– Видишь, как классно, а ты не хотел приходить, – Маша погладила друга по плечу, затем вернулась к салату на своей тарелке.
– Да, классно, – сухо согласился Дима.
Он улыбнулся, чтобы не показаться занудой. В любой другой день он был бы рад вот так посидеть со старыми друзьями, будь то день рождения, свадьба, да что угодно, пусть хоть простая попойка в честь пятничного вечера.
Но не в этот день. Предрассудки, психологические триггеры, в конце концов психические рефлексы не давали ему расслабиться в полной мере. То и дело накатывала волна адреналина. В эти моменты он словно падал с высотного здания – в животе проносился ветерок, дыхание замирало, а сердце готово было вырваться из груди.
Все классно, Маша правильно подметила. Стол накрыт, по воздуху разливался аромат шампанского, все смеялись, веселились, рассказывали пошлые анекдоты. Дима словно окунулся в прошлое, вернулся на десять лет назад: в старый, потрепанный детский дом, в котором они познакомились. Вспомнил, как по вечерам собирались в общем зале на жестком диване и мечтали о самой лучшей жизни, какой только можно достичь. Машка хотела стать моделью, Серый жить в особняке на берегу моря, Сеня переехать за границу, а он – Димон – написать книгу об этих достижениях друзей и стать знаменитым. И они смеялись… смеялись. Прям как сейчас. Но все же он чувствовал себя неуютно…
И вроде пора успокоиться – Дима в кругу друзей. Сколько они вместе пережили, сколько препятствий преодолели, живя вместе много лет назад.
Делая глоток за глотком, на мгновения ему удавалось расслабиться. Хотелось встать и произнести, «друзья, я вас очень люблю!», но как только он собирался это сделать, его внимание переключалось на вход в комнату. Снова захлестывала волна адреналина, он буквально слышал, как дергалась дверь… вот-вот она распахнется и в маленькой комнатушке появится едва стоящий на ногах отчим. В тесном помещении возникнет нестерпимый запах перегара, послышится тяжелое дыхание, а затем он начнет швырять предметы, кричать, обвинять и лупить всех чем попало.
– Что за срач вы здесь устроили?! – прорычит он и кинет посуду куда-нибудь в телевизор, – я вас научу порядку!
А затем последует бесконечно длинная ругань вперемешку с пощечинами и подзатыльниками, а порой и ударами кулаком по лицу… Только лишь тихий, безынициативный пьяный мамин голос будет доносится из кухни или из ванной.
– Не бей, Гриш, мы уберемся… Я тебе картошку пожарила, иди поешь.
Дима залпом осушил очередной бокал шампанского.
– Сейчас президента посмотрим, – наметил план действий Сергей, – а потом пойдем салют пускать.
– Гениально! Кто бы мог подумать, – отреагировал сквозь смех Сеня.
– Вон, Димон мог не подумать, – Сергей ткнул пальцем в друга, – весь вечер витает где-то.
– Да все нормально, – ответил парень.
Сергей не купил особняк. Он до сих пор ютился в маленькой комнате общежития, предоставленной государством. С облупившейся краской на стенах, со сквозняками в окнах и с общей ванной комнатой.
– Слушай, а че ты так Новый год-то не любишь? – вспомнил Семен.
– Может, боишься деда Мороза? – подхватил Сергей.
– Да отстаньте вы от него, – вступилась Маша, подойдя сзади и по-дружески приобняв.
– Деда Мороза тоже, – пробубнил Дима, и все выдержали паузу. А затем парень рассказал, как он выразился, «банальную историю», о том, как его отчим постоянно приходил пьяным и устраивал скандалы с рукоприкладством. Избежать их было невозможно, и он, и мама в любом случае получили бы свои порции положенных оплеух, без вариантов: или за то, что тихо сидели и молчали, или за то, что посмели с ним заговорить, или за то, что уже спали, а не встречали на пороге. Но на утро отчиму всегда было стыдно, он извинялся, обнимал их, целовал, дарил подарки, клялся, что этого больше не повторится… Только его хватало не более чем на пару недель… а уж когда наступало время Нового года, тогда он пьянствовал до потери пульса, начиная с первых корпоративов, за пару недель до главного праздника, и затем после. Месяц ада… В этот период Дима чувствовал себя невинным младенцем (каковым по сути и являлся до десяти лет, пока не попал в детский дом), которого поместили в логово демона: помимо того, что отчим не давал ни психологического, ни физического покоя, он также приглашал домой собутыльников, которые подливали масла в огонь. Шум, вонь, крики, звон бутылок и бесконечные пощечины, вот что ясно помнил Дима, начиная с пяти лет.
А в последний его Новый год в кругу семьи отчим решил нарядиться дедом Морозом. Он вновь завалился пьяным, в красном костюме и с приклеенной бородой. Диму это лишь напугало, конечно же он знал, кто прячется за этим сказочным образом.
– Хочешь подарок, мальчик? – произнес дедушка Мороз, дыхнув тошнотворным запахом перемешанного дешевого алкоголя. Дима лишь покачал головой.
– Не хочешь? А я все равно подарю, – прохрипел дедушка Мороз, – расскажи стишок. И не заставляй дедушку ждать, дедушка устал, – добавил отчим, засмеявшись противным пьяным смехом.
– В лесу родилась елочка, – испуганно начал Дима, – в лесу она росла… зимой и летом…, – он сглотнул от волнения, – зимой и летом… была.
– Какая?! – вдруг закричал дедушка Мороз.
– Что, «какая»? – едва выдавил перепуганный мальчик.
– Какая елочка была!? Ты сказал «зимой и летом была». Какая она была?
– Я не помню….
Прошло мгновение до того, как дедушка Мороз начал бить его мешком по голове. В мешке было что-то тяжелое. Подарок, который ему предназначался, с каждым ударом вызывал все большее ощущение боли. Может, там большой поезд или радиоуправляемая машинка, что-то действительно хорошее, но очень болезненное. Несколько секунд Дима пытался закрываться, но не получилось, и тогда он просто начал думать, «а что же там такое внутри?». Отчим остановился. Не по своей воле. Он упал. Упал и схватился за сердце. Что-то сказал, но Дима не расслышал. Присел рядом.
– Позови маму, – еле слышно прохрипел дедушка Мороз. Дима послушался и пошел к маме в комнату. Она спала. Рядом с ней лежали три бутылки вина. Мама, как обычно, была пьяна.
– Мама спит, – виновато произнес мальчик дедушке Морозу, вновь присев рядом, но тот уже ничего не ответил. Он лежал, положив себе правую руку на грудь.
