Тысяча шагов в ночи - читать онлайн

1 Заброшенная деревня Нихаой

Давным-давно в величественном королевстве Авара, где каждое порождение природы, от высочайших вершин до низменных жуков, имело формы скромные, но в то же время божественные, жила ничем не примечательная девушка по имени Отори Миуко. Дочь хозяина единственного оставшегося постоялого двора в деревне Нихаой[1], Миуко была самой обычной по всем мыслимым меркам: красота, ум, обхват бедер – все было при ней, кроме одного.

Она была необычайно громкой.

Однажды, когда ей было два года, мать решила силой затащить девочку в один из кедровых тазов в трактире, в то время как у самой Миуко намерений принимать ванну в тот день не было. Она заверещала так пронзительно, что основания зданий задрожали, колокола близлежащих храмов зазвонили, а приличный обломок и без того полуразрушенного моста с ужасным скрипом рухнул в воду, переплыв реку на добрую четверть мили.

Это было простое совпадение. Миуко в действительности не являлась причиной землетрясения (по крайней мере, не в конкретном случае), но несколько жрецов, прослышав о ее выдающихся вокальных способностях, все как один бросились изгонять из ребенка бесов. Не имело значения, какие заклинания произносились и какие благовония сжигались, они в конце концов столкнулись с разочарованием, обнаружив, что она на самом деле не была одержима. Вместо демона, которого родители держали на руках, оказался лишь голосистый ребенок. Хотя нет, хуже. Голосистая девочка.

Помимо всего прочего, от девушек служилого сословия – а на деле от девушек всех сословий в Аваре – ожидалось, что они будут говорить тихим, мягким голосом, иметь хорошие манеры, быть миловидными, очаровательными, послушными, грациозными, уступчивыми, скромными, услужливыми, беспомощными и во всех отношениях слабее и немощнее любого мужчины. К несчастью для Миуко, этих качеств у нее было крайне мало. И как итог, к своему семнадцатилетию она обнаружила, что не только способна отпугнуть мужчину силой своего мощного голоса, но и имеет достойные сожаления склонности проливать чай на гостей, совершенно случайно пробивать дырки в ширмах из рисовой бумаги и высказывать свое собственное мнение внезависимости от того, просили ее об этом или нет.

Ее отцу Рохиро хватало благоразумия никогда не обсуждать с ней этого, а к тому моменту, когда это стало иметь значение, мать девушки давно покинула их. Но Миуко знала, что это ее долг как единственной дочери: найти мужа, родить сына и сохранить наследие отца, передавая семейное дело следующим поколениям. С годами она научилась скрывать свою точку зрения за улыбкой, а истинное выражение лица – за спущенными рукавами, однако несмотря на старания, она плохо подходила на роль прислуживающей девушки. Была слишком заметной, откровенно говоря, что делало ее непривлекательной в обоих случаях: и как служанку, и как женщину.

Потому, учитывая немногочисленные перспективы, Миуко посвятила свои дни содержанию отцовского трактира. Подобно всей деревне Нихаой, постоялый двор претерпевал разорение. Крыша нуждалась в кровле. Соломенные циновки требовали починки. Миуко с Рохиро чинили то, что могли, а если чего-то не умели – вполне обходились и без этого. Они в целом вели спокойную, размеренную жизнь, и Миуко не испытывала (по крайней мере, так она себя убеждала) недовольства.

Однако все изменилось, когда она уронила последнюю чайную чашку.

Стоял поздний августовский полдень, и ничего необычного не происходило. В деревенском храме сидели жрецы и, скрестив ноги, с разной степенью успеха медитировали согласно повелению свыше. Хозяин чайной взвешивал высушенный жасмин на латунных приборах в форме императорских бабочек. В то время как в трактире из рук Миуко выскользнула чайная чашка, когда она убирала ее, и разбилась на мелкие осколки, ударившись о пол.

Миуко вздохнула. За прошедшие годы она повредила все имеющиеся в сервизе чашки. Были среди них те, которые она уронила, те, что треснули во время чистки, а также те, которыми она скакала по каменному двору, представляя, что они были пони (но случилось это лет десять назад). Будучи керамическими, чайные чашки были хрупки по своей природе, но неуклюжесть Миуко настолько усиливала ее волнение, что казалось, стоит только взглянуть на них, и они разобьются.

Учитывая, что последние оставшиеся чашки были либо со сколами, либо склеены, Рохиро решил, что пришло время их заменить. Ему, как правило, нужно было пройти до гончарной мастерской одну милю, но из-за сломанной ноги в этот раз он остался в трактире обслуживать единственного на этой неделе гостя – однорукого владельца фермы по производству шелка, который ненавидел людей, а Миуко отправил за чайными чашками.

Взяв зонтик, она нетерпеливо выскочила из постоялого двора. Во все времена считалось, что девушки не должны появляться в обществе без сопровождения родственника мужского пола, но ввиду отсутствия собственной матери и усугубляющегося состояния трактира отец Миуко, по общему признанию, проявлял небрежность в отношении этого обычая. Потому-то в прошлом Миуко и дозволялось забирать чай из чайной или ходить за яйцами к одному из оставшихся фермеров. Подобные поручения, однако, ограничивались деревней, а перспектива отправиться к обжиговой печи, что находилась далеко за пределами Нихаоя, наполняла Миуко головокружительным восторгом, который она не могла подавить.

Рохиро, статный, широкоплечий мужчина, стоял в дверном проеме и наблюдал за Миуко. Ее мать говорила, что Отори Рохиро был куда привлекательнее, чем любой другой мужчина из захолустной деревни имел на это право, и она часто повторяла это, запустив пальцы в его густые черные волосы или пересчитывая появляющиеся из-за смеха морщинки в уголках его глаз.

Не то чтобы Миуко отчетливо об этом помнила.

– Гончар этого не оценит, – обеспокоенно пробормотал Рохиро.

По мнению Миуко, привычка отца бормотать что-то под нос умаляла эффект от его приятной внешности, поскольку, как ей казалось, из-за этого он выглядел старше своих сорока трех лет. Он, еще будучи ребенком, частично лишился слуха во время купания в реке Озоцо, когда жаждущий гери-иги [2] высосал слух из черепа, словно желток из яйца, вследствие чего отец теперь имел слабое представление о том, насколько громко или тихо он говорит.

– Не оценит чего? – поинтересовалась Миуко. – Тот факт, что мы не сможем заплатить ему, пока хозяин фермы тутовых шелкопрядов не съедет и не расплатится с нами, или же то, что я девушка, идущая без должного сопровождения?

– И то, и другое!

Она пожала плечами.

– Гончару придется смириться.

– Говоришь, как твоя мать. – Улыбка отца потухла, как случалось всякий раз, когда он вспоминал о своей супруге, прекрасной во всех отношениях, но совершенно не способной подчиняться. – С каждым днем ты все больше становишься на нее похожа.

Миуко против воли поморщилась.

– Да не дай Бог!

Отец нахмурился, хотя в его глазах светилась мягкость. Вместо того чтобы выглядеть рассерженным, как все остальные отцы, хмурый взгляд придавал ему грустный вид или, в лучшем случае, выдавал молчаливое разочарование. А это, как известно, было бесконечно хуже.

– Ты могла стать хуже своей матери, знаешь ли, – сказал отец.

– Конечно, – слова слетели с языка прежде, чем она успела подумать. – Я могла стать демоном.

Отец замер, а на его лице отразилась печаль.

Миуко внутренне проклинала себя за столь непокорный язык. Иногда, вопреки доводам жрецов, ей казалось, что она одержима, поскольку ни одна известная ей девушка не выпаливала на каждое замечание ответ, который приходил на ум.

– Простите, отец. – Она низко поклонилась. Какой бы громкой и своенравной девушкой она ни была, Миуко не желала причинять отцу боль. – Прошу, простите меня.

Вздохнув, он наклонился и поцеловал ее в макушку, как делал это с тех пор, как Миуко была ребенком.

– Ты – моя единственная дочь. Уже простил.

Она искоса взглянула на него.

– А будь у вас другая дочь, вы бы, скорее, затаили обиду?

Рохиро усмехнулся и подтолкнул ее по направлению к Старой Дороге.

– Прочь с моих глаз! И поскорее. Никто не в безопасности после недоброго часа.

Она побрела в палисадник, едва не задев кусты камелии кончиком зонта.

– До сумерек еще больше часа! – выкрикнула она.

– Лучше не рисковать, – ответил Рохиро. – Кузен моего двоюродного деда знавал когда-то воина, которого изловили на закате и который вернулся с вывернутой назад головой.

– Что? – засмеялась Миуко.

Рохиро покачал головой.

– Это было ужасно. Сперва его бросила жена, а затем он переломал обе ноги, преследуя ее. В итоге он попытался перерезать себе горло, но не смог найти подходящий ракурс…

У Миуко закралась в голову мысль, что уход жены должен был ясно дать понять мужу, что она не желает быть преследуемой, но девушка достаточно хорошо знала своего отца, чтобы понимать: он просто скажет ей, что она упускает суть.

Суть, конечно, заключалась в следующем: безопаснее всего находиться в пределах человеческих границ на рассвете и закате, когда завеса между Адой и Аной – миром смертных и миром духов – стирается. Мать Миуко всегда остерегалась этих недобрых часов, потому что именно тогда демоны накидывались на путешественников, охотясь за их жирной промасленной печенью; упыри являлись в зеркалах, чтобы красть человеческие лица, а призраки проскальзывали в дверные проемы, чтобы свернуть шеи ничего не подозревающим прохожим.

Мать Миуко была настолько суеверна, что отказывалась переступать порог во время рассвета или заката. Она даже хранила кукол-духов на чердаке, писала благословения паукам, плетущим паутину в ванне, оставляла мелко измельченную яичную скорлупу для тачанагри [3], что жили в стенах постоялого двора.

Кроме того, однажды вечером она своровала лошадь и ускакала в сумрак, в то время как ей следовало принести воду для чайника на ужин, оставив девятилетнюю Миуко и ее отца наблюдать, как остывает рис на столе.

Поскольку ее мать предпочла бросить вызов сумеркам, вместо того чтобы провести еще одно мгновение со своей семьей, Миуко подозревала – не без доли горечи, конечно, – что ее мать, вероятно, вовсе не была такой суеверной.

– Я вернусь до захода солнца, – заверила Миуко отца.

– Со всеми чашками в целости и сохранности?

– Не обещаю! – Вновь поклонившись, она покинула палисадник и вприпрыжку отправилась в путь через деревню. Она проходила мимо опустевших и обвалившихся домов, взглядом отмечая сошедшие с петель двери и мышей, снующих между расщелинами в фундаменте, словно фиолетовые духи удачи. Для кого-то другого внешний вид деревни мог показаться тревожным, но для Миуко, что росла среди подобного запустения, он был прекрасен в своей обыденности.

Раздающееся поскрипывания половиц, проседающих в землю.

Медленные поползновения виноградных лоз вдоль стен.

Миновав центр деревни, Миуко побежала по проторенной гравийной тропинке, известной как Старая Дорога, которая в прошлом служила главным маршрутом в Удайву, столицу Авары. В древние времена деревня Нихаой, что находилась всего в полудне пути от города, принимала у себя путников всех мастей: дворян с их вассалами, распутных монахов, нищих, цирковые труппы, которые хвастались вспыльчивыми гадалками и танцующими духами енотов, а также, как минимум в четырех случаях, незамужних женщин.

Примерно триста лет назад после Эры Пяти Мечей тогдашний йотокай[4], – самый высокопоставленный военный офицер Авары, уступавший властью только императору и, по сути, правящий суверен, – приказал построить Великие Пути, чтобы объединить королевство. За прошедшие столетия движение на Старой Дороге сократилось, а Нихаой вошел в длительный период упадка: таверны начали закрываться; конюхи, сапожники и торговцы вынуждены были прекратить свое дело; фермеры покидали поля, оставляя те зарастать и загнивать, а правительственные эмиссары, которые когда-то были богаты и самодостаточны в своих прекрасных павильонах, переместились на другие, более перспективные посты.

С тех пор ничего в Нихаое не осталось нетронутым разрухой: ни горстка лавок, ни храм, где обитали четыре угрюмых жреца, ни даже врата духов, служившие границей деревни. Целые вереницы насекомых прокладывали длинные дорожки вдоль колонн, образуя извилистые лабиринты под облупившейся алой краской. Лишайники цеплялись за балки. Гравюры, которые каждый год должны были перекрашиваться в священные чернила оттенка индиго, чтобы обновить их защитную магию, потускнели и стали бледного и неэффективного оттенка.

Пусть Миуко и старалась не делать этого, но не могла не думать о своей матери и о том, как той удалось добраться до врат. Это наделало столько шума в крохотной деревеньке, что даже породило слух, что жена Отори Рохиро на самом деле была тскегайра[5] – дух жены, принимающий человеческое обличье и заманивающий смертных в брачные сети.

Несмотря на то что Миуко не верила в подобные вещи как таковые, она не могла не размышлять о том, что в ее матери действительно крылось нечто странное и необузданное, нечто, что сейчас струилось по венам Миуко со стремительной скоростью, словно живительный ручей или южный ветер.

Вопреки собственной воле, она не могла не интересоваться тем, как выглядела ее мать верхом на той украденной лошади, чья грива и хвост были столь темными, как река ночью. Оглянулась ли ее мать хоть раз, с бледным в свете луны лицом, прежде чем умчаться в дикую лазурную даль, словно воин из древних сказаний или королева теней и звездного света?

Как мелодраматично! Разозлившись на себя, Миуко пнула камень, отправив его в ближайший валун с гулким стуком, который эхом пронесся над руинами деревни.

Не имело никакого значения, как выглядела ее мать, колебалась ли она или нет, результат был один – она ушла. Миуко и ее отец остались брошены, как и вся деревня Нихаой.

С тех пор как мать Миуко сбежала, границы уже единожды ужесточались, поскольку дела у людей не ладились, а семьи покидали деревню в поисках более благоприятных условий, но гончар напрочь отказался переезжать, потому что и он, и его жена утверждали, что дух их мертвого сына по-прежнему обитает в печи. Мальчик, возможно, и разбивал иногда вазу или церемониальную урну, но дух в целом оставался общительным и добродушным ребенком, и никто из них не был готов пожертвовать своей счастливой семьей ради чего-то столь незначительного, как безопасность.

Впрочем, сложившаяся обстановка особых неудобств не доставляла, потому что при дневном свете миля по Старой Дороге, где не наблюдалось оживленного движения, чтобы привлекать таких неблагонадежных типов, как разбойники с большой дороги или хищные монстры, была едва ли опасна. Миуко, более того, наслаждалась возможностью размять ноги и, поскольку в запасе у нее оставался целый час до наступления сумерек, не имела причин для беспокойства.

Оставив врата позади, она бодро зашагала вдоль Старой Дороги, петлявшей через заброшенные поля. Во времена Эры Пяти Мечей эти равнины стали местом великой битвы, когда могущественный клан Огава напал на Удайву – на цитадель своих врагов, Омайзи, – и был истреблен здесь же. В детстве Миуко мечтала покопаться в здешних полях наряду с мальчишками своего возраста, выискивая ржавые наконечники стрел и обрывки ламеллярных доспехов, но правила приличия запрещали ей этим заниматься. А наслушавшись ужасающих историй о воинах-призраках, восставших из-под земли, Миуко решила, что играть в доме, пожалуй, куда приятнее.

Размахивая зонтиком, Миуко пробиралась через полуразрушенный мост, пересекающий реку Озоцо, которая шипящей и сверкающей изумрудной змеей пролегала вдоль крутых берегов, стремясь к столице. Когда-то мост был настолько широк, что два экипажа могли свободно проехать по нему, но землетрясение, сопровождавшее печально известную истерику Миуко, положило этому конец. Теперь, с полусгнившими балками и зияющей дырой на спуске к реке, мост едва ли мог вместить одну-единственную лошадь.

Пока Миуко переходила мост, в небе пролетела одинокая сорока, сжимающая золотой медальон в клюве.

Дурное предзнаменование, которое Миуко не заметила.

Затем среди сорняков в заросшей канаве одиннадцать раз прострекотало какое-то насекомое и замолкло.

Предвестие несчастья, которое Миуко не услышала.

Наконец, над опустевшими полями пронесся прохладный порыв ветра, заставивший пожухлые листья на пути Миуко шелестеть, словно возвещая ее об опасности.

Возможно, уделяй она больше внимания историям матери, Миуко знала бы, что в преддверии ужасных бедствий мир часто наполнялся предостережениями и возможностями изменить судьбу. Но ей не нравились те истории, а с момента внезапного отъезда матери она изо всех сил старалась избегать их, потому-то и не замечала этих знаков. А если и замечала, то говорила себе, что они ничего не значат. Она была прямолинейной девушкой с головой на плечах – слишком разумной, чтобы беспокоиться о чем-то большем, чем вид облаков на небе, которые выглядели так, будто собирались разойтись.

Будь она более внимательной, смогла бы, возможно, избежать серьезных неприятностей, быстро повернув назад и направившись тем же путем, по которому пришла, хотя это (без ее ведома) повлекло бы за собой природное бедствие, такое стремительное и внезапное, что не только запустевшая деревня Нихаой оказалась бы в зоне поражения.

В любом случае, Миуко продолжала идти.

2 Недобрый час

Заполучив чайные чашки от гончарного мастера, который трижды высказался по поводу того, как неподобающе девушке бегать по поручениям, Миуко возвращалась домой в центр деревни, стараясь не повредить обтянутую тканью коробку с чайными чашками, зажатую под мышкой.

Здесь, недалеко от старой границы, деревня полностью превратилась в руины: обвалившиеся крыши, молодые побеги, пробивающиеся сквозь половицы, птицы, порхающие сквозь огромные щели в стенах. Когда Миуко проходила мимо, с близлежащих полей начал подниматься туман, зловеще расстилающийся над канавами. Где-то на одной из заброшенных ферм пронзительно завопила кошка.

