Удивительное рядом - читать онлайн

1. РАССКАЗЫ

ГАРМОНИЯ ИСКУССТВ

Этот зимний пейзаж, написанный масляными красками, когда-то давно, когда Нине было лет 14, подарил ей художник-самоучка, друг её отца.

Картина была средних размеров. На переднем плане – хлипкий мостик через речку. За ним – укатанная полозьями дорога в деревню. С одной стороны дороги – окоченелые притихшие тополя; с другой – большой сугроб. А дальше запорошенная пушистым снегом деревенька. Из печных труб поднимается дымок, растворяющийся в морозном воздухе, а за деревней виднеется церквушка. Вот и весь незамысловатый сюжет.

Прошло много лет. Родителей Нины уже не было в живых, да и о художнике с тех пор она ничего не слышала. А картина всё висела на стене её квартиры. К ней Нина давно привыкла и почти не замечала.

Но однажды приехал к ней в гости сын, обратил внимание на простенькую старую раму картины; пообещал заказать новую. Когда рама была готова, Нина сняла со стены картину, осторожно протёрла её мыльным раствором, потом влажной тряпкой, и, когда вставила в новую раму, картина засияла прежней своей жизнью.

Как-то вечером Нина, переделав, наконец, все дела на кухне, решила отдохнуть, послушать музыку. У неё было много записей классической музыки на кассетах, на лазерных дисках, но самые первые записи появились на виниловых пластинках. Их-то она любила слушать больше всего. Звук из акустических колонок был объёмный, чистый, как в концертном зале.

Нина поставила пластинку концерта №2 для фортепьяно с оркестром Рахманинова, уселась в своё любимое мягкое кресло и стала слушать. Когда зазвучала вторая часть концерта, медленная, лиричная, её взор невольно упал на картину. Она почувствовала, что изображение на картине и музыка сливаются воедино: и в музыке ей привиделась заснеженная деревенька где-то далеко-далеко, то ли по времени, то ли по расстоянию. Деревенька, которую, пожалуй, сегодня и не встретишь; она живёт своей спокойной каждодневной жизнью. Деревенька, которая, являясь частью России, по-своему обособлена, на неё ещё не наступает город, щипля со всех сторон, отнимая земли, уничтожая окрестные леса… Нет, это ещё спокойная деревенька с неоглядными далями, как спокойна и величественна своей духовной силой музыка Рахманинова, композитора, жизнь которого пока не омрачена необратимыми переменами в стране. Музыка редкой красоты, жемчужина русской лирики. Она воплощает бесконечно длящееся состояние покоя, полного растворения в природе. Она наполнена поэтической озарённостью чувств, воспеванием красоты и радости жизни.

Нина смотрела на картину и слушала музыку. Счастье переполняло её душу. «Какое совпадение, – думала она, не в силах сдержать слёз. – Полная гармония пейзажа и музыки…» Русская, с оттенком глубокой тоски музыка Рахманинова слилась воедино с изображённым на картине пейзажем, одухотворив его…

Почему-то вспомнилось её путешествие на теплоходе от Москвы до Плёса. Была экскурсия в дом-музей Левитана. На первом этаже Нина увидела картину Саврасова «Грачи прилетели». На первый взгляд это была точно такая же картина, какая находится в Третьяковской галерее; перед ней Нина иногда долго простаивала, не в силах оторвать взгляд, в восторге от ощущения настоящей ранней весны. Именно такой весны, которую она запомнила из своего детства: когда первые лучи солнца начинают растапливать сосульки на крыше их деревянного дома в тогдашней Москве, и с них часто-часто капает вода. Отыскав длинную палку, Нина пытается дотянуться до основания сосульки, чтобы столкнуть уже основательно подтаявшую льдину с крыши вниз. При этом надо ловко отскочить в сторону от падающей ледяной глыбины. А первые ручьи… она торопится поскорее продолбить им путь к канаве. А весенние пересвисты птиц – вестников этого необыкновенного в средней полосе России времени года. Воспоминания детства оставляют наиболее прочный след в жизни человека. Хорошо, если они светлые и радостные.

Именно такие чувства испытывала Нина, стоя перед картиной Саврасова в Третьяковской галерее. Эта картина – поэтический рассказ о весеннем обновлении природы, об обычном русском селе, о прилетающих грачах, о начинающем таять снеге, о весеннем небе, о пробуждающихся к жизни деревьях – обо всём том, что несёт на себе печать прелести и скромного очарования родной русской природы, тронутой дыханием весны.

Но почему же картина, которую она увидела в доме Левитана в Плёсе, не взволновала её, не вызвала особых эмоций? Всё то же самое: берёзы, на них грачи, на снегу ещё птицы, собирающие соломинки для будущих гнёзд; тот же, наполовину растаявший снег, вдали церковь, но чего же не хватает?.. Нина не могла понять.

Она стала искать разгадку и вскоре нашла её. В конце жизни Саврасов страдал от безденежья и зарабатывал, делая многочисленные копии своих картин. Одна из этих копий и оказалась в Плёсе, в доме Левитана. Сомнений быть не могло: хоть эти две внешне совершенно одинаковые картины писал один художник, но писал он их в совершенно разном душевном состоянии. Сам Саврасов в годы своего творческого расцвета, наставляя своих учеников, среди которых был и Левитан, говорил: «Без воздуха пейзаж – не пейзаж». Вот и разгадка: от картины в Плёсе, написанной на заказ, не веет «весенним воздухом», не веет одурманивающим чувством прихода весны…

Нина слушала концерт Рахманинова и смотрела на зимний пейзаж на стене. Она поняла, чего не хватало в картине художника-самоучки прежде. Как ни старался он перенести на полотно чудесный уголок заснеженной России, ему не удалось наполнить его «воздухом», а значит душой. В этом помогла ему музыка Рахманинова.

ЛЕСКА

В магазин «Рыболов» вошла женщина. На ней модный костюм, изящная шляпка. В магазине покупателей немного. Женщина заняла очередь за мужчиной и стала открывать сумочку, чтобы достать оттуда образец лески; она уже нащупала её конец, но леска каким-то образом спружинила и, словно живая, выскочила из сумочки на пол. Слегка нагнувшись, женщина стала искать её глазами, но на пёстром линолеуме разглядеть тоненькую леску было почти невозможно. Женщина пошуровала по полу ногой – лески как будто и не бывало. А между тем продавец уже обслуживал стоящего перед ней покупателя.

– Вам что? – спрашивал он.

– Мне мотыля и крючков.

Продавец отвесил в целлофановый пакетик мотыля, запаковал выбранные крючки, и, получив деньги за товар, обратился к следующему покупателю.

– Что желаете, мадам?

– Мне – леску, вот только образец уронила, не могу найти.

– Ничего, – сказал услужливый продавец, сейчас подберём. Вам какую леску: на карася, или на плотву? А может быть на щуку?

– На бусы.

– Что за рыба, не знаю. Где она водится: в морях, в океанах, в здешних, или, может быть, в зарубежных? – увидев, что перед ним стоит какой-то не стандартный рыбак, стал подшучивать продавец.

– В ювелирных магазинах, главным образом, – почувствовав его сарказм, в таком же тоне ответила женщина.

– Ничего не понимаю, – пожал плечами продавец. – Вера!– крикнул он в приоткрытую дверь подсобки. – Пойди сюда; может, ты что-нибудь разберёшь.

– Погоди, товар надо получить, – отозвалась из подсобки Вера.

– Иди сюда, я за тебя получу,– опять крикнул продавец и удалился в подсобку.

Вместо него к прилавку подошла продавщица Вера, женщина средних лет, с подведёнными глазами и накрашенными губами.

– Ну, что тут?– недовольно спросила она.

– Мне нужна леска, – опять начала объяснять покупательница. – Только не на карася, не на леща и не на сома,– предупредив ненужные расспросы, сразу заявила она.– Мне нужна леска для бус. У меня бусы порвались. А куда идти, как не в рыболовный магазин, где ещё леску купишь?

– А…понятно, – сразу переменила тон продавщица Вера, обрадовавшись случаю пообщаться с нормальным покупателем, а не с мужчинами-рыболовами, с которыми и поговорить-то, кроме как о рыбалке, не о чем.– А вы знаете, – с воодушевлением сказала она, – я летом в Крыму отдыхала, купила такие очаровательные бусики…ну такие… беленькие. Забыла, как камешки называются.

– Жемчуг? – спросила покупательница.

– Нет, прозрачные.

– Может быть, горный хрусталь?

– Вот-вот, горный хрусталь. Надела прямо в магазине, иду по улице, и вдруг бусины рассыпаются… такая ненадёжная нить оказалась, прямо халтурная нить.

– Ну и как же, собрали бусины?

– Народ помогал собирать, одна бы я долго по земле ползала. Собрала, а дома на леску нанизала. Леска – самое надёжное дело. Сейчас и вам подберём. Какие бусы-то у вас, из каких камней?

– Агатовые. Такие, знаете, тяжёлые разноцветные камни – оранжевые, зелёные, кремовые. Очень красивые бусы.

В это время покупательница ещё раз посмотрела на пол, надеясь всё-таки увидеть кусочек принесённой с собой лески. Каким-то образом лучик света упал через окно на линолеум и высветил именно то место, где лежал кусочек лески. Женщина обрадовалась и подняла леску с пола.

– Можете мне такую же по диаметру подобрать?

– Ну-ка, покажите. Да, тоненькая. Сейчас подыщем что-нибудь.

– Так, значит, на крупную рыбу, но тоненькая, – Вера принялась рыться в коробочках, перебирать пакетики на витрине, держа перед глазами образец. Эта толстая, не пойдёт. А вот эта вроде такая же, как у вас, – сказала она, разглядывая этикетку на пакетике. – Я думаю, на щуку вам будет в самый раз.

– На щуку?

– На щуку.

– Выдержит?

–Это какую щуку надо поймать, чтоб порвалась, – вспомнила продавщица специфику магазина.– Теперь лески прочные делают, многослойные. Выдержит, будьте спокойны.

ГОСПОДА ДВОРЯНЕ

Отдел, в котором работала Марина, был небольшой, и назывался отделом технической информации. Трудились здесь в основном женщины, только начальник был мужчина. На работе Марине было скучно. В разговорах, которые обычно бывают в женском коллективе – о мужьях, о детях, о магазинах и рынках – она не участвовала, от них ей становилась совсем тоскливо. Когда не было срочной работы, она потихоньку вынимала из ящика стола книгу и читала. Многих в коллективе она раздражала своей замкнутостью, которую сотрудники принимали за высокомерие. Дождавшись пяти часов, Марина ехала домой, где её ждали муж и пятилетний сынишка. Муж работал прорабом на стройке, хорошо зарабатывал. Марина считала, что с мужем ей в некотором роде повезло. Он оказался вполне домашним человеком: любил готовить, так что от этой заботы Марина была полностью освобождена. Он любил Марину, обожал сынишку, и, по-видимому, чувствовал себя счастливым в семейной жизни. Марина тоже любила мужа, с которым познакомилась, когда оба учились в строительном институте. На первых порах её замужества Марину вроде бы всё устраивало. Но со временем она стала понимать, что живёт в рутине, из которой не видела выхода. Каждый день одно и то же: работа, дом, опять работа. А так хотелось куда-нибудь выбраться, хотя бы в выходные. Но получалось так, что муж сильно уставал на работе, и в выходные его невозможно было куда-нибудь вытянуть. Единственное, что она могла себе позволить, сходить с сынишкой в зоопарк или на детский спектакль в театр. Марина чувствовала, что ей всё время чего-то не хватает. Она бы с удовольствием побывала с мужем в театре, съездила бы хоть раз за границу… К тому же у неё не было подруги, с которой бы она могла чувствовать себя свободно, с которой ей было бы интересно общаться…

Но вот однажды в отдел, где работала Марина, пришла новая сотрудница. Марине сразу показалась приятной хрупкая девушка с льняными волосами и причёской «каре». Удивил её выговор – мягкий, с небольшой картавинкой. Понравилось, как она одевается: как-то особенно элегантно сидела на её стройной фигурке широкая в складку юбка, собранная поясом на талии. Руки она кокетливо держала в карманах этой юбки, и оттого походка её казалась изящной и грациозной. Оля, так звали новую сотрудницу, тоже как-то сразу прониклась симпатией к Марине. Частенько она подходила к её столу, слегка присаживалась на край, и они принимались щебетать. К большой радости обеих, им было, о чём поговорить. Марине приятно было слушать, как Оля рассказывает о своих увлечениях: она и рисовала, и плела сама небольшие коврики, и стихи писала. Тем не менее, обе они имели техническое образование, и теперь приходилось, как говорила Оля, влачить техническое существование. Марина была удивлена, что моложавая на вид Оля, не была такой уж молодой. Оказалось, что они были почти ровесники – обеим было за тридцать.

Как-то раз после работы Оля пригласила Марину к себе в гости. Жила Оля с мамой в небольшой двухкомнатной квартире. Уже в прихожей Марина увидела многочисленные работы Оли: на полу лежал красочный коврик, на стенах висели картины из соломки, вышивка, поделки из дерева. Всё это словно обволакивало гостя душевным комфортом жилища. Олиной маме, Екатерине Георгиевне, на вид было лет семьдесят. Полная, медлительная, она, тем не менее, двигалась с особой статью. Сначала она настороженно отнеслась к новой подруге дочери. Но когда сели за стол, первоначальное напряжение спало. И хотя угощение было очень скромное – салат из огурцов и помидор, сосиски с пюре, сервировка стола поразила Марину. Посуда, из которой они ели, по-видимому, была очень старинная: красивые тарелки из тонкого фарфора, серебряные ножи и вилки с вензелями. Марина не удержалась и спросила Екатерину Георгиевну, откуда у них в доме такая посуда. Та ответила не сразу. Она немного помолчала, будто сомневаясь, стоит ли рассказывать едва знакомому человеку то, что до поры было глубоко запрятанной семейной тайной. Но, Марина почему-то внушала ей доверие, к тому же Екатерина Георгиевна хорошо знала, что Оля не пригласит в дом кого попало.

– Знаете ли, – начала она, – мы ведь не всегда жили так скромно, как теперь. Я давно на пенсии, Оля зарабатывает немного. Конечно, когда был жив Олин отец, мы жили лучше. Он работал главным инженером на крупном предприятии. Но пять лет назад он умер. Замечательный был человек, добрый. Всё умел делать, за что бы ни брался. Оля, наверное, в него уродилась – у неё тоже, чем ни занимается, всё хорошо получается… Но посуда эта появилась, конечно, ещё раньше. Это то, что осталось от тех сервизов, которые служили ещё моим родителям, и их родителям. Оля ведь потомок дворян, – сказала она с нескрываемой гордостью.

