Ночь Дьявола. Вот и все.
Последняя для нас.
В мае мы окончим школу, наша четверка разъедется по колледжам и будет возвращаться домой только на зимние или летние каникулы. К тому же в нашем возрасте будет несолидно устраивать всякие инфантильные выходки; мы больше не сможем ссылаться на свою юность, объясняя, почему решили праздновать ночь накануне Хэллоуина, не имея других причин, кроме желания подурачиться. Мы станем мужчинами. Такое уже не прокатит, так ведь?
Поэтому сегодня все закончится. Это финал.
Я захлопнул дверцу своей машины и пересек парковку, пройдя мимо «БМВ» Дэймона в сторону задних ворот собора, за которыми меня ждала приемная с кухней, несколькими столами и диванами. Один из кофейных столиков был завален брошюрами, обучающими молиться по четкам и «Поститься с пользой для здоровья».
С глубоким вдохом мои легкие наполнились неизменным запахом ладана, витавшим в этих тихих залах. Как и мой друг Дэймон, я родился в католической семье, но на практике нас можно было считать католиками с тем же успехом, с каким «Тако Бэлл»[4] можно назвать мексиканским рестораном. Я играл роль, чтобы ублажить свою мать, а Дэймон играл ради забавы.
Я шел по коридору в здание церкви, но пронзивший тишину громкий хлопок заставил меня остановиться и оглядеться по сторонам в поисках источника звука. Как будто книга упала на стол.
По утрам в пятницу здесь обычно немноголюдно, хотя сейчас наверняка найдется несколько заблудших душ, замаливающих свои грехи, стоя на коленях у скамеек, потому что исповедь только закончилась.
– Что мы обсуждали вчера? – послышался звучный голос Отца Бейра откуда-то слева.
– Не помню, Святой Отец.
Я улыбнулся. Дэймон.
Свернув влево, беззвучно преодолел другой мраморный коридор, скользя пальцами по стенам, обшитым блестящими панелями из красного дерева, и стараясь не рассмеяться. Я остановился перед открытой дверью кабинета священника и прислушался. Дэймон отвечал Бейру плавным, спокойным тоном, словно следуя сценарию.
– Ты безответственный и не раскаиваешься в содеянном.
– Да, Отец.
Моя грудь затряслась от едва сдерживаемого смеха. Произносимые Дэймоном слова всегда звучали так противоречиво. «Да, Отец», – как будто он полностью признает, что вел себя дурно, и в то же время: «Да, Отец, разве вы не гордитесь мной?».
В большинстве своем мы каялись в исповедальнях в нефе, однако Дэймона после многих лет безуспешного наставления на путь истинный силами его отца и священника заставляли еженедельно посещать индивидуальные беседы.
Он чертовски ими наслаждался. Ему нравилось являться для кого-либо дьяволом.
Я осторожно заглянул в комнату и увидел священника, расхаживавшего вокруг стола, в то время как Дэймон стоял на коленях у одной единственной скамьи. Большая черная Библия Бейра лежала перед ним на пюпитре.
– Ты хочешь предстать перед Судом Божьим? – спросил Святой Отец.
– Мы все будем судимы.
– Я тебя не этому учил.
Дэймон немного склонил голову, отчего его черные волосы заслонили глаза, однако я заметил на его губах едва уловимую улыбку, которую Бейр, скорее всего, не видел. Мой друг был в школьной форме – брюках-хаки и традиционно помятой белой оксфордской рубашке с расстегнутыми манжетами. Ослабленный сине-зеленый галстук свисал с его шеи. Мы только собирались на занятия, но он, судя по виду, провел в этой одежде всю ночь.
Вдруг Дэймон повернул голову в мою сторону, высунул язык и провокационно провел им по губам, дерзко ухмыляясь. Я беззвучно засмеялся, улыбнулся ему и покачал головой.
Придурок.
После этого развернулся и пошел дальше, оставив Дэймона дожидаться окончания его «урока».
