Высокий, горбоносый, с пышными черными усами – типичный донской казак в кинематографическом исполнении – Виктор Гоголев встретил Турецкого на лестнице и провел в свой кабинет.
– Дежурный позвонил, сказал, что вы ко мне. Садитесь. Чай? Кофе?
– Минералки бы, – с печальным видом ответил Александр Борисович.
– Понял, – хмыкнул тот и, сняв трубку внутреннего телефона, повторил просьбу гостя. И с той же интонацией. Артист!
– Новости имею, – как-то неожиданно вычурно заметил «важняк». – В том смысле, что благодаря вашим стараниям встреча уже состоялась.
– Да ну! – удивился Гоголев. – Быстро дед среагировал! А что ж вы-то, Александр Борисович, тут же не поставили меня в известность? Ведь Вячеслав предупреждал: ни шагу!
– А я здесь ни при чем. Иду себе нынче, подъезжают, просят пройти в машину, вежливо, с достоинством. А как фамилия этого Ефима?
– Рафалович. Папаша его был присяжным поверенным, а сын вот…
– Сын, между прочим, не чета какому-то стряпчему, он на весь город замахнулся: деньги, говорит, власть… Ладно, сами разберетесь. Словом, беседа предварительная состоялась, думаю, он сумеет оказать помощь. Так где же ваша вода?
Гоголев сделал обнадеживающий жест рукой и вышел из кабинета. Александр и оглядеться не успел, как тот вернулся, отвинчивая на ходу пробку у пластмассовой бутыли и разбрызгивая по полу забурлившую минералку. Подал стакан.
– Причащайтесь, сэр!
Так, усмехнулся Турецкий, Славкина работа! Нахалы они все-таки, эти менты. Никакого уважения к прокуратуре. А с другой стороны, чего стесняться? Замначальника уголовки, поди, подполковник. Судя по виду – ровесник. А если Славка его ценит, значит, и спец толковый, быть ему полковником. Ну и дай Бог…
– В двух словах, если не секрет, в чем суть просьбы? – переходя на деловой тон, осведомился Гоголев. – Я к тому, чтоб не с завязанными глазами действовать. В принципе на Рафаловича я надеюсь. Но он же не царь и не мессия, у кого-то может найтись и на него управа. Ну а все эти его закидоны насчет высшей власти, так это он вам, как новичку, пыль в глаза пускает.
Турецкий поиграл бровями, изобразив на лице полнейшее согласие со сказанным. Правда, интуиция подсказывала полностью противоположное. Ну да ладно, ведь смена власти произойдет не завтра, значит, у этих ребят есть еще время подумать…
И «важняк» изложил причины своего интереса к водителю покойного вице-губернатора. О второй части, касающейся дезы, говорить не стал, поскольку, по его соображениям, к ведомству Гоголева она отношения не имела. Затем поинтересовался успехами в этом деле коллег. Гоголев вынул из сейфа конверт и вытряхнул из него две крупные фотографии. Фотороботы, понял Александр. Взял снимки в руки, стал внимательно рассматривать. Подозреваемого киллера, похожего на девку, узнал сразу. Таким его примерно и описал Щербина. А вот второй – какой-то весь квадратный, не очень натуральный, являлся, видимо, тем, кто в сине-зеленом пиджаке прыгал перед носом наезжавшей на него машины. Мужику где-то под сорок, спортивный, это видно по лепке лица. Но зачем же ему было такую запоминающуюся хреновину на себя напяливать? А что, подумалось вдруг, может, он хотел, чтоб именно эта деталь и запомнилась? Уничтожить легко, а без пиджака – поди узнай! Потому и фоторобот такой «общий», ординарный.
– Вы мне могли бы презентовать эти личики? Можно меньшего размера.
– Сделаем.
– Хорошо бы к ним приложить еще фотографию Сергея Новикова. Вы-то его, кстати, видели? – И, после кивка Гоголева, Турецкий попросил описать того.
