Зябко. Туман такой густой, что не сразу понятно: то ли это подводная лодка плывет по морю, то ли аэростат летит по облаку. Спереди – ни зги, сзади – ни зги, по левому борту едва виден красный ходовой огонь, по правому зеленый – чуточку лучше, но кому они светят? Внизу моря будто и нет, хотя им пахнет, и оно там точно есть и даже иногда плещется по бортам, но звук не такой, как обычно, а глухой, посторонний, где-то должна быть полная луна, и она наверняка где-то и есть, и можно даже показать пальцем в ту сторону, сверившись с картами: показать можно, а вот увидеть – нет.
Старпом на мостике страдает: он же не привык ждать милостей от природы, а тут природа возьми да и расставь все по местам: извините, мол, товарищи военморы, но у меня сегодня меланхолия, и сколько вы ни стреляйте в меня своими красными ракетами, а я буду хандрить, спасибо за внимание. До свидания – вот вам, кстати, еще белый туман.
На резине конденсируются капли, и оттого резина кажется жирной – капли сидят на ней плотненько, пузатенькие такие, дрожащие. Прозрачные. И, если тронуть их пальцем аккуратно, чтоб не раздавить, они тут же срываются вниз по покатому борту рубки и весело исчезают в тумане, оставляя за собой пунктирные следы из махоньких таких капелек, своих, видимо, детишек. Но в воздухе сыро, и долго с капельками не поиграешь. Вахта началась недавно, но все уже успели и вдоволь наговориться, и всласть намолчаться, и делать-то больше нечего, кроме как следить за курсом.
– Боцман, на румбе!
– Проходим двести семьдесят, ложимся на курс триста!
– Есть, боцман!
Скорость маленькая, и лодка слушается руля неохотно – поворачивается на новый курс долго, по сильно пологой дуге. Вверху висит огрызок флага, периодически просыпается и лениво хлопает, брызгаясь водой. Надо бы не забыть штурмана взбодрить по этому поводу: меньше половины уже осталось от синего креста – никакой солидности.
Вахтенный офицер тянется к рычагам «Тифона» и «Сирены».
– Ну-ка, дай-ка я! – отодвигает его старпом.
Хоть вахтенный офицер и минер, с подачей сигналов он точно справился бы и самостоятельно, но старпому невмоготу рулить кораблем и не рулить им одновременно от невозможности и бесполезности этого занятия. Хоть бы врезался кто, и то веселее было бы!
Сначала два раза «Тифон»: басовито и низко, так, что вибрируют пломбы и дрожат напуганные капли на стекле, а рулевой морщится и оборачивается в сторону мостика – ревет ведь у него над головой; потом «Сирена», тоже дважды, но высоко, визгливо, будто захлебываясь в истерике, – рулевой снимает перчатки, хлопает себя по мокрым карманам тулупа и, отыскав сигареты, закуривает. Пару минут тишина – все слушают, не отзовется ли кто, и на миг кажется, что отзывается, – старпом даже сдергивает шапку, чтоб лучше слышать.
– Да? – спрашивает он у минера.
– Нет. Эхо вроде.
– Да, вроде как оно. Один черт, не понять ни направления, ни дистанции. Ты там куришь снова?
– Нет, что вы, Сей Саныч!
– Дым откуда?
– Из ушей! Дудите там как не в себя! Мозги лопнут уже скоро!
– Откуда у тебя мозги? Были бы мозги – пошел бы в военное училище, а не сидел бы рулевым всю жизнь!
– А рулевым тогда кто бы сидел?
– Тоже верно, – кроме тебя, и некому. Хоть ты и без мозгов. Чаю будешь?
– Можно, да.
– Ну сбегай вниз и мне заодно сделай.
– И мне. – Минер топает по коротенькому трапу сверху, подменить рулевого. Лишние слова им не нужны – все и так знают, кто, что и когда делает.
– На румбе двести девяносто, ложимся на триста. – Боцман знает, что минер это тоже знает, но порядок на то и порядок, чтоб все было в порядке.
– Есть двести девяносто на триста. Мостик на румбе двести девяносто, ложимся на триста!
– Есть, смену рулевого разрешаю!
Хоть за чаем сходить, хоть на абордаж сбегать, а все должно быть так, как должно быть, а иначе какой же это Военно-морской флот? Это разве что мотострелковое подразделение, набранное двадцать восьмого декабря из скрывавшихся ранее резервистов.
– БИП мостику! – кричит старпом в переговорное устройство.
– Есть БИП! – голос у БИПа ленивый, расслабленный в тепле и мерном жужжании центрального.
«Спит, сука!» – думает старпом.
– Обстановка?
– Горизонт чист!
– Спишь, сука?
– Никак нет, мостик!
– Смотри у меня! И если что там – сразу доклад! Немедленно! Как понял?
– Есть доклад немедленно.
– Спит там, сука, представляешь? – кричит старпом минеру.
Минер встрепенулся: тоже задремал, – внизу так же холодно, как и на ходовом мостике, но хоть не так сыро и лампы вон светят, а от них кажется, что теплее. На румбе – триста пять градусов, проскочил курс, тихонечко руль влево – авось не заметят.
– Мостик, штурману!
– Есть штурман.
– Рекомендую задержаться на курсе триста!
– На румбе? – не понимает старпом, который как раз на этот курс и ложился.
– Триста три, – врет минер, – устаканиваю!
– Тоже там спишь, собака бешеная?
– Никак нет!
– Никак нет, – дразнится старпом, – есть штурман, задерживаемся на курсе триста! Дружок твой, рогатый, уснул на руле!
– Не друг он мне после того случая на Яграх!
– А сам виноват! – кричит минер. – На румбе триста!
– Есть триста! Штурман, смотри, на румбе триста!
– Подтверждаю. Есть триста.
– Штурман, мостику!
– Есть штурман.
– Так что там было, на Яграх-то?
– Так я вам три раза уже рассказывал!
– Да делать мне нечего, херню эту вашу помнить! Расскажи еще раз, язык у тебя отвалится?