«Так вот откуда у Оли изящные манеры; они, вероятно, передаются с генами», – подумалось Марине.

– Вся эта посуда – это почти всё, что осталось из вещей нашего рода, – продолжала Екатерина Георгиевна печально. – Хотя, счастье, конечно, не в материальных ценностях, а в том, что у человека в душе. А это уж никто не отнимет, – голос у неё немного дрогнул.

Марине хотелось перевести мрачные мысли Екатерины Георгиевны на что-то другое.

– А как вкусно есть из такой посуды, – сказала она.

– Да, это правда. Это всё создавалось не только для внешней красоты, но и для здоровья. Оля тоже творит красоту в своих работах, и это тоже для здоровья духа, здоровья мыслей.

Она помолчала, потом, призадумавшись, сказала:

– Жаль только, что никак замуж не выйдет. А вы замужем, Марина?

– Да, у меня муж и ребёнок.

– Это хорошо, – Екатерина Георгиевна помедлила, потом сказала:

– Видите, как у нас в семье получается.… У моей мамы, Олиной бабушки, было восемь детей; у меня в Олином возрасте – уже четверо, а Оля даже и замуж ещё не вышла. Что-то не то творится…

– Ну ладно тебе, мама. Давайте лучше чай пить, – Оля старалась уйти от неприятной темы. – Я такой тортик купила – вскочила она, чтобы бежать на кухню. И от слова «тортик», задребезжавшего в её устах, Марине стало необыкновенно уютно и весело.

Чай пили тоже из красивых чашек из тонкого фарфора.

Прошёл год. Оля по-прежнему любила присаживаться на краешек Марининого стола, и они болтали о том о сём. Оля приобщила Марину к музею Народов Востока, куда они теперь частенько ходили вместе; иногда Марина брала с собой сынишку. В музее Оля делала зарисовки диковинных орнаментов ковров, чтобы потом использовать их в своих работах, а Марина с удовольствием рассматривала экспонаты дотоле неизвестного ей музея.

Потом случилось так, что Оля должна была покинуть отдел. Со своим слабым здоровьем ей трудно было высиживать на работе по восемь часов ежедневно. Её старший брат Борис, профессор в техническом ВУЗе, устроил её в свой институт на военную кафедру. Там режим был более свободный, хотя зарплата у Оли стала меньше. На какое-то время тесная связь подруг прекратилась. Они, конечно, созванивались, но виделись уже не каждый день.

Как-то раз Оля сообщила по телефону, что сейчас занимается поиском своей родословной. И даже уже ездила в бывшую северную столицу и рылась в архиве военно-морского флота, потому что знала, что её прадед был морским офицером. Оля сказала, что нашла бумаги, подтверждающие её дворянское происхождение, и теперь собирается вступить в Дворянское Собрание. Марина недоумевала, зачем ей всё это нужно, и Оля обещала объяснить всё при встрече.

Такая встреча вскоре состоялась. Но и тут Марина сначала ничего не поняла, только видела радостное лицо подруги и услышала её рассказ о том, как трудно было подтвердить своё дворянское происхождение. Но потом Марина стала догадываться, что Оля ставила вполне определённую цель. Видя всю безнадёжность выйти замуж, исходя из её сегодняшнего окружения, она надеялась встретить человека, как говорили в старину, «своего круга», который, может быть, тоже унаследовал гены благородных и образованных предков. А где его встретишь, как ни в Дворянском Собрании.

Прошло ещё какое-то время, и Марина решила позвонить Оле, узнать, приняли ли её в Дворянское Собрание. На этот раз они договорились встретиться у Марины дома. Когда Марина открыла дверь, на пороге стояла Оля, похудевшая, уставшая, но глаза у неё блестели. Чуть ли не с порога она сообщила, что её приняли, и, самое главное, она уже побывала на балу в Дворянском Собрании, который закончился так поздно, что ей даже пришлось заночевать у Фенички Толстой. Кто такая Феничка, Марина не стала уточнять, вероятно, кто-то из потомков Льва Николаевича Толстого. Ей важно было выяснить другое.

– Ну а как сам бал, ты танцевала?– с нетерпением допытывалась Марина.

– Конечно, танцевала. И даже специально для бала сама сшила очень красивое платье, длинное такое, до пола. И Оля стала подробно расписывать своё бальное платье, которое она расшила мелкими розочками.

– Ну, а как кавалеры? – Марине не терпелось узнать главное.

Оля как-то сникла.

– Обыкновенные инженеры, учителя, врачи; нищета, одним словом, – слегка улыбнулась она. – Но, конечно, во фраках, – опять блеснули её глаза, – так положено по этикету.

Ещё Оля рассказала, что мама её недавно умерла, что брату Борису пришлось продать дачу, куда Оля с мамой выезжали на лето. Содержать её на свой теперешний профессорский оклад, когда всё вокруг чуть ли не каждый день дорожает, он уже не мог.

По всему было видно, что Оля переживает трудные времена, то и дело тень печали появлялась на её лице. Тем не менее, Марина ощущала, что подруга заряжена энергией и оптимизмом. Вероятно, что-то хорошее замаячило в её жизни.

НА ВЫСТАВКЕ МОДНОЙ ХУДОЖНИЦЫ

Все улицы небольшого провинциального городка были оклеены афишами, кои извещали об открытии выставки молодой художницы-авангардистки Клифы Рифовой.* Имя художница придумала себе сама, имея ввиду с одной стороны необычайную высоту своей творческой фантазии, а с другой – глубину отображаемых в своих работах образов.

Для выставки было выделено помещение в местном музее, и желающих посмотреть картины Клифы Рифовой было предостаточно. Сама же художница, облачившись в длинную коричневую юбку, ярко-жёлтую свободного покроя блузу, надев свою любимую зелёную широкополую шляпу, с альбомом в руках отправилась гулять по городу в поисках новых сюжетов, предварительно оставив при входе на выставку тетрадь для отзывов с привязанной к ней ручкой.

Тем временем посетители выставки толпились у её картин. Одних картины художницы вгоняли в недоумение: «Что это? Кубы какие-то, в глазах рябит от пестроты!»

Другие ходили по выставке молча, чувствуя неловкость оттого, что не могут понять замысла автора полотен; они долго стояли перед каждой картиной, стараясь разобраться в сюжете, но, так и не придя ни к какому решению, в сердцах покидали выставку, жалея о потерянном времени.

Но были на выставке и настоящие знатоки авангардного искусства; они приходили в восторг от каждой картины Клифы Рифовой.

Вот две дамы неторопясь подходят к полотну огромных размеров.

– Ах, какая прелесть! – говорит одна.

– Какие краски, какой колорит! – восхищается картиной её подруга.

– Давай отойдём, посмотрим на неё издалека, – предлагает первая.

Они отошли от картины метра на три и уже приготовились рассматривать её с того расстояния, когда крупные мазки сливаются воедино, придавая картине целостность изображения, как в поле их зрения попал щупленький старикашка. Он подошёл почти вплотную к картине, нагнулся, чтобы прочитать название, картина называлась «Рыбаки в море», потом отошёл подальше, и оказался как раз между картиной и дамами.

– Гражданин, вы загораживаете картину. Вы разве не видите, что мы рассматриваем её?.. – возмутились дамы.

Старикашка обернулся к дамам и пробурчал:

– Что тут рассматривать? Рассматривай – не рассматривай, всё равно не разберёшь, где тут рыбаки, а где море. Вижу только зелёные ветки.

– Ах, боже мой, – возмутились дамы, – какие ветки, это и есть волны на море.

– А почему они зелёные?– не унимался старикашка,– волны должны быть синие, или уж, на худой конец, бирюзовые. Это определённо ветки. – Он стал перемещаться то влево от картины, то вправо. – И рыбаков что-то не разгляжу. Где рыбаки? – обернулся он к дамам.– Или скажете, за ветками спрятались, то есть за волнами?

– Вы очень близко стоите, встаньте рядом с нами, – посоветовали дамы.

Старикашка медленной походкой подошёл к дамам и встал с ними в один ряд.

– Ну вот, видите теперь?

– Всё равно ничего не вижу.

– Ну как же… Вон там, между оранжевым и серым цветом лодка из-за волн показалась… Неужели и сейчас не видите?

Старикашка нахмурил лоб, пытаясь разглядеть лодку с рыбаками, но молчал. Не хотелось ему показывать перед дамами свою непонятливость. Он сложил худенькие свои ладошки в две трубочки, изобразив бинокль, поднёс к глазам, и, как капитан корабля, устремил взгляд на картину, пытаясь увидеть рыбаков в море. Но среди нагромождения ярких кубов, изображавших, по-видимому, волны, ничего так и не увидел.

– Не вижу рыбаков, – опустил он свой импровизированный бинокль. – Наверно, лодка опять в волнах скрылась, – насмешливо сказал он и направился к другой картине.

То была картина под названием «Утренний кофе, автопортрет». Художница в пеньюаре небесно-голубого цвета сидела нога на ногу в просторной светлой гостиной за столом и пила кофе. В вазе на столе лежали фрукты, во вкусовых достоинствах которых можно было усомниться; они прямо таки были облиты краской всевозможных цветов. Да она их и не ела, а только пила кофе из чашечки причудливой формы. Старикашка долго смотрел на чашечку, пытаясь понять, почему она такая уродливая. Потом решил, что художница невзначай разбила её, а потом неудачно склеила. По крайней мере, в этой картине было всё понятно: вот художница, вот стол, вот кофе, а там под столом какое-то животное, вроде свинка… или собака…

Тем временем и две дамы подошли к этой картине.

– Ну, как, эта нравится? – спросили они у своего нового знакомого.

– Так себе, – безразлично ответил тот. – Ну, кофе пьёт, ну и что?.. Каждый может кофе пить.

Дамы переглянулись:

– А вы посмотрите, как оригинально написана картина, какая экспрессия начинающегося дня! – говорила одна, пытаясь приобщить старикашку к живописи.

– А собачка под столом… какая прелесть! – умилялась другая.

– А какая эта собачка вся перекошенная,– уже не сдерживая раздражения, вторил им старикашка. – Как будто под машину попала, а ветеринара сразу не нашлось, так и осталась непонятного экстерьера.

– Ах, какой вы! – возмутились дамы.– А вы посмотрите, как естественно эта собачка лает. Интересно, на кого это она так может лаять? – размышляли они.

– Наверное, кто-то потревожил её,– предположила одна.

– Но кто бы это мог быть? – недоумевала другая.

– Это, определённо, я, – выдвинул свою версию старикашка. – Ладно, пойду дальше, чтобы не тревожить пёсика. А то, хоть и на свинку похож, а зубы-то как у крокодила, того и гляди, вцепится.

_________

* cliff – утёс; reef – подводная скала (англ.)

АКТИВИСТКА

или

А, ДА ЛАДНО, И ТАК СОЙДЁТ

– Столько дел, столько дел,– жаловалась отдыхающим активистка дома отдыха «Расслабуха» Лидия Захаровна. – Совсем некогда отдыхать. Завтра, не забудьте, идём на экскурсию, а после ужина – мой сольный вечер поэзии. Совсем нет никакой личной жизни. А ведь я такая же отдыхающая, как и все здесь.

– Так что же вы так себя утруждаете, – недоумевали окружающие, – отдыхайте себе в удовольствие.

– Не могу. А кто же вам завтра покажет старинную усадьбу, парк, экологическую тропу? А стихи кто будет читать? Некому больше.

На следующее утро, после завтрака, в холле собралось на экскурсию человек десять. Лидия Захаровна суетилась, извещала, что экскурсия будет чрезвычайно интересной, возможно даже встретятся редкие породы птиц, лесные ягоды; у всех ли есть во что их собирать? Некоторые побежали опять в свои комнаты за ёмкостями для ягод. Наконец, экскурсия двинулась в путь. Лидия Захаровна то бежала впереди группы, то вдруг возвращалась подгонять отстающих, и постоянно что-то говорила, говорила. На ногах у неё были сильно растоптанные чёрные башмаки. Одета она была в линялую футболку и укороченные пёстренькие брючки, отчего её и без того невысокая фигура казалась ещё более приземистой. Этому способствовала и причёска «под горшок». Ей можно было дать и сорок и шестьдесят лет. Но по запасу энергии, это был сущий ястреб.

На обед экскурсанты опоздали, пришли еле живыми, в заляпанной грязью обуви. Работники столовой уже убирали со столов посуду, но сердобольные повара всё же сжалились и накормили опоздавших.

Вечером отдыхающие стали расспрашивать, ну, как экскурсия?

– О! Это было что-то… – рассказывала одна женщина из группы. Мы-то ожидали, что она поведёт нас, чтобы рассказать об истории усадьбы, парк посмотреть.

– Ну и что?

– Сказала, что никакой истории она не знает. А парк на наше горе перешёл в лес. Идём-идём, становится всё темнее и темнее, солнце куда-то исчезло, птицы какие-то кричат. Какие-то канавы стали встречаться, ручьи дикие, упавшее дерево дорогу перегородило – пришлось перелезать через него. Потом какие-то развилки дороги стали встречаться, в общем, заблудились, не знаем, куда дальше идти. Тут кто-то из группы заметил с левой стороны просвет, пошли туда. «Ну, вы идите, – говорит наш экскурсовод, – а я уж за вами…» Еле вернулись назад. Вместо часа, как она обещала, пробродили три часа.

– На концерт её сольный пойдёте вечером? Стихи будет читать собственного сочинения.

– Ой, не знаю, от экскурсии бы сначала очухаться…

После ужина, действительно, было сольное выступление Лидии Захаровны. Народу собралось не много, человек пять, да ещё несколько детей, которых родители взяли с собой, чтобы не болтались по территории без присмотра. В предисловии к литературному вечеру поэтесса уведомила слушателей, что очень уж она любит выступать со сцены, очень любит внимание к себе. Зрители это поняли по-своему и после каждого прочитанного стихотворения громко аплодировали. Удовлетворённая поэтесса отвечала на аплодисменты глубоким поклоном, и сразу же переходила к следующему стихотворению. Через полтора часа слушатели почувствовали утомление, но уйти было как-то неудобно. Казалось, стихотворениям Лидии Захаровны не будет конца. Она читала стихи и о природе, и о животных – причём про каждого в отдельности, и много-много других. Зрители аплодировали, правда уже без прежнего энтузиазма, а поэтесса не уставала отвешивать низкие поклоны. Но когда поэтесса объявила серию детских стихов, тех нескольких ребятишек, которые до этого хоть и ёрзали на стульях, но всё же послушно оставались на местах, как ветром сдуло. Пришлось поэтессе читать детские стихи оставшимся взрослым.

