(На чистом и тонком листе пергамента, рунической строкой. Все заглавные буквицы любовно вырисованы. Старый Хрофт явно потратил немало времени на одно лишь украшение этого отрывка.)
Как звать тебя, как имя твоё? – Хейд, отвечаешь ты.
Неверно, грохочет вокруг. Гулльвейг прозываешься ты, «сила золота», и ты исполнишь предначертанное.
Кем предначертанное? – шепчешь ты. Вражья сила мнёт и давит, намертво впечатывая в душу чужое, тёмное, страшное.
Мною!
Кем?
Дерзаешь спорить? Что ж, это хорошо. Я люблю дерзких и сильных. Ступай и исполни свой долг.
Долг? Какой долг? Я никому и ничего не должна!
Страх сменяется злым упрямством. Я никому и ничего не должна! И я больше не боюсь.
Неразумная! – вокруг всё тонет в потоках сметающей всё мощи. Низкий бас заполняет весь мир, нет ничего, лишь он. Он и его сила. Как ему противиться? Не устоит ничто, даже крепчайший камень. – Так как зовут тебя?!
Я… я Гулльвейг.
Превосходно. Что ты должна сделать?
Ты… скажешь мне, всемогущий?
Не именуй меня чужими именами, я не всемогущ. Ибо тогда не говорил бы с тобой. И я не скажу тебе большего. Имя твоё подскажет тебе.
Имя моё? Моё новое имя?
Да. Твоё новое имя. А теперь открой глаза и иди!
Кажется, дыбом встают и небо, и земля, и море. Ты распростёрта на голом камне, холодные брызги секут щёку. Тёплая волна расплескалась по плечам, их так много, что они укрывают, подобно плащу, всё тело. Больше на тебе никакой одежды.
Встань и иди, Гулльвейг. Ибо награда твоя будет больше, чем ты способна вообразить. Неуязвима и бессмертна станешь ты, ибо без тебя… впрочем, моей Гулльвейг это уже не касается.
О чём всё это?
Откуда я? Кто я? Что я?
Вопросы падают в гулкую тёмную бездну, словно пустое ведро в сухой колодец.
Ты смотришь на собственные руки – пальцы унизаны невесть откуда взявшимися перстнями. Золото ярко лучится, оно словно пылает изнутри колдовским завораживающим огнём.
Я Гулльвейг. Я сила злата. Я иду в мир. И наградой мне станет всё.
(комментарий Хедина, аккуратным мелким почерком, внизу страницы:
Гулльвейг. Да, доводилось слыхать, доводилось. Загадочная и таинственная, невесть откуда взявшаяся, сказочная прародительница всех ведьм мира, мать женского колдовства. Тайное притягивает, и Отец Дружин тут не исключение. Весь отрывок – явное подражание кому-то из скальдов его времени, хотя отсутствуют необходимые аллитерации и не соблюдается ритм. Но Гулльвейг… красивая сказка. Конечно, тут же возникает соблазн спросить, а кто же этот загадочный собеседник, отдающий девушке по имени Хейд приказы, которым она не смеет не повиноваться?… Старый Хрофт не оставил никаких своих догадок, хотя понять, кого он подозревал, нетрудно.)
Далёк от бед и тревог Митгарда прекрасный Ванахейм. Мягки его потоки, теплы небеса, ласковые ветры веют в нём, и обитатели его наслаждаются изобильем всех богатств земных. Радость ванам возделывать пашню и пожинать плоды своего труда. Сильна их первородная магия, часто ночами говорят они с Лунным Зверем, вбирая его мудрость. Здесь нет зла, никто не возьмёт чужого и не покусится на женскую честь. Ваны живут своим умом, беды и тревоги далёкого Хьёрварда мало заботят их. У них длится век блаженства под молодым солнцем, и кажется, что так будет всегда.
Кое-кто из ванов с неодобрением посматривает на могучую крепость Асгард, вознёсшуюся на равнинах Иды, на сверкающую золотыми щитами крышу Валгаллы, на грозного Отца Дружин и его старшего сына, Тора. Могучий О́дин только что заимел Гунгнир, не знающее промаха копьё, и Лунный Зверь лишь сузил очи, когда ваны обратились к нему с молением дать совет, что им теперь делать и делать ли что-то вообще.