– Все веселитесь тут, да? – на мостик поднимается командир с термосом, и от него недолго пахнет теплом, и туман в недоумении клубится поодаль, боится подступить поближе, но недолго. – На, тебе боцман чай вот передал.
– На румбе триста, – докладывает старпом, – видимость – ноль, слышимость – ноль, следуем в полигон по приборам. А сам-то где он?
– Боцман? Пописать побежал.
– И через вас чай передал?
– Ну видишь же. А минер где у тебя? Бежит впереди корабля с факелом?
– Рулит, тащ командир, боцман же… того.
– А, ну давай я ему чай отнесу. Где-то у меня в кармане второй стакан был.
Командир спускается к минеру, вручает ему стакан с чаем: «За хорошую службу и чтоб не говорил потом, что я тебя не поощряю!», присаживается рядом на откидное сиденье:
– А чего у тебя форточки закрыты?
Открывает форточку, и в нее тут же лезет туман, и было ничего не видно, а стало ничего не видно – и туман. Закрывает.
– Ну-ка, дай-ка попробую, больно вкусно пьешь! Не, не могу такой пить – от сахара губы слипаются. Серега, а сколько нам до полигона пилить?
– Часа три так точно. Ускориться бы…
– Да куда ты тут ускоришься?
– Да я так, высказываю пожелания во Вселенную.
– Чем-то ты ей насолил, видать.
– Вселенной-то? А чем я ей только не солил! Сами же знаете.
– Ладно, я – вниз, если что, сразу зови! О, а дай подудеть хоть: зря лез, что ли!
Командир поднимается на мостик.
– Взрослые люди, – бурчит минер, – хуи по колено, а все лишь бы подудеть куда.
– Чего говоришь? – не слышит его командир.
– Все правильно, говорю! Безопасность – она превыше всего!
И снова два басовитых, низких и два визгливых, высоких. И слушают, не отзовется ли кто. Нет – тишина.
– Может, вам бутербродов передать с боцманом? – кричит командир уже из люка.
– Да! – кричит минер.
– Нет! – кричит старпом. – Вы лучше нам боцмана с боцманом передайте!
Скоро выходит и боцман, поднимается на мостик: он переодел тулуп и, только поднявшись наверх, чувствует себе еще довольно комфортно. Оглядывается. Туман вроде немного редеет, и уже видно, где сзади кончается рубка (или он просто знает, где она кончается, и дорисовывает ее контуры в тумане сам), но носа и хвоста по-прежнему не видать.
– Думал, у вас тут хоть видимость получше.
– Ага. Мы же офицеры – у нас все получше, чем у вас, мичманов, да?
– Нет. А где мой термос-то? Пойду минеру бутерброд передам.
– А мне?
– Что?
– Бутерброд.
– А вам командир не передавал – только минеру. Плохо себя вели, да, Сей Саныч?
– Мостик, БИПу!
– Есть мостик!
– По пеленгу двести шестьдесят в дистанции одного кабельтова ничего не наблюдаете? Случайно?
– Он охуел? – спрашивает старпом у боцмана.
Боцман пожимает плечами.
– Ты охуел? – спрашивает старпом у спрашивающего БИПа. – Ну-ка сюда, быстро! Минера на мостик, мигом! – снова боцману.
Шутки кончаются, и об этом не надо никому объявлять – все понятно по интонации. Боцман скатывается вниз: «Триста – едем прямо, есть триста – едем прямо», и минер уже на мостике.
– Ракету на двести шестьдесят! – командует старпом.
Минер заряжает ракетницу и бахает в заданном направлении, но ракета тонет в тумане метрах в пятидесяти – какой уж тут кабельтов? Вахтенный БИПа выходит в РБ, тапочках и пилотке, и за это старпом начинает ненавидеть его еще больше.
– Видишь? – тычет старпом пальцем в пеленг двести шестьдесят. – Где твой кабельтов?
– Не вижу, – соглашается вахтенный БИПа.
– А сколько видишь?
– Метров тридцать, может. Меньше даже.
– И я! И я вижу столько же! Сюда смотри!
Старпом показывает на свои глаза:
– Видишь? Обыкновенные человеческие глаза! Два! Как и у тебя, странно, да? И, если они говорят, что видимость – ноль, значит, она обычный такой ноль, и это ты, ты, сука, должен мне говорить, что ты наблюдаешь в дистанции одного кабельтова, чтоб я мог принимать решения! Ты – потому что у тебя что?
– Омнибус?
– Пра-а-авильно, потому что у тебя – точный прибор, да что там прибор – целая система, созданная гением советской инженерной мысли, а у меня всего лишь глаза! Так какого тогда хуя?
– Да там непонятно ничего. Вроде цель, вроде не цель – хода нет, засветка, может, вот я и…
– И что ты? Приказал мне туман развести руками?
– Уточнил…
– Уточнил. Центральный, мостику!
– Есть центральный.
– Стоп обе. Командира БЧ-7 в центральный. Что ты тут стоишь? Иди на боевой пост – и немедленно разбирайтесь там!
– Не стоит просить у вас разрешения перекурить?
– Даже не вздумай!
– Мостик, центральному! Застопорены обе турбины.
– Есть центральный! Минер, куда ты смотришь? Нет, блядь, двести шестьдесят на десять градусов левее! Рулевой, на румбе!
– На румбе триста, лодка медленно уходит вправо!
– Держать триста!
– Есть держать триста! – нижний вертикальный руль (а работает сейчас только он) совсем маленький, и держать им курс без хода практически невозможно, поэтому, выждав необходимую для приличия паузу, рулевой докладывает:
– Лодка руля не слушается, медленно уходит вправо!
– Центральный, мостику, правая вперед десять!
– Есть правая вперед десять, работает правая вперед десять!
– Рулевой, держать курс триста!
– Есть держать курс триста! На румбе – триста.
– Есть! Внимание на левый борт!
