– Вот есть исследования одной лаборатории, где выяснили, что бабулькины бубнилки на самом деле тоже могут живую и мёртвую воду делать, только прямо внутри человека! – Екатерина нарочито выпучила глаза, едва сдерживаясь от улыбки.
– Да ладна! – удивилась малышка и перестала тереть травки. – Этого не может быть!
– А вот и может, – Екатерина с удовольствием откинулась на стуле.
– Но как же так? Человек – это же мясо и кости! И крррровь! – алчно вскинув ручонки и оскалив зубы, зарычала девчушка.
Екатерина расхохоталась:
– Больше никаких сказок про леших и русалок, никаких троллей и прочей чуши, я пас, я так от смеха умру, ты бы видела себя!
Девчушка тоже смеялась, точно зная, что уж она-то меньше всего подходит на роль нечисти. В пионерском лагере при школе они ставили сказку какую-то самодеятельную про День Нептуна. Специально на три дня ездили в настоящий загородный лагерь на фестиваль-смотр самодеятельности. В русалки её не взяли, хотя у неё были самые длинные волосы и она дивно смотрелась в венке. Зато в хоровод девиц-красавиц её отобрали первую. Наивная юная красота: чистые серо-голубые глаза, длинные русые косички, бледная кожа и очаровательный румянец. Тонкая длинная первоклашка запомнилась приглашённым гостям и её позвали в детский театр, но она отказалась. Сказала: не хочу чужую жизнь играть, мне своей заниматься некогда.
Мама рассердилась. Папа посмеялся. Екатерина страшно гордилась тем, что малышка осталась верна своему выбору: наука или строить домики. Полезная профессия. А играть и танцевать можно и в школьной самодеятельности, тем более её это не вдохновляет. Она с большим удовольствием придумывала в лагере костюмы, и рисовала огромные деревья на кусках старых обоев. Екатерина отложила все дела и приехала в лагерь. Благо директор был старый друг по комсомольской работе. Три дня она варилась в этом невообразимом детском коллективе, где взрослых почти нет. Вожатые-студенты сами ещё большие дети.
– Так вот, вампирёныш ты мой, человек со всеми своими костями, мясом и кровью почти полностью состоит из воды. Она – основа всего, всей жизни на Земле. Только благодаря наличию именно такой воды, которая есть на нашей планете, возможна жизнь в принципе. Поэтому и говорят, что слово бога или какого-то высшего разума, то есть некое колебание волновое, могло породить такие процессы в жидкости на планете, которые стали основой жизни.
– Подожди, то есть некий старый бог сказал «живите» и вода стала живой? – развела руками девочка.
– Слушай, а твоя трактовка мне нравится даже больше, чем моя учёная. Ты молодец! Улавливаешь самую суть. Вот именно поэтому ты такая необыкновенная. Ты как будто уже всё знаешь. Иногда мне кажется, что ты просто вспоминаешь, что уже знала раньше.
Екатерина пристально посмотрела в лицо девочки. Та почему-то поджала губы и опустила глаза. На самом деле девочке тоже так казалось. Ответы на все вопросы возникали в голове как будто сами собой, особо и думать не приходилось. Что там думать, сейчас чуть-чуть и ответ придёт. Не всё, что есть в мире, давало ей свои ответы, а хотелось бы, конечно, чтобы всё. Но иногда в школе было невыносимо скучно, казалось, она слышала это всё сто раз. Даже если не читала учебник вперёд. А иногда ровным счётом ничего не знала, как вот сейчас. И теперь просто необходимо было разобраться в этой магии: говорить разные слова и получать мёртвую и живую воду.
– А какие слова нужно говорить? – спросила девочка, подняв глаза и заливаясь румянцем.
– Чтобы воду живую и мёртвую сделать? – поняла Екатерина.
Девочка кивнула.
– К счастью, никакого точного рецепта мы не нашли. Иначе этому миру давно бы пришёл конец. А если и найдём, никому не скажем. Ни ты, ни я, потому что и у стен есть уши.
Девочка удивлённо вскинула брови и осторожно посмотрела на стену в весёленький цветочек, около которой стоял кухонный стол. Она слезла со стула, немного отодвинула его от стены к краю стола и забралась обратно:
– Не пугай меня так, – строго сказала она, глядя на бабушку. – Я теперь около стенки спать не смогу.
Екатерина снова рассмеялась. Чувство юмора росло вместе с девочкой. Судя по всему, вырастет она огненной. Палец в рот не клади. Впрочем, с такими способностями это и не удивительно. Если не научится глубоко скрывать, то её необыкновенность будет читаться буквально во всём. Богато одарённая, она будет светить во всех сферах, которых коснётся. Если её такой сюда привели, то это не случайно. Зачем, ей не дано знать. А так хотелось бы.
Глава 14. Как все
Девочки сидела, положив голову на сложенные на столе худенькие ручки, и периодически горестно вздыхала. Иногда они с бабулей упирались в какой-то тупик, из которого, казалось, нет выхода совершенно никакого.
Ни одна, ни другая понятия не имели, что дальше делать. Екатерина пробовала любые способы для определения способностей внучки, а девочка иногда понятия не имела, что есть только у неё, а что у каждого человека вокруг.
– Может, хватит? – сказала она грустно.
Екатерина нежно погладила её по голове.
– Маленькая моя, ты не подумай, я просто хотела проверить.
– Ты всё припоминаешь мне ту историю, – вскинула голову девочка. – Я же просто играла в школе. Мне самой больно, обидно и грустно. Теперь каждый раз вспоминаю и думаю, зачем я это сделала? Зачем мне вообще все эти дары, если я их даже применять не могу? Меня полгода в школе колдовкой дразнили. А учительница вообще меня боялась. Так смотрела на меня, как будто я и правда опасная.