Ванам не нужны крепости. Зачем они появились? Для чего воевать, когда лучше пировать? И состязаться в том, чей мёд хмельнее и крепче?
Конечно, они слыхали о горных и инеистых великанах, что живут в далёком и суровом Ётунхейме. Ну и пусть себе живут, нам нет до этого дела; и богу Одину не должно быть тоже, на его дом ведь никто не нападает! А что там будет на Срединной Земле, в Большом Хьёрварде – какая нам разница? Будут жить там, скажем, великаны вместо людей или люди вместо великанов – Ванахейм останется как был. Чужого нам не надо, но за своё мы постоим.
Границы страны ванов охраняет магия. Стража им не нужна.
Прекрасная девушка, окутанная облаком золотых волос, ниспадающих до самых пят, возникает из ниоткуда. Босая, она словно скользит над землёй, не касаясь её ступнями. Лицо её прекрасно и совершенно, кожа цвета слоновой кости. Миндалевидные глаза смотрят кротко и чуть лукаво.
Жилища ванов во многом сходны с обиталищами светлых эльфов: живой камень, растущие кусты и деревья, сплётшиеся ветки, текучая вода. Вокруг поселений ванов нет угрюмых стен и башен, глубоких рвов и подъёмных мостов со ржавыми цепями. Никто не остановил золотоволосую странницу – однако вода в каменных чашах, спокойно журчавшая доселе, вдруг забурлила и вспенилась. Тревожно защебетали, захлопали крыльями певчие птахи, по колосьям словно пронёсся порыв ветра.
Ваны один за другим оставляли обычные дела, покидая жилища, молча следуя за неизвестной. Она остановилась, подняла руку, словно желая говорить – но окружившие её все вместе, как один, повторили её жест, и тишину не нарушил даже шёпот ветра.
Золотоволосая незнакомка едва заметно сощурилась. Медленно и словно даже небрежно повела плечами, словно перед поединком.
Ньорд звали того из ванов, кто заговорил с явившейся. Был он мудр и смел и, в отличие от многих из своего племени, немало странствовал за пределами Ванахейма.
– Сила твоя велика, – сказал он, глядя прямо в глаза ей. – Велика и опасна, как может быть опасна молния. Но ваны не боятся чужого волшебства. Твоё – не от его прародителя, не от Лунного Зверя, что научил нас первым заклинаниям. Поэтому мы поступим с тобой так…
(Комментарий Хедина: повествование внезапно обрывается. Верно, Старому Хрофту попросту наскучило описывать благостный Ванахейм, с которым, вдобавок, у Отца Дружин связаны не самые приятные воспоминания. Гулльвейг рисуется как явившаяся к ванам невесть откуда, чью силу с могуществом они сразу же и ощутили. Однако тогда непонятно, почему же добрые и миролюбивые ваны сделали то, что они сделали?..)
Ярко пылает радужный мост, дорога от земель смертных до Асгарда. Золотоволосая девушка приближается к нему, приветственно машет недремлющему Хеймдаллю, и суровый Сын Девяти Матерей невольно улыбается в ответ. Она так хороша собой, и совсем не похожа на великаншу; но она и не из рода людей или эльфов. Стражу интересно.
– Могу ли я подняться? – вежливо и даже робко спрашивает девушка.
Пламень Бифрёста сожжёт любого, кто незваным попытается проникнуть по нему в Асгард. Хеймдалль пристально смотрит на незнакомку.
– Тебе придётся пройти сквозь огонь, – наконец произносит он.
– Огонь не страшит меня, – улыбается девушка, откидывая со лба золотые волосы. – Так ты позволяешь, могучий Хеймдалль?
– Иди, – кратко отвечает он. – Ты предупреждена.
Странница осторожно вступает на мост, и Мудрый Ас кладёт руку на меч – он чувствует ярость пламени, алчущего испепелить шагнувшую на него, но отчего-то неспособного сделать это.
