Джеффри Стоун проводил в атриуме общее собрание. Говорил, обращаясь к унылым юным лицам, и время от времени посматривал на стальной каркас стеклянной крыши. Никто, в том числе и сам мистер Стоун, не подозревал, что утром его обнаружат повешенным на прочной балке.
Неподвижный взгляд над белым крахмальным воротничком будто обращался в сторону директора, однако был направлен в пустоту. Все обреченно ждали звонка. В школе любили общие собрания, но только до того момента, когда начиналась обычная томительная скука. Церемония представляла собой странное промежуточное состояние между работой и отдыхом, напоминая коварное затишье перед бурей. В эти мучительные минуты тикание часов казалось Джеффри громче собственного голоса. В бесконечных паузах от удара до удара он надеялся, что долгожданный звонок избавит от тусклых, равнодушных лиц учеников и коллег. Каждый пытался притвориться заинтересованным, но никому это не удавалось. Все полезные волевые усилия сводились лишь к тому, чтобы удержать тянувшиеся к носам пальцы. Когда же спасительная трель наконец провозглашала свободу, Джеффри неизменно ощущал ничуть не меньшее облегчение, чем слушатели: по крайней мере, больше не требовалось щеголять ненавистными анекдотами, давным-давно никого не интересовавшими.
О неизбежности близкого финала сообщил сверток, который Джеффри нашел на столе, вернувшись в кабинет. С опаской разорвал плотную бумагу, словно по размеру, форме и весу посылки уже догадался, что роковое известие явилось из прошлого, о каком не хотелось вспоминать. Взглянул и побледнел: перед ним лежала старинная немецкая книга. Понять смысл молчаливого послания не составило труда. Гром грянул отнюдь не среди ясного неба, хотя с тех пор, как Джеффри Стоун взял тяжелый том в руки, а потом подарил человеку, чьей дружбой дорожил, миновало двадцать лет. И вот призрак материализовался. Страшной неожиданностью стала не сама книга, а смысл ее возвращения – бесспорный и неотвратимый, сосредоточенный в одном коротком слове: конец.
Джеффри убрал книгу в ящик стола, чтобы заняться ею позднее. Внимательно осмотрел оберточную бумагу, прочитал надпись и похолодел: выяснилось, что посылку не прислали по почте, а доставили лично. Но почему именно сегодня? Чем этот день отличался от остальных? Конечно, смерть не оставляет выбора, но за долгие годы Джеффри уже привык к мысли о спасительном забвении и поверил, что выкрутился. Оказалось, все не так просто.
Он в последний раз прошел по запутанным коридорам, с болезненной нежностью прикасаясь ладонью к старинным дубовым панелям на стенах. Истертая множеством рук причудливая резьба свидетельствовала о бесконечности жизни. Черчилл – почтенная закрытая школа для мальчиков – долгое время служила Джеффри Стоуну родным домом. Интересно, кто станет здесь следующим директором? Здание было построено несколько веков назад и считалось одной из жемчужин Эксетера – древнего города, жестоко разрушенного гитлеровской авиацией в 1942 году, во время печально знаменитых «воздушных налетов по Бедекеру». За бомбежку немецких Любека и Ростока фашисты отомстили британцам хладнокровным, расчетливым уничтожением пяти красивейших исторических и культурных центров, подробно описанных в знаменитом путеводителе. Людям пришлось прятаться в средневековых тоннелях, когда-то служивших водопроводом.
Современный центр Эксетера представлял собой гротескное смешение прекрасных старинных зданий с громоздкими, безобразными в своей прямоугольной примитивности утешительными конструкциями, призванными заполнить зияющие пустоты. Город по-прежнему изобиловал архитектурными памятниками, однако не позволял забывать о постигших страну тяжких страданиях. И только школа Черчилл в гордом одиночестве возвышалась среди высоких раскидистых деревьев, напоминая о далеком и вечно живом прошлом. Буйный изумрудный плющ, особенно неудержимый в летний семестр, намертво вцепился в терракотово-красные кирпичные стены, словно старался обрушить и вернуть земле то, что человек забрал у природы. В этом и заключалась главная причина вечной любви Джеффри Стоуна к священной обители: изысканные вековые традиции со спокойным достоинством жили среди грубо сработанных подделок, а правда представала в неоспоримой очевидности. Да, школа стала родной – с того самого момента, когда, еще мальчиком, он впервые вошел в старинные кованые ворота, сразу ощутив себя частью волшебного мира. И с тех пор уже не представлял существования в ином месте.
