Мой временный начальник Борис Михайлович сидел и внимательно читал постановления о прекращении уголовных дел. При этом усиленно качал головой и пытался сохранять серьезный вид, но в особо интересных местах не выдерживал и фыркал.
– Леша, а откуда в подъезде бродячая собака взялась? – не удержался он от вопроса.
– А я откуда знаю? – пожал я плечами. – Собаке не объяснишь, что это не ее территория. Гуляет где хочет. У нас же подъезды не запирают, двери настежь – заходи кто хочет. Вон сколько зверья по помойкам ходит, так, может, какая псина в подъезд зашла? Или кто-то из жильцов прикормил? Но она никого не покусала, а так, попрыгала.
– Попрыгала она… – глубокомысленно хмыкнул Борис, вернувшись к тексту.
Это Боря читает мой опус, касающийся причинения тяжких телесных повреждений молодым сожителем своей, скажем так, уже не юной сожительнице.
Ну да, пошли они погулять (заметим, что оба были трезвыми), а в подъезде на них напала большая злая собака, и мужчина, пытаясь отбиться, ударил собаку, но, не удержав равновесие, сбил с ног супругу, и оба они покатились вниз. А нож? Ну да, лежал в кармане в открытом виде, потому что накануне ходил в этом же пиджаке за грибами, и нож как лежал там, так и лежит. Никто же не виноват, что клинок воткнулся женщине под коленку? Считаем, что это был казус, то есть случай, который никто не предвидел да и не мог предвидеть.
Нет, может отыскаться какой-нибудь твердолобый преподаватель права, который станет с пеной у рта доказывать, что гражданин должен был предвидеть несчастный случай, если он носит в кармане нож, но в прокуратуре, которая должна утвердить прекращение дела, дураков нет.
Все же правдоподобно, правильно? Вот протокол допроса потерпевшей, вот протокол допроса ее сожителя. Ну да, допросил я его как свидетеля, который не перешел ни в разряд подозреваемого, ни тем более обвиняемого. Я ведь не поленился сходить к ним домой и допросить по месту жительства. Сами бы они ко мне в кабинет ни за что бы не собрались, потому что у этой парочки только два состояния – либо пить, либо работать. А доставлять их принудительно… Можно, но зачем? Я уж лучше сам, ножками, допрошу в домашней обстановке и в расслабленном, так сказать, состоянии.
Как и. о. следователя я человек крайне добросовестный, сам себе удивляюсь. В уголовном деле имеется даже отдельное поручение участковому инспектору, в котором исполняющий обязанности следователя Воронцов требует установить владельца собаки, чтобы применить к нему меры общественного воздействия на товарищеском суде по месту жительства за выгул животного без намордника и за то, что отпустил псину на самовыгул. Правда, и. о. следователя Воронцов, как бывший участковый, знает, что товарищеские суды эффективны только по месту работы, то есть там, где общественное мнение подкрепляется начальственными возможностями. А по месту жительства – это так, видимость одна. Но в рамках данного уголовного дела он думать над такими тонкостями не обязан.
Участковый, которому на исполнение поступило отдельное поручение, тоже оказался крайне исполнительным сотрудником и все сделал быстро и качественно. Это я в коридоре поймал за ремень планшетки своего другана Саньку Барыкина, затащил в кабинет и продиктовал ему, что надо. Санька и написал, что работа велась, но принятыми мерами установить владельца животного не удалось. Возможно, собака вообще бесхозная, их у нас много болтается.
Можно было бы еще накатать «телегу» куда-нибудь в жилищные органы, чтобы те обязали управдомов проверять, хорошо ли закрываются двери подъездов, но это уже перебор.
Значит, прекращаем уголовное дело за отсутствием состава преступления, потому что выявленная виновница всего этого – злая собака – субъектом преступления не является.
Внимательно изучив дело, Борис Михайлович кивнул: «Пойдет» – и принялся читать другое постановление, параллельно листая само дело.
Второе дело тоже возбуждалось по 108-й, части первой. Там гражданин Тимофеев, рабочий «Коксохиммонтажа», получил проникающее ранение в области груди. Дескать, шел он домой, встретился с неизвестными, и один из них ни с того ни с сего ударил его чем-то похожим на нож.
Вот так вот ударил ножом и ни с того ни с сего? А разве так бывает? Нет, иной раз бывает, но крайне редко. Как правило, девяносто процентов тяжких телесных наносят друг другу знакомые люди – мужья, сослуживцы или собутыльники, просто потерпевший не желает сдавать обидчика. А у нас нераскрытые дела растут.
При повторном допросе потерпевший гражданин пояснил, что травму получил, когда сбивал ржавчину с днища автомобиля своего соседа, стоявшего на смотровой яме. Промахнулся слегка и ударил стамеской самого себя в грудь. Ну, не стамеской, а чем-то на нее похожим, только потоньше. С помощью хозяина автомобиля кое-как дошел до дома, а там жена вызвала скорую. Пока везли, пока перевязывали, испугался, что, заявив о причиненной самому себе травме, останется без больничного и, соответственно, без денег. А то и вообще могут уволить. И сосед приходил, Христом Богом просил, чтобы тот его не выдавал, потому что боится наказания. Смотровая-то яма была не его личная, а таксопарка, куда он свое заржавленное авто загнал самовольно.
