Утром следующего дня, придя на работу, Платонов открыл сейф, сгреб папки и за несколько приемов перенес их на стол. Сложив несколько папок в стопку, он взял ее в руки и направился к двери.
– Ты куда? – Войдя в кабинет, Анна сняла пальто и повесила его на рогатую вешалку.
– В архив.
– Положи папки на место.
– Но вы же сами распорядились их унести.
– Когда?
– Вчера вечером.
– Сегодня распоряжение отменяется. – Она подошла, порылась в папках и, отыскав нужную, положила на свой стол.
– Ну хорошо, а мне-то что теперь делать? – спросил Павел.
– Еще раз пересмотреть все дела.
– Еще раз?!
– Теперь действуем иначе.
– И как?
– Ориентируйся на дату – ноябрь тысяча девятьсот восемьдесят девятого, плюс-минус три года. Меня интересуют убийства, изнасилования, нападения на женщин и детей в областном центре и в области. Особое внимание обращай на преступления, совершенные неизвестными лицами, и на отсутствие мотива преступления.
– Ну, вы даете, Анна Сергеевна! – Павел обескураженно вскинул руки. – Выходит, снова здорово? Сами же сказали, что такие дела – невывозные.
– Бери и делай, что говорят. – Она уселась за стол, раскрыла папку и мрачно напомнила: – Кто из нас двоих руководитель аналитической группы?
– Вы, – обиженно ответил Платонов.
– Вот и выполняй.
– Хоть бы объяснили зачем.
– Потом объясню.
До самого обеда Платонов не сказал ей ни слова. В двенадцать он вышел из-за стола и натянул на себя куртку:
– Я на обед.
– Иди, – не поднимая головы, ответила Анна.
– Вам что-нибудь принести?
– Только кофе. – Она отстраненно посмотрела на него и уточнила: – Американо с одним кубиком сахара.
– Там сахар в пакетиках.
– Ну так возьми для меня один.
Минуты через две после ухода Платонова в кабинет деликатно постучали.
– Войдите! – крикнула Анна.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула женская голова в меланжевой шляпке.
– Можно?
– Здравствуйте, Елена Васильевна! – Анна поднялась и вышла навстречу. – А я ожидала вас позже.
Колодяжная вошла в кабинет и замерла у порога.
– Я здесь с одиннадцати часов. Все думала, может, вы пораньше освободитесь. И вот ведь, пожалуйста…
– Снимайте ваше пальто, садитесь. – Анна указала на стул и села сама. – Должна заметить, с вашим делом есть кое-какие сложности…
– Вы мне отказываете? – от волнения Елена Васильевна привстала.
– Нет-нет, я не об этом. Просто не успела как следует изучить следственные материалы, и у меня появились вопросы.
– К бывшему следователю?
– Нет. К вам.
– Я много раз давала показания, – удивилась Колодяжная. – И первому следователю Казнову, царствие ему небесное, и тому, что был после него, и потом Ускову…
– Усков… – Анна покопалась в памяти и спросила: – Это тот следователь, что ходатайствовал о приостановке предварительного расследования?
– Григорий Кузьмич – последний, кто вел мамино дело, и это он отправил его в архив. Только не подумайте, что я с этим смирилась! Я писала заявления областному прокурору, начальнику областного следственного управления и в Москву.
– Требовали возобновления следствия?
Колодяжная кивнула:
– Да, каждый год. И каждый год получала отписки. Отказ в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого, отказ в связи с истечением срока давности, отказ в связи с тем, отказ в связи с этим… Две папки набралось.
– Срок давности нам не указ, – заметила Анна. – Расследовали дела и постарее. Проблема не в этом.
– А в чем? – встревоженно поинтересовалась Елена Васильевна.
– В деле не за что зацепиться. Фотографии места преступления из рук вон плохие. Нет ни подозреваемых, ни свидетелей…
– А как же я? Я – свидетель!
– Ну, хорошо. – Анна придвинула к себе исписанный блокнот и заглянула в него. – Пройдемся по основным вопросам, но прежде расскажите мне все, что запомнили.
– Может, лучше прочтете мои показания? В следственных материалах должен быть протокол.
– Лучше расскажите.
– Но вы же понимаете, прошло больше тридцати лет, – неуверенно промолвила Колодяжная.
– Понимаю.
– Кое-что я, возможно, забыла.
– И это я допускаю.
– Что-то могла напридумывать…
– А вот это вряд ли.