– Ого тут у вас! – Командиру БЧ-7 холоднее и оттого еще, что он только что спал, уютно укутавшись одеялком. – Сей Саныч, вот, смотрите, – выкладывает планшет, – вот здесь вот что-то вроде как есть, но что – классифицировать не можем. Хода не имеет. Сблизимся минут через пять.
– Маленькое?
– Совсем.
– А на картах тут что?
– А на картах тут море.
– Умник. Что рекомендуешь?
– Тихонько красться. Справа тут банка, и вода сейчас малая, в теории можем пройти, но мало ли, а влево чтоб уйти, надо ход увеличивать, а ну как не успеем? Рекомендую остаться на данном курсе.
– Ладно, давай вниз, смотри там во все глаза. На румбе?
– На румбе – триста!
– Центральный, мостику! Что с турбинами?
– Левая застопорена, правая работает вперед десять.
– Стоп обе!
– Есть стоп обе. Застопорены обе.
– Оба САУ отвалить, развернуть лево девяносто и быть в готовности к немедленному пуску!
Больше сделать ничего и не сделаешь, а вроде как надо – крейсер же медленно ползет к чему-то неопознаваемому и мало ли к чему, и вот это вот состояние, когда все сделал, что мог, а надо бы больше, но нечего, начинает нашептывать старпому в ухо всякое и заставляет его ходить по квадратному метру мостика из угла в угол и смотреть по пеленгу двести шестьдесят и проверять – туда ли смотрят минер и рулевой, и что, опять спросить, сколько на румбе? Ну чтоб вот просто не молчать.
– На румбе?
– Триста!
– Мостик, центральному! Отвалены оба САУ, оба САУ развернуты лево девяносто, готовы к немедленному пуску.
– Есть центральный. («Швартовые команды вызвать, что ли? А смысл?») Боцманскую команду наверх!
– Есть боцманскую команду наверх.
Первым замечает минер.
– Вижу слева по борту что-то!
– Где?
– Вон, смотрите, чуть левее, видите контур? Видите, да вон же, ну!
– Да, вижу! – кричит снизу рулевой.
Он по пояс почти вылез в форточку, чтобы лучше разглядеть, что там, но толком ничего не понять: просто в одном месте туман, да, плотнее, чем в других, и он лепит из себя какой-то не то баркас, не то шаланду. Развернули в ту сторону прожектор – стало еще хуже, убрали прожектор.
– Дай ракету!
– А кончились красные.
– Ты серьезно? Ну все тогда, отбой войне и стоп служить Отчизне! А зеленую дать тебе что, тонкое чувство прекрасного не позволяет?
– Ну… это… МППСС же…
– Дай зеленую ракету, немедленно! МППСС ему, гляди ты, а! Я сейчас – твой МППСС! Я!
Зеленая ракета глухо хлопает и шипя летит по пологой дуге – в хорошую видимость ночью светит она далеко и ярко, а сейчас едва освещает пару метров вокруг себя, но маленький рыболовный траулер угадывается отчетливее.
– Рыбак, – резюмирует старпом.
Траулер просто стоит без огней и хода. Как мертвый.
– Не ржавый какой-то, наш ли? – сомневается минер.
Почти уже без хода, лодка медленно пододвигается левым бортом к суденышку длиной метров тридцать. Старпом хватается за рычаг «Тифона», и тот с готовностью орет во все свое тифонье горло.
– Бля-а-а-а! – орет рулевой, у которого чуть не сдувает шапку. – Предупреждать же надо!
И убирается на свое место, захлопывая форточку. Его, естественно, никто не слышит.
Из рубки рыбака выскакивает мужик, почти такой же, как в рекламе леденцов «Фишермансфренд», только в вязаной шапочке вместо фуражки, и в руках у него не то багор, не то гарпун, не то черенок от лопаты.
– Бля-а-а-а-а! – орет рыбак, вращая глазами – Какого хуя!
Он смотрит вперед: черный резиновый борт, выше его судна, теряется в тумане. Он смотрит назад: черный резиновый борт, выше его судна, теряется в тумане. Он смотрит вверх: примерно на высоте его квартиры (а живет он на четвертом этаже пятиэтажного дома) светит прожектор и оттуда ему весело кричат:
– Ты с гарпуном, что ли? Планируешь акт нападения на военный корабль?
– Вы кто, нахуй, вообще?
– Инопланетяне, ёпта, повезло тебе, мужик, – собирайся! С нами полетишь!
– Да нахуй так пугать-то, а! Я, блядь, чуть не обосрался! Чего вы ревете-то как потерпевшие!
– Да проверяем, есть ли кто живой! А то мало ли, нашли шлюпку в море, а она – ничья!
– Сами вы шлюпка! Поняли? Не, серьезно, а вы кто вообще?
– Ну подводная лодка же, ну что ты – слепой?
– Подводная лодка? – рыбак вертит головой. – Да что вы пиздите? Подводные лодки вот такие (рыбак разводит в сторону руки), что я, не знаю, что ли? А это что за хуйня? (тычет багром вперед, назад и вверх).
– Да тебе не угодишь, капризулька! Инопланетяне – не веришь, подводная лодка – не веришь! А чего ты стоишь тут, как Летучий голландец, без огней и хода?
– А куда мне тут идти и кому тут светить?
– Ну нам вот, видишь?
– Да не должно тут никого быть, я смотрел сводки перед выходом!
– И чего там было в сводках?
– Ну что нет тут никого!
– А почему?
– Ну… военные район закрыли опять!
– Во-о-о-от, видишь, как оно, оказывается! Военные район закрыли просто так, ты себе думал, да?
– Ну это же военные, слушайте, вечно они! Сколько раз ходил по закрытым районам, и всегда пусто!
– А сейчас, видал, как густо!
– Дык а вы тут что делаете?
– Родину охраняем, понятное дело!
– От кого? Это же Мотовский залив!
– Хуетовский залив! Вон Цыпнаволок на траверзе – Баренцево море уже, считай!
– Ну дык и что? Оно же тоже тут наше!
