Немного от автора.
«Ольга»(Хельга) – скандинавское имя, означающее «Святая».
Рассказ написан буквально за 2 часа. Имя главной героини взял так, с потолка, сначала вообще Катериной назвать хотел. Но вот решил Ольгой. А значение имени узнал после написания уже. Залез в Интернет. Там увидел. До этого всегда полагал, что Ольга (если верить Сергею Алексееву, автору знаменитого многотомника «Сокровища валькирий», – что-то вроде молодого игристого вина). Отсюда некоторая сумбурность повествования. Позже я, может быть, доработаю рассказ до более крупного произведения. Пока пусть будет, как есть.
Ольга больше любовалась носками своих новых белых туфель, чем смотрела под ноги и на дорогу, поэтому не сразу заметила, что стемнело как-то быстро. Не по-летнему быстро. Не столько напугавшись, сколько удивившись, она прибавила шагу. И тут же сбавила. Она не одну сотню раз ходила этой дорогой – мимо парка и спорткомплекса. Но сейчас она не узнавала этих мест. Где забор? Где утопленная вглубь квартала стена здания бассейна? На той стороне улицы должно было быть здание колледжа. Но и его она не видела. Да и фонари ни один не горели. Она остановилась и огляделась.
Тук. Тук. Тук. Тук-тук-тук-тук. К её ногам подкатился мячик. Старый детский мячик. Простой, из литой резины. В детстве и у неё такой был. Она подняла его. Один бок зелёный, другой красный. Половинки разделены полосками.
–Тётенька, отдай мячик. Пожалуйста. – Справа от неё стояли двое детей. Лет семи девочка и лет пяти мальчик. Одеты вроде аккуратно, но… Как-то старомодно. Ольга видела своего отца одетым почти так же на его детских фотографиях. Она протянула им мячик, не сразу поняв, что для таких детей поздновато уже гулять в одиночестве.
–Спасибо, тётя Оля. – Они убежали во тьму. Ольга стояла перед ступенями колледжа. «Откуда они моё имя знают?» – она машинально повернулась и пошла дальше, теперь уже глядя под ноги и вперёд.
Всю дорогу домой дети не шли у неё из головы. Странно появились. Странно одеты. Откуда-то имя знают. Из раздумий её вывела мелодия мобильника.
–Да, пап. Скоро буду. Как полночь?! Я от Катьки полдесятого ушла! – Она глянула на браслетик. Девять сорок восемь. – Пап, не знаю. У меня нормально часы показывают. Всё, сейчас буду уже.
Но на улице, и правда, было довольно темно. И людей почти нет. Она не боялась гоп-компаний, всю жизнь её что-то берегло от них. Даже когда, казалось бы, деваться было некуда и мимо никак не пройти – она прошла, как будто её не заметили. И так всегда. Так что до дома она добралась без приключений.
Дома, кроме отца, сидела обеспокоенная тетя Тася. Соседка. Вот кого тут только не хватало. Не то, чтобы Ольга её не любила, даже наоборот – она ей частенько маму заменяла, хоть и старовата она была для мамы. Просто… Бывают моменты, когда никого не хочется видеть, тем более если этот «кто-то» из предыдущих поколений. А вот это уже интересно. На кухне стоял маленький старый телевизор, показывали новости. И судя по часам в углу экрана, они начались семь минут назад. В полночь. Там стоял позывной Джеймса Бонда – 0:07.
–Оля, ты где была? Мы тут с ног сбились. Катину маму подняли уже. Что… – отец осёкся, когда Ольга поднесла к его глазам свои наручные часики в браслете и мобильник, на которых время разнилось в минуту и только-только перевалило за десять часов.
–Я не знаю, что случилось. – Она рассказала, чему стала свидетелем. Отец слушал с недоверием, хотя дочь никогда не давала ему повода не верить ей. А вот тётя Тася, казалось, слушала очень внимательно. Ольге подумалось даже, что она хотела что-то спросить, но отец отправил Ольгу спать, сказав, чтобы оставила свои часы и телефон, чтобы он время на место вернул. С лёгким чувством обиды от неверия Ольга ушла умываться. Баська вертелась под ногами и пытливо, как Ольге показалось, заглядывала в глаза, чего с ней никогда не было, и требовательно мяукала.
–Ты Баську кормил? Чего она орёт?
–Да, кормил.– Отец показал на полную миску в углу.
–Странно. Ладно, спокойной ночи. – Она приподнялась на носках и чмокнула отца в щеку, а он слегка приобнял её.
Баська улеглась вместе с ней, что тоже случалось очень редко. Уже засыпая, Ольга подумала, что мальчишка ей казался смутно знакомым.
А отец тем временем, переставив время на её часах и телефоне, сидел на кухне и курил. На столе перед ним лежала старая фотография. На фоне деревянной стены сидят с десяток человек. В переднем ряду он и ещё несколько детишек, которых привезли с собой первые строители. Рядом с ним его друг Мишка. Чуть дальше Мишкина сестрёнка, на пару лет постарше его. Полгода спустя после того, как сделали этот снимок, они с матерью перебрались на другой конец города. А потом Мишка с сестрой и с дядей уехали. Так ему мама сказала.
