Черное платье сидело на стройной фигуре как влитое, выгодно подчеркивая красивую грудь и тонкую талию.
– Ну как? – Настя сделала замысловатый пируэт, при этом в высоком, до бедер, разрезе соблазнительно мелькнула нога в телесного цвета чулке.
– Прямо дух захватывает! – восхищенно ответил Леша Чистяков, за много лет привыкший видеть свою подругу преимущественно в джинсах, свитерах и кроссовках. – А тебе самой нравится?
– Очень. Спасибо тебе, солнышко.
– Я старался, хотел тебе угодить. Как-никак, такое событие…
Настя, крутившаяся перед зеркалом, остановилась и подозрительно поглядела на Лешу.
– Какое событие?
– Ты в первый раз согласилась поехать со мной на банкет. Согласись, это что-нибудь да значит.
Настя недовольно нахмурилась.
– Ты что же, хочешь, чтобы я поехала в… в этом?
– Ну да. Я это платье купил специально для сегодняшнего вечера.
– Лешенька, милый, – взмолилась она, – я в нем измучаюсь. Целый вечер провести в туфлях на шпильке, следить за осанкой, не иметь возможности сесть так, как хочется, как удобно, – я этого не вынесу. Ну можно, я надену брюки и удобную обувь?
– Ася, но это все-таки банкет! – возмутился Чистяков. – Какие брюки? Ты с ума сошла?
– Я обещаю, брюки будут высший класс, прямо от Кардена. И свитер возьму понарядней. А, Лешик?
Она ласково обняла Лешу и потерлась носом о его плечо. Леша в отчаянии махнул рукой и отвернулся.
– Я так старался… – расстроенно проговорил он. – Бегал по магазинам, искал это чертово платье, мечтал, как ты его наденешь. Хотел, чтобы оно было непременно черное, ты ведь любишь этот цвет. И что теперь? Все зря?
Глядя на его огорченное лицо, Настя почувствовала угрызения совести. Он и в самом деле старался, хотел сделать ей подарок, а она… Но, с другой стороны, целый вечер в платье за 600 долларов и в туфлях на высоком каблуке, когда болит спина и отекают ноги, – перспектива не из приятных.
– А что, – решилась она внезапно, – может, и в самом деле раз в жизни выйти в свет в приличном виде? Сделаю прическу, нарисую лицо – и вперед.
Леша сгреб ее в охапку и закружил по комнате.
– Аська, ты будешь на этом сборище самая красивая! Все мужики поумирают от зависти ко мне.
Стоя под горячим душем и втирая шампунь в длинные светлые волосы, Настя Каменская думала о том, что приносимая ею жертва была не такой уж большой, если вспомнить, сколько хорошего сделал ей Чистяков за годы, которые они провели вместе. Леша ухаживал за ней, когда она болела, приносил тяжеленные сумки с продуктами, кормил ее вкусными ужинами, безропотно сносил ее категорическое нежелание официально оформить их отношения, терпеливо пережидал приступы ее плохого настроения. Неужели за все это он не заслужил права хотя бы раз появиться на банкете со своей подругой, о которой много лет слышат все его коллеги, но которую никогда не видели?! Над ним уже стали частенько подшучивать: «Что это ты прячешь от общественности свою милицейскую барышню? Может, она у тебя хромая или горбатая?» Конечно, это было бы эффектно: молодой доктор наук, профессор, блестящий математик, лауреат международных премий появляется на банкете под ручку с ослепительной блондинкой! При этой мысли Настя хмыкнула, потом не выдержала и расхохоталась. Она – невзрачная серая мышка с блеклым, невыразительным лицом, и только Лешка со своей трогательной беззаветной любовью может представлять ее красавицей. Хотя, если не лениться и сделать грамотный макияж, она может стать очень хорошенькой, даже красивой, а уж фигурой ее бог и без того не обидел, так что в черном шестисотдолларовом платье…
– Ася, – послышался из-за двери Лешин голос, – тебе Гордеев звонит. Будешь разговаривать, или сказать, что ты перезвонишь позже?
