Глава II
МАЛЬЧИК ПОСПЕШИЛ УБЕЖАТЬ в хлев, чтобы там приняться за поиски гнома.
В хлеву были только три коровы. Однако, когда мальчик вошёл к ним, они подняли такой гвалт, словно их было три десятка.
– Му-у, му-у, му-у! – мычала Майская Роза. – Хорошо ещё, что на свете есть справедливость.
– Подойди только! – говорила Жёлтая Лилия. – Уж потанцуешь на моих рогах!
– Подойди, подойди! Сам узнаешь, как мне приятно было, когда ты давал мне пинка в бок деревянным башмаком, – говорила Звёздочка.
– Иди-ка сюда! Я рассчитаюсь с тобой за то, что ты запихивал мне ос в ухо, – кричала Жёлтая Лилия.
Майская Роза была старше и умнее остальных и сердилась больше всех.
– Подойди-ка! – говорила она. – Я отплачу тебе за то, что ты вытаскивал у матери скамеечку, на которой она сидела, когда доила меня; за то, что ты подставлял ножку, когда она шла с ведром молока, и за все слёзы, которые она пролила из-за тебя.
Мальчик хотел сказать им, что раскаивается в своём дурном поведении и теперь исправится, если только они укажут ему, где найти гнома. Однако коровы не слушали его и громко мычали. Он стал бояться, чтобы какая-нибудь из них, сорвавшись с привязи, не кинулась на него, и потому поспешил уйти из хлева.
Мальчик был в полном отчаянии. Он ясно видел, что никто во дворе не поможет ему искать гнома, да и сам гном, если он его отыщет, едва ли сжалится над ним.
Он влез на широкий каменный забор, окружавший ферму и обвитый плющом и жимолостью. Там он сел, размышляя, что делать, если ему не удастся вернуть себе человеческий облик. То-то удивятся отец с матерью, когда возвратятся из церкви! Да, все будут поражены.
Ах, как страшно было об этом думать! Уж лучше, чтоб его не видел ни один человек. Что за горе! Нет на всём свете более несчастного существа! Теперь он уж не человек, а заколдованный карлик.
Он стал понемногу понимать, что значит перестать быть человеком. Он лишился всего, он уж не может играть с другими мальчиками, не может унаследовать фермы своих родителей, и никогда ни одна девушка не согласится выйти за него замуж.
Мальчик взглянул на своё жилище. Это был маленький деревянный домик с выбеленными стенами и высокой, крутой соломенной крышей, которая как будто вдавливала его в землю. Но как всё ни было скудно и бедно, а в его глазах представлялось недосягаемой роскошью. Теперь на лучшее жильё, чем ямка под полом, он не мог и рассчитывать.
Погода была великолепная. Кругом всё цвело, благоухало и пело. Он думал, что небо ещё никогда не было таким синим, как в тот день. Вот показались перелётные птицы. Они возвращались из чужих краёв, пролетели над Балтийским морем и направлялись дальше, к северу. Тут были птицы разнообразных пород, но мальчик знал лишь диких гусей, которые летели двумя длинными вереницами, сходившимися клином.
Уже многие стаи гусей пронеслись мимо. Они летели высоко, но мальчик слышал, как они восклицали:
– Мы держим путь к высоким горам! Мы держим путь к высоким горам!
Увидев домашних гусей, бегавших по двору, дикие гуси спустились ниже и стали звать:
– Полетим с нами! Полетим с нами! Мы держим путь к высоким горам!
Домашние гуси невольно подняли головы и стали прислушиваться. Некоторые из них ответили:
– Нам и здесь хорошо! Нам и здесь хорошо!
Как уже говорилось раньше, день был чудный, воздух был свежий и лёгкий, так что лететь было очень приятно, и, по мере того как пролетали новые стаи, домашние гуси приходили во все большее возбуждение. Иногда они принимались хлопать крыльями, как будто сами хотели взлететь, но каждый раз одна старая гусыня останавливала их словами:
– Не безумствуйте! Лететь с ними – значит, на голод и холод.
Однако один молодой гусь не остался равнодушным к призыву.
– Если пролетит ещё стая, то я присоединюсь к ней, – сказал он.
Пролетала новая стая и опять звала.
Молодой гусь крикнул в ответ:
– Погодите, погодите! И я с вами!
Он распластал крылья и попробовал подняться, но с непривычки опять упал на землю. Однако дикие гуси, вероятно, слышали его восклицание. Они обернулись и медленно полетели назад, чтобы посмотреть, следует ли он за ними.
– Погодите, погодите! – кричал он, снова пытаясь взлететь.
Мальчик на заборе всё это слышал и думал: «Будет жаль, если большой гусь улетит. Папа и мама очень огорчатся, если он пропадёт».
В эту минуту Нильс совершенно забыл, что он мал и слаб. Соскочив с забора, он подбежал к кучке гусей и обхватил гусака руками.
– Не смей улетать, слышишь! – говорил он.
Однако гусь уже умудрился подняться от земли. В пылу увлечения он даже не стряхнул мальчика и захватил его с собою под облака.
Он поднимался так быстро, что у мальчика закружилась голова. Прежде чем Нильс сообразил, что надо выпустить гуся из своих объятий, он очутился на такой высоте, что, бросившись вниз, разбился бы насмерть. Единственное, что он мог сделать, – это устроиться поудобнее и влезть на спину гуся. Он вскарабкался, хотя и с большим трудом. Однако держаться на скользкой спине между двумя подвижными крыльями тоже было нелегко. Мальчик должен был запустить обе руки глубоко в перья и пух, чтобы не свалиться.