– Мистер Стоун!
Директор обернулся и увидел Эйвери Филипса. Походка старосты школы свидетельствовала об уверенности, не характерной для обычных учеников. Эйвери протянул конверт.
– Что это?
– Деньги, сэр. Собрали в выходные во время спортивного праздника. Более пятисот фунтов.
– Замечательно. Будьте добры, отдайте секретарю.
– Хорошо, сэр. – Эйвери повернулся, чтобы выполнить распоряжение.
– Впрочем, зайдите на минуту в мой кабинет. Есть небольшое дело.
Джеффри отступил, пропуская молодого человека вперед, и двинулся следом.
Шагали они быстро, причем директор старался смотреть строго на затылок ученика, не опуская взгляд ни к широким плечам, ни тем более ниже. Сколько раз по пятницам, в дождливую погоду, он наблюдал, как парни в черных шортах возятся в грязи в отчаянной борьбе за мяч, цепляясь друг за друга с откровенной плотской яростью. А потом, в ночной тьме, воспоминания о разгоряченных шестиклассниках подолгу не давали уснуть, тесня вожделением грудь… и не только.
С легкой усмешкой староста остановился возле двери. Чтобы дотянуться до ручки, директору пришлось приблизиться почти вплотную. Джеффри часто ощущал в Эйвери страсть к игре. Вот и сейчас, в кабинете, тот развалился на стуле в вызывающей позе – откинувшись на спинку, широко расставив колени и явно испытывая на прочность швы форменных брюк. Слегка склонил голову и посмотрел пристально, будто хотел пронзить взглядом.
– Выпишу вам пропуск, Эйвери. Необходимо отнести кое-что в город.
– Конечно, сэр. – В глазах вспыхнули искры, а на губах появилась многозначительная усмешка заговорщика: что ж, отныне их с директором объединяет общая тайна.
– Очень важно, Эйвери, чтобы никто ничего не узнал – даже при непредвиденных обстоятельствах.
– Понимаю, сэр. – Юноша слегка подался вперед, ни на миг не отводя взгляда.
Джеффри торопливо начертал всего два слова: «Он вернулся». Положил лаконичное сообщение в конверт и уже более аккуратно обозначил имя получателя: Стивен. Адрес написал на отдельном листке.
– Передайте этому человеку, больше никому ни слова. – Он помолчал, думая, что ученик уйдет, однако тот продолжал смотреть, явно чего-то ожидая.
– О! – воскликнул Джеффри, сунул руку в карман, достал несколько купюр и протянул Эйвери. Тот улыбнулся. – Могу я рассчитывать на ваше молчание?
– Разумеется, сэр.
Джеффри знал, что больше всего на свете Филипс любит секреты. Ходили слухи о шантаже, компрометирующих фотографиях, мошенничестве на экзаменах и даже слежке за учителями – кто с кем спит и тому подобное, – чтобы в нужный момент обменять полезную информацию на высокую оценку. Да, Эйвери учился отлично. При нормальных обстоятельствах Джеффри ни за что не отдал бы записку этому опасному парню. Но все закончилось, и возможные последствия утратили значение.
Джеффри посмотрел в окно, увидел, как староста вышел из школы, пересек двор и скрылся за воротами. Перевел взгляд на спальный корпус – более скромный, чем главное здание. Спросил себя: сколько времени осталось? Наверное, надо позвонить жене. Вот только что сказать? Снял телефонную трубку, помедлил, глядя на клавиатуру, и нажал «0».
– До конца дня ни с кем меня не соединяйте, Элейн. Накопилось много бумажной работы.
Джеффри откинулся на спинку кресла и снова посмотрел в окно: во дворе играли мальчики. За время его работы в школе мало что изменилось. Мир вокруг стал другим, но здесь, в старинных стенах, служивших напоминанием о прошлом, все еще жили не стертые веками драгоценные, полные глубокого смысла традиции и обычаи.