– Вы не понимаете… – Елена Васильевна провела по лицу ладонями, как будто умылась, и договорила с закрытыми глазами: – Все эти годы я только и делала, что переживала тот день снова и снова. Всякое лезло в голову. Могла ли я помешать убийце? Могла ли спасти маму? Конечно, могла… Всего-то и делов – выбежать на улицу и позвать на помощь. – Она сжала пальцы в кулаки и прижала к груди. – Это я не защитила ее, я не спасла!
– На момент совершения преступления вам было десять лет?
– Да, почти.
– Чем же вы могли ей помочь? – Анна взяла шариковую ручку и постучала колпачком по столешнице. – Если бы вы обнаружили себя, то поплатились бы жизнью.
– Мне очень тяжело! – Колодяжная схватилась за лицо и заплакала.
– Охотно вам верю. Принести воды?
– Нет, спасибо.
– Вернемся к нашим вопросам, – продолжила Анна. – Я читала протокол с вашими показаниями. Некоторые моменты мне непонятны и требуют пояснений.
– Все, что могу…
– В момент убийства матери вы были дома?
– Да, это же есть в моих показаниях.
– Опишите подробно свои действия.
– Я спала в своей комнате.
– Это ясно.
– Но потом проснулась.
– Что вас разбудило? Почему вы проснулись?
– Захотела пить и пошла на кухню.
– Та-а-ак… – протянула Анна.
– Спустилась по лестнице… Дом у нас двухэтажный, и моя спальня была на втором этаже.
– Спустились. Что дальше?
– Свернула в коридор и пришла на кухню. Оттуда услышала шум. Потом раздался мужской голос.
– Вы испугались?
– Нет, нисколько.
– Почему?
– Подумала, что к маме дядя Коля пришел.
Стерхова заглянула в записи и уточнила:
– Николай Гуляев, ее приятель?
– После смерти папы он часто к нам приходил. Чаще по вечерам, когда я уже засыпала.
– У них были близкие отношения? – спросила Анна и тут же покачала головой: – Впрочем, откуда вам знать, вы были ребенком.
– У них были близкие отношения, – с утвердительным кивком сказала Колодяжная. – Это я точно знаю.
– Простите?..
– Иногда взрослые даже не догадываются, как много о них знают дети.
– Готова с вами согласиться, – кивнула Анна.
– Когда я вспоминаю то время, сразу же представляю деревянные филенчатые двери, покрашенные белой краской. Одна из них, ведущая из коридора в мамину спальню, была застекленной. По чьей-то прихоти дверные стекла закрасили, и она ничем не отличалась от прочих. Когда приходил дядя Коля, мама запирала ту дверь на щеколду, но в уголке, у самого штапика[1], краска облупилась, и на стекле возник прозрачный пятачок…
Анна догадалась:
– Через него вы подглядывали?
– Всего один раз, – поспешила заметить Колодяжная.
– Это как-то повлияло на ваше отношение к матери?
– Я ревновала. Тогда мне казалось, что она меня предала.
– Вернемся к той ночи, когда произошло убийство.
Елена Васильевна шмыгнула носом и продолжила:
– Я спустилась со второго этажа и свернула в коридор, чтобы пройти на кухню. – Она помолчала. – Наш коридор заслуживает того, чтобы о нем рассказать отдельно. Он был темным и длинным и начинался от самой входной двери. Через десять метров упирался в дверь туалета, поворачивал направо и через пять метров приводил на кухню.
– Оттуда вы услышали шум и мужской голос?
– Да. В то время я пила воду.
– Что было дальше?
– Подумав, что пришел дядя Коля, я отправилась назад, в свою комнату. А когда подошла к лестнице, услышала мамин крик.
– Откуда он доносился? – спросила Анна.
– Из спальни, она располагалась в конце коридора, у входной двери.
– И что вы сделали?
– Я подошла к двери, заглянула в облупившийся пятачок и увидела… – Елена Васильевна схватилась за горло и, скорчившись, выдавила из себя: – Простите…
Анна бросилась к кулеру, налила воды и принесла стакан Колодяжной:
– Пейте!
– Я сейчас… сейчас… – Спустя минуту женщина выпрямилась и подняла бледное лицо. – Простите. Когда я вспоминаю об этом, чувствую смертельный страх и будто цепенею.
– Мы можем прерваться.