Виктор Алексеевич Гордеев был Настиным начальником, и его звонок в субботу ничего хорошего не предвещал. У нее мелькнула трусливая мысль, что она срочно нужна на работе и это поможет ей в очередной раз отвертеться от ненавистного мероприятия, каковым ей представлялся не только предстоящий банкет, но и вообще любые многолюдные собрания и компании.
– Тащи телефон сюда, – крикнула она.
Леша приоткрыл дверь, впустив в наполненную паром ванную струю холодного воздуха, и протянул ей аппарат.
– Настасья, я, кажется, опять испорчу тебе выходные, – раздался в трубке голос Гордеева. – Ты уже слышала про совместное решение коллегий МВД и Генеральной прокуратуры о плохой работе по раскрытию убийств?
– Конечно. Я его даже читала.
Она примостилась поудобнее, чтобы подставить ноющую поясницу прямо под горячую воду.
– Так вот, срочно велено готовить аналитическую справку по нераскрытым убийствам за последние пять лет. Задание понятно?
– Уж куда понятнее, – вздохнула она. – А сроки?
– Как говорится, срок – вчера. Сколько тебе нужно времени?
– Ну, – Настя замялась, – если ничем другим не заниматься, то неделя.
– Ишь ты, – фыркнул Гордеев, – так я тебе и позволил целую неделю ничем другим не заниматься. Значит, так. Справку будешь готовить столько, сколько нужно, но чтобы это был товар, которым можно гордиться. А перед руководством я сам отдуваться буду, если начнут торопить. Только ты излишне-то не затягивай, договорились?
– Спасибо, Виктор Алексеевич. Я буду стараться.
Закутавшись в теплый халат и обмотав мокрые волосы полотенцем, Настя вышла из ванной и тут же увидела стоящего в коридоре Лешу с встревоженным лицом и грустными глазами.
– Опять? – безнадежно спросил он.
Она молча кивнула, внутренне разрываясь между жалостью к нему и отчаянным нежеланием ехать на банкет. Жалость в конце концов победила.
– Предлагаю компромиссное решение, – сказала она. – Мы едем на банкет, на обратном пути заезжаем к тебе домой, забираем твой компьютер и временно ставим его здесь. На пару недель, не больше. Если у меня будет компьютер, я сделаю справку намного быстрее, а без него мне придется садиться за работу прямо сейчас.
– Но как же я без компьютера?.. – растерялся Леша.
– Выбирай: или две недели без компьютера, или сегодня без меня на банкете.
– А я могу эти две недели пожить здесь и работать на компьютере днем, пока тебя нет?
– Конечно, солнышко мое. Заодно будешь ходить в магазин и готовить мне еду.
– Аська, ты корыстна до неприличия. Совершенно непонятно, почему я до сих пор тебя не разлюбил.
– А это потому, что ты ленивый. Влюбиться можно в одну секунду, легко и просто, а вот перестать любить – это адский труд. Почему неразделенная любовь превращается в трагедию? Потому что этот труд далеко не каждому под силу.
Она устроилась на кухне, включила фен и принялась сушить волосы.
– Представь, какие это муки – сознавать, что твоя любовь кому-то мешает, делает кого-то несчастным, и вот ты начинаешь вырывать ее из себя с кровью и мясом и от этого с каждым днем любишь все сильнее и чувствуешь, что сходишь с ума…
Голос ее зазвенел, скулы порозовели, глаза из бледно-серых стали голубыми. Настя поняла, что чрезмерно увлеклась. Вспомнила собственную давно забытую боль и заговорила о ней вслух, да еще при Леше. «Дрянь бессердечная», – мысленно обругала она себя. Но было уже поздно. Леша тоже вспомнил, и ему было, наверное, еще больнее.
– Я сварю кофе, – произнес он деланно безразличным голосом и полез в шкаф за кофемолкой.
Настя с преувеличенной тщательностью сушила волосы, Леша столь же старательно, соблюдая все процедурные тонкости, колдовал над кофе. Разговаривать не хотелось, все и так было ясно.