Школьный день катился по привычной, давно накатанной колее – Джеффри занимался бумагами, пытаясь, насколько возможно, навести порядок в канцелярских делах, однако мысли постоянно возвращались к лежавшей в ящике стола роковой книге. Он всегда тщательно скрывал свои наклонности, понимая, что огласка разрушит педагогическую карьеру. Всеми уважаемый директор действительно любил свою работу и не мог допустить, чтобы люди узнали, какие чувства внушают ему эти мальчики. Почти тридцать лет Джеффри Стоун отдал школе, и за все годы не случилось ни единой неприятности.
Примерно за час до окончания занятий неудержимо захотелось как можно быстрее уйти. К этому времени шум в классах обычно заметно усиливался, а на последней перемене коридоры наполнялись гамом: дети, с утра строго соблюдавшие дисциплину, уставали и забывали о правилах. Но вот наконец школьный день завершился, и в учебном корпусе наступала долгожданная тишина. Пансионеры возвращались в жилое здание, а приходящие ученики садились в автобусы и разъезжались по домам.
Джеффри достал книгу и провел ладонью по обложке. Прикосновение, словно старый добрый друг, разбудило воспоминания. Дрожащие пальцы прошлись по заголовку «Das Geschenk»[1]. Он открыл книгу и начал читать. Без практики немецкий язык утратил живость, но содержание отлично сохранилось в памяти. Твердо веря в старинную мудрость, Джеффри когда-то купил этот том, обнаружив на пожелтевших страницах историческую перспективу, глубокое проникновение в суть собственного «состояния» и ценные советы о том, как преодолеть природу. Старинная книга представляла собой библиографическую редкость. Чтобы разыскать ее, а тем более приобрести, требовалось немало усилий и денег. Но все же кто-то не пожалел ни сил, ни средств, и Джеффри точно знал, кто именно. В свое время этот том помогал найти ответы на мучительно сложные вопросы: почему он такой, какой есть; почему непременно должен находиться среди стремительно взрослеющих мальчиков-подростков; почему от одного лишь запаха женщины его бросает в дрожь.
Летние сумерки опустили легкое полупрозрачное покрывало, и Джеффри открыл ноутбук, не сомневаясь, что остался в здании один: к этому времени расходились даже уборщицы. Не желая пользоваться школьной сетью, подключил мобильный модем и зашел на закрытый сайт с фотографиями. Прежде чем набрать пароль, еще раз прислушался: тихо. На экране появились ряды папок с указанием возраста, а в каждой в алфавитном порядке перечислялись имена: Джейсон, Маркус, Роберт… Любимые ученики директора школы. Нет, мистер Стоун не принадлежал к беспечной компании глупцов, хранивших опасные улики на жестких дисках. Действовал умно, осторожно, а за безопасность секретного сайта платил немалые деньги. Он попытался открыть первую папку с именем «Дэниел», однако Сеть неожиданно запросила дополнительный пароль – ничего подобного никогда не происходило. В панике Джеффри принялся лихорадочно «дергать» другие файлы, но ни один не поддавался. Хотел стереть, уничтожить… ничего не получилось. Об этих фотографиях не знал ни один человек на свете – не подозревали даже сами мальчики. Кому же удалось разоблачить его тайну и каким образом злоумышленник сумел заблокировать доступ к секретной информации?
Внезапно Джеффри осознал, что непроизвольно напевает одну старую мелодию, и замолчал. Однако музыка – едва слышная, но оттого не менее знакомая – доносилась откуда-то из глубины здания. Сердце замерло. Все, роковой миг настал. Вдохновенная тема Малера – печальная даже в лучшие времена – сейчас звучала, подобно погребальному колокольному звону, и провозглашала конец, предначертанный судьбой еще несколько десятилетий назад.
Джеффри открыл дверь и выглянул в коридор. Музыка долетала из большого зала. Он двинулся на звук: с каждым шагом мелодия становилась громче и мучительнее. Симфония отлично сохранилась в памяти, а сегодняшний день наполнился тоской по давним временам, сожалеть о которых вряд ли следовало. По тем временам, когда он осознанно причинял тяжкую боль. Музыка и тогда воплощала благоговейный ужас и трепет перед грядущим событием, а теперь мелодии прощания предстояло стать его последним земным впечатлением – разумеется, не случайно.
Джеффри открыл двойную стеклянную дверь и поморщился от нестерпимо громкого звука. На сцене стоял стул, а над ним висела петля. Слева возвышался стол, покрытый красной бархатной скатертью – почти церемониальной в своей торжественности, – а на столе ждал превосходный черный лакированный ящик. Музыка внезапно оборвалась. Возникла давящая, звенящая тишина.
