Хочется писать хорошо.
Не получается.
Огорчаюсь.
М. Горький
Я горжусь перепиской с Василием Ивановичем Беловым. Поэтому, начинаю свой текст с нескольких строк из его письма.
Дорогой Владимир Леонидович! С Рождеством Вас и началом истинно
Вашего подвига! Я, экономя каждую строку, читаю Ваше письмо и Вашу
статью, определяющую, что такое искусство…. Исполать Вам! Желаю
мужества и терпения, жду Вашу книгу.
Что же это такое – искусство?
Неудача не преступление; преступно
ставить перед собой цели ниже
своих возможностей.
Д. Лоуэлл
Что же это такое – искусство? Что мы называем искусством? То есть какие явления нашей жизни, какие предметы, какие события или понятия можно обозначить словом искусство? Что принадлежит к обширной области, определяемой этим словом, а что лишь только внешним образом напоминает нам явления искусства?
Уважаемый читатель! Мы вместе попытаемся разобраться в этих вопросах, опираясь на события реальной истории искусства, на мнения известных мыслителей, обсуждая с вами различные точки зрения и высказывая своё собственное мнение о художниках и произведениях искусства. Но путь наш не может быть лёгким.
Размышляя над такими интереснейшими проявлениями человеческой жизни, мы ограничимся, в основном, областью изобразительных или пластических искусств. И только в силу необходимости мы иногда будем касаться более общих вопросов и приводить примеры из других видов творчества потому, что определить такое сложное понятие, как искусство, невозможно, опираясь на изучение какого-то одного вида творчества или даже всей области искусства. Чтобы определить такое уникальное проявление человеческой деятельности, нужно отталкиваться от общей космологической картины окружающего нас мира. При решении задачи такого масштаба совершенно необходимо исходить не из частных вопросов искусствознания, но от самых общих и основополагающих принципов мироздания, маленькими частицами которого мы и являемся.
Так что же это такое – искусство? «Как, что такое искусство? Искусство – это архитектура, ваяние, живопись, музыка, поэзия во всех её видах, ответит обыкновенно средний человек, любитель искусства, или даже сам художник, предполагая, что дело, о котором он говорит, совершенно ясно и одинаково понимается всеми людьми», – писал Л. Н. Толстой в книге «Что такое искусство». Но все эти области человеческой деятельности, которые считаются областью искусства, граничат, а часто и срастаются с похожей человеческой деятельностью, с неудачными проявлениями искусства, с недобросовестными попытками причислить или приравнять что-то к искусству, с идеологическими акциями, просто с практически полезной деятельностью, строительством, изготовлением предметов быта, украшением быта и некоторыми другими случаями. Как отделить искусство от того, другого и третьего?
Но и в тех явлениях, которые уже точно кажутся находящимися в области искусства, «критика, в которой любители искусства прежде находили опору для своих суждений об искусстве, в последнее время стала так разноречива, что если исключить из области искусства всё то, за чем сами критики различных школ не признают право принадлежности к искусству, то в искусстве почти ничего не останется». Эти слова Льва Николаевича Толстого звучат необыкновенно современно. Только сегодня проблемы связанные с областью искусства стали ещё более запутанными, а потребность в их разрешении ещё более настоятельной. Хаос, царящий в области искусства, способен повергнуть неравнодушного человека в полное уныние.
Казимир Малевич зимой 1920 года на своей персональной выставке «Казимир Малевич. Его путь от импрессионизма к супрематизму» как последнее и наивысшее достижение живописи выставил несколько чистых, нетронутых холстов, вставленных в рамы. Казалось, что перед нами предел новаторства в этом виде творчества и дальше продвигаться просто некуда. Но увы! В Париже, в Центре современного искусства имени Ж. Помпиду выставлен шедевр современного художника Франсиса Пекабеля. Его достижение совершенно уникально. Художник решил не утруждать себя даже простейшей операцией, которую выполнил Казимир Малевич. Он не стал натягивать чистый холст на подрамник. В экспозиции крупнейшего европейского музея изобразительного искусства выставлена просто пустая рама. За рамой болтается верёвочка, на которой и должен был укрепиться на вечные времена в стенах всемирно известного и уважаемого музея шедевр современного автора. Как к этому отнестись? Что это? Озорство или цинизм художника? Беспомощность или необычайная глубина мышления искусствоведов?