Внешне ничего особо примечательного. Действительно, короткое время провел в Приднестровье, мальчишеская романтика, говорит, играла. Имел там касательное ранение головы. Проверить подлинность лицензии, выданной «Марсом», пока не представляется возможным. Хотя вроде все правильно, но в девяносто втором-девяносто третьем годах все эти охранные конторы, агентства, школы возникали, вскоре исчезали, лицензии выдавались, потом отбирались, и так без конца, пока в девяносто пятом более-менее обозначились наконец контуры этой частной службы. Среди тех, кто приказал долго жить, оказался и «Марс». А вот идея обратиться к Рафаловичу – идея, кстати, очень толковая, как-то не приходила в голову. Гоголев хотел, видимо, слегка польстить Турецкому, но следователь подхалимаж не принял и немедленно отдал все лавры Грязнову. Таким образом не уронив их корпоративной чести. Фотографию Новикова сделать нетрудно, заметил Гоголев, но зачем, если его можно вызвать в любой момент?
– Затем, – ответил Турецкий, – что хочу взять с собой в Москву. Мало ли при случае кому показать придется?
– Ладно, организуем, – согласился Гоголев, но Саша видел, что тот расценил эту просьбу исключительно как блажь москвича.
Из кабинета заместителя начальника питерского угро Турецкий связался с Грязновым, сдержанно поблагодарил за помощь и передал свой диалог с Рыжим, естественно, с последующей реакцией Ефима Юльевича. Слушавший разговор Гоголев с укоризной смотрел на Александра Борисовича: ну как же, мол, мне-то не сказал об этом! Да я бы им!… Но Турецкий, шутливо отмахиваясь, перешел к серьезным делам. Сказал, что питерцы в ближайшие полчаса передадут по факсу два фоторобота возможных киллеров с соответствующей ориентировкой и фотографию не пострадавшего при покушении шофера-охранника, которую надо срочно проверить по собственным каналам, а Костю попросить передать ее известному ему Гене. Расшифровывать свою просьбу для Гоголева Александр не стал. Но тот и сам уже понял, что москвич замыслил что-то серьезное. И тут же пошел отдать соответствующие распоряжения.
– Слава, секунду, – Турецкий повернул голову и крикнул вдогонку Гоголеву: – Виктор Петрович! Вы Новикова-то не вводите в курс дела!
– Понял, – кивнул тот. – Аккуратно сделаем.
Когда дверь за ним закрылась, Александр Борисович негромко сказал Грязнову:
– Передай при случае Косте, что, по-моему, эти мужики немного зациклились, знаешь, так, по-провинциальному, на своих тамбовцах и казанцах. И готовы повод принять за причину. Я успел просмотреть все, что они смогли накопать, и думаю, что концы надо искать в Москве. Понимаешь меня? Ну ладно, все, хозяин идет. Косте пока сам звонить не буду, практически неоткуда. Тебе Гоголев нужен?… Виктор Петрович! Вас – на два слова.
– Благодарит за помощь, – сказал минуту спустя Гоголев, кладя трубку. – Ну что ж вы-то мне ничего не сказали про эти проделки?
Было похоже, что он даже обиделся.
– Пустяки. А вот вы, к примеру, знаете, кто там у меня как раз над головой живет? Нет? А я знаю. Хозяйку зовут Валерия Львовна, и ей пятьдесят лет, но все мужчины, которых она обслуживает, больше тридцати ей не дают. Знаете, к чему говорю? Это мне рассказал ваш Рафалович. Ну, во-первых, слышимость там что надо, а во-вторых, не исключаю, что приходящим к ней мужчинам может быть безумно интересно знать, о чем совещаются ответственные работники прокуратуры. У вас же есть специалисты, подошлите туда, помогите своим коллегам из прокуратуры, ей-богу, хорошее дело сделаете.
Гоголев качал головой и ожесточенно чесал подбородок.
– Ну надо же! Вот новый человек… Спасибо, сделаем. Ко мне у вас есть дела? Или хотите в прокуратуру?