– Каждый, если он не великан, может вступить в Асгард, если ему удалось преодолеть Бифрёст, – замечает Хеймдалль, когда неизвестная добирается до самого верха. – Отец Богов узнает о тебе.
– Ни о чём большем я и не прошу, – улыбается незнакомка.
– Какое имя назвать Владыке Гунгнира?
– Гулльвейг. Просто Гулльвейг.
– Имя это очень подходит к твоим волосам, – замечает Хеймдалль. – Входи в Асгард и будь гостьей. Но не злоупотреби нашим гостеприимством!
– Я всего лишь пришла поклониться хозяину Асгарда.
Сын Девяти Матерей молча кивает и распахивает тяжёлые врата.
(Комментарий Хедина: итак, Гулльвейг достигает Асгарда. Сразу становится ясно, что явилась не простая смертная. Непонятно, правда, отправилась ли она к асам по собственной воле или это приказание ванов. Последующие события, кстати, свидетельствуют в пользу именно того, что был отдан приказ, однако Старый Хрофт отчего-то не счёл нужным написать самое нужное; хотя, быть может, просто не знал.
Отец Дружин добавил тут ещё стихотворную версию случившегося, однако в ней нет никаких новых деталей. Не думаю, что моим помощникам так уж нужно это читать, хотя запрещать ничего не стану.)
Весело пирует собрание асиний и асов. Не иссякает хмельной мёд, и Отец Богов поднимает заздравный рог с брагой. В бешеной пляске проходится хитроумный Локи, огонь в очаге взвивается к самому потолку, стараясь подражать своему повелителю. Браги читает вису за висой, сочиняя их на ходу. Лукаво и весело смотрит Фригг – Отец Дружин давно уже не заглядывается на других женщин. Даже мать Тора, богиня земли Йорд, уже не хмурит брови на Фригг, как на злую разлучницу.
Тор не большой мастер плясать, и потому его молодая жена Сиф подаёт руку Локи. Тот лихо прищёлкивает пальцами, плащ хладного пламени взмывает у него над плечами – и точно так же, распускаясь в танце, плывут разметавшиеся косы Сиф. Простодушный бог грома опрокидывает очередной рог и не видит, какими глазами Сиф смотрит на Локи…
(Комментарий Хедина: кто бы мог подумать. Если верно то, что рассказывал – поневоле скупо – о своём старшем сыне Отец Дружин, что я потом сам прочитал в обрывках уцелевших сказаний – нужно быть отчаянным сорвиголовой, чтобы наставлять рога Тору, хотя в те времена у него ещё и не было знаменитого Мьёлльнира. Впрочем, едва ли это имеет отношение к загадочной Гулльвейг.)
Беззаботно веселятся асы, радостно танцуют асиньи. Ревёт пламя, не дерзая, однако, тронуть стропил под высокой крышей. Даже О́дин улыбается, глядя на пляску. Его брови хмурятся, когда он замечает невестку вместе с Локи, но, в конце концов, его старший способен постоять за себя.
Двери зала распахиваются.
Хеймдалль. Мудрый Ас не любит шумных и весёлых пиров, предпочитая им уединённые размышления на вершине Бифрёста. Но сейчас изменил всегдашней привычке. А кто это с ним?
– Славьтесь, асы, и асиньи, славьтесь!..
Златовласая незнакомка, облачённая, кажется, в плащ из одних лишь собственных волос, словно вплывает следом за Хеймдаллем.
Невольно останавливаются пляшущие, даже неистовый Локи.
– Войди и сядь, гостья, – говорит Отец Дружин. – Пей, если тебя мучает жажда, и ешь, если голодна. Мы рады всем, пересёкшим Бифрёст. Кто ты, как твоё имя, из каких ты краёв?