– То есть ты, наплевав на запрет военных заходить в район, поперся сюда, а враги, они дисциплинированнее тебя, ты считаешь: нельзя так нельзя, думают они и не плывут туда, куда запрещено? Ну да, в принципе, я с тобой согласен! Таких распиздяев, как вы, – поискать еще!
– Да при чем тут… а-а-а-а-а! – Рыбак кинул куда-то свою палку, достал трубку и закурил.
Рыбацкое суденышко давно уже тукнулось бортом о борт лодки, и они стояли (скорее висели) бок о бок в тумане, как слон с маленькой Моськой, которые помирились и решили дружить. Боцманская команда в жилетах, страховочных поясах и с бросательными концами (на всякий случай) толпилась под мостиком и дружно курила, вопросов не задавали – раз вызвали, значит, надо. На рыбаке то там, то сям вдоль борта показались тоже какие-то – больше похожие на пиратов, чем на моряков – люди и хлопали сонными глазами то на своего капитана, то на борт неизвестного морского чудища.
– Что рыба-то? – спрашивает старпом.
– А что рыба – плавает где-то.
– У вас-то есть?
– Ай, да что там есть, пара тонн всего.
– Фига, пара тонн. Может, это, в качестве контрибуции, мешочек какой подгоните?
– А чего вы нас, захватили, что ли?
– Ну можем, да, но проще пропустить этот акт и сразу перейти к контрибуции!
– Ой, да там, слушай, треска одна да пикша!
– Да ты видел, сколько та треска в магазине стоит?
– Дурак ты – я на нее смотреть уже не могу, еще в магазин за ней ходить!
– Ну дык что?
– Ну дык давайте мешок, что…
– Боцман, – спрашивает старпом вниз, – мешок дуковский есть с собой?
– Конечно, мы всегда, когда нас будят ночью и вызывают наверх без объяснения причин, берем с собой дуковские мешки. Обязательно.
– Ну так сбегайте быстро. Два возьмите на всякий случай!
Старпом что-то шепчет минеру, и тот тоже спускается вниз. Наверх поднимается командир.
– О, не спится, тащ командир?
– Да что тут суета какая-то происходит: тем прибыть, тем убыть, то плывем, то стоим, уснешь тут!
Командир свешивается вниз рядом со старпомом.
– О, так мы добычу захватили? Грабим уже?
– Так это наши рыбаки, тащ командир!
– Которые дерзко нарушают запрет на посещение района? – кричит командир вниз.
– Да вот рыба забывает у вас спрашивать про запреты районов! – не менее дерзко отвечают снизу.
– А могла бы!
– Ага! А ты кто такой?
– А я командир подводной лодки!
– А до того кто был?
– Старпом! Он и сейчас тут. А ты?
– А я – капитан рыболовного траулера!
– Тоже ничего! А принцессы-то у вас есть на борту?
– Какие принцессы?
– Желательно – прекрасные!
– А скока хошь! У нас в кого ни плюнь – все прекрасные принцессы! Особенно как рыбу надо тралить или порядок наводить!
Боцманская команда внизу уже наладила веревочную грузовую переправу, и сначала на траулер пошли мешки, а потом аккуратно укутанная трехлитровая банка. Банку передали капитану.
– А это что? – показал он наверх банку. – То, что я думаю?
– Нет, это святая вода из колодца Марии! Прямо из Назарета!
– Так я и думал!
– За рулем не пить! – предупредил командир.
– Ну что вы, что вы! Только попробуем! А пить – нет, не будем!
Два мешка рыбы перекочевали на лодку, следом прибрали концы.
– Ну отчаливай, потихоньку! – махнул командир рукой. – Только в корму мне не иди – в винты засосет еще! Серега, давай, трогай потихоньку.
– Центральный, мостику!
– Есть центральный!
– Левая вперед двадцать, правая вперед десять!
– Есть левая вперед двадцать, правая вперед десять! Работают левая вперед двадцать, правая вперед десять! Прошу разрешения третьей боевой смене завтракать!
– Завтрак третьей боевой смене разрешаю! Обе вперед двадцать!
Коротко рявкнув на прощание рыбаку «Тифоном» (рыбак пискнул в ответ какой-то своей сиренкой), лодка, медленно набирая ход, двинулась дальше в туман – занимать следующий свой полигон.
– А я думал, скучно будет, – уселся на мостике старпом. – А ты гляди, уже и вахта к концу подошла незаметно. Да, минер?
– И не впустую! Ухи теперь хоть свеженькой навернем на обед!
– А с чего ты взял, что это на всех? Может, это я для нас с командиром по мешку выпросил, а?
– Ага. Не верю, как говаривал, бывало, один мой старый знакомый!
– А вы знакомы со Станиславским?
– Наполовину.
– Это как?
– Ну я с ним – да, а он со мной – нет.
– Боцман, ты опять куришь, что ли? Сколько можно уже травить мой молодой организм пассивным курением? А? Молчишь? А где бутерброд, который ты от командира нам нес, кстати? Сожрал уже?
– Не, забыл про него, и не вам, а минеру. Где он, блин, а вот – помялся немного.
Снизу высунулась на мостик рука, в которой было что-то бесформенное в пакете:
– Держите там!
– С колбасой был. – Минер вертит комок в руках. – И сыр вон… по пакету размазан.
– Дай сюда. – Старпом развернул пакет и выбросил его содержимое за борт. – Тебе, владыка морей Посейдон, приношу я эту жертву! (Пакетик убрал в карман.)
– Вот у Посейдона-то радости сейчас будет! Такой лакомый кусочек: и спиртовой батон тебе, и плавленый сыр из банки со штампом семьдесят второго года, и колбаса «Друг человека»! Представляю, какой там пир сейчас закатят на дне морском!
– А я не про бутерброд, может, а про тебя. Бутерброд – так, прикормка, а сейчас мы с боцманом тебя за борт выкинем.
– Мостик, штурману!
– Есть штурман!
– Для своевременного занятия полигона рекомендую курс триста десять и скорость двенадцать узлов.
