Я – сказочник. Все сказки уже выдуманы, но, вопреки этому, я опять сижу и пытаюсь выдумать что-нибудь новое: парадокс профессии.
Вожу без нажима карандашом по бумаге, вспоминаю прекрасные сказки моего детства. Кажется, я попусту трачу время. Отчаялся и очень устал.
Книги детства! Как вас много было! Все разные: в жестких, переплетах, мягкие сборники, серии, толстезные опусы, вроде «Незнайки на Луне». А еще – книги о невероятных приключениях и тонкие яркие брошюрки для самых маленьких. Все перечитывалось до дыр, до истрепа. Бывали дни, когда все книги с помощью полосок бумаги и листов картона, клея и ниток возвращались к жизни.
Восстанавливались обложки. Здесь я изощрялся в вензельках и буквицах. Когда лечение книжек-калек заканчивалось, я перечитывал любимые истории заново.
Черно-белые картинки мне не нравились. Я их подрисовывал цветными карандашами и фломастерами. Часто дополнял чем-то своим, становился соавтором взрослых дяденек и тетенек. Я и Пушкин!.. Забавно.
Чиня книгу, я думал, что когда-нибудь напишу большую-пребольшую «Сказку сказок», соберу в ней всех любимых персонажей, а потом проиллюстрирую эту книгу огромными, на две страницы картинками. Текстов там будет мало, разве что – по несколько строчек по углам. Картинки сами должны рассказывать о происходящем! Однажды я прикинул, сколько будет весить такая книга, и ужаснулся: не мене пуда.
Нет, больше! От идеи пришлось отказаться.
Прошло много лет, я втянулся в написание сказок, и убедился, что писательский труд не так прост.
Самое тяжелое в этой работе – начать. Я могу сидеть перед листом бумаги часами, днями, даже неделями, елозить там карандашом, всматриваться в сетку случайных линий. Я часто нервничаю, делаю нетерпеливые росчерки, зигзаги, рамочки, и процесс заканчивается ничем. Лист сминается, уходит в урну и опять все заново.
Перед очередной попыткой выжать из себя что-либо гениальное я разложил перед собой бумагу и стал рассматривать там марашки собственных зрачков. А не нарисовать ли овальчик? Это будет голова. Ниже – еще один овальчик. Это – туловище. Ого! У меня что-то получается! Дальше: толстенькие ручки с пухленькими пальцами, ножки в широких брючинах, тупоносые ботиночки, пиджачок. К голове пристраиваю два маленьких ушка, рисую пару глаз и оттопыренные губки. Нос рисую маленьким: не люблю больших носов. На носу ставлю две точки. Это – ноздри… Ой! Этот «кто-то» засопел!
– Привет! – говорю «кому-то», – Ну, с днем рождения тебя!
– Привет! – ответил мне персонаж, улыбаясь.
«Зубы получились такими же толстыми, как и пальцы» – промелькнуло в моей голове.
– Придумай мне имя, сказочник! – попросил персонаж. – Очень нужная вещь для общения!
Я задумался, завертел в руке карандаш… Меня осенило! На карандаше была надпись: «Богемия». Красивое слово! Но это слово – женского рода. Я его решил переиначить и написал у ног персонажа: «Богемль».
Вдруг этот мой персонаж стал таким важным-преважным, начал осматривать свой костюм, обувь, что-то подчищать там, а потом попросил:
– Сказочник! Нарисуй мне цветочек в петлицу!
– Ты что, жениться собрался?
– А почему нет? – последовал ответ.
Я подумал, что он прав: все добрые сказки должны заканчиваться свадьбой. Но существование Богемля только начиналось! А сюжет, коллизии, перипетии?
– Не рановато ли? Я вижу: ты из тех, кому подавай все и сразу!
– Но сказочник! Ты – добрый сказочник или нет? Не хочешь помогать – я сам буду свои проблемы решать!
С этими словами Богемль развернулся ко мне спиной и побежал вглубь листа.
– Эй, постой! Так – не честно! – завопил я.
Было ужасно досадно за то, что я так долго мучился над выдумкой этого Богемля, а он взял и удрал.