Не хотел Тимофеев правду говорить, пришлось на него слегка нажать. И не одному, а вместе с Джексоном, который был не меньше меня заинтересован в снятии «глухаря»: зона-то его. Сыграли мы с ним в «доброго» и «злого» следователей. И пообещали, что за правду никаких репрессий не будет. Да и не наше это дело – привлекать граждан за враки, не до того нам. Дай бог с реальными делами разобраться.
Ну, дело мы прекращаем, а вот постановление о привлечении соседа к товарищескому суду выносим. Да и этого гражданина Тимофеева тоже отправим на товарищеский суд, чтобы его коллеги наказали словом, а может и рублем за то, что вводил милицию в заблуждение. Постановление о товарищеском суде отдаем на исполнение самому майору Корзинкину. Корзинкину-то все равно, а я обещал, что не накажут Тимофеева. Боре, то есть, пока я его подчиненный, Борису Михайловичу, про то знать не следует. Нет, разумеется, Рябинин все прекрасно понимает, но зачем обременять занятого человека всякими мелочами?
Борис Михайлович снова покрутил головой, внимательно полистал дело. Ну да, все на месте. И даже имеется характеристика участкового инспектора на гражданина Тимофеева: мол, характеризуется положительно.
– Хорошо, пойдет, – вынес вердикт начальник следственного отделения, откладывая дело в сторонку и забирая себе постановления о прекращении. Их у него уже шесть штучек. Ай да я!
Вообще, прекращение уголовных дел – процесс деликатный, в котором не стоит ни медлить, ни слишком торопиться. А еще лучше – не спешить с возбуждением «глухарей» без крайне важных на то оснований.
Вон как-то зимой у Сереги Савина на его зоне обнаружили труп мужчины с разбитой головой. А у него на территории и так с раскрываемостью дело швах. Серега уже и свидетелей отыскал, которые видели, как мужчина упал и ударился головой о железное ограждение. Был бы дядька жив, быстренько сляпал бы отказной. А тут труп, совсем другое дело, да и родственники вьются – когда уже преступников, наконец, поймаете?
В общем, плачет Серега и готовит материал на возбуждение уголовного дела. Понятно, «глухарь», перспектив к раскрытию – ноль, надежды хоть на какую-нибудь премиишку по результатам года – тоже.
А тут подходят результаты вскрытия, где черным по белому указано, что смерть наступила в результате переохлаждения. Понятно, что травма тоже сыграла свою роль – ударился, потерял сознание и замерз, – но это же совсем другое дело! Савин на радостях даже обещал судмедэксперту Павлову проставиться за добрую весть. Правда, потом подумал, что у того спирта и так хватает, и не стал горячиться. А возбуди дело, тогда вопросы к свидетелям появятся: почему не подошли к упавшему? Почему не вызвали скорую? Оставление в опасности – тоже статья неприятная. При таком раскладе свидетели предпочтут от всего отказаться, а то и на Савина наклепать, что давил на них. И закрутится, и завертится пустая канитель.
– Леша, у тебя совесть есть?! – восклицает Рябинин.
Это он о чем? А, о деле, где пострадавшей выступает девушка, приехавшая в Череповец из Санкт-Петербурга. Тьфу ты, конечно же, из Ленинграда. Помнится, лет пять после переименования называл город Петра городом Ленина, да и потом, позже, прорывалось прежнее название. А теперь обратный эффект. Надеюсь, я нигде в документах не обозвал город на Неве по-старому? Или по-новому?
Вопрос про совесть риторический. Где же вы видели у милиционера, который занимается «глухарями», хотя бы зачатки совести? Если бы речь шла о преступнике, которого следовало задержать, то это да. А когда никаких перспектив, то зачем множить количество нераскрытых преступлений?
А суть дела в том, что на голову девушки, проходившей по улице Строителей, с крыши пятиэтажного дома упала бутылка. Понятное дело, что вследствие этого случилась черепно-мозговая травма со всеми вытекающими. Правда, судмедэксперт квалифицировал травму средней тяжести, а у нас возбудили уголовное дело в отношении «неустановленных лиц».
А вот в результате работы и. о. следователя Воронцова выходило, что никаких неустановленных лиц не было. И вообще, кто видел, что бутылка упала с крыши? Никто. Да если бы бутылка с такой высоты «удачно» упала, так мы с наибольшей вероятностью имели бы летальный исход. А вот из проема второго этажа, где отсутствует рама, вполне могла вывалиться. Случайно. Почему случайно? Так жители подъезда на допросе все как один показали, что во время причинения потерпевшей травмы никаких посторонних лиц в подъезде не было, шума никто не слышал, а бутылки да, стояли. Целых две. Бывает, и по три стоят, если уборщица вовремя не уберет или кто из жильцов как стеклотару не сдаст. Стало быть, отсутствует событие преступления, а имеют место гражданско-правовые претензии к жилищным органам, не обеспечившим своевременную установку рамы в подъезде.