– Привет, старина, – раздался незнакомый мужской голос. Что ж, так и должно быть: мальчик повзрослел.
– Чего ты хочешь?
– Речь не о том, чего я хочу, а о том, что должно произойти.
– Но почему именно сегодня? Прошло много времени… – Джеффри боялся обернуться и взглянуть на собственную гибель.
– Неужели не помнишь, какой сегодня день? Миновало восемнадцать лет. Ровно восемнадцать лет с тех пор, как я узнал, что ты за чудовище. – Голос звучал медленно, уверенно, твердо. Конец надвигался совсем не так, как Джеффри представлял.
– Думаешь, я повешусь? Напрасно. – Он взглянул на петлю.
– Не думаю, а знаю, – прошептал невидимка с такой несокрушимой убежденностью, что сомнений не осталось.
– Тебе придется заставить меня. Останутся свидетельства, улики. Будет ясно, что это не самоубийство, – в панике возразил Джеффри, с каждым словом все глубже ощущая собственную жалкую беспомощность.
– Так или иначе, а сегодня ты умрешь. Было бы приятнее изобразить самоубийство, но вполне подойдет и забавный вариант.
– Не посмеешь!
– Еще как посмею! Не сомневайся. Я там был, помнишь? И видел твое состояние. Видел тошноту.
– Но ты не сможешь ничего доказать. Кто тебе поверит?
– Фотографии говорят сами за себя. Мои, сделанные много лет назад, да и все последующие. Вижу, ты убрал из раздевалок фото- и видеокамеры. Испугался, что кто-нибудь догадается о твоей любви к мальчикам?
– Откуда тебе известно о камерах?
– Давно за тобой наблюдаю. Поставил на твой компьютер отмычку, чтобы следить за каждым нажатием клавиши, каждым сайтом, каждым паролем, и письмом. А несколько недель назад установил виртуальную частную сеть и с тех пор могу не только наблюдать, но и контролировать.
Джеффри медленно приблизился к столу, понимая, что в ящике может оказаться все, что угодно, но не смея надеяться на такую милость, как пистолет. Он чувствовал, что человек стоит рядом, за спиной – так, что можно протянуть руку и дотронуться. Захотелось схватить ящик, размахнуться и ударить негодяя по лицу. А если он ошибается и в действительности расстояние не настолько мало? Что тогда сделает убийца? Нет, рисковать нельзя.
– Я не прикоснулся ни к одному из них, – прошептал Джеффри, чувствуя, как отвратительно звучит оправдание.
– С такими, как ты, это всего лишь дело времени. Сделаешь еще раз и уже не сумеешь остановиться. Но даже если каким-то чудом удержишься, не забывай, что сердечный приступ может случиться прямо за столом. А потом начнут проверять содержимое ящиков и обнаружат ту самую флэшку. Я видел фотографии в твоих файлах. Наблюдал, как ты подсматривал за мальчиками. Давно ли это было? Люди тоже увидят файлы и сделают выводы. – Голос звучал холодно и ровно, без эмоций и даже без насмешки. – Не забывай, что я собственными глазами видел, как ты любишь подглядывать.
Джеффри резко вздохнул: на поясницу легла ладонь, неторопливо поползла вверх, задержалась между лопаток и поднялась выше, к взмокшим от пота растрепанным волосам. Тело с готовностью отозвалось на откровенное прикосновение мужской руки.
– Прекрати!
– Готов поспорить, что, когда я был юношей, ты сотни раз мечтал об этом мгновении. Тогда не стал бы останавливать, – прошептал искуситель, согревая дыханием шею. – Тебе наверняка бы очень понравилось, правда? К сожалению, я уже не тот мальчик. Давно вырос и возмужал.
– Что в ящике? – с трудом проговорил Джеффри.
– Подойди и посмотри. Знаю, что любишь варианты, и оставляю выбор за тобой.
Джеффри поднес руку к крышке и замер в нерешительности: шкатулку ручной работы, искусно изготовленную из черного дерева, покрывал сложный, таинственный узор. А когда наконец осмелился открыть и заглянуть внутрь, во рту мгновенно пересохло. Кровь в венах застыла, колени ослабли, в глазах потемнело. Чтобы устоять на ногах, потребовалось нечеловеческое усилие. Зал медленно закружился.