– Курс триста десять утверждаю, скорость двенадцать отставить, считай на восемь, пока туман не растает!
– А что там с туманом?
– Клубится уже – сейчас осядет.
А туман и правда уже начал оседать. Похандрив, природа, видимо, подумала: ну и ладно, ну и пусть дальше не ждут от меня милостей, а берут их собственными руками и, начав выкатывать на горизонте солнышко, уже расцвечивала туман поверху заревом, собирала его в тугие комки и топила в море. День обещал быть погожим.
– Скучно мы что-то плывем, – побарабанил пальцами по столу командир дивизии, и я прямо почувствовал, как прошелся по моему затылку его взгляд, – да, ребята?
«Ну хуй его знает, товарищ командир дивизии! Так-то да: медведи на велосипедах с балалайками по отсекам не пляшут, но вот чтоб прямо скучно, то вряд ли!» – можно было бы так ответить ему, если бы он не был контр-адмиралом, на флоте не существовало бы субординации или, например, до этого мы не знали, чем все это обычно заканчивается.
После прошлых раз, когда ему становилось скучно, мы:
– фактически отрабатывали заклинку кормовых горизонтальных рулей на погружение;
– чуть не утонули, оттого что, как бы откачивая из уравнительной цистерны, на самом деле принимали в нее;
– всплывали раком потому, что часть клапанов продувания оказались на ручном управлении;
– почти подняли бунт из-за лепки пельменей вместо сна;
– чудом не остались до сих пор висеть на якоре где-то в Баренцевом море.
И это так, без всяких мелочей, которые досаждали, но крови не портили. К концу второго месяца плавания оно да, не так весело, как в самом его начале: все слабые места уже себя проявили, были вылечены, механизмы и системы работали как часики, и с выпученными глазами в рваном РБ по кораблю действительно никто уже не носился, ключей друг у друга не просил и мозговыми штурмами не занимался. Даже к трех-, четырехчасовому режиму сна организм уже привык, хотя нет, не привык, а, скорее, смирился и так уж и быть терпел – раз надо. В сауне стали появляться механики, и даже пару случаев было, о, Вася, так и ты с нами в море пошел, надо же! Но чтоб прямо кто-то страдал от того, что его не веселят… ну не знаю, не знаю.
– Меня штурман в штурманскую вызывает! – объявил старпом и скрылся в штурманской.
И когда это они со штурманом успели изучить телепатическую связь?
– Так, – опять побарабанил пальцами комдив, и я внутренне приготовился: барабанил он пальцами прямо у меня за спиной, а кроме нас с ним в центральном остались Антоныч, которого комдив никогда не трогал вообще из чувства глубокого к нему уважения, секретчик на вахтенном журнале, которого не трогал вообще никто, и двое рулевых, которые, проснувшись, немедленно схватились за рукоятки управления рулями, хотя те стояли в автомате и на рукоятки не реагировали. Ну, думаю, раз у рулевых прокатывает, попробую и я! И как давай активно на кнопки нажимать…
– Думаю я, Антоныч, что надо расширять техническую грамотность наших офицеров, как ты считаешь?
– Абсолютно правильно, тащ комдив! И углублять тоже! А то с шириной у нас более-менее, а глубины часто не хватает!
– А вот правильно! И начнем мы, пожалуй…
…Нажимаю проверку ламп, проверку закрытого положения арматуры, собираю схему откачки с одного борта через другой – лампочки то красные, то зеленые, то желтые, то горят ровным светом, то мигают, ну красота же, ну что он – не видит?
– …А вот с Эдуарда и начнем.
Нет – выходит, что не видит.
– Тэ-э-э-э-эк. По трюмному дивизиону спрашивать его смысла нет, тут он все знает…
– Хуй там, – шепчет Антоныч, – он киповец и в трюмных делах как свин в апельсинах!
Делаю Антонычу обиженные глаза – ну в одном окопе же сидим, ну что за подставы-то?
– …С электричества, что ли, начать?
А вот это вот зря он так – в электричестве корабельном не всякий электрик без описания обойдется, а уж я-то…
– А он электрик же по специальности, – выручает Антоныч, – тоже, думаю, не завалите!
– Я-то и не завалю?
– Нет, вы-то завалите, но, в общем, я бы на вашем месте, если позволите, начал бы со средств движения корабля!
О, вот это, я понимаю, взаимовыручка! Там-то простота, когда разберешься, а я в этом как раз недавно разобрался, да и одно дело, если бы меня механик по образованию пытать собирался, а тут – люкс, что, я ему не навру, чуть что?
– Ну как скажешь, Антоныч! Эдуард! А доложи-ка мне, будь так любезен, устройство ГТЗА, если тебя это, конечно, не затруднит!
– Есть! – отвечаю. – Доложить устройство ГТЗА!
Достаю листок и, с трудом сдерживая себя, чтоб не насвистывать от облегчения, начинаю чертить принципиальную схему. Черчу секунд пять – как раз первый квадратик успел нарисовать.
– Ну? Чего молчишь?
– Схему рисую!
– Какую схему?
– Какую задано, ту и рисую – ГТЗА!
– Покажь! – смотрит на мой квадратик. – Да ну! Схему ГТЗА любой школьник нарисует!
Не знаю, как там у них было в школах Витебской области, но у нас, в Минской, я в школе даже и слов-то таких: «ГТЗА» – не знал.
– Давай, брат, конкретику мне! Не надо мне киселя этого по губам разводить! Давай коротко и ясно!
– Главный турбозубчатый агрегат… – начинаю я давать.
– Не, не, не – конкретно давай, без предварительных ласк!
– …Состоит. Э… турбины у нас две!
– Зачо-о-о-от! Шучу-шучу, не бойся, – не зачет еще! Пройдемся по конкретным цифрам. Так… что бы у тебя спросить-то… Полегче, для начала. А! Блядь, точно! Сколько лопаток в турбине? Докладывай!