– А куда ж мне еще? Одна дорога… – и подумал, что был бы сейчас очень хорош, если бы взял-таки вчера с собой дело, и оно наверняка если не пропало, то просмотрено было бы уж точно. Нет, все-таки надо верить предчувствию и интуиции. – Значит, мы договорились, Виктор Петрович, вы сделаете то, что я просил, но с Маркашиным разговоров не ведите, я сам ему скажу…
Семен Макарович, сообщив о вынесенном постановлении насчет Турецкого и выслушав сдобренный изрядной порцией юмора его рассказ, искренне испугался, хотя подобное состояние духа никак ему не шло. Насторожило его и обращение следователя за помощью в уголовный розыск. Но тут Турецкий легко убедил прокурора, что у того отродясь знающих специалистов, какие бывают в угрозыске, не было, да и быть не могло. А тот же Гоголев, можно быть абсолютно уверенным, человек в определенном смысле железный. Сказал – сделает и лично Маркашину все покажет и объяснит, как пользоваться.
Затем «важняк», словно бы кожей чувствуя приближение каких-то важных событий, но не решаясь ничего торопить, отправился в кабинет Щербины и уселся изучать по-новому протоколы допросов свидетелей, акты всяческих экспертиз. Все вроде знал, но для собственной ясности не хватало какого-то штриха. Вот его и искал.
Прихватив с собой старшего лейтенанта Пахомова, Гоголев отправился сам выполнять просьбу Турецкого. Тем более что Грязнов по телефону не столько благодарил его, сколько еще раз просил проявить максимум внимания к просьбам следователя и пока не задавать лишних вопросов. Все вот-вот прояснится.
Ему показалось странным, что в мэрии не нашлось никаких документов, касающихся Сергея Новикова. Чиновная дама-кадровичка заявила, что личное дело на него, естественно, завели при приеме на работу. Но затем в связи со случившимся огромным несчастьем в кадры приезжали не то из прокуратуры, не то из милиции и дело Новикова забрали. Под расписку. Она где-то есть, конечно, но… надо поискать. А в чем дело? Почему такая срочность?
Вот так – ни личного дела, ни фото. А ведь все было! Иначе откуда взяты сведения? Гоголев тут же перезвонил Щербине. Тот подтвердил, что личное дело видел, читал, но поскольку Новиков проходит свидетелем, следователь выписал основные его данные, а дело вернули по назначению. Курьер прокуратуры и отвез обратно в мэрию. Сдал под расписку. Вот она.
Ну то есть ничего нельзя понять. Надо ехать к самому Новикову.
Записав адрес, Гоголев сказал своему водителю:
– Игорек, дуй к Загородному до технологички, затем по Московскому до парка Победы. И крылышки включи, чтобы мы как ангелы долетели!
И дом, и корпус отыскали быстро. Это была стареющая хрущевская девятиэтажка с одним подъездом. На этажах – по восемь квартир. Здесь соседи обычно знают друг друга. Однокомнатная квартира Новикова находилась на шестом этаже. Гоголев прикинул в уме номер ее, значит, из лифта направо. Оставив оперативника у входа в дом, Гоголев вошел в грязный, обшарпанный подъезд, нажал кнопку лифта, а когда открылась дверь и он увидел на полу, прямо посредине, кучу собачьего кала, желание ехать как-то прошло. Решил подняться по лестнице.
Зрелище тоже было не для слабонервных: все стены исписаны разноцветными фразами, представляющими некое смешение английского сленга и российского мата, с помощью которого юные петербургские полиглоты восславляли футбольную команду «Зенит», предлагали известным им Маринкам и Ларискам половое сотрудничество и высказывали недвусмысленные намеки в адрес какого-то пидора Коти.