Дима просидел рядом до утра. Он смотрел на красный подарочный мешок, гадая, что же там такое внутри? Но так и не решился открыть и посмотреть.
Наконец, когда мама проснулась, уже под утро, она вызвала скорую и полицию. Мешок с подарком забрали, так и не показав, что же предназначалось Диме от дедушки Мороза. А он уже и не очень-то хотел знать. Ссадины сильно болели. Через несколько месяцев его забрали от матери и отвезли в детский дом…
– Трэш какой-то… Извини, ты никогда не рассказывал…, – смущено сказал Сергей.
– Да ничего. Это было давно. Давайте лучше о хорошем, – воодушевился Дима, почувствовав, что ему стало легче.
– У нас тут тоже, еще те алкаши живут. Далеко ходить не надо, – Семен показал пальцем на стену.
А там словно ждали его слов. Как если бы Семен объявил выход артиста, и тот с поклоном вышел на сцену. Сквозь тонкую стену послышался грубый мужской голос, чем-то недовольный. Он говорил по нарастающей, затем делал паузу, после громко матерился, и переходил в пьяный бубнеж.
– Недавно заехали, пару недель назад, – продолжил Сеня, – у нас же тут в общаге все стены тонкие. Мне иногда кажется, что если я со всей силы ударю в стену, то пробью ее.
Все четверо захохотали.
– Нет, серьезно, – продолжил Семен, – если прислушаешься, ночью слышно, как у соседей часы тикают. По сути, эта общага – одна большая коробка. А контингент сам понимаешь какой.
Семен не переехал за границу. Зато тесть – суровый мужик из девяностых – подарил ему на свадьбу место на загородном кладбище, тонко намекнув, чтобы не обижал его единственную дочь.
Понадобилось несколько дней упорных уговоров, чтобы Дима согласился отметить Новый год в кругу друзей. Конечно, больше всего его тяготил праздник сам по себе, который никогда в жизни не приносил ему ничего хорошего. Но и в том числе то, что лишь ему одному удалось вырваться из бедноты. Он не стал писателем, как мечтал, не написал о достижениях своих друзей. Он вообще ничего не написал, если не считать двух посредственных фанатских рассказов, которые разнесли в пух и прах на всех известных ему интернет ресурсах. Но все же работал и неплохо зарабатывал. Снимал квартиру в городе. В последнее время даже подумывал об ипотеке. В какой-то момент он отвык от облупившихся стен; от неблагополучных семей, живущих по соседству; от мебели, воняющей старостью; от дешевого алкоголя… Он даже посещал психотерапевта, который настоятельно рекомендовал ему не возвращаться в прошлое в каком бы то ни было виде. Но Дима не устоял перед встречей с друзьями, а также перед какой-то странной любовью к Маше. Не то, чтобы он хотел ее как женщину, она была для него сестрой, в фигуральном смысле… однако, было что-то еще.
– Дим, ну пожалуйста, ну давай с нами, у меня. Мы все в одной общаге живем. Все вместе, как всегда было, только тебя не хватает! Общага пустая будет! Так всегда. Почти все уезжают, кто куда. Прикинь, мы четверо и одни в целой общаге. Короли общежития! – Маша засмеялась, а он согласился, улыбнувшись на другом конце телефона.
Маша не стала моделью. После одного из кастингов ее чуть не продали в рабство за границу, отобрали паспорт и дважды изнасиловали. Слава богу, что удалось сбежать. Теперь она работала кассиром в «Пятерочке», а вечерами поедала просрочку, принесенную с работы, и смотрела телевизор.
Забили куранты, отстукивая последние мгновения текущего года. Ребята подняли бокалы считая секунды. Они были готовы ворваться в Новый год, который, как надеялся каждый из них, будет лучше предыдущего. И даже Дима на какой-то миг поддался чудесному веянию праздника, растворился в обществе друзей, в их улыбках и радости.
Последний удар курантов ознаменовался всеобщим ликованием и звоном бокалов.
– А теперь салют, – по-мальчишески радовался Сергей, хватая ракетницу.
Дима спал очень крепко. Ему не хотелось просыпаться. Несколько раз он рефлекторно открывал глаза и окидывал взглядом друзей: в тесной комнате, на сдвинутых вместе кроватях. Они уже не дети, им всем под тридцать лет. Но они снова спали рядом. Настоящая семья. Без мам и без пап, без отчимов и мачех. Им никто не нужен… никогда не нужен был и не нужен сейчас. Они четверо – вот что такое настоящая семья: три брата и одна сестра.
Дима готов был спать до вечера, если бы его не разбудил очередной крик за стеной.
– Тварь, ты меня достать хочешь?! – завопил мужской голос. Язык мужчины заплетался. Очевидно, он был пьян.
– Пап, не надо, – послышался голос ребенка.
– Иди ляг спать, я тебя прошу! – женский голос.
Дима положил подушку на голову и попытался снова заснуть. Не вышло.
Скандал за стеной продолжался. Должно быть, мужчина наносил удары по различным предметам мебели. Послышался грохот посуды. Затем снова удары по чему-то плотному.
– Че ты вылупилась!? – проорал мужской голос, едва выговаривая слова.
– Ты можешь успокоиться?! – женщина была трезва. Во всяком случае, она точно понимала, что происходит, «не то что моя мама», вдруг возникла мысль у Димы. Он приставил ухо вплотную к стене. И снова грохот. И снова осколки посуды разлетелись по полу.
– Успокоиться?! Я сейчас тебя успокою, мразь!
– Гриша, пожалуйста прекрати! – завопила женщина.
– Маш, Ма-аш, – Дима нервно начал будить лежащую рядом Машу, – его что, тоже зовут Гриша?
– Кого? – едва продрав глаза, спросила подруга.
– Ну, соседа твоего нового, по общаге?
– Аа, ну да… кажется, Гриша… а как остальных, не помню. А почему – тоже? – спросила Маша, зевая. Дима не ответил. Он лишь показал пальцем на стену, за которой удары, крики и ругань звучали не переставая.
– А это нормально, всегда так бывает?
Маша приподнялась с подушки.
– Если честно, нет. До такой степени еще не доходило.
Они оба приложили головы к стене.
– Гриша, ты че дурак что ли!? Убери нож, ты совсем с ума сошел!? – голос женщины теперь был испуганным. Ребенок плакал.
