чешуйки золотой брони замедлили ее полет, поэтому она лишь слегка поцарапала кожу.
Вот только она была отравлена.
– Он же не… – Я вижу, как поднимается и опускается его грудь. Оук жив, но не исключено, что яд все еще распространяется по телу. Возможно, он умирает.
Я не хочу думать об этом. Не желаю размышлять о том, что оказалась бы на его месте, если бы пересела назад.
Тирнан проверяет пульс Оука, затем наклоняется и принюхивается, словно пытаясь определить яд по запаху. Смачивает палец в его крови и подносит к языку.
– «Сладкая смерть». Если в организм проникнет большое количество этого яда, он может вызвать сон длиною в сотни лет.
– На кончике стрелы много не поместится, – говорю я и надеюсь, что он подтвердит, что этого явно недостаточно, чтобы погрузить Оука в столетний сон.
Не обращая внимания на мои слова, Тирнан принимается копаться в сумке, висящей у него на ремне. Он достает какую-то траву, крошит ее под носом принца, а потом всыпает получившийся порошок на его язык. Когда рыцарь засовывает пальцы ему в рот, Оук приходит в себя достаточно, чтобы отдернуть голову.
– Это поможет? – спрашиваю я.
– Будем надеяться, – отвечает Тирнан, вытирая руку о штаны. – Нужно найти место для ночлега. Желательно поближе к смертным. Там чудовища леди Ноури, вероятно, не станут нас искать.
Я быстро киваю.
– И хорошо бы добраться туда побыстрее. – Он укладывает принца на спину его скакуна. Мы выдвигаемся в путь: Тирнан ведет Летунью, Гиацинт идет позади него, а мне приходится взять под уздцы лошадь рыцаря.
Пятно крови на ее боку только разрастается, и она заметно хромает. Из ее плоти до сих пор торчит стрела.
– Ее тоже отравили?
Рыцарь коротко кивает.
– Но эту сильную девочку не так легко сбить с ног.
Опустив руку в рюкзак, достаю подгнившее яблоко. Откусываю для обеих лошадей по куску, и животные мягко тычутся мордами в мои ладони. Затем глажу Отрепье по мохнатому носу. Похоже, стрела не причиняет ей боли, так что, я надеюсь, она будет в порядке.
– Хотя ему, вероятно, лучше уснуть на сотню лет, – произносит Тирнан. Кажется, он разговаривает не столько со мной, сколько сам с собой. – Без сомнения, леди Ноури будет охотиться на нас точно так же, как мы охотимся на нее. Сон лучше, чем смерть.
– Зачем на самом деле Оук это делает? – спрашиваю я.
Рыцарь пристально смотрит на меня.
– Что делает?
– Эта задача ниже его достоинства. – Не знаю, как еще выразить свою мысль. При Дворе Зубов Леди Ноури сразу дала мне понять: она может пронзать мою кожу, сдавливая на ней серебряный поводок, может причинять мне такую невыносимую боль, что я по образу мыслей уподоблюсь животному, но если ко мне проявит неуважение кто-то из простого народа, то проступок этот будет караться смертью. Королевская кровь имеет значение.
Конечно, Верховная королева даже в худшие времена должна ценить принца не меньше, чем леди Ноури ценила меня. Джуд должна была поручить эту задачу дюжине рыцарей, а не родному брату в сопровождении лишь одного стражника.
– Возможно, он хочет впечатлить своими подвигами какую-нибудь даму, – отвечает рыцарь.
– Свою сестру? – предполагаю я.
Тирнан смеется.
– Или, может быть, леди Вайолет. Если верить посвященным этой девушке стихам, ее губы красны, как кармин, а волосы украшены живыми бабочками. Оук провел в постели сей дамы три дня, а потом в покои ворвался ее ревнивый любовник, принялся размахивать ножом и устроил неприятную сцену. А еще есть леди Сиби, которая с театральным пафосом рассказывает каждому, кто готов слушать, что Оук свел ее с ума, а затем устал от нее и разбил ей сердце на миллион осколков. Думаю, Оуку не стоит впечатлять леди Сиби еще сильнее. Однако в Эльфхейме есть не меньше двух дюжин красавиц, которые будут счастливы восхититься его героизмом.
Я прикусываю щеку.
– Какая нелепая причина.