Я любил это место по многим причинам, однако подобные лекции в их число не входили. Мессы вгоняли меня в скуку, Воскресная школа была еще скучнее: многие священники казались отстраненными и равнодушными, а прихожане грешили с понедельника по субботу, чтобы в воскресенье всласть покаяться. Нас окружала сплошная ложь.
Но сама церковь мне нравилась. Тут было тихо. Можно помолчать, и никто не навязывал общение.
Пройдя в заднюю часть храма, я осмотрел четыре исповедальни, проверяя, не горит ли в них свет, означавший, что внутри есть священник. Они все оказались пустыми, поэтому я выбрал самую дальнюю справа. Она была частично скрыта за колонной и ближе всего стояла к витражным окнам.
Я вошел в тесную мрачную кабинку и задернул за собой штору. Меня окутал запах старой древесины, но я уловил еще какой-то слабый аромат. Аромат, напоминавший о природе, ветре и воде.
Сев на жесткий деревянный стул, я посмотрел на затемненную плетеную ширму передо мной, зная, что другая сторона кабинки пустовала. Священники вернулись к своим повседневным обязанностям. Все было именно так, как мне нравилось. Я всегда исповедовался в одиночестве.
Опершись локтями на колени, я склонил голову и сложил ладони вместе. Мышцы моих рук запылали от вынужденного напряжения.
– Простите, Святой Отец, ибо я согрешил, – произнес я тихо, с трудом сглотнув. – Прошел месяц с момента моей последней исповеди.
Я всегда остро осознавал, что без священника внимательнее прислушивался к своим чувствам. Хотите – верьте, хотите – нет, но порой оставаться один на один с собой давалось куда тяжелее. Мне не от кого было ждать прощения, кроме себя самого.
– Знаю, что Вас здесь нет, – сказал я в пустоту. – Знаю, что слишком долго этим занимаюсь, чтобы искать оправдания, но… – Я умолк, подбирая слова. – Но у меня получается говорить только тогда, когда никто не слушает.
Сделав глубокий вдох, я почувствовал, как мои оковы рушатся.
– Наверное, мне просто необходимо озвучивать свои мысли. – Даже если я не получу дешевого покаяния, нисколько не унимавшего чувства вины.
Я вдохнул аромат свежего бриза. Не знаю, откуда он исходил, но благодаря ему мне казалось, будто я в пещере, скрытый от чужих глаз и ушей.
– В Вас я не нуждаюсь. Мне нужно лишь это место, – признался я. – Что со мной не так, почему мне нравится прятаться? Почему я так привязан к своим секретам?
Не могу представить, чтобы у Дэймона были секреты. Он не хвастался своими грязными похождениями, но и не утаивал их. Уилл, еще один член нашей стаи, никогда не действовал без подстраховки, поэтому кто-нибудь всегда был осведомлен о его планах.
А Майкл, капитан нашей команды и мой ближайший друг, скрывал от окружающих только то, в чем не мог признаться даже себе.
Но я точно знал, кто я такой. И всеми силами старался никому не показывать свое истинное лицо.
– Мне нравится лгать родителям, – едва слышно прошептал я. – Нравится, что они не знают, чем я занимался вчера, или на прошлой неделе, или чем буду заниматься сегодня. Мне нравится, что никто не догадывается, насколько я люблю одиночество. Люблю драться и посещать приватные комнаты в клубах… – Я замолчал, погрузившись в размышления и вспоминая месяц, прошедший с момента моей последней исповеди, и все те ночи, когда пытался забыться.
– Мои друзья оказывают на меня пагубное влияние, но я не против, – продолжил я. – И мне нравится наблюдать.
Я сжал кулак, накрыв его второй ладонью, и выдавливал из себя слова.