– Как ты думаешь, какие серьги лучше надеть к твоему платью? – осторожно спросила Настя, когда кофе был выпит, волосы высушены и пора было наконец хоть что-нибудь произнести, чтобы окончательно не увязнуть в неловкой ситуации.
– Решай сама, – сдержанно ответил Леша, избегая встречаться с ней взглядом.
«Так и есть, он расстроился, – подумала Настя. – Природа обделила меня деликатностью, уж это точно. Надо же так неловко себя вести! Сначала не захотела надевать платье, теперь еще разговор этот дурацкий… И как раз в тот день, когда удачно завершился организованный им международный симпозиум, в который он вложил столько сил и нервов. Его во всеуслышание признали родоначальником новой научной школы, которую сегодня представляют его многочисленные ученики, присудили ему очередную невероятно престижную премию, присвоили звание академика какой-то академии… Господи, я даже не помню, что это за академия. Я веду себя совершенно непозволительно. Надо во что бы то ни стало исправлять положение».
На исправление положения ушел почти час, поэтому одеваться и приводить себя в порядок Насте пришлось с рекордной скоростью. Уже в прихожей, взяв сумочку и кинув в зеркало последний взыскательный взгляд, она спохватилась:
– А глаза-то!
– Что – глаза? – не сразу понял Чистяков, который после занятий любовью обычно бывал несколько обалдевшим.
– Линзы забыла вставить, – объяснила Настя, опрометью кидаясь в ванную и доставая контейнер с зелеными контактными линзами. – Серьги же с изумрудами, и глаза должны быть соответствующими. Я макияж под зеленые глаза делала, а не под бесцветно-непонятные. Сейчас, Лешенька, еще полминутки подожди.
Она вышла из ванной, сверкая зелеными кошачьими глазами, изящная и элегантная, с поднятыми высоко на затылок и уложенными замысловатым узлом волосами. Да, Настя Каменская была сейчас очень хороша собой. Она знала, что через полчаса начнут гореть и чесаться покрытые тенями веки, через час отекут и начнут невыносимо болеть ноги, зажатые в узкую колодку модных туфель, а через два часа появится и с каждой минутой начнет усиливаться ощущение, что в глаза насыпали песку, предварительно пропитав его серной кислотой или еще какой-нибудь пакостью, потому что изумрудно-зеленые линзы почти не пропускают кислород. Вечер будет мучительным, но Леша заслужил свой праздник, и он его получит.
Лиза выключила утюг и удовлетворенно оглядела выглаженную одежду. Теперь на блузках не было ни единой морщинки.
– Мама, какую блузку ты наденешь? – крикнула она.
В кухню вошла Елена в длинном халате и принялась придирчиво перебирать блузки, аккуратно развешанные на спинках стульев. Статная, слегка располневшая фигура ее никак не гармонировала с осунувшимся, покрытым преждевременными морщинами лицом и странно застывшими тусклыми глазами, принадлежащими, казалось, полусумасшедшей старухе. Она остановила свой выбор на золотистой блузке из плотного хлопка с длинными рукавами и вышивкой на воротничке.
– Остальные повесь в шкаф, – сказала она дочери, выходя из кухни.
Лиза молча пожала плечами, сложила гладильную доску и, осторожно собрав блузки, чтобы не измять их, начала развешивать в шкафу. Она не одобряла выбор матери. Блузка с вышивкой была нарядной, и это означало, что Елена все-таки считает сегодняшний день не обычным субботним днем.
– Сегодня вторая годовщина нашего первого праздника, – торжественно заявила она утром, открывая банку с красной икрой и намазывая бутерброды к завтраку. – Я надеюсь, что и следующий праздник не заставит себя ждать.
Лиза заметила, как при этих словах отец вздрогнул и побледнел. В глубине души она была согласна с матерью, но отцу такие разговоры всегда были неприятны, и девушка искренне ему сочувствовала. Конечно, мать права во всем, ее требования абсолютно справедливы, и отец неукоснительно их выполняет. Но Елене все же следовало бы быть поделикатней и считаться с тем, что мужа коробит такая демонстративная поза. Теперь вот мать выбрала на вечер нарядную блузку, и если на завтрак была икра, то на ужин – непременно что-нибудь праздничное, чтобы никто в семье не забыл об этой «второй годовщине». Может быть, мама даже будет улыбаться, и отец ляжет спать в ее комнате, а не в кабинете, как обычно.