В том же музее выставлена целая комната – взлёт мастерства художника Жан-Пьера Рейно: вся она выложена белым кафелем – потолок, стены и пол. А на полу – шесть никелированных мисочек на колёсиках, в каждую из них насыпан битый белый же кафель. Что это? Скульптура? Графика или архитектура?
Рядом другой экспонат. Точно такая же комната, но только вся выкрашена чёрной краской. Но это же золотое дно! Надо сейчас же, немедленно, предложить уважаемому музею ещё несколько десятков комнат, выкрашенных в зелёную, голубую, фиолетовую и другие краски, которые способна выпускать лакокрасочная промышленность. А когда набор различных оттенков красок будет исчерпан, можно раскрашивать подобные комнаты цветными или чёрно-белыми квадратиками, треугольниками, полосками, окружностями. Возможно, они будут даже забавнее первых двух. В том, что это современное и подлинное искусство, не может быть сомнения потому, что первые две комнаты выставлены в одном из авторитетнейших музеев мира. Но что же такое тогда искусство?
Современное искусствознание не даёт никакого сколько-нибудь ясного ответа на этот вопрос. Мы не имеем никаких объективных критериев, которые помогли бы нам разобраться, какое творение является произведением искусства, а какое только похоже на искусство, но на самом деле проявление уже какой-то другой области человеческой деятельности. Перед нами возникает странная и печальная картина. Тысячи специально обученных людей проводят колоссальную работу по сбору, изучению и систематизации огромного количества частных фактов, принадлежащих вполне определённой области человеческой деятельности, которая называется искусством. Но если спросить этих тружеников, чем они, собственно, занимаются? Что такое это самое искусство? Они не смогут ответить. Точнее сказать, на сегодняшний день существуют около восьми определений искусства, но любое из них при внимательном рассмотрении оказывается несостоятельным. Некоторые учёные предлагают нам считать все эти определения совместным, общим определением искусства. Другие говорят о том, что определение искусства вообще невозможно сформулировать в принципе. То есть предлагается считать, что лучшее лекарство от мигрени гильотина. А в атмосфере хаоса любой жуликоватый, бессовестный или просто недалёкий человек может назвать себя художником, а любой предмет или любое действие можно объявить произведением искусства и никто не сможет доказать, что это мистификация или просто бред. «У бедного читателя и зрителя положение безвыходное: произведения создаются «по правилам искусства», а если они ему не нравятся, за ним не признают права судить их – и дело с концом», – писал Вальтер Скотт.
Даже самые знаменитые, знающие, авторитетные и уважаемые искусствоведы оказываются в беспомощном, жалком и просто смешном положении, когда им приходится отвечать не на общие, а на конкретные вопросы их профессии, той области знания, на изучение которой они потратили всю свою жизнь.
24 июня 1984 года на дне канала в итальянском городе Ливорно были найдены три каменные глыбы с человеческими лицами. Известно, что в 1909 или в 1916 году великий Амедео Модильяни, живший тогда в Ливорно, выбросил в этот канал несколько своих скульптурных произведений, которые считал неудачными, и уехал в Париж.
Немедленно собрались крупнейшие, самые авторитетные искусствоведы, изучающие именно творчество Модильяни, тщательно осмотрели находки и высказали своё мнение.
Джулио Карло Арган, профессор истории искусств Римского университета: «Эти работы Модильяни довёл где-то до середины, а затем выбросил их. Из них первая, самая законченная, отличается тонкостью рисунка и проработки, бесспорно характеризующей руку Модильяни».
Энцо Кароли, профессор истории искусств, город Сиена: «Модильяни остался верен себе: в эти камни он вложил душу. Голова, высеченная в граните, по стилю ближе к традиционному Модильяни, но мне больше нравится та, что сделана из песчаника, она более живописна. Впрочем, обе они прекрасны».
Жан Ле Мари, директор Французской академии в Риме: «Это голова спящего человека, она прекрасна, удивительна, трогательна…»
А 28 августа 1984 года в редакцию местной газеты пришли четверо студентов и показали фотографии, которые документально подтверждали, что они своими собственными руками изготовили эти самые статуи и бросили их в канал только месяц назад. Это была обыкновенная шутка весёлых студентов, которые никогда не занимались ни скульптурой, ни живописью. Довольные вниманием прессы, шалуны ещё раз повторили весь процесс создания своих «шедевров» под объективами журналистов и добились совершенно такого же результата. Все сомнения в их саморазоблачении отпали.