Очень интересно, чей это дом, размышлял Гоголев, посмотреть бы в глаза тем, кто отвечает за порядок в нем, за чистоту. И еще подумал, что вот если бы ему сейчас предложили поменять его комнатку с небольшой прихожей в коммуналке на Моховой даже на четырехкомнатную квартиру в этом доме, он бы решительно отказался. Там, в центре города, пока, кажется, еще никому не приходит в голову изображать слово «fuck» белой эмалью на двери соседа.
Короткий коридорчик, в который выходили четыре квартиры, и в частности Новикова, наглухо перекрывала дверь с фанерой вместо стекла. На дверном косяке четыре кнопки звонков, точнее, три, вторая снизу кнопка отсутствовала, вместо нее торчали два медных проводка. Вот они-то и были нужны Гоголеву. Он аккуратно соединил проводки, прислушался, но за дверью было тихо. Повторив попытку еще пару раз, стал названивать соседям. После долгого молчания наконец в коридоре открылась какая-то дверь и сонный голос сердито прокричал:
– Ну чего надо? Когда ж это кончится, твою мать?!
– Уголовный розыск! – ответил Гоголев. – Откройте, пожалуйста.
– Ага! Наконец-то! – обрадовался тот за дверью. – Сейчас штаны надену, обождите.
Послышались шлепающие шаги, и дверь отворилась. Заставленный ящиками, лыжами, велосипедами, какими-то досками и палками, коридорчик был освещен тусклой сорокасвечовкой, поскольку положенные лампы дневного света отсутствовали. Гоголев показал свое удостоверение, небритый мужик в несвежей тельняшке и пижамных штанах мельком взглянул и понимающе кивнул.
– К нему, что ль, опять? – Он мотнул нечесаной головой в глубь коридора. – Так ему б и звонили, чего соседей тревожить? И так всю ночь гам-тарарам. Вон, идите туда! – показал пальцем на дверь справа.
– Я звонил, но что-то не получается, – извиняющимся тоном сказал Гоголев, – помогите мне. Не знаете, Новиков дома?
– Ну а где ж ему быть, если, говорю, полночи гам-тарарам? Я уж не выдержал, постучал, говорю: уймись маленько, сосед! Какое там! Слышу – гы-гы-гы! Бабы чего-то кричат! Музыка, мать их… извините. Я уж говорю: ну неужто опять на тебя в милицию жаловаться? Ладно, отвечает, заткнись, а мы скоро кончим. Кончили. Под утро только стихло. Мне чего, я один живу, а другие боятся: тут к нему такие лбы ходят, придавят – и не пикнешь. А вас, значит, все-таки вызвали? Ну и правильно, наведите порядок, мать его…
Гоголев между тем подошел к двери и постучал. Прислушался и постучал снова. Потом нагнулся к дверной ручке, потянул носом и резко выпрямился.
– Слушай, сосед, сделай одолжение, давай вниз, там у подъезда моя машина. Скажи Пахомову, старшему лейтенанту, чтоб бегом ко мне, а водителю объясни, где отыскать ваше домовое начальство. Скажи: сильная утечка газа, может рвануть! И сам позови кого-нибудь из соседей, будете понятыми. Ну, чего ждешь? Давай, одна нога здесь – другая там! – подтолкнул его в спину, видя, что тот стал размышлять – изумительное качество российского мужика.
Наконец сосед убежал, шлепая тапками, а Гоголев сунулся в соседние квартиры, но там никто не откликнулся: действительно, рабочий же день, ничего странного…
С грохотом раскрылась дверь лифта, и появился Пахомов. Мужик, сказал он, сейчас подойдет со вторым понятым.
– А чего тут, Виктор Петрович? Он сказал – газ, а я не чую.
Гоголев показал пальцем на дверную ручку, оперативник понюхал и кивнул:
– Ага, есть маленько. Но очень слабо. А что, никто не отвечает?
– Не-а…
– Вскрывать будем?
– Вот подойдут понятые.
– Интересно, – сказал Пахомов и подергал ручку. Потом пару раз стукнул кулаком, прислушался. Слегка откачнувшись, навалился плечом и… рухнул на колени, потому что дверь неожиданно распахнулась. Сразу в лицо ударила волна газа.