Она снова уронила голову на руки, как будто тяжесть мыслей, чувств и способностей не давала ей не то что сидеть ровно, но вообще голову поднимать.
– Насчёт учительницы ты не права, – осторожно сказала Екатерина, впервые, наверное, сознавая, какой тяжёлый крест несёт малышка. – Это я сделала так, чтобы Елена Васильевна относилась к тебе очень внимательно и не позволяла себе лишнего. Извини, если это выглядело иначе. Я сама первый раз так делала. Никогда раньше до того случая не пробовала. Проснулось во мне что-то, чего я не знала. Толком до сих пор не понимаю, как это работает. Случалось, что я такую силу в себе и раньше ощущала, но вот чтобы так… В общем, я в раздумьях. Но, подозреваю, что как раз эта сила и может помочь мне и тебе научиться и защищаться, и предмет двигать, и другие действия совершать. Только не знаю, как её обуздать, как тебе помочь её почувствовать. Но я точно знаю: могу тебя защитить, пока сама в силе буду.
Девочка медленно подняла голову, откинулась на стуле и долго пристально смотрела на бабушку. Екатерина по привычке тут же начинала сканировать сама себя, пытаясь понять, где сейчас её внучка бродит: читает её мысли, исследует её чувства, ищет страхи внутри её сознания. Почему и зачем она так пристально на неё смотрит?
Иногда она ловила себя на том, что не может не применять на малышке методов диагностики, какими воспользовалась бы Екатерина-профессор на работе. Благо дома это всё ограничивалось разговорами и небольшими практическими занятиями. Ей самой было омерзительно думать о себе, как чужом человеке для внучки. Она не должна и не имеет права быть с ней чужой, не родной, не защитницей. Все молитвы и обряды, всё, что она знала и умела было посвящено только одной теме: кто такая эта крошка и что должно случиться в её судьбе? Для чего она пришла? Иногда ей казалось, что когда она в сотый или двухсотый раз обратится к Роду или богам за ответом на один и тот же вопрос, последует неизбежное наказание. Но ничего не происходило. А ответ в среднем был один и тот же: всё будет, как будет. Но внутренний страх Екатерину не покидал: главное, не переступить черту, не обнаглеть слишком сильно.
– Всё равно от этих даров толку никакого, – настаивала девочка. – Ну знаю я какую ошибку в контрольной сделаю. Так я её всё равно сделаю, – на глаза навернулись слёзы. – Мы сто раз пробовали. Я не могу ничего изменить. Я просто вижу, что будет и всё!
Екатерину это знание тоже мучило. Она сама не могла никак понять, почему так происходить. Видение было чистым, без ошибок. Но как этим пользоваться, кроме того, что ты знаешь весь день досконально? Может быть, в этом и соль, а может быть, они что-то упускают. Девочка слишком мала, чтобы понять, а Екатерина определённо чего-то не видит, чего-то не понимает, что-то ей не даётся или, быть может, вовсе не дано понять, что это и для чего. Быть может, однажды они что-то такое поймут или увидят. Но не сейчас.
Поначалу девочка воспринимала это как забавную игру, но со временем знания стали тяготить. Никакого волшебства и магии в этом не было. Маленькая ведьма, как звала её Екатерина, всё больше понимала, что её участь – много работать над способностями и дарами, вести скрытный образ жизни и эта ещё постоянная гнетущая тайна, которую никому нельзя рассказать. Что будет дальше? А если дары будут развиваться со временем и когда наступит возраст, который фольклором, мифологией и прочим литературным творчеством называется критическим, что тогда? Сможет ли она скрываться или потом наступит что-то такое, чего будет не скрыть?
Больше всего в этой ситуации их обеих мучило отсутствие ответов.
Иногда приезжал Вячеслав Михайлович и они вместе ходили гулять в парк. Пока малышка штурмовала горки и карусели, они обсуждали её настоящее и будущее. У Славы ответов было не намного больше, тем более, что при нём девочке тоже было запрещено проявляться. На всякий случай, не потому что Екатерина не доверяла ему, а для того, чтобы девочка знала: никаких исключений даже для самых близких нет. Никто не должен знать, значит, никто. Только бабушка может разрешить кому-то открыться. Только она.
Во всех остальных случаях малышка просто обычный советский октябрёнок, отличница и призёр олимпиад. Менять будущее она не может, следовательно, остаётся только смириться и смотреть на него, принимая всё, что даруют неизвестные создатели всего сущего.
– Ты знаешь, Славочка, мне кажется, она всё реже видит будущее, как кино, – осторожно сказала Екатерина.
– Быть может, ты на неё слишком давишь? – ответил он.
Екатерина немного смутилась. Всё-таки она была слишком горячей и боевой, а девочка – чистый ангел, послушно делала всё, что она просит, всё что получилось:
– Я тоже так думаю, – потупив глаза, ответила женщина. – Я командир ещё тот. Сама себя боюсь. Но знаешь, мне кажется, она его намеренно угнетает и не даёт ему проявляться. Она считает его бесполезным.