Миуко, по крайней мере, надеялась, что это кричала кошка. Согласно легенде, в густом тумане речных равнин, как поговаривали, обитали призраки убитых солдат Огавы, которые, отягощенные жаждой крови, поднимались из-под земли вместе с туманами. Наяна, так деревенские жители называли туман, что означало «пар духов».

Чайные чашки у Миуко под мышкой нервно звякнули. Успокаивающе похлопав по коробке, Миуко прибавила шаг. Может, она и не придавала большого значения россказням матери, но не была настолько глупой, чтобы задерживаться там, где могли водиться мстительные духи.

Она уже проходила старый особняк мэра с его рухнувшими воротами и пришедшими в упадок садами, когда заметила троих детей, резвящихся и прыгающих на дороге.

Раздался вскрик, за которым последовали одобрительные возгласы. Дети окружили птицу, сороку с лазоревым оперением, черной макушкой и серым тельцем, а кончики крыльев и хвоста отдавали синевой. Птица хромала, волоча правое крыло за собой, в то время как один ребенок кружил вокруг нее, подталкивая палкой. Отпрыгнув в сторону, птица приземлилась на бок и снова вскочила на лапки, когда другой ребенок бросил в нее камень. Третий ребенок как раз вытягивался, чтобы накинуться на сороку, но тут голос Миуко прорезал воздух:

– Остановитесь! Оставьте ее в покое!

Дети замерли посреди шага, уставившись на Миуко, одичавшие, словно маленькие лисы.

Один из них ухмыльнулся, обнажая свои кривые зубы.

– Заставьте нас, леди!

– Да, леди! – вторил ему другой, с прищуренными глазами.

Позабыв на мгновение, что она не была воином, а всего лишь служанкой, которая никогда не дралась с другими детьми и которая, по правде говоря, даже не умела драться, Миуко ринулась вперед, размахивая зонтиком, как она надеялась, в угрожающей манере.

Дети с криками разбегались в стороны:

– Леди! Леди! Леди!

Тот, что имел искривленные зубы, ударил ее палкой по бедрам. Она сделала попытку пнуть его, но споткнулась о свои собственные ноги. Миуко проклинала свою неуклюжесть, а затем и свою подвернувшуюся лодыжку.

Пока Миуко восстанавливала равновесие, один из детей развернулся и спустил штаны, выставляя напоказ свой бледный зад, по которому она тут же ударила зонтиком.

Бумажный зонтик порвался. Бамбуковые прутья хрустнули.

А зад мальчика покраснел от боли.

Мальчик взвизгнул и отскочил назад, потирая больное место.

Двое других засмеялись и толкнули его, а затем, поспорив немного между собой и, по-видимому, совсем забыв о Миуко, они скрылись в тумане, оставив ее одну с травмированной лодыжкой, сломанным зонтом и весьма растрясенной керамической посудой.

Собравшись с силами, Миуко огляделась в поисках сороки, но кроме обветшалых ворот старого особняка мэра и черных ветвей корявой сосны, верхушка которой выглядывала из-за крыш, словно молния, ничего не увидела. Туман опускался ниже, затягиваясь вокруг Миуко как петля.

Поднявшись на ноги, Миуко ощупала свою лодыжку. Она не оказалась сломана, но ей придется ковылять обратно до деревни, в то время как сумерки уже наступали на пятки. Она наскоро осмотрела чайные чашки, поочередно прикасаясь к каждой из них указательным пальцем: в порядке… цела… тоже целая… разбита.

Неровные керамические осколки звякнули друг о друга, пока она рылась в коробке. Половина набора была повреждена, другая часть – изрядно разбита. Мысленно проклиная собственную неуклюжесть, Миуко уложила осколки на свои места и разгладила тканевую подкладку, словно крошечный саван, прежде чем снова закрыла коробку.

Неужели она ничего не могла сделать правильно?

Чашки в ответ хранили молчание.

Вздохнув, Миуко заковыляла назад в Нихаой в компании сломанного зонтика и осколков разбитых чайных чашек, скользящих туда-сюда среди своих собратьев.

Туман сгущался. Тьма окутала Старую Дорогу. А высоко в тумане показался тонкий, не толще иголки серебристой ели, полумесяц. Встревоженная Миуко задалась вопросом, идет ли она в направлении деревни или ее каким-то неведомым образом занесло на извилистую тропу, проложенную коварными духами. Миуко могла поклясться, что сквозь туман заприметила чью-то фигуру, одновременно массивную и бесплотную, порхающую над ее головой.

Неужто солнце село? Неужели ее поймали в недобрый час?

Она пробиралась сквозь туман, ее дыхание с каждым шагом учащалось. Казалось, несколько часов прошло после встречи с оголтелыми детьми и целая вечность с момента, как она покинула трактир.

Потому, увидев балясины полуразрушенного моста, выступающие из тумана, она едва ли не вскрикнула от облегчения. Прихрамывая, Миуко двинулась вперед, но не успела она дойти до моста, как на нее обрушился холод, морозный, как сама зима.

Мир закружился. Коробка с чашками с грохотом выпала из ее рук. Сломанный зонт упал на дорогу, словно поваленное дерево.

Пошатнувшись, Миуко вглядывалась в туман, который клубился пред ее взором головокружительными спиралями, смещаясь и расступаясь, обнажая деревья, руины и одинокую фигуру, стоящую в двадцати футах от Старой Дороги.

Женщина.

Хотя нет, вовсе не женщина.

На ней было одеяние жреца, ее кожа была яркого и загадочного синего цвета, как самая священная краска индиго, а глаза казались белыми, как снег, скользившими по дороге словно в поисках, нет, словно жаждут чего-то.

Или кого-то.

Пораженная увиденным, Миуко отшатнулась. Духи могли быть и хорошими, и плохими, обманщиками или проводниками, но этот явно не собирался ей помогать. Не с таким голодом во взгляде.

– Ягра, – прошептала Миуко.

Демон. Злой дух.

Заметив Миуко на дороге, существо, спотыкаясь, приближалось к ней, размахивая руками во все стороны. С истошным воплем оно ринулось вперед.

Миуко попыталась бежать, но то ли она была слишком медлительной, то ли дух был чересчур резв. До Миуко оставалось двадцать футов. Достаточно близко, чтобы до нее можно было дотронуться. Дух стоял перед Миуко, волосы каскадом рассыпались по плечам, словно длинные пряди черной ламинарии. Его руки запутались в одеждах Миуко, притягивая девушку так близко, что она чувствовала ледяное дыхание демона на своих щеках.

Миуко понимала, что должна бороться. Будь она храбрее или отважнее, как ее мать, она бы так и поступила. Но она не была своей матерью, равно как и храброй.

Существо заговорило, зашептало, слова были подобны дыму в холодном воздухе. Застыв на месте, Миуко наблюдала, как губы демона приоткрываются, слышала голос, который одновременно был женским и вовсе не женским, человеческим и внеземным:

– Так и должно быть.

Затем дух склонился вперед, и прежде чем Миуко успела помешать ему, губы слились в совершенном жгучем поцелуе.

3 Доро ягра

Первая мелькнувшая в голове Миуко мысль была о том, что у нее случился первый в ее жизни поцелуй, да еще и с демоном.

У жителей Авары на такой случай имелось даже особое название. Язай [6]. Куда сильнее, чем простое невезение, язай являлся результатом всех дурных помыслов и поступков человека, сложенных воедино и обернувшихся против него самого во сто крат сильнее. Язай стал причиной того, почему воин в истории Рохиро ходил со свернутой назад головой, причиной, из-за которой жена покинула его, и причиной, благодаря которой он не смог умереть с честью от своей собственной руки. Язай, если верить слухам, являлся причиной того, что Нихаой разрушалась и сравнивалась с землей, – как результат давнишнего проступка одного из жителей деревни по отношению к могущественному духу.

Язай, должно быть, также стал причиной случившегося с Миуко, хотя она не имела ни малейшего понятия, чем заслужила подобное. Будучи простой девушкой из служилого сословия, она почти никогда не обращала внимания на такие вещи, как божественное возмездие, но сейчас, учитывая обстоятельства, Миуко начала о них задумываться.

Эта мысль навела Миуко на вторую мысль, а может, и третью (в данный момент ей было не до подсчетов), а думала она о том, что поцелуй получился вовсе не таким, каким она его себе представляла. Конечно, Миуко и помыслить не могла о поцелуе с демоном, но те ощущения, которые возникали от ягры, не были похожи на страсть, даже желанием это не назвать, а уж романтическими чувствами и подавно. Вместо этого Миуко испытывала диковинное чувство, будто ее расщепили надвое, словно срубленное топором дерево, или геоид, расколотый пополам молотком. Казалось, сам поцелуй раскалывает ее на две части, в области груди что-то менялось. Словно семя, пускающее корни. Гниение, медленно распространяющееся по телу и изменяющее плоть трупа.

За исключением того, что она не была мертва. Или, по крайней мере, надеялась, что нет.

Внезапно дух оттолкнул ее назад. Миуко, пошатываясь, мельком успела увидеть серповидную луну, тускло сияющую в тумане.

Девушка бросилась к мосту с единственной мыслью в голове, как бы поскорее добраться до врат духов на границе деревни. Если ослабевающая магия врат по-прежнему не иссякла, демон больше не сможет ее преследовать. Внутри человеческих границ она будет в безопасности.

Однако Миуко не чувствовала ни холодного дыхания на затылке, ни когтистых пальцев, вцепившихся в запястья. Демон, вероятно, отпустил ее. А возможно, ей удалось сбежать.

Миуко прищурилась, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в сероватом тумане, зная, что если даже не видит огромную дыру в мосту где-то в стороне, то вряд ли обнаружит демона, передвигающегося быстрее, чем ее глаза могли уследить.

Девушка заковыляла дальше, цепляясь за перила.

А затем раздался стук копыт.

Он доносился позади нее – ровный ритм железных башмаков по утрамбованной земле. Миуко повернулась, готовясь предупреждающе вскрикнуть.

Но когда она оглянулась, то не увидела ни демона с синей кожей, ни лошади, только лишь свечение в тумане, стремительно несущееся к ней, словно брошенный ребенком мяч.

На краткий миг Миуко задумалась, а не байгава ли это – свет, который несут духи обезьян, чтобы направить затерявшихся путников в безопасное место.

Она чуть не рассмеялась. Со сколькими духами ей предстоит сегодня повстречаться? С двумя? Девятнадцатью? С двенадцатью тысячами Огава, которые были убиты на речной равнине?

Это был язай, должен был быть он. За семнадцать лет своей жизни Миуко ни разу не встречала духа. Теперь же она, пусть и неумышленно, разгневала насу [7], что стало ее наказанием.

Но когда свет приблизился, на Старой Дороге она увидела вовсе не обезьяний дух или иное нечеловеческое существо, а мужчину, молодого мужчину. Хотя никогда прежде она не видела его своими собственными глазами, Миуко узнала черты лица благодаря официальным объявлениям и общественным плакатам: линии щек и высокие изогнутые брови. Он был красив, с идеально симметричным лицом, как все богатые и влиятельные люди, кому деньги и статус обеспечили целые поколения хорошего воспитания. Однако, по мнению Миуко, конечному результату немного не хватало характера.

Здесь, на Старой Дороге, стоял Омайзи Рухай, доро [8], единственный наследник йотокай и будущий правитель всей Авары.

Миуко моргнула, приоткрыв рот.

Она могла бы разобраться с духом. Справилась бы. Как-нибудь.

Но с единственным наследником самого могущественного человека в королевстве? Этого она постичь не смогла.

Доро, как правило, проводил лето в южных провинциях с другими молодыми дворянами, чем и занимался каждый год. Что он делал здесь, в заброшенной деревне Нихаой, несясь галопом без сопровождения свиты?

Несмотря на то что Миуко было известно, что доро старше ее на несколько лет, в реальности он оказался моложе, чем на своих портретах: его величественные черты сияли, словно подсвеченные внутренним светом.

Миуко потребовалась еще секунда, чтобы осознать, что он светится изнутри, а его кожа была столь же сверкающей, как бумажный фонарь. Более того, он горел в огне. Девушка потрясенно наблюдала, как участки его плоти обугливались и отслаивались, обнажая не мышцы или кости, а другое лицо, с полыхающими впадинами там, где должны были находиться глаза, и выступающими изо лба ребристыми рогами, как у серау.

Когда он с потрескиванием приблизился, от него, казалось, исходил жар, волнами накатывающий на Миуко, заставляя ее кожу блестеть, а руку скользить по балясине.

Омайзи Рухай, наследник Авары, был одержим демоном.

И он собирался задавить ее.

На полуразрушенном мосту не хватало места для двоих, и потому Миуко схватилась за ограждение, подтягивая за собой раненую ногу, в то время как дух мчался по Старой Дороге на своем огромном вороном коне.

Возможно, демон не заметил ее в наяне. Возможно, он слишком торопился, чтобы притормозить. Возможно, он увидел ее, но не позаботился остановиться.

В любом случае, он настиг ее в считаные секунды. Миуко отбросило к балясине, и она повалилась назад, пока конь и всадник проносились над гигантской дырой в мосту. Падая, девушка взглянула наверх и увидела, как доро поворачивается, взгляд из пустых глазниц устремляется на нее, а губы демона приоткрываются в выражении глубочайшего удивления.

Затем последовал удар о воду, и река Озоцо с плеском засосала кричащую Миуко в свои бурлящие глубины.

4 Мрачный жрец

Стояло уже утро, когда Миуко очнулась на берегу реки, обнаружив, что потеряла башмак. Пока вода ласкала пальцы ног, словно нетерпеливый пес, она отошла от берега и жалобно простонала. Она никогда не была тем, кого обычно называли «жаворонком», и даже тот факт, что уже наступил день после встречи не с одним, а с двумя духами, не улучшил ситуацию.

Впрочем, Миуко взбодрило воспоминание о доро ягра [9], восседающем на коне и направляющемся в Нихаой. Вскарабкавшись по склону берега, Миуко надеялась, что запущенных врат духов будет вполне достаточно, чтобы помешать демону войти в деревню, хотя и сомневалась в этом. Она не знала точно, какого именно демона повстречала, но учитывая, что он смог овладеть кем-то с таким количеством духовной защиты, какая, несомненно, имелась у доро, девушка не сомневалась, что демон был куда могущественнее, чем какая-то увядающая защитная магия. Оставалось только гадать, какую бойню он мог учинить в ее родном городе ночью.

Взобравшись по склону, Миуко очутилась всего в четверти мили от границы деревни. Быстро поклонившись и вознеся благодарственную молитву духам реки за то, что они принесли ее так близко к дому, она заковыляла по мягкой траве в сторону Нихаоя.

Не успела она отойти далеко, как заметила мрачного жреца, который пружинистым шагом спешил к ней. Его одеяние причудливо развевалось на худощавой фигуре, а нитка с деревянными четками подрагивала на шее. Миуко не могла удержаться от усмешки.

Только один из жрецов был таким высоким и имел настолько смешную походку, и именно он оказался вторым в списке Миуко среди наименее предпочтительных жрецов. Низкорослый мужчина по имени Лайдо страдал галитозом – изо рта у него вечно воняло гнилью и всякими душистыми травами, которыми он пытался скрыть запах, но вовсе не дыхание стало причиной неприязни Миуко.

– Миуко! – выкрикнул он.

Она быстро поклонилась, чтобы скрыть выражение своего лица. Ее охватило чувство вины; она знала, что должна радоваться тому, что кто-то выжил после встречи с доро ягра, поскольку это означало, что отец Миуко тоже мог спастись.

Но почему это обязательно должен был быть Лайдо?

– Лайдо-джай[10], – сказала Миуко. – Что случилось? Мой отец?..

– Так ты жива! – провозгласил он глубоким голосом. Его зловонное дыхание обдало ее, и Миуко снова поклонилась, скрывая на этот раз свой сморщенный нос. – Твой отец был вне себя от тревоги. Где ты была?

Выходит, ее отец находился в безопасности. Ужасающий узел беспокойства, затягивающийся было внутри, начал распускаться, и Миуко испытала облегчение.

– Я… – начала она.

– Он умолял нас найти тебя, знаешь ли. Мы всю ночь обыскивали Старую Дорогу.

У жреца имелась раздражающая манера говорить, он был излишне назидательным и чересчур настойчивым, как будто Миуко являлась одновременно и младенцем, и искусительницей: слишком простодушной, чтобы осознать даже элементарные понятия, и коварной, чтобы позволить ей заговорить.

– А что насчет…

– Он, конечно, пошел бы и сам, если бы не его нога… – Лайдо схватил Миуко за руку, хоть она не нуждалась в помощи и даже не просила о ней.

– Ты не поверишь, кто прибыл в трактир прошлой ночью. Это был…

– …доро! Я знаю. Он…

– …значит, ты понимаешь, как важен этот визит, и все же не удосужилась явиться на помощь своему бедному отцу? Когда доро уезжал этим утром, он…

– Лайдо-джай! – Миуко снова включилась в разговор, на этот раз во весь голос. – Доро одержим демоном!

Остановившись (и, следует отметить, рывком остановив и ее тоже), Лайдо исподлобья посмотрел на Миуко, склонив подбородок ближе к шее, как он обычно делал, когда был взволнован, что придавало ему вид недовольной черепахи.

– Что за чепуха! Ты, должно быть, ударилась головой.

Миуко вырвалась из хватки жреца, когда тот протянул руку, намереваясь пощупать ее лоб.

Увидев ее непокорность, Лайдо вздохнул.

– Миу-миу, – произнес он, снова притягивая ее к себе. – Если ты не будешь осторожна, закончишь как твоя мать.

Прозвище «миу-миу»[11] дала ей мать. Ее мать, которая покинула Нихаой с таким же драматическим пылом, с каким когда-то въезжала в этот город. Которая всегда мечтала о дальних краях, фантастических историях и приключениях среди насу. Первое время она очаровывала местных жителей, которые заходили в трактир и восторженно слушали, пока она угощала их сказками, превосходившими скудное воображение деревенских. Но чем дольше она оставалась среди них, тем больше распространялось слухов: она была чересчур свободолюбива, вела себя не так, как подобает настоящей женщине, но мать Миуко не принадлежала к их числу, она была тскегайра, к несчастью Рохиро, и вскоре то, что прежде притягивало к ней всеобщее внимание, стало тем, за что ее высмеивали больше всего.