– Лиза, ты сегодня проветривала Андрюшину комнату? – раздался голос Елены.
– Да, мама.
– И пыль протерла?
– Да, я все сделала, не беспокойся.
– Я ухожу, – сообщила Елена, заглядывая на кухню, где дочь мыла посуду. – Схожу к крестной, свечку поставлю в честь праздника. Я ненадолго.
– За меня тоже поставь, хорошо?
Когда за матерью захлопнулась дверь, Лиза отошла от раковины с недомытой посудой, не выключив воду, наспех обтерла мокрые руки полотенцем, открыла окно и вытащила из кармана сигареты. Мать категорически запрещала курить в квартире, но одеваться и выходить на лестницу Лизе не хотелось. Хотя было уже далеко за полдень, она так и ходила по квартире в пижаме, неумытая и непричесанная. Боже мой, во что же превратилась ее жизнь! Ей уже двадцать пять лет, и нет ни интересной работы, ни любви, ни друзей. Только безграничная ненависть и неутолимая жажда мести царят в ее душе. И еще горькие сожаления о несбывшихся надеждах, связанных с братом. Ах, Андрюша, Андрюшенька…
Лиза швырнула в пепельницу недокуренную сигарету и горько зарыдала.
Игорь Ерохин любил московское метро. Но еще больше он любил его в час «пик», потому что непрерывный и хаотичный поток людей почти исключал возможность напороться на кого-нибудь знакомого, а если такое и случится, то затеряться в толпе и исчезнуть не составляет ни малейшего труда.
Он занял отведенное ему место, с которого хорошо просматривалась скамейка возле лестницы, ведущей на переход к другой станции. Возле этой скамейки и должна состояться встреча, которая займет всего несколько секунд и принесет полмиллиона долларов. Его, Игоря, доля составит всего двадцать тысяч из этого полумиллиона, но это, во-первых, справедливо, а во-вторых, очень даже неплохо, если учесть, что встреча эта далеко не первая и, бог даст, не последняя. Как гласит поговорка, лучше сорок раз по разу, чем ни разу сорок раз.
До встречи оставалось еще несколько минут, и Игорь привычно оглядел переполненную пассажирами платформу. У колонны напротив он увидел парня с нарочито безразличным выражением лица, еще один фланировал в толпе вдоль платформы. Все на месте, констатировал он, сейчас появится Артем, а еще через десяток секунд подойдет Джонни. Вообще-то имя американского контрагента было Игорю неизвестно, но, поскольку на встречу каждый раз приходили разные люди, он про себя называл их обобщающим именем «Джонни».
Несмотря на толпу, Артема он увидел издалека. Одетый в неприметный светло-коричневый плащ, какие носят тысячи москвичей, Артем не торопясь подошел к скамейке, поставил на нее кейс, открыл его и начал что-то искать. Неловкое движение – и содержимое кейса оказалось на полу. Артем неуклюже нагнулся и начал собирать рассыпавшиеся ручки, какие-то бумаги в тонких пластиковых папочках и прочее барахло. У него обожжена левая рука, поэтому он не вынул ее из кармана, чтобы не привлекать внимания некрасивой толстой повязкой. Какой-то человек, проходя мимо, нагнулся и подал Артему откатившуюся в сторону зажигалку. Артем вежливо улыбнулся и благодарно кивнул. Все. Встреча состоялась.
И в этот момент произошло непредвиденное. Прямо в момент контакта рядом с Артемом и Джонни остановилась какая-то девица и буквально впилась глазами в их руки, а потом медленно перевела взгляд на лицо Артема. Игорь напрягся. Девица прошла мимо, но Артем сделал едва заметное движение, и Ерохин понял, что девицу заметили. Он медленно, словно нехотя, отлип от стенки, на которую облокачивался, и пошел следом за ней.