Слава не ответил. Такое он уже встречал. Иногда им казалось, что их подопечные не хотят отвечать на заданные вопросы, потому что их работа может быть опасна для других людей. Одарённые едва ли не сплошь пацифисты. А сейчас он всерьёз задумался о том, что дар можно применять и развивать, значит, его можно и другим образом контролировать. Как-то сбить настройки или не отвечать этому голосу свыше, который тебя наполняет знаниями и делает избранным. Иногда он был уверен в том, что все эти способности, что-то вроде радиопередачи от кого-то иного. Но от кого? У них было принято считать, что это личные врождённые способности человека, которые можно развить в каждом индивиде. Как умение считывать общее информационное поле Земли или даже всей Вселенной. Но Вячеслав полагал, доступ в эту библиотеку далеко не всем открыт. Знания так и остаются сакральными в любые эпохи и при любых правителях. Правительства против, поэтому постоянно ищут, как бы вломиться с ноги в эту сокровищницу. Любую сказку возьми: главное, проникнуть внутрь золотой пещеры и натырить побольше. И золото с драгоценными камнями, и охраняющий их дракон, и джин и прочая мифология – это всего лишь иносказательное описание чего-то единого, что даёт доступ к библиотеке великих знаний, к настоящей сокровищнице. И тогда лампа Алладина – это коммуникатор с персональным роботом, а ковёр-самолёт – простейший флайер и так далее. Вячеслав был склонен думать, что знания остались от некой древней цивилизации из глубин космоса, а Екатерина – что некие древние боги и сила рода хранят знания. Некий вселенский разум, мудрый и старый бог.
Они подолгу обсуждали доказательства и противоречия обеих теорий и ни разу это не ввергало их в разногласия. Казалось, они болтают о каких-то книгах или мультиках, о чём-то не слишком серьёзном, но очень увлекательном, как будто придумывают свою собственную историю происхождения всего. И пределу их фантазии попросту нет и быть не может.
Глава 15. Да минует меня
Екатерина проснулась в какой-то странной тревоге и спустилась на первый этаж дачного домика. Голос малышки она услышала ещё на лестнице. Девочка с кем-то разговаривала. Екатерину бросило в холодный пот. Этого быть не могло! Родители в отпуске на югах, и зайти в дом в таком случае могли только воры. Она осторожно сделала пару шагов назад, из старого сундука около входа в спальню достала припасённый на такой случай старый и до дури тупой топор. Затем Екатерина снова осторожно спустилась на лестницу, надеясь, что незваный гость не успел её заметить в первый раз, и, едва дыша, прислушалась.
– Господи, и пусть бабушка больше меня не мучает. Я всё равно ничего не умею. В будущем нет ничего интересного, одна учёба скучная. Можно мне вместо этих даров что-нибудь другое? Может, у тебя есть другие? Вот бы волшебную палочку или что-нибудь такое. Я бы вот летать хотела.
Екатерина медленно опустилась на ступени и прислонилась лбом к перилам. Конечно, никого в комнате не было. В посёлке летом была слишком активная дачная жизнь, вряд ли бы кто-то рискнул забраться в чужой дом, когда вокруг все соседи на грядках скачут с раннего утра.
Девочка сидела за круглым столом в большой комнате и держала в руках иконку, что обычно стояла на окошке за шторкой, оберегая дом. Девочка болтала ногами и разговаривала с боженькой простыми детскими словами.
«Пусть меня бабушка больше не мучает». Как больно было это слышать…
Всё-таки Слава прав, она сильно на девочку давит. Екатерина медленно поднялась и пошла в спальню.
Минут через десять в комнату забежала девочка:
– А ты почему до сих пор спишь? – весело спросила она.
Екатерина сидела за крошечным туалетным столиком с пучком шпилек во рту и собирала роскошную косу в причёску. Она только развела руками и улыбнулась уголками губ.
– А, ясно, не ешь их только, как папа говорит, – девчушка разбежалась и упала, раскинув руки, на скрипучую кровать. Сетка радостно подбросила её и все перины вместе.
Екатерина тем временем с интересом наблюдала за ней. Вроде только что она была грустна и опечалена своей участью и вот скачет и поёт. Как прекрасно всё-таки детство, когда ещё умеешь мгновенно переключаться с плюса на минус. Но как глубоко внутри сидит эта её боль о бесполезных способностях, и как, должно быть, это её беспокоит, что она ранним утром сидит на кухне и молится с иконой в руках. По-своему, по-детски, но с таким пониманием.
– Что делать сегодня будем? – спросила бабушка, наконец заколов все шпильки.
– А разве мы за травами не пойдём в лес? Ты же учить меня собиралась? – девочка встала на ноги и весело подпрыгнула на кровати под самый низкий потолок мансардного этажа.
– Если хочешь, можешь не учиться. Трава никуда не денется. На даче можно не только работать, но и отдыхать.
– А у ведьм бывают выходные? – с удивлением спросила девочка, снова подпрыгивая.
– Отчего же, бываю. Это не значит, что перестаёшь быть кем-то: мамой, бабушкой, дочкой, профессором или капитаном дальнего плавания. Просто отдыхать и ничего не делать тоже хорошо. Это может радовать и наполнять силами. Разве плохо выспаться, хорошо покушать и просто сидеть и читать книжку и смотреть «В гостях у сказки»? Как на мой вкус, очень даже отлично, – бабушка подмигнула озорно и лукаво.
– Что ты задумала? – также весело подмигнула ей девочка.
– А сейчас быстро испечём пирог и пойдём в гости к Марии Григорьевне, старушка одна интересная тут есть. Она жена моего двоюродного брата. Да ты, может, помнишь их. Давно, правда, не виделись. Как Ефремов умер, Машенька уезжала к детям на Дальний Восток. Вот вернулась. Она кукол шьёт. А раньше в кукольном театре работала. Тебе понравится. А ещё там есть собаки и кошки, как будто цирковые. Давно я у неё не была.
– Ура! – девочка высоко подпрыгнула на кровати и едва не стукнулась головой о потолок.
– Тише ты, а то в космос улетишь, и как я тебя буду искать, – Екатерина подошла, и поймала маленькую баловница в охапку.
Девочка крепко обняла её и замурчала, положив голову на плечо. Екатерина почувствовала, как остро защемило в груди. Она всё равно её любит и именно с ней делится своими радостями, несмотря на то, что Екатерина её «мучает». Придётся искать новые пути. Может, всё не так страшно. Может и можно встроиться в эту жизнь с тем, что есть и не обязательно настаивать на развитии и искать причины дара. Он есть, так пусть всё будет, как будет.