Я, конечно, не турбинист и техническое описание турбины изучал довольно поверхностно, можно даже сказать, что и наискосок, но удивительно – как я даже порядок цифр не запомнил? Кошусь на Антоныча – Антоныч усиленно не замечает этого.
– Не знаю, тащ контр-адмирал, – честно признаюсь я, потому что пауза затягивается и загибать пальцы, шевеля губами, тоже не вариант – нет у меня столько пальцев.
– Видал! Ха-ха! Первый выстрел – и сразу в яблочко! Вот как с вами плавать-то можно, когда вы таких элементарных вещей не знаете, а? Стыдно тебе хоть?
Странно, но чувствую, что нет.
– Так точно, – отвечаю, – стыднее и не бывало!
– Эх и офицерики нынче пошли, не то что раньше, да, Антоныч?
– Да, тащ адмирал, мельчают калибром. Не то что в наше время!
– Мы-то да-а-а-а…
– Да-а-а-а… мы-то… это…
– Мы-то устройство, эх, помнишь? Ползали, грызли, учили, да?
– О-го-го!
– Вот как на них флот оставить? Развалят же всё?
– Как пить дать!
– Так. Пойду курить от расстройства. Потом спать, а к утренней вахте доложишь мне, Эдуард! И не надейся – я не забуду! Антоныч – под твою ответственность!
И, довольный, уходит.
– Уф… – Из штурманской выглядывает старпом. – Пронесло вроде на этот раз, да?
– Да, – подтверждает Антоныч, – но не всех! Эдуарду вон, прямо ни за что, еще одна бессонная ночь прилетела!
– Ну жалко его, да, но, с другой стороны, нам-то не прилетела, правильно? Поэтому чего уж душой кривить: Эдуарду прилетело, значит, так ему и надо! О, видали, как я в рифму.
– Здесь вообще нет рифмы! – бурчу я в ответ.
– Это у тебя нет, а у нормального офицера раз старпом сказал «в рифму» – значит, в рифму!
– Антоныч, – спрашиваю, – так что там с лопатками-то этими?
– Ну они есть, это точно, но количество их мне неизвестно. Звони на пульт.
Звоню на пульт.
– Ой, иди на хуй, – отвечает мне один пульт, а за ним и второй, – еще не хватало, чтоб трюмные лейтенанты пульты ГЭУ подъебывали!
– Что пульты? – уточняет Антоныч.
– Не знают, – говорю.
– Ну звони комдиву-раз, я его только что на завтрак поднял.
Звоню комдиву-раз.
– Доброе, – говорю бодрым голосом, – утро!
– Не знаю, настолько ли оно доброе, это утро, если двадцать три часа, а я в железной банке посреди Северного Ледовитого океана собираюсь завтракать в компании тех же самых хмурых рож. Ну ты в этом не виноват и поэтому ладно – чего хотел-то?
– Юрий Владимирович! Сколько лопаток в турбине?
– Надо же, – задумчиво хмыкает Юрий Владимирович, – такой перспективный был лейтенант и в первой же автономке сошел с ума! Кто бы мог подумать, что такое горе и на наши головы. Это тебе не ко мне, родной, – это тебе к доктору же надо.
– Доктор точно не знает, сколько лопаток в турбине!
– Согласен! Мало того, доктор даже, скорее всего, вообще не знает, что такое турбина, сколько их и где они у нас стоят, но зато у доктора столько разных таблеток есть, что у тебя сразу отпадет охота задавать людям дурацкие вопросы!
– Так это не я, Юрий Владимирович! Это командир дивизии меня пытает! Говорит, что если до утра не расскажу, то высадит меня на ближайшем безлюдном острове!
– Командир дивизии?
– Он самый.
– Ну, с его сроком службы неудивительно, и ему даже доктор уже не поможет.
Антоныч забирает у меня трубку:
– Юра! Серьезно, он не шутит! Представляешь? Да! Да, а потом же он и до вас дойдет! Да я понимаю, что ты не знаешь, ну давай приходи, а я механика вызову.
– Повезло тебе, – говорит Антоныч, – Эдуард, что комдив задал тебе вопрос, на который не знает ответа никто, и поэтому ты вроде как опозорился, но не сильно – могло бы быть и хуже. А тут мы хотя бы все живы останемся! Так что прими эту жертву как должное!
Будто у меня есть выбор, ага, кроме как ходить теперь в роли униженного и оскорбленного на фоне остальных, которых в этот раз не унизили и не оскорбили по чистой случайности. Ну что ж – на каждого Сивку найдется своя Бурка, как говорится в русской народной поговорке, или не совсем так говорится, но смысл тот же.
Позвонили механику, тот сонный и от этого благодушный пришел в центральный, уселся между нами с Антонычем и долго ерзал, устраиваясь поуютнее. Зевнул.
– Ну? Чего тут у вас? Победила наконец Мировая революция или так, по пустякам, опять беспокоите?
– А тут у нас, Хафизыч, командир дивизии решил расширить горизонты наших знаний!
– Так. Пока не очень страшно звучит…
– Сколько лопаток в турбине?
– Да Антоныч, давай что там с адмиралом, а это – потом.
– Так именно это адмирал и спросил у Эдуарда.
– А что Эдуард?
– Честно сказал, что не знает.
– Ну и отдадим его как жертву адмиралу, а с нас и взятки гладки!
– Так-то бы да, но я, Хафизыч, сомневаюсь, что он одним Эдуардом насытится!
– А ничего, что я тут сижу? – робко уточняю.
– Ничего-ничего, – великодушно разрешает механик. – Сиди, ты же на вахте тем более! Так. Ну давайте ждать комдива-раз, я что-то не помню такой цифры, но вполне возможно, что уже и от старости.
Первый комдив пришел сразу после завтрака прямо в кремовой рубашке. Довольный.
– Ну что, попались, неучи? – смеется.
– Смейся, да пока он до вас не добрался! – пригрозил Антоныч. – Так сколько лопаток в турбине?
– Не знаю.
– И ты так просто это говоришь? – удивился механик.