– Знаешь, что это такое?
– Да, – произнес Джеффри, хотя из-за шума в ушах не услышал собственного голоса. Снова посмотрел на металлический предмет в форме груши.
– Великолепно сделано, не так ли? Взгляни, как изящна чеканка, тщательно проработаны узоры на листьях. – Свистящий шепот звучал настолько близко, что обжигал висок. – Почему бы не взять вещицу в руки?
– Нет.
Стальные пальцы сжали шею. Крепкое мужское тело прижалось, одновременно возбуждая и приводя в ужас. Рука потянулась к лежавшему в шкатулке предмету и впервые попала в поле зрения – большая, сильная, незнакомая… И все же в памяти промелькнул мгновенный образ.
– Действительно, каждый способен найти нечто свое. Мне показалось, эта вещь тебе особенно подходит. Название поэтичное: «Груша страданий». В то далекое время, когда ее изобрели, люди верили, что приговор должен соответствовать преступлению, а наказание должна понести та часть тела, которая согрешила. – Мститель придвинулся ближе, крепче сдавил тисками шею и прошептал в ухо: – Ты лжец и педераст… Так куда же, по-твоему, следует пристроить орудие казни?
– Пожалуйста… – беспомощно пролепетал Джеффри.
– Помнишь, как работает? – Человек разжал пальцы, отступил и с грушей в руках принялся расхаживать по залу. – Если повернуть вот этот винт на конце, то стороны начнут расходиться, и окружность увеличится в три раза. Предположим, я засуну устройство тебе в рот. Разумеется, сначала придется как-то справиться с зубами – скорее всего парочка передних окажутся лишними. А потом и большинство остальных вылезут из своих гнезд. Думаю, незачем объяснять, насколько болезненной процедура окажется без анестезии.
– Прекрати…
– Затем сместится челюсть, и начнет опухать горло, не говоря уже о том, что старинное орудие наверняка кишит бактериями. Дыхательные пути окончательно сомкнутся, и боль окажется настолько невыносимой, что недостаток кислорода ты даже не заметишь. Смерть от гипоксии наступит не сразу, а займет немалое время. Важнейшие органы будут отмирать постепенно. Минимальный доступ кислорода обеспечит продолжительную агонию. И это притом, что адская боль способна превратить минуту в вечность.
– Хватит! – визгливо воскликнул Джеффри, взглянул на судорожно стиснутые кулаки и увидел, что пальцы побелели от напряжения.
– Разумеется, все это произойдет только в том случае, если я помещу орудие в рот. Вряд ли тебе удастся умереть другим способом, хотя подозреваю, ты бы этого хотел.
– Удалишь фотографии, если я это сделаю? – С замиранием сердца Джеффри посмотрел на петлю и понял, что выбора нет, что подобный конец всегда оставался единственным возможным выходом.
– Поверь, я предлагаю самый легкий путь. Если сделаешь для меня такую малость, обещаю немедленно уничтожить все улики. Полагаю, не следует привлекать к твоей смерти излишнее внимание. Ты передо мной в долгу.
Скользя на безупречно отполированном полу, Джеффри подошел к стулу, медленно залез на него и выпрямился. Как только голова окажется в петле, единственное, что потребуется – две секунды безумного мужества. И больше ничего. Дальше все произойдет само собой.
– Не могу. – Голос задрожал, глаза наполнились слезами, по ногам – на стул и ниже, на пол – потекло что-то теплое.
– Несколько секунд, и конец. Ты сможешь. Я в тебя верю. – В ледяном голосе неожиданно зазвучали ласковые нотки. – Разве не так ты говорил мне когда-то?
Джеффри глубоко вдохнул, словно можно было впрок наполнить легкие воздухом. Стул слегка покачнулся, и пришлось схватиться за веревку: сохранить равновесие было непросто. Человек наконец-то вышел и встал напротив. Откинул капюшон и прямо посмотрел в лицо – последнее, что Джеффри увидел в своей жизни. Он оттолкнул стул, и ноги провалились в бездну. На мгновение показалось, будто удастся найти опору, однако ступни лишь судорожно и бесполезно задергались в пустоте. С каждым движением веревка все больнее впивалась в горло, однако тело продолжало лихорадочно бороться за жизнь. Потом глаза помутились и сомкнулись, наступила темнота, а на губах застыла мертвая улыбка.