Самый новый рассказ из серии «Записки Паши Синичкина, частного детектива»
Это случилось в те золотые времена – до ковида и прочих бед, – когда из Москвы в Европу можно было долететь проще, чем до Омска или Челябинска.
В ту далекую пору – был год двенадцатый, кажется, – один из моих клиентов, с которого я снял совершенно не заслуженные обвинения в убийстве, предложил мне в знак благодарности пожить в его квартире в Болгарии – на самом берегу Черного моря.
Квартира близ пляжа – это только в Белокаменной звучало сладко. Да, жилье, как рекламировал мне клиент, находилось и впрямь рядом с морем, с балкона открывался вид на воду. Но.
Море на то и звалось Черным: оказалось оно вельми неспокойным. Не зря его древние греки называли Понтом Аксинским, то есть «негостеприимным».
Затем, ради пиара и привлечения мигрантов на берега Колхиды и Тавриды, эллины переименовали его в Эвксинское – наоборот, «гостеприимное». Но первое слово, как известно, дороже второго. И начальное впечатление – самое верное.
Суровая судьба частного детектива меня по свету помотала. Всяких морей я видел изрядно: и Эгейское, и Карибское, и даже Индийский океан. Но Черное в том августе оказалось реально черным.
Ветер постоянно дул с севера, серые волны накатывались на берег одна за одной. На пляжах вечно висел красный флаг; чтобы искупаться, приходилось искать уединенные скалистые бухточки без надзора спасателей, то и дело рискуя быть расплющенным о камни.
Возможно, именно непогода явилась первопричиной нижеописанных событий: встреч, преступлений и последующего расследования. Или, точнее, ненастье послужило толчком к тому, что в эту историю затянуло меня.
Чем обычно заняты курортники, когда нельзя купаться-загорать? Те, кто предпочитает здоровый образ жизни, – слоняются по берегу туда-сюда. А остальные, и их большинство, – находят менее полезные для ЗОЖа развлечения.
Я оказался из числа последних.
На высокой скале с видом на огромный морской простор я облюбовал бар под названием «На Фара». «Фара», я погуглил – да и сам мог догадаться, – означало «маяк». «На Фара», соответственно, переводилось как «на маяке».
Он, маяк, виден был из-за столика во всей красе: гордый, белый, на скалистом островке в самой середине бухты – о него разбивались высоченные волны, осыпались клочьями воды и пены.
Пена скапливалась в каменистых заводях, образуя белый слой, до чрезвычайности похожий на побочный продукт плотской любви. Выглядела пена отчасти эротично, и легко можно было предположить, почему именно из нее родилась, по мнению греков, Афродита.
Из бара расстилался на три стороны прелестный вид на бушующий Понт Аксинский/Эвксинский. Даже странно, что посетителей здесь вечно было раз-два и обчелся. Может, народ отпугивал резкий ветер (мест под крышей и со стенами заведение не предусматривало). А может, люди не шли, потому что здесь не готовили, в лучшем случае подавали сухарики и чипсы и только наливали. Или виной тому были твердые, грубо сколоченные деревянные скамейки безо всяких подушечек – не знаю.
Факт оставался фактом: народу тут что днем, что вечером оказывалось негусто. Поэтому меня заведение вполне устраивало.
В ту пору мы как раз впервые расстались с моей Римкой. Расстались, прожив как пара в течение полутора лет. Расстались – по моей вине. Она ушла, как мне казалось, навсегда, и думалось, что никогда я ее больше не увижу [1].
Поэтому во времена непогоды (да и в ясные деньки, чего греха таить) я занимал свое одинокое положение за столиком, первым от морского обрыва, заказывал бурбон и не спеша над ним медитировал, рассматривая широкую водную гладь.
Когда-то, сто лет назад, когда я вместе с Таней Садовниковой спасал журналиста Диму Полуянова, он меня хорошим стихам научил [2]. Я потом их не одной девчонке их вкручивал: «Приедается все, лишь тебе не дано примелькаться» [3]. Поэт, и я вслед за ним, имел в виду в этих строках море, однако деффачки со свойственным им эгоцентризмом подразумевали себя, любимых.
И вот я сидел на грубо сколоченной скамье, за топорным столом, глазел на море и думал всякие поверхностные мысли: как корабли и сто, и тысячу, и десять тысяч лет назад везли туда-сюда по этим волнам свежевыловленную рыбу, овец, амфоры с вином и маслом, пополняя античный (или средневековый) экспорт-импорт.
Кстати, импорт по-болгарски назывался смешно – «внос», так и в меню значилось: «бърбън внос», «уиски внос», «коняк внос». И цены тоже прелестные: одна порция – один лев, то есть пятьдесят евроцентов, или, по тогдашнему курсу, пятнадцать рублей.
В общем, я сидел и накачивался этим «внос» – в один свой одинокий нос, простите за каламбур.
Но не буду лукавить: не только море привлекало мое скромное внимание. Уход Римки и одиночество меня измучили, честно говоря. В том числе и в физическом плане. А курортниц в городке оказалось множество, в том числе русских, и для определенного их сорта я представлял лакомую добычу: одинокий, молодой, не сильно стесненный в средствах.
Мимо бара «На маяке» спортивным шагом иногда проходила по берегу, по самой кромке воды русская девушка в оранжевом купальнике, плотная, мускулистая, крепко сбитая. Поглядывала на меня снизу вверх, такого загадочного, угасающего над вискарем. Прошла в своих кроссовочках раз – исчезла в тумане. Прошла два. А на третий поднялась по длинной и крутой лестнице в бар.
Заказала себе какую-то муть, типа коктейля «Маргарита». Села неподалеку, чтобы попадать в поле моего зрения.
Я посидел, посидел – да и потребовал бутылку ледяного игристого, послал с барменом к ее столику с двумя бокалами: более чем прозрачный намек.
Ох, и накеросинились мы с ней в тот вечер! Потом долго шли заплетающимися ногами к себе в квартал.
Древний болгарский поселок, в котором мы жили, состоял как бы из двух частей. В первой располагались под древними серебристыми липами крытые красной черепичной кровлей добротные каменные двухэтажные дома. Там гнездились основные заведения и магазины, оттуда начинался длинный песчаный пляж. А чуть в стороне, по другой оконечности бухты, недавно появился новый квартал из трех- и четырехэтажек. Его в ту пору только что построили и стали распродавать всем подряд – в особенности тем, кто истосковался в своем ледяном климате по южному солнцу: англичанам, скандинавам, эстонцам. Но больше всего оказалось покупателей из республик бывшего Советского Союза, в ту пору благодаря валютному курсу богатых русских, украинцев, казахов. Рассказывали, что в начале десятых годов около трехсот тысяч квартир в Болгарии русскоязычные закупили!