– Ты где увидел гражданско-правовые отношения? Тут же получается прокурорское дело! Голимое нарушение руководством своих обязанностей.
Я почесал за ухом. А ведь да, мой ляп. Заработался и совсем упустил из виду, что нынче вся собственность является государственной (ну, почти вся) и руководители домоуправлений (пусть так, без словесной эквилибристики) являются, по сути, государственными служащими, хотя и не считаются таковыми. Это в моем прошлом-будущем жилье приватизировано, а граждане выбирают себе управляющую компанию, которая и отвечает за порядок в доме. Если уж не на деле, то хотя бы формально.
Но с другой стороны, такой ляп даже полезен. Не может начинающий опер, поставленный на месяц в следователи, быть умнее своего начальника. Впрочем, Борис Михайлович во все времена разбирался и в УК и в УПК получше меня. Но ему это по должности положено.
– Вот это постановление переделай, – вернул мне Рябинин бумажку. Прищурив левый глаз, сказал: – Не указывай, что виновником является домоуправление, не предлагай барышне обращаться в суд, чтобы компенсировать вред здоровью, а просто напиши: мол, отсутствие события преступления. Вред здоровью ей компенсировали в больнице, оказав медицинскую помощь. А бюллетень студентам нужен, только чтобы покрыть пропуски занятий, стипендию они все равно получат. В деле укажешь, что копия постановления отправлена по месту жительства потерпевшей. Если не понял, уточняю: на деревню дедушке Константину Макарычу. Действуй.
Я кивнул. Конечно, я все понял. Постановление отправится в Ленинград, а то, что почта у нас работает плохо, так это не вина следователя, а издержки почтового ведомства.
– В общем, ты молодец, – пришел к выводу начальник следственного отделения. Потом вздохнул: – Эх, Лешка, как жалко, что у тебя никакого образования нет. Я бы прямо сейчас тебя на должность следователя взял. А в перспективе старшим следователем станешь. Старший следователь – капитанская должность. Когда тебе в розыске такую дадут? Уйдешь на пенсию капитаном. А у меня ты и до майора дослужишься.
Борис Михайлович не в курсе, что спустя какое-то время должности следователя и инспектора уголовного розыска станут капитанскими, а те, кто имеет приставку «старший», смогут претендовать и на звание майора. Но пока я только глубокомысленно пожал плечами: мол, чего уж теперь. Нет у меня высшего юридического, да и иного тоже нет. А то, что я уже лейтенант, да на должности инспектора уголовного розыска, и так уже нонсенс. Но сыщик – это совсем не то что следователь. У следователей смотрят на наличие образования, хотя бы педагогического.
– Слушай, Алексей Николаевич, – перешел Рябинин на официальный тон. – Я вот что придумал. – Боря сделал вид, что эта мысль пришла ему в голову только что. – Ты, как только в академию поступишь, напишешь рапорт о переводе в следствие, а я похлопочу, чтобы тебя без диплома взяли. Добро?
Я не стал ничего отвечать. Брякнешь, а потом за слова придется отвечать. Надо подумать. В той жизни Рябинин меня тоже звал в следствие, я даже обещал подумать, но переходить не стал. А в этой… Кто знает, как оно здесь все сложится.
В тот день, вернувшись с обеда, обнаружил зажатый в дверях клочок бумаги. Извлек, развернул. Обращение начиналось так: «Алекс!».
Все понятно, это следователь Погодин из соседнего кабинета, на подпись можно не смотреть. С некоторых пор, точнее, как я стал немного следователем, он решил обращаться ко мне таким образом. Ладно, я не против, если ему нравится, хотя я всю жизнь считал, что Алекс – это Александр.
Далее в записке было следующее: «К 15:00 ко мне придет такой козлобородый дедок по фамилии Кошкин, дальний родственник потерпевшей по делу КУП № 1260. Допроси его, плиз, свидетелем. Он сам все знает и все расскажет. Тебе только записать. А у меня срочное дело на выезде. С меня причитается».
Ага, причитается с него. Не родился еще тот человек, который получил бы с Погодина причитающееся. В конторе даже поговорка имеется – «С Погодина получишь». Смысл, я думаю, понятен.
Но делать нечего, надо выручить мужика. У меня были совершенно другие планы на ближайшее время, но вместо этого я пошел в дежурку и посмотрел, что это за событие такое за номером двенадцать шестьдесят. Оказалось, кража каких-то вещей. Подробней интересоваться не хотелось.
В назначенное время выглянул в коридор. У соседнего кабинета на стуле уже смирно сидел благообразный старичок, и назвать его козлобородым у меня не повернулся бы язык, хотя это очень соответствовало действительности. Очень уж старичок был похож на Калинина, того самого нашего всесоюзного старосту. А начальство, как известно, обзывать нельзя – себе дороже. Я-то, правда, в поздние времена про него всякого начитался, но для советского гражданина он все еще принадлежал к когорте кремлевских небожителей.