– Нет-нет, – запротестовала Колодяжная. – Давайте продолжим сейчас, чтобы к этому больше не возвращаться. – Она выпила воды и, собравшись с силами, закончила: – Я заглянула в прозрачный пятачок на двери и увидела маму, которая ползла по окровавленному полу. На ней сидел мужчина. На моих глазах он перерезал ей горло ножом.
– Вы его узнали? – спросила Анна.
Елена Васильевна покачала головой:
– Нет, не узнала. Вы же читали протокол.
– Хочу услышать от вас. Возможно, это был Гуляев?
– Нет, не думаю… Помню лишь то, что видела капельки пота у него на лбу. Видела кончик его высунутого языка, когда он перерезал горло маме. Растрепанные волосы помню. Но только не лицо. – Елена Васильевна с отчаянием взглянула на Анну: – Думаете, так не бывает?
– Ну почему же.
– Вы мне не верите…
– Что было дальше?
– Дальше – темнота. Ничего не помню.
Анна недоверчиво поморщилась и напрямую высказала свои сомнения:
– Если бы вы потеряли сознание, преступник бы вас убил. В таких делах свидетелей убирают.
– Утром бабушка нашла меня в спальне на втором этаже.
– Это все?
– Пожалуй, да.
– Ну, что же, – сказала Анна. – Ничего нового я от вас не услышала.
Елена Васильевна вдруг тихо заговорила, как будто сама с собой:
– Мне часто снятся сны об этом. И в каждом сне все бывает по-разному. Теперь уж и не знаю, где сон, а где реальность. И только одно остается неизменным…
– Что?
– Страх и чувство вины.
Подумав, Анна спросила:
– Вас подвергали гипнозу?
– Не помню.
– Жаль, – огорчилась Стерхова, придвинула к ней блокнот и попросила: – Нарисуйте планировку первого этажа. – И, глядя, как неумело рисует Елена Васильевна, ткнула пальцем: – Дверь в спальню вплотную к входной двери?
– Да, очень близко.
– Теоретически, чтобы попасть туда с улицы, убийца должен был сделать всего пару шагов.
– Не больше. – Закончив рисовать, Елена Васильевна отложила ручку. – Вы можете прийти и сами все посмотреть.
– Простите, не поняла…
– Я приглашаю вас, приходите.
– Вы что же, и сейчас там живете?
– Мы с мужем сделали ремонт и кое-какую перепланировку, но, по большому счету, в доме все осталось так же, как прежде.
– Тогда обязательно приду и все посмотрю, – сказала Анна и поинтересовалась: – Вы не в курсе, жив ли Гуляев?
– Слышала, что живет на Качинских Дачах, в ста километрах отсюда.
– Адреса, конечно, не знаете?
– Нет. А зачем он вам?
– Хочу поговорить. Возможно, что-нибудь вспомнит.
– Я звонила, но он не захотел со мной разговаривать, – сказала Елена Васильевна. – Сказал, что не хочет возвращаться к этому делу. И это понятно, его тогда здорово потрепали.
– Номер телефона сохранили?
– Нужно поискать, но вряд ли найду.
Анна посмотрела в свои записи.
– У вашей матери были подруги? Помните кого-нибудь из них? Разумеется, тех, кто еще жив.
– Записывайте. – Колодяжная прикрыла глаза, будто припоминая. – Савельева Людмила…
– Видела протокол с ее показаниями. Сейчас ей за семьдесят. Жива ли?
– Жива. Ее дом неподалеку от нас, на улице Партизана Железняка.
– Номер дома? – Анна взялась за ручку.
– Тридцать восемь.
– В какой квартире проживает Савельева?
– Это частная застройка.
Стерхова записала адрес и задала следующий вопрос:
– Кто еще дружил с вашей матерью?
– Высоцкая, тетя Катя. Она давно переехала в Москву, жива или нет, не знаю.
– Отчество Высоцкой помните?
– Кажется, Николаевна. – Елена Васильевна резко выпрямилась и вдруг покачнулась. – Можно еще воды?
Анна во второй раз прошлась до кулера. Протянув ей стакан, спросила:
– Вам плохо?
– Нет, ничего…
– Давайте вызову «Скорую».
– Прошу вас, не надо!
– Как же вы доберетесь до дома?
– Внизу в машине ждет муж, он меня довезет. Могу я сейчас уйти?
– Да-да, пожалуйста!
Колодяжная встала и, едва волоча ноги, направилась к двери. Там она обернулась:
– Запишите мой телефон. Если буду нужна, звоните.