– Из Ванахейма пришла я сюда, поведать о красоте и роскоши той земли, – нараспев произносит незнакомка. – О земле, где славят весёлое злато, радующее взоры. Но благодарю тебя, Отец Богов, за честь. Гулльвейг имя моё, и трижды почётно мне воссесть за твой стол, могучий бог. Вновь скажу – славьтесь, асы, и асиньи, славьтесь! Хвала великому Одину, хвала прекрасной Фригг, хвала могучему Тору и мудрому Хеймдаллю, молчаливому Видару, храбрейшему Тюру, красноречивому Браги, прекрасному Бальдру, размышляющему Году, Слепому Асу, и, конечно, хитроумному Локи, хвала всем асам! Хвала Йорд и Сиф, хвала Идун и Эйр, хвала Лефн и Син, хвала Сйофн и Вар, хвала Фулле, Саге, Глин и Гне; хвала всем асиньям! Но красота их стала бы поистине божественной, познай они силу золота. Так, как познали её в Ванахейме.
Могущественно и величаво прекрасное злато! Мягок свет его и ласкает глаз. Когда возлагаю я на себя ожерелья из золота, то словно руки любимого ласкают меня. Много, много золота я жажду, ибо неисчислимы радующие меня вещи, что можно создать из него или выменять у других. Овладей золотом, могучий О́дин, и тогда ты сделаешься поистине всемогущим. Полюби его так, как люблю его я. Мне не мил белый свет без его блеска, пальцы мои ищут его, глаза мои нежит его цвет…
И долго ещё говорила так назвавшаяся Гулльвейг, превознося золото и свою любовь к нему. Словно ничего больше в мире не существовало для неё, ни дружбы, ни мужества, ни храбрости или истинной любви между женой и мужем. И о детях не вспоминала, но лишь о золоте, заменившем в её словах всё остальное, что почитали дорогим собравшиеся асиньи с асами. Голос её оборачивался то висой, то даже и песней, и асы слушали заворожённо, точно явившаяся к ним была вёльвой, видящей.
Однако Отец Дружин стукнул концом древка по полу и поднялся.
– Мы слушали твои речи, Гулльвейг, – рёк он, и в голосе его не осталось приязни. – Зачем слушать нам о власти прекрасного золота? В миру куда больше вещей, что лучше него. Зачем прославлять мёртвый металл? Чтобы смертные и бессмертные забыли свои настоящие пути, обратившись к погоне за жёлтым маревом?
Встала и Гулльвейг, окутанная облаком прекрасных волос; иные асиньи поглядывали на них с завистью, кроме разве что Сиф, довольной собственными белокурыми косами до самых пят.
(Комментарий Хедина: Старый Хрофт почти ничего не рассказывал о прежней жизни в Асгарде, до Боргильдовой битвы и падения Древних Богов. До моих дней, дней юности Поколения, когда мы жадно вбирали самые разные знания, дошли лишь разрозненные обрывки сказаний. Там упоминалось, что Сиф впоследствии получила от гномов иные волосы, из чистого золота, но как это случилось – предания умалчивали. Во всяком случае, история с Гулльвейг становилась всё занимательнее. Неведомо откуда явившейся незнакомке, явно наделённой огромными силами – иначе она не пересекла бы огненный мост, – раскрывают двери в самое сердце крепости асов и приглашают на пир… воистину, то были куда более счастливые времена, когда гостю доверяли, и неложно.)
– Скучна жизнь, в которой нет красоты, – звонко ответила она. – Золото несёт её. Им украшают себя жёны и мужи, его берут с бою, в нём – доблесть воина. И это куда лучше, чем отрезанные головы или уши врагов, засушенные или сохранённые чарами. Разве не так, могучий О́дин?
– Нет нужды в споре с тобой, – сурово сказал Отец Дружин. – Однако вижу я, что подобная тебе может принести множество горя и зла. Люди и впрямь станут сражаться из-за золота, убивая собственных братьев и предавая сестёр…
– Разве не делают они это уже сейчас? Разве не сражаются они в войнах? Разве не бьются сами боги с восточными великанами?