– Но…

– Наяна была прошлой ночью, не так ли? – спросил Лайдо. Затем, не дожидаясь ответа, продолжил: – Никогда нельзя быть уверенным в том, какие козни строят туманы простодушным людям. Не волнуйся, миу-миу. Ванна, свежая одежда и хороший сон приведут тебя в порядок…

К тому моменту они уже добрались до храма на окраине деревни, где сады были усыпаны опавшими листьями, а черепица цвета индиго с годами потрескалась и осыпалась. Когда Миуко и Лайдо проскользнули через бамбуковые ворота на заднем дворе, она не могла не признать, что описанная им роскошь звучала божественно: теплая вода, чтобы успокоить ее продрогшие кости, чистые пеньковые халаты взамен грязного, – однако она также не могла отрицать своего желания ударить Лайдо ладонью по лицу.

Лайдо, словно опасаясь того, что Миуко продолжит рассказывать о доро ягра, затараторил о том, как жители деревни надеялись, что визит Омайзи Рухая вынудит его отремонтировать Старую Дорогу и восстановить разваливающуюся экономику деревни. Миуко ковыляла рядом с ним, тихо ступая по мху, устилавшему камни на тропинке, и чем ближе она подходила к деревне, тем сильнее уставала.

Раненая лодыжка Миуко ныла. Мысли затуманило изнеможение. По правде говоря, ей хотелось только убедить себя в том, что ее отец действительно сбежал от доро ягра, даже не подозревая об этом. Она настолько увлеклась своими мыслями, что, видимо, даже не заметила, куда идет, потому что следующее, что Миуко помнила, – она скользит по влажной листве, а земля уходит из-под ног.

Вскрикнув, она ухватилась за ближайшую опору, которой, к сожалению, оказался Лайдо. Он схватил Миуко за руку, удерживая ее в вертикальном положении.

– Ну вот тебе раз, миу-миу! – вскричал он. – Я держу тебя. Скоро тебя возвратят отцу, и…

Взгляд Лайдо переместился на тропинку, проложенную через храмовые сады, и задержался там. Зная, что ничто, кроме божественного вмешательства, не могло заставить его замолчать, Миуко с удивлением обернулась.

Позади них через равные промежутки виднелись засохшие, почерневшие пятна среди мха. Они тянулись через задние врата храма и пересекали росистую траву за границей деревни, напоминая узкую тропку, выложенную небольшими черными камушками, каждый из которых располагался именно в том месте, где босая нога Миуко соприкасалась с землей.

Схватив ее за ногу, Лайдо наклонился, чтобы осмотреть ступню. Миуко чуть было снова не вскрикнула, поскольку ее израненная лодыжка по-прежнему ныла, но сдержалась, увидев на своей бледной обнаженной плоти единственное пятно ярко-синего цвета. На мгновение Миуко показалось, что она наступила в священные чернила жрецов, и по привычке принялась извиняться за свою неуклюжесть, но Лайдо остановил ее.

– Шаоха, – прозвучал шепот.

Женщина-смерть.

И она вспомнила.

Демона на дороге. Кожу цвета океанской синевы. Поцелуй.

Мысли Миуко вернулись к тому моменту, когда наступил недобрый час, – к ощущению, как будто ее раскололи пополам, как будто в нее что-то проникло. Было ли это оно?

Метка?

Проклятие?

Лайдо попятился, сжимая в руках молельные четки.

– Демон!

Кто? Она?

Как он узнал? Из-за пятна? Голубой отметины? Но ведь он считался священным цветом, разве нет? Божественным?

Мысли разбегались, кувыркаясь в голове подобно гальке в реке. Ее второй, наименее предпочтительный из всех мрачных жрецов оказался прав. Миуко действительно нужно было вздремнуть. Всего лишь немного поспать, и тогда она вновь почувствует себя собой…

Лайдо попятился от нее, изобразив пальцами предупреждающий знак.

– Убирайся! Тебе нельзя здесь находиться!

Разум Миуко наконец-то догнал движения тела. Лайдо кричал на нее. Не только кричал, но и схватил брошенную кем-то метлу. Он неуклюже мчался на нее, как днем ранее она бежала на детей.

– Зло! – проревел он.

Миуко бросилась бежать, и крики Лайдо преследовали ее до передней части храма, где она, проскочив под воротами, споткнулась о нищего, закутанного в конскую попону, возле одной из колонн.

Миуко вскрикнула. Нищий хрюкнул.

Но она не остановилась. Побежала к постоялому двору, перескакивая через шипастую семенную шелуху и гравийные камни, которые едва ли ощущала под ногами из-за своей паники. И хотя Миуко не осмеливалась оглянуться, она знала, что, бросив взгляд за спину, увидит мертвые саженцы и пучки травы, сморщившиеся под ее ногами.

– Ягра!

5 Хороший сон

Когда Миуко примчалась в постоялый двор, вся в слезах и перепачканная грязью, отец не стал задавать ей вопросов. Воркуя на манер голубей и обеспокоенных родителей, он отбросил свою трость и притянул дочь в объятия в палисаднике среди камелий.

– Моя бедная дочь, – пробормотал отец в запутанные волосы Миуко. – Пожалуйста, прости меня. Я бы и сам отправился тебя искать, но доро… а затем еще… – Он замешкался, словно не знал, как продолжить.

Будучи в этот момент в весьма рассеянном состоянии, Миуко ничего не заметила. Если бы доро ягра, который, судя по всему, представился ее отцу и остальным жителям деревни просто как доро, остановился бы в трактире, отец не посмел бы его прогнать. В конце концов, Рохиро был человеком из служилого сословия, и его призвание было служить. Отказать такому гостю, как Омайзи Рухай, оказалось бы не проще, чем летать по ветру подобно облачному духу.

То, что отец просил других разыскать ее, что он находился в безопасности, что был счастлив видеть ее – этого было более чем достаточно для Миуко.

– Вы – мой единственный отец, – произнесла она. – Все уже давно прощено.

Нежно улыбнувшись, он выпустил дочь из объятий.

– Ну и ночка у тебя, должно быть, выдалась! Что стряслось, моя милая?

Миуко приоткрыла рот, чтобы ответить на вопрос, но, к своему удивлению, обнаружила, что впервые в жизни ей нечего сказать. Пережив за прошедшие двенадцать часов столкновения с демонами, детьми и одним мрачным жрецом, у Миуко не осталось ни сил на объяснения, ни малейшего понятия, с чего начать рассказ.

– Простите, что заставила вас волноваться, отец, – прошептала Миуко.

– Мы оба взволнованы после минувшей ночи, кажется. Мы можем обменяться историями, когда ты отдохнешь. – И подобрав трость, Рохиро жестом указал ей на задний двор трактира, где располагались кедровые ванны. – Позволь мне нагреть тебе ванну. Ты ела? Пока будешь мыться, я могу приготовить что-нибудь. Как насчет…

Несмотря на изнеможение, Миуко осторожно ступала на цыпочках по мху на тропе, что делало ее неровную походку еще более неуклюжей.

Отец приостановился.

– Ты ранена?

– Не совсем, – честно призналась Миуко, потому что отек, кажется, спадал, а боль поутихла.

Рохиро усмехнулся и протянул ей руку.

– Какая из нас прекрасная пара! Си пайша, си чирей [12].

Как отец и дочь.

Он помог Миуко подняться на портик ванны, под которой развел огонь, и начал рассказывать о доро и разводившем шелкопряда фермере, которые после рассвета вместе отбыли в столицу.

Миуко слушала отца вполуха, уставившись на свои грязные башмаки. Ягра, так Лайдо прозвал ее. Шаоха.

Миуко не была демоном, в этом она не сомневалась. Будь она демоном, чувствовала бы себя как-то иначе, как при болях в животе или во время скачки на лошади. Однако с тех пор как она проснулась на берегу реки этим утром, Миуко изменений в себе не ощущала: она по-прежнему была слишком громкой, излишне нетерпеливой, словно ей нигде не находилось места, кроме отцовского трактира.

Но голубое пятно…

Возможно, оно и не являлось меткой демона, а всего лишь божественным знаком. Ведь индиго, в конце концов, был цветом Амьюнаса [13], Декабрьского Бога и первого из всех Лунных Богов, возникшего из первозданных вод, благодаря которым было создано все сущее и к которым все, в конечном итоге, возвратилось. Цвет жизни и смерти, цвет божественности и загадочности. Может, существо на дороге было вовсе не демоном, а посланником, отправленным Амьюнаса с какой-то целью, непостижимой для немощного человеческого разума Миуко.

Послышался плеск воды, наполняющей ванну, а затем раздалось негромкое клацанье деревянных сандалий, которые поставили на каменные плиты.

Но Лайдо знал, кем она была – шаоха – и не сомневался в ее демонической сущности. Более того, она даже не могла отрицать ту злобу, исходящую от существа на Старой Дороге, тот зловещий холод.

Если ее действительно настигло проклятие, она должна была немедленно от него избавиться. Достаточно прошептать несколько заклинаний, поджечь травы, возможно, вымочить их, словно грязную тряпку, в благословенной воде, и тогда она освободится от демона. Вновь станет Миуко, дочерью Отори, девушкой, на долю которой не выпало приключений.

Как ни странно, но эта мысль не принесла облегчения.

– Залезай, когда вода достаточно нагреется. Поговорим после. Я должен многое тебе рассказать, – сказал отец и поцеловал ее после в макушку. Он скривился, вытирая рот. – Тьфу. Грязнуля.

– Ха! – с присущей ей наглостью выкрикнула Миуко вслед отцу, пока он, прихрамывая, направлялся в сторону кухни. – Теперь я хоть смогу отпугивать поклонников, даже не открывая рта!

Отец, отмахнувшись от нее, пробормотал что-то невнятное, но она его не расслышала.

Оставшись в одиночестве, Миуко села на пол и скрестила ноги, чтобы получше рассмотреть ступню. Проклятие все еще находилось там, среди грязи и ссадин. Теперь, когда у нее появилось время на изучения метки, Миуко обнаружила, что она напоминала поцелуй.

Зевнув, она опустилась на истертые половицы и принялась ждать, пока нагреется вода. Она расскажет отцу о проклятии сразу же, как только вымоется и переоденется. Это не займет много времени, и не случится ничего плохого, если она сохранит эту тайну еще на полчаса.

Миуко не помнила, как закрылись ее глаза, и не успела она опомниться, как сон настиг ее столь же стремительно, как и доро на своем скакуне. Сон, однако, не принес ей покоя: в голове кишели образы жрецов, факелы, песнопения, маслянистое пятно паники и что-то еще, чему она не могла дать определения, но ощущала под веками и под кожей, – нечто холодное и убийственное.

Миуко присела, почувствовав в воздухе запах дыма, слишком плотного и зловонного, чтобы исходить от маленького пламени под ванной.

Горело нечто другое, нечто большое, нечто, что находилось поблизости.

6 Покидая деревню Нихаой

Постоялый двор был в огне. Черный дым струился из передней части здания, заволакивая все пространство, а пламя проедало дыры в ширмах из рисовой бумаги.

Миуко, сунув ноги в запасные сандалии, выскочила из ванны и с удивлением обнаружила, что ее лодыжка больше не причиняет неудобств. Побочный эффект проклятия? Однако мысль надолго не задержалась в ее голове, потому что, пока она неслась по внутреннему двору, сквозь пламя доносились крики.

Кричал ее отец. Умолял кого-то потушить огонь. Ради всего святого, это был его дом! Он достался Рохиро от отца, а отцу Рохиро, в свою очередь, от его отца.

– Отдай нам ягру, Отори-джай!

Миуко узнала этот глубокий голос.

Лайдо. Должно быть, он и остальные жрецы пришли за ней.

– Ты сумасшедший! – сказал им отец Миуко. – Может, здесь и водятся демоны, но моя дочь не из их числа!

Девушка видела отца сквозь обугленные ширмы. Он стоял у входной двери, где языки пла- мени жадно облизывали балки. Одна из кукол-духов матери свалилась со стропил, разинув рот в безмолвном ужасе, когда ее тело поглотил огонь.

– Отец! – Миуко попыталась сделать шаг, но ее оттолкнула назад внезапная волна жара.

Отец повернулся.

– Миуко, беги отсюда!

Она всегда старалась – с переменным успехом – быть хорошей и послушной дочерью, но в данном конкретном случае она не думала, что отец станет возражать против небольшого неповиновения.

Он был ее отцом.

Единственной семьей, которая у нее осталась.

Теперь он переходил из одной комнаты в другую, хромая и останавливаясь, когда на пути возникали новые вспышки пламени. В палисаднике жрецы распевали молитвы.

Миуко огляделась. В углу двора стояло корыто, предназначенное для конюшен, а также несколько попон, которые должны были храниться до осени. Мельком у Миуко проскочила мысль, почему они лежат не на своих местах, но она не располагала временем на дальнейшие раздумья. Она схватила одеяло. Окунула его в воду. Мчалась обрат- но к главному зданию, чтобы справиться с пламенем.

Но не успела она ворваться в здание, как стропила перед ней рухнули. Взревел огонь. Ее отбросило назад во двор, и она жестко приземлилась на камни.

Ничуть не растерявшись, Миуко вновь вскочила на ноги и помчалась вдоль веранды, пытаясь отыскать в языках пламени своего отца. Он стоял на участке земли – в том месте, где когда-то находилась их кухня, – укрытый за грудой обломков, что некогда были стеной. Густые волосы отца были опалены, что вызвало у Миуко сочувствие, шея и плечо обгорели, но он был жив.

– Отец! – закричала она.

Он обернулся, услышав ее голос. Сквозь дым она заметила, как расширились от удивления его глаза. Заметила, как лицо, выражающее надежду, исказилось от ужаса. В глазах вспыхнуло отвращение.

– Нет. – Отец снова что-то пробормотал, но Миуко распознала слова, слетавшие с его губ. – Нет, нет. Ты не моя дочь! Убирайся прочь!

Миуко остановилась. У нее защипало в глазах. Сама того не осознавая, она коснулась своих щек, испугавшись на мгновение, что они стали синими, как морские воды.

Но ее руки по-прежнему имели тот же оттенок каштанового крема, а вот ногти нуждались в подравнивании.

Что же изменилось с момента их прошлой встречи?

Сон? Квартет мелодраматичных жрецов? Угроза разорения, нависшая над наследием отца? Как все это могло настроить Отори Рохиро против собственной дочери?

Его единственной дочери?

– Шаоха, – вскричал он. – Что ты с ней сделала?

Опять это слово. Женщина-смерть.

– Отец, это же я…

Миуко рванулась вперед, но прежде, чем ей удалось добраться до обвалившейся кухонной стены, жрецы ворвались в здание с боковой стороны. Двое несли знамена, исписанные магическими чернилами. Другие держали бамбуковые трости.

Увидев ее, они закричали и бросились на нее, скандируя молитвы.

Миуко не могла пошевелиться. Это происходило не на самом деле. Жрецы, их заклинания, дым, вьющийся по небу, словно многопалые руки какого-то развращенного бога, – все это было всего-навсего сном. Миуко по-прежнему лежала на полу в ванной. Могла проснуться в любую секунду. Вода к тому времени уже согрелась бы, а ее отец на кухне лепил бы своими крепкими руками рисовые шарики…

– Прочь отсюда!

Отец находился на кухне, но не хлопотал по хозяйству, а изрыгал проклятья из-за руин. Несмотря на травму, голос его был подобен лавине, такой громкий, что наверняка распугал всех собак и кошек, чувствительного озомачу [14] – духа сна – на расстоянии многих миль.

Ошеломленная, Миуко осознала, что отец все это время бормотал не потому, что не понимал, как регулировать громкость своего голоса. Он бормотал, потому что иначе тоже был бы необычайно громким.

«Си пайша, си чирей».

– Прочь! – прогремел голос отца. – Тебе здесь не рады!

Миуко ничего не могла с собой поделать. Она вновь превращалась в хорошую послушную дочь, ту, которая выполнила бы любую просьбу отца.

И она побежала.

Уже не мрачные, а воспламененные духовным рвением жрецы преследовали девушку до окраины деревни, но и там она не остановила свой бег. Она проносилась мимо заброшенных рынков, запущенных полей, обвалившегося курятника, который уже практически провалился под землю.

Миуко оглянулась только один раз.

На окраине деревни трое жрецов водружали на бамбуковые столбы знамена, свежие чернила оттенка индиго поблескивали в лучах утреннего солнца. Позади них утихал в трактире огонь, отступая от здания, словно прилив, оставляющий после себя на берегу обломки. Рядом с развалинами стоял ее отец со жрецом, столь высоким, что его можно было принять только за Лайдо, который, казалось, утешал Рохиро.

Ее отец был жив, но эта мысль не принесла Миуко утешения. Он был жив, но считал свою дочь демоном.

И он больше не хотел знать ее.

7 Сомнительные типы

Миуко должна была находиться на полпути к Удайве, когда рухнула посреди Коцкисиу-мару – Леса Каменного Хребта – и погрузилась в тяжкий, душераздирающий сон, от которого она очнулась спустя долгие часы, уже после наступления ночи. В темноте скрипели деревья. Бледные грибы прорастали из трухлявых бревен, наполовину развалившихся во мраке. В небе на фоне светящихся звезд промелькнула тень, вероятно, летучая мышь или ночная птица с бесшумными крыльями.

Коцкисиу-мару был назван так из-за протяженности наскальных выступов, которые извивались в сердцевине леса, словно шипы какого-то древнего чудовища, давным-давно поверженного и обратившегося в камень. Именно здесь Миуко встала с земли и присела на один из поваленных камней, чтобы поразмышлять над своим нынешним положением.