Наконец после особенно длительных аплодисментов, мол, пора кончать, поэтесса в последний раз раскланялась, и объявила, что на завтра планируется экскурсия в местный зоопарк, а после ужина – её сольный вечер романсов. Зрители, облегчённо вздохнув, разошлись.

Поэтесса собрала в кучу свои исписанные стихами тетради, торопясь направилась к выходу, и тут нос в нос столкнулась с директором дома отдыха «Расслабуха» Виктором Ивановичем.

– Ну, как прошёл ваш вечер, всё нормально? – поинтересовался тот.

– Ох, устала, всё работаю, работаю, некогда отдыхать, – опять начала свои жалобы Лидия Захаровна. – То экскурсии, то творческие вечера. Не высыпаюсь совсем.

– А ночью-то что делаете?

– Стихи пишу. Нужно ведь пополнять запас. Вчера до двух часов ночи писала. Знаете, сколько у меня стихотворений? Уже 198.

– Это очень много, – сказал директор.– Едва ли у Пушкина столько наберётся…

– Ну вот, видите. А экскурсии.… Надо ведь собрать народ. А потом повести. Смотрите – все башмаки стоптала, все ноги в мозолях. Каждое утро – экскурсия, каждый вечер – концерт. Вы должны мне обеспечить здесь бесплатное проживание. Я же сил не жалею, работаю.

– Не работайте. Вас никто не просит здесь работать. Отдыхайте, как другие отдыхающие, расслабляйтесь.

– Не могу, душа просит деятельности.

– В таком случае не стану вам препятствовать, – сказал директор и удалился по своим делам.

На следующий день на дверях столовой опять появилось объявление, извещающее, что после ужина состоится вечер романсов в сольном исполнении Лидии Захаровны.

Удивительно, но на вечер романсов собралось довольно много людей. То ли народу уже порядком надоели современные эстрадные песни без мелодий, да и слов толком не разберёшь, и его потянуло к романсам. То ли отдыхающими просто двигало любопытство, неужели Лидия Захаровна настолько талантлива, что освоила ещё и этот довольно сложный жанр. К тому же ходили слухи, что аккомпанировать себе на пианино она будет сама. Говорили, якобы когда-то она окончила музыкальную школу, работала учительницей истории в обычной школе; а живёт Лидия Захаровна одна.

В том же костюме, в каком она обычно проводила экскурсии, певица и аккомпаниатор в одном лице, села за стоящее у стены пианино, к слушателям, таким образом, исполнительница романсов была обращена спиной; поставила на пюпитр список романсов. Все обратили внимание, что список этот был что-то подозрительно длинный – это слегка встревожило публику. Никаких нот перед исполнительницей не было, вероятно, аккомпанемент пианистка знала наизусть.

Началось выступление. Певица обернулась к аудитории и объявила название первого романса: «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Отдыхающие расслабились и приготовились слушать. Манера исполнения на фортепьяно у пианистки была преоригинальнейшая: правая рука её исправно отбивала мелодию, но левая… Пианистка сначала забрасывала её вверх, так что зрители видели её вылетающей из-за плеча, а потом бросала вниз, перекатывая по клавишам – куда лягут пальцы ладони, туда и хорошо. Эта её манера исполнения сопровождала все остальные романсы её программы. В переводе с музыкального языка на разговорный, это звучало бы: «А, да ладно, и так сойдёт». Правая рука чётко выдавала мелодию, которую довольно неплохо сопровождал голос Лидии Захаровны, а левая небрежно перекатывалась в басах.

«Отцвели уж давно…», – пела певица и играла её правая рука.

«А, да ладно, и так сойдёт», – аккомпанировала левая.

«Хризантемы в саду…», – чётко выводила правая.

« А, да ладно, и так сойдёт», – перекатывалась левая.

Зрители в зале улыбались, перемигивались, всем было весело – и мелодия приятная, и слова лиричные, а исполнение вообще ни с чем не сравнимое.

Весь список стоящих на пюпитре романсов, наконец, был добросовестно пропет. Исполнительница нигде не сбилась, не перепутала ни одного слова романса, не исказила ни одной ноты в партии правой руки. Когда она встала и повернулась к аудитории, лицо её сияло от радости. Ей было приятно, что почти никто не покинул зал, что все слушали со вниманием, некоторые даже, она это слышала, пытались ей тихонько подпевать. В общем, она была довольна проведённым вечером. В ответ на бурные аплодисменты певица раз пять раскланялась, а потом объявила:

– Завтра – экскурсия в краеведческий музей! Не забудьте! Сбор, как всегда – в холле!

НА ПОЛУСТАНКЕ

Сценка

Поезд, ехавший из Крыма в Россию, остановился на полустанке. Стоянка, как объявили по радио, две минуты. Пассажиры спешат выйти из душных вагонов на платформу, чтобы немного поразмяться, глотнуть свежего воздуха. Со всех сторон к вагонам спешат местные жители, предлагают в дорогу свой товар.

– Картошечка, кому горячая картошечка, – старушка в платочке держит в руках плошку с аппетитной, посыпанной свежим укропчиком, картошкой.

– Яблочки свежие, только что с дерева, – бегает по платформе молодая цветущая девушка с корзиной в руках. В корзине – уже заготовленные килограммовые пакеты с яблоками.

Пассажиры прямо из купе поезда просовывают ей через окно деньги, забирают румяные яблоки.

– Яйца вороньи, кому трэба вороньи яйца?– хохлушка с ведёрком, накрытым марлей, спешит продать свою продукцию.

Мужчина, вышедший на платформу купить себе что-нибудь в дорогу поесть, удивлён:

– Почему вороньи-то? А куриных нет что ли?

– Так то ж и есть куриные, вороньи. Кукуруза тоже есть, воронья.

Очутившийся рядом парень, смеётся:

– Ну, мать, ты даёшь! И кукурузу у ворон спёрла?!

Хохлушка обижается:

– Да ты шо! Чи не разумиешь?! Це моя кукуруза, сама кохала.

Мужчина, наконец, догадывается:

– Варёные что ль у тебя яйца? Так и говори, варёные, а то вороньи…

– Так я ж и бачу, вороньи. То трэба тоби, чи ни?

– Давай, мать, три яйца; и кукурузу твою возьму, погрызу дорогой, – мужчина суёт хохлушке деньги, распихивает по карманам яйца, берёт ещё не успевшую остыть кукурузу, и спешит в вагон. Поезд трогается.

ДЕНЬ ПРЕКРАСНОЙ ЖИЗНИ

На кухне малогабаритной двухкомнатной квартиры сидит Пётр Егорыч. Он отмечает праздник. Какой праздник?! Выпил немного водки и забыл. Ах, да! «День прекрасной жизни».

– Хорошо живётся, что ни говори,– думает он. – Ни в том отношении хорошо, что денег много. Нет, совсем наоборот… Когда много денег, то и забот невпроворот, – рассуждал Пётр Егорыч. – Чтобы было много, их надо ещё заработать. Да не просто так, абы – кабы, поработал где-то 8 часов, пришёл домой – телевизор, ужин. Совсем не так. Чтобы было много денег, тут надо ночами не спать, всё думать, да размышлять, что бы такое ещё предпринять, чтобы приумножить капитал. Вроде все средства уже применены, а капитал-то не растёт, то же, что и у всех – с серединки – на половинку. Ночь истрачу на думы, но зато к утру созреет гениальный план обогащения. В отпуск не поеду, всё буду думать, как стать при деньгах, а значит счастливым, покуда все говорят: если богат, значит, счастье тебе подвалило.

В том-то и дело, что существенно приумножить семейный бюджет Петру Егорычу ни с какой стороны не сулило. Ни на работе, ни по линии получения наследства.

Неотвязчивые мысли о деньгах родились в голове у Петра Егорыча после того, как ушла от него жена Лариса. Ушла, правда, не на совсем, нет. Сказала, что сразу же вернётся, как только он придумает способ превратить их тесную двухкомнатну квартиру в большую трёхкомнатную. И когда будут приезжать дети с внуками, всем было бы просторно и весело.

Пётр Егорыч был убеждён, что это бывшие их соседи повлияли на внезапную строптивость жены. До этого-то они вроде и не замечали тесноты, привыкли так жить. Но всё переменилось совсем недавно, когда их соседи, Василий с супругой, купили хорошую квартиру в новом доме. На радостях пригласили смотреть её. Когда Пётр Егорыч с женой вошли в просторную светлую прихожую, у них захватило дух. А хозяйка повела показывать комнаты, уже обставленные новой мебелью. Тут уж Лариса не могла сдержать своих эмоций, и охала, и ахала, и за сердце хваталась. Да и сам Пётр Егорыч почувствовал вдруг, что всё как-то в нём перевернулось, тоже хочет он жить в такой же квартире с отделанной мозаичной плиткой ванной, с кухней, которая больше похожа на гостиную, с гостиной, напоминающей зал приёмов. Чтобы у них тоже были две спальни, и когда приедут дети с внуками, они могли бы остаться у них ночевать. После этого визита жизнь у Петра Егорыча пошла кувырком. Жена стала целыми днями приставать к нему, чтобы он что-нибудь придумал, где заработать деньги. Просто заела Петра Егорыча, и пилит, и пилит, что если они не поменяют квартиру, она просто уже умрёт с горя. В конце концов, собрала свои вещички и перебралась жить к детям.

Пётр Егорыч был сильно напуган, поскольку, в общем-то, с женой ему повезло, была хозяйственная, шустрая, по выходным любила пироги печь. И хотя оба они работали, она бухгалтером, он инженером, заработки их как-то очень быстро исчезали, отложить ничего не получалось. А уж на новую квартиру, чувствовали, никогда не накопят… Для него было большой загадкой, что такое предпринял их бывший сосед Василий, чтобы заработать столько денег на квартиру, да ещё и на такую шикарную мебель. Как он ни пытался выяснить, так ничего и не узнал. Тот как-то уклончиво говорил, что нашёл новую работу… мол, приходится много пахать…и ничего толком. Ещё добавил, что работа такая, на которую ты, Пётр, не пойдёшь, точно тебе говорю. Что за секрет? – думал Пётр Егорыч.

Отпуск он провёл дома, даже на рыбалку не съездил. Вместо этого рылся в газетных объявлениях, искал работу по Интернету, обивал пороги различных организаций, но так ничего и не подыскал. То нужны специалисты со знанием иностранных языков, коих он не знал. То наоборот, предлагали работу, на которую Пётр Егорыч и издали смотреть бы не стал, просто унизительную, по его мнению, предлагали ему работу.

Сидел он в своей кухне на табуретке между столом и холодильником и горевал. Уже в который раз после ухода жены.

Эх, безнадёга кромешная, – думал он. – Выпью-ка я ещё. Всё-таки праздник. Опять забыл какой! Ах, да! «День прекрасной жизни». Авось вернётся моя ненаглядная, куда она денется, – как-то вдруг оживился Пётр Егорыч, даже повеселел. – Не в деньгах счастье, – окончательно решил он.– Пусть Василий по своей необъятной квартире на лыжах да на самокате катается, а мне и здесь хорошо. В тесноте, да не в обиде, – вдруг вместо дум о деньгах полезли в голову одна за другой радужные пословицы. – За прекрасную жизнь! – поздравил себя Пётр Егорыч и тут услышал звонок телефона. Это звонила его жена. Говорила, что ужасно соскучилась и завтра вернётся домой. – Вот это праздник так праздник! – чуть не закричал Пётр Егорыч. – Самый настоящий «День прекрасной жизни!».

НУ И НУ!

Зима была в самом разгаре, на улице всё запорошило снегом. В квартире у гражданки Сусликовой хоть снега и не было, но холод был, как на улице. Закутавшись в тулуп, она сидела перед телевизором и смотрела какой-то фильм. В сюжет фильма она даже и не пыталась вникнуть, просто сидела в оцепенении, боялась тронуться с места, чтобы не растерять тепло. На ногах у неё были валенки, а на голове меховая шапка-ушанка.

Сидела Сусликова перед телевизором, да вдруг почувствовала, что-то странное с ней творится. Почудилось ей, что тумба, на которой стоял телевизор, стала рывками надвигаться на неё.

«Ну и ну!» – испугалась Сусликова.– «Неужели от холода мозги начали давать сбой?» – подумала она, и в испуге закрутила головой. Хоть и не хотелось ей двигаться, она всё же встала, отыскала тёплую шерстяную шаль, обвязала ею голову поверх шапки-ушанки; опять уселась перед телевизором. Движение тумбы прекратилось. Сусликова смотрела на экран, силясь понять, о чём фильм. Но не тут-то было; тумба вздрогнула, её колёсики, преодолев сопротивление пола, плавно покатили телевизор прямо по направлению к Сусликовой. Сусликова опять помотала головой, тумба остановилась. «Ну и ну!» в растерянности пробормотала Сусликова, опять выкарабкалась из кресла, пошла посмотреть, что же всё-таки происходит. Подошла к тумбе, которая была уже довольно далеко от стены, заглянула за неё, и тут увидела палку, торчащую из стены. Палка залезла к ней в комнату с улицы как раз через ту щель в стене, которую она накануне заткнула тряпкой, чтобы не очень дуло. «Откуда взялась эта палка?» подумала Сусликова, и тут услышала детский смех за окном. Она выглянула в окно и увидела, как трое мальчишек, веселясь, просовывают палку в её квартиру. Они были в восторге оттого, что им удалось так ловко с улицы передвигать мебель в квартире Сусликовой.

Сусликова закричала на мальчишек, забарабанила по стеклу руками; мальчишки, бросив палку, убежали. Вытолкнув палку наружу, она снова заткнула тряпкой щель в стене, немного успокоилась, что, по крайней мере, никакого помешательства с ней не случилось, и снова села перед телевизором. У неё всё же теплилась ещё надежда, что хотя бы в эту зиму работники жилищной компании, наконец, заделают щель в стене…

СЛЁЗЫ БЕССИЛИЯ

Трилогия

-ПЕВУНЬЯ-

Пригородный поезд, следовавший из Москвы, подъехал к станции; пассажиры хлынули в вагон. Когда они расселись по местам, и успокоились, то услышали, что где-то в вагоне электрички играет гармонь. Гармонь играла тихо, явно не для пассажиров, а скорее для самого исполнителя; он наигрывал мелодию, чтобы как-то скрасить скучную поездку. Невольно пассажиры стали искать глазами, откуда исходят звуки. Это играл и тихонько пел паренёк лет двадцати. Вскоре ему стали подпевать двое его друзей. Песня была приятная, нежная, и в вагоне наступила тишина, прекратились разговоры, споры. Публика замерла, обратившись в слух.