– В комнату! – крикнул Гоголев, зажимая себе нос. – Открывай окно! Я – на кухню!
И, перепрыгнув через стоящего на карачках опера, кинулся на кухню. Услышал ровное шипение газа, глаза сильно защипало, но он сумел довольно быстро, причем не дыша, распахнуть балконную дверь, набрать полную грудь воздуха и тогда вернулся на кухню и закрыл все пять рукояток газовой плиты.
Сквозняк быстро выветрил массу скопившегося газа, и Гоголев наконец смог обрести возможность дышать и видеть. И то, что он увидел, его совсем не обрадовало. Поэтому он осторожно, стараясь ни к чему не прикасаться и ничего не задевать, на цыпочках направился к входной двери, махнув рукой Пахомову, стоявшему посреди большой комнаты:
– Иди сюда, ничего не трогай.
Газ быстро выветривался. Сыщики, как они себя гордо именовали, стояли у двери и осматривали ее. Стало понятно, почему в коридоре почти не пахло: дверь изнутри была обита плотной изолирующей тканью, препятствующей выходу газа. Но того, что уже накопилось в квартире, вполне хватило бы для приличного взрыва, ну и всего ему сопутствующего.
Наконец из второго коридора появились понятые. Сосед в тельнике что-то, усиленно жестикулируя, объяснял второму – глубокому старичку, лет, наверное, около восьмидесяти. Странно, что сумел уговорить.
Увидев открытую дверь, остановились в недоумении. Но Гоголев, подозвав их жестом, объяснил, что к чему, те потянули носами и согласились с доводами товарища подполковника.
Телефонного аппарата в квартире Новикова, как заметил уже Гоголев, не было. Вероятно, тот пользовался сотовой связью. Но искать трубку до приезда дежурной бригады не стоило. Телефон оказался у соседа в тельняшке, который наконец-то назвался Гришей. С этого аппарата Виктор Петрович и вызвал помощь. Потом объяснил понятым, какие действия были проведены, каким образом вскрыта дверь, которая вообще оказалась незапертой – он тут же продемонстрировал этот процесс еще раз, чтобы убедить понятых, что особых нарушений, в общем, и не было. Нет, были, конечно, но ведь и каждая минута была дорога. А теперь в квартире распахнуты дверь и окно, газ перекрыт и никакой опасности больше не предвидится. Но присутствие понятых необходимо и дальше, поскольку в квартире обнаружен труп. Сейчас приедут следователь с экспертами и можно будет войти в помещение.
Затем Гоголев позвонил в горпрокуратуру, нашел Щербину и попросил того передать Турецкому, что для него имеется малоприятное сообщение: есть подозрение, что человек, которого в настоящий момент ищут, найден, но он, увы, мертв. Экспертиза в ближайший час установит причину. Щербина заволновался: о ком еще речь? Гоголев сказал, что разговор у них шел о Новикове. Все остальное – позже. Щербина записал номер телефона, с которого говорил подполковник, адрес и заявил, что они, скорее всего, подъедут вдвоем с Турецким.
Чтобы не терять дорогого теперь времени, Гоголев усадил Гришу в его же кухне, сел напротив и стал последовательно и детально расспрашивать обо всем, что касалось его шумного соседа: что о нем говорят в доме, чем он занимался, когда приходил и когда уходил, кто у него бывал, часто ли устраивались пьянки, подобные вчерашней, бывали ли у него женщины…
Что-то Гриша знал, о чем-то слышал, кого-то видел лично, и не раз. Описал, как выглядели. В общем, мужик оказался наблюдательным. Но если какие-то полчаса назад он был бескомпромиссно зол на соседа, то теперь, узнав, что, возможно, это его труп валяется у газовой плиты с проломленным черепом, -хотел взглянуть, но милиционер не пустил, сказал что его следы никому не нужны, – словом, подобрел к покойному Гриша. Не такой уж он, наверно, плохой и парень был: ну шумный, так ведь молодой. И симпатичный с лица – отчего ж баб не водить? А что гулянки – так ведь не каждый же день! Дружки, правда, противные: бычки такие, кожаные, наглые. Пасть, говорит, заткни, папаша, а то говном захлебнешься, твою мать… надо же! А что ты ему, если он тебя соплей задушит! Эвон, смена им подрастает, как подъезд испохабили! Сплошной один фак!…
Второй понятой сидел, пригорюнившись, на кончике стула и лишь скорбно кивал, подтверждая абсолютную правоту соседа.