Во-первых, она была голодная. Во-вторых, слишком много времени за последние сутки она провела в бегах. Миуко казалось, что никогда прежде ей не доводилось так много бегать, а теперь каждая мышца ног и всего тела ныла, не говоря уже о напряжении мышц рук, о которых она даже не подозревала. Как непростительно, что девочек не поощряли больше заниматься спортом. Иначе откуда они возьмут силы для бегства, когда жрецы, которых они знали на протяжении всей жизни, и отцы, от которых зависели, внезапно изгоняли их из единственного дома, какой они когда-либо знали?

Миуко следовало бы подумать о своих перспективах выживания. Поиск питьевой воды стал бы хорошим началом. Однако вместо этого она осталась сидеть на месте, с раздражением выдирая шипы из своего одеяния и распутывая пальцами колтуны в волосах.

Она практически расчесала волосы, когда из тени раздался голос:

– Здравствуй, голубушка.

С криком Миуко подскочила, схватив, за неимением оружия, особенно густую прядь волос.

Четыре фигуры появились из-за деревьев: человеческие (а если быть точной, мужские), но с безжалостными демоническими лицами. У одного из них были клыки, как у кабана. У второго – третий глаз посередине лба, желтый, как у змеи. Голова третьего была увенчана рогами и прямыми черными волосами, которые колыхнулись, когда он наклонился вперед, изучая Миуко так, словно она была молодым цветком, с которого через пару секунд сорвут лепестки.

Лицо последнего было кроваво-красным, а своим длинным заостренным носом он напоминал гоблина.

– Что такая красивая пташка, как ты, делает в нашем гнездышке? – Пока он говорил, его губы оставались неподвижными, будто бы слова доносились сквозь сомкнутые зубы. Но она вздрогнула, с ужасом осознав, что это были не настоящие зубы. Когда он выскользнул из тени, Миуко заметила ремни, затянутые у него на затылке.

Эта четверка оказалась вовсе не демонами, а людьми в масках.

Что, вполне вероятно, делало их куда опаснее.

– Я не пташка, – произнесла Миуко, медленно отступая к деревьям.

Трое мужчин наблюдали за ней, неподвижные, словно статуи, но человек с короной из рогов скользнул за спину Миуко, преграждая путь к бегству. Он нависал над ней, подойдя так близко, что она чувствовала его запах – жгучий и пропитанный плесенью. Миуко не смогла сдержаться и поежилась, когда он склонился ближе. Пусть она знала, что под рогатой маской скрывалось лицо, но темнота в прорезях для глаз не выдавала никакого намека на человечность.

– Извините, – сказала Миуко. – Я шла своей дорогой.

Человек в красной маске позади нее невесело ухмыльнулся.

– Правда, голубушка? – Он придвинулся к ней, пока остальные стояли на месте, как будто только один из них мог двигаться. – А мне кажется, ты готова к тому, чтобы тебя ощипали.

Миуко попробовала сбежать, но мужчина в рогатой маске схватил ее за руку, смеясь при виде ее попыток сопротивляться. Она попыталась пнуть его. Сандалии слетели с ног. Тогда она рискнула закричать.

Ее голос эхом разнесся по лесу. На деревьях зашелестели листья.

Мужчины остановились.

– Какой прелестный у тебя ротик, – сказал мужчина в красной маске. – Интересно, на что еще он годится.

Вздрогнув, Миуко почувствовала, как что-то коснулось спины, как чьи-то пальцы запутались в волосах, а затем…

Над головой прогремел взрыв. В небе вспыхнул свет, окрасив каждую ветку в кронах деревьев белым цветом. С ворчанием мужчины прикрыли глаза. Тот, что имел рога, выпустил из своей хватки Миуко, которая, мгновенно ослепнув от света, зарылась пальцами в мульчу в поисках палки, камня, чего угодно, чем можно было бы защититься.

Именно по этой причине она сначала не заметила прорвавшуюся сквозь деревья гигантскую рептилию с четырьмя лапами и покрытую черными перьями, с горящими золотистыми глазами. Молния потрескивала в ее когтистых лапах. Вдоль ее спины тянулись громадные шипы, рассекающие облака.

– СМЕРТНЫЕ! – провозгласило существо голосом, способным расколоть горные вершины. – КАК ВЫ ПОСМЕЛИ ЗАРАЗИТЬ МОЙ ЛЕС СВОЕЙ БЕСПОЩАДНОСТЬЮ? ЗА ДЕРЗОСТЬ ВАШУ ВЫ БУДЕТЕ НАКАЗАНЫ! ОСТАВАЙТЕСЬ НА МЕСТЕ И ПРИМИТЕ СВОЙ ВСЕЛЕНСКИЙ ПРИГОВОР!

Однако, как многие другие люди, особенно беспринципные, они не собирались сталкиваться с последствиями своих поступков и не стали задерживаться, чтобы узнать, какое наказание их ожидает.

Они побежали, визжа, как поросята.

Собрав свои сандалии, Миуко тоже побежала в противоположном направлении.

Продираясь сквозь заросли кустарников, она услышала, как великан зовет ее, его сокрушительный голос превратился в обычный хрип:

– Нет, подожди! Извини! Я не хотел напугать тебя! Пожалуйста, вернись!

Миуко не вернулась.

Она, напротив, помчалась так резво и быстро, что не заметила, как натолкнулась на кого-то. Миуко врезалась лицом в чью-то грудь и свалилась на землю, как отброшенный комок глины.

Раздался тихий низкий смех, и человек протянул ей руку, чтобы помочь подняться.

– Я бы сказал, что судьба свела нас вместе, но, честно говоря, я надеялся найти тебя снова.

Ошарашенная, Миуко взяла его за руку. Она была крепкой на вид, с ухоженными ногтями и безупречной кожей – не такую руку она ожидала увидеть посреди Коцкисиу-мару. Рука, на которую был обращен ее взгляд, была облачена в тончайший, искусно расшитый золотом шелк, на создание которого у портного, должно быть, ушли несколько месяцев жизни.

Миуко отпрянула, снова упав на землю с неприятным хлюпаньем. С нового ракурса, среди опавших листьев, девушка заметила, что и обувь мужчины тоже была не менее высочайшего качества.

Волна жара охватила ее, и она с ужасом перевела взгляд наверх, на благородный облик Омайзи Рухая.

Он и был доро ягра.

8 Две стороны одной медали

Миуко металась по опавшим листьям, пока демонический принц наблюдал за ней, как кошка приглядывает за раненым кроликом, слабо брыкающимся на полу сарая. Он наблюдал за Миуко, пока она не наткнулась спиной на поваленное бревно и не замерла, после чего он шагнул вперед и остановился. Лицо по-прежнему светилось изнутри, когда он изучал девушку своим взглядом, один его глаз потускнел и превратился в пепел.

– Как вы нашли меня? – выдохнула Миуко.

Принц-демон склонил голову набок, как будто не понял вопроса.

– Я почуял тебя, хоть и слабовато, как аромат, доносящийся из дальней комнаты. Разве ты не чувствуешь меня?

Миуко покачала головой.

– Ты боишься? – спросил он. Языки пламени мерцали между его зубами. – Говори.

Миуко сглотнула. Она пальцами вцепилась в землю.

– Да.

– Потому что видишь меня? – Он опустил взгляд на свою величественную мантию и на свои красивые руки. – Таким, каков я есть на самом деле?

– Да.

– А кто я?

Она задумалась. У него было тело Омайзи Рухая, наследника йотокай, которому она была обязана жизнью и верностью. Если бы он приказал ей перерезать горло, она обязана была подчиниться.

Но помимо этого он был на – творением Аны, – которое носило тело доро как украшение.

– Доро ягра, – наконец произнесла она.

– Демонический принц? – повторил он, посмеиваясь. У него оказался удивительно приятный для демона смех, благородный и сердечный. Однако за этим смехом Миуко услышала низкий треск: звук пламени, затвердевающей земли, что разрушается под грозным сиянием солнца. – Мне нравится.

– Я рада… – Миуко заколебалась, неуверенная, следует ли ей называть его «мой господин».

Доро склонил голову, словно прислушивался к чему-то, сокрытому от ушей Миуко.

– Серьезно? Рада?

Она промолчала, поскольку была занята молитвами каждому богу и высшим духам, о каких только могла вспомнить.

– Ты видишь меня, – повторил доро ягра.

Оторвавшись от своих молитв, Миуко кивнула.

– Ты единственная, кто видит меня.

Учитывая реакцию деревенских жителей, которые даже не подозревали, что среди них находился демон, Миуко сделала вывод, что простолюдины не видели ягра в теле принца, но ее крайне удивило то, что знать и высокопоставленные жрецы, с которыми доро, должно быть, общался, также ничего не заметили.

– Я нахожу это очаровательным… Я нахожу тебя очаровательной. Как тебя зовут?

Тут Миуко вспомнила, как ее мать однажды говорила, что назвать свое имя духу все равно что связать себя вечными узами рабства. У девушки промелькнула мысль солгать, но она припомнила и то, что некоторые духи презирают ложь и могут истребить земных обманщиков.

– Миуко, – сказала она.

– Миуко. – Доро ягра облизнул губы, как будто пробуя имя на вкус. Явно довольный, он задал следующий вопрос: – Какое у тебя родовое имя, Миуко?

– Отори, – ответила она. – Отори Миуко.

– А, дочь трактирщика. – Его взгляд путешествовал по ней, от спутанных волос и вниз по изодранной одежде к босым ноющим ногам, а затем устремился к тропинке, которую она проложила по грязи, где среди обмякших и почерневших листьев валялось несколько пожухлых папоротников. – Думаю, ты представляешь собой нечто гораздо большее.

Быстро, так быстро, что она едва ли смогла уследить за ним, он сократил расстояние между ними. Он перемещался как синекожий демон с дороги, но не коснулся Миуко, когда опустился на колени, чтобы осмотреть подошвы ее ног.

– Шаоха. – Его горячее дыхание обожгло ее лодыжку.

Слово заставило вздрогнуть. Женщина-смерть. Демон. Так ее называл Лайдо. И отец.

Приподняв колено, Миуко с удивлением поняла, что ярко-синее пятно разрослось. Теперь оно покрывало обе ее ступни, от подушечек пальцев до свода стопы, просачиваясь к пяткам.

Где оно остановится? На лодыжках? Икрах? Бедрах? Прекратится ли это когда-нибудь или, в конце концов, охватит все тело, от кончиков пальцев до макушки?

– Я считал тебя легендой, – сказал доро.

Несмотря на охвативший ее ужас, Миуко едва не рассмеялась.

– Меня?

Все еще склонившийся над ее ногами, он повернул голову под самым неестественным углом.

– Тебя. Женщина-смерть – это разновидность злобного демона, подобных которому мир не видывал уже много веков. – Затем он выпрямился и сморщил нос, словно от Миуко исходил дурной запах. – Только ты не совсем она, верно? Ты еще… человек.

Миуко ухватилась за его слова, что наполнили ее надеждой.

– Правда?

Если она все-таки не была демоном, то смогла бы возвратиться домой. Отец принял бы дочь обратно, расцеловывая в обе щеки и заявляя, как похожа она на мать, а Миуко, чувствуя облегчение от своего возвращения, не стала бы возражать.

– Да. – Доро ягра поднялся. – Пока.

– Подожди. – Пошатываясь и ощущая слабость в коленях, Миуко встала на ноги. – Что ты имеешь в виду? Сколько времени пройдет, прежде чем…

Он улыбнулся. Искры вырвались из обугленной дыры на одной из его щек.

– Недолго, если тебе повезет.

– Но я не хочу быть злобным демоном!

– Почему нет?

– Потому что…

– Полагаю, ты убеждена в том, что должна оставаться незаметной, – сказал он мягко, почти мечтательно. – Думаю, тебя учили, что величие не принадлежит тебе, а желать его – порочно. Думаю, ты загнала себя в рамки, которые от тебя ожидают другие; но они не подходят тебе, никогда не подходили, и всю свою юность ты умирала от желания избавиться от них.

Миуко моргнула. У нее возникло ощущение, будто доро запустил свои пальцы в ее душу, вырвал из сердца какой-то глубоко укоренившийся сорняк, так долго прораставший в ней, что она даже забыла о его существовании, и подавляющий каждый вздох.

– Я прав в том, что вижу? – поинтересовался доро.

– Кто ты? – прошептала Миуко.

– Разве ты не узнаешь меня? Это я, Рухай, самый любимый сын клана Омайзи, – пошутил он и отвесил ей поклон. – К вашим услугам.

– Нет, – глуповато ответила она. Демон наверняка переломил бы ее пополам, словно палочку для еды, но это не помешало ей задать вопрос: – Как тебя зовут на самом деле?

Огонь внутри него всполошился и потускнел.

– Это простой вопрос с куда более сложным ответом. – Он попытался улыбнуться, но улыбка сползла с его губ. – Я… я был… Можешь называть меня Туджиязай[15].

Воздаяние.

Не самое благозвучное имя.

– Зачем ты здесь, Туджиязай-джай? – спросила Миуко.

Теперь он ответил легко, беззаботно пожав плечами, как будто не было в целом мире ничего проще.

– Я хочу тебя.

Миуко опустила взгляд. Сквозь разорванную одежду проглядывали части нижнего белья, участки обнаженного тела: икры, плечи, локти.

Словно почувствовав направление ее мыслей, доро скривил губы в отвращении.

– Не в том смысле. – Затем, как будто эта мысль только что пришла ему в голову, он склонил голову, обдумывая ее вопрос так, как люди обычно раздумывают над выбором между зеленым и белым чаем. – Хотя вполне возможно.

Миуко от этого лучше себя чувствовать не стала.

– Скорее, я предпочел бы тебя съесть. – Туджиязай обнажил ровные белые зубы доро. – Или, может, все эти долгие годы я ощущал себя как одна сторона медали, одиноким и не имеющим пары, и искал свою вторую половину, чтобы стать цельным.

– И ты думаешь, что я твоя вторая половина?

– Возможно. В конце концов, мы оба злобные демоны. – Он снова ухмыльнулся. – Возможно, мы могли бы править миром вместе. Разве не заманчиво? Ты ведь служанка, не так ли? Представь, что, если присоединишься ко мне, тебе больше никого и никогда не придется обслуживать. Ты могла бы стать Шао-кхай [16], более могущественной, чем кто-либо из простых смертных.

Леди Смерть. Титул заставил ее вздрогнуть, хотя (если быть честной) она не ощутила всеобъемлющего ужаса.

– И, – продолжил Туджиязай, – если нам что-то надоест, мы может это просто уничтожить. Ты была создана ради этого, я думаю.

– Нет! – воскликнула Миуко. Она не была демоном. Как и Леди Смерть не была. Не являлась существом, о котором слагали легенды. Миуко – лишь девушка из Нихаоя. Ее жизнь, возможно, была незначительной и временами нелепой, но она принадлежала ей одной: приходящая в упадок деревня, постоялый двор, отец – она не отказалась бы от всего этого ради обещанных власти и важности.

Туджиязай выглядел разочарованным, почти обиженным.

– Уверена?

– Да!

Только тогда до нее дошло, что, если она не присоединится к нему, он вполне может и убить ее, но было уже поздно менять ответ.

На лице доро промелькнула улыбка, мимолетная, словно дым.

– Посмотрим. – Поклонившись напоследок, он развернулся и скрылся в тени, а его голос разлетелся между деревьями: – Прощай, Ишао, до следующей встречи.

Задрожав, Миуко рухнула на колени. Ишао, имя, которым он назвал ее. Маленькая Смерть. Демон – или не совсем демон, – обладающий могуществом, чтобы править Аварой либо сровнять ее с землей.

Это было невозможно. Не могло быть возможным. Она была Отори Миуко. Принадлежала служилому сословию. Если ей повезет, она станет женой и матерью, будет ухаживать за своим стареющим отцом, а если муж отойдет в мир духов раньше нее, станет вдовой на попечении сына. В отличие от своей матери, которая помчалась за новой жизнью за пределами Нихаоя, Миуко давно смирилась с тем, что проведет все свои дни в прозябающей деревне.

Однако она недолго просидела на месте, когда услышала другой голос, зовущий ее из леса:

– Вот ты где!

Миуко нахмурилась, задаваясь вопросом, неужели отныне это будет ее жизнью – одно событие за другим, и ни минуты покоя между ними. Что бы перед ней ни появилось, она планировала избить до полусмерти очередную сущность, и не имело значения, несет ли та добро или зло.

Однако она даже не потрудилась встать, чтобы исполнить задуманное, когда из-за деревьев, неловко уворачиваясь от ветвей и перелезая через бревна, вышел юноша примерно ее возраста, чья правая рука была перетянута синей перевязью.

– Я искал тебя повсюду!

Парень выглядел обескураживающе странно, с утонченными чертами лица, круглыми глазами и тонкими губами, и хотя он говорил с ней так, словно они давно знакомы, Миуко была уверена, что никогда в жизни не видела этого мальчика.

Он резко поклонился, будто бы только что вспомнил о своих манерах или вообще им не обучался.

– Прости, что напугал тебя. Я лишь хотел спугнуть тех отвратительных вакаизусу[17]… – Бранное слово заставило Миуко покраснеть, несмотря на потрясение. – Эй, в чем дело?

Миуко моргнула.

– Мы встречались раньше?

Парнишка засмеялся, его глаза сощурились, а на щеках выступили глубокие складки. Смех звучал, словно песня, быстрая и резкая.

Миуко ждала более или менее терпеливо, пока он закончит.

Он запрыгнул на одно из поваленных бревен и устроился там, излучая сияние.

– Я сорока, которую ты спасла от тех детей-лисов. Меня зовут Гейки.

9 Мальчик-птица

Миуко практически ничего не знала о существах Аны, но слышала достаточно историй на ночь от своей матери, чтобы понимать, что ацкаякина [18] – духи сороки – считались обманщиками, заслуживающими доверия не больше, чем второе лето или южный ветер. Потому, сидя у потрескивающего костра и с постыдным удовольствием поглощая жареные орехи, она слушала Гейки и впитывала каждое сказанное слово, с кей-ни-ико-ша, то есть со всей тяжестью камешка в воде.

Что означало «весьма легко».