Поезд ехал медленно, то и дело останавливался: то из-за путевых работ, то, пропуская другой поезд. Люди, истомлённые затянувшейся поездкой, были рады неожиданной возможности послушать песни.

Поезд опять остановился, постоял какое-то время, вдруг дёрнулся и поехал дальше. Парни на какое-то время тоже перестали петь, передохнули, потом запели вновь. Какая-то девушка подсела к ним. Пассажиры подумали, что девушка из их компании, потому что она тут же подхватила мелодию новой песни, окрасив её своим звонким девичьим голосом. Парни одобрительно взглянули на неё и продолжали петь. Кончилась эта песня, началась новая. Девушка всё так же подпевала ребятам, и никто в вагоне уже не сомневался, что парни и девушка давно знакомы, или девушка, возможно, сестра одного из парней.

Поезд опять остановился, многие пассажиры направились к выходу. Девушка вдруг вскрикнула: «Ой, моя станция!», неожиданно вскочила с места и устремилась к двери. Парни, казалось, были ошеломлены её внезапным исчезновением, и растерянно смотрели ей вслед. Один из них толкнул баяниста «Беги за ней». Баянист сорвался с места, сунул гармонь друзьям и быстрым шагом направился к тамбуру. Но было уже поздно: едва он хотел выпрыгнуть из вагона, дверь закрылась. Он стоял в растерянности у двери; по другую сторону двери, на платформе стояла девушка, только что певшая в их компании. Она тоже была в замешательстве. Невидимая ниточка, которая так хрупко и нежно связала её с парнем, игравшим мелодии песен, неожиданно разорвалась, и разорвалась, как ей казалось, по её вине. Она стояла перед дверью и смотрела на парня. Поезд рванулся и поехал дальше. Парень вернулся на своё место. Смутившись под сочувственными взглядами пассажиров, он залихватски схватил гармонь, растянул её, попытался что-то сыграть, но игра не получалась. Он медленно сложил гармонь, опустил на неё голову, стараясь скрыть подступившие к глазам слёзы. Один из друзей произнёс: «Эх, такую девчонку упустил!..»

С тех пор прошло лет двадцать. Как-то раз в вагоне поезда того же направления ехали две женщины. Они сидели друг против друга. Одна из них была в хорошем настроении; она еле сдерживала улыбку и, казалось, ей хотелось поделиться своей радостью с окружающими. Наконец, она не вытерпела.

– Знаете, – обратилась она к женщине напротив, – мне сегодня так повезло…

– Да, я вижу, вы прямо светитесь, – отозвалась та, и почувствовала, что где-то она уже встречалась с этой женщиной. Но где – никак не могла припомнить.

– Представляете, иду сегодня по переходу в метро, а там стоят ребята и играют: один на гитаре, другой на скрипке, а третий поёт. Я остановилась, послушала маленько, и решила им подпеть. Спела с ними несколько песен, собралась уже уходить, а они мне и говорят: «Мы сегодня неплохо заработали. А поскольку вы нам помогли, вот вам 300 рублей за выступление. Приходите ещё». Вот повезло, и не думала…

Поезд остановился на станции, певунья лёгкой походкой направилась к выходу. И тут только женщина, которая только что сидела напротив неё, вспомнила, где она могла её видеть. Да, несомненно, это была та самая девушка, которая много лет назад подпевала парням с гармонью. Она посмотрела в окно – то же название станции, где она вышла в тот раз, те же серый глаза певуньи, те же густые светлые волосы. И опять её неистово притягивают звуки музыки, притягивают случайно встреченные музыканты. Кто она, как сложилась её жизнь после той нечаянной встречи с гармонистом, когда, в силу каких-то неведомых законов бытия, оба они за короткое время почувствовали душевную связь? Не привелось ли им встретиться как-нибудь случайно ещё раз, или пути их безвозвратно разошлись? Счастлива ли она сейчас? Ничего этого узнать было уже невозможно.

-СНЕГ-

Снег в Тель-Авиве большая редкость. Но сегодня он падал крупными хлопьями и тут же таял, едва касаясь земли. В парк Татьяна Петровна пришла погулять уже ближе к вечеру, когда был собран чемодан. Она решила посмотреть заход солнца, попрощаться с городом, чтобы завтра сесть на самолёт и вернуться в Москву.

Сюда, в столицу Израиля, Татьяна Петровна приехала к своей подруге, Белле Марковне, или просто Беллочке. Их дружба началась лет 50 назад, когда они учились в школе, сидели за одной партой. А потом, после окончания медицинского института, Беллу направили на стажировку в Израиль, там она встретила своего будущего мужа, тоже выходца из России, который работал в больнице хирургом. Вскоре они поженились, родились дети.

Татьяна Петровна любила приезжать к ним в гости, здесь она всегда ощущала гостеприимство благополучного дома, попадала в атмосферу достатка, доброжелательности и простых искренних отношений. И хотя чемодан был собран и билет на самолёт куплен, ей жалко было расставаться с подругой, которая всегда принимала её как родного человека.

Но сейчас ей хотелось побыть одной, и она бродила по аллеям парка, поднимала лицо вверх, наслаждаясь холодком падающих сверху снежинок; подставляла им навстречу ладони и наблюдала, как снежинки тут же исчезали от теплоты рук.

Вдруг она заметила женщину, идущую ей навстречу. Женщина была почти её возраста, и, казалась сильно расстроенной – она то и дело прикладывала к глазам носовой платок. Когда они оказались рядом, женщина как-то очень пристально посмотрела на Татьяну Петровну, и вдруг лицо её оживилось, озарилось радостью. Она остановилась и спросила:

– Вы из России?

– Да, – удивилась Татьяна Петровна,– но как вы догадались?

– Сама не знаю … может быть по одежде, по лицу… не знаю. Как я рада, что слышу русскую речь, как рада, вы себе представить не можете.

Татьяна Петровна почувствовала, что незнакомой женщине надо высказаться, и она участливо спросила:

– Вы чем-то расстроены?

Лицо у женщины снова помрачнело, она опять достала из кармана жакета носовой платок. Долго не могла успокоиться, потом, не ответив на вопрос, произнесла сквозь слёзы:

– Вы здесь живёте?

– Нет, я приехала в гости, завтра уезжаю.

– Ах! Вы счастливый человек, – вдруг вырвалось у неё. – А я вот до конца дней своих обречена жить здесь. Как я скучаю по России! Этот белый снег напомнил мне русскую зиму. Вспомнилось, как в эту пору снег хрустит под ногами, как хорошо дышится на морозном воздухе, какая красота вокруг.… Здесь такого нет, завтра ничего уже не будет напоминать о выпавшем снеге, ничего… Будет опять палить солнце, а в душе наступит сумрак и тоска. Ах, какую ошибку я совершила. Никогда мне не увидеть Россию, всё потеряла… всё, – она опять вытерла влажные покрасневшие глаза.

Обе женщины пошли рядом, свернули на другую аллею парка. Татьяна Петровна спросила:

– Вы давно тут живёте?

– Уже давно, а всё не могу привыкнуть. Может быть из-за того, что осталась совсем одна.

И она рассказала свою историю:

– Раньше мы с мужем жили тоже в Москве. У нас была хорошая квартира. Дочь училась в институте, потом вышла замуж, родился сын Илья. Когда он был ещё маленьким, случилась беда: дочь попала под колёса автомобиля. Это было для нас с мужем большим ударом. Мы стали жить втроём, воспитывали Илюшу, дали ему хорошее образование. Когда ему исполнилось 27 лет, он, уж не знаю почему, может, услышав от друзей, может ещё где-то, вдруг решил, что еврей непременно должен жить на исторической родине. Втемяшилась ему эта идея, и всё тут. В общем, уехал в Израиль, стал работать. Какое-то время снимал квартиру, позже, когда стал неплохо зарабатывать, купил себе хорошее жильё. А мы с мужем жили по-прежнему в Москве. Но тут случилось другое несчастье – умер у меня муж, и я осталась совсем одна, ни одного близкого человека рядом. Илюша постоянно звал меня переехать к себе. В конце концов, мне ничего не оставалось делать, как перебраться жить сюда, в Израиль. Я продала квартиру в Москве, купила здесь небольшую квартирку. У Ильи сейчас своя семья. Он, конечно, часто навещает меня, но всё же мне так одиноко… и главное, путь назад, на Родину, отрезан навсегда. А здесь для меня всё чужое, язык, который я не понимаю…. Вот слышу вашу речь, и думаю, какой красивый русский язык, мягкий, понятный.… А вчера по телевизору передачу смотрела о фермерском хозяйстве где-то в Калужской области. Боже мой, какую там доярку показывали… румяная от мороза, в валенках… улыбается такой чудесной улыбкой. Хотелось смотреть и смотреть на неё не отрываясь…

Она снова вынула из кармана жакета носовой платок и приложила его к воспалённым от слёз глазам.

-СЫН-

Он был её единственным сыном. С мужем они расстались, когда Игорьку было пять лет. Не могла она больше терпеть постоянные пьянки нигде не работавшего супруга. Постоянно из дома исчезали вещи, которые он продавал и опять пил. Нередко они с сыном испытывали настоящий голод. Когда Игорёк пошёл в школу, он был самым маленьким и худеньким в классе. После того, как отец Игоря ушёл от них, им стало жить намного легче. Она работала в магазине продавцом, зарабатывала хоть и немного, но питались они уже лучше. И всё бы ничего, но когда Игорь учился уже в 9 классе, она стала замечать что-то неладное в нём. Сначала не могла понять, что её волновало. Он всегда был тихим покладистым мальчиком. Что бы она ни попросила – сходить в магазин или помочь по дому, он всё делал. А тут вдруг стал куда-то исчезать после школы. Она сначала решила, что сын подрос, у него свои интересы, своя компания. Просила приводить друзей в дом, но Игорь противился, говорил, что им интереснее встречаться своей компанией.

Однажды, это было весной, она решила постирать зимнюю куртку Игоря. Сняла с вешалки, посмотрела, нет ли чего в карманах. В одном кармане были старые билеты на автобус, носовой платок. Когда она стала вынимать носовой платок, из него выпал на пол маленький пакетик. Она подняла его, пакетик был запаян, а внутри находился какой-то белый порошок.

Вечером, когда Игорь вернулся домой, она показала ему пакетик, спросила, что в нём. Скандал, который устроил ей сын, она не забудет никогда. Пожалуй, впервые он набросился на мать с криком, почему она роется в его карманах, что она там ищет. Мать робко твердила, что она только собиралась постирать его куртку…

Прошло какое-то время. Игорь стал часто пропускать школу, учился кое-как, в основном на тройки, а в десятом классе всё чаще появлялись в дневнике и двойки. Её не раз вызывали в школу. После разговора с классным руководителем она, расстроенная, приходила домой, с нетерпением дожидалась сына, чтобы побеседовать с ним. А когда он появлялся, иногда вялый, порою неестественно возбуждённый, она терялась, не зная, стоит ли опять начинать разговор: ведь все её предыдущие попытки заканчивались ничем. Как правило, он отмалчивался, с трудом скрывая раздражение против нравоучений матери. А один раз после очередного разговора с матерью, Игорь сказал, что если она будет к нему и дальше приставать, он бросит школу. И, дождавшись вечером сына, она кормила его ужином и ложилась спать, прислушиваясь, и пытаясь представить, чем занимается Игорь в своей комнате.

Дома Игорь старался носить рубашки с длинными рукавами, но однажды, когда он выходил из душа, она случайно увидела, что его вены на руках исколоты шприцем. И хотя его отношение к матери оставалось всё таким же внимательным и нежным, часто она замечала, как тень раздражения пробегает по его лицу, когда она, не в силах сдержать жалость к нему, пыталась увещевать его, наставлять на путь истинный. Теперь она уже не сомневалась, что дурная наследственность передалась от отца-алкоголика к сыну, но в более опасной, более жестокой форме, сын погибает у неё на глазах.

Вскоре мать начала замечать, что Игорь стал прихрамывать. Она спросила сына, не ушибся ли он где-нибудь. Он сказал, что упал в гололёд, она вроде успокоилась, мол, пройдёт постепенно. Но хромота не проходила, а всё усиливалась. К 20 годам Игорь мог передвигаться только с тросточкой. Мать давно уже отсылала его в поликлинику, Всё тщетно: он упорно не шёл, и только успокаивал мать, что всё пройдёт.

Однажды утром, когда Игорь ещё спал, она зашла в его комнату взять утюг. Одеяло сползло с кровати, обнажив ногу. И тут она с ужасом увидела, что нога до щиколотки была неестественно тёмного цвета. Когда Игорь проснулся, она буквально с силой потащила его к хирургу. Осталась дожидаться в коридоре, пока сын был у врача. Врач внимательно осмотрел ногу Игоря, задал несколько вопросов, хотя и без этого опытному врачу было ясно, что произошло. А произошло то, случается с огромным количеством наркоманов, наподобие его нынешнего пациента. Когда вен на руках от частых уколов уже нет, они делают инъекции в бедро, где вены толще и их хватает на более длительное время. Но рано или поздно в кровеносных сосудах образуются тромбы. Кровь не поступает к клеткам, они отмирают, начинается гниение тканей. Доктор не сомневался, у Игоря началась гангрена. Игоря положили в больницу, но спасти ногу не удалось.

Из больницы Игорь вернулся на костылях. Теперь он уже не мог далеко уходить из дома, чтобы добыть наркотики, но без них он уже не мог обходиться.

Однажды, это было зимой, в сильный мороз, она, возвращаясь с работы, переходила улицу на зелёный свет светофора, и, вдруг, бросив взгляд на ожидавший своего сигнала транспорт, заметила знакомую фигуру на костылях. Это был её сын. На нём была чёрная старенькая куртка с капюшоном, он передвигался от одной машины к другой, некоторые водители, приоткрыв окно, протягивали деньги. Он клал в карман и, пока горел красный свет светофора, спешил обойти как можно больше машин. Так он пытался заработать себе на протез.