Крупнейшие специалисты, посвятившие всю свою жизнь изучению изобразительного искусства и именно творчеству Модильяни, написавшие не один научный труд на эту тему и защитившие не одну диссертацию на исследовании живописи и скульптуры этого художника, такие уважаемые и заслуженные люди оказались не в состоянии отличить произведения, сработанные весёлыми озорниками, от шедевров возможно великого и хорошо известного мастера. Правду сказал французский поэт Поль Валери: «Человек компетентный – это тот, кто заблуждается по правилам».
Как же так? Маститые и титулованные специалисты не могут различить произведения великого автора и шутливые поделки молодых людей, никак не подготовленных в области изобразительного искусства.
Как такое могло случиться? Неужели знания нескольких авторитетных искусствоведов, полученные тяжёлым и долгим трудом в течение всей их жизни, оказались никчёмными и ненужными? Или великий художник, который был назван великим художником именно этими учёными, не такой уж и великий, если весёлые ребята, шутя, могут подняться на уровень его знаменитых произведений?
Или совсем нет никаких опорных точек, критериев, на которые можно было бы опереться, определяя принадлежность к искусству или уровень мастерства какого-либо произведения или автора? Существует ли вообще такая наука – искусствоведение? Можно ли называть наукой такую не сформировавшуюся и точно не определённую область человеческой деятельности?
К слову сказать, ни один из вышеперечисленных профессоров не подал в отставку. Они спокойно продолжают писать научные статьи, учить молодых искусствоведов, объяснять непосвящённым зрителям тайны понимания искусства. Как такое может быть?
Голландский художник Хенрикус Антониус ван Меегерн создал шесть картин, которые выдал за произведения гениального художника ХVII века Яна Вермеера Дельфтского: «Христос и грешница», которую он продал в коллекцию рейхсмаршала Германа Геринга; «Омовение ног» в амстердамский музей Рейксмузеум; «Голову Христа» и «Тайную Вечерю» в собрание Ван Бойнингена; «Благословение Иакова» в коллекцию Ван дер Ворма; «Христа в Эммаусе» в роттердамский музей Боймажа.
Целая армия экспертов самого высокого профессионального уровня и самых высоких научных званий исследовала эти полотна, признав именно эти картины подлинными шедеврами и гениальными произведениями великого Яна Ван дер Меера из Дельфта.
У нас нет желания унизить людей, влюблённых в искусство живописи и посвятивших изучению этого искусства всю свою жизнь. Тысячи искусствоведов изучают и систематизируют огромное количество произведений, творческих биографий, жанров и отдельных фактов из жизни искусства. Но почему же, накопив огромный опыт, имея действительно уникальные знания о творчестве конкретных художников, крупнейшие эксперты оказались совершенно беспомощными при решении вопроса, полностью лежащего в области их профессиональной компетенции?
И не смешно ли, что основным аргументом при решении вопроса о подлинности произведения становится не уровень авторского мастерства и не сила воздействия произведения на зрителя, а выводы скорее криминалистические, не имеющие отношения собственно к искусству. Например, это произведение не могло быть написано великим художником Х, потому что холст, на котором оно написано, начали выпускать через месяц после его смерти. А этот портрет не может быть портретом кисти художника У, потому что женщина, изображённая на этой картине, держит в руках книгу, которую ей подарили уже после её размолвки с художником. Вот уровень определения подлинности произведения, на который опираются эксперты. Разумеется, что и такой подход необходим. С помощью выработанной системы подобных принципов есть возможность хотя бы как-то защититься от огромного количества подделок, которые всегда были и, видимо, ожидают нас в будущем. Но всё-таки какое грустное зрелище. Остаётся устойчивое ощущение, что что-то главное осталось за пределами внимания исследователей. Что-то самое основополагающее не учтено, не замечено, не работает. А попутно возникает ещё один интересный, по нашему мнению, вопрос.