Глава 16. Сказочный домик
Домик Марии Григорьевны был тёмно-коричневого цвета, как жжёная карамель. Деревянный фасад и резные наличники заметно отличались от традиционных сельских. Этот дом весь напоминал сказочный, выдуманный.
– Так красиво, – протянула малыша и всплеснула руками. – И розочки вокруг.
Огромные кусты шиповника разных сортов плотно закрывали забор. Калитка буквально терялась в ветвях.
– Домик Сергей Фёдорович построил. Он был архитектором и большим затейником. К сожалению, он умер уже. Тоже очень интересный был, начитанный, такие истории рассказывал весёлые всегда. И руки золотые. Очень они с твоим дедушкой Димой дружили.
Бабушка постучала кованым молоточком в двери. Во дворе на разные голоса залаяли собачонки. Минуту спустя дверь в доме открылась и раздались шаркающие по бетону медленные шаги.
– Это Екатерина, – предупредительно крикнула бабушка.
– Ой, душенька, – раздался старческий голос, шаги ускорились.
Мгновение спустя в широко распахнутую дверь кубарем вывалились несколько мелких разномастных собачонок, а Екатерину заключила в объятия невысокого роста сухонькая старушка.
Бабушка то ли засмеялась, то ли заплакала, что-то было непонятно, но выглядело очень трогательно. И малышка тоже их всех почему-то обняла.
– Какая ты большая выросла, – повернулась к ней Мария Григорьевна. – Как же мы давно не виделись, девочки! Мои как приедут, тут и минуты нет посидеть. Сама понимаешь, Дальний Восток далеко, в гости к маме не наездишься. А самой уже не до гостей. Ноги слабеют, Катюша, скоро бегать перестану совсем.
Мария Григорьевна медленно присела на стул, раскидав по полу длиннющие кисти большой кружевной шали.
Малышка залюбовалась старушкой. Худенькая и маленькая, она сама была похожа на старую куклу с немного растрёпанными волосами совершенно серебряного цвета. Разделённые на пробор волосы, за ушами были уложены в два симпатичных пучка и, если бы не седина и морщины, причёска скорее девчушке подходила бы, чем бабулечке в летах. На хозяйке дома было длинное платье с широкими юбками в несколько слоёв и кружевная кофта. Всё какого-то чайного цвета, как будто состаренное или и в правду древнее. Девочка была поражена. Такие платья она видела только на старых фарфоровых куклах в музее, а оказывается, их можно и на больших людей шить и как красиво.
– Ты мою лапушку сразила, Машенька, – ласково сказала Екатерина, расставляя на столе изящные чашечки для чая.
– То-то я смотрю, что ты раскрыв рот сидишь, воробушек, – протянула к ней руки Мария Григорьевна.
Девочка радостно подскочила и обняла бабулечку.
– Ты, бабушка Маша, похожа на куколку фарфоровую. Такая миленькая, – внезапно для самой себя сказала малышка.
Женщины рассмеялись.
– Иди я тебе свои сокровища кукольные покажу. Я тут шью кое-что. Не для работы, для души. Понравится, подарю.
На столе в соседней комнате сидел большой тряпичный ангел, опершись руками на края гладильной доски. Русые волосы из пеньки, огромные зелёные нарисованные глаза, чуть заметная притягательная улыбка, тонкие черты лица, худые ручки и ножки. Он как будто смотрел на девочку и улыбался.
«Наконец ты пришла», – прочитала девочка в его взгляде.
Мария Григорьевна внимательно смотрела на девочку, прислонившись к дверному косяку и подперев лицо морщинистым кулачком.
Екатерина обняла её за плечи.
– Ты смотри, – кивнула Мария Григорьевна, – как она сразу к нему пошла, чистые души. А я-то не одного его сейчас мастерю.
Она кивнула на стол, где сидели в разной степени готовности кукляшки, больше похожие на саму хозяйку.
– А она этого долговязого выбрала.
– Это ангел. Перья клею уже три дня. Почти запасы кончились.
– Я тебе привезу, что надо, мы на лето тоже тут. Наши на море.
– А мои должны были третьего дня телеграмму дать из Москвы. Да всё нет. Наверное, загулялись в столице. После Партизанска-то не удивительно.
– Да пусть погуляют, я вон своих тоже отпустила. И Ваське полезно окультурится. Как девятый-то окончил?
– Да тройки одни. Ничего не хочет.
– Ну, ещё успеет захотеть. Два года учиться, что спешить.
– Пойдём, я вспомнила, мне тут студенты на днях привезли конфет и зефира здоровый пакет. Я столько не съем, – усмехнулась Мария Григорьевна.
– Своим оставь.
– Ой, я тебя умоляю. Там всего хватает, – Мария Григорьевна махнула рукой и подтолкнула Екатерину к выходу.
Девочка осторожно погладила тряпичного ангела по руке. Она была тёплая, в меру мягкая и немного шершавая. Казалось, ткань чем-то покрыта. От ангела немного пахло кофе и чем-то, знакомым, но очень отдалённо.
– Как тебя зовут? – шёпотом спросила она.
Ангел как будто немного качнулся, но не ответил, так же пристально глядя своими огромными глазами на малышку.
– Ты очень красивый, прямо как живой, – она осторожно взяла его за руку. – Вот бы бабушка мне тебя разрешила взять хоть ненадолго. Ты же не будешь скучать сильно по своим друзьям?
Ей показалось, что он улыбается как-то иначе.
Она подмигнула ему и пошла посмотреть других кукол. Комната, если и была мастерской, то только для взрослых. Для маленькой девочки это был рай. Настоящий другой мир, где правят куклы и звери. Они здесь живут, рождаются, обретают плоть, характер, историю, дружат или нет. Они живут на полках, в коробках и сундуках. Они старые и новые, они многое видели или только ждут, когда им пришьют пуговку, пластмассовую бусину или нарисуют красками широкие распахнутые глазищи или крошечные точечки кончиком кисточки.