– Гримтурсены воинственны и жестоки, такими они сотворены изначально, и природу их не изменить, – возразил Старый Хрофт. – Они грозятся покорить весь мир, если их не остановить – весь Хьёрвард, весь Митгард превратятся в ледяные пустыни, где никто не сможет жить, кроме всё тех же великанов. Но о чём ты хочешь вести речь, Гулльвейг? Мы слышали тебя. Ты пришла с речью о красоте злата? Ты её произнесла. Теперь же удались туда, откуда пришла. То есть в Ванахейм. А с его хозяевами мы потолкуем о том, как подобная тебе смогла добраться до Асгарда.
Гулльвейг улыбнулась.
– Отчего страшится меня могучий О́дин? Неужто он считает людей столь слабыми и беспомощными, что мои слова одни направят их ко злу? И, если это так легко сделать, то не в изначальной ли природе их дело, подобно злым и испорченным гримтурсенам, желающим покрыть всё сущее любимыми сим народом льдами?
– Довольно! – вмешался вдруг Локи, оставив Сиф. – Довольно мы слушаем твои речи, Гулльвейг. Владыка Асгарда велел тебе убираться. Не заставляй нас забыть о законах гостеприимства.
– Негоже асу грозить гостье, – не отступила и не смутилась Гулльвейг.
– Я не ас, – дерзко ответил Локи. – Я из рода великанов, Лаувейей зовут мою мать, а жестокий Фарбаути мне приходится отцом. Поэтому не требуй от меня вежества асов, чародейка. И покинь этот зал, пока мы тебе это ещё дозволяем.
– Вы дозволяете? Может, храбрый бог огня, сын жестокого Фарбаути, осмелится вступить со мной в поединок?
– Сын жестокого Фарбаути сейчас вышвырнет тебя за порог, дерзкая! – загремел Локи.
Рыжебородый Тор сделал движение, будто собираясь помешать богу огня, но Старый Хрофт лишь покачал головой, и бог грома остался на месте.
Локи потянулся, пытаясь схватить гостью за плечо, однако пальцы его нашли лишь пустоту, Гулльвейг сдвинулась самую малость, однако сын Лаувейи огня не удержался на ногах и, к собственным позору и ярости, растянулся на полу.
– Колдовство! – громко вскричал горячий Вали, выхватывая меч. Гулльвейг стремительно повернулась к нему, меж рук колдуньи что-то блеснуло – и тут в спину ей ударило копьё, брошенное рукой Улля. На пир он пришёл без всегдашнего и излюбленного своего оружия – лука со стрелами.
Все замерли, однако Гулльвейг лишь улыбнулась, глядя на окровавленные наконечник и древко, торчащие у неё из груди. Улыбнулась и лёгким движением сломила остриё, отбросив в сторону.
– Кто ещё осмелится? – звонко спросила она.
Ответом ей стала целая вьюга копий. Бросали все асы, даже мудрый Хеймдалль, даже кроткая Идун. Пол залило кровью, но Гулльвейг лишь смеялась.
(Комментарий Хедина: несомненно, мы имеем дело или с некромантией высшей пробы, или с великолепной магией иллюзий. Что, опять же, ставит вопрос об источнике сил этой самой Гулльвейг. Понятно, почему Старый Хрофт не остановил своих – ему надо было знать пределы сил незнакомки. Не могу поверить, что он… попросту растерялся. Дальше в рукописи разрыв, первая вставка, на оборотной стороне какой-то выделанной чешуйчатой шкуры, что так и хочется назвать «драконьей», рука явно другая, не Старого Хрофта. Буквы мельче и чуть элегантнее, хотя и более размашистые. Если бы я пытался угадать, кому принадлежат эти строки, то первым подумал бы на Локи, как он описан на этих страницах.)
…Но Гулльвейг не умерла от пронзавших её копий. Она лишь шутила и насмехалась над асами, и вся ярость их ничего не могла с ней поделать. И тогда Хеймдалль первым воззвал к богу огня, воскликнув:
– Чего не смогла сталь, осилит пламя! Локи, твой черёд!