Девица поднялась по лестнице и отправилась по переходу на другую станцию. Игорь шел сзади, не выпуская ее из виду. Краем глаза он увидел сбоку Сурика, который во время встречи прогуливался вдоль платформы. Значит, Артем был всерьез обеспокоен и на всякий случай послал вслед за девицей второго человека. Девица шла быстро, но спокойно, не оглядываясь. Когда она сошла с эскалатора и повернула к платформе, как раз подошел поезд, но она почему-то не села в него, а остановилась и принялась рыться в сумочке. Поезд отошел, и Игорь заметил, что, кроме девицы, Сурика и его самого, на пустой платформе стоит еще один тип. Тип этот Ерохину сразу не понравился. Бледный, темноволосый, с напряженным лицом и с книжкой в руках, он стоял довольно далеко от девицы и внимательно на нее смотрел.
Платформа мгновенно заполнилась людьми, и подозрительный тип стал потихоньку приближаться к девице, стараясь не попадаться ей на глаза. Подъехал следующий поезд, и в тот момент, когда она вместе с толпой пассажиров входила в вагон, мужчина с книжкой подошел к ней сзади вплотную. Девица обернулась и что-то коротко сказала ему, лицо у нее при этом было искажено от ярости. Мужчина вошел вместе с ней в вагон и принялся протискиваться вправо, поближе к другой двери, а девица встала в уголок, достала блокнот, ручку и стала что-то быстро записывать, иногда бросая злые взгляды на мужчину с книжкой. Игорь обернулся и, увидев напарника, слегка кивнул ему. Подозрительный тип вышел на следующей остановке, и Сурик отправился за ним, а Ерохин остался в вагоне с девицей.
Интересно получается, размышлял он, разглядывая ее сбоку. Она работает не одна, а вместе с этим любителем чтения. Книголюб, видно, нарушил инструкцию, подошел к ней слишком близко, наверное, хотел что-то сказать, а она ему объяснила, что он не прав. Резкая особа, ничего не скажешь, похоже, он у нее в подчинении. И что это она там записывает? Ладно, разберемся. Знать бы, из ментовки она или нет. Если нет, тогда, значит, это конкуренты шустрят. Тоже хотят свой товар американским Джонни толкнуть, только найти таких Джонни – труд немалый. Артему это удалось, так ведь на то он и Артем, головастый мужик и языки иностранные знает как родную речь. А конкуренты не знают, где им с хитрыми Джонни познакомиться, вот и пытаются наши контакты нащупать. Хрен им.
Девица вышла на «Таганской-радиальной» и, сойдя с эскалатора, подошла к милиционеру, дежурившему в метро. Она сказала ему несколько слов и протянула клочок бумаги, который выдернула из блокнота еще в вагоне. Игорь похолодел. Неужели все-таки ментовка? Милиционер сунул записку в карман и лениво кивнул ей.
Ерохин вышел следом за ней на улицу. Девица огляделась и побежала к стоящей у обочины машине. Запомнив номер, Игорь вернулся в метро и кинулся к телефону-автомату.
– Она уехала на машине, но перед этим передала милиционеру какую-то записку, – сообщил он. – С ней был второй человек, я его вовремя заметил и послал за ним Сурика.
– Записку раздобудь во что бы то ни стало, – услышал он в ответ. – Крутись как хочешь, но достань ее, пока она не ушла дальше.
Стоя возле кассы, Игорь наблюдал за милиционером и раздумывал, как бы раздобыть эту проклятую записку. Милиционер стоял спокойно, судя по всему, он и не собирался куда-то немедленно бежать и передавать сообщение. Наверное, к нему должны за запиской прийти. Нужно поторопиться, пока этого не случилось. Что же предпринять? Может, подойти к нему и изобразить сердечный приступ? Облокотиться, обхватить его покрепче и вытащить бумажку из кармана? Нет, не пройдет. Для этого нужно быть профессиональным «щипачом», карманником, иметь навык. У Игоря такого навыка не было. Что же еще придумать? Прикинуться человеком, которому предназначена записка? Рискованно. Можно не попасть «в масть», и выйдет только хуже. А если проще? Паренек-то, судя по рожице, совсем зеленый, неопытный, дурачок еще. Значит, нищий. Чего ему с мизерной ментовской зарплаты ловить? Вон щечки какие розовые, поди, бриться-то начал только позавчера. Долларов пятьсот у Игоря с собой есть, против такой суммы этот козленочек не устоит.