– А как мне это говорить? Ну хотите, трагически взмахну руками?
– Нет, хотим, чтобы ты нам сказал, как нам это узнать.
– По недолгой пока, но довольно доброй традиции нашего экипажа, если мы чего-то не знаем, а уж тем более в турбине, то давайте позовем…
– Дедушку Мороза? – нашел и я куда вставить свои три копейки.
– …Игорь Юрича! – правильно угадал Антоныч.
Игорь Юрич был всего на год старше меня выпуском, но, мало того, что служил турбинистом, отличался особым умом, прилежностью и сообразительностью, впрочем, я вам об этом уже рассказывал.
– Так он же спит сейчас, – попытался я выгородить друга и соседа по каюте, – во вторую смену же ему.
– Эдуард. У тебя рот сейчас открывается, будто ты что-то говоришь, а вот что говоришь – непонятно. Видно, опять пустое что-то и не по делу. Давай, не трать зря наш кислород, а звони вахтенному седьмого, вызывай наш мозг в центральный пост.
Игорь Юрич пришел хмурый, лохматый, заспанный и недобро на всех посмотрел. А когда вначале я рассказывал, что все уже устроилось и работало, не вызывая особых проблем, я имел в виду все, кроме испарителей, которые находились как раз в заведовании у командиров турбинных групп и варили воду на первый контур и весь остальной экипаж. В теории варили, а на самом деле вели себя как капризные барышни или какие-то древние ревнивые божки, требовавшие неусыпного к себе внимания и ряда ритуалов, без проведения которых отказывались работать напрочь! Я не удивлюсь, если когда-нибудь узнаю, что для того, чтобы они работали, турбинисты мало того, что на них молились, но и приносили им жертвы, даже, возможно, человеческие, просто это настолько секретно, что об этом никому не рассказывают до сих пор.
– Вызывали?
– Нет, – ответил механик, – не вызывали. Это Эдуард, видимо, пошутил так. Ладно, ладно, шучу. Вызывали. Докладывай, сколько лопаток в турбине?
Игорь недоверчиво посмотрел на механика. Потом на меня, потом на старпома, потом, по очереди, на двух из трех командиров дивизионов и опять закатил глаза на механика. Я делал вид, что вовсе тут не при делах, старпом тоже, а командиры дивизионов дружно покивали: да, мол, докладывай немедленно!
– Вы серьезно? – все-таки решил уточнить Игорь и поднял брови так, что даже след от подушки немного разгладился.
– Ну конечно!
– Я-бля (Игорь Юрич показал на себя руками) сплю-бля (сложил ладошки лодочкой у щеки) в своей-бля (показал руками на переборочный люк) каюте-бля (нарисовал в воздухе квадрат). Отдыхаю-бля лежа-бля (повысил голос, но не до крика, а из уважения к старшим на пару тонов всего)! Мне-бля в три-бля на вахту-бля вставать-бля (показал нам свои раскрытые ладони)! Вы серьезно-бля? Какого-бля? А-бля?
– Мастер! – похвалил старпом. – Так нас всех отчихвостил и ни разу не выругался! Вот она – интеллигенция в наших кругах! Горжусь-бля!
– А можно было? – уточнил Игорь.
– Нет, но мы бы тебе простили бы, если бы да. Переходи к существу вопроса. Тут, понимаешь, честь всей твоей боевой части задета, только на тебя надежда! Докладывай!
– Что докладывать?
– Сколько лопаток в этой турбине.
– Да ебу я? А вы вообще про какие лопатки спрашиваете?
– Ну в турбине которые!
– Я понял. Так, нет, не понял. Понял-то я, что вы слабо себе представляете устройство турбины, будто это какая-то железная палка, утыканная лопатками, и все.
– А что не так? – делано удивился старпом.
– Так-то так, Сей Саныч, но про какие лопатки и какой части турбины идет речь? Переднего хода? Заднего? Реверсивные? Атэгэшные? И как их считать, исходя из их предназначения? Умножать их между собой? Суммировать? Вычитать друг из друга?
– Бля, горшочек, не вари! Про все! Общее число лопаток нам скажи!
– А чем вас мой ответ «да ебу я» не устроил?
– А нет такого числа. Ты серьезно не знаешь, что ли?
– А кто знает?
– Ну кто-нибудь да знает уж наверняка!
– Если я не знаю, то никто не знает, потому что раз я не знаю, значит, этого нет в технической и эксплуатационной документации!
– О, проснулся! – обрадовался механик. – Значит, нет у меня маразма еще! Ладно, иди спи, а мы тут того… документацию потрясем. Короче, Юра, заступай, я в секретку, вы – на чай, а потом здесь собираемся и изучаем документы.
Секретных документов по турбине оказалось шесть фолиантов.
– Берем по одному, а потом передаем их по кругу. Ищем тщательно, но быстро! – скомандовал механик. – Жаль, что всего пять офицеров, – было бы шесть, быстрее бы дело пошло.
– Так минер же вон, – махнул я головой в сторону вахтенного офицера второй боевой смены, который пришел стоять в первую по какой-то там своей нужде.
– Точно! – обрадовался механик. – Минер! Сообрази нам кофейку!
Старательно листали, внимательно бегали глазами по цифрам и водили пальцами по схемам, передавали по кругу и снова листали – за этим увлекательным (на самом деле – нет) занятием и не заметили, как подошло время заступать второй боевой смене и в центральный зашел Игорь, уже менее злой, но более торжественный.
– Ну что? Нету?
– Нету.
– А я вам что говорил?
– Говорил, что нету.
– Ну так послушайтесь умного человека и займитесь делом!
– Да это не мы! Адмирал спрашивает!
– Нехуй делать этому вашему адмиралу – вот что я вам скажу! Как обычно, оказалось, что дело было не в бобине!
– Имеет право! Он же адмирал! Так что делать-то будем? Пошлем радиограмму на завод-изготовитель?