На лестничной площадке послышался шум, громкие голоса: это явились сразу все заинтересованные лица. Игорь отыскал и привел диспетчершу из РЭУ, дородную, краснолицую тетку, а также участкового, которого перехватил у дверей опорного пункта. Словом, все на данную минуту ответственное местное начальство. Одновременно с ними приехала дежурная бригада, а буквально минуту спустя примчались Щербина с Турецким. Можно было приступать к работе.
Следователи аккуратно прошли на кухню, где с помощью понятых провели опознание убитого, и вышли в коридор, предоставив дежурной бригаде возможность заниматься своим делом.
По заключению судебного медика, естественно предварительному, поскольку о возможности отравления, наркотиках или степени опьянения можно было говорить лишь после вскрытия и проведения соответствующих анализов, убийство произошло где-то в районе между третьим и четвертым часом утра. Впрочем, примерно это время указал и сосед, сообщив, что шум и гам стихли лишь под утро. Если анализы не покажут иного, то орудием убийства послужила бутылка из-под шампанского. Ее в настоящий момент исследовал эксперт-криминалист, заключение которого полностью перечеркивало предположение об обычной драке по пьяному делу. Бутылочная поверхность была девственно чиста, так, будто после «дела» ее тщательно вымыли и вытерли, ну то есть ни малейших следов, даже тех, что остаются после магазинов. Однако удар, и, кстати, довольно сильный, был нанесен именно ею: у покойного было буквально проломлено основание черепа. Похоже, что удар был произведен в тот момент, когда Новиков зачем-то наклонил голову. И происходило это здесь, на кухне, возле газовой плиты. А после удара, когда убийца, или, возможно, их было несколько, аккуратно уложив жертву на пол, убедился в том, что Новиков – покойник, он вымыл тут же, под краном, орудие убийства и поставил бутылку возле плиты, нимало не заботясь о создании хотя бы достоверной картины пьяной драки. Значит, это было с самого начала запланированное убийство. Но тогда зачем же столько свидетелей? «Быки», женщины, смех которых слышали соседи? Ведь так не бывает, чтобы собралась большая компания и устроила веселье в квартире человека, которого собирались убить! Или именно компания и являлась тем прикрытием, под которым действовал убийца?
Во всяком случае, пока ясно лишь одно: Новиков оказался каким-то образом причастным к смерти своего шефа. Вероятно, именно поэтому его и убрали. Вопрос в другом: почему не сделали раньше? Не мог ли причиной гибели водителя-телохранителя стать неожиданный интерес к его персоне московского следователя?
Турецкий мрачно глядел в окно на затянутое серым, непробиваемым сукном петербургское небо и старательно анализировал все свои вчерашние разговоры. Кстати, Рафалович никоим образом не мог быть причастен к убийству: встреча с ним и просьба по части Новикова была высказана тогда, когда сам предмет интереса являлся уже покойником. Никого, естественно, не могла бы насторожить и подписка о невыезде, отобранная у Новикова, ибо по нынешним временам этот юридический документ не остановил еще ни одного преступника, решившего «сделать ноги».