– Люди часто бывают нелепы, – произносит Тирнан, оглядываясь на мрачного Гиацинта с уздечкой на лице. – Особенно когда дело касается любви.
Характеристика не очень-то лестная, но Оуку сейчас все равно: он перекинут через спину лошади. А еще он, возможно, спас жизнь рыцарю. И мне.
– Ты правда так считаешь? – интересуюсь я.
– Как? Что здесь замешана девушка? В этом я уверен. Без девушки никогда не обходится. Но я так же уверен, что храбрость не должна быть ниже достоинства принца, – отвечает мне Тирнан.
Ходят слухи, что Кардан не хотел становиться королем и что в некоем обозримом будущем он по своей воле отдаст корону Оуку. Но когда я думаю о Верховном короле Кардане с его черными кудрями и жестоким изгибом губ, когда вспоминаю, как дурашливо, но в то же время угрожающе он ведет себя, то не могу поверить в то, что он способен отказаться от власти. Но может отправить Оука в поход, из которого тот не вернется. Распалить его воображение сказаниями о чести и отважных свершениях.
– Если Верховный король и королева отпустили его в сопровождении одного тебя, значит, кто-то из них желает ему смерти.
Тирнан поднимает брови.
– А ты мнительна.
– И это мне говорит рыцарь, поддерживающий предателя?
Сперва я не была до конца уверена в своем предположении, но потом увидела, как после слов о любви Тирнан посмотрел на Гиацинта, и вспомнила слова Оука о том, что тот не может отличить союзников от врагов.
С удовлетворением наблюдаю, как удар достигает цели.
Тирнан ошеломленно таращится на меня. Кажется, он только сейчас понял: пусть мой голос хрипит от долгого молчания, пусть я больше похожа на дикого зверя, а не на девушку, но это вовсе не значит, что я не умею внимательно слушать.
Гиацинт глухо смеется.
– Думаешь, Верховный король пытается избавиться от Оука с помощью меня? – спрашивает рыцарь.
Я пожимаю плечами.
– Я думаю, что, даже если ты готов рискнуть жизнью ради принца, одного тебя недостаточно. А еще думаю о том, что со стороны королевской семьи странно позволять принцу подвергать свою жизнь опасности ради славы.
Рыцарь отводит взгляд и ничего не отвечает.
Когда мы проходим почти целую милю, Оук наконец-то издает тихий стон и пытается сесть.
– Джуд, – шепчет он. – Джуд, мы не можем оставить его умирать.
– Все в порядке, – отвечает Тирнан, опуская руку ему на плечо. – Мы оторвались от погони.
Принц приоткрывает свои темно-желтые лисьи глаза и озирается по сторонам. Видит меня и снова откидывается на спину, как будто испытывая облегчение от того, что я все еще здесь.
Ночь уже близится к рассвету, когда мы оказываемся на пляже, открытом всем ветрам.
– Жди здесь вместе с принцем, – говорит мне Тирнан, как только мы подходим к вымощенной черными камнями пристани. – Гиацинт, подчиняйся прежним приказам. Мои враги – твои враги. Если понадобится, защищай девчонку.
Пленник улыбается, поджав губы:
– Это не я забыл все свои клятвы.
Тирнан стоит ко мне спиной, поэтому я не могу сказать, беспокоит ли его звучащая в голосе Гиацинта горечь.
В воздухе висит густой запах соли. Слизываю ее с верхней губы и наблюдаю, как Тирнан ведет раненую лошадь по песку. Копыто Отрепья касается кромки воды. Почувствовав морскую пену, она мотает головой и ржет так, что по моим рукам бегут мурашки.
Гиацинт оборачивается ко мне. Тирнан бы не услышал его из-за шума прибоя, но солдат все равно понижает голос:
– Я мог бы многое рассказать, не будь на мне уздечки. Освободите меня, и я вам помогу.
Я не удостаиваю его ответом. Мне жаль его, поскольку я на себе ощутила влияние уздечки, но это не делает его моим союзником.
– Прошу вас, – продолжает он. – Я не могу так жить. Когда меня поймали, Оук снял заклятие, но ему не хватает сил остановить возращение магии. Моя рука превратилась в крыло, и кто знает, что случится дальше. Постепенно терять свою личность еще хуже, чем быть соколом.
– Позволь внести ясность. Я ненавижу леди Ноури, – рычу я, потому что не хочу его слушать. Не желаю сочувствовать ему еще сильнее. – А раз ты подчиняешься ей, то я ненавижу и тебя тоже.