– Мразь, сука! – прокричал мужчина. Теперь звук удара был странным, не характерным, каким-то глухим. А затем резкое «аханье» женщины… Если бы не прелюдия в виде скандала, можно было бы подумать, что женщина занимается сексом… резкий вдох… и выдох… вдох… и выдох… вдох… и выдох… Ребенок зашелся в истерике. И снова удар, в другом месте – в нескольких метрах в стороне от предыдущей звуковой локации. А затем тишина… больше ничего не падало, не рушилось, никто не кричал, и никто не вдыхал и не выдыхал… словно все мгновенно заснули.
– Что за херня? – не скрывая испуга, спросил Дима подругу, пристально смотря ей в глаза. – Что случилось? А почему ребенок замолчал? А? Маш?
– Я не знаю, – бледнея, ответила Маша, так же смотря в глаза Диме.
– Ну только что кричала женщина и плакал ребенок, а теперь они замолчали. Почему? – Дима впадал в панику. Руки его затряслись, язык стал заплетаться. Маша крепко обняла Диму, она всегда так делала, с самого их знакомства. Обнимала его, когда он пугался или расстраивался.
Сергей с Семеном проснулись, услышав почти переходящий на плач голос друга.
– Что там у вас? – спросонья поинтересовался Сергей. Вчера, точнее уже сегодня, он перебрал с алкоголем, и у него раскалывалась голова. Отвратительнее ощущений не придумаешь, но за веселье всегда приходится платить по истечении определенных лет.
Перейдя на шепот, Дима коротко рассказал о своих подозрениях.
– У них там постоянно что-то происходит, – промычал Сергей, – я ж говорил тебе вчера, поскандалят и успокоятся. Вон, – он прислушался, – уже успокоились.
– Да нет же, кажется, он их… убил, – произнесла Маша.
И началась игра в гляделки. Ребята играли в эту игру в детском доме, но тогда это делали в шутку – кто кого переглядит, не моргнув и не засмеявшись. Сейчас это вышло непроизвольно. Маша и Дима смотрели на друзей, ища поддержки и понимания, а те, в свою очередь, чуть ли не молили ребят успокоиться и дать им еще немного поспать.
За стенкой послышался шорох, звон бутылок. Сосед что-то хрипло бормотал, заскрипел половицами. Но женщины и ребенка по-прежнему не было слышно. И это пугало Диму больше всего. Он успокаивал себя тем, что неправильно понял ситуацию, так как не видел соседнюю комнату, а только слышал, соответственно, мог лишь догадываться о происходящем и делал необоснованные умозаключения. А человек, как известно, всегда домысливает в худшую сторону.
– Ну постучи им в стену, – предложил Сергей, – может зашевелятся. Ну, знаете, как муху в спичечном коробке проверяют, когда та затихает. Потрясешь, и жужжание снова начинается.
– Сережа, не смешно, – строго сказала Маша, – может, давайте полицию вызовем? Пусть проверят.
– Сегодня первое января, – напомнил Семен, – сама подумай, какая на хрен полиция у нас тут? За ложный вызов сами люлей получим по полной программе.
– Сука… мразь! – за стенкой раздался резкий крик, и ребята, как по команде, замолчали. Дима вздрогнул, Маша еще крепче прижалась к нему. Затем послышался глухой удар, как будто пнули что-то мягкое, но тяжелое. – Сама виновата! – и сосед хрипло закашлял.
– Блин… слышите? – испуганно произнесла Маша. —Я звоню в полицию.
Она потянулась за телефоном, но Сергей осек ее, преградив путь.
– Маш, погоди! Сеня правильно говорит. Если вызов окажется ложным, полиция нам потом покоя не даст. Да и хрен бы с ней, но что потом с соседями будет? Нам вообще-то еще жить с ними.
– Вот-вот, – согласился Семен, – надо сначала убедиться, что там действительно что-то произошло.
– Мы же всё слышали! – напомнил Дима.
– Дай телефон, – потребовала Маша, и тон ее был серьезен.
На мгновение Дима вновь отключился от происходящего и перенесся в свои воспоминания. Да, Сергей и Сеня действительно правы – нельзя портить отношения с соседями. В детстве ему доводилось много раз видеть таких вот «Семенов» и «Сергеев», которые закрывали глаза на происходящее, делали вид, будто ничего не происходит у их соседей. Никто, никогда, ни разу не вызвал полицию. А вдруг полицейские расскажут, кто это сделал, что тогда? Тогда придется иметь дело с Гришей один на один, с тем, прошлым Гришей, который его воспитывал. Кому это нужно?
Дима никогда не винил соседей. Еще тогда, будучи совсем маленьким, он почему-то понимал их мотивацию молчать и терпеть. Вот и сейчас, он тоже не хотел иметь дело с Гришей, с настоящим… и Сеня не хотел, и Сергей и Маша… никто не хотел. Вдруг это простая ссора. Допустим, они вмешаются, а пока полиция едет, за стеной все друг с другом помирятся. Откроют бутылку водки, разольют, может, даже немного дадут ребенку, чтобы тот ушел спать и не мешал им, и начнут признаваться друг другу в чувствах.
– Я так-то тебя очень люблю, – скажет Гриша заплетающимся языком.
– Ага, и я тебя, – ответит жена. Они выпьют и будут счастливы. Но к ним в дверь постучатся и скажут.
– Полиция! Открывайте! Ваши соседи вызвали!
Что будет потом? Как с ними потом жить? Конечно, лучше промолчать.
За стенкой снова началась возня и странные звуки, которые издавал сосед. Видимо, он перебрал настолько, что плохо соображал. Мычал, скулил, говорил что-то непонятное. Затем неожиданно вскрикивал.
– Так, всё, – Семен откинул покрывало и поднялся. Голова у него кружилась после вчерашнего застолья, а поспать удалось не более четырех часов, – я пойду, проверю, что там.
– Нет, – Маша вскочила следом. Дима смотрел на нее, и в душе его трепетали совершенно противоположные чувства. С одной стороны, он был растерян и даже немного напуган, а с другой его умилял вид подруги. Она была растрепанная, заспанная, но такая красивая, родная. Прям как тогда, в детском доме. Едва проснувшись, Машка забегала в комнату мальчиков и будила Димона, теребя его за плечо. Это был их негласный ритуал. Он спрашивал ее: «зачем ты меня будишь? Я могу еще минут двадцать поспать». Машка всегда отвечала одной фразой: «кто рано встает, тому Бог подает», но иногда добавляла: «посмотри, какое сегодня чудесное утро. Его нельзя пропустить».