– Нравится наблюдать за людьми. Эту новую черту я обнаружил в себе недавно. – Я провел рукой по волосам, кончики которых были жесткими от геля для укладки. – Желание стать соучастником, почувствовать то же, что чувствуют они, это даже интереснее, чем непосредственное участие в процессе. – Подняв взгляд, я посмотрел на ширму, которую оставил слегка приоткрытой. – А еще мне нравится прятаться. Я не хочу, чтобы мои друзья думали, что знают меня настоящего, понятия не имею, почему. – Я задумчиво покачал головой. – Просто некоторыми вещами интереснее заниматься тайно.
Опустив глаза, я вздохнул.
– Но как бы я ни заводился, оставаясь незамеченным, из-за этого мне бывает одиноко. У меня ни с кем нет связи.
Если посмотреть со стороны – это не совсем правда. Майкл, Уилл, Дэймон… Мы все в той или иной мере были слеплены из одного теста. Нам нравились безумные авантюры, мы жаждали кайфа, который получали только тогда, когда делали что-то запретное. Я любил аморальные занятия, так же сильно, как мои друзья. Но еще… Еще я любил уединение. Больше, чем мои друзья. Подавив стыд, я очнулся от своих мыслей.
– В общем, я постоянно лгу. Так часто, что не сосчитать.
Всем.
– Помимо этого я большую часть времени злюсь на отца. Я упоминал имя Господа всуе около пятисот раз за последний месяц и занимался сексом вне брака, чтобы хоть как-то разнообразить монотонность каждой свободной минуты, поглощенной непристойными мыслями. – Покачав головой, я тихо засмеялся. – Кара меня не остановит, и я не намерен меняться, поэтому…
Поэтому исповедоваться священнику бесполезно. Повторюсь, мне нравилось все делать неправильно.
Хотя признаться в этом было приятно. По крайней мере, я осознавал, что занимался тем, чем не должен заниматься – и на этом стоит остановиться.
Закрыв глаза, я прислонился спиной к стене и просто дышал в тишине.
Черт, я не мог дождаться вечера. Мысли о катакомбах, или кладбище, или любом другом месте, в котором мы окажемся, пробуждали во мне голод. Моя маска, страх, погоня… Я сглотнул ком, образовавшийся в горле, и почувствовал, как тело начинает гореть.
Где-то в церкви журчал фонтан, чей-то кашель разнесся эхом в стороне. Не знаю, чем займусь в первую очередь: разрушу что-нибудь, трахну кого-нибудь или подерусь с кем-нибудь, но мне хотелось этого прямо сейчас, а ведь еще даже не стемнело. Сегодня для меня будет самый запоминающийся день в году.
– Есть легенда… – внезапно раздался чей-то голос.
От неожиданности я вздрогнул и открыл глаза. Мое сердце рухнуло куда-то в желудок.
– Что за черт? – воскликнул я, выпрямившись. – Кто здесь?
Женский голос прозвучал совсем близко, с противоположного конца исповедальни.
Я подскочил со стула, из-за чего ножки со скрипом проехались по мраморному полу.
– Нет, пожалуйста, не надо, – взмолилась девушка, вероятно подозревая, что я намеревался распахнуть дверь кабинки священника. – Я не собиралась подслушивать, просто сидела тут, когда ты начал говорить. Я не проболтаюсь.
Судя по голосу, она была юна, может, моя ровесница, и нервничала. Я уставился на разделявшую нас ширму и прорычал:
– Ты все это время была здесь? – В голове всплыли все те откровения, которыми я только что поделился. – Какого черта? Кто ты такая?
Я отдернул свою штору, а затем услышал, как ширма с ее стороны полностью открылась.
– Пожалуйста, – попросила шепотом девушка. – Я хочу поговорить с тобой, но не смогу, если ты меня увидишь. Дай мне минуту. Всего одну минуту.
Сжав челюсти, я остановился. Что она там делала, черт побери? Эта девчонка меня знала?
– Ты сможешь меня увидеть. Только дай мне минуту.