Теперь она, по крайней мере, знала, где проводит время её сын. Утром она пыталась накормить его завтраком, но он ел без аппетита, брал костыли и шёл к дверям. Она провожала его до лифта, закрывала дверь, шла в комнату, смотрела в окно, ожидая появление сына из подъезда. Увидев его худую, почти детскую фигуру, скачущую на костылях, она каждый раз не могла сдержать слёзы. Она знала, что наркотики он добывал где-то недалеко. Она сама давала сыну деньги на это зелье, понимая, что приближает конец самого дорогого ей человека. А что она могла сделать, если не раз видела, как мучается сын, когда не удаётся достать очередной дозы наркотиков. Она всё смотрела в окно, и слёзы бессилия душили её.

В МЕТРО

Зарисовки

Говорят, самое красивое в мире метро – московское. И это действительно так. Иностранцев, приезжающих посмотреть Москву, непременно ведут на экскурсию в метро. Что ни станция – красота, величие, труд огромного количества талантливых людей: скульпторов, архитекторов, художников. Но москвичам, привыкшим к этой красоте, не до любований. Метро для них – средство быстрого передвижения по городу.

Утром москвичи торопятся на работу, вечером с работы, чуть позже в гости, в театры, да мало ли куда…. Много в метро и приезжих, они с большими сумками, чемоданами, тюками. Все спешат, бегут, натыкаются друг на друга.

Но есть категория и неспешащих пассажиров. Они разные, и цели их пребывания в метро тоже совершенно различные. Иногда от столкновения спешащих с неспешащими возникают проблемы, а то и конфликты.

МОЛОДОСТЬ И СТАРОСТЬ

Утром, в «час пик», в метро особенного много людей. Вот вниз по лестнице несётся на каблуках высокая хрупкая девица. Она опаздывает на работу. Девица видит только что подошедший к платформе поезд и надеется успеть на него. Но не тут-то было: путь ей преграждает никуда не спешащая бабуся, она тащит за собой сумку на колёсиках. Переждать бы бабусе дома, пока схлынет поток людей, но ей тоже хочется поскорее выбраться из душной Москвы на дачу, да посидеть в тенёчке под яблоней, да попить чайку на свежем воздухе.

Девица не успевает притормозить, врезается в бабкину сумку и рыбкой летит под ноги удивлённым прохожим, при этом зацепив сумку каблуком. Сумка дёргает свою хозяйку, и та тоже оказывается на полу. Картина!

Девица трёт ушибленное колено. Она ещё надеется заскочить в вагон поезда, рывком вскакивает на ноги, но, увидев уже закрытые двери, стонет: «Эка жалость! Следующий-то теперь будет… только через две минуты».

И ТАКОЕ БЫВАЕТ

Все спешат, все бегут. Куда? Они и сами толком не знают. Наверно, в завтрашний день боятся опоздать.

Вот и толстомордый мужик бежит, готовый всё смести на своём пути. Видит перед собой женщину в изящной норковой шубке, но не удобно крикнуть: «Марш с дороги! Раздавлю!» А она ещё вздумала остановиться прочитать табло, в какую сторону ей идти на пересадку. Мужик задевает её, разворачивает всей своей мужицкой массой. «Идиотка!», – кричит ей в лицо и бежит дальше.

Женщина в недоумении. «Что это сейчас было?»– спрашивает она себя и беспомощно смотрит по сторонам.

WI-FI

А вот и студенты; выспались и теперь едут на лекции в институты. Все они «упакованы» по полной программе: из ушей торчат провода, в руках мобильники, планшеты. Они только и ждут: вот сейчас прибудет поезд, а там бесплатный WI-FI. Они быстренько соединятся с этим беспроволочным Интернетом, и пока едут, будут тыкать пальцами в планшеты и углублённо смотреть в них. Для чего они это делают, мне не ведомо, наверно, это им необходимо для жизни.

Ожидая поезд, на платформе стоит высокий, аккуратно одетый парень. Чуть поодаль – стройная девушка. Парень явно положил на неё глаз. Она, действительно, очень мила. Заметив к ней внимание, девушка кокетливо улыбнулась.

Кажется, вот сейчас подъедет поезд, и они, воспользовавшись теснотой, постараются приблизиться друг к другу, разговорятся, а там… кто знает, может быть, эта встреча окажется судьбоносной…

И вот с грохотом и скрежетом к платформе подъезжает поезд, раздвигаются двери. Парень с девушкой, чуть не касаясь друг друга, входят в вагон; они вот-вот познакомятся…Но тут, почти одновременно у них проносится мысль: «А как же WI-FI»? Девушка плюхается на только что освободившееся сидение, достаёт планшет, тычет в него пальцем, стараясь отыскать что-нибудь интересненькое в мировом воздушном пространстве, доступном даже под землёй. Парень останавливается около закрывшейся двери вагона, вынимает из кармана мобильник. Их вниманием полностью овладевает WI-Fi. Они уже отключились от реальной жизни, позабыли друг о друге. Поезд трогается.

Знакомство не состоялось.

НЕЖЕЛАТЕЛЬНЫЕ ПАССАЖИРЫ

Дежурные в метро то и дело напоминают, что пассажирам в пачкающей одежде вход в метро воспрещён. Но каким-то образом и грязные пьяные пассажиры, и даже бездомные собаки пробираются в метро.

Некоторые, постоянно ездящие по определённым веткам метро пассажиры, замечают, что собаки ведут себя очень даже прилично. Мало того, создаётся впечатление, что для них метро тоже средство передвижения: уж больно уверенно они входят в вагон, потом забиваются куда-нибудь в угол и то и дело поводят ушами, прислушиваясь к объявлениям по радио – как бы не проехать станцию. Услышав нужное название станции, они быстро вскакивают с пола и вместе с потоком пассажиров торопятся к выходу из метро. С определённость можно сказать, что по этому маршруту они ездят регулярно. Что-то их привлекает в перемещении: то ли они навещают друзей-собак в других районах столицы, то ли добрых знакомых-людей, а может быть прознали о более богатых помойках. Как и у любой живности у них тоже есть свои способы оповещения. В любом случае, в метро они ведут себя тихо и никому не мешают.

Чего никак нельзя сказать о пьяных. Они тоже умудряются пробраться в метро: здесь тепло, сухо и можно прекрасно выспаться на мягких сиденьях вагона.

Уже ближе к полудню людей в метро меньше, но свободных для сидения мест всё же не хватает. А тут ещё во всю длину сиденья растянулся какой-то пьяный. Напротив него сидит его собутыльник. Он то открывает свои заплывшие глаза, то закрывает. Его правая щека раздута, лоб и нос ободраны до крови. Время от времени он что-то бормочет, жестикулируя грязной рукой, при этом мимика его лица постоянно меняется, красноречиво рассказывая о недавно пережитых волнениях. Рядом с ним свободное место, но никто из входящих в вагон пассажиров не решается сесть рядом с пьяным – лучше отойти подальше и постоять, перетерпеть временные неудобства.

Но не все могут терпеть. Вот снова раздвигаются двери вагона, входят пассажиры. Среди них статный молодой человек. На вид ему лет тридцать пять. На нём лёгкая светлая куртка, голубые джинсы. По выправке, по уверенному взгляду можно предположить, что это военный, скорее всего офицер.

Увидев лежащего во всю длину сиденья пьяного, он остановился в недоумении. Взгляд его упал на пожилых людей, жмущихся к дверям – явный перекос в справедливости. Это они должны сидеть, а пьяному вообще нечего делать в метро. Не долго думая, офицер подошёл к пребывающему в умственном недоразумении собутыльнику, тронул за плечо и стальным голосом скомандовал: «Забирай своего друга, и выметайтесь из вагона». Субъект приоткрыл щёлки глаз, непонимающе взглянул на нечёткие очертания кого-то, стоящего перед ним, и снова отключился. Видя, что от этого типа ничего не добьёшься, молодой человек, дождавшись следующей станции, схватил за шиворот лежащего на сиденье пьяного, стащил с дивана и вышвырнул его из вагона. Теперь все пассажиры могли спокойно сидеть. Наведя порядок в вагоне, парень тоже сел, закрыл глаза.

Скорей всего он возвращался домой с ночного дежурства.

СКРИПАЧ

К вечеру жизнь в метро успокаивается. Те, кто возвращался с работы, давно уже дома. Они поужинали, и теперь отдыхают.

Но кое-кому и после ужина дома не сидится, они опять куда-то едут. Как и эти две нарядные улыбающиеся дамы, которые сидят в вагоне метро и оживлённо беседуют. Они едут в театр. Одна из дам открывает сумочку, она хочет достать кошелёк и расплатиться с подругой, купившей билеты. В этот момент поезд останавливается, распахиваются двери вагона, и входит худой, очень подвижный молодой человек со скрипкой. Он тут же прикладывает скрипку к подбородку и начинает играть весёлую еврейскую мелодию. Лицо у скрипача смуглое, красивое. Взор его больших чёрных глаз быстро окинул публику и остановился на дамах; вернее на готовом вот-вот открыться кошельке одной из них. Скрипач молниеносно устремился к ней, не переставая играть, заискивающе согнул свой тонкий стан, а его подруга-скрипка тут же переменила весёлую мелодию на жалобную, словно говоря: «И нам тоже дайте денежку! И нам!»

Несмотря на жалобную напевность скрипки, ситуация заставила всех находящихся в вагоне улыбаться: и пассажиров, не сводящих глаз с забавного скрипача, и самого скрипача, ловко обыгравшего ситуацию и довольного своей находчивостью, и дам-театралок, которые поневоле оказались действующими лицами этого неожиданного спектакля.

Метро – подземный двойник города, и в нём своя жизнь.

ФИНАНСОВАЯ БЕЗГРАМОТНОСТЬ

– Господи ты, боже мой, вот что значит финансовая безграмотность! – возмущался менеджер банка. – Ну что вы такое говорите «Дайте мне декрет». У нас же не родильный дом, и не отдел кадров, а банк. Буквы-то, действительно, почти те же, но слово-то вы должны сказать другое – «кредит», наверное. Вы хоть знаете, чем отличается кредит от декрета? Это же совершенно разные понятия. У вас жена есть?

– Нету у меня жены, – смущённо лопочет клиент банка.

– Вот если б была, вы бы отправили её в декрет, а сами пришли бы к нам в банк брать кредит, чтобы обеспечить её декрет. Теперь понятно?

– Не совсем…

Менеджер вздохнул:

– Жениться вам срочно надо.

ГРУЗЧИК-СТРИПТИЗЁР

Выходной день. В пивном баре полно народу. За одним из столиков сидят трое крепких парней, им немногим за тридцать. Перед ними кружки с наполовину отпитым пивом, тарелка с креветками. Они ведут оживлённый разговор, вспоминают, как ещё совсем недавно они все трое работали в одной бригаде грузчиками на мебельной фабрике. Но как-то раз, один из них, Санёк, то ли неловко повернулся, то ли застудился где-то, но с тех пор при поднятии тяжестей стало у него побаливать где-то в области поясницы. Да и вообще надоела Саньку эта работа. Стал он задумываться, куда податься. Вот тут-то и подвернулась эта его новая работа. Стал он работать стриптизёром в ночном клубе. Ну, конечно, сначала прошёл комиссию, то да сё. Сказали, что фигуру придётся подкорректировать физическими тренировками: какие-то мышцы ослабить, какие-то наоборот, подтянуть, чтобы торс стал пропорциональный и стройный.

Всё вроде бы нравилось Саньку на теперешней его работе, но всё же чего-то не хватало ему в жизни. А не хватало ему старых друзей Макса и Витька, с которыми они частенько проводили свободное время: то на футбол сходят, а по праздникам семьями вместе собирались. В общем, соскучился Санёк по друзьям-грузчикам и пригласил их в пивбар, пообщаться.

Сидят они за пивом, а Макс с Витьком всё посмеиваются над новой работой Санька, никак они не могут взять в толк, как это можно на работе появляться без комбинезона, а в одних только плавках … То и дело хохочут, но всё же стараются не обидеть своего бывшего партнёра. Впрочем, Санёк и сам относился к своей работе стриптизёром с некоторым юмором, и все приколы друзей только веселили его.

– Ну а как с оплатой, не обижают? – поглощая пиво и креветки, интересовались друзья.

– Не-а. Я теперь за две недели получаю столько, сколько мне за три месяца выписывали. Ленка теперь хоть не ноет, что денег не хватает; у них там в больнице сёстрам не больно-то платят. Сыну, наконец, новое хоккейное обмундирование купил, он давно уж просил.

– Да и, видать, работа у тебя не надрывная, – поддевал его Витёк. – Знай себе бёдрами крути…

– А что, приходится крутить, куда деваться, – весело рассказывал Санёк. – Конечно, фигуру надо постоянно поддерживать в нужном виде, фитнесом приходится заниматься. Но это ерунда. Упражнения всякие делаю в спортзале, педали кручу. С хореографом регулярно занимаюсь, всякие там танцевальные миниатюры разучиваю.

– Да ты что?.. – не могли поверить друзья. – Поди ж ты! – хореографией занимается, пируэты выделывает… Ну, ты даёшь, артист! Ха-ха-ха! – наполняли они смехом и без того шумное помещение пивбара.

– А хореограф-то кто: мужик или баба?

– Хореограф – сущая вобла сушёная. Это не Нюра наша, которая наряды выписывает.

– Нюрку всё помнишь? Она сейчас ещё обширнее сделалась…

– Командует: Алекс (я теперь Алекс у них), сделай это движение более пластичным, не напрягайся. А здесь поиграй мышцами, женщины это любят.

– Это ж надо!.. – изумлялись друзья. – И ты играешь?

– А как же… Всё не ящики таскать.

– Ну а Ленуха-то твоя не возражает, что ты по ночам отсутствуешь? Неизвестно где прохлаждаешься… – поинтересовался Макс.

– Не-а. У неё самой ночные дежурства бывают. Так что в унисон трудимся, даже чаще встречаться стали.

– Повезло тебе, братан, – сказал Витёк, – рады за тебя… искренно. – Слышь, Макс, может и нам с тобой туда слинять? Ты как?

– Да иди ты. Кто нас возьмёт-то? Соображай. Санёк не то, что мы с тобой – приплюснутые коротышки, он вон какой – Аполлон!

– Эх, – вздохнул Витёк, допивая последние капли пива.

– Ну что, братва, по второй закажем? – предложил Санёк. – Сегодня я плачу.

– Давай, – дружно подхватили инициативу Санька друзья. – И закусону пусть ещё принесут!

НОВОГОДНИЕ РЕПОРТАЖИ

С ЛЫЖНОЙ ГОНКИ

Замерзший корреспондент топает на месте ногами, потирает руки. Холодно, но комментировать соревнование любителей лыжной гонки надо, таково задание редакции газеты.