На самом деле Маша боялась находиться одна. Дима узнал это гораздо позже, когда подрос. Она сама рассказала, доверив другу самую секретную тайну, какая у нее была (как выразилась девушка). Как бы банально ни звучало, ее оставили возле дверей детского дома в возрасте трех лет с запиской, в которой было лишь три слова накарябанных кривым женским почерком: «Заберите ее. Маша». Вот и все, что Маша помнила о своих родителях. Но и, будучи еще в семье, видимо, ей никто не уделял внимания, покуда девочка долгое время вела себя обособленно, сторонилась других детей и воспитательниц.
И вот теперь, десятилетие спустя, она стояла посреди комнаты общежития, пытаясь отговорить Семена от безрассудного поступка.
Но друг был настроен серьезно.
Семен всегда был настроен серьезно. Даже когда узнал об измене жены и подал на развод. А затем несколько месяцев жил в комнате Сергея, опасаясь, что тесть претворит в жизнь недвусмысленные намеки относительно его жизни и здоровья.
– Хватит раздувать из мухи слона, – твердо сказал он, – вы с Димоном чересчур драматизируете. Я схожу и посмотрю, что там. Если все плохо, сразу вызовем полицию.
– Я с тобой, – нехотя сообщил Сергей, поднимаясь.
– Да вы вообще больные что ли? – Маша не знала, как их переубедить.
– Да не переживай ты, мы одним глазком посмотрим, и обратно, – заверил подругу Семен, ныряя в тапочки у двери.
Снаружи царил полумрак, работало лишь дежурное освещение. Свет с улицы едва проникал в помещение через небольшое окно в дальнем конце коридора. Стояла тишина. Так всегда происходило на новогодние праздники. Жильцы разъезжались по родственникам или на отдых, кто куда, лишь бы оказаться подальше от общежития хоть на несколько дней. Не натыкаться на застиранные вещи соседей, что днем и ночью кто-то сушит в душевой комнате; не видеть облезлых стен и ползающих по ним тараканов; не чувствовать отвратительный запах готовки дешевых и непонятных продуктов, которым пропитался весь этаж.
Тишина и идиллия, на которые так рассчитывали ребята, закончены. Семен начинал злиться по мере того, как сон полностью покидал его. Ему уже не терпелось «побеседовать по душам» с соседом, наконец-таки вправить ему мозги. Хотя, если тот пьян, назавтра уже все забудет. А тот пьян, Семен в этом не сомневался.
Маша и Дима остались в комнате. Они молчали, но понимали друг друга без слов. Им обоим было страшно.
Семен вышел первым, Сергей позади. Больше для формальности, чем по необходимости. Ведь в соседней комнате их ждал обычный алкаш, худой, невысокий, да к тому же в нетрезвом состоянии. Ну что он мог сделать двум взрослым парням? Разве что извиниться и обещать вести себя тише.
Семен дернул за ручку соседской двери и обнаружил, что та не заперта. Подумал, может, постучать, вдруг женщина или ребенок не одеты, а ему не хотелось бы попадать в такую пикантную ситуацию. Неровен час, пойдут слухи по общежитию, и его станут за глаза называть извращенцем. Но парень еще не протрезвел до конца, поэтому соображал медленно и действовал скорее инстинктивно. Раз не заперто, значит, можно входить. Он распахнул дверь и переступил порог. В лицо сразу же бросился отвратительный запах перегара, мочи и испорченных продуктов.
– Сосед, ты что устроил с утра пораньше? – как можно строже произнес Семен.
– Ты кто? – послышался в ответ рык хозяина комнаты.
Сергей стоял позади, и не видел Гришу. Он практически ничего не видел, кроме спины Семена в проеме двери.
Сергей всегда стоял позади. Даже когда администрация города распределяла жилье для выпускников детских домов, он и тогда оказался в конце списка. И очередь до него, как выяснилось позже, так и не дошла.
– Сосед, с этажа. Давай успокаивайся и спать ложись, а то полицию… – и тут он осекся, словно заметил нечто ужасное.
Сергей ничего не видел, и не мог войти. В противном случае ему бы пришлось пропихнуть друга в комнату, но он счел благоразумным этого не делать.
– Че ты приперся?! – заорал хозяин комнаты.
Семен стал пятиться, но наткнулся на стоявшего позади друга.
Сергей не понимал, что происходит, хотя находился в самой гуще событий. Он отскочил назад, и в этот момент Семен вскрикнул во второй раз, но уже без слов, а от боли. Жуткий крик, достигший самого сердца Сергея.
Семен отступил назад, в коридор, едва не споткнулся об порог.
– Паскуда! – проорал сосед, – пошел отсюда!
Семен стоял, хватаясь за живот. Из-под его ладоней выглядывала рукоять ножа, и темные – в полумраке коридора – капли падали на пол, все быстрее и быстрее.
Кап-кап-кап. Так громко, словно дождь забарабанил по крыше.
На лице Семена отразились страх и непонимание.
А в следующее мгновение из проема показался сам сосед. Он налетел на парня и сбил того с ног.
– Вот тебе, сука! – проорал он, лежа на Семене. Затем приподнялся, вынул нож из его живота и нанес еще несколько ударов. Семен захрипел, не в силах даже кричать. От каждого удара его тело вздрагивало, но сопротивляться он не мог. Он ничего больше не мог. Лежал, глядя на своего убийцу, и желал, чтобы все поскорее закончилось.
Сергей, не понимая, что делает, кинулся назад. Он до сих пор слышал у себя в голове это отвратительное: кап-кап-кап…
И ужас разрастался в нем… и паника сорвалась с поводка.
Влетев в комнату Маши, он с грохотом захлопнул дверь.
Больше сомнений не оставалось: за стеной не просто ссора, семейная перебранка или пьяное выяснение отношений. За стеной и в коридоре находились мертвые люди. И не только жена Гриши, не только Семен, но и…
Несколько минут ребятам понадобилось, чтобы смириться с реальностью происходящего. Чтобы осознать, что их уже трое, а не четверо. Чтобы понять, что реальность изменилась буквально за несколько минут.
Все трое сидели на полу, боясь лишний раз пошевелиться. В какой-то момент Сергей взял инициативу в свои руки и тихо прошептал.
– Я звоню, – он показал на телефон, словно без этого жеста никто бы не понял, куда он собирается звонить и зачем.
Раздался шум. Шорох. Звук хлопнувшей двери по соседству. Все трое, не сговариваясь, прислонили уши к стене. «Пик»… «пик»… «пик», кнопки, очевидно старого телефона с неприятным громким звуком. Раздался плач… нервный, обреченный, болезненный.