Отчего-то ее голос показался таким хрупким. Словно она была так же уязвима, как ваза, балансировавшая на самом краю кофейного столика. Несколько мгновений я неподвижно стоял на месте, взвешивая варианты: стоит ли мне поддаться любопытству и вытащить ее из кабинки или проявить снисходительность?
Ладно. Всего одна минута, значит.
– Есть легенда, – снова начала девушка, осознав, что я не собираюсь ничего предпринимать, – об отеле «Понтифик» в Меридиан-Сити. Тебе знакомо это место?
Я смотрел сквозь ширму, с трудом различая во тьме ее силуэт.
«Понтифик»? Эта громадина в отстойном районе на противоположном берегу реки, в которую напрасно вбухали миллионы долларов?
Задернув штору, я снова сел на стул.
– Кто ты?
– Ходят слухи о двенадцатом этаже, – продолжила она, пропустив мой вопрос мимо ушей. – Он существует, но никто не может туда попасть. Ты слышал эту историю?
Я слегка откинулся назад, хотя мое тело все еще было натянуто как струна в ожидании подвоха.
– Нет.
– Говорят, семья, которая владеет «Понтификом», спроектировала двенадцатый этаж в каждой построенной ею гостинице и использует его только для своих личных нужд. Это их фамильная резиденция во всех городах с такими отелями. Но другим гостям туда доступ закрыт. Лифт там не останавливается, а когда провели расследование, обнаружили, что это вообще невозможно. Весь этаж замурован. – Голос девушки стал ровнее, и я уловил в нем восторженные нотки. – И с лестницы тоже доступа нет.
– Как же тогда члены семьи попадают на свой секретный этаж?
– В том-то и вопрос, не так ли? – продолжила она. – Это тайна. Долгое время люди полагали, что это всего лишь миф, придуманный владельцами и служащими, чтобы подогреть интерес к отелю. – Девушка сделала паузу. Я услышал, как она вдохнула. – Но потом гости начали замечать ее.
– Ее?
– Танцующую женщину.
– Танцующую? – повторил я. Внезапно у меня начал просыпаться интерес.
Секретный этаж? Потайной ход? Женщина-призрак?
Мне показалось, что девушка кивнула.
– После полуночи, когда практически все гости уютно устраиваются в своих номерах и здание, погруженное в тишину, окутывает ночная мгла, люди говорят, что видят ее… – тихо произнесла незнакомка. По голосу стало понятно, что она улыбается. – Одинокую балерину, танцующую под тоскливую колыбельную в мрачном, залитом лунным светом бальном зале.
Я наблюдал за движениями ее губ. Девушка была скрыта в тени, однако я смутно различал ее очертания.
– Другая история гласит, что балерина до сих пор танцует на балконе двенадцатого этажа, – продолжила она. – Постояльцы сверху видят ее из своих окон. Легкий дождь, капли которого сверкают в свете уличных фонарей, танцует вместе с ней, пока она кружится и взмывает в воздух. С годами слухи, предположения и вопросы накапливались… Эта девушка не регистрируется ни при заселении, ни при отъезде, прячется днем и танцует ночью. – Ее голос затих до шепота, отчего волоски на моих руках встали дыбом. – Всегда одна, всегда скрывается.
Это не могло быть правдой, но я отчасти хотел поверить в эту историю. Что-то вроде охоты за сокровищами. Женщина скрывается и прячется от всего мира. Прямо у всех под носом.
– Почему ты мне все это рассказываешь?
– Потому что она все еще там, – ответила девушка. – Прячется на потайном этаже. Одна. По крайней мере, мне нравится в это верить. Секреты и загадки делают жизнь интереснее, так ведь?
Я улыбнулся, наклонившись вперед и вновь облокотившись на колени.
– Да.
Она коснулась пальцами ширмы. Я наконец-то увидел хоть что-то. Ее тонкое запястье, кончики пальцев, короткие ногти.
– Мне нравятся твои секреты, – выдохнула незнакомка. – Ты ведь никому не вредишь, храня все в тайне, правда?