А гуси поднялись не слишком высоко из-за нового сотоварища. Ради него они даже летели немножко медленнее. Наконец мальчик собрался с духом и бросил взгляд на землю. Ему показалось, что внизу разостлана огромная скатерть с бесчисленным множеством крупных и мелких клеток.
– Что это за большая клетчатая скатерть внизу? – спросил мальчик, не надеясь, впрочем, получить ответ. Однако окружавшие его гуси в один голос закричали:
– Поля и луга! Поля и луга!
Тогда мальчик понял, что большая клетчатая скатерть, над которой он пролетал, – ни что иное, как плоская почва Сконе, и понемногу догадался, отчего она кажется клетчатой и пёстрой. Раньше всего он узнал в светло-зелёных клетках озимую рожь. Жёлто-серыми клетками представлялись поля, где предыдущим летом посажены были плодовые деревья; на коричневатых рос клевер; чёрными казались старые пастбища или вспаханная пашня. Коричневые клетки с жёлтой каймой были, без сомнения, буковыми лесами, так как большие деревья посреди леса зимой обнажаются, а молодые буки на опушке сохраняют сухие пожелтевшие листья до весны. Виднелись также тёмные клетки с сероватой серединой. Это были большие квадратные дома с почерневшими соломенными крышами и мощёными дворами. Ещё попадались клетки с зелёной серединой и коричневой каймой. Это были сады, где лужайки уже зеленели, а окружавшие их кусты и деревья выделялись на зелёном фоне своей тёмной корой.
Мальчик, разглядывая пёстрые клетки, невольно засмеялся. Но гуси, услышав его смех, с укором воскликнули:
– Плодородная и хорошая земля! Плодородная и хорошая земля!
Мальчик опять стал серьёзным.
«Как я смеюсь, когда со мной случилось самое ужасное, что может выпасть на долю человека!» – думал он.
Несколько времени он сохранял серьёзность, но потом опять стал смеяться. Ещё никогда он не передвигался так быстро. А мчаться во всю прыть было для него всегда большим наслаждением. Он, разумеется, и не подозревал, что в воздухе бывает так прохладно и что туда доносится такой приятный запах земли и смолы. Он также не представлял себе, какое чувство испытываешь, пролетая высоко над землёй. А чувство было такое, что уносишься прочь от всяких горестей, забот и страданий.
Большой белый гусь очень гордился тем, что в обществе диких товарищей летал взад и вперёд над южной равниной и мог дразнить домашних птиц. Хоть он и чувствовал себя счастливым, но это не помешало ему уже к полудню сильно утомиться. Когда гуси, летевшие позади, увидели, что он не поспевает за ними, то стали кричать предводительнице, которая летела во главе треугольной вереницы:
– Акка с горы Кебнекайсе! Акка с горы Кебнекайсе!
– Что такое? – отозвалась она.
– Белый отстал! Белый отстал!
– Скажите ему, что быстро лететь легче, чем медленно, – ответила предводительница, направляясь вперёд.
Гусь попробовал последовать её совету и лететь скорее, но так устал, что вынужден был опуститься на уровень подстриженных деревьев, окаймлявших поля и луга.
– Акка! Акка! – кричали гуси, летевшие позади.
– Оставите вы меня в покое или нет? – ответила предводительница ещё нетерпеливее, чем прежде.
– Белый падает! Белый падает!
– Передайте ему: кто не может лететь со стаей, пусть возвращается восвояси.
Полёта своего она и не подумала замедлить и мчалась вперёд с прежней стремительностью.
– Вот оно что! – сказал гусь. Он понял, что дикие гуси вовсе не намерены взять его с собою в Лапландию, а заманили его только ради шутки.
Ему было досадно, что силы покидают его и он не может доказать этим бродягам, что домашний гусь тоже на что-нибудь способен. Но всего неприятнее было то, как отнеслась к нему Акка с Кебнекайсе! Хотя он был домашним гусем, но не раз слышал о предводительнице Акке, которой минуло чуть ли не сто лет. Она пользовалась великим почётом, и всегда только избранные дикие гуси сопровождали её. Однако никто не презирал так домашних гусей, как Акка и её стая, и Белому особенно хотелось показать, что он не хуже их.
Он медленно летел за другими, размышляя, повернуть ли ему назад или продолжать путь. Вдруг мальчик с пальчик, которого он нёс на спине, сказал:
– Милый Мортен, ты сам видишь, что тот, кто никогда не летал, не в состоянии добраться с дикими гусями до Лапландии. Не лучше ли повернуть назад, пока не поздно?
Мальчик с пальчик особенно раздражал гуся, и когда он увидел, что тот сомневается в его силах, то решил во чтобы то ни стало продолжать путь.
– Если ты скажешь ещё хоть слово, – заявил он, – я брошу тебя в первую встречную лужу.
Гнев настолько поднял его силы, что он летел почти наравне с другими гусями. Разумеется, он долго не мог бы выдержать, но в этом и не было надобности, так как к закату солнца стая начала быстро опускаться вниз. Мальчик и гусь, сами того не подозревая, очутились на берегу озера Вомбшён.
«Здесь, верно, будет ночлег», – подумал мальчик и спрыгнул со своего гуся.
Он стоял на узком песчаном берегу. Перед ним расстилалось довольно большое озеро. Впрочем, озеро производило неприятное впечатление. Оно было затянуто чёрным, неровным льдом, испещрённым полыньями и трещинами, как всегда бывает весною. Очевидно, лёд уж недолго мог простоять, так как отделился от берега, и его окаймляла широкая полоса тёмной блестящей воды. Но всё-таки своим присутствием он нагонял почти что зимний холод.