В новый квартал из старого города вела небольшая набережная.
С моей новой спутницей мы порой останавливались по дороге и целовались. Мне не слишком понравилось, как она целуется – чрезмерно требовательно и жестко, словно пылесос, – мне бы тогда понять этот намек мироздания, да и разойтись с ней навеки, но, как известно, когда у мужчин берет слово естество, мозг умолкает.
Утро застало меня в ее постели. Девочка упорно выдоила меня до нитки.
Квартира у нее оказалась явно лучше той, где я обретался: целых два этажа в пентхаузе с окнами на четыре стороны света.
Анфиса (так ее звали) вечером и ночью немного рассказала о себе: москвичка, студентка «вышки», папа – бизнюк (кто бы сомневался). Собиралась приехать сюда на пару недель с подругой, но компаньонка в последний момент отвалилась, вот она и коротает тут время одна.
«Одни мамаши с мелюзгой, – брюзжала она, – батяня мой дурошлеп, не мог хотя б на Солнечном берегу апартаменты взять, засунул меня в этот колхоз!» Анфиса вечно была всем недовольна: то я слишком быстрый, то чрезмерно медленный, и пальцами надо двигать не так, и языком по-другому – в общем, хоть я свою порцию восторгов получил, но устал от девчонки неимоверно.
Как рассвело, с облегчением перебрался к себе в нору.
Квартиры в новых кварталах предназначались для временного летнего проживания, поэтому отопления там не предусматривалось вовсе, а зимы все-таки на Черном море бывают холодные. Из-за этого, несмотря на новизну, стены здесь были в потеках от весенней испарины, а в темных углах гнездилась плесень.
Весь день я проспал, в любимый бар не пошел – во многом потому, что не хотелось больше встречаться с Анфисой. И объяснений с ней тоже никаких не хотелось.
Погода на море меняется быстро, и следующие пару дней ярко наяривало солнце, ветер лишь слегка колыхал липовые листочки, а море, как котенок, тихо ласкалось у ног.
Я на целый день уходил на пляж, занимал шезлонг под зонтиком, попивал ледяной пивасик или сухое. Раз мимо прошла спортивным шагом в своем огненном купальнике Анфиса – но не заметила меня (или, скорее, сделала вид, что не заметила). И я подумал: может, клюнул на нее оттого, что ее оранжевый купальник чем-то напомнил мне мою огнегривую Римку (безвозвратно, как казалось тогда, утерянную).
На третий солнечный денек шезлонг рядом с моим заняла русская дама с ребеночком-подростком. Женщина была примерно моего (тогдашнего) возраста, то есть слегка за сорок. Верней, она выглядела на тридцать, потому что, очевидно, тщательно следила за собой в косметических кабинетах и спортзалах, но сын лет четырнадцати явно ее выдавал. Не в шестнадцать же она его родила.
Разумеется, я понимал, что она оказалась рядом со мной не просто так, и, чтобы не тянуть быка за хвост, сразу спросил у нее имя греческого бога из четырех букв (помимо попивания вина, я разгадывал кроссворд). Она улыбнулась: «Зевс». Зевса я и сам знал, но мне понравились ее улыбка и тембр голоса. Сынок, вперившийся в планшет, никакого участия в беседе не принимал.
Я всегда по жизни предпочитал женщин с опытом, с определенным прошлым. Не только потому, что они могли поведать что-то для меня новое, интересное – они мудрее юных вертихвосток, с ними легче наладить общий язык.
Моя Римка вроде бы (на первый взгляд) своей юностью выбивалась из этого порядка – но потом, много позже, я узнал, что и у нее судьба выдалась совсем непростой.
Елизавета Федоровна (так звали мою новую знакомую) оказалась москвичкой – точнее, жительницей Подмосковья. Держала небольшую сеть салонов красоты в подмосковных Кормищах – так она для простоты называла три сросшихся друг с другом пригорода: Королев, Мытищи, Щелково. На мой вопрос о муже ответила, как частенько водится у такого сорта фемин: «Муж объелся груш».
Если бы они, вышеозначенные мужья, в действительности съедали столько этих сладких плодов, сколько рассказывают о них жены, наверное, ни одной груши на земле больше не осталось бы. Да и сами они лопнули, от сладости и чрезмерного облегчения желудка.
Лишь впоследствии в минуту откровенности она поведала мне душещипательную историю, что супруг, с виду успешный бизнесмен, пристрастился к алкоголю, оказался запойным, в измененном сознании начинал лезть ко всем подряд женщинам под юбки (и, что самое интересное, добиваться взаимности) и ушел от Лизы к соседке по даче на пять лет его старше.
Впрочем, об этом я узнал сильно позже, когда мы с Лизаветой действительно сблизились.
Она оказалась мила, весела, остроумна. Я пригласил ее в морской ресторанчик, мы пили «бяло сухо вино», ели мидии в белом (опять же) вине, «чушку берек», то есть болгарский перец, фаршированный брынзой, а также жареных «барбуна», «сафрида» и «попчету» – барабульку, ставриду и бычка.
Сын-подросток отбыл с нами номер за столом в таверне, с нетерпением спросил: «Я пойду домой?» – и Лиза его отпустила.
Мы продолжали сидеть, выпивать. Вино сменилось ракией.
Позже мы прокрались в ее квартиру. Оказалось, что она живет в моем же доме.
Сын-подросток предавался компьютерным играм в соседних апартаментах – в лучшие времена супруг-бизнюк приобрел от щедрот сразу две квартиры.
Интересно, что жилье у Лизаветы оказалась точной копией Анфисиного, только находилось в соседнем с нею доме: двухуровневый пентхауз с обзором на все четыре стороны света.
Той же ночью снова разыгралась непогода. Задул ветер, заштормило. Дождь пока не шел, но весь небосвод каждоминутно озарялся белесыми зарницами – словно сам Господь сидел где-то на облачке и непрерывно варил электросваркой.
Я сказал об этом Лизе. Она улыбнулась.
– Может, Он пытается починить наш изломанный мир? – предположила она.
Мне легко было с ней, и мы понимали друг друга.