Аромат морского бриза окутал меня, и я понял, откуда он исходил. Это ее я почуял, едва переступив порог исповедальни. Она уже была здесь.
– Ты часто слушаешь исповеди других людей? – спросил я, отчасти забавляясь.
– Иногда.
Ее ответ последовал так быстро. Я не мог не восхититься этой девчонкой. Мне нравилось, что искренность давалась ей с такой легкостью, и я надеялся, что сам был тому причиной.
– Я тоже лгу, – призналась она.
– Кому?
– Своей семье. Постоянно их обманываю.
– О чем ты им лжешь?
– Обо всем, лишь бы они были счастливы. Говорю, что со мной все в порядке, когда на самом деле это не так. Вижусь со своей матерью, хотя мне это запрещено. Я лгу о том, каких усилий мне стоит преданность.
– Утаивать от них правду так необходимо?
– Да, это так же обязательно, как их желание знать о каждом моем шаге… – Девичьи пальцы заскользили вниз по ширме, легко царапая ее ногтями. – Они до сих пор видят во мне беспомощного ребенка.
– Похоже, так и есть, – предположил я. – То есть по голосу слышно, что ты очень юна.
Она усмехнулась, словно бросая мне вызов.
– Я уже в шесть лет была старухой. Ты это слышишь?
Прищурившись, я пытался во всем разобраться. Ее голос, все, что она сказала, кто она… В шесть лет была старухой. Она слишком быстро повзрослела. Вот, что хотела сказать незнакомка.
Отклонившись назад, я наблюдал, как двигается темный силуэт по ту сторону ширмы. Мне не терпелось увидеть ее, но не хотелось заканчивать разговор.
Девушка сказала, что не сможет говорить со мной, если я ее увижу. Означало ли это, что мы знакомы?
– Мы ведем себя хорошо только потому, что боимся последствий. Если их устранить, каждый покажет свою истинную сущность. Снимет маску.
– Или наденет, – ответила она. – В конце концов, прячась, ты обретаешь свободу, не так ли?
Да, полагаю…
– Тебе нравится ощущать на себе маску? – прощебетала девчонка, сменив тему.
Это оказалось так неожиданно, что мое сердце пропустило удар.
– Почему ты задала этот вопрос?
Она знала, кто я такой, и знала, что сегодня Ночь Дьявола.
– Мне нравится. Так же, как эта ширма и темнота. Это почти то же, что носить маску, правда?
Отчасти.
– Я могу оказаться кем угодно. – Ее слабый голос окреп, стал игривым. – Я могу быть девочкой, с которой ты вырос. Одноклассницей. Чьей-то младшей сестрой. Ребенком, которого ты нянчил, когда тебе было шестнадцать…
Я улыбнулся, представляя себе эту картину. Пусть ее голос было сложно узнать, но это вовсе не значило, что мы не знакомы. Вполне возможно, я проходил мимо этой девушки в коридорах каждый день, даже не оглядываясь. А может, она подружка кого-то из моих приятелей или дочь садовника. Кто знает?
– И ты тоже можешь оказаться кем угодно, – размышляла она. – Парнем моей подруги, учителем, в которого я была влюблена, одним из друзей моего отца. Ты можешь поделиться со мной всем, чем захочешь. Я могу рассказать тебе все, что захочу. Без всякого смущения, ведь нам не обязательно смотреть друг другу в лицо.
Стараясь вдохнуть ее запах, я опять прильнул ближе.
Я хотел увидеть незнакомку. Мне определенно нужно было ее увидеть.
– Я сохраню твои секреты, – пообещал я. – Кем бы ты ни была.
– Ты один из моих секретов, – парировала девушка. – Я пытаюсь украсть тебя, но мне бы очень хотелось избавиться от этого желания.
– Что это значит?
Украсть меня?
– И за чем же тебе нравится наблюдать? – поинтересовалась она.
– Что?