Глава 17. Я их слышу
Зайцы и куклы с тряпичными личиками были, конечно, невозможно хороши. Но этот, огромный с зелёными глазами, как будто следил за малышкой и всё ждал, когда она наиграется и вернётся. А уходить из комнаты ей не хотелось вообще. Неужели может быть что-то интереснее всего этого?!
В глубине мастерской обнаружилась вещь и вовсе невиданная. Огромный трёхэтажный дом из фанеры. Он так сильно был завален, засажен и заполнен куклами, что сначала малышка приняла его за стеллаж. Но потом, взяв одну из кукол в пышном платье в руки, обнаружила, что красотка сидела на крыши, удерживаясь лишь тем, что зацепилась своими оборками за дымовую трубу. Девочка осторожно посадила куклу на стол, мгновенно утратив к ней интерес. Постепенно к ней присоединились все остальные «жильцы». Тут она поняла, что разрешения у бабушки Маши не спросила. Стало стыдно. Но делать нечего, она уже не помнила, кто из них где сидел.
Она было хотела пойти на кухню, повиниться хозяйке. Но решила, что сделает это минут через пять, когда хотя бы одним глазиком рассмотрит комнаты. А посмотреть было на что. В каждой комнате были обои, тряпичные и бумажные, крошечные люстры, красивые старинные диванчики, камин, кроватка с балдахином, ванная, кухня и даже конюшня на первом этаже. В ней стояла кремового цвета лошадка с золотой гривой и нарисованными глазами. Девочка села на колени перед домиком и не могла глаз отвести. Какие пять минут! Тут и вечности не хватит, чтобы рассмотреть все три этажа.
Из оцепенения её вырвала Мария Григорьевна. Девочка подскочила и было начала рассказывать, как она суету кукольную навела и почему в домике нет никого, но хозяйка только рассмеялась и обняла её крепко-крепко.
– Я тебе его подарю, если хочешь. У меня сын и внук. Им эти куклы вообще не нужны. Только пообещай, что будешь о нём заботиться. Пыль протирать и на солнце не ставь, а то он высохнет и может искривиться.
Девочка и вовсе потеряла дар речи. Неужели можно получить в подарок такое богатство! Огромный трёхэтажный кукольный дом!
– Он один такой. Его муж делал. И он теперь твой, – Мария Григорьевна погладила крошку по голове. – Видимо, он тебя ждал.
– Ты самая лучшая, бабушка, – девочка уткнулась в старушку и едва могла сдержать слёзы.
– Так, хорош тут рыдать, – вдруг раздался сзади голос Екатерины. – Машенька, спасибо. Это очень дорогой подарок. Я знаю, как он тебе дорог.
– А, ерунда, Катюша. Серёжа вложил в него всю душу. Я скоро с ним встречусь там, – она подняла палец вверх. – А это всё кому? Пусть ей будет. Это девчачьи радости. Я уверена, он там только рад.
– Я когда вырасту, буду делать кукольные домики, – вытирая слёзы, сказала малышка и улыбнулась.
– Вот и славно, – погладила её по голове Мария Григорьевна.
– Кстати, да, она уже не первый раз так говорит, Машенька, – подтвердила Екатерина.
– Тем более, – уверено сказала Мария Григорьевна. – Это знак, девочки. Это знак. Серёженька тебя благословляет. Так и будет, вот увидишь, – Мария Григорьевна снова обняла малышку. – А теперь всё, пойдёмте чай пить с конфетами. Такое дело надо отметить. Как же хорошо всё складывается!
Девочка буквально утопала в колких мурашках с тех самых пор, когда бабушка Маша сказала, что домик теперь её. Они были почти такие же, как там, в церкви, когда она вспомнила себя совсем крошкой. Они были точно такие же, как только что рядом с зеленоглазым ангелом. Выходя из комнаты, она помахала ему рукой и подмигнула.
– Я за тобой вернусь, – шепнула она ему.
День не переставал удивлять. Конфет на столе была просто гора. Несколько открытых коробок, вазочка, тарелка с пышным розовым зефиром. Запах стоял необыкновенный. Лучше и на новый год не бывало. Она замерла в паре шагов от стола, не веря тому, что это всё по-настоящему.
Мария Григорьевна покачала головой:
– Вы ребёнка вообще сладким не кормите?
– Да сейчас захочешь купить и не купишь, сама знаешь, – отмахнулась рукой Екатерина.
– Знаю, Катюш, шучу, конечно. Да у моего Извекова папа директор фабрики кондитерской. А сам-то парень талантливый, хороший художник. Очень увлечён творчеством Серёженьки. Пишет по нему диплом. Можешь себе представить? И девочка у него хорошая, из простых.
– Вот и славно. Да Извеков нормальный мужик. Как он там выкруживается вообще, чтобы завод до сих пор работал. Я не знаю, – Екатерина села к столу и как-то горестно вздохнула.
– Понимаю тебя, Катюша. Я грешным делом иногда думаю, хорошо, что Серёженька не дожил. Он бы с ума сошёл. Он так во всё это верил. В лучшее будущее, в какого-то идеального человека нового времени. Святой человек.
– Да есть такое, Маша, есть. А тут живёшь в страхе за детей. Не знаешь, как оно завтра повернётся. У нас вон дача есть. Теперь придётся газон под картошку запахать. В этом год ведро посадила, веришь?
– Верю. Я картошку не люблю. Макароны люблю с подливкой. Детдомовское детство. Макароны были всегда. А теперь и тех нету в магазинах.
– Потому что зерна нет. Видела, колхозные поля размежевали? Под дачи отдают.