* * *
Наутро вечернее происшествие Ольге уже показалось сном. Но, несмотря на это, она всё же решила повидать соседку. Вспомнился её, как показалось Ольге, напуганный взгляд, когда она детишек описывала.
Та, как всегда, восседала на лавочке у подъезда в компании таких же, как она, бабулек.
–Тёть Тась, можно с вами поговорить? Мне очень нужно. Пойдёмте в беседку.
Под недовольное ворчание товарок о нравах нынешней наглой молодёжи, соседка, стуча палочкой и поддерживаемая Ольгой дошла до беседки.
–Знаю, Олюш, что спросить хочешь. Не к добру это, ох, не к добру… – Она сокрушённо замолкла, опустив голову. Ольга удивлённо увидела два мокрых пятнышка, появившиеся на соседкиной юбке. Ольга уже хотела спросить её, но та опередила. – Аккурат того же числа это и случилось…
В 1956 году, когда город только начинал строиться вокруг секретного тогда ещё объекта, приехал фронтовик с детьми своей погибшей под бомбёжкой сестры – четырёхлетним Мишкой и шестилетней Машкой. Работал на стройке, растил племяшек. Когда на работе был, их соседке оставлял. Да и сам частенько у неё допоздна засиживался и домой уже с двумя спящими детками приходил – благо бараки через дорогу стояли, а садиков ещё не было. И был у него сосед. Виктор. Тоже фронтовик. Контуженный – за снарядом отошёл, а аккурат в орудие немец и попал. Очнулся уже в госпитале. Вылечили, довоевал. Как он рассказывал, хотя кое-кто сомневался в этом. Но с тех пор что-то у него с головой стало – то нелюдимый какой-то, то наоборот, добродушный. Мастер был, как и большинство мужиков тогда, на все руки. И плотник, и слесарь, и ножи подточить, и кран подтянуть, и патефон отремонтировать. Любили его все, хоть и побаивались. И домой к себе он никого не пускал, мол, не прибрано там. Так все и жили. Детишки играли, подрастали. Городок тоже подрастал. Понемногу народ в новые, только что отстроенные дома съезжал с бараков. И вот тут-то это и случилось. И тётя Тася там жила тогда, девчонкой молоденькой совсем была. Со свидания шла и увидела. Сначала дядю Витю. Лежал он с окровавленным ножом в руке, протянув руку, будто тянулся к чему-то или кому-то. И лицо страшное… А дальше… Как она в обморок не упала тогда, до сих пор не знает. Лежат Миша с Машенькой в обнимку. А по одёжке их пятна красные расплываются. И глазки заплаканные в ночное небо смотрят.
Закричала тут Тася не своим голосом. Сбежались со всей округи, милиционера позвали. Потом установили – зарезал он детишек сначала, потом уже себя порезал. Евдокия (так звали женщину, которая иногда за ними присматривала) в ту ночь на смене была, дядя их тоже после смены отсыпался вот и попросил соседа за ними присмотреть… Похоронили их всех. А дядя их с глузду съехал и помер через два года в больнице от нервного истощения.
–Вот и боюсь я, девочка, что не к добру это. Аккурат завтра у них годовщина будет. А папе твоему, он маленький ещё был и жил уже далеко отсюда, сказали, что они уехали. Зачем ребёнка пугать лишний раз. А потом забыли про это. Думали, что если забудем зло, оно и уйдёт. Ан нет, вот вернулось… Не верила я людям, кто их видел в эти дни там. Там барак и стоял. Ты поосторожней, Оленька. Нехорошо, когда мёртвые вот так вот приходят. Жди беды. А Витька этот, как за воротник заложит, всё о каких-то жемчужинах твердил, что нет ему прощения за то, что столько душ погубил на фронте. Что нужны ему жемчужинки какие-то, чтоб откупиться. А от кого откупиться, что за жемчужинки – никто его пьяные россказни не слушал. Много ли люди во хмелю бормочут. – Тётя Тася уже вовсю плакала, комкала платок. Да и у Ольги слёзы наворачивались, как представляла их, лежащих. В небо ночное смотрящих…
–Тёть Тась, а где они похоронены? Хочу на могилку к ним сходить.
* * *
Хоть и неохотно, но соседка рассказала, как найти детскую могилку. И строго-настрого запретила отцу говорить об этом. И теперь Ольга, неся в руках кулёк конфет и пару гвоздик, шла мимо гаражей к кладбищу. Хоть и не любила она на него ходить. Точнее, раньше любила. И смеялась над ужастиками, где мертвецы из могил поднимаются и с упорством бульдозера за людьми гоняются. На погосте она всегда отдыхала, спокойно тут было, душа на умиротворение настраивалась, да и к родным на могилки по несколько раз в год ходила. Особенно когда плохо было – придёт, бывало, с мамой поговорит и легче становится. А года два назад перестала она тут покой ощущать. Несколько раз ещё приходила, пока окончательно не поняла – не может она больше тут покоя найти. Никогда излишне впечатлительной не была, а вот поди ж ты – как будто разворошенный муравейник стал погост. Но сейчас она пересиливала себя. Вот и калитка. Так… Ага, вот могила лётчика с лопастью искорёженной. Вот артистка. Вот афганец. Теперь налево. А вот и… И она вспомнила, почему мальчик ей знакомым показался.