Незнакомка снова сменила тему. Она неслась вперед на бешеной скорости, а я едва поспевал за ней.
– Во время своей исповеди ты сказал, что тебе нравится наблюдать. Наблюдать за чем?
Я нерешительно закусил губу.
– Думаю, ты знаешь. Сама догадайся, ты ведь взрослая девочка.
Она засмеялась в первый раз. Какой идеальный, невинный звук. Внезапно у меня возникло непреодолимое желание прикоснуться к ней.
– А что, если мне тоже нравится наблюдать? – дразнящим тоном спросила девушка. – Опиши это своими словами.
– Не могу. – Я опустил взгляд, вопреки себе испытывая стыд.
– Пожалуйста, – снова попросила она, перейдя на шепот. Клянусь, я буквально ощущал жар ее дыхания на своем лице. – Поговори со мной. Расскажи мне то, что никому больше не доверишь.
Немного поколебавшись, я покачал головой. Ее манера говорить… До этого она напоминала мне одну девушку из клуба, оседлавшую мои колени, губы которой были всего в нескольких сантиметрах от моих. Однако сейчас я услышал девочку, отчаянно желавшую получить лакомство.
– Когда ты в последний раз исповедовалась, крошка? – подстегнул я, вторгшись на ее территорию.
– Я никогда не исповедовалась.
– Разве ты не католичка?
– Нет.
Тогда что она делала здесь? И почему зашла в исповедальную кабинку?
– Ты сама – маленькая загадка, да? – спросил я, не надеясь на ответ.
– Ну же. За чем ты любишь наблюдать? – упрямо повторила она.
Я открыл было рот, но лишь выдохнул, ничего не сказав.
Господи. За чем я люблю наблюдать? Я не мог признаться ей в этом.
Я закрыл глаза. Мне нужно уйти. А что если она знакома со мной? Что если мы учимся в одной школе? А вдруг она мне нравится? Ей не стоит знать об этой грязи.
Словно услышав мои опасения, девушка произнесла:
– Не бойся. Я уже представила себе самое худшее, но никуда не ухожу.
Покачав головой, я почувствовал себя идиотом, однако все равно засмеялся.
– Мне нравится… – Я потер лицо рукой. – Этим летом один из моих друзей был с девушкой в домашнем медиа-зале. Было уже поздно, мы все напились, обстановка накалялась. Он начал целовать и трогать ее. Нового я ничего не увидел, но девушка то и дело бросала взгляды на меня, наверное, ожидая, что я присоединюсь, только…
Я сделал глубокий вдох, чувствуя себя беззащитным. Будто бы и не прятался в этой гребаной темной исповедальне с девчонкой, которую, вероятно, мог знать лично, отделенный от нее лишь полупрозрачной ширмой. Лучше заткнуться.
Однако какая-то часть меня этого не хотела. Каждое слово все ближе подталкивало меня к краю пропасти. Я был на грани падения, но хотел упасть.
– Что-то приковало меня к месту тогда. Я не мог отвести от нее глаз, но и пошевелиться тоже не мог.
Девчонка молчала, однако я знал, что она все еще здесь.
– Я не хотел двигаться, – признался я. – И она тоже не отводила от меня взгляда. Она оседлала, трахала его, но все это время смотрела в мою сторону.
На мгновение я закрыл глаза, вспоминая ту картину: как девушка двигалась на другом парне. Только делала это для меня, каждым своим движением стараясь удержать мое внимание. Я контролировал ее.
– Я видел, как ее грудь начала двигаться быстрее от участившегося дыхания, видел пот на шее, нервозность в ее взгляде… Она не знала, что я сделаю. Не знала, нравилось ли мне это или могло заставить наброситься на нее в любую секунду. Она боялась и вместе с тем испытывала восторг от происходящего.
Та девушка понятия не имела, о чем я думал. Даже не подозревала, насколько мне нравилось все, что она со мной делала без единого прикосновения. Я не использовал для общения свой рот или руки, лишь взгляд, который жадно скользил по всему ее телу. И эта неизвестность сводила девушку с ума. Боже, она наслаждалась ею.