– Так народ хоть сам прокормится. Это даже лучше.
– Твоя правда. Приедет сын с внуком, ты их тоже напряги грядки тебе накопать, я тебе помогу тут посадить, что надо. Сейчас ещё можно рассаду найти, только 1 июня.
Мария Григорьевна рассмеялась.
– Представлю эту картину. Да он сделает. Он у меня очень к ручному труду приспособлен. Серёженька приучил. Невестка говорит, всё дома что-то мастерит. Лишь бы без дела не сидеть. Даже телевизор не может посмотреть просто так, надо чтоб руки были заняты.
– Ой, у меня мама такая была. Всё время то вяжет, то штопает, то журнал листает с рецептами. Что, говорит, я в твоём телевизоре не видела.
Женщины рассмеялись.
– Да, хороший дядя был, – вдруг сказала малышка. Она стояла у камина в стороне от стола и кусала зефирину, а в другой руке держала семейное фото Машиного сына с женой и малышом. – И красивый очень. Мужчины в форме вообще всегда красивые.
Мария Григорьевна усмехнулась:
– Надо же, как взрослая почти говорит.
А вот Екатерину прошибло холодным потом. Малышка сказала «был». Из её уст это звучало слишком фатально. Слишком внезапно. С её способностями она уже точно что-то знала, даже если не понимала этого.
«Третьего дня должны были дать телеграмму».
Екатерина молчала, кусая губы и не зная, что вообще дальше делать. Вдруг малышка скажет что-то ещё?
– Вот приедет на днях и познакомишься. Он всегда хотел дочек много. А вышел один сын, – вдруг сказала Мария Григорьевна. – И чай снова греть надо.
Екатерина быстро встала и отошла к настольной газовой плитке, чтобы спрятать свой испуганный взгляд от подруги.
Малышка никак не прокомментировала реплику старушки, занятая зефиркой, и Екатерина уже хотела расслабиться, но девочка добавила:
– И тётя тоже.
Екатерина повернулась так, чтобы только девочка видела её лицо и специально чихнула. Девочка повернулась и увидела, как Екатерина бьёт себя пальцем по губам. Приказано молчать. Но что она такого сделала? Девочка побледнела, поставила фотографию на камин и подошла к столу.
– А я тут на днях студентов встречала, они мне столько интересного понарассказывали про наш вуз. Вот бы съездить. Непременно сходить надо на посвящение первого курса осенью, Катюша. Отведёшь меня? Я прямо вся загорелась.
Екатерина осторожно улыбнулась и кивнула, предощущая, что осень сложится совсем иначе. Девочка тем временем спрятала лицо в большую фарфоровую кружку и дула в чай, так сильно, что он даже булькал.
Екатерина хотела сделать замечание, но отчего-то это выглядело забавно и даже трогательно. «Не будет в этом доме больше такой радости», – пронеслось в голове.
Екатерина внезапно ойкнула.
– Что ты, милая? – удивилась Мария Григорьевна.
– По-моему, я объелась сладкого. Икаю, – кривовато улыбнулась та.
– Запей чаем, но имей в виду, что я тебе ещё и домой отсыплю. Примерно килограмма два, – она подмигнула малышке. – Пусть ребёнок хоть на каникулах наестся конфет.
Екатерина согласно кивнула.
Глава 18. Лицо смерти
Екатерина клятвенно обещала себе, что летние каникулы малышка проведёт без её нравоучений, попыток залезть в непознанное и прочих научных и ненаучных экспериментов. Но жизнь продолжала происходить.
«Жизнь просто происходит», – часто говаривал Слава, когда прочие аргументы и логические выводы терпели фиаско и оставалось только смириться с неизбежным.
Именно поэтому она решила не расспрашивать, почему малышка говорит о незнакомых ей людях в прошедшем времени. Но сама уже понимала: беда. Её способностей не хватает прозреть, что же задержало в пути племянника и его семью. А одно слово девочки делало эту задержку вечной. Но где-то в глубине души Екатерина отчаянно надеялась, всё это не более чем внутренняя истерика человека, который слишком много времени в жизни посвятил исследованию непознанного и так ничего и понял, кроме того, что есть люди, которым подвластно многое, и те, которым не дадут даже в щёлку посмотреть на суть бытия.
Эта робкая надежда зиждилась на том, что в её практике не было ни одного провидца, шамана или экстрасенса, который бы давал всегда верные предсказания. Очень надеялась она и на то, что малышке не дали боги такого уникального дара. Где-то должна быть осечка. Такого они ещё не пробовали. С таким не сталкивались. Просто она цепляется к словам. Просто везде видит что-то. И это тоже последствия работы в закрытом институте. Их учили огладываться, их учили быть настороже. Они всегда чувствовали себя в опасности, всегда на острие. Разве сейчас не так же?
Екатерина решила съездить в город за продуктами и заодно привезти Маше всяких рукодельных запасов. Пусть с девочкой занимается. Малышка отвлечётся. И славно. Не будет лишних мыслей, не будут они обе биться над поисками истины и познания жизни и смерти.
– В город съездим, – сказала она вслух. – Заодно попросим Славочку новый дом твой как-то перевезти туда. Будешь играть дома.
– Уииии! – запищала девчушка и весело затопала ногами. – Мой домик!
Екатерина улыбнулась: ну вот, просто ребёнок. Просто малыш с новой игрушкой.
«Всё будет хорошо», – пыталась она убедить себя, хотя какая-то тёмно-серая тень теперь всё время стояла за образом Маши в её мыслях. Плотная серая тьма, бесформенная и от того страшная. Екатерина тряхнула головой, отгоняя дурные мысли и пошла в спальню, поискать в столе расписание местного автобуса.