Ван Меегерен написал картину «Омовение ног», подписал её именем Яна Вермеера Дельфтского и продал в известный европейский Рейксмузеум. И выполнил он свою работу так замечательно, что никакие самые лучшие эксперты не заподозрили в картине подделку. Хранители музея в полном восторге. Они с осознанной гордостью показывают посетителям этот непревзойдённый шедевр. Искусствоведы защищают диссертации по новой, внезапно открывшейся теме и соревнуются в силе эпитетов и метафор. Любители и ценители искусства едут со всего света посмотреть на вновь обретённое чудо, говорят только шёпотом в присутствии этого феномена, обмениваются многозначительными взглядами, вздыхают и покачивают головами.
И вдруг выясняется, что картину написал не Ян Вермеер из Дельфта, а просто Хенрикус Антониус ван Меегерен из Амстердама. Произведение немедленно снимают из экспозиции и запихивают в самую дальнюю и пыльную комнату музея с табличкой «Подделки». А что собственно случилось? Что произошло с самой работой? Потускнели краски? Изменилась композиция? Ухудшился рисунок? На худой конец, разрушился красочный слой? Да нет. Всё осталось на своих местах. Это означает, что если бы сам Хенрикус Антониус ван Меегерен не признался в том, что произведение написал именно он, а не знаменитый Вермеер Дельфтский, а он не только сознался в своём авторстве, но и вынужден был доказывать это опять же перед многочисленными экспертами. Ему теперь пришлось доказывать, что он был способен написать все шесть работ и что он мог бы написать ещё несколько, ничуть не хуже. Если бы он в этом не сознался, то всё человечество и сегодня, и, вероятно, до скончания веков считало бы эти произведения бессмертными и прекрасными созданиями человеческого гения. Художник Ван Меегерен создал достойные произведения живописи. Их воздействие на зрителей оказалось, во всяком случае, не менее сильным, чем воздействие подлинных произведений известного мастера Яна Вермеера Дельфтского. Более того, ему пришлось смириться с забвением, он отказался от авторства, что для художника безмерно тяжело. Может быть, человечество выиграло бы больше, если бы продолжало считать эти произведения подлинными? Нелепо оценивать значение и стоимость произведения в зависимости от подписи автора! Точнее сказать, такой способ оценки не имеет ничего общего с настоящей ценностью произведения. Это уже проблемы рыночной, коммерческой спекуляции. Это не имеет никакого отношения к искусству!
Жанн Огюст Доменик Энгр, будучи студентом, подрабатывал, рисуя по заказу небольшие портреты, выполненные карандашом на бумаге, и брал он за эти портреты по 25 франков. Через десятилетия, став признанным мэтром французского искусства, он продолжал оценивать такие портреты в те же 25 франков. Вот достоинство настоящего мастера и великого художника!
У самого знаменитого автора, доказавшего свою талантливость, могут иногда получаться неудачные, слабые, незавершённые или просто не слишком значительные работы. Все ли произведения Пикассо шедевры? Может ли даже очень великий художник создавать несколько десятков шедевров в день? Пикассо довольно часто делал 30 – 40 рисунков за день. И что же, все они шедевры? Все без исключения? Валентин Серов, очень хороший художник, считал, что за всю свою жизнь он создал всего две настоящие, значительные работы. Как во всём этом разобраться? Очевидно, что копия не может сравняться с оригиналом. Самый лучший копиист не может целиком слиться с душой автора, проникнуть в его «шкуру». Даже авторское повторение теряет некоторые качества оригинала. Написав очень достойное произведение в манере известного автора, художник, повторивший эту манеру, не имеет право воровать имя великого предшественника. Это всем известно. И всё-таки существует огромное количество фактов, которые утверждают, что профессиональные эксперты самого высокого уровня не всегда могут отличить подлинное произведение известного автора от подделки под его работу. Как мы уже говорили, нельзя утверждать, что эксперты не обладают объективными критериями оценки произведений искусства. Этого нельзя утверждать! Существуют системы критериев, позволяющие экспертам определить время, место, школу и самого автора исследуемого произведения. Но откуда же такие вопиющие ошибки? Видимо, существуют какие-то неучтённые факторы. И если в рамках традиционного искусства подобные экспертные оценочные системы всё-таки работают, то совершенно тщетными они становятся при контакте с современным авангардным творчеством.