– Трахал ее тот парень, но до оргазма довел я.
Я заметил, что мне стало тесно в брюках, и опустил руку вниз, чтобы себя поправить, тихо застонав от сладостной боли.
– Аморально, согласись? – сказал я. – Отвратительно, грязно, пошло…
– Да. – Однако было слышно, что она улыбалась. – Ну, и что же ты сделал?
– О чем ты?
Кончики ее пальцев вновь коснулись ширмы.
– Ты, должно быть, возбудился после этого. Что сделал потом?
Я едва сдержал нервный смех. Эта девчонка ничего не упускает.
– Ты меня убиваешь, мелкая.
Хрипловатый смех сорвался с ее губ. Я мог различить лишь очертания ее рта вблизи ширмы.
– Сколько тебе лет? – спросил я.
– Достаточно, чтобы повидать или услышать кое-что похуже, – ответила она. – Не беспокойся. А теперь рассказывай, что ты сделал после?
– Не могу, – выдохнул я. – То есть… ничего не сделал.
Но незнакомка продолжала ждать. Она знала, что я лгал.
Облизав свои пересохшие губы, я заговорил так тихо, что не был уверен, услышит ли она меня.
– Я не стал дожидаться, когда мои друзья уедут за провизией. Когда девушка пройдет по коридору в ванную и войдет в душевую. Я не пошел за ней следом, не выключил свет, чтобы напугать…
Я отчетливо вспомнил, как она удивленно охнула, и мир передо мной закружился. Темная ванная, колышущаяся душевая занавеска, пар…
– Все в порядке, – сказала таинственная незнакомка, когда я замолчал.
– Мне не нравилось то, как я напугал ее, заставил закричать. – Стиснув зубы, я уронил голову на руку. – То, как я зашел в душевую кабинку, схватил ту девушку и почувствовал, как она рассыпалась на миллион осколков в моих руках…
Я запустил пальцы в волосы. Мое лицо пылало от стыда, но в то же время, почувствовал сильное облегчение. Если эта девчонка не сбежала, может, я не так уж плох?
– И я не наслаждался каждой секундой, проведенной в ее упругом теле…
– Нет, хватит, – требовательно остановила меня незнакомка. – Больше ни слова. Пожалуйста.
У меня внутри все сжалось. Я поднял голову.
– Я тебя пугаю.
– Нет.
– Обманщица.
– Да, – наконец, созналась она. – Ты меня пугаешь. Но мне это нравится. Я просто…
– Просто что?
– Я… – Она умолкла, прерывисто дыша. – Просто завидую.
– Почему?
– Потому что ты преследовал ее. – Бледный лоб прислонился к перегородке. Я разглядел несколько прядей роскошных темных волос. – Может, мне пока не стоит раскрывать свое лицо. Может, я должна позволить тебе поохотиться за мной. Похоже, ты в этом хорош.
Я выпрямился. Уголки моих губ невольно приподнялись в улыбке. Не выпуская девчонку из поля зрения, я достал из кармана ключ от машины, проткнул им плетеную ширму и порвал ее, проведя острием вниз. Не дав незнакомке времени опомниться, просунул руку в щель и схватил ее за куртку как раз в тот момент, когда она собиралась сбежать. Наклонившись, притянул девушку ближе, ощущая свежий аромат на ее коже, чувствуя, какая она маленькая и легкая. Мне не составило труда ее удержать.
– А что, по-твоему, я делал все это время? – издевательским тоном спросил я. – Думаешь, эта маленькая история описывает все гнусности, на которые я способен? Рассказать тебе о случайной встрече с моей бывшей няней прошлым летом, которая училась в медицинском и приехала домой на каникулы? Она оценила, насколько я вырос.
Тяжело и часто дыша, девчонка накрыла мою руку своей.
– Да.