Каким– то примитивным дилетантизмом веяло и от самого убийства. Врезать по черепу, а затем аккуратно уложить труп на пол… Зачем-то включать газ… Впрочем, возможно, именно этого ощущения у следователей и хотел добиться убийца? Мол, действовал тут явный дурачок, наглядевшийся американской кинодетективщины. Или?… Что-то все больше и больше подсказывало Турецкому, что работа была выполнена вполне профессионально. И убийца, по всей видимости, был знаком с Новиковым. Как и все остальные гости. А если это так, значит, и у Новикова рыльце в пушку.
Вырисовывалась новая картина убийства вице-губернатора. Если шофер был заодно с киллерами, он мог и доставить жертву точно в указанное место, и, остановив машину, чтобы избежать наезда на случайного прохожего, который, возможно, был совсем и не случайным, покинуть салон автомобиля за секунду до начала стрельбы. Ведь никто же не зафиксировал, в какой момент это произошло. Могла бы, конечно, сказать Вероника Моисеевна – если бы могла, в чем врачи очень сомневаются.
К слову, сама супруга Михайлова была ранена потому, что сидела за спиной мужа, окажись она немного левее, случайная пуля ее не задела бы. Отсюда вывод: ни она, ни водитель, над головой которого не оказалось ни одной дырки, не являлись мишенями для киллера. Но тогда чем же теперь вызвано убийство шофера? Может быть, он знал нечто такое, что не должны были узнать следователи, и поплатился за это? Тогда почему убийцы ждали три дня? Почему не убрали шофера вместе с хозяином? Одни вопросы…
К сожалению, те гости, которых успел разглядеть сосед Гриша, не были похожи на предъявленные ему фотороботы предполагаемых киллеров. Новиковские гости были моложе и, как один, имели характерное отличие – стриженые квадратные затылки.
Между тем и криминалист преподнес сюрприз: пальцевые следы на тарелках, стаканах, бутылках были стерты или же размазаны до такой степени, что не годились для идентификации. А возможные следы рук на мебели, дверных ручках и прочих предметах были явно стерты грязным вафельным полотенцем, валяющимся в кухонной раковине. Разводы от этой мокрой тряпки были обнаружены повсюду. Тот, кто внаглую демонстративно убирал следы рук, казалось, издевался над сыщиками: вот, мол, вам, ищите себе на здоровье!
Не внесла в дело ясности и собачка, прибывшая с проводником. Впрочем, что-то она все-таки учуяла и довольно резво рванула за порог, даже вывела сержанта во двор, но у выхода из арки завертелась и заскулила. Обычная картина: тот, кого она вела, сел в машину и уехал.
А вот оперативнику повезло больше. Он еще удивился: как это – гости пили, курили, что подтвердил и Гриша, а окурков в доме нет! Возле той же арки, у помойного бачка, он обнаружил скомканную газету, а развернув ее, увидел кучу окурков. Эту находку получил в свое распоряжение эксперт-криминалист. Небрежно сработал убийца, смахнув окурки и мусор со стола в газету, а затем в темноте промахнувшись свертком мимо бачка. Среди прочего мусора оказалось несколько водочных пробок, а это уже что-то!
Такая, значит, ситуация представлялась. Судя по количеству посуды на столе, гостей было не менее пяти человек. Где-то в районе трех часов утра большинство покинуло квартиру. Кто-то остался, причем из тех, кого Новиков хорошо знал, кто, во всяком случае, не вызывал у хозяина недоверия. Убийство произошло на кухне. Там же убийца уложил покойника на пол, мокрой тряпкой протер все, чего могли касаться пальцы его и гостей, включил все газовые конфорки, даже духовку, забрал сверток с мусором и вышел тихо – дверь замком не щелкнула, чтобы не разбудить нечаянно соседей. Вот поэтому и вломился в квартиру Пахомов, нажав на дверь плечом. Но зачем был нужен газ? Может быть, убийца рассчитывал на случайность, которая могла бы вызвать взрыв, ну и все остальное, ему сопутствующее? Логика-то в этом есть, но странная какая-то…
Тщательный обыск квартиры практически ничего нового не дал. Напротив, у следователей появилось ощущение, что здесь жил человек, ничем не интересующийся. Кроме телевизора – небольшого переносного «Панасоника». Книг Новиков не читал, газеты не выписывал, писем ни от кого не получал. Одинокий такой, понимаешь, молодой волк. Правда, довольно симпатичный, судя по фотографии в паспорте, найденном в заднем кармане джинсов. Все остальные его документы – водительские права, техталон, спецпропуск и прочие нужные бумажки – были найдены в бардачке расстрелянной машины. Там они лежали в кожаной сумочке.