Парнишка летел домой с золотым медальоном, который отыскал среди развалившихся соломенных циновок в павильоне мэра Нихаоя, когда заметил, как что-то сверкнуло сквозь стропила сарая. Нуждаясь в отдыхе, поскольку медальон оказался очень тяжелым, он остановился, чтобы вытащить новую вещицу, когда…

– Но у тебя уже был медальон, – прервала его Миуко.

– И что?

– Зачем тебе что-то еще, если ты даже не мог унести то, что у тебя имелось?

– Потому что оно блестело, – ответил он с уверенностью заботливого взрослого, пытающегося растолковать ребенку сложные мысли.

Естественно, логика духа была совершенно непонятна для Миуко.

Как бы то ни было, Гейки продолжил свой рассказ. Он только что решил остановиться, чтобы высвободить какую-то вещицу, когда на него набросились три молодых лисьих духа, что изловили его за крыло и швыряли, вцепившись зубами, во все стороны, пока тот не вырвался. Когда он убегал, они погнались за ним по дороге и, кувыркнувшись через себя в воздухе, приняли облик человека.

– И тут появилась ты, о грозная обладательница зонтиков, – подмигнув, закончил Гейки.

После того как Миуко прогнала лисьих духов, он, прихрамывая, стал возвращаться к своей стае, но прежде чем успел добраться до гнезда в Коцкисиу-мару, услышал ее крик. И пусть он никогда не отличался умением драться, но он, по его собственным словам, был «мастером иллюзии», потому и создал наскоро мираж, чтобы отпугнуть их, а теперь… ну… он здесь.

Миуко покосилась на него сквозь сизый дым, пытаясь решить, правду ли он говорит или нет. С одной стороны, у Гейки было доброе выражение лица. С другой – оно казалось именно таким, какое использовал бы плут, чтобы обезоружить ее.

Однако существовал простой способ выяснить правду.

– Если ты птица с дороги, – начала Миуко, – покажись мне.

Гейки проговорил с набитым ртом:

– Не могу.

– Почему? – Миуко нахмурилась, отчасти из-за его нежелания, а отчасти при виде почти пережеванных орехов, которые заприметила у него на языке.

– Я не могу сделать это, пока ты смотришь.

– То есть ты нервничаешь?

– Я имею в виду, что не могу! Духи способны менять облик, только когда никто не наблюдает! Разве ты не знала? Перевоплощения, иллюзии, все это срабатывает только тогда, когда других глаз нет поблизости. И к тому же, – добавил он чопорно, – я не хочу.

На мгновение Миуко уставилась на него, разинув рот. Дети-лисы, проклятые поцелуи, изгнавший дочь из трактира отец, постоялый двор, сгоревший дотла, мужчины в демонских личинах, демон в шкуре принца, а теперь еще и парнишка, провозглашавший себя птицей, – этого было слишком много. Даже чересчур.

Миуко расхохоталась.

Встревоженный Гейки отпрыгнул от костра.

– Эй! Что случилось?

Он помахал перед ней здоровой рукой, как будто она грохнулась в обморок, чего, конечно, не случилось.

– Ты так радуешься или обезумела? Счастливо-безумная? Прекрати!

Миуко вытерла глаза разорванным рукавом.

– Что мне делать, Гейки?

– С чем?

История срывалась с уст, словно поток, несущийся вниз по оврагу и разбивающийся о камни по обе стороны от него: жрецы, шаоха, отец, демонический принц…

– Ты встретила Туджиязая? – перебил Гейки. – Я считал его легендой!

…И метка оттенка индиго, отдающая чернотой в свете костра.

На мгновение он с любопытством уставился на ее ноги.

– Проклятье шаоха, да? Никогда не слышал ни о чем подобном. Что случится, если я коснусь его?

– Не трогай!

– Я не буду! Просто мне интересно, что случится, если я сделаю это?

Миуко не хотелось показывать, поэтому на словах объяснила парню, как увядала трава под ногами, как чернел мох, словно вся зеленая жизнь, некогда бурлившая в нем, оказалась выкачана.

– А что произойдет, если ты прикоснешься? – спросил парнишка.

Это не приходило ей в голову. Матери, как предположила Миуко, подобное обязательно пришло бы на ум, однако знание не принесло ей утешения.

Протянув руку, Миуко коснулась края метки кончиком указательного пальца.

Ничего не произошло.

Гейки снова сел и пожал плечами.

– В любом случае, лучше надеть носок.

Легкий смешок сорвался с ее губ.

– Будь у меня носок, я бы так и поступила.

– Тогда мы должны достать тебе один. Лучше два!

Миуко сглотнула.

– Мы?

– А почему бы нет? Моя жизнь за пару носков? Как по мне, так вполне честная сделка. – Он усмехнулся, а его черные глаза сверкнули.

Миуко подумала о том, что ей следовало бы поторговаться. По всеобщему убеждению, насу были хитрыми дельцами, и существовало бесчисленное множество историй, в которых один туманный оборот речи мог обернуться для несчастных смертных приговором, который обрекал их на десятилетия злоключений или жизни в рабстве в отдаленных резиденциях, где они всегда оставались молодыми, в то время как их семьи в Аде старели и умирали без них.

В ответ на молчание Миуко Гейки хихикнул.

Она залилась краской. Затем нахмурилась.

– Слушай, я не знаю, чего ты от меня хочешь…

– Ничего! Знаю, что мы знакомы не так давно, но…

– Вообще-то, – снова вмешалась Миуко, – мы совсем не знаем друг друга.

Он усмехнулся.

– Справедливо. Но мне кажется, что раз уж судьба свела нас вместе – тебя, нуждающуюся в помощи, и меня, весьма услужливую птицу, – то кто я такой, чтобы стоять на пути судьбы?

– Судьбы?

– Разве ты этого не чувствуешь?

– Ни капельки.

– Что ж, а вот я чувствую. У меня хорошее предчувствие на твой счет, Миуко, будь ты проклята или нет. Не каждый день встречаешь человека, который готов сражаться с кучкой духов за тебя, особенно когда он, очевидно, понятия не имеет, как нужно бороться…

– Спасибо.

– Не за что. И потом, каким бы другом я был, если бы позволил тебе уйти и попытаться разобраться во всей этой истории с проклятием в одиночку?

Миуко нахмурилась.

– Мы не друзья.

– Эй! – Гейки схватился за грудь. – Ты ранила меня!

– Мы только что познакомились.

– И что? Я, бывало, заводил друзей куда быстрее.

– Может, и так, но… – Миуко замялась.

У нее никогда не было друзей. В заброшенной деревне Нихаой водилось не так уж много детей, а среди тех, что жили в деревне, никто не мог долго ее терпеть. Девчонки считали ее слишком авантюрной, для мальчишек она была слишком самоуверенной, вечно не вписывающейся и неуместной.

Воспользовавшись тишиной, Гейки продолжал:

– Вот что я тебе скажу. Как насчет того, чтобы отправиться в Удайву? У них там есть библиотека, Кейвовейча-каэдо [19], а люди любят библиотеки, верно? Может, там тебе подскажут, как избавиться от проклятья.

Миуко никогда не посещала библиотеки. Конечно, она владела грамотой, как и требовалось от всех представителей служилого сословия, но в Аваре женщинам не позволялось посещать учебные заведения, ибо, согласно мудрейшим политикам Омайзи, женщины не разбирались в истории, политике, религиозных доктринах, литературе или науке, а потому было бы довольно жестоко открыть им доступ к знаниям.

Однако теперь Кейвовейча сияла в ее мыслях. Конечно, ей придется проникнуть внутрь тайком, но если бы она смогла отыскать какой-нибудь свиток или обучающее пособие, в котором бы говорилось, как снять проклятие, то тогда проступок стоил бы того. Она всегда могла попросить прощения, вернувшись домой.

– Гейки… – Она позволила себе улыбнуться. – Это гениально.

Он раздулся от гордости.

– Я очень умная птица.

– И скромная к тому же.

– О, да, я скромнее кого бы то ни было.

Миуко засмеялась, на этот раз искренним смехом, так звонко отскакивающим от деревьев, что сова, устроившаяся на корявом суку, резко отхаркнула кость и бесшумно упорхнула в темноту. Миуко знала, что девушке не подобает смеяться, когда она не только проклята, но и изгнана из отчего дома, и возможно, впервые в жизни оказалась в компании человека, который, казалось, ни на йоту не заботился о том, что являлось правильным. Парнишка принял ее, она даже нравилась ему такой, какая она есть: человек или демон, чиста или проклята, груба или вежлива.

– Гейки, – произнесла Миуко, – у меня тоже хорошее предчувствие на твой счет.

10 О важности традиций

Следующим утром Миуко и Гейки вышли на окраину города, миновали храмовый квартал, где жрецы читали утренние молитвы, а затем направились к оживленным улицам торгового квартала. Они пробирались через лавки и рыночные прилавки, избегая фермерских тележек и разложенных на покрывалах товаров: фарфоровых ваз, латунных урн, мешков с сушеными бобами, огромных кистей для каллиграфии из конского волоса.

Заглянув в лавку с одеждой, Гейки обменял золотой медальон на простой комплект пеньковых халатов и пару белых носков и добавил немного монет на еду и всякую мелочовку. Пока Миуко переодевалась в переулке под присмотром полосатого кота со шрамами, лениво развалившегося на соседней крыше, ацкаякина стоял на страже у входа.

Когда Миуко вышла, связывая старую одежду в узел, Гейки окинул ее критическим взглядом.

– Ты выглядишь прилично.

– Ох. – Залившись краской, она опустила глаза в землю, будучи непривыкшей к комплиментам. – Эм… спасибо.

– Не в хорошем смысле, – добавил парень. – Ты голодна?

Видимо, не обратив внимания на то, как Миуко смотрит на него, Гейки поманил девушку к продуктовому прилавку, где каждому купил по рыбному шашлыку и с напускным размахом вручил один из них Миуко.

– Ты можешь это есть? – спросила она, откусывая кусочек с костью.

– Ты о чем?

– Я думала, сороки едят насекомых.

– В обличье птицы я питаюсь присущей птицам пищей. А когда становлюсь человеком, я ем человеческую еду. – Он пожал плечами. – Это не так уж сложно.

Вдоволь насытившись, Миуко без лишних возражений приняла следующее угощение – толстый ломтик арбуза.

Они петляли вверх по городским улицам, пока не подошли к району Великих Домов, состоящему из знатных семей, наиболее приближенных к йотокай, чьи поместья были окружены стенами и прикрыты мрачной тенью замка. У Миуко, которая никогда не мечтала о том, чтобы забраться так высоко, перехватило дыхание при виде этого зрелища. Удайва предстала перед ней подобно праздничному пиршеству: расписные ворота, поблескивающие крыши, лодки, покачивающиеся в бухте на севере.

Гейки, однако, казался невозмутимым и, на мгновение подставив голову ветру, позволил тому ласкать щеки и запускать невидимые пальцы в его и без того взъерошенные волосы, после чего потянул Миуко дальше.

Кейвовейча-каэдо представлял собой обширную территорию из архивов и садов, испещренную ухоженными гравийными дорожками. В центре возвышалась массивная пятиэтажная пагода, крышу которой украшала привезенная с запада глазурованная черепица.

Пока Миуко стояла там, сраженная наповал этим великолепием, Гейки подтолкнул ее здоровым локтем.

– Ну?

– Что ну?

– Мы заходим или как?

Миуко растерянно посмотрела на него.

– Разве у тебя нет плана?

– Есть. Двери. – Он жестом указал на вход в пагоду, где рядом с широкими двойными дверями в ливреях оттенка черного дерева с вкраплениями охры стояли двое стражников, неподвижные, словно куклы, и такие же деревянные.

Миуко застонала. Конечно же, ацкаякина не знал, что женщинам воспрещалось входить в библиотеку.

– Что? – требовательно спросил Гейки.

– Девушкам не разрешается входить в Кейвовейчу.

– Что?! – Он отпрянул, как будто она ударила его. – Почему?

– Я не знаю, – сердито ответила Миуко. – Традиция.

Гейки издал рвотный позыв.

– Вы, люди, и ваши традиции.

В глубине души Миуко была согласна с ним, но не собиралась позволять ему испытывать истинное удовольствие от понимания этого. Раздраженно хмыкнув, она отвернулась, чтобы изучить вход в библиотеку, размышляя, сможет ли она проскочить внутрь, когда охранники начнут сменять друг друга, но Гейки схватил ее за руку и потащил за собой, выдернув Миуко из собственных мыслей.

– Гейки, что…

В тени пагоды он улыбнулся.

– Итак, мы не можем использовать двери! Есть и другие способы войти и выйти, не так ли?

– Как чт…

Но Гейки уже шагал дальше, осматривая внешний фасад библиотеки опытным взглядом вора. Догадываясь, что ей не понравятся новые «способы», Миуко поплелась за ним.

Ее опасения, как оказалось, были небеспочвенны, потому что вскоре Гейки остановился и указал на приоткрытое на первом этаже окно. Присев под ним на корточки, он похлопал себя по бедру.

– Залезай!

– Гейки! – прошептала Миуко, встревожившись и возмутившись одновременно. Кто-нибудь поймает их! Он собирался прикоснуться к ней!

– Что? Поторопись!

С другой стороны, Миуко уже нарушила несколько обычаев, разгуливая с юношей, который не был ни кровным родственником, ни мужем. Если небольшой толчок – это все, что стояло между ней и поиском способа снятия проклятия шаоха, она не видела веских причин не нарушать и эту традицию.

Миуко оперлась о ногу Гейки и неуверенно вскарабкалась ему на плечи, уверенная в том, что свалит их обоих на землю. Но прежде чем эмоции возобладали над ней, Гейки встал и подбросил ее на оконный выступ, за который она зацепилась, ударившись сандалиями о стену здания.

– Тс-с-с! – Парень схватил ногу и втолкнул Миуко через окно в библиотеку, где она, кряхтя, развалилась среди пыльных полок.

Гейки последовал за ней, приземлившись на пол с поразительной грацией.

Миуко моргнула.

– Как ты…

Поправив перевязь на руке, он пристально посмотрел на нее, как будто ей не стоило задавать этот вопрос.

– Я птица.

Когда глаза привыкли к полумраку, Миуко сбросила сандалии и осмотрела библиотеку.

Лучи солнечного света просачивались сквозь облака и отражались на ширмах из рисовой бумаги, освещая высокие кедровые полки в ромбовидных нишах, где хранились тысячи свитков, надежно упрятанные в бамбуковые футляры или перевязанные шелковыми шнурами. С момента основания кланом Омайзи Кейвовейча простоял сотни лет, будучи святыней для искателей знаний всех мастей – при условии, что они являлись мужчинами, – и Миуко почти почувствовала разницу в воздухе. Здесь он казался тяжелым, а тишина стояла такая густая, что ее можно было разрезать как кусок бобового творога.

Ее взгляд метнулся к ученым, склонившимся над столами для чтения.

– Куда идти? – шепнула она Гейки.

– Откуда мне знать? – прощебетал он за ее спиной.

Миуко с ужасом в глазах оглянулась на него.

– Разве ты не бывал здесь раньше?

– Зачем? Я не умею читать.

Дальнейший спор был прерван жрецом; он, словно жонглер в цирковом представлении, ковылял мимо них, раскачивая множеством свитков, которые, казалось, оживали в его руках – подпрыгивали и разматывались, перекидывались через его плечи, словно целовали подол его одеяния. Миуко напряглась. И пусть Миуко даже не осмеливалась пошевелиться, она никогда не ощущала себя настолько громкой: каждый вдох был подобен завываниям ветра, каждое движение тела вызывало колебания земли.

Когда жрец исчез, Миуко на цыпочках прокралась вперед в одних носках.

– Тогда, полагаю, следуй за мной.

Шикнув друг на друга, они с Гейки пробирались между стеллажами, уклоняясь от ученых, которые порхали по библиотеке словно призраки, пока Миуко не обнаружила висящие в конце каждого ряда таблички, описывающие содержимое полок. На втором этаже они прошмыгнули мимо астрологии, космогонии и речной геоморфологии, а затем поднялись по скрипучей лестнице, которая привела их к разделам кристаллографии, философии ста сорока четырех мудрецов и математики, после чего они на мгновение замешкались где-то между работами о тесселяции и путешествиях во времени, но в конце концов добрались до третьего этажа, который был полностью посвящен изучению духов.

Парень выглядел оскорбленным.

– И это все, что у нас есть?

Из ближайшего алькова Миуко достала свиток из защитных бамбуковых футляров. На его пятнистой поверхности виднелась старомодная каллиграфия, едва разборчивая и усеянная незнакомыми словами и прорехами, оставленными какой-то пронырливой бумажной вошью.

– Ты что, шутишь? – поинтересовалась Миуко. – На прочтение этого могут уйти годы…

– Годы? – Гейки драматично схватился за полки. – Но что мы будем есть?

Миуко, прищурившись, взглянула на свиток, надеясь, что благодаря неведомому вмешательству судьбы он окажется тем самым, который подскажет ей, как снять проклятие шаоха.

Но это было не так. По крайней мере, из того, что она смогла разобрать. Вздохнув, Миуко подняла взгляд, намереваясь попросить Гейки начать доставать следующие свитки, но, к своему удивлению, обнаружила его широкую улыбку.

– У меня есть идея, – поделился он.

– О? – Она вскинула брови. – Надеюсь, она окажется такой же обдуманной, что и предыдущая.

Либо Гейки не уловил ее сарказма, либо его это не волновало, потому что он наклонился к ней, пока они не оказались зажатыми нос к носу между полками, и заговорил заговорщицким шепотом:

– Ты когда-нибудь задумывалась, каково это – быть мужчиной?

11 Пугающая перспектива

Правда заключалась в том, что Миуко много раз представляла себе, каково это – иметь права и свободы, как у мужчины. Будь она мужчиной, Миуко могла бы путешествовать без сопровождения родственника мужского пола. Могла бы войти в реку с голой грудью! Могла бы издавать отрыжку, не извиняясь при этом, и занимать в три раза больше места на общественных скамейках!