Сын Лаувейи выступил вперёд, и взор его повергал всех в ужас, столь неистова была его ярость. В сплошной костёр обратился пиршественный зал асов, огонь затопил его целиком, не дерзая, однако, причинить ущерб кому бы то ни было из обитателей Асгарда. В одно место стянулось пламя, в один огненный столп, и внутри него пылала чародейка Гулльвейг. Видели асы, как распадается её тело серым пеплом и пышущими угольями; по слову храброго Локи повинующийся ему огнь угас.
Но не успели опасть языки пламени, как выступила из них всё та же Гулльвейг, живая и невредимая! Огонь сделал её ещё прекраснее, так, что у асов пресеклось дыхание и не нашлось слов, чтобы описать её красоту. Лучились дивно-золотистые власы её, ярче звёзд сияли глаза.
– И это всё, на что способны вы, асы? – воскликнула она дерзко, так, что все, пребывавшие тогда в Валгалле, испытали страх, даже сам Отец Богов.
(Комментарий Хедина: лишнее доказательство, что писал именно Локи.)
Но отважный бог огня не собирался уступать.
– Велика сила твоя, колдунья! – воскликнул он, и стены задрожали от его могучего гласа. – Но не испугают нас, владык Сущего, твои чародейские причуды! Получай!
И, сказавши сие, Локи взмахнул рукой, сотворив новое пламя, ещё ярче и жарче первого. Столь горячо было оно, что плавило железо, даже сработанное гномами.
Но волшебница вновь осталась невредимой, и понял тогда бог огня, что имеют они дело не с простой смертной, не с простой колдуньей, но с той, кто наделён властью, наподобие власти вёльв или норн. Не стал бы нападать на такого врага разумный Локи, но в едином порыве взмолились о помощи все асы, и не мог отказать им добросердечный сын Лаувейи.
В третий раз охватил огонь колдунью, но, как и предвидел Локи, пламя ничем не повредило ей. Лишь красота её возросла ещё больше. Даже слепой Год заметил бы завистливые и исполненные ревности взоры, что бросали на колдунью асиньи, не исключая и гордую Фригг, очень много мнящую о себе.
– Что ж, спасибо вам, владыки Асгарда! – звонко воскликнула Гулльвейг. – Благодаря вам умножились мои силы и красота. Не только Гулльвейг зовусь я, но и Хейд, и ведомо вам, что значит моё исконное имя!
– Сияющая значит твоё исконное имя, – сказал быстрый разумом бог огня, – и поистине подходит оно тебе. Сильна твоя магия, Хейд, но чувствую я, что на погибель послана ты нам!
– Ваны разгневаются, узнав, как поступили благородные асы с их посланницей! – провозгласила Гулльвейг. Никем не останавливаемая, шла она из одной залы Асгарда в другую, и все двери распахивались пред нею. Многие асы ждали, что заступит ей дорогу Отец Богов и сразит своим не знающим промаха копьём, однако О́дин не вступил в схватку. Молчалив оставался Ас воронов и погружён в неведомую думу.
Все залы обошла Хейд-Гулльвейг и творила множество магических вещей, какие не осилили бы ни Фригг, ни Сиф, ни даже Йорд, могущественная богиня земли. Молча следовали за ней асы и асиньи, словно заворожённые, и никто не дерзал преградить ей путь.
Наконец, когда покинула Гулльвейг залы Асгарда, говорят, что стала она знаменита среди смертных, положив начало роду ведьм, что владеют магией, над которой не властны даже боги…
(Комментарий Хедина: здесь вставка обрывается. Что случилось дальше с упомянутой Хейд-Гулльвейг, остаётся только гадать. Такая сила не могла пропасть бесследно – и в дальнейшем просто обязана себя проявить. На месте Старого Хрофта я не спускал бы глаз с такой чародейки, однако у Отца Дружин, несомненно, имелись свои резоны. Вопрос лишь в том, к чему они привели…
На следующем листе мы вновь видим руку владыки Асгарда. Что случилось сразу после исчезновения Гулльвейг, он не сообщает, а переходит сразу к войне с ванами, что, по-моему, являлось неописуемой глу… то есть весьма необдуманным деянием для обеих сторон.)