Игорь быстро вышел на улицу и осмотрелся. Прямо у метро начиналась огороженная стройка. Ворота, естественно, были заперты, но он без труда обнаружил оторванную доску – лаз на закрытую территорию. Он вернулся в метро и торопливо подошел к молоденькому милиционеру.
– Товарищ сержант, – взволнованно заговорил Ерохин, – там на стройке, кажется, человека убивают. А на улице ни одного работника милиции! Пожалуйста, пойдемте со мной.
Милиционер поверил сразу, Игорь даже не ожидал, что все так легко получится, и готовился долго уговаривать его.
– Где? – спросил милиционер, глядя на внушительный замок на железных воротах.
– Там доска оторвана, можно пролезть, – Игорь показал рукой вправо и потащил его за рукав.
Милиционер пролез на территорию стройки первым, и, когда протиснувшийся в щель плечистый Ерохин встал рядом с ним, сержант недоуменно обернулся:
– Здесь никого нет, вам, наверное, показалось.
– Послушай, сержант, – Игорь без лишних слов достал из кармана бумажник и вытащил из него пять стодолларовых банкнот, – это – тебе.
– За что? – изумился сержант, но глаза его вдруг стали колючими.
– У тебя в кармане лежит бумажка. Отдай ее мне, и ты меня никогда не видел. Идет?
– Гражданин! – Голос милиционера вмиг стал звонким и злым. – Предъявите-ка ваши документы.
– Да ты чего, сержант? Пятьсот долларов. Ты хоть понимаешь, что это такое? Где ты столько заработаешь за пять минут? Никто никогда не узнает, а у тебя в кармане – два миллиона рублей. На, держи! Давай сюда записку, и разойдемся по-быстрому.
Игорь понимал, что все срывается, но все еще пытался спасти положение, надавить на паренька, взять его напором, нахрапом, не дать опомниться, оглушить невиданной суммой, соблазнить легким заработком. Он не мог допустить мысли, что из-за упрямства какого-то мальчишки он потеряет свои деньги. Деньги-то огромные, дважды в месяц – по двадцать тысяч баксов. Но будет еще хуже, если он не выполнит задание, потому что его доля – одна из самых маленьких, и те, кто дважды в месяц получает в десять раз больше, ошибку ему не простят.
– Пройдемте, гражданин, – строго сказал сержант, и в руке его непонятно откуда оказался пистолет.
– Ну и зря! Потом пожалеешь, – спокойно ответил Ерохин, поворачиваясь к нему спиной и протягивая руку к болтающейся на гвоздях доске, чтобы вылезти наружу.
Это был один из знаменитых финтов Игоря Ерохина. Мгновение – и пистолет сержанта был уже у него.
– Еще раз предлагаю, паршивую бумажку за пятьсот долларов, – угрожающе сказал он, прижав ствол к милицейскому кителю прямо возле сердца. Паренек оказался притиснутым к забору, мощная рука Игоря держала его за горло. Он попытался вырваться, и в эту секунду прямо рядом со стройкой загрохотал тягач.
«Черт с тобой», – в отчаянии подумал Ерохин и нажал на спусковой крючок. Выстрела никто не услышал.
Он ловко обшарил карманы упавшего на землю сержанта и вытащил записку. На сложенном в четыре раза листочке в школьную клеточку было записано:
«Мужчина лет 35-38, рост примерно 180 см, светло-коричневый плащ, левую руку держит в кармане».
Значит, девица засекла Артема. Хорошо, что эта записка не ушла дальше.
Игорь аккуратно обтер пистолет носовым платком, вынутым из кармана мертвого сержанта, и, держа за ствол, всунул ему в руку.
Сурен Удунян – приятели звали его попросту Сурик – широко открыл свои удивительные глаза, придававшие его лицу по-детски невинное выражение.