Но после согласия на то, чтобы Гейки замаскировал ее при помощи одной из своих иллюзий, Миуко обнаружила, что переживает из-за своего нового глубокого голоса, из-за щек, покрытых свежей щетиной; даже надетая на ней мужская одежда не подходила ей – слишком тесная в области рук и плеч, чтобы ощущать себя комфортно, – потому она вовсе не была мужчиной.

Однако уже было слишком поздно менять решение, поскольку Гейки без дальнейших колебаний расправил плечи и зашагал к центру зала, где пожилой библиотекарь в одеждах цвета черного дерева и охры толкал тележку, доверху набитую свертками пергамента.

– Приветствую, человек! – провозгласил ацкаякина, приветливо взмахнув рукой. – Я тоже мужчина!

Стоящая за полками Миуко застонала, вздрогнув от непривычных отголосков в груди.

– У меня полно вещей, крыша и усы, к примеру, хотя, как вы могли заметить, в эту секунду их с собой у меня нет. – Гейки подмигнул озадаченному библиотекарю, что уставился на парня распахнутыми от удивления глазами. – Еще есть несколько кошек, потому что я не считаю их злобными демоническими отродьями с игольчатыми когтями, какими их воображают некоторые птицы. О! Кошечки! Я прав?

Не дожидаясь ответа, Гейки повернулся к Миуко, указав куда-то пальцем.

– О, взгляни-ка! Гениальный коллега, а не незнакомец, которого я встретил прошлой ночью в лесу. Иди сюда, парень!

Поморщившись, Миуко схватилась было за свое новое одеяние, направившись к тележке, но заставила себя опустить руки. Мужчины не подбирали свои штаны при ходьбе. Какая походка была у мужчин? Миуко попыталась изобразить развязную походку, что заставило библиотекаря лишь нахмуриться.

Видимо, не такая.

– Верно. Э-э… – Миуко запнулась, подбирая слова. – Скажите, у вас есть какая-нибудь информация о проклятиях?

– Проклятиях? – Библиотекарь отступил назад, словно прямо у него на глазах они с Гейки покрылись язвами. – Вы…

– Ох, нет! – Миуко попыталась от души рассмеяться, но это больше смахивало на кашель, что заставило библиотекаря отойти еще дальше, прикрывая рот рукавом. – Ничего подобного! Я хочу спросить, вы не… э… не знаете ли вы, где… э-э-э…

Гейки подтолкнул ее локтем.

– Нам нужна помощь, – резко сообщила Миуко. – Не могли бы вы помочь нам в одном деле?

Несмотря на необычность ситуации, библиотекарь, казалось, почувствовал облегчение от того, что она не собирается просить его осмотреть сыпь, нарыв или что-то в этом роде, потому что он испустил вдох, который, вероятно, задерживал с тех пор, как она упомянула проклятия, и поклонился.

– Конечно.

Вкратце она объяснила ему, что они искали информацию о проклятии шаоха – недуге, известном лишь посвященным, которого, вероятно, не лицезрели веками.

– Хорошо, хорошо, – беззаботно согласился библиотекарь и направился по одному из затененных проходов помещения. – Да, думаю, у меня найдется кое-что по этому вопросу. Хм… Дайте-ка взглянуть…

Как только мужчина скрылся из поля зрения, Гейки усмехнулся Миуко.

– Из тебя вышел хороший парень!

Она легонько шлепнула его по здоровому плечу.

– А ты нет! Что ты там нес о кошках?

– Кошки – ужасные, мерзкие создания, и тем не менее у людей их так много! Я пытался показаться правдоподобным.

Вскоре библиотекарь вернулся с несколькими свитками в бамбуковых футлярах. Он сопроводил Миуко и Гейко в тихий уголок, где начал описывать происхождение, авторов и содержание каждого из свитков. Поначалу Миуко пришла в неописуемый восторг. Вся эта информация у нее под рукой!

Затем ее охватил гнев.

Будь она похожа на себя, ее бы вышвырнули из библиотеки, как только она попыталась бы войти. Но поскольку она выглядела как мужчина, ей требовалось только сказать, чего она хочет. И сразу бы получила это? Ей тут же предоставили бы все, не задавая вопросов?

Это было попросту несправедливо. У Миуко не было никакого желания быть мужчиной или даже продолжать носить маскировку Гейки. Нет, она желала привилегий мужчин, и в этот момент ей стало совершенно ясно одно: ни ей, ни кому-либо другому не обязательно быть мужчиной, чтобы иметь их.

Она бросила хмурый взгляд на библиотекаря, когда он развернул свиток, в котором, по его словам, скорее всего, содержалась необходимая информация.

Он дрогнул под тяжестью ее взгляда.

– Спасибо, человек! – воскликнул Гейки, похлопав его по спине. – А теперь ступай!

Выскользнув из-под руки Гейки, мужчина моргнул, вероятно, озадаченный их странным поведением, и удалился.

– Верни меня обратно! – прошептала Миуко, как только он ушел. На щеках Гейки появились ямочки.

– Уже сделано.

Она ощупала свое лицо – гладкое. Коснулась груди – на месте. Убедившись таким образом, что действительно стала собой, она со вздохом опустилась в кресло.

– И что теперь? – поинтересовался Гейки.

– Теперь я буду читать.

– Но это не весело!

– Знаешь, что было бы весело? – Миуко притянула к себе раскрытый свиток. – Использовать твою магию, чтобы никто нам не помешал.

– У вас, людей, странное представление о веселье, – проворчал Гейки, но нехотя подчинился.

В течение нескольких часов Миуко корпела над изучением мира духов, от академических до апокрифических. От скуки Гейки даже присоединился к ней на некоторое время, развернув ряд рисунков, на которых были изображены жрецы Ноябрьского Бога Накаталоу [20], использовавшие заклинания для изгнания демонических духов и пленения их в безобидных предметах вроде камней, пустых ракушек и талисманов, вырезанных из бивней свиней.

– Взгляни! – объявил он. – Прелестно!

– Ага-а. Там говорится что-то о проклятиях?

– Не знаю.

– Тогда отложи это для меня и продолжай искать.

– Но она единственная с картинками!

И лишь поздним вечером, уже после того, как Гейки стал причитать, что если в ближайшее время не поест, то исхудает, то от него останутся одни клюв да кости, Миуко обнаружила длинное стихотворение, написанное странствующим монахом, который первым прошел путь по дороге, ставшей впоследствии известной как Очиирокай, или «Путь Тысячи Шагов».

Начинаясь на юге, дорога протянулась через всю Авару, извиваясь и петляя, словно река, соединяя Двенадцать Небесных Домов, каждый из которых посвящен поклонению отдельному Лунному Богу.

Гейки заглядывал через плечо, пока она читала отрывки вслух. В нескольких высокопарных строках стихотворения описывалось, как обыденные проклятия, наложенные, к примеру, духами лисиц или мелкими демонами, могут быть устранены обычными жрецами, но лишь последователи Амьюнаса, Бога Декабря, могли снять проклятие, столь же грозное, как и поцелуй шаоха.

И их можно было отыскать только в Доме Декабря, отдаленном храме, возведенном на Зубцах Бога – суровых скалистых островах за пределами северного края Авары.

Пораженная, Миуко уставилась на потрепанный свиток. Она никогда не забредала дальше чем на полдня ходьбы от Нихаоя. Даже сейчас, несмотря на свое изгнание, ее немало утешало осознание того, что если она захочет, то потребуется всего несколько часов, чтобы вернуться к облюбованным призраками полям и заброшенным зданиям, которые она называла домом.

Как могла Миуко совершить двухнедельное путешествие по Аваре, не имея никаких навыков, кроме стирки простыней, приготовления ванны или удаления особо стойкого пятна с соломенного коврика?

Более того, как она могла сделать это, учитывая, что пустые карманы и жалкий сверток грязной одежды – единственные ресурсы, которыми она обладала?

Гейки подтолкнул ее.

– Полагаю, нам лучше поторопиться, а?

Миуко испуганно подняла глаза.

– Ты не пойдешь со мной!

Она не знала, был ли это вопрос или приказ. Вероятно, Гейки тоже не знал этого, потому что склонил к ней голову, а на его губах заиграла загадочная улыбка.

– Что? Разве я не говорил тебе, что наши судьбы переплетены?

– Ты не будешь скучать по своей семье?

На краткий миг Миуко подумала о своем отце: как он смеялся над ее дерзостью, как целовал макушку… как исказилось его лицо, когда он изгонял ее из единственного места, которое она когда-либо звала домом.

Ацкаякина тоже погрустнел.

– Мою семью убили десять лет назад, – сказал он тихо.

– О нет. Гейки, мне так жа…

– Шучу! – рассмеялся он. – Они живы и здоровы… и очень шумят. Если честно, я с нетерпением жду чуточку тишины и покоя.

Миуко, нахмурившись, поднялась с кресла. Она не знала, что ей делать: рассердиться ли на его неудачную шутку, испытывать ли облегчение от того, что он вызвался сопровождать ее, или радоваться тому, что из всех людей он считал тихой именно Миуко. Сдавшись, она решила ощутить все разом, пока Гейки тащил ее к выходу, объявив:

– Идем же! Я голоден!

(Она, конечно же, больше не тосковала по дому и не страшилась перед предстоящим путешествием, что, возможно, и было планом Гейки с самого начала.)

12 Демонический доктор

Сделав короткую остановку на перекус рисовыми шариками, чтобы утолить голод Гейки (и Миуко заодно, хотя после его ворчания и нытья она не собиралась в этом признаваться), Миуко отправилась на окраину города, где планировала идти по Большой Дороге, пока та не пересечется с Очиирокай, что находилась на некотором расстоянии к западу. Она двигалась так быстро, что почти не заметила, как на следующем перекрестке Гейки резко свернул, шагая прямо в противоположном направлении.

С возгласом отчаяния Миуко бросилась к ацкаякина.

– Что ты творишь? – воскликнула она, тыкая в него пальцем. – Очиирокай в той стороне.

– Да, но мы не пойдем к Очиирокай. По крайней мере, не сейчас. Она делает большой крюк на запад, к Дому Ноября, прежде чем выходит на север, а у нас нет столько времени.

– И что теперь? Мы полетим?

– Как смеешь ты, бессердечное человеческое создание, упоминать о полетах при мне? – Затем Гейки, ухмыляясь, продолжил: – Мы поплывем на лодке.

Миуко вздохнула, указывая на дорогу, по которой они шли.

– Ладно, но гавань в той стороне.

– Да. – Пожав плечами, ацкаякина снова начал идти. – Но хозяин лодки живет в этой.

Миуко засеменила за Гейки настолько быстро, насколько ей позволяла тесная одежда.

– Ты знаешь кого-то, у кого есть лодка?

– Да. – Гейки заколебался. – Но она вспыльчивая.

– Она?

В Аваре женщинам запрещалось владеть собственным имуществом. Конечно, она могла удачно выйти замуж, что весьма поощрялось, потому что в таком случае получила бы хозяйство экстравагантных размеров. Но даже богатейших женщин этот закон не обходил стороной. Так, к примеру, матери императора не позволялось считать свое нижнее белье личным имуществом!

– Кто эта женщина?

Ацкаякина возился со своей перевязью. Если бы Миуко своими собственными глазами не видела, как он отпугивает хищных разбойников и вламывается в библиотеки, не пошевелив и перышком, она подумала бы, что он нервничает.

– Ее называют Доктором, – ответил он наконец. – И она не женщина.

На самом деле, как пояснил Гейки, Доктором она тоже не являлась, а была демоном по имени Сидризин, основательно вовлеченная в преступные деяния как людей, так и духов. Очевидно, она обитала здесь, в Удайве, в палате воинского сословия, где вскоре и оказались Миуко с Гейки, блуждая по тихим кварталам, населенным старыми семьями служилого сословия, бездействующими со времен Эры Пяти Мечей.

Увидев ухоженные сады и величественные особняки, Миуко вслух задалась вопросом, как демон мог мирно жить среди дворян.

– Поймешь, когда увидишь ее, – ответил Гейки, когда они проскользнули в узкий переулок между особняками. – Знаешь, однажды я украл у нее кое-что. Яйцо с драгоценными камнями. Оно так блестело.

– И тебе это сошло с перьев?

Пригнувшись под навесом из виноградных лоз, он открыл калитку в задний двор одного из садов.

– Я вернул его! И добавил рулон ткани, который, как мне казалось, ей понравится! Я просто хотел посмотреть, смогу ли сделать это!

– И ты правда думаешь, что она теперь поможет нам?

Они пересекли выложенную идеальными камнями дорожку и постучали в дверь в затененном углу дома. Гейки дернул за выбившуюся из своей перевязи нить.

– Если она в настроении, – отозвался он.

– А если нет?

Ацкаякина виновато усмехнулся.

– Ты ведь не против пробежки, верно?

Миуко бросила на него сердитый взгляд, но быстро сменила выражение лица, когда мужчина в одеянии слуг открыл дверь. Он безучастно уставился на них, словно ожидая указаний. Затем спросил:

– Чем могу помочь? – У него был странный, бесстрастный голос, словно лишенный каких бы то ни было эмоций.

– Мы здесь, чтобы встретиться с Доктором, – произнес Гейки.

Низко поклонившись, мужчина пригласил их войти.

В его движениях тоже было нечто странное, думала Миуко, снимая сандалии: отвисшая челюсть, безучастность так и проявлялась в его позе. И хотя глаза были открыты, они, казалось, не фокусировались ни на чем конкретном, пока он вел их по прохладным темным коридорам.

Через несколько минут они оказались не в каком-то промозглом подвале, который, по мнению Миуко, подошел бы демону, а в роскошно обставленной комнате в самом сердце поместья. Раздвижные ширмы были расписаны изображениями далеких гор, исчезающих в тумане. Соломенные циновки были такими гладкими, что лоснились на свету и пахли свежестью, словно свежескошенная трава. По углам, словно статуи, стояли слуги, похожие на того человека, который сопроводил их сюда.

А в дальнем конце комнаты, на парчовой подушке с кисточками, сидела Доктор.

На первый взгляд она выглядела как человек: у нее были две руки, две ноги, ни рогов, ни хвоста не наблюдалось. Если что-то и было в ее внешности необычного, так это макушка – совершенно гладкая, словно обточенный водами камень, а она сидела не так, как любая другая женщина, которую встречала Миуко.

Человеческие женщины сидели, скромно подогнув под себя ноги. Это часто вызывало покалывание в ногах Миуко, потому она начала подозревать, что такая поза была уловкой, чтобы женщины не могли убежать от утомительных разговоров.

Доктор же, напротив, сидела, раздвинув ноги: одно колено смотрело вверх, а другое было направлено в сторону. Это показалось бы вульгарным, если бы она не была одета в свободный наряд и пару мужских брюк. Такой внешний вид, как показалось Миуко, заставлял Доктора выглядеть неестественно.

Миуко вытаращила глаза. Она ничего не могла с собой поделать. Сидризин источала силу и власть. Одним своим присутствием повелевала целой комнатой.

И она была женщиной. Или женским духом как минимум.

Никогда за свои семнадцать лет Миуко не видела ничего подобного и, находясь здесь, не могла не захотеть увидеть больше.

Она поклонилась. Гейки рядом с ней тоже отвесил поклон, но это только заставило ее нервничать, потому что до этого момента ацкаякина не проявлял особого интереса к манерам и, казалось, всеми силами старался их избегать.

– Гейки, – произнесла Доктор, ее голос оказался приятным и мягким, как тончайшие шелка, которые Миуко видела в торговой лавке ранее. – У тебя хватило наглости заявиться сюда, птенчик. Пожалуй, мне следовало задушить тебя на месте в назидание другим.

Гейки снова подскочил, дергая за перевязь.

– Я… э-э… надеялся, что это осталось в прошлом, Сидризин-джай.

– О? – Потянувшись к золотому блюду перед ней, Доктор взяла из горы яйцо кремового цвета, отправила его в рот и проглотила целиком. – И что, как ты надеешься, ждет нас в будущем?

Несколькими сбивчивыми фразами Гейки объяснил ей их затруднительное положение.

– Шаоха? – Одним молниеносным движением Сидризин поднялась с подушек, сбросила свой безразмерный наряд и предстала перед ними в одной тонкой сорочке и штанах, выставив на всеобщее обозрение свои длинные руки и угловатые плечи.

Зардевшись, Миуко опустила взгляд.

Послышался скрип, сопровождающий скольжение, а затем прохладный палец коснулся ее щеки.

– Ты робкое создание, не так ли?

Снова подняв голову, Миуко обнаружила, что смотрит в глаза Доктору. Вблизи демон был не только огромен, но и красив: с полными губами, узким носом и широко посаженными глазами, черными как смоль.

Вторая пара век сомкнулась над странными глазами и снова опустилась.

Миуко подавила вздох.

Сидризин оказалась демоном-змеей – злым духом, чей взгляд мог превратить человека в безвольного раба. В сказаниях змеиные демоны охотились на алчных воинов и распутных пьяниц, мужчин, которые давали обещания под влиянием желания и нарушали их, как только были удовлетворены.

Были ли эти слуги выходцами из таких мужчин? С тех пор как Гейки и Миуко попали в эту комнату, мужчины ни разу не пошевелились. Она знала, что должна была посочувствовать им, но почему-то не могла заставить себя сделать это.

– Не волнуйся, маленькая шаоха. – Доктор улыбнулась. – Порой даже гадюке приходится скрывать свою природу, если она хочет выжить.

– Но я не хочу быть гадюкой, – выпалила Миуко. – Имею в виду, шаоха.

Сидризин приподняла бровь:

– Какая ты скучная.

И пусть Миуко знала, что демон-змея был жестоким кровожадным монстром и, следовательно, неподходящим примером для подражания, Миуко не смогла сдержать знакомый укол стыда – эмоцию, которую она с легкостью узнавала каждый раз, когда разочаровывала своего отца.

Доктор вновь обратила свое внимание на Гейки.