– Алё! – шмыгая носом, рыдая, заговорил Гриша, – я тут дел натворил… я ж не хотел, понимаешь? Я ее любил… просто так вышло! – затем он разразился истерикой и разве что не кричал во все горло. На некоторое время друзья отпрянули от стены, и без того было прекрасно слышно, как Григория мучает совесть. Понадобилось несколько минут, чтобы он худо-бедно смог взять себя в руки.
– Что делать? – продолжил он, успокоившись. Язык его по-прежнему заплетался, а голос дрожал, – хорошо… да… я сделаю… только ты помоги мне, ладно? Я ж не хотел… я правда не хотел! – Григорий снова разрыдался, но в этот раз успокоился значительно быстрее, – ты можешь приехать? Я понял… да… да… я все понял… хорошо… не бросай меня… хорошо, – он замолчал.
Ребята переглянулись и словно перешли на телепатическое общение:
«Он что, позвал подмогу?».
«Кому он позвонил?».
«Сейчас кто-то придет?».
«А что он должен сделать?».
Одни лишь вопросы и ни одного ответа.
Сергей вновь взял телефон и в этот раз не отвлекаясь набрал номер полиции. Прикрыв рот рукой, он четко и спокойно объяснил диспетчеру, что произошло. Затем продиктовал адрес.
– Скоро приедут, – сообщил он, – сказали сидеть и не выходить, или, если будет возможность, наоборот, выбежать на улицу. Давайте попробуем? – и вновь возникла молчаливая пауза. Все вполне понятно: открыть дверь и рвануть что есть мощи с третьего этажа на первый. Никто никогда не делал это на скорость, но спокойным, неспешным шагом по пустому общежитию этот путь занимал не более двух минут. Стало быть, секунд сорок им хватит, чтобы прекратить весь этот ужас. Всем троим, как никогда раньше, захотелось почувствовать свежесть зимнего воздуха, ощутить пространство и простор улицы взамен давящих со всех сторон стен общежития. «Как же хорошо на улице», думал каждый из них, «там много места, там можно идти или бежать куда угодно, и там нет Гриши, который шаркает туда-сюда, что-то ищет, пытаясь осуществить какую-то задумку».
Не сговариваясь, они подошли к двери.
– Давайте, я первый, Маша между нами. Димон, ты замыкаешь. Бежим в одном ритме. Возьмем с собой бутылки… или ножи?
Громкий стук в чью-то дверь прервал их подготовку. Раздался пьяный голос соседа.
– Ребят, сигарет не будет?
Пауза. Вновь стук… в другую дверь.
– Ребят, дайте закурить, зажигалка села.
– Твою мать, – испуганно произнес Дима, – он, похоже, ищет свидетелей. Пытается выяснить, кто что слышал или видел.
Неожиданно загудели трубы. Здесь всегда так. Старая забитая магистраль не справлялась с напором воды, а изношенные вентили и прокладки, на которых присутствовал люфт, дополняли противный гул вибрацией. В общежитии говорили, что это трубы стонут от старости. А означал данный звук, что в ванной комнате, которая располагалась в дальнем углу этажа, кто-то пустил воду. И ровно в 10:00, как сейчас, можно было просыпаться без будильника. Эта точно она, девушка по прозвищу Чистюля: истеричка, яро отвоевавшая право у всех жильцов этажа ходить в душ в 10:00, ни на минуту раньше, ни на минуту позже. Жителям стало проще согласиться с ней, нежели вести постоянные перебранки, объясняя, что обстоятельства бывают разные и не все могут следовать строгому графику омовения.
И сегодняшний день не стал для нее исключением. Первое января, десять утра, она там, где и должна быть – в душе.
– Чистюля, – испуганно констатировал Сергей.
– Может, она не видела ничего, иначе бы не пошла в душ, так ведь? – Сергей лишь пожал плечами. Все трое по-прежнему ютились около тонкой входной двери, пытаясь понять, что происходит за ее пределами.
Послышались медленные шаги. Без сомнения, сосед направлялся в сторону душевой, а по дороге стучал в двери. Гриша уже ничего не спрашивал, и делал это машинально, проверяя реакцию жильцов, «откроют, не откроют? А если откроют, то что скажут? Как посмотрят?». Не было сомнений, что он намерен идти до конца. Вероятно, тот, кому он звонил, дал ему дельный совет:
– Надо всех почикать, – мог сказать он, – чтобы свидетелей не осталось. Как всех устранишь, звони, а я пока выпью за тебя, – и Гриша повиновался, потому что не знал, что еще ему делать. Уж точно он не планировал сдаваться в полицию.
Маша отошла в центр комнаты, достала телефон. Друзья смотрели на нее, не отрываясь от двери. Ребята посчитали, что она в очередной раз звонит в полицию, как обычно и делают люди: вызывают, ждут пять минут, а затем звонят снова, потому что в такие моменты время тянется очень долго и банальные пять минут протекают, как два часа.
Из трубки доносились гудки. Вызов шел, но адресат не торопился отвечать на звонок. Наконец в динамике что-то щелкнуло и послышалось стандартное: «алё».
– Слушай внимательно, – вполголоса заговорила Маша, – я говорю серьезно! К тебе сейчас идет убийца, слышишь? Он подходит к душевой. Возьми что-нибудь тяжелое… Не перебивай! – нервно произнесла Маша и продолжила. – К тебе идет мужик, он хочет тебя убить, ты понимаешь или нет? Возьми что-нибудь тяжелое и приготовься, если откроется дверь, бей и беги к выходу! Убегай из общежития! Поняла?
Трубы успокоились. Наступила тишина. Значит, воду в душе выключили.
«Тук, тук, тук», в самом углу коридора послышался характерный стук.
– Мне надо помыться… открывай, – небрежно произнес сосед, стараясь четко проговаривать слова.
Никто не ответил. Молчание. Подозрительное, выдающее жертву молчание. Не нужно быть психологом, чтобы понять – Чистюля в курсе. Она что-то знает. Много или мало, но достаточно, чтобы избегать столкновения с Гришей.
«Тук, тук, тук».
– Слышь, нет? Мне надо, – повторил Григорий.
– Я сейчас! Я почти все! – ответил испуганный тоненький голос девушки.
– Ладно, я потом зайду, купайся, – произнес мужчина, и вновь возникла тишина.
Друзья переглянулись. Он что, действительно, хотел просто помыться и в итоге решил уйти? А если решил уйти, то почему не слышно шагов…
Чистюля сбросила вызов.