– Я же не собирался его убивать, – произнес он тоном незаслуженно обиженного ребенка. – Может, он и не умер вовсе, просто потерял сознание.
– Ты сам сказал, что этот мужик умер, – недовольно возразил Артем Резников, машинально поглаживая повязку на левой руке. Обваренная крутым кипятком кисть все еще болела, но он старался не обращать внимания на боль.
– Ну, мне так показалось, – невозмутимо сказал Сурик, еще шире распахивая огромные миндалевидные глаза, при этом концы длинных густых ресниц почти коснулись красиво очерченных бровей. – Я же не доктор, мог и ошибиться. Пульса вроде не было.
– Вроде, вроде, – передразнил его Артем. – Ты что, сильно ему врезал?
– Да не бил я его. Зачем мне? Все как обычно: подошел сзади, схватил за шею одной рукой, другой залез в карман, а ногой в это время подсечку сделал. Все тихо и без звука, прием отработанный. А он как-то странно всхлипнул и обмяк. Кто его знает, может, и не помер.
Сурик медленно опустил веки, словно притушив льющийся из глаз мягкий свет, делающий лицо чистым и добрым. Губы сжались, четче обозначились складки в углах рта. Теперь перед Артемом сидел циничный и безжалостный убийца.
– Ты что-нибудь взял у него?
– Зачем мне? – не поднимая глаз, повторил Сурик свою излюбленную фразу. – Место хорошее, тихое, кругом ни души, темно, поздно. Документы быстренько переснял и на место положил.
– Наследил, поди?
– Не маленький. – Ресницы снова взметнулись вверх, лучистые светлые глаза глянули с обидой.
– Ладно. Так что в документах интересного?
– Беркович Станислав Николаевич, 1957 года рождения, москвич, холост, заведующий лабораторией в каком-то хитром КБ, какой-то цветмет, хрен поймешь!
– Козел, – злобно процедил сквозь зубы Артем. – Запомнить не мог?
– Зачем мне? – спокойно пожал плечами Сурик. – Фотографии я тебе принес, сам прочитаешь.
– Давай сюда, – протянул руку Артем.
– Сейчас, спешу и падаю.
– Чего ты хочешь?
– Извинений хочу, Артем-джан, – протянул Сурик противным елейным голоском, нарочито утрируя акцент.
– За что? – изумился Артем.
– За «козла», Артем-джан, за «козла». Я у тебя за работу деньги получаю, а не за то, чтобы оскорбления выслушивать. За оскорбления плата по отдельному тарифу.
Ресницы Сурика опустились вниз, и снова Артем увидел перед собой страшное холодное лицо.
Сидящий справа от Сурика Игорь Ерохин молча жевал свой шашлык, с интересом наблюдая за собеседниками. Сразу видно, что Артем – из фраеров, на зоне не был, нар не нюхал, и дружки у него, видать, всю жизнь были из «чистеньких». Нельзя «козлом» обзываться, нехорошо это, за «козла» ведь и ответить можно. Вон Сурик-то сразу отреагировал, хорошо еще, что в руках умеет себя держать, сидит спокойно, улыбается. Другой на его месте уже вскочил бы, стол опрокинул, нож выщелкнул да заорал: «За козла ответишь!»
Игорь понял, что пора вмешаться. Артем явно не врубается в ситуацию, а Сурик не отступится, хоть и знает, что Артем с блатными порядками незнаком, но гонор в заднице играет. Ерохин резко поднял руку, подзывая официанта.
– Замени, будь добр, две порции, остыли уже.
– Слушаюсь, – кивнул официант. – Вам тоже принести?
– Шашлык не хочу. Принеси что-нибудь легкое, рыбу или овощи.
– Сейчас сделаю, – официант почти бегом помчался выполнять заказ. Эти трое были постоянными клиентами, им грех не угодить, тем более что «сверху» дают почти полсчета.
Игорь глянул на часы.
– Сурик, проверь, пожалуйста, на входе, там человек должен дожидаться.
Удунян молча поднялся и пошел через весь зал к выходу. Резников проводил его задумчивым взглядом и повернулся к Игорю:
– Что скажешь?