– Ну. – Игорь решил поиздеваться. – Я вот что предлагаю: дробь БП, стопорим ход, висим в пучине морской, аки лев в засаде, а я разбираю турбину, кручу ее на ВПУ и считаю лопатки. Дня за два управлюсь!
– Какой лев, Игорь Юрич?
– Понятно, что морской, какой же еще!
– Издеваешься?
– А вы надо мной что давеча делали?
– Все, свободен.
– Дело было не в бобине! Я вам говорю! – и Игорь, довольный, что опять всех уел, удалился.
Помолчали.
– Так давайте ему просто скажем, что нет такой цифры! – предложил второй комдив, который пришел заступать.
– Коля, ну ты совсем, что ли? Как мы скажем адмиралу, что он спрашивает всякую хуйню? – Антоныч с адмиралами общался намного больше Коли и знал, чем обычно заканчивается, когда ты намекаешь адмиралу, что он не прав, но не в том смысле, что лев, а в том, что раз он штурман по образованию, ну так и проверял бы, как штурман прокладки прокладывает.
– Спать-то хочется уже, – задумчиво пробормотал механик, – Так! Мне все ясно, выхода нет, и поэтому будем прорубать его сами, своими руками. Принимаю волевое решение! Лопаток в турбине – четыре тысячи двести восемьдесят семь! Цифру заучить и довести до всего личного состава, чтоб все пиздели одинаково! Вопросы? Ну все тогда, я – спать.
Утром адмирал явился довольный. Впрочем, это все равно что написать: «Когда светит солнце, то светло» – если ты адмирал и на подводной лодке в море, то доволен ты всегда, даже когда делаешь вид, что недоволен. Вы, конечно, можете упрекнуть меня в том, что откуда мне знать точно, если я адмиралом на лодке никогда не бывал, как, впрочем, и без лодки тоже. Но, ребята, представьте: вы, для примера, царь и в вашем маленьком царстве у вас абсолютная власть, все слушаются вас охотно, делают вид, что вы самый умный, и возражать не смеют ни в коем случае, а если и делают все равно по-своему, то незаметно, чтоб не ущемлять вашего достоинства. Нет демократии, оппозиции и средств массовой информации вообще – ну чем тут можно быть недовольным? Разве что отсутствием женщин, но а) ты точно знаешь, что это временно и б) были бы женщины, откуда бы взяться тогда абсолютной власти?
– Товарищ контр-адмирал! – начал было доклад старпом.
– Погоди, – отмахнулся от него комдив, – сначала важные вопросы!
Уселся в старпомовское кресло, надел очки, развернул блокнот, прокашлялся:
– Эдуард!
– Я!
– Выполнил ли ты мое приказание?
– Так точно!
– Докладывай!
– Товарищ контр-адмирал, лопаток в турбине ни много ни мало, а четыре тысячи двести восемьдесят семь штук! Доклад окончил!
– Антоныч?
– Так точно, товарищ контр-адмирал! Четыре тысячи двести восемьдесят семь штук!
– А не врешь ли ты мне, выгораживая своего непутевого подопечного?
– Никак нет! У кого хотите можете спросить!
– А и спрошу, а как вы себе думали! Старпом, я тут нужен?
Старпом на секундочку завис. Ну, типа, на кой хрен вообще тут может быть нужен беспокойный контр-адмирал? Но так же адмиралу не скажешь, правильно? Такт и все такое.
– С вами, конечно, спокойнее, но я справлюсь!
– Если что – кричите!
И адмирал, сложив блокнот, очки и ручку в карманы, вышел.
– Предупреди корму! – Антоныч будто и не видит, что я и так уже звоню на пульт.
– Пульт, адмирал к вам пошел, на какой борт – неизвестно!
– Есть, приняли. Ждем.
Вернулся он минут через сорок и прямо сиял от удовольствия.
– Проверил вахту. Замечаний почти нет!
Ну конечно же нет! Они же ждали! Как это у адмиралов происходит, интересно, когда они становятся адмиралами? У них стирают память о сермяжном прошлом или они сами делают вид, что родились – и сразу в адмиралы?
– Про лопатки опросил – все знают! Один, выходит, Эдуард у вас так себе специалист!
– Просто молод еще! – заступается Антоныч, – дошлифуем!
– Да, – подтверждает адмирал, – молодость в нашем деле фактор отрицательный! Не то что мы с тобой, да, Антоныч? Борозды не испортим!
– Но глубоко и не вспашете! – хихикает старпом.
– Что ты сказал?
– Я говорю, к акустикам пошел. Акустик меня вызывает.
А я молчу сижу. Во-первых, хочется спать, во-вторых, мне огрызаться еще по сроку службы не положено, а в-третьих, я не могу рассказать адмиралу правду и разозлить его на моих товарищей: ну побуду дураком пару дней – убудет с меня, что ли? А потом он все равно забудет: больно горяч он был, да сильно отходчив и дело свое любил так искренне, что все остальное в его характере отходило на второй план да так там и оставалось.
Потом про банки в аккумуляторных батареях еще спрашивал и про количество баллонов ВВД, но это – легкотня, это все знают. А на устройстве двубойной захлопки он успокоился: оказалось, что он путает ее с байпасным клапаном, но вслух признать этого не хочет и поэтому отстал, обозвав нас дерзкими, малообразованными и плохо воспитанными недолюдьми, что, в общем, неудивительно потому, что очевидно же, что когда мы рождались, то все роддома в наших захолустьях были закрыты и у мамок наших, вместо санитарки Люси (родом из деревни, но после медучилища осталась в городе, двое детей, в разводе, имеет виды на зама главврача и для этих видов позавчера приобрела югославский бюстгальтер за полторы своих получки), роды принимал слесарь второго разряда Колян в цеху сборки дисков сцепления на авторемонтном заводе, а сосать нам, вместо сиськи давали гаечные ключи – и что от нас после этого можно ждать? Но не совсем успокоился, а переключился на боцманов, и те две недели, под его чутким руководством, изучали семафорную азбуку. Потому что, ну вы понимаете, как под водой без нее-то?