– Я пошел за Мадоком, – сообщает Гиацинт, – а теперь я пленник его сына. И все потому, что я оставался верным своему слову, а не наоборот. Я был честнее Тирнана, который позволил другому вить из себя веревки и отрекся от меня. Леди Ноури пообещала снять заклятье с любого сокола, который присоединится к ней, но я не давал никаких клятв. Можете довериться мне, леди. В отличие от остальных, я вас не обману.
На другой стороне пляжа лошадь Тирнана устремляется в черную воду, не обращая внимания на накрывающие ее волны.
«Я был честнее Тирнана, который позволил другому вить из себя веревки».
– Отрепье тонет? – интересуюсь я.
Гиацинт качает головой.
– Морской народ заберет ее обратно в Эльфхейм, и там ее вылечат.
Я облегченно выдыхаю. Снова смотрю на Оука, который прижимается щекой к боку Летуньи. На его сверкающие в лунном свете доспехи. На трепещущие ресницы и мозолистые ладони.
– Уздечка не влияет на заклятье, – напоминаю Гиацинту. – Если ее снять, чары не усилятся и не ослабнут.
– Не поддавайтесь очарованию принца Оука, – предостерегает меня он, пока рыцарь бредет по камням в нашу сторону. – Он не такой, каким кажется.
У меня на языке вертится несколько вопросов, но задавать их уже нет времени. Когда Тирнан приближается, я перевожу взгляд на море. Лошадь исчезла. Над волнами не видно даже ее головы.
– У нас остался один скакун, – сообщает нам Тирнан.
Отдохнуть нам тоже негде. Я изучаю укромное место под дощатым настилом. Можно свернуться калачиком на холодном мягком песке, и там нас никто не потревожит. Стоит мне только подумать об этом, как я с новой силой ощущаю, насколько измотана.
Рыцарь указывает на дорогу:
– Там есть мотель. С того края пляжа видна вывеска.
Он берет в руку поводья лошади Оука и ведет ее вверх по холму. Я иду следом, прямо перед однокрылым солдатом. Я замечаю, как они напряжены в присутствии друг друга, как тщательно стараются сохранять дистанцию, словно два магнита, которым нужно оставаться на безопасном расстоянии, а иначе сама природа стянет их вместе.
Мы продолжаем идти вперед; звезды над нашими головами тускнеют, а в воздухе по-прежнему висит соляная взвесь. Интересно, беспокоят ли моих спутников шум машин и запах железа? Я ко всему этому привыкла. Здесь я могу твердо стоять на ногах. Но когда мы доберемся до Двора Бабочек и я окажусь посреди Фейриленда, то почва под ними станет зыбкой и ненадежной.
Подумав об этом, пинаю пластиковый стакан, к которому присохли остатки газировки, и он, вращаясь, катится вдоль сточной канавы.
Миновав несколько жилых массивов, мы наконец-то подходим к мотелю. Асфальт на парковке пошел трещинами, сквозь которые пробиваются чахлые сорняки. Несколько видавших виды машин стоят рядом с одноэтажным оштукатуренным зданием. Вывеска на фасаде мотеля мало что обещает, кроме свободных номеров и кабельного телевидения.
Принц пытается сесть.
– Оставайтесь здесь, – говорит Тирнан. – Мы возьмем ключи и вернемся.
– Я в порядке, – отвечает Оук, слезая с лошади и тут же обессиленно оседая на асфальт.
– В порядке ли? – эхом отзывается рыцарь, приподняв брови.
– Я не смог бы произнести эти слова, не будь они правдой, – говорит принц и, пошатываясь, поднимается на ноги, после чего всем весом опирается на ближайшую машину.
– Гиацинт, – зовет Тирнан, указывая на него. – Не дай принцу упасть. Рэн, ты идешь со мной.
– Я могу только мечтать о том, чтобы позволить такой важной персоне упасть, – усмехается Гиацинт. – Или, напротив, даже мечтать не могу. Или что-то в этом духе.
– Тебе стоит мечтать о полете, сокол, – говорит Оук таким тоном, что я задумываюсь, а не слышал ли он часть нашего разговора.
Гиацинт вздрагивает.
– Рэн, – повторяет Тирнан, жестом указывая на мотель.
– Я плохо умею наводить чары, – предупреждаю я.