Она откупорила бутылку вина – в противовес тому, что мы пили в ресторане, красного. В Болгарии оказалось много хороших вин, надо было только уметь их выбирать и не скупиться.
За окном стало греметь почти непрерывно, и молнии, одна за одной, как бы включали мертвенную подсветку бухты.
Наутро снова бушевало. Серые взбаламученные валы наперебой накатывали на берег.
О купаниях-загорании не могло быть и речи.
– Как показывает мой опыт, штормить теперь будет минимум три дня, – сказала Лизавета.
– А ты давно живешь здесь, в Болгарии?
– Пять годков каждое лето трублю. Тяжкое бремя собственника жилья. Коль скоро оно у тебя имеется, надо приехать и сполна насладиться. Все побережье изучила, от турецкой границы до Русе. Может, поедем теперь попутешествуем в глубь страны? – предложила она.
– На чем поедем? На палочке верхом?
– У меня есть машина.
Оказалось, когда они еще жили с мужем, приобрели здесь лимузин. Авто нерезидентам в Болгарии не продавали, поэтому машина числилась за какой-то левой теткой. Но всецело владела им и управляла соломенная вдовушка.
Неновый, но крепенький и бодрый свинцового цвета «Ситроен С4» с болгарскими номерами стоял у нее под окнами. Внешне он чем-то напоминал болгарский перец. Впрочем, тут этот овощ «болгарским», как у нас, не называли, именовали «паприкой» или «чушкой» – он ведь и впрямь чем-то на свинюшку похож.
Кто б знал тогда, что вскорости сей «Ситроен» послужит первопричиной целой цепи преступных деяний!
Я спросил у Лизиного сыночка Макса, есть ли у их лимузина собственное имя.
Он буркнул:
– «Стальной цитрон».
– Красиво, – оценил я.
– А ты кто вообще? – переспросил меня Макс. Это был первый случай нашей коммуникации лицом к лицу.
– Хочешь узнать, чем я по жизни занимаюсь?
– Ну, типа того.
– Я частный сыщик.
– Хех, круто. Типа Шерлок Холмс?
– В общих чертах, да. Но методы сейчас совсем другие, чем в конце девятнадцатого века.
– Типа какие?
Я рассказал ему (то, что можно было) – резюме по следам одного из своих дел: про убийство чиновника Двубратова и исчезновение столичной маникюрщицы [4].
Макс восхитился:
– Да, крутяк.
Мы с Лизой заказали двухкомнатный люкс в отеле «Панорама» с заездом завтра – в древней болгарской столице, городе Велико Тырново.
Договорились встать пораньше и в восемь выехать – навигатор (тогда действовали не вмонтированные в телефон, а GPS-овские) рисовал дорогу длиной триста километров или пять часов.
Макс с нами ужинать не пошел, лишь попросил принести ему колы и «пилешки хапки» – куриные наггетсы.
Мы с Лизой поели в милейшем кабачке «Боруна» – тоже вид на море, деревянные скамьи, грубая керамика и неприхотливый дизайн. Зато гигантские и вкуснющие порции.
За столом мы прекрасно провели время в разговорах, и я даже стал думать, что, возможно, нашел замену и возмещение моей потерянной (как тогда казалось навсегда) Римме Анатольевне.
Но когда мы с Лизой после двух бутылочек белого сухого в самом благостном настроении пешком возвращались домой, произошла пара не самых приятных событий.
Когда мы подходили к нашему новому, современному кварталу, со стороны окраины и заброшенной погранзаставы вдруг появилась моя недавнишняя здешняя зазноба Анфиса. Встречи с нею никак было не избежать. Мы втроем сошлись на площади перед многоэтажкой – где, кстати, припаркован был Лизин «Ситроен».
Я хотел поздороваться, как положено джентльмену, – однако на лице Анфисы оказалась написана настолько неприкрытая злоба, что слова буквально застряли у меня в горле. Даже показалось, она прошипела что-то, аки змея. Пальцы ее с острым маникюром скрючились, и представилось мне, она готова была броситься на Лизавету мою Федоровну. Лицо перекосило выражение истинной ведьмы.
Девчонки не дрались из-за меня начиная с восьмого класса средней школы, и я, признаться, слегка оторопел.
– Это что еще за дикая кошка тут такая? – громким, спокойным голосом осведомилась моя спутница Елизавета. – Твоя, что ли, Синичкин? А ну-ка брысь с дороги, тигрица недоделанная!
– Тварь пожилая! – выкрикнула ей в ответ Анфиса. – Ты сдохнешь скоро, и отпрыск твой сгинет, и муж твой, которому ты рога тут наставляешь! Гадина!
– А ну прочь с дороги!
Странным образом Анфиса не стала больше бросаться, послушалась и убралась в сторону, в темноту.
– Надо взять из машины бутылки под питьевую воду и термос, – деловито, будто ничего не случилось, молвила Лиза, открыла свою машинку и выгребла оттуда пару спортивных пластиковых бутылей для питья, а также стальной термос.
У нашего общего подъезда нас ждала новая неприятность – точнее, неприятностью подобное назвать трудно, скорее, какая-то пакость, легкая бесовщина.
Жили мы с Лизхен, как оказалось, в одном подъезде: она в пентхаузе (и Максик в соседнем рядом), а я на третьем этаже.
И подъезд этот оказался закрыт.
О подобном меня даже мой столичный приятель извещал. Живет там, сказывал, на втором этаже один чубрик, и он каждый новый сезон считает старый замок в подъезде «скомпрометированным», вызывает слесаря и врезает новый. При этом новые ключи никому не раздает, сам ими владеет, а на ночь парадное замыкает.
Пару раз я с этим чуханом по поводу ключа сталкивался. Я тогда возвращался из ресторанчиков поздно, дверь оказывалась закрыта – приходилось орать под окном (словно серенады распевать для возлюбленной, неудобно для взрослого человека).
Жилец спускался открыть мне с выражением крайнего недовольства на челе. Но когда я просил у него запасной ключ, чтобы изготовить себе дубликат и преспокойно им пользоваться, он ситуацию замыливал, ничего мне не давал, и я снова оказывался на бобах.
Вот и сейчас пришлось орать.
– Пламен! Пламен! – закричал я под балконом. (Так его звали, этого парня: Пламен). – Open the door, please! Please open the front door! [5]
Через пять минут взываний Пламен наконец возник на лоджии: встрепанный, в трусах. Заорал по-болгарски, типа сколько можно шляться по ночам и его беспокоить?!