– Ах ты сука! – чуть ли не взвизгнув произнесла Маша, повторно набирая соседку, но было поздно… Щелкнула задвижка, раздался скрип двери душевой. Телефонный звонок донесся из коридора, потому что теперь его не отделяла дверь… Бедная Чистюля решила, что все очень просто. Она позволила себе подумать, что человек, который стучался к ней, решил уйти. А, может быть, она подумала, будто ее разыгрывают соседи, с которыми она хронически ведет «холодные войны».
Раздался тихий хриплый смех.
– Е-хе-хе, попалась! – довольное рычание, словно охотник загнал добычу, за которой следовал несколько часов кряду.
– Можно я пойду, мне домой надо? – успела спросить Чистюля прежде, чем тяжело задышала и заплакала. Тихо, испуганно, так, чтобы не раздражать Гришу, не нарушать установленную им тишину.
Маша закусила губу, затем зажмурилась и, обхватив руками лицо, попыталась сдержать слезы. Не вышло. Она очень хорошо знала Чистюлю. Та была одной из немногих, кто по-настоящему с ней дружила. И хоть Маша и не видела, что именно происходило в коридоре, но ярко представляла себе, что в предсмертном состоянии, едва дыша и теряя сознание от ран, Чистюля шарит у себя по карманам, чтобы вытереть кровь со своей яркой белой одежды…
Она только что была жива, а спустя несколько мгновений уже нет. Осознание безвыходности, страх и еще черт знает что сплелись в разуме Маши в один сплошной клубок. Ей хотелось кричать, выть, забраться, наконец, в самый темный угол под кроватью, и лежать там, пока все не закончится. Нет, даже не так – лежать, пока все не исправится! Лежать до тех пор, пока Семен не войдет в комнату и не скажет, «Ну вы чего здесь застряли? Кстати, вы выяснили, что там этот алкаш за стеной буянит, может быть, вызвать полицию все-таки, а?», лежать до тех пор, пока не позвонит Чистюля и не начнет жаловаться, что парни в очередной раз по пьяни ходят в женский туалет и загаживают стульчак, который она потом упорно моет с хлором… Но ничего уже не исправится, девушка понимала это, но не могла принять.
Где та справедливость, о которой рассказывали воспитатели в детском доме? Где тот Бог, что позволяет подонкам разгуливать по земле и лишать жизни ни в чем не повинных людей? Маша в одну секунду перестала верить и в первое, и во второе.
Жгучий поток слез застилал ей глаза. Контроль над телом уступал место панике, но необходимо держать себя в руках. Во что бы то ни стало. Не только ради себя, но и ради Димы и Сергея. Нельзя шуметь, иначе Гриша услышит… и придет. Он здесь, недалеко, прямо за хлипкой дверью. Слышал ли кто-нибудь с других этажей, что здесь происходит? Может, кто-то уже спешит на выручку? Тогда удастся продержаться до приезда полиции.
Чьи-то руки обхватили ее за плечи. Маша вовремя сообразила, что это один из ребят, чудом не закричав. Это был Дима. Кто же еще? Они всегда поддерживали друг друга, держались за руки, обнимались. Прям как родные. Сергей на такое не способен. Он весельчак и балагур – компанейский парень, и Маша любила его за это, но, когда необходима поддержка и забота, Сергей становился точно каменный истукан.
Конечно же, это Дима. Он гладил Машу по голове и шептал на ухо, что все будет хорошо.
А из коридора снова послышался стук в дверь. Должно быть, Гриша возвращался, и решил пройтись по жильцам по другую сторону корпуса. Совершенно непонятно, что творилось в его голове. И что спровоцировало на такие действия. Сосед не был душкой – да такие тут и не живут – и все же он казался обычным, даже когда выпивал лишнего и устраивал скандал в семье. Его жене периодически попадало, но это совсем не одно и то же, что убить ее, да еще и… Видимо, у Гриши сорвало клапан и на место его уже не приделать.
Сергей вздрогнул и попятился от двери.
– Что делать? – спросил он, ища конкретных инструкций у друзей.
Но никаких инструкций не было. Дима успокаивал подругу и не замечал происходящего. Он словно закрылся от всего, найдя для себя четкое и понятное занятие.
– Димон! – прохрипел Сергей, привлекая к себе внимание.
Парень поднял на друга глаза и кивнул, мол, «чего тебе?».
– Надо сидеть тихо. Он же не знает, что мы тут.
– Он видел тебя в коридоре? Ну, когда… – Дима не договорил. Слезы наполнили его глаза при воспоминании о Семене.
– Вряд ли. Уже пришел бы. Все случилось очень быстро…
Сергей посмотрел на стол, на котором оставались и выпивка, и закуски. Ребята веселились почти до утра, а затем просто легли спать, оставив все как есть.
«До завтра не испортится», – заверила Маша. Она немного перебрала с шампанским, и ей жуть как не хотелось относить продукты в холодильник и наводить уборку.
Послышался стук в следующую дверь. Ближе на несколько метров. А затем хриплый голос:
– Соседи, откройте. Нужна помощь.
Но ему не открыли. Там попросту никого не было. Владельцы той комнаты сейчас гуляли где-нибудь по городу или отсыпались в уютной гостинице с отдельным душем и завтраком в номер, не подозревая, что в это самое мгновение далеко-далеко в общежитии в их дверь стучал съехавший с катушек пьяница с окровавленным ножом наперевес.
«А я, наоборот, оказался здесь», – подумал Дима, но вслух не произнес. Он не собирался еще больше подливать масла в огонь. Ведь это друзья его затащили в чертово общежитие чуть ли не силой… а как он не хотел этого. И вот чем все закончилось!
Нет, еще ничего не закончилось. И будет ли этому конец – неизвестно. Но Дима никого не винил. Он взрослый человек, и оказался здесь по собственной воле. Никто его волоком не тащил. Просто страх давал о себе знать, и в голове возникали мысли, которых в обычное время быть там не должно. А вот если бы так… или так. Но уже ничего не изменить – он здесь, и должен придумать, как выбраться из общежития. А если бы назавтра он прочитал в местном паблике, что все его друзья и несколько других жильцов зверски убиты сумасшедшим соседом – разве было бы лучше? Конечно, нет. Возможно, он неспроста оказался здесь и сейчас. Не на прошлый Новый год, не на позапрошлый – на этот. Или Машка подсознательно что-то чувствовала, поэтому уговаривала его так настойчиво и долго. Сейчас уже не разобрать.