– Тогда не утруждай себя.
Несмотря на висящую над дверью табличку «НЕ КУРИТЬ», зона ресепшен пропахла сигаретным дымом. Усталая женщина за стойкой во что-то играет на своем телефоне.
Она поднимает взгляд, и ее глаза округляются. Рот открывается, будто она собирается закричать.
– Ты видишь двух совершенно обычных людей, которые пришли сюда по совершенно обычным причинам, – говорит ей Тирнан, и я наблюдаю, как ее глаза стекленеют, а черты разглаживаются под маской спокойствия. – Нам нужны два номера рядом друг с другом.
Я вдруг вспоминаю, как были зачарованы мои не-родители, и злюсь, хотя он не заставляет женщину делать ничего ужасного. По крайней мере пока.
– Конечно, – отвечает женщина. – В это время года туристы – редкость, поэтому у нас много комнат на выбор.
Рыцарь неопределенно кивает, и она вставляет ключ-карту в аппарат для кодирования. Затем просит данные банковской карты, чтобы оплатить услуги, не включенные в стоимость номера, однако спустя несколько слов забывает об этом. Тирнан расплачивается наличными, которые не похожи на подозрительно хрустящие зачарованные купюры. Я бросаю на рыцаря недоверчивый взгляд и опускаю в карман маленький спичечный коробок.
Мы выходим на улицу. Наша единственная лошадь стоит на участке, поросшем чахлой травой, и жует одуванчик. Похоже, привязывать Летунью никто не собирается.
Оук сидит на бампере машины и выглядит уже не таким нездоровым. Гиацинт прислоняется к грязной оштукатуренной стене.
– Те деньги, – говорю я, – они настоящие?
– О да, – подтверждает принц. – Иначе сестра разгневалась бы на нас.
– Разгневалась бы, – повторяю я устаревшее слово, хотя его значение мне понятно. Ее бы это взбесило.
– Она бы капец как разгневалась, – добавляет он с широкой улыбкой.
Обычно фейри относятся к смертным либо как к пустому месту, либо как к возможности поразвлечься. Судя по всему, у его сестры другая позиция. Наверняка многие из народа ее за это ненавидят.
Тирнан ведет нас к нашим номерам, 131 и 132, открывает дверь в первый и впускает нас всех внутрь. В комнате находятся две кровати, накрытые колючими на вид одеялами. На стене висит телевизор, под ним – покосившийся стол, прикрученный к полу. На ковре вокруг шурупов виднеются пятнышки ржавчины. Отопление включено, и немного пахнет жженой пылью.
Гиацинт останавливается рядом с дверью, прижав крыло к спине. Он преследует меня взглядом, возможно, чтобы не смотреть на рыцаря.
Оук опускается на ближайшую постель, но глаза не закрывает.
– Теперь мы кое-что знаем о ее способностях, – улыбается он, уставившись в потолок.
– Но вас отравили! Хотите сказать, оно того стоило? – вопрошает рыцарь.
– Меня постоянно травят. Жаль, это был не румяный гриб, – отзывается принц, но его слова не имеют никакого смысла для меня.
Тирнан кивает в мою сторону:
– Девчонка считает, что вы глупец, раз отправились сюда.
Я хмурюсь, потому что совсем не это имела в виду.
– Ах, леди Рэн, – выдыхает Оук с ленивой улыбкой на лице. Локоны цвета календулы лежат на его лбу, практически скрывая рожки. – Вы ранили меня в самое сердце.
Я сомневаюсь, что обидела его. На щеках принца все еще виднеются царапины от моих ногтей – три полоски засохшей крови, розовые по краям. Оук не может лгать, но во всех его словах кроются загадки.
Тирнан опускается на колени и начинает расстегивать крепления на броне Оука.
– Не могла бы ты мне помочь?
Я присаживаюсь по другую сторону от принца, беспокоясь, что сделаю что-нибудь не так. Оук косит на меня взгляд, пока я дрожащими пальцами пытаюсь оторвать от раны прилипшую к ней кольчугу. Он тихо стонет от боли, и я замечаю, что его губы побелели по краям от того, с какой силой он сжимает их, явно сдерживая в себе звуки, которые ему отчаянно хочется издать.