Сегодня работает целая отрасль промышленности, которая создаёт модных художников, эстрадных «звёзд», превращает средних актёров в кумиров нетребовательной публики и называет сомнительные произведения шедеврами. Их чудовищные усилия приносят колоссальные прибыли и наносит страшный ущерб человеческой духовности. Возникает атмосфера общей неразберихи, ложных ориентиров и сомнительных достижений. В одних и тех же выставочных залах экспонируются картины Эль Греко и сушилка для бутылок, принесённая в изобразительное искусство господином Дюшаном, который хорошо всем известен. Одни и те же фирмы проводят аукционы по продаже рисунков Пикассо, трости Уинстона Черчилля и белья Мэрилин Монро. Таких примеров множество. Очевидно, что все эти предметы относятся к совершенно разным проявлениям человеческой деятельности и никак не связаны. Почему и зачем их ставят рядом, рассматривают вместе, перемешивают и отождествляют?
А как зрителю относиться к произведениям современного авангарда? Известнейший современный немецкий художник Гюнтер Юккер значительную часть своей жизни посвятил забиванию гвоздей в разнообразные предметы мебели. Всем известен его стул, ощетинившийся гвоздями на сиденье и вдоль одной из ножек. В самом центре Берлина, в одном из известнейших музеев Европы, висят два матраса сплошь покрытые забитыми в них лично господином Юккером гвоздями. Матрасы отличаются друг от друга. В один матрас художник Юккер забил совершенно одинаковые гвозди, но под разными углами. В другой же матрас он поназабивал самые разнообразные по размеру гвозди, но все под одним и тем же углом. Бесспорно, это огромное творческое достижение! Но автору показалось, что такого изысканного различия всё же недостаточно. Тогда он обильно полил один из матрасов густым раствором алебастра. Различие усилилось, но обогатилось ли искусство?
А товарищ Юккера по творчеству разместил рядом своё произведение, которое выглядит даже симпатичнее юккеровских матрасов. На большом планшете прихотливо приклеены несколько десятков никелированных десертных ложечек. Произведение называется очень мило: «Ложечку за папу, ложечку за маму». И многие искусствоведы считают, что это самое настоящие современное искусство.
В 1913 году уже упомянутый нами художник М. Дюшан принёс в выставочный зал велосипедное колесо, сушилку для бутылок и расчёску и объявил, что он открывает новое направление в искусстве под названием «Реди – мейд». Автор объяснил поражённой публике, что велосипедное колесо, удерживающее велосипед на дороге, – не только деталь самодвижущегося аппарата. По мнению господина Дюшана, то же самое колесо, но представленное на подиуме в выставочном зале каким-то чудесным образом, приобретает новое качество и должно теперь рассматриваться в качестве произведения искусства. Почему? Оказывается потому, что каждый предмет имеет свою форму и свой цвет. Для господина Дюшана этого вполне достаточно. Такая странная идея была с восторгом принята многими молодыми художниками, и они потащили в выставочные залы всё, что попадалось под руку, объявляя это их собственным вкладом в духовную культуру человечества!
ХХ век был очень богат на самые разнообразные предложения расширить область искусства. Многие исследователи причислили к этой области человеческой деятельности произведения и творчество ювелиров, портных, парикмахеров, кузнецов, поваров и творчество многих других, вполне достойных людей, не заметив, что самые замечательные башмаки чем-то всё же отличаются от скульптуры Микеланджело.
Некоторые деятели культуры считают, что к искусству же нужно отнести и, появившееся тоже в ХХ веке эротическое искусство и стриптиз. Много разговоров об искусстве телевидения и журналистики. Какую часть телепрограммы отнести к бизнесу, какую к информатике, а какую к искусству? Мы попытаемся рассмотреть все эти вопросы, но сейчас подведём первые итоги.
Из всего сказанного мы вынуждены сделать неутешительные выводы. В настоящий момент наука, изучающая историю и теорию искусства, не может предложить нам убедительной системы критериев, опираясь на которые мы могли бы уверенно ориентироваться в безбрежном потоке произведений искусства; созданий, похожих на произведения искусства; в творениях, которые просто издеваются над искусством, художниками и творчеством; в украшенных предметах быта, просто в украшениях; в явлениях, которые специально создаются для достижения прибыли в бизнесе или для достижения идеологических целей; в произведениях, созданных для получения сексуальных и физиологических наслаждений и т.д. Определения искусства не существует. Опираясь на современное искусствознание, не знающее, что оно такое и чем занимается, мы не можем сказать, какое творческое произведение действительно является произведением искусства, а какое только похоже на него. Мы не можем уверенно утверждать, что искусствознание, строго говоря, является наукой. Без определения искусства оказываются беспомощными все попытки классифицировать творческие произведения. У нас нет объективных возможностей противостоять хаосу и неопределённости, царящих в этой области человеческого знания. Но у нас есть решимость понять эти вопросы и надежда ответить на них.