– Удача на твоей стороне, птенчик. Мне нужны твои таланты. Каждый месяц я устраиваю карточную игру, но кто-то жульничает. Мне нужно выяснить, кто из моих именитых гостей осмелился на подобное.

– И что вы хотите, чтобы я сделал? – прощебетал Гейки.

– Кто может лучше уличить обманщика, как не другой обманщик? – Развернувшись на пятке, Сидризин пронеслась через всю комнату к подушке, где свернулась в очередную неженственную позу, хотя, Миуко стоило признать, поза была более грозной.

Гейки поклонился.

– К вашим услугам, Сидризин-джай.

Миуко нервно прикусила губу. Гейки же понимал, на что идет, верно? Он должен был подумать о последствиях договоренности с демоном-змеем.

Впрочем, как она успела убедиться, ацкаякина вообще не думал.

Еще одна улыбка искривила губы Доктора.

– Очень хорошо. Я поставлю на тебя. Игра начинается в…

– Что поставите на него? – вмешалась Миуко.

И Сидризин, и Гейки обратили свой недовольный взгляд на Миуко.

– Одолжение, – вздохнул ацкаякина. – Чем, как думаешь, насу играют в азартные игры?

– Небольшие одолжения от маленьких духов, как твой друг, – добавила Доктор. – Большие – от более могущественных духов.

– Мне пришлось бы выполнить дюжину одолжений за одно от Сидризин, – пояснил Гейки. – А ей пришлось бы оказать свою дюжину, чтобы уравнять их с одолжением от более могущественного духа. Поняла?

Миуко нахмурилась. Как и всему населению Авары, ей было известно, что у духов имеется своя иерархия, как и у смертных. Обычные духи, к примеру ацкаякинасу, были менее могущественными, чем долгоживущие насу, чьими владениями служили очень большие валуны или вековые деревья. Затем шли высшие духи, наподобие тех, кто обитает в морях и горах, и наконец, величайшие по силе и значимости Лунные Боги. (Конечно, не говоря уже о демонах, которые, как ни странно, могли быть и могущественными, и ничтожными одновременно.) Все это было весьма запутанным, и Миуко, как и большинство людей, почти не разбиралась в тонкостях подобного распределения.

– Значит, вы играете в азартные игры на одолжения, – сказала она. – А потом?..

– Обналичиваем выигрыш, когда захотим, – ответила Доктор. – Хотя я не знаю, что бы сделала с одолжением ацкаякина.

Гейки выпятил грудь.

– Никогда не узнаешь наверняка! Нужна иллюзия? Или что-то выкрасть? Я твой птенчик!

Губы Сидризин скривились в отвращении.

– Разыщи мне обманщика, и тогда получишь лодку для переправы через залив. А теперь вам лучше привести себя в порядок перед сегодняшним вечером. От тебя, маленькая гадюка, пахнет слугой, а это наверняка вызовет подозрения.

13 За гранью человеческого воображения

Игорный салон доктора располагался в подвале одного из крупнейших городских храмов, где никто даже не заподозрил бы логово демона – по крайней мере, так она утверждала. Это был самый красивый подвал, который Миуко когда-либо видела: позолоченные стены, мебель из экзотических пород дерева и десятки подвешенных фонарей, которые отбрасывали причудливые тени на странный состав гостей Сидризин, как смертных, так и духов.

Во-первых, тут находились шесть карточных игроков: Сидризин, Гейки, грабовый дух, такой высокий, что его ветви доставали до потолка; облачный дух, еще короче, чем Миуко; мужчина с бледно-голубой кожей и привычкой растворяться в несильной метели и, наконец, человеческий мужчина, с ног до головы облаченный в сливовый цвет.

Было также много других духов, поскольку многие игроки прибыли со своими свитами: байганасу [21] – духи-обезьяны – с красными лицами и золотым мехом, гоблины, огры с оголенной грудью, женщина-паук с шестью руками, облаченными в сверкающие кружева, и еще больше духов, которых Миуко, с ее ограниченным опытом, не знала.

Поморщившись от неудобства, она принялась теребить свои новые расшитые одежды. Благодаря щедрости Сидризин их с Гейки обеспечили ванной, прекрасными одеждами и широким выбором благовоний, начиная от серы и заканчивая сладкой вишней, но подобные мелочи только заставили ее чувствовать себя неуместно, поскольку вовсе не подходили ей. И, вдобавок к неудобствам, ее новая заколка для волос – выточенная из панциря какого-то гигантского зеленого жука, – казалось, не вызывала ничего, кроме презрения к ее попыткам слиться с толпой, поскольку она все время норовила незаметно выскользнуть из пучка на макушке.

Миуко вернула вероломное украшение обратно на место, изучая взглядом толпу.

– Как думаешь, кто из них карточный шулер? – шепотом поинтересовалась она у Гейки, который, к ее немалой зависти, выглядел довольно привлекательно в своей черной мантии, чья ткань мерцала синевой там, где на нее падал свет ламп.

– Это может быть кто угодно, – ответил он и схватил пирожное у одного из прислужников Доктора, которые сновали среди толпы и разносили блестящие подносы с закусками.

– Что насчет нее? – Миуко кивнула в сторону облачного духа в прозрачных белоснежных одеждах, который одним глотком осушил чашу рисового вина, прежде чем попросил следующую.

– Бэйкай – это они, не она, – произнес Гейки с полным ртом еды. – И нет. Без вариантов.

Склонив голову, Миуко внимательно рассмотрела облачного духа. Согласно преданиям, духи во все времена имели несколько полов. В прошлые века и люди были столь же разнородны, но за последние столетия гендерное разнообразие сократилось до мужского, женского и хэй, что означало «ни мужчина, ни женщина». Когда-то хэйсу имели социальное положение и семьи, как у всех остальных людей, но в жестких культурных странах Омайзи они подвергались таким жесточайшим гонениям, что их признавали только в редких уголках аварского общества, таких как духовенство в Доме Декабря. Как следствие, Миуко никогда не встречала кого-либо, кто не был бы мужчиной или женщиной – по крайней мере, насколько ей было известно, – но она догадывалась, что в мире кроется гораздо больше того, что она испытала в ограниченных пределах Нихаоя, и куда больше того, что выходило за грани человеческого воображения.

– Не следует ли нам подозревать каждого? – спросила Миуко.

– Только не Бэйкай, – усмехнулся Гейки. – Они – одни из Детей Северного Ветра! Я слышал, у них даже имеется огромное святилище где-то к северу от залива Изаджила. Знаешь, насколько они могущественны?

Миуко оглядела миниатюрного духа, чьи щеки раскраснелись от выпитого, словно солнце в тумане.

– И насколько же? – поинтересовалась она с сомнением.

– Помнишь, что мне нужно поставить дюжину одолжений против одного от Сидризин? – спросил Гейки. – Так вот, чтобы получить одно от Бэйкай, мне придется вернуть им сотню одолжений.

У Миуко от удивления отвисла челюсть.

– Сотню? – пискнула она.

– Тс-с-с! – Он шагнул к ней, закрывая Миуко обзор на облачного духа. – Не глазей!

Миуко скорчила ему рожицу.

– Я не думала, что полубог соизволит показаться на глаза такой птице, как ты!

– Эй, ты тоже не такая уж великая, человек!

Словно в знак солидарности, зеленая заколка скользнула с волос в очередной попытке бегства, но Миуко хлопнула рукой по голове, возвращая ее на законное место.

Гейки бросил на нее раздраженный взгляд.

– Почему ты так извиваешься? Ты привлекаешь внимание.

– Никто не обращает на меня внимания, – угрюмо отозвалась Миуко.

Действительно, на фоне Сидризин, которая начала созывать игроков на свои места, и байганасу, которые карабкались по прислужникам, расплескивая тем самым чаши с рисовым вином и чем-то подозрительно похожим на кровь, не было особых причин замечать человеческую девушку вроде Миуко.

Но, возможно, ей это было только на руку.

– Какой у тебя план по поиску карточного обманщика? – прошептала она, когда они с Гейки направились к карточному столу.

Он пожал плечами.

– У тебя хоть какой-нибудь план есть?

– Зачем заморачиваться этим? Ведь все всегда идет не по плану.

– Но это не значит, что его не должно быть вообще! – Миуко поймала себя на том, что повысила свой голос, и быстро сбавила тон. – Я могу помочь. Если смогу проскользнуть сквозь толпу незамеченной, может, мне удастся выявить нашего мошенника.

– Отличная идея. – Одарив ее улыбкой, Гейки плюхнулся на одну из шести вышитых подушек, приготовленных для игроков, где с одной стороны к нему присоединился мужчина, одетый в сливовый цвет, а с другой – дух, который все продолжал превращаться в снежную бурю.

– Одошоя [22], – прошептал Гейки, прежде чем Миуко успела спросить. – Демон, который охотится на путников и убивает их холодом.

Миуко взглянула на демона, когда тот сно- ва превратился в мужчину с бледно-голубой кожей, небольшим брюшком и сединой в черных волосах.

– Почему он может менять форму, пока мы наблюдаем за ним?

– Мужчина средних лет, который к тому же является метелью, – одна из его форм. Другая намного уродливее: я слышал, у него настолько острые когти, что он способен разорвать тебя в клочья малейшим прикосновением.

Миуко сглотнула.

– Не попадись, – пробормотала она.

Гейки подмигнул:

– Не попадусь.

Как только игроки расселись по своим местам, Сидризин, величавая, как любой представитель знати, расположилась на другом конце карточного стола. На самом деле она была столь привлекательна в своих черно-золотых одеяниях, что ей достаточно было взмахнуть рукой, чтобы привлечь внимание каждого, кто находился в помещении.

Когда игра началась, Миуко обошла вокруг стола. Правила игры оказались довольно просты, насколько она смогла судить: делались некие ставки лакированными жетонами, и блеф казался особенно важной составляющей – хоть ей и было трудно уследить за всеми нюансами игры. Гейки, со своей стороны, производил впечатление сносного игрока, пусть и несколько общительного, к чему другие игроки относились с разной степенью терпимости, от скрипучего хихиканья духа грабового дерева до леденящего взгляда одошоя.

Перемещаясь среди остальных гостей, Миуко подслушивала их разговоры, надеясь почерпнуть какую-нибудь любопытную информацию, но, к своему разочарованию, не услышала ничего полезного. Одна из человеческих женщин, сопровождающая мужчину в сливовом, выглядела скучающей. Духи обезьян, почти такие же пьяные, как и Бэйкай, начали изводить облачного духа, потому что тот отказался помочь труппе байганасу возле святилища Бэйкай в Изаджиле. Огры, как и следовало ожидать, ничего интересного не обсуждали.

Спустя полчаса игры Миуко так и не выяснила ничего полезного, но почувствовала, как ее заколка вновь пытается улизнуть с волос. Выбираясь из толпы, чтобы поправить ее, она случайно задела локтем одного из прислужников, который проходил мимо с подносом напитков. Мужчина захрипел. Поднос отлетел в сторону. Дюжина керамических чаш посыпалась каскадом на пол.

Миуко охнула. Это были даже не первые чашки, которые она разбила на этой неделе.

Остальные гости повернулись и уставились на нее.

Вот вам и осталась незамеченной.

Миуко почувствовала, как ее щеки заливаются краской.

– Прошу простить меня, – сказала она, быстро поклонившись. – Пожалуйста, продолжайте.

Один из духов-обезьян, заливаясь визгливым смехом, поклонился, передразнивая Миуко. Гоблины загоготали, потирая большими пальцами рук свои длинные красные носы.

Мужчина в сливовом наряде громогласным голосом потребовал сообщить, кто ее привел. Неуклюжая простушка? Ее следовало отослать подальше, где никому не пришлось бы терпеть ее.

Некоторые из оставшихся гостей засмеялись.

За свои семнадцать лет Миуко неоднократно мечтала о даре проваливаться сквозь землю – на короткое мгновение она понадеялась, что проклятие шаоха наделило ее способностью просачиваться сквозь половицы вместе с пролитым вином, – но, увы, она твердо стояла на месте.

Затем она услышала раздавшийся сквозь смех голос Гейки:

– Попробуй снова!

Она подняла голову.

Ацкаякина встретился с ней взглядом, хотя, как оказалось, он обращался вовсе не к ней.

– Попробуй еще раз проделать этот трюк, Бэйкай-джай, и я заберу у тебя все, что ты имеешь! Теперь-то я тебя раскусил!

Он задержал взгляд на Миуко еще на мгновение, прежде чем ухмыльнулся облачному духу и отпустил какую-то шутку, которую она едва расслышала.

«Попробуй снова!»

Он имел в виду ее? Попробовать что? Выставить себя на посмешище?

Или прервать игру?

Никто сейчас не наблюдал за ней: все снова вернулись к своим картам. Когда один из гоблинов проходил мимо, она выставила ногу, вынудив того натолкнуться на байганасу, которые наскочили на него, дергая за нос и уши.

Миуко быстро проскользнула между парой огров, чтобы избежать подозрений, но никто, казалось, не заметил ее.

Она бросила взгляд на Гейки, чтобы убедиться, правильно ли она его поняла, но тот был сосредоточен на карточном столе, на котором внезапно появилась вспышка света.

Зеркало?

Нет, иллюзия зеркала, которое то появлялось, то исчезало рядом с картами грабового духа, когда та обернулась, чтобы посмотреть на ссорящихся духов-обезьян.

Гейки воспользовался возможностью подглядывать за руками других игроков.

А она, с волнением подумала Миуко, содействовала ему в этом.

По счастливой случайности Миуко оказалась не единственным отвлекающим маневром. Одна из человеческих женщин рухнула в обморок, когда огр выпустил особенно зловонный пук. Гоблины начали бросаться оскорблениями в одошою, который выдержал их насмешки с ледяным спокойствием, так стремительно понизив температуру в подвале, что на минуту Миуко увидела свое дыхание, застывшее в воздухе.

Всякий раз, когда игроки отвлекались, Гейки создавал одно из своих маленьких иллюзорных зеркал. И каждый раз Миуко испытывала тот же прилив удовольствия.

Затем у грабового духа закончились жетоны. После того как она схватила одного из рабов Сидризин и потрясла того, словно детскую погремушку, ее сопроводили из комнаты. Байганасу с радостным визгом поскакали за ней, а некоторые виляли задом перед оставшимися гостями, таким вульгарным образом прощаясь.

Обеспокоенная, Миуко взглянула на стопку жетонов Гейки, которая уменьшилась вдвое. Если они не отыщут карточного обманщика до того, как он будет выведен из игры, они упустят свой шанс пересечь залив.

Что-то в его поведении изменилось: он стал менее разговорчивым, более сдержанным. Когда он заговорил, его голос утратил свою хриплую резкость.

Его запасы сократились до двадцати жетонов.

Потом до семнадцати.

Затем до пяти.

К этому моменту Гейки вообще ничего не говорил, с трудом сглатывая, когда посматривал на свои карты. Он через стол поймал взгляд Миуко, открывая и закрывая рот, словно выброшенная на берег рыба. Неужели он испытывал трудности с речью? Его глаза выпучились. Сухожилия на шее напряглись.

Ему что, трудно дышать?

Никто, казалось, не замечал происходящего, даже Доктор, которая беззаботно болтала с женщиной-пауком.

Гейки потянулся руками к горлу.

– Помогите! – Вскрикнув, Миуко отпихнула одного из гоблинов со своего пути, или, по крайней мере, попыталась это сделать, потому что, вместо того чтобы все-таки оттолкнуть его, она запуталась в собственных ногах и рухнула прямо на одошою, который распростерся на полу под Миуко. – О нет! – выдохнула она, покраснев. – Мои глубочайшие изви… – Но ее голос прервался, когда из рукавов его мантии выпорхнул дополнительный набор карт, которые рассыпались по полу, словно последние красные листья усеяли снег.

Миуко моргнула.

Она сделала это. Нашла мошенника Сидризин.

На краткий мир воцарилась тишина. Затем мужчина в сливовом наряде вскочил на ноги, хлопнув ладонями по столу.

– Вакайга [23]! – проревел он. – Я знал, что никто не может быть таким везучим!

14 Бойня и уважение

Прежде чем Миуко успела отреагировать, женщина-паук набросила на одошою кружевную сеть, но тот с большей ловкостью, чем можно было ожидать от мужчины его возраста, откатился в сторону, оставив позади себя запутавшихся в паутине Миуко и гоблина.

Пока они боролись друг с другом, раздался громкий вой, обычно сопровождающий зимнюю вьюгу. Словно из ниоткуда на игорный зал опустился снежный покров, заслонивший фонари, головы огров и Сидризин, которая с криком отчаяния пробиралась сквозь толпу.

Миуко прищурилась, но ничего не смогла рассмотреть в непроглядной мгле. Откуда-то сверху раздался визг. Кто-то от испуга – должно быть, один из огров – с оглушительным треском ударил кулаком по столу! Лакированные жетоны с лязгом посыпались на Миуко, словно град.

Гоблин в попытке вырваться извивался, царапая ее спину и плечи своими длинными ногтями.

– Хватит! – Миуко попробовала выпутаться из сети, но одна ее рука была зажата под телом, а вторая – прижата над головой.

Почуяв возможность, зеленая заколка наконец-то выскользнула из волос девушки. Однако победа заколки была недолговременной: она упала на расстоянии вытянутой руки и угодила точно в ладонь Миуко.

– Ха! – Сдув с лица выбившиеся пряди, Миуко прорезала острой упрямой заколкой сеть женщины-паука.

Когда мерцающие нити разошлись, гоблин отчаянно заметался, дважды пнув ногой Миуко по ребрам, и, не сказав ни слова благодарности, скрылся в снежной буре.

Миуко поднялась на ноги, засунула шпильку в свое одеяние и отбросила паутину в сторону, выискивая в этом беспорядке растрепанные волосы Гейки. Продираясь сквозь метель, она наткнулась на плюющихся демонов и визжащих духов. И когда белая дымка на мгновение рассеялась, она увидела, как прислужники Доктора вцепились когтями в одошою, который превратился в четырехпалого монстра изо льда.

Но ацкаякина нигде не было видно.

Оступившись, Миуко врезалась в сломанный стол. Кто-то захныкал.