– А вот приближается довольно пожилая лыжница. Это замечательно, что в лыжной гонке участвуют люди разного возраста, буквально от детей до пенсионеров. Сколько вам лет? – спрашивает корреспондент.

– Мне? – дышит паром лыжница. – Мне – 25, – кокетливо заявляет она. – Во всяком случае, я себя на столько чувствую.

Когда лыжница умчалась, корреспондент шепчет оператору:

– Как же – 25… Это ей до 100 осталось 25.

ИЗ ДВОРА ЖИЛОГО ДОМА

Молодая корреспондентка делает для телевидения репортаж о зимнем благоустройстве дворов. Она стоит в одном из дворов и рассказывает:

– Тут и хоккейная площадка, и только что построенная ледяная горка. Смотрите, какая высокая!

Вдруг она замечает стоящего у подъезда мальчика лет 11–12 с сигаретой в зубах.

– Мальчик, а мальчик, подойди сюда, – подзывает она его.

– Чего тебе, тётенька? – нехотя отзывается малец, но всё же лениво подходит.

– Ты такой маленький, а уже куришь…

– Это я только когда выпью.

Корреспондентка в замешательстве.

– А с новой горки будешь кататься?.. – нерешительно спрашивает она.

– Там посмотрим, – кривит физиономию малец.

С ФИНСКОЙ ФЕРМЫ

– Нас очень интересует торговля с Россией, – размеренно говорит финский фермер-здоровяк. – Мне бы очень хотелось, чтобы русские люди пили финское молоко, ели финское масло. А я бы с удовольствием пил русскую водку. Ха-ха-ха! – хохочет фермер.

С ТЕЛЕВИДЕНИЯ

Ведущие одной из телевизионных передач беседуют с приглашённым в студию писателем. Писатель рассказывает много интересных вещей, шутит, делится своими литературными планами. По окончании передачи ведущие благодарят писателя:

– Спасибо, за содержательную беседу.

– Спасибо, что пригласили, – отвечает взволнованный писатель.

А когда заканчивается съёмка, смущённо добавляет:

– Спасибо, что дали подзаработать.

С КОМПЬЮТЕРНЫХ КУРСОВ

Блондинка никак не может выполнить на компьютере задание преподавателя.

– Ну что такое! – жалуется она. – Какой-то глупый компьютер мне достался, ничего не делает, а только пишет: «Смените пользователя!».

Преподаватель заглядывает на экран, но там уже другая информация: «Ухожу в глубокий сон. Достала!»

ИЗ ТОРГОВОГО ЦЕНТРА

– Посмотрите, как тут многолюдно, оживлённо, – ведёт свою трансляцию корреспондентка. – Каждый продавец любыми способами хочет привлечь внимание покупателей к своему товару. Вот продавец отдела товаров для женщин подбегает к растерянной даме, которая только что вошла в его отдел. Он хватает её за палец и начинает тереть ноготь каким-то средством. Давайте подойдём поближе и попытаемся выяснить, зачем он это делает.

– У вас, надеюсь, свои ногти? – уточняет продавец.

– А какие же ещё бывают? – изумляется дама.

Трёт долго.

– Ну, хватит уже, до дыр протрёте. Зачем это вам понадобилось полировать мой ноготь? – спрашивает дама.

– А вот посмотрите. Ну, как?

Дама взглянула на указательный палец правой руки. Ноготь сиял, словно на него был наложен бесцветный лак.

– Нравится? – заглядывает ей в лицо продавец. – Так будете ходить две недели.

– А потом что, палец отвалится? – пугается дама.

Продавец смеётся:

– А потом придёте в наш отдел покупать вот этот набор для маникюра, – он снимает с полки большую, великолепно оформленную коробку. – Он хоть и дорогой, но уверяю вас, вы будете очень довольны.

ИЗ МАГАЗИНА САНТЕХНИКИ

Корреспондент прохаживается по магазину с микрофоном в руках:

– Чего тут только нет для того, чтобы пребывание на кухне было приятным, – вещает он. – Вот посмотрите – одних только смесителей для мойки около двадцати видов. И такие… – показывает он на смеситель с короткой ручкой, – и такие… – пробует он вращать длинную ручку. – Подойдём к продавцу.

– Ну, как, покупатели довольны вашей продукцией?

– Да вроде не жалуются, – отвлекается продавец от покупателя, которому упаковывает как раз смеситель с длинной ручкой.

Корреспондент переключает своё внимание на покупателя и спрашивает его:

– Вы покупаете смеситель для себя или в подарок?

– Сейчас уже в подарок. Тот, который покупал на прошлой неделе для себя, был точно такой. Я поставил его у себя на кухне, но приехала тёща, попробовала вертеть вот этот переключатель, – показал он на длинную ручку крана, и ей так понравилось, что она потребовала себе такой же смеситель. Говорит, что испытывает при вращении ручки счастливые воспоминания юности, когда работала крановщицей на башенном кране. Будто бы на кране был похожий рычаг. Я, говорит, когда буду вращать ручку смесителя, каждый раз буду вспоминать молодые свои счастливые дни. Вот покупаю теперь ей подарок к Новому году.

С НАУЧНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ

Корреспондент, как и все собравшиеся в конференц-зале, нервничали. Уже объявили следующего докладчика, кандидата физико-математических наук, профессора Сидоркину, а она всё не появлялась. Наконец, после нетерпеливых аплодисментов учёных, Сидоркина, полная дама в летах, вышла на трибуну.

– Извините, пожалуйста, – начала она своё выступление. – Кто-то позвонил по мобильному, а телефон новый, и я никак не могла сообразить, на что надо нажимать, чтобы ответить. Внучка вчера учила-учила, но очень уж трудно освоить все эти современные премудрости, – призналась профессор Сидоркина.

ИЗ КВАРТИРЫ ЧИНОВНИКА

Накануне Нового года корреспонденту было поручено взять интервью у чиновника в неформальной обстановке. С этой целью корреспондент направился на квартиру служителя общества, и угодил прямо к обеду. Хозяйка усадила его за стол.

– Какова ваша роль мужчины в семье? – приступил к интервью корреспондент.

– Антон Павлович Чехов сказал: «Настоящий мужчина состоит из мужа и чина». Такова, я полагаю, и моя роль в семье, – гордо ответил чиновник.

– Если исходить из этих понятий, – включилась в беседу его весёлая супруга, – тогда настоящая женщина – это жена и щи. Кстати, как вам мои щи? – обратилась она к корреспонденту. – Кажется, сегодня они особенно удались.

ИЗ ВОИНСКОЙ ЧАСТИ

…Милая мама, в заключение своего письма спешу успокоить тебя: я вовсе не голодаю, как ты предполагаешь, потому что ем всё подряд, что ни дадут. А высыпаюсь так сильно, что сплю не каждый день.

РАБОТА ИЛИ ХОББИ

Начальник отдела рекламы Семён Семёныч Находчивый пришёл на работу не в духе. Был он хмур и озабочен. Дело в том, что накануне вечером, когда все сотрудники института уже стали расходиться по домам, директор собрал у себя в кабинете всех начальников отделов и озадачил их весьма неприятным известием. Суть его состояла в том, что в институте якобы обнаружен перерасход фонда заработной платы. Директор поручил начальникам отделов изыскать способы снижения затрат на работников. А уж какие способы – сами, мол, думайте.

Вот Семён Семёныч и не спал полночи, прокручивал в голове один вариант за другим. «В конце концов, как ни крутись, – думал он, – единственный способ сократить расходы на сотрудников – это сократить самих сотрудников. А кого – это уж другое дело. Ладно, потом прикинем», – решил он, немного успокоился, поправил подушку и тут же уснул.

Приехав утром на работу, Семён Семёныч закрылся у себя в кабинете и стал перебирать в памяти всех своих сотрудников, размышляя, кого бы выбрать под сокращение. Долго он ломал голову, но вдруг его осенила, как ему показалось, гениальная идея. «Сокращу-ка я, – решил Семён Семёныч, – тех, кто не очень-то любит свою работу, пусть даже и справляется с ней. А оставлю, кто творчески подходит к делу. Но и этого мало – тем, кто останется, убавлю зарплату. А что? Всё равно не уйдут. Им и так слишком уж повезло в жизни: для них работа – это как бы удовольствие, своего рода хобби. Так за это они ещё и деньги получают… И ведь не стыдно! – распалял себя Семён Семёныч. – Идеальная мысль! – обрадовался он своей сообразительности. – А которым работа – не хобби, а просто работа, те пусть уходят. Так и решим».

Семён Семёныч сразу повеселел, быстро поднялся из-за стола и пошёл в кабинет директора докладывать свою точку зрения в деле экономии фонда заработной платы.

Идея Семён Семёныча Находчивого директору очень понравилась. Он даже решил распространить её на весь коллектив института.

ОГРАБЛЕНИЕ БАНКА

В помещение банка ворвался неизвестный в маске клоуна. Угрожая гранатой, он стал требовать у кассира деньги.

Опешившие поначалу клиенты банка, застыли на своих местах, боясь пошевелиться, и лишь один старичок немножко продвинулся вперёд, пытаясь разглядеть гранату в руке грабителя. Что-то знакомое показалось ему в этом предмете. Уж больно похожа она была на ту, которую он на днях купил своему внуку в соседнем магазине детских товаров. Старичок неожиданно для всех начал кричать на грабителя, требовать, чтобы он сию же минуту выметался из банка. Клиенты банка ничего не понимали и только тревожно переглядывались. Грабитель тоже не ожидал такого поворота, растерялся, бросил гранату на пол, она, естественно, не взорвалась, и ринулся к выходу.

Никто не пострадал. Если не считать старичка, который в порыве гнева побежал, размахивая тростью, за грабителем, но, споткнувшись о ступени банка, упал. Но и он пострадал не сильно.

ВЕЧЕРНЯЯ СКАЗКА

Перевод с английского

За окном спускались сумерки. В камине мерцали раскалённые угольки, окрашивая гостиную мягким, слегка колеблющимся, светом. В комнате было тепло и уютно.

Эндрю, одиннадцатилетний мальчик, сидел в уголке дивана и рассматривал подарки, которые подарили ему на день рождение родители и только что распрощавшиеся с ним друзья. Он вынул из футляра великолепный перочинный ножик, примерил ключик к игрушечной заводной машинке, покрутил во все стороны самолёт, моторную лодку, открыл коробочку с чудесным набором цветных карандашей.

Мама домывала на кухне посуду, когда часы пробили десять. Она вытерла полотенцем руки и вошла в гостиную.

– Эндрю, пора ложиться спать, – сказала она.

– Мамочка, можно я ещё немножко порассматриваю подарки, чуть-чуть? Или нет, я, пожалуй, лучше помечтаю.

– О чём же ты будешь мечтать?

– О, если б я только имел миллион фунтов…

– Для чего они тебе? – недоумевала мама.

– Я бы купил настоящую моторную лодку, большой автомобиль, как у тёти Джейн, и потом бы путешествовал по всему миру. Я был бы самым счастливым из всех мальчишек мира.

Мама подсела к сыну на диван.

– Я не думаю, что деньги могут сделать человека по-настоящему счастливым, – сказала она, и лицо её приобрело задумчивое выражение.

– А я уверен, что для счастья нужно много денег, – сказал Эндрю. – Счастья без денег не бывает, а с деньгами человек может иметь всё, что захочет.

– Не знаю, Эндрю. Я никогда не имела миллион фунтов, и не уверена, что распознала бы счастливого человека, если б увидела его… Знаешь что, я тебе, пожалуй, расскажу старинную сказку. Когда я была маленькой, мне рассказала её моя мама – твоя бабушка. Но, может быть, она и тебе уже тоже рассказывала?

– Нет, я что-то не помню. Пожалуйста, расскажи мне эту сказку.

– Ну, тогда слушай.

Однажды, в далёкой стране жил король. Он сильно заболел. К нему приходили доктора, но никто не мог вылечить его. Ему становилось всё хуже и хуже. В конце концов, позвали знаменитого доктора из другой страны. Он пришёл к королю, посмотрел на него, и лицо его помрачнело. Печальным голосом доктор сказал:

«Ваше величество, на свете есть только одно, что может исцелить вас».

«Что же это?» – спросил король.– «Только скажите, и я отдам вам всё, что пожелаете».

«Вы должны поспать одну ночь в рубашке счастливого человека!»

На следующий день король позвал двух своих главных слуг и послал их гонцами отыскать такого счастливого человека, и когда они найдут его, вернуться назад с его рубашкой.

И вот поехали гонцы разыскивать счастливого человека.

Сначала они отыскали самого богатого человека города, купца, корабли которого развозили товар по всему миру, и спросили, счастлив ли он.

«Счастлив?!» – воскликнул купец. – «Как я могу быть счастлив, когда никогда не знаю, не случится ли завтра с моими кораблями какого-нибудь несчастья: не сядут ли они где-нибудь на мель, не разобьются ли в шторм о скалу.

Как я могу быть счастлив, когда в любой момент грабители могут ворваться в мой дом и похитить всё, что я нажил за всю свою жизнь. Как человек может быть счастлив со всеми этими волнениями?!»

Королевские гонцы покинули купца и направились к главному министру короля, самому могущественному после короля человеку в стране.

«Ты счастливый человек?» – спросили они.

«Не говорите глупости», – ответил министр. – «Я весь в заботах о безопасности нашей страны: кругом враги, которые чуть ли не каждый день затевают козни и вынашивают коварные планы, чтобы ослабить нашу страну. А этот злодей Джонсон только и ждёт удобного момента, чтобы отстранить меня от власти. Рабочие постоянно требуют повышения зарплаты, а богачи только и думают, как бы не платить налоги. Как вы думаете, может главный королевский министр быть счастливым человеком?!»

Королевские слуги направились дальше, разыскивать по стране счастливого человека. Искали они везде: и высоко в горах, и в полях, и у рек, но нигде не могли найти. Ни один человек не сказал им, что он счастлив.

Пришлось гонцам возвращаться назад во дворец короля. Они были уверены, что король приговорит их к смерти за то, что они так и не нашли в стране счастливого человека, не принесли королю рубашку, которая могла бы его исцелить. Шли они по дороге усталые, жалкие, в скверном настроении. И тут увидели они нищего, сидящего у дороги возле разведённого костра. Он жарил на сковороде сосиски, и пока готовил себе ужин, напевал какую-то весёленькую песенку.

Гонцы переглянулись: «Неужели они нашли того, кого так долго искали?» – подумали они, подошли к нищему, и один из них сказал:

«Твой голос звучит очень весело, мой друг».