– Че-го? – с презрительной оттяжкой вопросил я. Он перевел свой болгарский на универсальный язык:
– How long can you hang around here at night and bother everyone?! [6]
То ли его задело мое пренебрежительное отношение к его болгарскому языку, то ли не мог он наблюдать спокойно за нашим романом с дамой из пентхауза, но я его настолько растропаленным раньше не видел. Воистину – Пламен!
Он схватил ключ от подъезда и швырнул его вниз, к нашим с Лизаветой ногам. Ключ звякнул в пыли.
Мы с ней вошли, поднялись на второй этаж. Я оставил ключ на половичке у двери Пламена и позвонил к нему в квартиру. Разговаривать с ним не хотелось.
– Ты ко мне сегодня не приходи, – сказала Лизавета, – а то нам завтра ехать, надо выспаться. Ты машину-то водишь?
– Если что, научишь.
– Стартуем в восемь.
– Окей. Контрольный созвон в семь тридцать.
К утру дождь прекратился, но весь наш квартал был в глубоких лужах – асфальт тут особо не ровняли.
Ветер задувал с моря, и огромные серые валы вперебой накатывали на берег.
Междугородняя трасса оказалась неплохого качества, да и Лизхен водила резко.
Макс на заднем сиденье рубился с чудищами в компе.
Сначала дорога шла вдоль моря, после Бургаса она повернула налево, на запад. Здесь недавно с помощью Евросоюза построили автостраду до самой Софии.
Я сменил Лизавету за рулем. Она без страха и упрека отдала мне ключи. Я постарался не пугать ее излишне лихим вождением, но и не влачился как мямля. Старался ехать как мужик: уверенно и спокойно.
Часов в одиннадцать мы свернули с трассы севернее, на заправке выпили кофе и поели бутербродов.
Начинались горы, тещины языки и шипкинские перевалы – места, где в конце девятнадцатого века русские бились за свободу болгар.
Мы снова поменялись за рулем, и часам к двум Лизхен триумфально зарулила на парковку отеля «Панорама».
Мы провели два дня в Великом Тырнове и, наверное, для посторонних производили впечатление идеальной туристской семейки. Лиза таскала нас с Максом по древней крепости Царевиц и близлежащим монастырям, по кварталам ремесленников, где скупала керамические тарелки под собственные причитания: «Придется мне платить за перевес».
Я же, в свою очередь, выбирал (и оплачивал) рестораны, которые здесь удивляли совсем иным меню, чем на побережье: жаренными на сковородке и в гриле бараньими и говяжьими кусками мяса, колбасками, печенью. Запивать такое требовалось красным вином, а передвигаться по городу и вокруг на такси.
Виды – что из гостиницы, что из ресторанов, что из крепости Царевиц – были исключительными. Я прихватил с собой свой фотик с телевичком (обычно используемый для оперативных нужд) и много снимал. Рассказывал Максику о композиции и о том, как строить кадр.
Наконец мы выехали обратно.
На горах и в лесах клубились туманы. Дождь с моря пробрался наконец в глубь континента. Он то и дело начинал прыскать на капот и лобовое стекло.
Когда мы, отмахав километров около двухсот, подъезжали к Бургасу, у «Ситроена» вдруг отказали дворники-стеклоочистители и омыватели стекла. Мы остановились на заправке, и я под холодным дождем полез под капот.
В бардачке оказалось подробное описание автомобиля, но, кроме того, что я выяснил, что «дворники» по-болгарски будут «чистачки», а стеклоомыватели – «прыскалки», ничего сделать не смог.
– Придется заехать куда-нибудь на сервис, – развел я руками.
Сервис нашелся километрах в двадцати не доезжая Бургаса.
В сторону от основной дороги вела асфальтовая трасса. На отшибе стоял железный сарай с воротами и рекламами автомобильных шин.
Ни души вокруг не наблюдалось. Я запарковался на пустой площадке перед сервисом и пошел искать мастеров.
Ворота в жестяной сарай оказались закрыты, но не заперты. Я отворил высокую створку. В большом боксе было почти пусто, только висела на подъемниках наполовину раскуроченная старая машина – кажется, «Кадиллак». Вдоль стены стояли верстаки, заваленные ветошью, коробками с отработанным маслом, старыми инструментами.
На стене, как элемент самодельного дизайна, размещалась мощная композиция: вырезанные из журналов и книг фото лидеров мирового рабочего и коммунистического движения – Тодор Живков, Сталин, Ким Чен Ир, Фидель и Рауль Кастро, Че Гевара, Ленин, Димитров, Мао Цзэдун, Анжела Дэвис, Долорес Ибарурри, Чаушеску, Хонеккер, Сальвадор Альенде. Все они были разного размера, но, любовно скомпонованные друг с другом, производили сильное впечатление: назад, в прошлое!
– Эй-эй, – прокричал я, – есть тут кто-нибудь? Is anyone here?
Скрипнула боковая дверь, и из нее, вытирая рот салфеткой, вышел мужик лет примерно пятидесяти, в замасленном комбезе – руки у него, однако, были чистые, безо всяких потеков масла.
– Можете ли помочь мне? – спросил я по-русски. Практика пребывания в странах бывшего соцлагеря показывала мне: если говорить медленно и раздельно, тебя могли понять без использования чуждого «инглиша». А если твой собеседник – человек старшего возраста, то он наверняка учил русский в школе, поэтому шансы возрастают вдвойне. – У меня в «Ситроене» сломалась прыскалка и чистачка.
– Хайде да видим [7], – помотал головой из стороны в сторону мастер.
Мы отправились к «Ситроену». Я открыл капот.
Лизавета и Максик подобострастно поздоровались с искусником.
Умелец посмотрел под капотом в районе, где примерно дислоцировались дворники, и махнул рукой:
– Закорайте колата в гаража! [8]
Я закрыл капот, сел за руль и заехал.
– Надо спросить, сколько будет стоить? – обеспокоилась Лиза.
– Чепуха, – гордо ответствовал я, – заплачу. Все равно у нас нет другого выхода.
– Это меня и пугает, – пробормотала женщина.
Мастер провозился с «Ситроеном» минут сорок. Откуда-то принес и приладил под капотом другой двигатель, управляющий щетками.
На улице шел дождик, и мы с Лизой слонялись внутри, по гаражу. Максик сидел на засаленной банкетке и рубился в планшет.