– Придется извиняться, Артем. «Козлами» на зоне «опущенных» называют.
– Кого называют? – не понял Резников.
– Тех, кого насильно «опустили». В смысле изнасиловали. Это очень серьезное оскорбление. Сурик теперь должен либо согласиться, если это правда, либо смыть обиду кровью. Третьего не дано. Ты же не хочешь, чтобы он кровью доказывал, что ты не прав, верно? Твоей, между прочим, кровью, – деловито пояснил Ерохин, дожевывая шашлык и отодвигая тарелку.
– Ну и порядочки у вас, – покачал головой Артем, слегка поморщившись от боли в обожженной руке. – Но здесь же не зона все-таки…
– Вот именно, – кивнул Игорь. – Поэтому Сурик готов снять конфликт, если ты всего лишь извинишься.
Вернулся Сурик, молча положил перед Игорем сложенный листок бумаги и так же молча уселся на свое место, выжидающе глядя на Резникова своими ясными глазами.
– Извини, Сурен Шаликоевич, – примирительно сказал Артем. – Я сказал это по глупости, без злого умысла, обидеть тебя не хотел. Игорь мне объяснил, что я нанес тебе страшное оскорбление, и я беру свои слова назад. Еще раз прошу прощения.
«Молодец», – удовлетворенно подумал Игорь. Резников чем дальше, тем больше нравился ему. Человек видит цель и идет к ней размеренно и аккуратно, строго по графику, с соблюдением мер предосторожности, но без излишней перестраховки, и на пути к этой цели не тратит силы на то, чтобы доказывать кому-то свою правоту и выставлять свой гонор против чужого. Спокойно, вежливо и с достоинством извинился перед приблатненным сопляком, хотя Сурик со всеми своими потрохами плевка его не стоит.
Выслушав извинение, Сурик слегка улыбнулся, достал из кармана конверт и положил на стол перед Артемом. Тот быстро просмотрел снимки, нахмурился, но ничего не сказал.
– Что у тебя? – повернулся он к Игорю, показывая глазами на принесенный Суриком листок.
– Сведения о хозяине машины, на которой уехала девица.
– Итак, посмотрим, что мы имеем. В момент встречи нас засекает некая женщина, работающая в паре с человеком, который заведует лабораторией в интересующей нас отрасли науки и техники. Женщина записывает мои приметы и передает их работнику милиции, который по глупости, нерадивости или по счастливой случайности никому записку не отдает. Милиционера этого больше нет, – он бросил быстрый взгляд на Ерохина, – заведующий лабораторией Беркович – под вопросом. Я пошлю кого-нибудь по его адресу, пусть выяснит, жив ли он. Остается женщина, о которой мы ничего не знаем, но которую можем попробовать найти через владельца машины, на которой она уехала. Судя по всему, у нас действительно появились потенциальные конкуренты, то есть люди, у которых есть такой же товар, как и у нас. Они хотят его хорошо пристроить, но не знают, где и как найти покупателя, поэтому пытаются выследить нас и наших контрагентов, чтобы сдать нас ментуре и занять наше место. Женщина эта работает либо на них, либо на ментов, либо на тех и других одновременно. Менты тоже кушать хотят, они вполне могли впрячься в одну телегу с нашими конкурентами. Нас уберут, а потом будут делить навар с продажи. Логично?
Артем говорил неторопливо, тщательно выстраивая фразы и проговаривая их до конца, не обрывая на середине, не теряя, как это часто случается, сказуемое и не забывая согласовывать падежи. Игорь и Сурик слушали его, не перебивая, им всегда интересно было следить за рассуждениями Артема, когда у них на глазах разрозненные факты складывались в четкую и понятную картинку. Хоть Артем и фраер, но голова у него варит – дай Бог каждому.
– С учетом того, что на нас теперь милиционер, а возможно, и Беркович, предлагаю на время утихнуть. Надеюсь, покупатели отнесутся к нашим трудностям с пониманием. С сегодняшнего дня все внимание нужно сосредоточить на этой женщине из метро, чтобы понять, кто является нашим конкурентом. А дальше решим, как действовать.