Шаркающие шаги по коридору и бормотание Гриши выдернули Диму из размышлений. Маша к тому моменту немного успокоилась. Больше не плакала, разве что хлюпала носом да не моргая смотрела в стену, словно видела сквозь нее.
Три сильных удара обрушились на дверь. На их дверь. Гриша сознательно или ввиду своего неадекватного состояния пропустил одну из комнат. Ребята оказались не готовы к такому. Каждый из них, руководствуясь логикой, понимал, что следующая на очереди дверь по соседству, та, с зеленой окантовкой и хлябающей ручкой – именно в нее постучит Гриша. Но он постучал в другую. В их дверь. И Маша вскрикнула от неожиданности. Она поняла, что натворила, но было поздно. Гриша услышал.
Он закряхтел, словно потешался над загнанными в угол ребятами, которых выдал один неосторожный звук. По двери чем-то заскребли. Видимо Гриша проводил по полотну ножом, а скорее всего пытался взломать замок.
Дима крепче обнял Машу.
Сергей схватил ножик со стола, маленький, для нарезки хлеба. Другого не оказалось. Вся тяжелая артиллерия на кухне – на общей кухне – куда не попасть, не пройдя по коридору.
– Хватай тоже что-нибудь, – он умоляюще посмотрел на друга. Но тот замотал головой.
В дверь заколотили. Отрывисто, сильно. Удары сопровождались безумными криками и руганью. Захрустели доски, они не предназначались для таких испытаний. Общежитие построили еще в Советском Союзе, и дверь в те времена являлась номинальным атрибутом. С момента роспуска НКВД никто ни к кому не ломился подобным образом, поэтому в массивном и неприступном дверном блоке попросту не было необходимости.
– У меня есть идея, – тихо сказал Дима, – мы должны притвориться, что продолжаем гулять. Давайте сделаем вид, будто всё еще пьяные и ничего не понимаем!
– Что? – Маша недоуменно посмотрела на Диму, а затем на Сергея. Тот тоже всем своим видом показывал, что нужны пояснения.
В двух словах, под удары в дверь, Дима обрисовал план. Времени на что-то другое не оставалось. Иной выход – накинуться на соседа и попытаться его обезоружить, но очевидно, что ему нечего терять – ни одного, так другого успеет ранить, если не убить…
Сосед ломился до тех пор, пока не хрустнула доска, к которой крепился замок, и дверь не распахнулась от финального удара плечом. Гриша сделал шаг через порог и внимательно осмотрелся.
Его виду предстало три человека. Они о чем-то разговаривали. Один из них обернулся, затем остальные двое последовали его примеру.
– Не понял, – позитивно произнес Сергей, осматривая остатки входной двери, – ты че сделал, сосед?
Гриша молчал. В правой его руке по-прежнему находился нож. Он держал его очень крепко, в готовности нанести резкий, жесткий удар, которым бы проткнул плоть любому, кто стал свидетелем его сегодняшнего буйства.
– Ты че нам дверь сломал? – добавила Маша.
– А что вы тут делаете? – спросил Гриша, не скрывая подозрения и не спуская глаз со всех трех жильцов.
– В смысле? Мы тут, как бы, живем, – ухмыльнулся Сергей. От страха ему удалось максимально вжиться в спектакль, который был сконструирован «на коленке» за минуту, – бухаем, вон, сидим. Новый год, как никак. Садись тоже, – закончил Сергей и придвинул стоящий неподалеку стул.
– Бухаете? – вновь подозрительно переспросил Гриша и автоматически пошел к столу. Дима старался молчать, внутри него бурлили вулканы адреналина, ему едва удавалось сдерживать свое желание встать и убежать или попросту расплакаться. Он делал вид, будто выпил больше всех, а потому ему сложно даже говорить.
Сергей спокойно взял пустую рюмку и налил новому гостю, пока тот, предварительно убрав нож в карман штанов, усаживался за стол.
– Хрен с ней, с дверью, – сказал Сергей и протянул рюмку гостю, – будем.
– Хех, – ухмыльнулся гость, – ну, с Новым годом… соседи.
Все четверо выпили.
Григорий посмотрел по сторонам. Ему удалось немного расслабиться.
– Давно вы тут? – спросил он.
– Так, со вчера, – ответил Сергей и двое его друзей захихикали. Неестественно, натянуто, но вполне допустимо в компании сильно пьяных людей, – так, а че ты нам дверь то выбил?
– Перепутал, – ответил Гриша, взял бутылку и разлил всем по рюмкам, – думал, к себе иду.
– Тебя что, домой что ли не пускают? – вопрос был естественный, однако все трое участников представления ощутили холодок.
– Ну да, поссорились немного…
– Бывает.
Все выпили. Сергей автоматически разлил спиртное заново. Ему хотелось пить быстрее, чтобы заглушить страх от того, что перед ним сидел потрепанный спиртом алкаш, в белой, заляпанной чем-то майке, а в кармане его штанов нож, которым он уже убил четырех человек. Очень не хотелось, чтобы количество жертв возросло…
Григорий взял рюмку, выпил и с силой опустил на стол.
– Оно ведь, знаете, как бывает? Вы вот, я вижу, еще молодые, у вас все просто… Я, когда со своей расписывался, тоже такой, как вы, был. Даже не заметил, как она в мегеру превратилась… И это ей не так, и то не эдак! – Григорий начинал нервничать. Он взял бутылку, резким движением налил себе в рюмку и снова выпил, не дожидаясь своих новых собутыльников. Друзья делали вид, будто внимают его истории, но каждый из них в этот момент прислушивался к малейшему шороху за дверью, чтобы в нужный момент встать и закричать, «это мы вызывали полицию! Сюда! Он здесь! Он убил несколько человек!», но в коридоре было издевательски тихо.
Маша вдруг подняла рюмку и тоже не спеша выпила.
– Почему она мегера? – вдруг спросила она на удивление остальным, включая Гришу. Он не медлил с ответом. Вероятно, ему приходилось рассказывать эту историю много раз.
– Потому, что пилит меня… с утра до вечера… с утра до вечера. Утром – «вставай, ребенок уже проснулся», вечером – «тихо, ребенок уже спит», днем – «хватит бухать, иди с ребенком погуляй». А я, может быть, не этого хотел! Я жить хотел нормально! Бухать хотел! Как раньше! Раньше мы с ней сядем, откупорим бутылку и пьем, наслаждаемся. Работать я и тогда не работал… так, подработки, но хватало же. А тут видите-ли перестало хватать. Тут видите-ли «обязательства», ее любимое словечко. Она как бухать перестала, изменилась сильно. В стерву превратилась.