Устоявшееся равновесие нарушилось лишь единожды и довольно странным образом.
Из той двери, которая, по всей видимости, вела в другое помещение автосервиса (и откуда выходил наш механик), вдруг в какой-то момент выглянула женщина. Странность заключалась не в самом ее явлении, а в том, как она выглядела (подчеркну, дело происходило задолго до ковида): сплошной стерильный костюм, бахилы, шапочка, скрывающая волосы, и медицинская маска на пол-лица.
Увидев нас, она сразу смешалась и исчезла, закрыв дверь. Само ее явление не продолжалось долее двух секунд. Никто, ни Лиза, ни Максик, ни авто-гуру не увидели ее, один только я. Да и то она растаяла настолько быстро, что я не готов был с уверенностью описать ее внешность, за исключением защитных доспехов.
Наконец мастер сказал, обращаясь ко мне:
– Готово. Провери.
Он захлопнул крышку мотора, я сел за руль, завел: и «прыскалки», и, главное, «чистачки» прекрасно работали.
– Сколько с меня?
– Двеста и петдесет лева.
С учетом срочности я счел это ценой нормальной – сто двадцать пять евро – и отдал чуваку купюры.
Мы с Лизой и Максом отправились дальше к дому.
Шоссе шло по морскому берегу, минуя по объездной дороге курортные поселки: Созополь, Китен, Царево.
Когда мы наконец вернулись в наш городок, солнце клонилось к западу. Облака рассеялись; лужи на асфальте просохли, море хоть и налетало на берег и было мутноватым, но далеко не таким остервенелым.
Мы припарковались на площадке близ наших домов. И тут случился еще один неприятный инцидент – которым, словно колючей рамой, обрамилось наше в целом достойное путешествие. Лиза с Максиком уже взяли свой чемоданчик и направились к подъезду, я закрывал «Ситроен». И тут с топотом и цоканьем на площадку выехала, грохоча, телега на резиновом ходу. Да, самая настоящая, запряженная лошадью повозка.
Надо заметить, что в городке, где мы обретались, имелся небольшой цыганский поселок. Его жители порой выводили свои табуны попастись на берег. Когда эти кони, беспризорные, разгуливали по лесу или рылись в поселковых помойках.
Лошадью управлял очень черноглазый цыган. Подскакав на своей телеге ко мне, он резко осадил и сделал жест, который во всем мире понимается без перевода: мол, дай закурить.
– Увы, – вздохнул я, – не курю, – и сделал отметающий жест.
Цыган гневно осклабился, пробормотал что-то явно неприятное, стегнул лошадку и ускакал с площади.
Я решил, что мне, пожалуй, хватит на сегодня приключений. Помог Лизхен с чемоданом, поцеловал ее на пороге пентхауза и отправился в свою квартирку спать.
Я проснулся рано. Солнце только встало над морем и заливало всю округу нежным кремовым светом.
Море притворялось ми-ми-мишным созданием, ласковой цыпочкой: ни волны, ни плеска, одни снопы солнечных искр.
Дома у меня не оказалось кофе, и я решил выпить его на улице. По всему городу были расставлены автоматы, которые за ничтожные монетки – пятьдесят стотинок (копеек) – наливали в пластиковые стаканчики крепкий напиток.
Я натянул шорты и побежал по лестнице вниз. Но когда вышел на площадку, где был припаркован Лизаветин «Ситроен», то обомлел: все четыре его колеса оказались изрезаны ножом – и передние, и задние, и левые, и правые.
– Ничего себе, – пробормотал я и отправился в пентхауз будить Лизавету Федоровну.
Пока она приводила себя в порядок, я взял ключи и снова отправился к «стальному цитрону» (по терминологии Максика). Там, надев перчатки, открыл багажник и посмотрел, в каком состоянии он и запасное колесо.
Наконец моя женщина начистила перышки и спустилась. Прогулялась вокруг машины и выдала длинную затейливую тираду, которой позавидовал бы любой портовый грузчик.
– А что ты волнуешься? – пожал я плечами. – Все равно машина, как я увидел в документах, две тысячи второго года выпуска. Значит, ей десять лет. – Дело происходило, напомню, в две тысячи двенадцатом. – Резина выглядела сильно изношенной. Все равно пора ее менять. Ну вот, настало время. Давай, ты купишь пару задних, я – пару передних. Ведь я тоже машиной пользовался. А Максик пусть покупает резину на запаску.
– А запасное колесо тоже?
– Увы.
«Запаска» у «Ситроена», как у многих французских, помещалась под полом багажника и опускалась, в случае нужды, на специальном как бы лифте, который управлялся с помощью винта. Короче, добраться до него было нелегко – но в этом случае добрались.
Потом мы с Лизой пошли в полицию, заявили о преступлении. Спустя час на площадку пришел чувак в черной майке с надписью кириллицей: ПОЛИЦИЯ. Поцокал языком, помотал головой. В Болгарии все официальное всегда делалось медленно. Стал писать протокол.
Короче, только часам к одиннадцати с формальностями оказалось покончено и мы смогли пойти позавтракать – даже Максик разнылся: «Кушать хочу».
Отправились в кафе «Калипсо», которое располагалось в том же новом квартале, на первом этаже одной из многоэтажек. Сели на террасе, где ветерок ласково шевелил углы бумажных скатертей. Ровное и спокойное море искрилось до самого горизонта.
Однако Лизхен выглядела очень злой – да и кто порадуется, если над твоей любимой машинкой так надругались!
Когда мы заказали «овчарский» салат и «кюфте» (котлеты), она обратилась ко мне:
– Ну, ты же у нас частный детектив. Давай, расследуй преступление. Сколько у тебя на это уйдет раскуренных трубок? Две, три?
По делу у меня появились, конечно, свои соображения, но делиться ими я пока не стал – преждевременно.
Переводя все в шутку, сказал:
– Давайте послушаем Максика. Пусть он, как помощник частного детектива, выскажется насчет возможных версий.
Оттого что я произвел его в «помощника детектива», подросток зарделся.
– Я думаю, порезал шины цыган.
– Это что, Максим? – с казуистической улыбкой проговорила Лиза. – В тебе зашевелились древние архетипические страхи? Как что случилось в деревне – во всем цыгане виноваты?
– Какими вы, Лизавета Федоровна, терминами оперируете, с ума сойти, – подколол я ее в ответ на «расследуй» и «выкуренные трубки». – Подумать только: архе – как ты сказала? – типические!