Некоторые вопросы к творчеству Казимира Малевича
Если ты дважды подумаешь,
прежде чем один раз скажешь, ты скажешь вдвое лучше.
У. Пенн
Приведём ещё один пример совершенно поразительного осмысления частного факта истории изобразительного искусства. В 1913 году Казимир Малевич написал свой знаменитый «Чёрный квадрат». Это событие описано и истолковано множество раз. В чём же заслуга Малевича? В чём его достижение? В чём нелепость толкований и оценок всем известного факта?
Наверное, и Архимед, и Пифагор рисовали квадрат намного раньше Малевича. И сейчас, и много лет назад люди закрашивали квадраты, треугольники и другие геометрические фигуры разноцветными красками и ничуть не менее аккуратно, чем Малевич. И квадраты Малевича ничуть не квадратнее остальных квадратов. В чём же заслуга и новаторство Малевича? Малевич первым выставил нарисованный квадрат как произведение изобразительного искусства. Это факт. Но смысл самого события заключается в том, что оно не имеет никакого отношения собственно к изобразительному искусству, и считать Казимира Малевича великим художником никак не возможно. Малевич, совершенно очевидно, является великим новатором, который сделал открытие, принципиальное для технологической цивилизации ХХ века.
Важнейший и едва ли не единственный результат творчества Казимира Малевича состоит в создании максимально простого изображения, которое может нести в себе очень важную информацию, и такая информация прочитывается мгновенно. Разумеется, мы помним, что и в Средние века, и в древнейшие времена многие геометрические фигуры несли в себе глубочайшее содержание и являлись элементами визуального осмысления окружающего мира, его мистической наполненности. Но после Возрождения изобразительное искусство практически отказалось от такого способа воздействия на зрителя. Малевич вновь обратился к геометрическим фигурам, но уже как к информационным знакам технологической цивилизации.
Если мы в одном размере, на одинаковых холстах, в одинаковых рамах, на одной стене выставочного зала и рядом расположим «Квадрат» Малевича, «Крест» Малевича, «Четыре квадрата» Малевича, «Круг» Малевича, дорожный знак «кирпич», означающий, что въезд воспрещён, красное кольцо – дорожный знак, означающий, что сквозной проезд запрещён, красный треугольник – дорожный знак «Уступи дорогу», белую стрелу в синем прямоугольнике – дорожный знак «Одностороннее движение» и т.д., мы вынуждены будем признать, что всё это – явления одного порядка. Эти изображения представляют или могут представлять закодированную информацию, предназначенную для моментального считывания. И именно такое качество просто необходимо для нашей технологической цивилизации. При огромных скоростях современного движения на дорогах, при огромных скоростях современных технологических процессов необходимо для выживания иметь такую азбуку современных иероглифов. Величайшая заслуга Малевича состоит в том, что он разработал изобразительный приём, позволяющий регулировать человеческие взаимоотношения в условиях скоростных процессов современной технологической цивилизации. Результат творческих поисков Малевича не имеет никакого отношения к изобразительному искусству, занятому изучением и осмыслением человеческой духовности. Новаторство и достижения Малевича целиком принадлежат области технологического иероглифа. Вспомните картину Малевича «Крестьянин-косарь». Вот вам готовый дорожный знак «Осторожно, впереди сенокос». Промышленная графика, торговые знаки, производственные плакаты, эмблемы, значки – вот тот мир, куда органично вписывается и квадрат Малевича, и автодорожные знаки ГАИ. И в таком своеобразном мире есть свои мастера, свои гении, свои выставки и свои теоретические исследования. Но это совершенно особый, свой мир. Невозможно сравнивать между собой и экспонировать в одном выставочном зале живопись Рафаэля, торговые эмблемы и отделку салонов автомобилей. Это же очевидно.