– Ну так и ушел бы от нее, – прокомментировала Маша.
– Да куда я уйду? У меня ни кола, ни двора. Я у нее прописан был. А недавно, вон, квартиру продали, мотаемся по общежитиям. Это уже четвертое. Да и люблю я ее, хоть и стерва, так моя же, – закончил Гриша и прервался, налив себе очередную порцию водки.
– Так, может быть, она о ребенке беспокоилась? Может быть, поэтому бухать перестала… может быть, поэтому стервой, как ты выражаешься, была?
Гриша опустил голову, уперевшись лбом в свою руку. Несколько секунд он сидел молча, а затем всхлипнул, заплакал. Продолжая шмыгать носом, сидя с зажмуренными глазами, он плакал, стараясь не издавать звуков. Тем не менее звуки прорывались сквозь сомкнутые губы. В какой-то момент сидящему рядом Диме даже захотелось поддержать его, обнять, погладить по плечам и сказать, «не плач, не расстраивайся, все будет хорошо», однако он помнил, кто сидел в их компании. Это не просто алкоголик, обиженный жизнью. Возможно, еще утром он таковым и являлся: обычным алкашом, который женился на собутыльнице. Они жили в своем алкогольном раю, пили, ругались, дрались, а потом мирились и в полубредовом состоянии у них случалось соитие. А потом собутыльница забеременела, и родился ребенок. Толи материнский инстинкт взял свое, толи молодая алкоголичка прозрела, но в итоге она прекратила пить. А Гриша продолжил.
Уже не алкоголичка, а просто женщина с мужем алкашом – все чаще она становилась недовольна отцом своего ребенка, ведь ее мир стал иным, трезвым и ответственным. Она упрекала его, пыталась вразумить, выказывала свое недовольство, а его это только бесило. Они продолжали жить по накатанной: «ребенку нужен отец», говорила она; «куда мне деваться, у меня же ничего нет», говорил он. Так все и шло до сегодняшнего утра… Но сегодня из неинтересного, обыденного, ничем не примечательного алкаша Гриша превратился в алкаша-убийцу… Дима об этом помнил, потому и не стал утешать мужчину, от которого по-прежнему разило перегаром вперемешку со свежим спиртом.
Через пару минут Григорий успокоился. Вытер глаза от слез, снова налил себе водку и выпил. Повторил действия. А затем, пристально смотря на Машу, которая сидела напротив, спросил, едва выговаривая слова:
– Так, а почему же была… жена стерва то… почему была, а не есть?
Возникла тишина. Маша растерянно смотрела на Григория, она не знала, что ему ответить. Сергей с Димой молча сидели рядом. Никто не хотел конфликта, они просто дожидались полицию.
Несколько секунд тишины и Сергей, сидящий справа от Григория, заметил, как его рука опустилась в карман брюк, туда, куда некоторое время назад он убрал нож. Сергей резко ударил Григория локтем в лицо. Григорий опрокинулся со стула.
– Бежим! – закричал Дима и протянул руку Маше. Сергей рванул в коридор, полагая, что друзья не отстанут, однако обернувшись, увидел иную картину. Все происходило быстро, за 3—4 секунды. Настолько быстро, что Сергей не успевал анализировать происходящее, лишь констатировал факты, стоя в проеме двери.
Дима внезапно закричал и упал, схватившись за ногу. Из его бедра хлынула кровь. Это Гриша на так называемом «автопилоте», не иначе, валяясь на полу, воткнул свой испачканный кровью нож в ногу Диме. А затем, поднявшись, попытался ударить ножом Машу, которая находилась между столом и окном. Девушка отпрянула. Острое лезвие едва коснулось ее майки, но не порезало. Гриша сделал шаг вперед и, опершись на стол, презрительно улыбнулся, словно говоря «ну а теперь? Теперь то я тебя достану. Тебе теперь некуда убегать». Маша не стала ждать удара. Она, не сводя глаз с убийцы, наощупь открыла находящееся за ней окно и выпрыгнула из него. Послышался визг и удар. А потом стоны и плач.
– Маша, – вполголоса произнес Дима. Он поднялся и, хромая, направился к Сергею, который стоял в проеме, не веря своим глазам. Нет, не могло того произойти, что их подруга только что выпрыгнула с третьего этажа. «Но она жива», – пронеслась мысль у Сергея, – «жива, и ей надо помочь. Ведь на улице несколько дней подряд шел снег. И этаж всего лишь третий. Она просто сильно ударилась и теперь лежит на холоде, ждет нас». Машинально он схватил Диму под руки, и они поспешили к выходу из общежития. Дима не мог передвигаться быстро. Из раны текла кровь. Алые капли дорожкой тянулись за его ногой.
Сергей мгновенно устал. Он не знал, сможет ли дотащить друга до первого этажа или рухнет где-нибудь посреди лестничного пролета. Несколько метров растянулись до сотни. Казалось, коридор никогда не кончится, и ребята будут вечно по нему брести, как в каком-нибудь зазеркалье, так и не обретя свободу.
– Давай, давай, – подбадривал Сергей.
– Да, да, – отвечал Дима. Он побледнел и тяжело дышал. И ровно, как и его друг думал лишь об одном, «что с Машей?».
Оставалась всего пара шагов до лестничной клетки, как из проема вышел упитанный мужчина в дубленке, и ребята чуть не врезались в него. Незнакомец также не ожидал подобной встречи, поэтому отпрянул, но быстро пришел в себя.
– Вы кто? – резко спросил он, словно командир увидел незнакомых подчиненных.
– Мы здесь живем, – ответил Сергей, голос его дрожал, он не мог собраться с мыслями, – там убийца, – он плакал, совершенно не стесняясь своих чувств, потому что в голове у него звучал упрекающий голос Маши, «Ну вы скоро? У меня сломались бедра, а из голеностопа что-то торчит, кажется кость, наверное, открытый перелом, я видела подобное по телевизору. И кстати, на улице минус 27. Может быть вы все-таки поторопитесь, друзья? Мне вообще-то здесь холодно и больно».
– Это вы в полицию звонили?
– Да. Я звонил…
– Я – полиция, – ответил человек. Он был в форме, но поверх нее была дубленка, отчего ребята не сразу поняли, что перед ними представитель закона. Офицер, которого послали на бытовуху, так как дежурившие в праздничную ночь сотрудники не справлялись со шквалом вызовов. В их городе всегда так: на праздники люди сходили с ума, на них такие дни действовали, как полная луна на оборотней. – Что тут у вас?