– Я, между прочим, окончила философский МГУ, чтоб ты знал. Вот только моя философия в новой России никому не пригодилась!
– Э! Э! – в голос закричал Максик. – Вы мне-то расскажите, о чем разговор!
– В древности частенько считалось, – терпеливо стала ему пояснять моя любовница, – что преступления совершают чужаки, пришлые. А так как цыгане – чужаки вечные, нигде не задерживаются на одном месте и постоянно кочуют, то их все время обвиняли, в молве и в коллективном бессознательном, в разных проступках. Это в данном случае и есть архетипическое.
– Но все равно! – возразил Макс. – Цыган этот последний машину видел и как мы из нее выгружаемся. И у него был мотив! Месть за то, что ты, Павел, ему сигаретки не дал и отослал в довольно грубой форме.
– Версия хорошая, – кивнул я, – однако она не учитывает все обстоятельства дела.
Тут нам принесли «овчарский» («пастуший») салат, и мы временно отставили расследование на второй план.
Когда пришло первое насыщение, Максик к нему вернулся:
– Или это ваш Пламен с ключом со второго этажа.
Лизавета пояснила:
– Я Максику рассказала, как мы в ночь перед отъездом с Пламеном поругались… У него ведь тоже был мотив отомстить.
Официантка притащила «кюфтеты» – в отличие от болгарской официальщины, все, что было связано с едой, здесь крутилось быстро и вкусно.
– А самая подозрительная тут сволочь, – промолвила Лизхен, вгрызаясь в мясо, – это твоя, Павел, бывшая девчонка. Как она меня не убила той ночью! Сколопендра какая-то! Вампирша! Не знаю, она ли машине навредила, пусть полиция разбирается, но ты уж, пожалуйста, мой дорогой, меня от ее идиотских наездов огороди.
– А что, Паша, – фамильярно поинтересовался Макс, – у тебя тут еще одна подружка имеется?
– Больше никого нет нигде по жизни, кроме твоей мамы, – успокоил я его.
Потом я взял на себя хлопоты, связанные с переобувкой пораненной машины. Арендовал на главной площади городка такси и съездил в ближайший райцентр – Царево. Там купил резину, вернулся в поселок, вызвал эвакуатор. Дотащил «Ситроен» в шиномонтаж, и там работники, покачивая, как водится, головами и поцокивая языками, поменяли все пять изрезанных шин на новые.
Попутно я переписывался с Москвой – моим старым другом, однокорытником и однокашником Саней Перепелкиным. К вечеру мы с ним договорились связаться по Скайпу – в ту пору, в двенадцатом, для междугородних переговоров применялся именно этот мессенджер. А на следующее утро он прислал мне координаты старшего инспектора из областного (Бургасского) директората полиции, который занимался организованной преступностью. Его звали Ангел Йорданов, и был он старшим инспектором – а званий в болгарской полиции не существовало.
Наутро я предъявил Лизхен обновленную машину и вручил ключи. Она с удовольствием поездила по окрестностям, пробормотала: «И впрямь резину пора было менять».
Потом я отвез их с Максиком на пляж и договорился, что заеду за ними вечером. Сам же прихватил свой фотик с телевичком и отправился ставшим привычным маршрутом в сторону Бургаса.
Там нашел областную дирекцию полиции – в старом державном желтом здании в центре на улице Ботева. Поговорил со старшим инспектором Йордановым из главного директората по борьбе с организованной преступностью, которого сосватал мне Перепелкин. Он оказался очень мил и любезен, прекрасно говорил по-русски. Я поделился с ним своими подозрениями. Он внимательно выслушал и записал в свой блокнот.
Что меня заставило не вернуться на пляж нашего городка за Лизой и Максиком, а действовать так, как я стал, – не могу объяснить. Совсем нехарактерная для меня авантюрность. И безрассудство. Разве что захотелось произвести эффект на Лизу. И Максика. Доказать, что я настоящий таки детектив, хоть и не нужны мне две-три выкуренные трубки.
Как бы там ни было, я пересек на машине весь залитый солнцем, жаркий Бургас и снова оказался в окрестностях автосервиса, где мы позавчера чинили «прыскалки» и «чистачки».
В этот раз я съехал с шоссе на противоположную от железного ангара сторону и припарковался под деревом таким образом, что никто из «автогары» мою машину не мог видеть. Потом взял сумку с фотиком и телевичком, термос, бутылку с водой и перебежал трассу.
Покружив по окрестностям, выбрал НП – наблюдательный пункт – под одиноко стоявшей акацией, увитой лианами-паразитами. Отсюда был прекрасно виден гараж, в котором позавчера аккордно и аккуратно починили Лизин «Ситроен». Я лег на землю и нацелил в сторону жестяного сарая телевик.
Никакого движения там не было, ни внутри, ни снаружи. Ни одной машины не стояло на площадке перед въездом.
Однако вскоре я заметил, что не один я интересуюсь происходящим в гараже. На расстоянии метров ста от меня, тоже под сенью акаций, двое мужиков валялись на постланном на землю одеяле и время от времени посматривали на автосервис в бинокль. От них я был скрыт рельефом местности, и разглядеть они меня никак не могли.
Итак, если посмотреть на плане, мы образовывали своего рода треугольник, почти равносторонний: в одном углу – жестяной сарай, в другом – двое наблюдающих мужиков, и я, созерцатель, – в третьем.
Долгое время ничего не происходило. Потом вдруг железная дверь растворилась, и на улице показалась тетенька в стерильном защитном халате – та ли, которую я видел позавчера, или нет, я не мог определить. Она устало села на деревянную скамейку у входа, сняла медицинскую маску, достала сигарету, прикурила и несколько раз жадно затянулась.
Я успел привести свой фотик в положение «к бою» и сделал серию снимков. Дамочка показалась мне южных кровей: из Турции? Сирии? С Кавказа? Впрочем, чернявые болгарки часто так же выглядят. Но тут из двери выскочил мужчина – не тот, что чинил дворники, совсем другой – и начал орать на дамочку, размахивая руками и указывая, где ее место: внутри.
Женщина не стала перечить, покорно выкинула сигарету себе под ноги и отправилась вовнутрь железного сарая.
Выход мужлана на поверхность мне тоже удалось заснять.
И только часа через два к сервису подъехала машина. Неприметная и неновая «Тойота RAV‑4» с запасным колесом сзади багажника. Я и снял ее, и номер запомнил: А 6242 МН – софийский, потому что первая буква номера совпадала с первой буквой алфавита.