Мы избавляемся от кольчуги, и я вижу, как задирается его запачканная кровью льняная рубашка. Под ней – плоский живот и изгиб тазовых костей. Пот Оука отдает ароматом скошенной травы, но в основном от него пахнет кровью. Принц наблюдает за мной из-под опущенных ресниц.
Теперь, когда на нем нет золотых доспехов, он почти ничем не отличается от мальчика из моих воспоминаний.
Тирнан встает на ноги, собирая полотенца.
– Откуда вы узнали, что леди Ноури попытается меня схватить? – спрашиваю я, пытаясь отстраниться от странной интимности этого мгновения, тепла и близости его тела.
Видимо, спустя восемь лет после нашей последней встречи я вдруг очень сильно ей понадобилась, раз она отправила за мной и Богдану, и палочников одновременно.
Оук пытается подтянуться, упершись спиной в подушки, и морщится от боли. Его щеки заливает болезненный румянец.
– Наверное, она поняла, что забрать вас с собой будет умным поступком с нашей стороны, – отвечает он. – Либо ее шпионы увидели, в каком направлении мы движемся после того, как покинули Эльфхейм.
Тирнан стоит в ванной и смачивает полотенца под краном в раковине.
– Видимо, шпионы из его собратьев. – Он кивает в сторону Гиацинта.
Я хмурюсь, глядя на бывшего сокола.
– Птицам редко дают задания, – отвечает Гиацинт и приподнимает руку, словно в знак защиты. – И я никогда не шпионил за тобой.
Тирнан приносит полотенца и берет одно из них так, как будто собирается омыть рану принца. Прежде чем он успевает это сделать, Оук выхватывает полотенце из его рук и, зажмурившись от боли, прижимает к своему плечу. Капли воды стекают по его спине, оставляя на простыне розовые пятна.
– До Двора Бабочек несколько дней пути, но у нас осталась только одна лошадь, – говорит Тирнан.
– Я выторгую нам еще одну, – рассеянно бросает Оук.
Не знаю, осознает ли он, что в мире смертных лошадь не купишь на местном рынке.
Когда принц начинает перевязывать рану, Тирнан кивает мне.
– Идем, – говорит он, выводя меня прочь из комнаты. – Оставим его высочество мечтать о деяниях, которые ему завтра предстоит совершить.
– Например, об издании королевского указа, запрещающего высмеивать меня, когда я отравлен, – отзывается Оук.
– Мечтайте, ни в чем себе не отказывайте, – говорит ему Тирнан.
Я оглядываюсь на Гиацинта, ведь мне не кажется, что рыцарь позволяет принцу вить из себя веревки. Они больше похожи на друзей, которые давным-давно знают друг друга. Но бывший сокол ковыряется под ногтями своим кинжалом и не обращает на нас внимания.
Тирнан открывает дверь во второй номер, который оказывается практически точной копией первого. Две кровати, один телевизор. Ржавчина в тех местах, где болты соприкасаются с ковром. Синтетическое одеяло, которое выглядит так, будто пролитая вода будет капельками лежать на поверхности, вместо того чтобы впитаться в ткань.
В комнате рыцарь накидывает на мою щиколотку веревку, привязывая к кровати, но не очень крепко – так, чтобы я могла лечь и даже перевернуться на другой бок. Я шиплю на рыцаря и дергаю ногой, натягивая веревку.
– Может, он тебе и доверяет, – говорит Тирнан. – Но я не верю никому из Двора Зубов.
Он шепчет над узлом несколько слов – несложное заклинание, которое я наверняка смогу разрушить, учитывая мой обширный опыт рассеивания чар глейстиг.
– Спокойной ночи, – говорит он и выходит из комнаты, хлопая за собой дверью. Он не забрал свои вещи, и я уверена, что он планирует ночевать в этой комнате, чтобы приглядывать за мной. К тому же здесь ему будет легче избегать своих чувств к Гиацинту.
Я встаю с кровати и, натянув веревку, из вредности закрываю дверь на щеколду.
Рассвет сменяется утром, и мир смертных потихоньку начинает просыпаться. Где-то гудит двигатель машины. Два человека ругаются у торгового автомата. Неподалеку от моего номера хлопает дверь. Я смотрю в окно и представляю, как выскальзываю из мотеля, растворяясь в наступившем дне. Представляю выражение лица Тирнана, когда он узнает о моем исчезновении.