Дома в почтовом ящике ждало извещение о телеграмме из Ялты. Значит, всё нормально. Надюша с мужем в порядке. А вот Мария… Девочка молчала и Екатерина не спрашивала. Боялась услышать подтверждение своим мыслям.
Уставшие после дороги и от летней жары, они рано легли спать. Ночью под бок Екатерине нырнула взмокшая от пота и горячая девочка:
– Боюсь спать, страшный сон снится, – шёпотом сказала она, прижимаясь к бабушке.
– Расскажи, я его заколдую и в окошко выброшу, чтобы не снился, – попыталась пошутить Екатерина.
– Снится бабушки Маши сын и тётя с ним, и мальчик. Они вон там стоят, – она показала рукой, куда-то в сторону изножья своей кровати. – Стоят и просто говорят: «Скажи ей, скажи». И так каждую ночь.
– Ты давно их видишь? – заикаясь от ужаса, спросила Екатерина.
– Три ночи. Я просто не знала, кто это. А это они, – она ещё сильнее прижалась к бабушке.
Екатерина почувствовала, как её саму колотит от какого-то суеверного ужаса. Она пристально вглядывалась в темноту, пытаясь различить там силуэты племянника и его семью. Спросонья ей казалось, что темнота комнаты колышется и в ней действительно кто-то есть. Когда проезжающий где-то проспектом грузовик развернулся напротив окон, зацепив фарами их комнатушку на первом этаже, Екатерина даже вскрикнула. Показалось, что она видит их отчётливо. И лишь мгновение спустя сообразила, что это на вешалке висит на стене школьное платье малышки с готовыми бантами на резинке. А показались две склонённые головы и тощее плечо. Вешалка, будь она неладна.
Так и не убрала в шкаф. Сразу после линейки уехали на дачу, подальше ото всех и от своих мыслей. Уехать уехали. Вот только от предназначения не сбежишь. Неужели и правда, такие сны вещие бывают? Бедная. Она ведь до вчерашнего дня даже не понимала, что за чужие люди стучатся к ней в сон. Боялась, наверняка, молчала, чтобы опять бабушка не ставила на ней свои причудливые опыты.
Горе-то какое. И что же делать?
Что ж делать?!
До утра Екатерина боялась даже глаза закрыть, Всё казалось, что покойники сами собой встанут посреди комнаты. Она уже на сто процентов была уверена, что их нет в живых. Малышка снова не ошиблась. Подтверждением тому были её сны.
Утром принесли телеграмму. Почтальон посетовала, что приходится ходить второй раз. Екатерина молча расписалась за бумажку, наскоро глянув текст: «Море прекрасное, всё хорошо. Как дочка?»
– Завтра маме и папе тоже телеграмму дадим, что у нас всё хорошо и мы на каникулах на даче, – сказала Екатерина, входя на кухню.
– А про них напишем? – спросила малышка, ткнув в пустоту кухни блинчиком на вилке.
Екатерина чуть не выронила листок. На кухне точно никого не было, но малышка была сурова и расстроена. Она чётко смотрела на что-то посреди кухни. Не на шкафы дальше, не на холодильник. Взгляд как будто застывал ровно посередине комнаты, там, где в реальности было пусто.
– Можно как-то сделать, чтобы я их не видела? – чуть не плача, спросила малышка.
– Кого? – испуганным голосом спросила Екатерина.
– Васю и его родителей. Тётя плачет всё время. Мальчик тоже расстроен. А дядя говорит, что Маша этого не переживёт.
Екатерина села рядом с ней за стол, положила телеграмму около пустой тарелки и уставилась в пространство. Есть перехотелось моментально.
Она никого не видела. Вообще никого. Никакой тени, никакого движения, никакого хоть малость заметного тумана или чего-то такого. Она только чувствовала ужас, холодный пот струйкой по спине, озноб и дрожь в руках. Одно дело лаборатория и попытки понять, сумасшедший перед тобой, блаженный или пророк. Другое дело её собственная кухня, её племянник и её внучка. Все они сейчас были связаны одним страшным горем. Они по ту сторону. И все здесь, в этой крошечной кухне это знают. Они не хотели умирать и, разумеется, не смирились. Девочка видит и слышит их. А она – нет.
Мать ещё не чувствует там на даче, что ждать больше некого. Но где доказательства? Как она может так опрометчиво заявить это, как факт? А если они действительно попали в беду, но просто в коме или под наркозом или ещё что-то? Такое тоже было. Это она точно знает. Душа иногда покидает тело, а потом возвращается. Такая новость Марию убьёт. Она не имеет права. Никто не имеет права. Должны быть железобетонные доказательства. Никак иначе.
– Спроси их, что случилось, – сухим чужим голосом внезапно для самой себя сказала Екатерина.
– Я боюсь! – выкрикнула в слезах малышка. – Я же знаю, что они умерли. А Сашка Гордеев сказал, что с мертвецами разговаривать нельзя. Они могут с собой забрать. А я только и делаю, что с ними разговариваю, – она бросила вилку через всю кухню и выскочила вон, громко рыдая.
Екатерина минуту помедлила. Потом посмотрела куда-то в пустоту, где по её мнению, могли быть их близкие:
– Извините, – сказала она им и вышла за малышкой.
– Прости меня, – обратилась она к внучке, осторожно присаживаясь на кровать.
Девочка лежала ничком и громко плакала в подушку, трясясь всем телом.
– Мы не можем сказать Маше, ты же понимаешь. Она старенькая, её это убьёт. Пока она не знает, есть надежда. Вдруг они просто тяжело заболели, и душа странствует, пока врачи делают операцию. Ещё в кому люди впадают иногда, если сильная травма головы, например, – Екатерина пыталась логикой победить страх у себя и малышки.
– В кому? – спросила откуда-то из подушки девочка.