«Конечно, – ответил нищий, – ведь я счастливый человек!».

Гонцы не могли поверить своим ушам. В один голос они воскликнули: «Дай нам свою рубашку!»

Нищий расхохотался:

«Мне жаль, джентльмены, – сказал он, – но у меня нет рубашки».

– О, мамочка, какая интересная сказка! – воскликнул Эндрю.

– А теперь спать, – сказала мама, – завтра тебе рано вставать

в школу.

МАЛЕНЬКОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ

Когда возраст Юрия Сергеевича постепенно стал приближаться к пятидесяти, он стал замечать за собой какую-то рассеянность, расконцентрированность мыслей, что ли. То оставит на прилавке покупку, за которую уже заплатил; то не помнит, куда положил перчатки и долго их ищет; то ещё на чём-нибудь себя поймает. Раньше он не придавал этому значения. Ведь и сыновья его иногда что-то забывали сделать, без конца теряли свои вещи.

Но, одно дело быть рассеянным в молодости, на это человек обычно не обращает внимания, а другое – в старости, когда рассеянность непременно связываешь с возрастом. И не дай бог пожаловаться: «Эх, опять забыл туда-то сходить или что-то сделать». Молодые-то махнут рукой и скажут: «Не бери в голову, в другой раз сделаешь». А вот иной пожилой человек, не задумываясь, что может обидеть, сочувственно произнесёт: «Да, это уже старость».

Всё это пугало Юрия Сергеевича, лишний раз напоминало, что не за горами маразм.

А тут случился с ним и вовсе курьёзный случай. Возвращался он как-то с работы домой. Вдруг видит – идёт навстречу женщина, ну до того знакомая, как будто их что-то тесно связывает. И лицо у неё ну прямо как родное. Судорожно стал он припоминать, откуда так хорошо знает её. По работе, что ли, знаком? Вроде бы нет у них на заводе таких миловидных сотрудниц, в основном мужчины работают: механики, техники, такелажники. Может быть, это жена кого-нибудь из его друзей или родственников? Мозг быстро процедил всех жён – нет, всё не то.

А она движется навстречу, всё ближе и ближе подходит. Задумчивая такая, под ноги смотрит, чтоб в лужу не наступить. Ну вот, совсем близко уже. Не вежливо будет пройти мимо очень знакомого человека и не поздороваться. Потом, когда вспомнишь, кто это был, стыдно станет. Да и она может обидеться, что проигнорировал, даже не взглянул на неё.

Юрий Сергеевич решился всё же поприветствовать женщину.

– Здравствуйте, – сказал он

Она вздрогнула от неожиданности, удивлённо посмотрела на прохожего.

– Как поживаете? – спросил Юрий Сергеевич.

– Хорошо, – растерянно улыбнулась женщина.

– Как семья, дети? – почему-то ему показалось, что у этой женщины есть дети.

– Растут. Спасибо. Всё хорошо, – опять улыбнулась женщина, явно желая поскорее уйти. – Извините, я спешу на работу, – сказала она, и, обходя лужи, направилась дальше.

Женщина никак не помогла понять, кто бы это мог быть. Пристал к ней на улице, про детей спрашивает. Значит знает, что у неё дети есть. И лицо очень знакомое. Она была в полном недоумении, заинтригована, кто же это был. Может быть, тайный влюблённый, который взял на заметку её, одинокую женщину, да не знает, с какого края подойти, чтобы познакомиться…В конце концов она пожала плечами и решила: «Чудной какой-то».

Тем временем неотвязная мысль сверлила Юрия Сергеевича. Как ни силился, он не мог припомнить, где видел эту женщину. Он убеждал себя, что вот если сейчас не вспомнит, то это будет означать, что процесс старения входит в свою прогрессирующую стадию. Он всё шёл и шёл, напрягая мозги. В конце концов, они устали и переключились на житейские проблемы:

«Жена наказала купить хлеба. Ну, вот опять эта забывчивость: хлебный магазин был по пути, да он прошёл мимо. Надо возвращаться».

Юрий Сергеевич повернул назад, дошёл до магазина, и когда приблизился к прилавку… о чудо! За прилавком он увидел продавщицу, с которой только что затеял эту глупую беседу на улице.

Продавщица с деловым видом отпускала кому-то хлеб. Когда Юрий Сергеевич подошёл к ней, она рассеянно посмотрела на него, спросила: «Вам что?». Потом, узнав в покупателе «странного мужчину», оцепенела.

Юрий Сергеевич поспешил развеять недоразумение, и, чтобы всё поставить на свои места, признался, что там, на улице, вероятно, обознался, принял её за другую женщину.

У продавщицы отлегло от сердца, она даже обрадовалась, что всё прояснилось. И когда покупатель ушёл, подумала: «Меньше надо болтать за прилавком с напарницей Клавкой, а то уже вся округа знает о её семейном положении».

Юрий Сергеевич вышел из магазина с хлебом в сумке и с лёгким сердцем, успокоенный собственными размышлениями:

«Конечно же, когда чуть ли не каждый день покупаешь хлеб в этом магазине, образ продавщицы невольно мог отразиться в памяти; но не запомниться, как что-то важное. Что ж тут удивительного?!»

НОВОГОДНЯЯ ЯРМАРКА

Снег валил крупными влажными хлопьями, залепляя глаза прохожим, оседая на стёклах автомобилей, засыпая дороги и устраивая многокилометровые пробки. В такую промозглую погоду хочется зайти в какое-нибудь тёплое многолюдное место, где можно увидеть что-нибудь приятное. И таким местом для некоторых жителей столицы в последних числах декабря стала Новогодняя ярмарка. Она располагалась в уютном помещении с раздевалкой, туалетом, автоматом по продаже чая, кофе, горячего шоколада. Была там и охрана; пожалуй, единственные мужчины, которых можно было увидеть на ярмарке. Это не значит, что другим мужчинам вход на ярмарку был запрещен. Совсем нет. Ведь и для мужчин было много товаров. Но, то ли мужчины не любят делать покупки, то ли по каким-то другим непонятным причинам, их на ярмарке было буквально несколько человек. Да и те ходили в сопровождении жён, которые, казалось, силком притащили своих мужей, чтобы купить им новый костюм, свитер или рубашку.

Тем свободнее и непринуждённее чувствовали себя на ярмарке все остальные дамы. Ярмарка для них была местом отдыха. Она давала возможность обновить свой гардероб, закупить новогодние подарки родным. А товары на ярмарке были качественные, в основном отечественного производства. Сначала они совершали первый круг, приглядываясь к товару, запоминая, что где находится. Потом шли по второму кругу, уже тщательно оценивая понравившиеся вещи, торгуясь, примеривая их. И хотя кругом были примерочные кабины, мерили прямо у прилавка, чтобы окружающие могли посоветовать с выбором; и они это с удовольствием делали. В придачу к купленной вещи продавец выдавал лотерейные билеты. Их количество зависело от стоимости покупки.

А затем, в определённый час, проводилась лотерея. Участники усаживались вокруг небольшого подиума, по которому в преддверии лотереи манекенщицы, отобранные из продавцов, демонстрировали одежду, взятую с разных стендов. Манекенщиц было трое: две высокие девушки, худенькие, как статуэтки; на них платья, юбки, кофточки, украшения смотрелись одинаково красиво. Третья была тяжеловата, но, копируя своих лёгоньких коллег, она также резко останавливалась, выставляя вперёд то одно бедро, то другое; так же, как и две другие, глядела отрешённым взглядом куда-то в беспредельную даль. Зрители восторженно хлопали.

Но вот, наконец, показ моделей закончился. Эта третья манекенщица сгребла в кучу все наряды, которые только что были представлены на суд публики, и понесла их опять на стенды. После показа моделей ей, вероятно, стало жарко, и она решила скинуть блузку. Впрочем, на это никто не обратил внимания, кругом были только женщины. А охранники, казалось, уже давно ко всему привыкли.

Наконец началась лотерея. Распушив веером билеты, дамы внимательно вслушивались в называемые ведущей номера, сравнивали с номерами на своих билетах. Настроение у всех было приподнятое, ведь перед Новым годом подарки были хорошие, и все надеялись что-нибудь получить. То и дело кто-нибудь подходил то за шоколадкой, то за кремом, то за набором ароматных специй или за каким-нибудь полезным приспособлением для кухни. Наконец, ведущая сообщила, что разыгрывается главный, но не последний Новогодний приз: бутылка шампанского и коробка конфет. Молодая дама, выигравшая этот приз, была счастлива. Она так чудесно провела сегодняшний день: приобрела две модные кофточки, да ещё и получила такой приятный подарок от устроителей ярмарки.

А вот и самый последний приз: косметический набор известной французской фирмы с правом обладательницы счастливого билета сделать макияж тут же, на глазах у всей публики. Ею оказалась дама лет 70; она бодро вскочила со стула и поспешила за подарком. Почти одновременно с ней с другой стороны подиума, откуда ни возьмись, появились два косметолога в розовых халатиках и с высоким стулом в руках. Они усадили даму на стул и стали смывать с её лица, как выразилась уже другая ведущая – специалист по наведению макияжа, «её непутёвую раскраску». Дама, сидя на высоком стуле с подарком в руках, словно королева на троне, была горда выпавшим на её долю счастьем. Почти вся краска с её лица была удалена, не поддавались только губы. Косметологи тёрли их влажным тампоном, и они вслед за тампоном ходили из стороны в сторону: туда-сюда, туда-сюда; и всё равно помада не смывалась.

– Чем это вы их так накрасили? – начали уже волноваться косметологи.

Но дама ничего не могла ответить и только мычала.

Чтобы как-то заполнить непредвиденную заминку, ведущая на ходу придумывала рассказ о пользе косметики:

– Я сегодня утром посмотрела по Интернету, что пробки на дорогах 10 баллов и решила ехать не на машине, а в метро. И что я увидела?.. Уйма ненакрашенных женщин. «Как им только не стыдно так ехать», – подумала я. – «Сидят в общественном месте и не накрашены. А потом удивляются, что мужчины не обращают на них внимания».

Тяжеловесная манекенщица, тем временем, вернув на стенды одежду, возвращалась через подиум к себе в раздевалку. То, что она не то, чтобы не накрашена, но даже и одета только наполовину, никого не удивило. Все взоры были устремлены на хозяйку счастливого билета. Старая помада с её губ, наконец, была удалена. Морщинки на лице чудесным образом сами собой разгладились, глаза заблестели. И теперь началось самое главное – наведение макияжа. Он должен быть, как комментировала ведущая, в полном соответствии с возрастом. И, действительно, он был великолепен: нежный, пастельных тонов. Лицо дамы преобразилось, посвежело, засияло счастьем. И не только благодаря макияжу, а главным образом, благодаря тому вниманию, которое совершенно случайно, по лотерейному билету, выпало ей в этот снежный, ненастный, предновогодний день.

2. НОВЕЛЛЫ

У МОРЯ

Разлука убивает слабое чувство и разжигает страсть, подобно тому, как ветер тушит свечи и раздувает костёр.

Ф. Ларошфуко

Весь день дул сильный ветер. Дул с моря, унося белоснежные мелкие песчинки прибрежной полосы к дюнам. Все ещё по-летнему жаркое солнце уже не согревало тех, кто находился близко к морю. В конце июля такая погода на Балтике – обычное явление. В это время заканчивается курортный сезон, пустеют пляжи. Лишь немногие смельчаки решаются окунуться в море. Оно уже успело остыть, и купаться в нём – скорее проверка на прочность, нежели удовольствие.

Едва ноги касаются воды, плечи, а за ними и всё тело тянутся вверх, подальше от обжигающих барашков. Ты оглядываешься назад, словно спрашивая у берега, стоит ли подвергать себя такому испытанию, может ещё не поздно отступиться, повернуть назад. Но берег безмолвен, и какое-то необъяснимое чувство, сродни жажде преодоления, влечёт тебя в море. Вздохнув поглубже, как будто собираясь совершить очень важный для себя поступок, ты бросаешься в волну, отдаёшь своё тело во власть неласкового Балтийского моря. Через несколько мгновений конвульсивные движения постепенно сглаживаются, становится даже приятно. Волна качает тебя вверх-вниз, и ты наслаждаешься неожиданно появившейся бодростью, гордишься своей отвагой. Но надо выходить на берег, а значит снова подставлять незащищённое тело под взбалмошные порывы ветра. От него хочется бежать, завернуться в махровое полотенце, как следует растереться. А как уютно становится потом, когда надеваешь на ещё влажное, приятно горящее тело сухое белье, натягиваешь шерстяной свитер. Тут уж море и ветер не страшны. Сидя на скамеечке или качаясь на качелях, установленных вдоль пляжа, ощущаешь, как интенсивно пульсирует здоровая кровь, и в каком-то блаженном умиротворении наблюдаешь за набегающими то и дело на берег, тихо шуршащими по песку волнами.

В конце курортного сезона много своих прелестей. К тому времени на пляжах просторно и спокойно, нет суматохи и разноязыкого гвалта, воздух прохладен и оттого кажется особенно живительным. Вечерами многие любят гулять вдоль берега. Можно даже пройти босиком по той влажной полоске белого песка, которая отделяет море от суши. Время от времени рождающаяся неизвестно за сколько километров от берега и стихающая у ног волна омывает щиколотки и уходит назад в море, оставляя в душе ощущение счастья и покоя, а на песке чуть заметные углубления, которые тут же выглаживаются следующей волной.

В отличие от пляжа в городе по-прежнему многолюдно и оживлённо. Как и в разгар курортного сезона, с утра и до позднего вечера по уютным улочкам Паланги прохаживается пёстро одетая публика. Сюда не доходят порывы ветра, дующие с моря; от них город защищён широкой полосой пышного прибрежного парка; разогретые солнцем мостовые щедро делятся своим теплом с отдыхающими, а цветение старых могучих лип наполняет воздух такой таинственной силой, что хочется глубже дышать, полнее жить.

Днем люди просто гуляют по городу, заглядывают в многочисленные магазинчики, заходят в кафе, завлекающие ароматом кофе и вкусными пирожными. Вечерами выстраиваются очереди за билетами в кино, на концерты, звуки музыки манят потанцевать. Но всё же сильнее всего в вечернее время притягивает к себе приморский парк. Тут к запаху цветущих лип примешивается чуть резковатый аромат жасмина, и ты уже не знаешь, где находишься: всего лишь в отпуске или давно в раю. Отдыхающие гуляют в парке чинно, не спеша, разглядывают друг у друга курортные наряды. Все тропинки парка ведут к морю, и редко кто не пользуется возможностью ещё раз взглянуть на разбушевавшиеся к вечеру волны, освежиться их брызгами.