У отца много фотографий оставалось. Одна из них – где весь их двор фотографировался. И мальчонка этот рядом с папой её стоял. Именно в этой рубашонке и брюках на подтяжках. А она его в майке и шортах видела. Потому и не признала сразу. А девчушка на той фотографии словно уронила что-то и смотрела вниз, так что лица её она не видела. И мячик у них под ногами. Она высыпала конфеты на надгробие. Воткнула гвоздики в землю и оторопела. Конфет не было. Зато на фотографии мордашки их как будто испачканы оказались. Не веря своим глазам, она протянула руку, чтобы вытереть шоколадные пятна с фотографии. Рука коснулась холода керамики.
Оглушительно свиристели сверчки. Лёгкий ветерок покачивал лампочку под жестяным абажуром на деревянном столбе.
–А нам дядя Гоша не разрешает так поздно на улицу выходить.
–И нельзя вам выходить одним. Но я же с вами, так что не бойтесь.
Из тьмы на неё шли три фигуры – взрослая – мужичок невысокий, согбенный, с бегающими глазёнками, и две детских – мальчик и девочка.
–Вот здесь я его и видел. Сейчас покажу. Садитесь тут вот. – Дядя Витя (как поняла Ольга, это был он) подвёл их к бревну. – Только надо его откопать слегка, норка у него тут. – С этими словами он достал нож. Повернулся к ним и, схватив Мишу сзади за шею, приставил нож к горлу девочки. – Простите меня, детишки. Но мне нужны ваши жемчужинки, чтоб от костлявой откупиться за убиенных мной на войне. Иначе она меня не пустит, оставит тут. А я не хочу тут быть больше, тоскливо тут. – С этими словами он затолкал им во рты две тряпки.
У детишек на глаза навернулись слёзы. Лицо негодяя озарилось плотоядной улыбкой. Ольга попыталась закричать, но из горла не вырвалось ни единого звука. Она могла лишь безучастно смотреть, как он всаживал нож им в грудь, как катились детские слезинки… Как упали они на землю четырьмя белыми жемчужинами. Как он подобрал их, вытащил кляпы. И двинулся прямо на Ольгу, глядя ей за спину.
Она оглянулась и отпрянула. За её спиной стояла высокая чёрная тень с белым расплывчатым пятном вместо лица. От неожиданности Ольга споткнулась и села на землю. А Виктор к тому времени подошёл к тени и протянул на ладони сверкающие шарики.
–Вот, жемчужины. Чтобы не вниз попасть, а наверх. Целых четыре, к тому же детских. Этого должно хватить.
Тень двинулась, взмахнула «рукой». Виктор дёрнулся, как от удара и шарики веером улетели ему за спину. Там, куда они упали, появились в земле чёрные пятна. Они всё разрастались, из них вытянулись чёрные тонкие нити и обвили запястья и лодыжки Виктора, пригвоздив того к земле. Он истошно орал, но никто в этом мире его не слышит и он постепенно погрузился в черноту, в которую слились четыре чёрных пятна. Вслед за ним и они исчезли.
А тень уже стояла перед детишками. Они стояли перед ней, о чём-то спрашивали. Тень сокрушённо мотала головой. Потом тень подошла к Ольге и протянула «руку». Вместо ладони переливалось белёсое пятно. Дети тоже смотрели на неё, беззвучно плача. Ольга машинально опёрлась на руку, почувствовав, с удивлением и вопреки ожиданиям не костлявые пальцы, а крепкую мужскую ладонь. Холодную только. Подошла к детишкам. Обняла их. Из глаз покатились слёзы. Опустив голову, она увидела на земле четыре сверкающих перламутровых шарика. Не веря глазам, она взяла их в руки. Посмотрела. Покатала в ладони. Посмотрела на детей, они во все глаза смотрели на неё.
Она повернулась к тени и решительным жестом положила шарики на ладонь тени. Несколько секунд тень стояла неподвижно. Затем подбросила шарики вверх. Ничего не произошло. Только шарики пропали. Тень повернула пятно лица к ней. Ольга посмотрела туда, где на лице должны быть глаза.
И больно стукнулась затылком об оградку могилки. Поднявшись, она увидела их. Они стояли над своей могилой и улыбались. Над ними сиял столб света, постепенно втягивающий их в себя. Напоследок Мишка бросил Ольге мяч. Призрачный мяч. Она поймала его и проводила детей взглядом, пока они не пропали из виду.
У неё в руках был мяч. Резиновый детский мяч с разноцветными боками. И два ростка на могилке – ландыш и ромашка. Ольга готова была поклясться, что их там не было.