Я прищурился, выпустил из хватки куртку и коснулся ее щеки. От этого прикосновения она вздрогнула, но не попятилась.
Кончики моих пальцев заскользили по гладкой, как поверхность воды, коже, вдоль точеной челюсти, вверх к скуле. Миновав аккуратную мочку уха, я обнаружил спрятанную копну длинных шелковистых волос, судя по всему, накрытых капюшоном, потому что тыльная сторона моей ладони задела ткань.
Она была холоднее льда. Лицо, руки, волосы… даже уши.
– Ты такая холодная.
Незнакомка прильнула к моей ладони, обдав кожу горячим дыханием.
– Я не чувствую холода.
Ее губы едва касались моей руки, и мне хотелось преодолеть оставшийся сантиметр, дотянуться и прильнуть к ним, но я этого не сделал. Эта девчонка от меня не сбежит. Хотелось растянуть удовольствие. Обхватив ее шею сзади, я провел по ней большим пальцем и почувствовал, как она судорожно сглотнула.
Девушка не шевелилась, словно действительно боялась. Краем уха я уловил вдруг донесшийся из церкви шум – стук баскетбольного мяча. После стольких лет, проведенных на площадке, я знал этот звук так же хорошо, как голос собственной матери.
– Сегодня Ночь Дьявола, и она только начинается, – наконец-то проронила незнакомка. – Может, ты найдешь, кого еще напугать.
Я крепче сжал пальцы.
– А если я хочу напугать тебя?
Ее тело затряслось от смеха.
– Тогда, возможно, я буду где-то поблизости, – игриво произнесла она, отстранившись. – Удачной охоты.
Послышался шорох. Я увидел, как кабинку с ее стороны залил свет, после чего дверь захлопнулась и снова стало темно.
– Эй. Эй!
Высунув руку из прорези, я поднялся, распахнул штору, вышел из исповедальни и огляделся вокруг, затем открыл дверь кабинки священника. Там было пусто. Я резко обернулся и осмотрел церковь, заметив на скамейках только нескольких человек, среди которых не оказалось юной девушки, потом проверил ряд колонн, протянувшийся напротив окон, но и там никого не нашел.
– Какого черта? Куда она делась?
Снова раздался стук мяча. Подняв глаза, я увидел Дэймона, вышедшего из-за последнего ряда скамеек мне навстречу. Должно быть, его встреча с Бейром только закончилась.
– Что происходит? – спросил он, держа между зубов незажженную сигарету.
Я закрыл рот и выпрямился, стараясь дышать медленнее.
– Ничего, – ответил я, не имея ни малейшего представления, как объяснить то, что сейчас случилось. К тому же было бы глупо привлекать его внимание к девушке, которую я планировал приберечь для себя. По крайней мере, первое время.
Придерживая мяч у бедра, Дэймон нагнулся и прикурил сигарету от одной из молитвенных свечей.
– Слушай, прекрати, – я сделал ему замечание, пытаясь сдержать порыв оглянуться в поисках незнакомки. Я до сих пор ощущал ее присутствие.
Дэймон выпрямился. Конец его сигареты вспыхнул оранжевым огоньком, и в воздух поднялось облако дыма.
– Можно подумать, нас это заботит. – Он вытащил сигарету изо рта и выдохнул.
– Нет, но это оскорбительно для людей, которых заботит. Не удивительно, что ты исповедуешься каждую гребаную неделю. – С этими словами я прошел мимо него. Мое терпение иссякало, сам не знаю почему.
Дэймон всегда вел себя по-свински. Но такова уж его неизменная природа.
Почему-то мне вдруг опостылели привычные вещи, окружавшие меня. Я не хотел, чтобы Дэймон был Дэймоном. Не хотел быть собой. Сегодня я не желал что-либо скрывать.
«Сегодня Ночь Дьявола», – сказала девчонка. Она знала, чем мы занимались, знала, кто я такой. Если она не найдет меня, я сам ее найду.