– Да, это когда человек как будто спит, но на самом деле тяжёлая травма не даёт его телу жить. Это если очень вкратце. Вдруг с ними так. Поэтому и хотела спросить. Может, им помочь можно, – она ласково погладила малышку.
– Нельзя. Они четыре дня назад умерли. Автобус перевернулся экскурсионный. Пожар был. В газетах писали, – ответила девочка также не поднимая голову от подушки.
– Это они сказали? – спросила Екатерина, уже с трудом удерживая себя в сознании. Дико было представить, что маленькая девочка видит покойников, как живых, они с ней разговаривают. Здесь, при ней, прямо сейчас, в её квартире, среди бела дня. Кто-то вторгается в жизнь малышки, а она не может ровным счётом ничего сделать. Вообще ничего. Совсем.
Екатерина пошла на кухню за каплями от сердца. Ещё одно откровение и писать телеграмму в Ялту будет некому.
Это уже слишком.
Ещё некоторое время сидели молча. Екатерина с трудом дышала, пытаясь унять сердечный приступ и прийти в себя. Малышка хлюпала соплями, отвернувшись от бабушки, и отказывалась разговаривать.
Наконец, Екатерина немного успокоилась и решилась снова попросить малышку поговорить с ними:
– Зайка, прошу, ты можешь им передать мои слова?
– Да, – сурово ответила кроха.
– Они здесь или в кухне?
– Здесь.
Сердце опять больно кольнуло.
– Не бойся, я сама и боюсь, – почему-то ответила малышка. – Ты просто говори. Они тебя слышат. Я могу молчать, – добавила она.
– Хорошо. Значит так. Любимые мои, – голос её дрогнул. – Я скорблю о вашей беде. Мы ещё ничего не знаем. Телеграмму от вас Машенька ждёт до сих пор. Сама ей я ничего говорить не буду. Это её убьёт. У меня нет никаких доказательств. Когда будут официальные данные, я обещаю, что буду рядом и сделаю всё, чтобы вас похоронили и позаботились о вас наилучшим образом.
Внезапно она разрыдалась в голос, закрывая рот ладошкой. Крик рвался наружу неистовый и отчаянный. В первый раз она полностью и до самой глубины осознала, что их нет, как будто их боль и скорбь проникли сквозь всё её существо и трагедия обрела плоть и кровь. Девочка сползла с кровати, подошла к ней и обняла за плечи своими маленькими ручонками.
– Они умерли раньше, чем пожар начался, – сказала она. – Вася просил передать, что им не было больно, только очень страшно. Очень.
Екатерина покивала головой, ощутив себя в салоне автобуса, летящего с обрыва вниз. Вокруг сумки, газеты, бутылка с «Тархуном» пронеслась, разбив стекло. Страшно кричали все: мужчины, женщины, дети. Никому не спастись. Слишком высоко, слишком высоко.
– Ааа, – кричала Екатерина на всю комнату не в силах вынырнуть из этого наваждения, а малышка просто сползла на пол около кресла и тихонько плакала, уткнувшись в свои коленки. Она тоже видела это всё уже битых три дня и не могла ничего сделать. Она молилась, просила все силы и всех богов, чтобы они остались живы. Но сама понимала, что видит лишь последствия трагедии, уже свершившееся. Ничего не изменить. Так зачем этот дар, если от него только боль, только страдания?
Ещё какое-то время Екатерина просто сидела, вздрагивая и вытирая потоки слёз руками. Горло охрипло от крика. Соседей, видимо, не было дома, иначе бы уже звонили в дверь.
Такой крик наверняка слышно было со всех сторон.
– Они здесь? – охрипшим голосом спросила она.
– Да, – раздалось откуда-то снизу.
– Иди на ручки.
Девочка охотно поднялась и забралась к ней на руки.
– Господи, как же тебе должно быть страшно и больно всё это видеть, – она крепко-крепко обняла малышку.
– Очень, – тихо сказала малышка, тыкаясь носом в её плечо.
– Как же их отпустить? – спросила сама себя Екатерина.
Малышка только пожала плечами.
– Вы меня слышите? – снова спросила Екатерина.
– Слышат, – ответила за них девочка, не поворачиваясь.
– Значит так, я вас очень прошу, покиньте мой дом. Вы умерли. Этого не изменить. Вы пугаете девочку. Я всё сделаю, что обещала, и ни на минуту не оставлю вашу маму и бабушку. Она мне подруга и родной человек. Если надо, жить у неё буду. Обещаю. Пожалейте хотя бы малышку, – её голос дрогнул. – Она ведь вам кровница, родня. Ей очень страшно. Она одна в нашем роду видит такое. А ей всего 9 лет. Мы все вас ждали, мы вас любим и любить будем всегда. Но вам здесь не место. Вам пора на небо.
Екатерина снова вытерла рукой лицо, слёзы никак не унимались. И откуда в организме столько воды, ужас просто. Нос опух и уже почти не дышал. Лицо щипало, сердце болело невыносимо, и это она взрослая, сильная. Она войну пережила. Такое видела, что не дай бог. Мысли неслись сплошным потоком, вытаскивая на поверхность всё самое страшное и отвратительное, что ей только виделось за всю жизнь. Она сильно зажмурилась и обняла малышку ещё крепче. Та стиснула её за шею до боли.
Живым место среди живых. Мёртвым среди мёртвых.
– Они ушли, – вдруг сказала малышка, – в белое облако.
– Господи, спасибо, – Екатерина снова расплакалась.
Глава 19. Без ошибок
– Катенька, Катюша, милая, – Мария Григорьевна никак не могла сформулировать мысль, просто плакала в трубку, но Екатерина итак знала, что она хочет сказать. Свои слёзы она уже почти выплакала за эти дни. Всё видела. Всё знала. И дорого бы дала, чтобы не обладать этим знанием.