Кто-то изнутри растворил ворота, и тачка заехала в ангар. Внутри машины сидели двое мужчин, но ни один даже не вышел, ни о чем с гаражниками не договаривался.
Я посмотрел направо, на других наблюдающих. Они стали проявлять активность, горячо заспорили между собой. Потом я увидел, как один из них едва ли не ползком пробирается сквозь колючие кусты к проселочной дороге. Присмотрелся – ба, да ведь там у них собственное авто!
И тут я подумал: что-то будет. Мне тоже надо оказаться вместе с моим железным конем поближе к месту событий.
Я собрался – фотик, объектив, термос, бутылка, – беззвучно убежал из-под акации, перескочил трассу и нашел свой (точнее, Лизин)«Ситроен».
Будем надеяться, к началу движухи успею.
Я доехал до разворота, который располагался на ответвлении в бургасский аэропорт, и через четверть часа вернулся.
Припарковался прямо на обочине метрах в пятидесяти от проселка, выходящего от автосервиса. Если мой расчет правилен, скоро отсюда должна выехать та самая «Тойота».
Ах, как жаль, что я не сумел срисовать машину, на которой путешествуют двое других – следящих. А может, это люди из ведомства старшего инспектора Ангела Йорданова? Но нет, спецслужбы если наблюдают, то, конечно, не так топорно и не столь малыми силами.
Я стоял на обочине и ждал, опустившись в кресле. С дороги, из проезжавших машин, меня вряд ли можно было разглядеть.
Мало ли зачем остановился «Ситроенчик» сбоку от трассы – хоть это тут и не принято: всюду полно площадок, карманов и проселочных дорог. А вот мне выезд с дороги, ведущий от автосервиса, виделся прекрасно.
Наконец, спустя примерно час на трассу вырулила искомая «Тойота RAV‑4» с софийскими номерами. За рулем и на переднем пассажирском сиденье виднелись двое мужчин.
Оставалось понять: это случайные люди – как мы с Лизой и Максом позавчера? Или это объект? Кто мог сказать заранее! Как говорится, упремся – разберемся.
Как и в том, едут ли за нами те двое, что торчали в кустах и тоже следили за железным ангаром. Оставалось вертеть головой на триста шестьдесят градусов и внимательно наблюдать за дорогой.
«Тойота» не спеша поехала в сторону Бургаса. Да, опять Бургас. Машина, за которой я следил, пересекла город. Объездной трассы тут не было, и на светофорах я легко настигал ее, но аккуратно соблюдал дистанцию в пять-семь автомобилей.
Наконец Бургас кончился, и трасса пошла вдоль побережья на юг, в сторону Турции (и маленького городка, где мы жили).
Несмотря на то что временами случались участки безо всяких камер и засад дорожной полиции, японская машинка с софийскими номерами, за которой я следовал, ехала очень спокойно – если превышала установленную скорость, то не больше чем на десять километров в час. Нас то и дело обгоняли резвые и горячие ездоки – в том числе с российскими номерами, которых в ту пору в Болгарии разъезжало множество.
И снова, как третьего дня, слева от меня тянулось-искрилось море и манили повороты на курортные городки: Созополь, Приморско, Китен…
Вскоре я заметил еще одно авто, которое двигалось в столь же спокойном режиме, как мы со «стальным цитроном» и «Тойота». То была неновая блекло-серая «Хонда». Номер у нее начинался с буковки «В» – то есть «Варна», а в салоне сидели двое больших брутальных чуваков. Мне, конечно, не хватало моего телеобъектива, но я готов был поклясться, что это те самые мужики, наблюдавшие параллельно со мною за гаражом.
Проехали близлежащий к нашему поселку райцентр – Царево, затем миновали и его. Дело шло к пяти вечера – как там, интересно, на пляже Лиза с Максиком? Ну ничего, если что, дойдут пешком или доедут на такси. Я не мог бросить слежку в столь увлекательный момент.
Все ближе была болгарско-турецкая граница. От поселка, где мы с Лизой обитали, до нее восемнадцать километров.
Никакого погранперехода там нет. Официально пересечь ее нельзя. Просто протекает река. С одной стороны – мини-поселок с болгарской таверной и православной церковью. С другой – огромный турецкий флаг на высоченном флагштоке.
На нашем берегу – пограничная вышка. По морю и по реке снуют рыбацкие лодки – в основном турецкие.
Проехали поворот на поселок Синеморец.
А вот и пограничная зона. Первой шла «Тойота». На мосту ее тормознула «гранична полиция» на черном «Лэндровере». Следом шла «Хонда» – в какой-то момент она обогнала меня.
Водитель «Тойоты» позубоскалил с пограничниками, поулыбался и поехал дальше. Так же, без напряга, пропустили «Хонду».
К КПП на мосту подъехал и я.
– Турист! – сказал я погранцам. – Тревеллер!
Они даже не стали смотреть ни паспорт мой, ни документы на машину. Только рукой махнули: проезжай, мол.
«Тойоту» я потом обнаружил на площадке перед таверной. Двое мужиков, явные ее седоки, пили кофе и пиво на террасе – а больше и посетителей тут никого не было.
Кто знает, какие у них были дальнейшие планы? Дождаться ночи и лодки контрабандистов, которая пристанет в темноте в неприметной бухточке?
Вдруг, откуда ни возьмись, на террасу кафе вошли двое амбалов. Судя по всему – пассажиры «Хонды». Те, кто сегодня рядом со мной в кустах выслеживали автосервис.
Оба вытащили из карманов пистолеты. Направили на пьющих пиво-кофе. Что-то прокричали.
Первый «тойотовец» полез в карман и отдал нападавшим ключ с брелоком. Второй медленно сполз на землю, под стол и закрыл затылок руками. Через минуту к нему присоединился первый.
Двое преследователей схватили ключи от «Тойоты» и кинулись к машине. Первый сел за руль, второй – рядом. Завели мотор.
И вдруг со всех сторон налетел болгарский спецназ: шлемы, забрала, короткие автоматы.
Мужиков повытаскивали из «Тойоты», уложили лицами в землю. Подлинным хозяевам тачки тоже досталось – их попросту оставили лежать под столиком в таверне.
А ко мне через минуту подошел старший инспектор Йорданов, в гражданке. Протянул руку и сказал, по-болгарски огрубляя согласные:
– Частные сыщики вечно вертятся под ногами у настоящей полиции.