Посовестив себя за то, что не смог договориться со своим детищем, я разработал тактику возвращения его обратно.
«Конечно же, ему нужна пара» – подумал я и стал рисовать красивую девушку в модной шляпке, уделяя при этом внимание форме ног, общему силуэту и изысканности наряда: все, чтобы угодить главному герою.
Рисунок был хорош, оживал сразу. Девушка подсказывала: «Реснички, будьте добры, погуще, подлиннее, а юбка – чтобы с клешем была, здесь – рюшечка, а поля шляпки – широкие, нет, еще шире…»
Когда я заканчивал, из глубины листа показался Богемль. Он стоял в сторонке и наблюдал за моей работой. Видно было, что рисунок девушки ему нравится. Впрочем, он не сдержался от ремарки:
– Ножки длиннее рисуй!
– Но тогда она будет выше тебя! – попробовал я спорить.
– Это – ничего! Это самое – то! – радостно сказал мне Богемль, переминаясь с ноги на ногу, выказывая нетерпение.
Девушка получилась обворожительной. Она подошла к Богемлю и попросила его:
– Не хотели бы вы предложить даме пиджак? Что-то зябко здесь.
Я поймал себя на мысли, что поселил своих персонажей в заснеженную степь. Нужно было срочно улучшать среду обитания.
Сначала я нарисовал в углу листа солнышко с длинными лучами, внизу набросал зеленую травку, несколько цветущих деревьев, птичек и зайчика.
Богемля и девушку перестало трусить от холода, они наблюдали за моим трудом, кивали с удовлетворением, но потом отвернулись спинами и стали перешептываться.
Я воспользовался этим моментом и подписал под девушкой: «Элита». Я хотел написать «Аэлита», потому что мне это имя нравится, но второпях пропустил букву «а». Исправлять было поздно: Богемль уже шептал: «Элита, милая, Элита!»
– О чем вы там шепчетесь, молодые люди? – спросил я строго.
Элита развернулась, стала в позу истца и предъявила претензии:
– Уважаемый сказочник! При всем к вам нашем уважении, мы просим заметить, что выпустили нас в свет практически голыми! Где дом? Где машина? Должны же здесь быть какие-то дороги, магазины, кафе, рестораны! Как, по-вашему, мы здесь будем существовать? А?
Уф-ф! Началось! Если они так сразу на меня насели, что будет дальше?
Я стал оправдываться рассуждениями о том, что счастье нужно добыть в нелегкой борьбе, что по законам жанра должна быть победа добра над злом, тернистая дорога и прочее.
К моему великому удивлению, меня никто не слушал! Сказка стала развиваться по своим внутренним законам и помимо моей воли. Кто я вам теперь? Никто?
Элита побежала по лужайке и стала звать зайчика поиграть с ней. Она делала это, причмокивая, как подзывают обычно собачек: «Лопоухий! Беги ко мне! На, на, на! Иди ко мне! Апорт!»
Мне стало не по себе: зайчик, конечно, поучился неказистым. Но зачем произвольно трактовать персонаж?
Тем не менее, то, что я, назвал зайчиком, прыгнуло на Элиту и лизнуло ее в нос.
Вконец осерчав, я перевернул лист и решил в рисунок больше не заглядывать. Ничего, ничего: проживут без меня! Как-никак – весна, солнышко греет. Пускай поживут там своим умом – посмотрим, что у них получится, а у меня – свои дела!
Раздосадованный, я стал ходить по комнате кругами. Когда же чуть успокоился, подошел к столу и перевернул страницу рисунком вверх.
Там, по-прежнему, светило солнышко, цвели деревья. пели птички.
Но Богемля и Элиты не было! Вдруг они выглянули из-за обрезов листа и прокричали мне в лицо хором: «Сюрпи-и-из!» Все это шоу завершил лопоухий заяц: он высунул свою тупоносую морду и тявкнув: «Ав!»
Сюрприз тронул меня до глубины души. Но не это главное! Я понял, что эти трое – члены моей семьи. Тьху ты! Нас стало больше за счет моих рисунков! Друзья персонажи! Какие сюрпризы еще от вас ждать?