…Велик был гнев ванов, когда узнали они, как обошлись в Асгарде с их посланницей. Гнев тот был несправедлив; асы не знали, что Гулльвейг правила посольство, и ни слова не сказала она, что принесла именно слово ванов и что её надлежит выслушать именно как посланницу. Конечно, если суть в этом, то ярость их понятна.
(Комментарий Хедина: Гулльвейг осталась жива и здорова и даже смогла извлечь выгоду из случившегося, сделавшись, по её словам, «ещё прекраснее». Тут, скорее, дело в принятых обычаях, когда честь и неприкосновенность посла ценились превыше всего и малейший вред или урон ему значил немедленную войну. Хотел бы я, чтобы подобное оставалось справедливым и в позднейшие времена, многими прозванные «подлыми»…)
Недолго совещались асы под высокими сводами Валгаллы. На удар принято отвечать ударом, на коварство – коварством. Отец Дружин не колебался, выведя рати асов навстречу воинству Ванахейма, и первым, не колеблясь, метнул своё неотразимое копьё им навстречу, пролив первую кровь.
Что потом долго ставилось – и ставится – ему в укор.
Но говорить о мире можно лишь с теми, кто ценит мир и желает его.
Но сесть за пиршественный стол можно лишь с теми, кто – даже поссорившись – берётся за меч, а не за яд.
Так началась первая битва, но удача отвернулась от асов. Трудно поверить в такое, что боги О́дин и Тор, Хеймдалль и Видар, Тир и Вали могли уступить кому бы то ни было в сражении. Но выше говорилось уже, что магия Ванахейма сильна, им даровал её сам Лунный Зверь, великий первомаг Хьёрварда, и Отец Дружин, поняв, что сегодня победа склоняется на сторону врага, повелел своему воинству в полном порядке отойти под защиту стен Асгарда, что и было исполнено в точном соответствии с его словом.
(Комментарий Хедина: все отступления, что мне доводилось видеть «совершаемыми в полном порядке» представали исключительно в летописях, чьи составители тщились потрафить или самому полководцу, отдавшему приказ, или, к примеру, его потомкам или сторонникам.)
Ваны встали лагерем вкруг Асгарда. Столь могущественна была дарованная Лунным Зверем магия их, что во прах рухнули сами стены крепости асов, почитавшиеся ими несокрушимыми. Долго можно повествовать об этой войне, как она шла, как совершались вылазки и отбивались штурмы, но Гулльвейг, послужившая поводом к ней, не приближалась более ни к Асгарду, ни даже к Ванахейму, казалось бы, вступившемуся за неё. Лишь изредка враны и волки Отца Богов замечали её в разных частях Большого Хьёрварда, наставлявшую избранных ею дев и жён в искусстве чародейства, но тропу богов она более не пересекала.
Так или иначе, но пришёл конец и войне с ванами. Сражения принесли немало славы асам, свершившим множество доблестных дел, и немало убытков ванам, позабросившим свои уютные пажити, в отсутствие хозяев заросшие тёрном и болиголовом. Ваны запросили мира.
(Комментарий Хедина: трудно поверить, что «запросили мира» именно ваны, осадившие вражескую твердыню и обрушившие её стены. Впрочем, речь здесь по большей части идёт не о войне асов с ванами, а о таинственной волшебнице Гулльвейг, невесть откуда взявшейся, пережившей все усилия асов покончить с нею и потом занявшейся обучением ведьм. Последнее, гм, заставило меня вспомнить одну Истинную Чародейку в пору расцвета моего Поколения, хотя непонятно, хотел ли Старый Хрофт специально подчеркнуть эту связь или так получилось случайно. Тем более странно, что Отец Дружин не попытался отыскать эту самую Гулльвейг после, будучи в зените могущества. В конце концов, всегда можно было взять с собой Тора с его могучим Мьёлльниром. Оставлять такую угрозу… совершенно в духе Старого Хрофта!)
Здесь кончается повесть о Гулльвейг, рассказ о случившемся на самой заре этого мира. Но, как это обычно и бывает, рассвет задаёт дорогу полдню, а тот, в свою очередь, указывает путь сумеркам, открывающим врата ночи.
Так и случилось.