Однако я совершу глупость, решив в одиночку выступить против Грозовой ведьмы и леди Ноури. Если бы не принц, ядовитая стрела могла бы попасть в меня – вот только без доспехов наконечник вошел бы в мою плоть гораздо глубже. И рядом со мной не было бы никого, кто дал бы мне противоядие или довез на лошади до безопасного места.
Но в то же время я не хочу, чтобы меня таскали за собой, как какое-то животное. Не хочу бояться, что на меня снова наденут поводок.
Если я не могу заслужить их доверие, если не могу добиться, чтобы со мной общались на равных, тогда мне надо показать Оуку, что у меня столько же прав на эту миссию, сколько и у него. А причин ненавидеть леди Ноури – еще больше. К тому же у меня есть власть, которая способна ее остановить.
Но я не представляю, как их в этом убедить, когда моя щиколотка привязана к ножке кровати, а мысли путаются от усталости. Я достаю из сумки одеяло и, забравшись под кровать, сворачиваюсь калачиком. Здесь пыльно, но деревянные рейки над головой и лесной запах одеяла успокаивают меня.
Подложив руки под голову, пытаюсь устроиться поудобнее. Я думаю, что будет непросто уснуть на новом месте среди всех этих непривычных звуков. Мои бедра болят от верховой езды, а ступни – от ходьбы. Но к тому времени, когда теплый, ласковый солнечный свет растекается по комнате, словно желток из треснувшегося яйца, мои глаза потихоньку закрываются. Я засыпаю и даже не вижу снов.
Когда я просыпаюсь, небо успевает потемнеть. Я вылезаю из-под кровати, чувствуя, как желудок сжимается от голода.
Видимо, Тирнан незаметно для меня заходил в номер, потому что щеколда не заперта, а его вещи пропали. Я быстро разбираюсь с его дурацким зачарованным узлом, иду в ванную, нахожу там пластиковый стакан и набираю в него воды. С жадностью осушаю стакан, наполняю его еще раз и пью снова.
Подняв взгляд, вижу свое отражение в зеркале и невольно отступаю назад. В отсутствие чар у меня голубовато-серая кожа, словно бутоны гортензии, щека и нос запачканы землей. Волосы грязные, и в них запуталось столько листьев и веточек, что почти невозможно различить их настоящий оттенок – синий, чуть темнее кожи. У меня по-прежнему заостренный подбородок, как и в те времена, когда я считала себя смертной. Худое лицо, большие глаза и гримаса недоумения, будто я ожидала увидеть в зеркале кого-то другого.
И только мои глаза глубокого темно-зеленого цвета похожи на человеческие.
Я изгибаю губы в улыбке, чтобы лицезреть жуткое зрелище – рот, полный маленьких ножей. Мои зубы настолько острые, что даже фейри вздрагивают при их виде.
Потом перевожу взгляд на ванну, размышляя, какой Оук видит меня теперь, когда мы оба выросли. Поворачиваю кран и подставляю руку под струю горячей воды. По мере того как грязь смывается, кожа приобретает более теплый, светло-голубой оттенок.
Но я не придворная дама с красными, как кармин, губами и бабочками в волосах. Я худощавая, как жук-палочник.
Я затыкаю сливное отверстие пробкой и наполняю ванну, после чего медленно погружаюсь в воду. Мне невыносимо жарко, но я все же начинаю тереть кожу обломанными ногтями. Буквально через несколько минут вода становится настолько грязной, что мне приходится ее слить. Затем повторяю процедуру еще раз. Запустив пальцы в волосы, пытаюсь распутать колтуны. Это причиняет мне боль, и даже содержимое крошечной баночки кондиционера, которую я выдавливаю на голову, не очень-то помогает. Когда я наконец-то вылезаю из ванны, на ней остается слой грязи, но меня по-прежнему нельзя назвать действительно чистой.
Теперь, когда я помылась, мое платье выглядит грязнее, чем когда-либо. Оно так выцвело на солнце и испачкалось землей, что трудно сказать, какого оно цвета. А в некоторых местах износилось настолько, что стало едва ли не тоньше салфетки. Однако других вещей у меня нет, и поэтому я подношу его к крану и начинаю аккуратно тереть мылом, надеясь, что оно не порвется. Потом вешаю его на карниз для шторки и сушу феном. Когда снимаю его, оно все еще влажное.
Я начинаю натягивать его на себя, когда вижу за окном какую-то тень.