В бельевом шкафу болтались на вешалках несколько недорогих костюмов, рубашки, на полках – нижнее белье, носки. В прихожей – несколько пар поношенных туфель. В общем, как-то негусто, небогато. Личный шофер и телохранитель вице-губернатора мог бы выглядеть и импозантней. А тут все какое-то серое, невидное. Или незаметное? Что вернее? Не в сути ли этого вопроса и лежит разгадка личности Сергея Новикова, ленинградца, 1971 года рождения?
Между тем участковый и дородная диспетчерша из РЭУ, как было ими заявлено, по своим каналам собрали сведения о жильце. Выяснилось, что жил Сергей с матерью, умершей в восемьдесят девятом году, после чего он сдал свою жилплощадь семейной паре военнослужащих, которые и вносили все коммунальные платежи. Где он проживал сам, неизвестно. Во всяком случае, первый вызов милиции по причине пьяной драки в этой квартире был зафиксирован в конце октября девяносто третьего. Было еще несколько мелких происшествий, но вскоре молодой человек остепенился, вроде повзрослел, стал даже работать в мэрии. А теперь вот шофером у самого вице-губернатора. Ничего больше к сказанному никто добавить не мог.
А ведь на допросе Новиков не скрывал, что утолял свою романтику в Приднестровье. Что и в Москве был проездом. И все сходилось к тому, что появился в Питере после октябрьских дней в столице. Известно же, что среди защитников Белого дома были и приднестровцы. Только как и кого они защищали, тут до сих пор, кажется, нет ясности. Хотя проверить можно и это обстоятельство. Но пусть теперь Новиковым займутся соответствующие службы, которые в силах обнаружить любые концы.
Турецкий попросил Щербину дать указание своим коллегам, не откладывая дела в долгий ящик, подготовить все, что имеется по Новикову для передачи в Москву. Поделившись своими соображениями, Александр Борисович увидел, что те охотно и легко согласились с ним. Действительно, а чего тут спорить, если просит прокурор-криминалист? Ему видней.
Может, оно и так, но Турецкого никак не оставляло ощущение, что смерть Новикова каким-то образом спровоцирована именно им, его интересом к водителю, зафиксированным чьим-то весьма заинтересованным глазом, что явилось той точкой, после которой и было принято решение о немедленной ликвидации… кого? свидетеля? соучастника? просто излишне информированного человека? Но зачем же тогда так грубо? Или в этом своя логика: мы, мол, тебя не боимся, и сама акция – чисто формальный ход? Они и личное дело Новикова, поди, забрали в кадрах, чтобы поиск затруднить. Другими словами, пошли на почти открытую, наглую игру со следствием. Но пока нет ответа на главный вопрос: кто заказчик? – не будет ясности и с делом Новикова. Значит, оказать помощь в данный момент могли лишь два фактора – внимательное изучение показаний свидетеля Новикова, слово за словом, что хотел сказать, но не сказал, или от чего ушел, так и не решившись, это первое, и второе – что расскажет Ефим Юльевич Рафалович. Сведения же из Москвы быстро не придут. Там надежда, как всегда, на Костю и его замечательного тайного друга Гену из службы собственной безопасности – самой хитрой «конторы» России.
Понимая, что ничего нового он уже не узнает, и не теряя время зря, Турецкий попросил отправить его в прокуратуру. Ему показалось, что большинство присутствующих при этих его словах облегченно вздохнули.