Гейки?

Нет, не Гейки.

Она опустилась на колени. Под столом сидел облачный дух, по-прежнему находившийся в своей хрупкой человеческой форме, и сердито смотрел на нее.

– Бэйкай-джай! Вы ранены? – спросила Миуко.

– Застрял, – пробормотал дух, пытаясь освободить руки. – Я не могу поменять форму, одошоя заморозил нас в наших нынешних формах. Умно с его стороны, но чертовски неприятно.

Миуко вцепилась пальцами в край стола и навалилась на него весом своего тела.

Он почти не сдвинулся с места.

Стиснув зубы, она попыталась снова, решив, что по возвращении в Нихаой заставит себя тренировать не только ноги, но и руки, чтобы не оказаться в подобной ситуации вновь.

– Что ты делаешь? – Гейки возник рядом с ней в изорванных одеждах и с царапинами на щеке. – Давай выбираться отсюда!

– Ты в порядке! – воскликнула Миуко.

– Ну конечно, я в порядке!

– Я думала, ты задыхаешься!

– Не, я просто не мог говорить! Одошоя, должно быть, обо всем догадался. Ты ведь знаешь, что он может заглушать звуки. Ему нужно было заставить меня замолчать, прежде чем мы покинули бы салон, и тогда он поймал бы нас обоих! Хорошо, что ты такая неуклюжая, иначе мы никогда бы не…

– Прошу прощения. – Бэйкай прервали их разговор. – Раз уж вы здесь, не собираетесь ли вы сделать что-то с этим вакай-столом?

Растянув губы в широкой улыбке в ответ на нецензурную брань высшего духа, ацкаякина на самом деле воспользовался моментом, чтобы поклониться им.

– Конечно, Бэйкай-джай.

Блюдо со сладостями пронеслось со свистом над его головой, когда он ухватился за стол здоровой рукой. Вместе с Миуко они начали приподнимать стол.

Облачный дух с ворчанием выбрались из-под стола, и Гейки с Миуко с грохотом опустили его обратно.

– Теперь мы можем идти? – спросил ацкаякина.

Серые глаза Бэйкай полыхнули белоснежным пламенем.

– Пока нет. – Взмахнув руками, они наполнили комнату пронизывающим ветром. Обильный снегопад рассеялся, словно облако мошкары, открыв взору гостей, охваченных насильственными столкновениями: они хватали друг друга за руки, вырывали волосы, царапали когтями глаза и щеки.

В дальнем конце салона одошоя раздирал своими когтистыми пальцами одного из огров, вспарывая толстую кожу так, будто она была не толще рисовой бумаги.

Увидев Бэйкай в только что просветлевшем помещении, одошоя зарычал, обнажив несколько рядов блестящих и острых, как кинжалы, зубов.

Но Бэйкай, казалось, не впечатлились этим зрелищем. Ухмыляясь, они подняли руки и хлопнули в ладоши.

Одошоя взлетел вверх с такой скоростью и силой, что ударился о потолок, переломав одну из балок, и в оцепенении рухнул на пол, снова приняв человеческий облик.

Остальные гости прекратили свои перепалки.

Воспользовавшись случаем, Сидризин проскользнула через салон. Быстрая, как гадюка, она прижала что-то к груди одошои.

Бумажный талисман.

Демон взревел, неистово, как зимний ветер, но талисман, видимо, заковал его в форме мужчи- ны средних лет; и когда Сидризин поставила ногу ему на горло, он мог только беспомощно извиваться.

Гости молча отступили назад.

Сидризин улыбалась.

На другом конце комнаты вздрогнула Миуко. И пусть она была потрясена тем, какой властью Доктор обладает над людьми и духами, сейчас Миуко поняла, что змеиный демон использует свою силу так же, как и человеческие мужчины, – в качестве инструмента для страха и подчинения. Несмотря на то что теперь Миуко могла признаться себе в том, что не была довольна своим положением девушки-служанки, но и быть уважаемой за кровавые расправы ей не хотелось.

– Идемте, – сказали Бэйкай, потянув Миуко и Гейки к выходу. – Вы же не желаете увидеть, что случится дальше.

Они молча вышли из подвала вместе с другими растрепанными смертными и ранеными духами, которые разбрелись по улицам храмового района, бормоча слова прощания и растерянно считая шаги.

– Это научит меня не унижаться в карточных играх с яграсу и людьми, – проворчали Бэйкай, отряхивая пыль со своих одежд. – По крайней мере, не в ближайшую сотню лет.

Все еще ошеломленная насилием, свидетелем которого только что стала, Миуко молчала, рассеянно теребя свои распущенные волосы.

– Эй. – Облачный дух щелкнули пальцами перед лицом. – Что с тобой, девочка?

Гейки взглянул на Миуко, а затем пожал плечами.

– Должно быть, последствия успешной работы!

Бэйкай фыркнули.

– Тебе хватило одного неудачного расклада, чтобы задолжать одошое немало услуг, что хватит до конца твоей жизни, ацкаякина. Я бы не назвал это успехом.

– Только если бы попытались выиграть, Бэйкай-джай, чего мы делать не собирались!

Облачный дух прищурились.

– Ах ты подлая птица! Сидризин наняла тебя, чтобы ты вычислил мошенника среди нас? Я должен был заподозрить неладное, когда заметил ацкаякина за столом.

– Эй, – пискнул Гейки. – Я вообще-то спас тебя!

Облачный дух отмахнулись от него.

– Да-да. И теперь я у тебя в долгу.

Миуко еще никогда не доводилось видеть, чтобы кто-то столь быстро переходил от возмущения к абсолютному изумлению, как сделал это сейчас Гейки. Его плечи опустились. Челюсть отвисла. На секунду ей показалось, что он забыл, как дышать.

И только потом она поняла, что для насу означает: «Я у тебя в долгу».

Одолжение.

Одолжение от высшего духа.

В обычных обстоятельствах Миуко даже не осмелилась бы обратиться к нему, но в этот момент не могла не представлять, как проходит через врата духов в Нихаой, идет мимо храма мрачных жрецов, направляясь к руинам постоялого двора, где она покажет отцу и всем, кто захочет посмотреть, свои бледные, без единой отметины стопы…

– Вы можете избавить меня от проклятия?

Бэйкай, прищурившись, оглядели ее с ног до головы:

– Проклятие?

Миуко осторожно спустила носок, обнажая кожу на лодыжке, которая после вечернего купания приобрела оттенок сияющего индиго.

– Это проклятие шаоха? – Облачный дух моргнули. – Не может быть.

– Может, подбросишь? – услужливо поинтересовался Гейки. – К Дому Декабря?

– Тебя? Конечно. Смертную? Слишком тяжелая. Ты провалишься сквозь мои облака.

Миуко поклонилась, пытаясь скрыть свое разочарование.

– Все равно спасибо.

– Что ж, когда захочешь чего-нибудь осуществимого, и только одно, учти, приходи ко мне в святилище у Изаджилы, – сказали Бэйкай. – Хватит с меня большого города на парочку десятилетий. – Пока они говорили, сгустился воздух. На территории храма расстелился туман, куда более плотный, чем наяна. С улыбкой и небольшим поклоном Бэйкай сделали шаг назад, и туман поглотил их.

Затем облако оторвалось от земли, оросив Миуко и Гейки каплями дождя, и унеслось на юг, оставив после себя сияющие в небе звезды и тонкий полумесяц.

– Одолжение? – Гейки рухнул на ступени храма, запустив пальцы в волосы. – Одолжение! Интересно, о чем мне просить? Может, о нескольких последователях? Зовите меня ацкаякина-канай!

Лорд Сорока. Миуко не смогла удержаться от смешка, когда села подле него.

– Просить последователей – это не одолжение. Это алчность.

– И что?

– Алчность – не добродетель.

– Для ацкаякина – да!

На этот раз Миуко громко рассмеялась. Она и подумать не могла, что рассмеется так когда-нибудь, особенно на публике, да еще и после ожесточенной потасовки. Но она предположила, что за те три ночи, прошедшие с момента встречи с шаоха, ее принципы изменились. Возможно, проклятие наложило свой отпечаток не только на ноги.

Миуко с улыбкой собрала свои распущенные волосы в узел и закрепила их на макушке зеленой заколкой, которая, к счастью, впервые за эту ночь осталась именно там, где должна была быть.

15 Семя, пустившее корни

Когда Сидризин, наконец, появилась из подвала храма, она не упомянула ни об одошое, ни о его дальнейшей судьбе, но Миуко заметила следы крови под ногтями на безупречных руках Доктора. За хорошо проделанную работу Сидризин снабдила их походной одеждой и провизией и велела следовать за своими прислужниками в гавань, откуда они должны были незамедлительно отправиться на северный берег.

Миуко и Гейки, зевая и спотыкаясь, последовали за рабами, а на причале неуклюже забрались в лодку Доктора, где ацкаякина тут же свернулся калачиком в гнезде из веревок и провалился в сон. Миуко, однако, не сомкнула глаз, то и дело посматривая в сторону Нихаоя, пока рабы Доктора отшвартовывали лодку и прыгали за борт.

Миуко действительно покидала свой дом.

На краткий миг она представила заброшенные поля, храм, чайный домик, трактир… Отори Рохиро. Сейчас она вспоминала не того человека, что стоял среди пламени с искаженным от страха лицом, Миуко думала об отце, которого знала всю свою жизнь: мягкого, слабослышащего, терпимого ко всем ее неудачам и недостаткам, как дочери и как девушки из служилого сословия.

Если все сложится удачно, она скоро вернется.

Но если этого не случится, больше никогда не побывает вблизи дома.

С этой мыслью Миуко закрыла глаза и задремала, как только они покинули гавань, убаюканная покачиванием лодки и шумом ветра в парусах.

Когда она проснулась, эмоции от произошедших событий по-прежнему одолевали ее, хотя синева ночи уже сменилась утренней серостью. Впереди – совсем недалеко, судя по тому, как быстро они скользили по воде, – простиралась гавань, а каменные причалы, словно раскрыв свои приветственные объятия, уходили в бухту.

– Подъем! – выкрикнул Гейки с носа судна, где он стоял, наклонившись навстречу ветру. – Ты в курсе, что храпишь?

Слишком уставшая, чтобы испытывать раздражение или смущение, Миуко присоединилась к нему, потирая после сна глаза. Солнце на востоке не взошло, но на западном горизонте появилась неприятная дымка, нависшая над далекими горами, словно раздувшаяся от воды туша, выброшенная волнами на берег.

– Что это? – спросила она, хватаясь за борта для равновесия.

– Оно возникло сразу после рассвета. – Гейки стряхнул морские брызги со своих волос. – Может, лесной пожар?

– В тех горах находится Дом Ноября, – сообщила Миуко, нахмурившись. – Ты же не думаешь…

– Не-е-е. Кому понадобится поджигать храм? Что бы это ни было, хорошо, что мы не отправились к Очиирокай, иначе застряли бы там на несколько дней!

Миуко согласно кивнула, хоть и не могла избавиться от тревожного предчувствия. Более того, она не могла отмахнуться от непонятного ощущения, что упустила нечто очень важное: именно так она чувствовала себя, когда забывала затушить огонь в ванной на ночь или оставляла чайник кипеть, когда выходила чистить конюшни по просьбе отца.

Она была настолько поглощена своими мыслями, что даже не заметила, как они вошли в гавань, плавно скользнув к пустующему причалу.

– ТЫ С УМА СОШЛА? – Внезапный крик вывел Миуко из забытья. – СЛЕЗАЙ ОТТУДА, ДЕВОЧКА!

С воплем Миуко отпустила борта. Затем, лишившись всякой опоры, она потеряла равновесие и с грохотом упала на палубу.

– Миуко! – закричал Гейки.

– ЧТО Я ТЕБЕ СКАЗАЛ? – На причале стивидор с обветренной кожей и мозолистыми руками махал им, как будто перед ним находился горящий дом. – ТЫ СЛОМАЕШЬ СВОЮ ТРЕКЛЯТУЮ ШЕЮ!

Гейки присел на корточки рядом с Миуко.

– Ты в порядке?

Миуко едва ли расслышала его. Внезапно все ее тело похолодело, стало таким холодным, что она не чувствовала своих ступней и голеней. Мысленно она представила, как перепрыгивает через борта и швыряет стивидора на причал, прижимая босую ногу к его щетинистому горлу, пока он не начнет судорожно хватать ртом воздух.

– Что ты делаешь? – Голос Гейки прорвался сквозь ее размышления.

С удивлением Миуко посмотрела вниз и обнаружила, что в одной руке держит сандалию, а другой начинает стягивать носок. Под подолом ее одеяния виднелось синее пятно, которое уже расплылось по икрам, словно она погрузила свои ноги в море цвета индиго.

Миуко ахнула.

Ей хотелось напасть на этого человека, как Сидризин напала на одошою в игорном салоне.

Неужели она сделала бы это, если бы Гейки не привел ее в чувство?

«Разве это было бы плохо?» – спрашивал тихий голосок внутри нее.

Миуко колебалась. За семнадцать лет у нее накопилось достаточно опыта в обращении с собственными мыслями (многие из которых были довольно-таки ехидными), но этот голос не принадлежал ей. Во всяком случае, не полностью: он был куда глубже и резче, более холодным и будто бы шипящим.

Он звучал как шаоха со Старой Дороги.

Ужаснувшись, Миуко приказала голосу замолчать… и почувствовала облегчение, когда он не ответил.

Тряхнув головой, она натянула носок на место.

– Ничего, – пробормотала она, обращаясь к Гейки. – Прости.

Ацкаякина бросил на нее недоверчивый взгляд, но прежде, чем успел хоть что-то сказать, к нему подошел стивидор, который начал отчитывать его за то, что не уследил за Миуко.

Она, как правило, попав в подобную ситуацию, была бы раздражена, но сейчас у нее имелись более насущные проблемы, чем самодовольный портовый работяга. Она поняла, что что-то изменилось, как только шаоха поцеловала ее. Миуко чувствовала это глубоко внутри себя: ощущение раскрывшегося семени, леденящего отростка, пробивавшего себе путь наружу. В течение четырех дней позволяла себе верить, что пострадала только ее внешность, но с появлением демонического голоса в голове она больше не могла игнорировать это. Проклятие преобразило не только кожу.

Миуко опасалась, что оно изменит и сердце.

16 Очиирокай

Им потребовалось целое утро, чтобы найти дорогу к Очиирокай, которая пролегала через плодородные фермерские угодья на северной стороне залива. Хотя дорога паломников была не такой оживленной, как Великие Пути, на несколько приятных часов Миуко и Гейки оказались в непрерывном потоке странствующих жрецов, повозок и наездников на вороных конях. Иногда ей даже казалось, что она слышит отдаленный свист ветра, проносившегося над полями и всегда являющегося, по словам ее матери, знамением того, что сани байганасу мчались по сельской местности. Миуко на мгновение задумалась, принадлежат ли эти сани духам-обезьянам из игорного салона или были частью другой, столь же шумной труппы.

Однако к середине дня Путь Тысячи Шагов опустел. В зарослях сонно стрекотали насекомые. Птица испила воды из канавы и упорхнула. Возможно, стало слишком тепло для путешествия, как предположила Миуко, потому что воздух ощущался влажным и тяжелым от зноя.

Но когда она огляделась вокруг, у нее по спине побежали мурашки. Они должны были встретить кого-нибудь: если не монахов, стремящихся совершить подношения в каждом из Двенадцати Небесных Домов, то хотя бы мальчишек на побегушках, рыночных торговцев или лесорубов с вязанками хвороста за спиной.

– Что-то странное происходит, – произнесла Миуко.

– О чем ты? – спросил Гейки, воспринимая ее слова как повод отдохнуть в тени букового дерева.

– Кроме нас с тобой, здесь никого нет. Тебе не кажется это странным?

– Нет? – Но увидев выражение ее лица, исправился: – Да? Откуда мне, по-твоему, знать, что считается странным у людей? Вы рождаетесь с дополнительным набором зубов, как акулы!

– Людей должно быть больше. – Миуко поежилась, хотя было не так уж холодно, и еще раз оглянулась. – Нам лучше поторопиться.

Поспешить, однако, у них не получилось: учитывая, что они шли пешком большую часть дня, ацкаякина настаивал на остановке через каждые сто шагов, требуя отдыха.

– Ноги болят, – жаловался он. – Как бы мне хотелось, чтобы мы могли полететь. Мы бы там через несколько дней оказались, будь мое крыло в порядке.

Устало прислонившись к ближайшему камню, Миуко представила, как ацкаякина взмывает в знойное синее небо, оставляя ее одну на пустынной дороге.

– Когда оно заживет?

– Через пару дней, вероятно. А потом… свобода!

– Для тебя, – проворчала Миуко. – Мне все равно приходится идти пешком.

– Что, думаешь, я не смогу тебя понести? – Гейки выпятил свою узкую грудь. – Да будет тебе известно, я птица внушительных размеров!

Пусть Миуко чувствовала себя виноватой, потому что, очевидно, задела его гордость, она порадовалась, когда он ускорил шаг.

Они на своем пути не встретили ни одной живой души, пока не пересекли врата духов на окраине ближайшего города. Веваона – так называлась небольшая деревушка, обслуживающая в основном паломников. Вдоль дороги располагались многочисленные лавки, где торговали всякой всячиной: от флаконов с благословенной водой до соломенных шляп, а под бумажными зонтиками кочевые купцы выставляли амулеты для отпугивания хищных духов и талисманы удачи, начертанные священными чернилами индиго.

Миуко, заметив по дороге, что Гейки снова отстает, остановилась недалеко от рядов с алыми молитвенными знаменами, чтобы дождаться его. Только тогда она обратила внимание, что с ним что-то не так. Одеяние оттопыривалось в неожиданных местах так вызывающе, что на мгновение она подумала, что застала его в процессе трансформации, и тело застыло в какой-то изуродованной форме…

Миуко нахмурилась.

Он не перевоплощался. По его собственному признанию, он не мог этого сделать, пока за ним кто-то наблюдает.