Я тут же падаю на пол, но сначала успеваю заметить знакомые мне длинные пальцы. Обнаженная, заползаю под кровать и слышу, как ногти скребут по стеклу. Мысленно готовлюсь к тому, что сейчас Богдана разобьет окно или вышибет дверь.
Ничего не происходит.
Я делаю вдох. Потом еще один.
Несколько минут спустя слышу стук в дверь. Не двигаюсь.
Из коридора доносится настойчивый голос Оука:
– Рэн, откройте.
– Нет! – кричу я, после чего вылезаю из-под кровати и пытаюсь натянуть платье.
Я слышу какой-то шорох и глухой стук, а потом в щель между дверью и косяком просовывается что-то металлическое. Замок открывается.
– Я думала, это не вы, а… – хочу объяснить я, но он не слушает. Оук уже успел спрятать то, что использовал в качестве отмычки, и теперь поднимает с пола картонную подставку с двумя стаканами кофе и большой бумажный пакет.
Когда он поднимает взгляд, то на секунду застывает, а его лицо приобретает непроницаемое выражение. Затем он отводит глаза и смотрит куда-то за мое плечо.
Я опускаю голову и вздрагиваю при виде мокрой ткани, прилипшей к телу так, что видно мою грудь и даже соски. Неужели он подумал, что я сделала это намеренно, чтобы привлечь его внимание? Волна стыда заливает мне щеки и сползает вниз по шее.
Пройдя мимо меня, Оук ставит пакет на кровать. Его золотистые локоны лишь слегка взъерошены, и он одет в свежую рубашку – белую и поглаженную. Создается впечатление, что он не был ни ранен, ни отравлен и даже не падал с лошади. И он точно не стирал свою одежду в раковине. Его губы изгибаются в веселой улыбке. Совершенно невыносимой.
Я стаскиваю с кровати одеяло и заворачиваюсь в него.
– Не знал, что вы любите. – Оук достает из пакета манго, три зеленых яблока, горсть сушеных фиников, упаковку печенья в форме рыбок, замороженные мини-пиццы и четыре завернутых в фольгу хот-дога. Он делает все это, не глядя на меня. – Очень похоже на мясо, но на самом деле нет.
Я так голодна, что соглашаюсь на один из его странных веганских хот-догов.
– Вы не едите мясо? Наверное, ваш отец недоволен.
Оук лишь пожимает плечами, но по его выражению лица я понимаю, что эта тема не раз выносилась на обсуждение.
– Ему же больше достается.
Потом мое внимание полностью поглощает еда. Я буквально проглатываю три хот-дога, а закончив, вижу, как Оук прикрывает рукой последний, видимо, надеясь уберечь его от меня. Я беру финик и пытаюсь есть его маленькими кусочками.
Оставив еду на кровати, принц идет к двери.
– Тирнан сказал, что я должен быть благодарен вам за то, что вы не дали мне упасть с лошади вниз головой, как бы вам этого ни хотелось, – говорит он. – О вашей силе воли сложат баллады.
– И почему же вы думаете, что мне этого хотелось? – Мой голос то и дело переходит на рык, но я ничего не могу с этим поделать.
– Многие на меня так реагируют. Наверное, что-то в моем лице наталкивает на подобные мысли. – Оук улыбается, и я вспоминаю про ревнивого любовника с ножом.
– Может, все дело в том, что вы забираете их с собой в рыцарские походы, – отзываюсь я.
Он смеется:
– Не при таких обстоятельствах я надеялся увидеть вас снова.
– Мне кажется, вы вообще не рассчитывали увидеть меня снова, – отвечаю я, только чтобы напомнить себе о том, как бесконечно сильно его место в этой жизни отличается от моего.
Улыбка сходит с его лица.
– Мне казалось, что таково ваше желание.
Я пытаюсь убедить себя, что его серьезный вид меня не беспокоит, но все безуспешно.
Дверь открывается. За ней появляется Тирнан.
– Пора отправляться, – говорит он, сердито глядя на нас. – Нам предстоит покрыть немало миль.
Снаружи я замечаю нового скакуна, чья шкура темна, как чернила, и пахнет морской водой. Фейрийская лошадь Оука держится от него подальше, испуганно раздувая ноздри.
Новый конь смотрит на меня голодным взглядом, и тогда я понимаю, что он из себя представляет. Это существо относится к фейри-одиночкам, пожирателям плоти. Келпи.