– И дают полиции наводки на преступления.
Я забрал Максика и Лизу с пляжа только в полвосьмого, когда солнце уже закатывалось за гору. Лизхен дулась, и мне пришлось придумывать историю, что я пошел в Бургасе на пляж и уснул там самым подлым образом.
Потом они в своих пентхаусах смыли с себя дневную соль, я тоже принял душ, и мы решили сходить поужинать в близлежащее «Калипсо».
Там заказали «шопский» салат и традиционное приморское блюдо – разнообразную жареную рыбу. На террасе стало холодно, и мы перебрались внутрь.
Над стойкой без звука работал телевизор – показывали местные новости.
Мы с Лизой сидели к нему спиной, но Максик, как обычно, впитывал, попутно с едой, разнообразную информацию. Вдруг он вскричал:
– Смотрите! Смотрите!
Мы обернулись.
На экране появилось здание автосервиса, в котором нам позавчера меняли «прыскалки» и «чистачки» и за которым я полдня следил сегодня.
Двери в него были распахнуты. Из железного ангара выводили людей, одетых в санитарные халаты, бахилы, шапочки и маски, и паковали в полицейский микроавтобус.
– Звук! Звук! – закричала Лиза бармену.
– Зачем тебе, мама, звук? – снисходительно промолвил Максим. – Ты ведь все равно по-болгарски не понимаешь.
Но передача, как и многие за границей, снабжалась переводом в виде субтитров. А письменный болгарский разбирать гораздо проще. Я его даже Лизхен переводил:
«…В ходе масштабной спецоперации болгарской полиции и подразделений Интерпола сегодня в районе города Бургаса было задержано более двадцати человек. Источник в директорате по борьбе с организованной преступностью сообщил, что преступники получали незаконный товар большими партиями из-за границы в Бургасском порту, фасовали его, а в дальнейшем переправляли по Болгарии, странам ЕС и Турции…»
Сюжет закончился, начались спортивные новости.
– Паша?! – воскликнул Максик. – Это ты все раскрыл?! Сегодня?
– Да о чем ты говоришь, Максим! – воскликнул я лживым тоном. – Я ж говорю, на пляже спал.
– Так, Павел, – строго произнесла Елизавета. – Не кокетничай. Расскажи ребенку толком.
Я вздохнул:
– Понимаешь, Макс, почему не сработали твои версии, что резину порезал цыган, или сосед Пламен, или подружка моя бывшая? Они, эти гипотезы, все имевшиеся факторы не учитывали. А кроме порезанных четырех колес имелось еще одно – пятое: запасное. Добраться до него было гораздо сложнее, чем до тех, которые стоят на асфальте. Но его почему-то изрезали тоже. И, может, как раз в первую очередь его – а остальные оказались покоцаны просто для отвода глаз? Если б искромсали резину из хулиганских побуждений, не стали б взламывать багажник, подлезать к запаске. Зато возить запрещенные товары как раз в запасном у «Ситроена», которое черт-те где, под полом багажника, очень удобно. А дальше ход моих мыслей был такой: совершенно невероятно, что кто-то нам с тобой и твоей мамой по ошибке подложил в «Ситроен» запрещенное. Товара там могло быть на миллионы левов, какие ошибки! Но кто-то со стороны мог подумать, что мы и наше авто участвуем в бандитской схеме по доставке. А что, подросток и женщина – хорошее прикрытие. Поэтому главная моя догадка заключалась в следующем: другие бандиты этот фасовочный цех под маркой автосервиса раскрыли. И стали за ним следить, наркотик перехватывать. И вот они увидели, как мы позавчера в гараж заруливаем. Провели мы там внутри как раз около часа – времени достаточно, чтобы запрещенные вещества в машине попрятать. Вот они и предположили, что мы в «стальном цитроне» наркотики везем. Поэтому и проследили за нами до поселка.
– Как же ты, Паша, – вопросил умненький Максик, – позавчера хвост за нами досюда не заметил? Мы чуть не сто километров проехали!
– Виноват, товарищ майор! – вытянулся я в струнку. – Расслабился. Слишком сильно отдыхаю. Не ожидал подвоха.
– А дальше что было?
– А дальше они, эти бандиты-крысятники, «Ситроен» наш порезали, ничего не нашли. И снова взялись за гаражом следить. Тут-то, на следующей машине, их и повязали. И автосервис тоже.
– Круто! – восхитился Максик. – Павел, возьми меня в помощники! Я тоже хочу быть частным детективом!
– Добро пожаловать! – сказал я.
– Это мы еще посмотрим, Макс, на твое поведение, – сказала Лиза, – а пока давайте-ка отметим (я без иронии говорю) раскрытие дела и Пашин талант. – И заказала бутылку самого дорогого болгарского бренди, многозвездную «Плиску».
И ночью той она меня любила с особенною страстностью.
В сущности, на том история заканчивается, но я знаю, что читательницы женского пола более всего ценят, когда рассказы мои не только «детектив», но и «про любовь». И я предвижу от них неизбежные вопросы: «А что у вас дальше было с Лизаветой? Как складывались отношения? Долго ли вы были вместе? Как и почему расстались?»
Отвечаю просто и коротко: мы вернулись в Москву. Однажды я позвонил Лизе, пригласил в ресторан – она сказала, что не может, проблемы, дескать, на работе.
Я позвонил через неделю, она без особого энтузиазма согласилась. А когда мы изрядно наклюкались в странном кабачке у меня в Перове, она выдала следующую тираду:
– Паша, мы прекрасно провели время на юге, но ничего у нас, по большому счету, не вспыхнуло, так ведь? Ты по мне с ума не сходишь. Да и ты, конечно, приятный, милый, но я не уверена, чтобы прям мечтаю провести с тобой остаток своей жизни. А годы идут, часики тикают, мне пора искать постоянное пристанище, да и тебе определяться. Что мы будем кота за хвост тянуть, друг дружке голову морочить? Давай проведем сегодня последний, прощальный вечер – и разбежимся.
Мне немного была обидна эта тирада, я-то привык, что дамочки вечно охотятся за мной и добиваются. Однако сейчас, по прошествии времени, отчетливо понимаю: как же она была права! Какую же смелость иногда приходится проявлять, чтобы навсегда расстаться! И дамочки тут зачастую бывают решительнее любых мужчин.
Вот только жаль, что Максик мне больше так ни разу и не позвонил.
Помощник детектива из него получился бы толковый.