Каждый вечер приходила Вероника на берег подышать морским воздухом. Она стояла на пирсе, вглядываясь в даль, подставляя уже успевшее посвежеть лицо мельчайшим брызгам, на которые разбивались волны об опоры пирса. Она наслаждалась полной свободой, тем, что наконец-то вырвалась из тисков Москвы с её всегдашней спешкой, изматывающими столкновениями тел на улицах и характеров на работе. Вот уже четыре года после окончания института работала Вероника в солидной фирме, но не чувствовала ничего, кроме обязанности трудиться как средства заработать деньги на жизнь. Да и личная жизнь всё никак не устраивалась…

Вероника обладала довольно привлекательной внешностью. Особенно она гордилась своими тёмными пышными волосами, которые она чаще всего собирала в узел на затылке, отчего голова казалась маленькой и аккуратной. Слишком развитые плечи из-за увлечения теннисом не портили её стройной фигуры, а скорее придавали ей спортивность. И всё же она пока оставалась одна. С одной стороны это тревожило Веронику, а с другой – что ж делать, если не встречается ей пока тот единственный, который мог бы покорить её сердце. Но в последнее время одиночество всё больше тяготило её.

Здесь же, на берегу моря, вся накопившаяся в городе усталость и неудовлетворенность куда-то рассеивались. Здесь рядом была стихия, она не подчинялась законам общества и Вероника хотела слиться с ней воедино, ни о чём не думать, ни о чём не сожалеть. И только одно сейчас не давало ей покоя, наполняло сердце блаженством и болью одновременно… На днях в кафе, недалеко от приморского парка у неё произошла удивительная встреча. С чашечкой кофе в руке к столику, за которым сидела Вероника, подошёл молодой человек и с сильным литовским акцентом спросил, свободно ли место напротив; сел и, погрузившись в свои мысли, стал размешивать сахар. Вероника, воспользовавшись отрешённостью молодого человека, посмотрела на его лицо и не могла оторвать глаз – настолько оно было привлекательно. Светлые, коротко подстриженные волосы, некрупные голубые глаза, прямой нос, крепко сжатые губы. Мужественность черт удивительным образом контрастировала с нежным загаром лица и шеи, проглядывающей в расстегнутом вороте рубашки. Веронике не раз приходилось видеть по-мужски красивых, здоровых парней, но всё это было большей частью либо в кино, либо в какой-нибудь спортивной передаче по телевидению. В реальной жизни её всегда удивляло, почему это мужчины, едва им переваливало за тридцать, сразу обрастают жирком, становятся вялыми, словно успевшими устать от жизни. И может быть поэтому она так удивилась внешности неожиданно подсевшего к ней за столик парня.

– Что вы так смотрите на меня? – вдруг услышала Вероника и оторопела.

Задумавшись, она и не заметила, что парень, перестав размешивать кофе, положил ложечку на блюдце, и теперь открытый взгляд его был устремлен на Веронику.

– Извините, – смутилась она и опустила голову, потом опять взглянула на него. – Мне показалось, что вы чем-то обеспокоены…

Парень ухмыльнулся, как будто хотел сказать:

«Может быть. Только никого это не касается».

Веронике хотелось поскорее допить кофе и уйти, но она всё медлила. Она знала, что если сейчас уйдёт, то уже вряд ли когда-нибудь увидит приглянувшегося ей литовца. Несмотря на отчуждённый взгляд, каким он окинул Веронику, ей хотелось общения. Но как это сделать? А парень всё смотрел на неё, и Вероника была почти уверена, что он заметил её замешательство и теперь наслаждается этим.

«Нет, надо встать и уйти»,– решила она и уже нащупала на коленях сумочку, как вдруг услышала:

– Вы здесь отдыхаете?

– Да,– одновременно испугалась и обрадовалась Вероника.– … Вы тоже?

– Н-нет,– чуть помедлив, произнес парень.– Я здесь в командировке.

– Позавидовать можно таким командировкам,– улыбнулась Вероника, обрадовавшись, что всё же удалось завязать разговор.

– Нечему завидовать,– вдруг буркнул литовец и стал подниматься из-за столика.– Всего вам доброго,– сказал он на прощание и направился к выходу.

Вероника смотрела ему вслед. Ей хотелось крикнуть, задержать парня хоть на миг. Она не понимала, что с ней происходит. Ей казалось, что до сих пор она находилась в дамском обществе или в обществе полу-мужчин – полу-сотрудников, и только теперь вдруг встретила настоящего мужчину: сильного, умного, красивого… Она смотрела на удаляющуюся высокую, пропорционально сложенную фигуру и чувствовала такую тоску, какую, пожалуй, не испытывала ещё никогда.

«Нет, этот не для меня,– чтобы хоть немного утешиться, внушала себе Вероника,– Куда мне до него. Вон, какой красавчик, да у него, наверное, пруд пруди девиц. И не любят они русских, стараются своих держаться…»

И вот сейчас, стоя на пирсе, ёжась от морской прохлады, она снова вспомнила так взволновавшую её тогда встречу в кафе. Волна глубокой нежности к незнакомому, в сущности, человеку в один миг накатилась на Веронику, обдав дурманом горечи и надежды, унося рассудок от реальности невозможного к нереальности желаемого. За всё время, что она жила у моря, у неё не было подобных встреч. Публика сюда приезжала в основном семейная, и завязать знакомство со сверстниками не представлялось возможным. На танцы Вероника не ходила: во-первых, потому что была одна, а во-вторых, считала, что вышла из того возраста, когда можно с отрешённым видом прыгать как попрыгунчик. Правда, в городе были танцы и для людей постарше. Проходя как-то раз мимо такой танцплощадки, она из любопытства заглянула внутрь слабо освещенного деревянного строения и увидела такую картину: оркестр играл медленную мелодию, под неё степенно танцевало совсем немного престарелых пар. Вероника поспешила поскорее уйти от этого тоскливого места. Ей почему-то было жаль этих людей. Тем более, будто специально для контраста, рядом с этой танцплощадкой была другая, на которую валом валила толпа молодёжи. Парни и девушки стекались по узким улочкам города, оживляя его яркими красками своих нарядов, смехом, оживленным разговором. На этой площадке царил свой стиль: праздничность и раскованность. Танцплощадка была большая, освещённая ещё не потухшей голубизной небес. Вокруг неё дежурила милиция, а изнутри раздавалась зажигательная музыка и смех. В определенные моменты все хором что-то кричали на литовском языке, в такт музыке хлопали в ладоши. Одним словом здесь царило веселье. Но и это всё было не для Вероники. Посидев немного на лавочке возле входа, она уходила. Ей страстно хотелось быть похожей на этих ребят, но перебороть себя она уже не смогла бы.

На пирсе становилось прохладно. Вероника, стараясь прогнать угнетавшие её мысли, сошла к морю. Она шла по песчаному пляжу, слушая шум прибоя, наслаждаясь лёгкостью, с какой тут дышалось. Совсем замерзнув, она, было, повернула назад, чтобы идти домой, как вдруг… она скорее интуитивно почувствовала, чем увидела наяву. Пристально вглядывалась она в приближающийся силуэт и не могла понять: кажется ей, оттого, что часто думает, или это действительно он.

Парень шёл по самому краю берега, покуривая. Издали казалось, что он ступает прямо по воде. Когда силуэт стал ближе, у Вероники отпали все сомнения: это был он. Первой, острой, как молния, мыслью было свернуть в сторону, уйти. Но тогда грош цена всем её печалям, всем надеждам и сомнениям. Ведь в глубине души она только и надеялась на нечаянную встречу, и упустить такой случай было бы непростительно. Дрожа, Вероника решила идти вперёд, а там… будь что будет.

Пляж почти опустел. Лишь немногие, накинув на себя тёплые вещи, прогуливались по берегу или сидели на скамейках, любуясь закатом. Несколько смельчаков с загорелыми мускулистыми фигурами с разбега бросались в воду. Вероника не представляла, что делать, когда они поравняются. Поздороваться? Но тогда она может оказаться в глупом положении… А вдруг он не узнает её… По мере того, как сокращалось расстояние, паника всё нарастала. И когда они оказались настолько близко, что она могла разглядеть лицо парня, Вероника увидела, что оно, как и в тот раз в кафе, было рассеянным и серьёзным. Поравнявшись, робея, но, собрав всё своё мужество, Вероника выдавила:

– Добрый вечер.

Парень опешил, машинально ответил: «Здравствуйте», потом, внимательно всмотревшись в девушку и, вероятно, узнав знакомые черты, сказал:

– А мы ведь где-то с вами уже виделись…

Знакомая интонация с сильным акцентом наполнила сердце Вероники тёплой радостью.

– Да, но вы, наверное, не помните,– сказала она.– Мы сидели за одним столиком в кафе.

– Да-да. Сейчас вспоминаю,– ни то, действительно вспомнив, ни то для приличия, сказал парень.– Дышите морем?– после некоторой паузы добавил он.

Вероника улыбнулась про себя: «Как хорошо он сказал – дышите морем. Иначе и не назовешь её вечерние прогулки».

– Да, я люблю вечером пройтись по пляжу.

– Холодно только, не юг здесь.

– Здесь не так жарко, как на юге, да и людей меньше, спокойнее как-то.

– Может быть, не знаю. Никогда не приходилось отдыхать на юге. И, по правде говоря, не тянет. Что же мы стоим,– заметил парень,– вы ведь шли к выходу. Пойдёмте, мне тоже пора.

Некоторое время они шли молча. Парень докурил сигарету, аккуратно бросил окурок в урну и, чтобы поддержать прерванный разговор, спросил:

– Ну, как, вы довольны отдыхом?

– Да, очень,– обрадовавшись, что на эту тему можно говорить долго, ответила Вероника.– Мне здесь нравится всё: море, дюны, что на каждом шагу кафе, и, знаете ещё что?

– Что же?

– Мне здесь нравятся улицы. Они такие чистые. Их, кажется, убирают сами жильцы?

– Да, здесь так принято.

– А дома…– продолжала Вероника.– Какие они аккуратные и все разные. И возле каждого дома настоящие ковры из живых цветов, это так удивительно. Я в одном палисаднике даже озеро видела, маленькое, конечно, но с берегами из камней и цветов. И в нём плавали настоящие лилии…

Вероника могла бы ещё долго рассказывать спутнику про свои впечатления, связанные с отдыхом, но заметила, что он как будто и не слушает её. Она вспомнила, как кто-то перед её поездкой в Палангу говорил ей, что прибалты – народ холодный, степенный, им не понятны бурные эмоции. Веронике стало неловко за свою болтовню, и она умолкла. Так молча они и вышли в город.

Этот стройный, спортивного вида парень в светлых брюках, в рубашке в нежную розовую полоску с расстёгнутом воротом и с завёрнутыми рукавами явно волновал Веронику. Ей нравилось, что он не рисуется, держит себя просто, но с достоинством. Она инстинктивно чувствовала в нём внутреннюю цельность, какая была присуща и ей. Импонировало, что, несмотря на свою неразговорчивость, он был мягок и вежлив.

Вероника бичевала себя в душе, что такая легкомысленная, говорит о всяких пустяках, всё только порхает. Вот и допорхалась: все её подруги повыходили замуж, некоторые, правда, уже успели развестись, а она всё одна. Вероника начала уже впадать в панику. На работе мужчины были либо женаты, либо, как ей казалось, какие-то примитивные, при этом с высоким самомнением. Вероника уже готова была влюбиться просто так, без каких-либо дальних прицелов, по крайней мере, чтобы хотя бы появился интерес ходить на работу, но и это не получалось. А где ещё познакомишься? В театре, кино – весьма проблематично. В туристических походах, куда Вероника отправлялась каждое лето, были, как правило, одни женщины. Единственное место, где в любое время можно было увидеть скопище мужчин – это винные магазины да пивные ларьки. Но этих существ с удивительно похожими физиономиями как-то трудно было назвать мужчинами. Это была уже особая порода людей. И всё же были, конечно, у Вероники знакомства, но все они, как правило, заканчивались непониманием и скорым расставанием, после которых Вероника обычно чувствовала необыкновенное облегчение.

Но сейчас, идя по городу с этим неразговорчивым литовцем, она ощущала в себе невиданный переворот. Ей впервые не хотелось отпускать парня от себя – быть рядом с ним как можно дольше. Всё это было ново для неё и необычно. Может быть оттого, что раньше ухаживали за Вероникой, навязывая ей свою волю, а теперь… Нет, такого состояния она ещё не испытывала. Её явно влекло.

Они шли рядом и молчали. Оба не знали, о чём говорить, не находили тем. Тут Вероника вспомнила, что даже не знает имени своего спутника. Она спросила:

– Как вас зовут?

– Андрюс,– чуть заметно наклонил свою красивую голову парень– А вас?– поинтересовался он в свою очередь.

– Вероника.

– У вас красивое имя, необычное,– улыбнулся Андрюс.

– Меня бабушка так назвала, родителям всё некогда было. Пока выбирали, бабушка и подсуетилась,– весело рассказывала Вероника.

Андрюс с любопытством и нескрываемым удовольствием слушал её. Его удивляла доверчивость, с какой она излагала едва знакомому человеку свои семейные подробности, нравились её выразительные карие глаза, красивые волосы с завитками на висках.

Перебросившись ещё несколькими фразами, они уже знали друг о друге то самое необходимое, за что можно было зацепиться, чтобы вести непринужденную беседу. Андрюс был приятно удивлён, что вот она москвичка, а нет в ней ни капли кичливости и заносчивого высокомерия, которые, по сложившемуся мнению, почему-то обязательно должны быть присущи жителям столицы. Они, несомненно, много ближе к духовным ценностям, чем люди других городов. Андрюс прекрасно знал, что большинство и не пользуется этим, но доступность всего того, о чём лишь мечтают многие жители периферии, может легко утвердить в сознании фальшивое превосходство. В Веронике ничего такого не было, лишь естественность и простота. И только плохое владение русским языком немного сковывало Андрюса, мешало разговориться. Кроме того, обладая несколько сентиментальным характером, он боялся и постоянно следил за тем, чтобы его «слабость» не была замечена окружающими, это тоже стесняло его. Может быть поэтому он и показался Веронике суровым и неприступным. Но сейчас, несмотря на то, что характер Андрюса всё ещё был скрыт от Вероники пеленой настороженности и недоверия, она уже чувствовала его мягкую и деликатную натуру.