Вы думаете, что все, кто так искаженно искажался в зеркалах, поспешили по приглашению?
Как бы ни так! Большинство начало созваниваться с теми, кому помогли стать обладателями зеркал, и осторожно отводя от себя упреки, выяснять, кто, что там видит.
А потом, да, потом всяких слов в адрес создателей зеркал взорвали пространство разговоров.
И ведь никому, вот совсем никому не пришло в голову, что отражение показывает их внутреннюю суть! Ни одному! Все винили зеркало!
И все, почти все дружно решили, что первыми не пойдут. Подождут храброго, потом его расспросят, а уж потом…вот потом и будет потом!
И так они переговаривались очень долго.
Наши заговорщики были готовы к такому развитию событий, и терпеливо ждали.
И что вы думаете? Нашлась-таки первая пташка, которой так надоели отражающиеся кривые рожицы, что сделать шаг показалось самым, что ни есть правильным.
И да, вы правильно подумали. Это была секретарша Академии. Та самая, что окатила холодом наших Амазонок.
Собрав всю себя в кулак, она доехала до названного адреса, постучалась в ворота. Потом позвонила, когда кнопку увидела, и, вздрагивая от страха, сделала шаг в неизвестность, в открывшиеся гостеприимно ворота. Хотя ей они показались пастью.
На пороге её никто не съел, и она прошла в гостиную. Там был только Валд.
Он пригласил гостью присесть. Какое-то время они сидели молча. Потом Валд мягко спросил девушку, что её привело в Дом. Вроде бы и так всё было понятно, но вопрос нужен был, чтобы беседу завязать, а то молчание затягивалось.
Она, сначала заикаясь, потом смелее стала рассказывать о зеркале. О том, что с того момента, как она его купила, все зеркала корчат ей рожи, и нет возможности даже привести себя в порядок.
Даже в салоне, стоит ей сесть перед зеркалом, как там отражается что-то неудобь сказуемое, от чего мастера еле сдерживают смех. Она плачет. Ну, и какое тут украшение себя?!
Валд выслушал, и задал странный, как показалось секретарше вопрос:
– А почему вы тогда, – он назвал примерную дату, – купили именно это мороженное?
Она задумалась. Времени вроде прошло много, вспомнить трудно.
Но как это бывает, потянешь ниточку, клубочек начинает раскручиваться, и она вспомнила:
– Мне было очень одиноко тогда. И захотелось хоть чем-то себя побаловать. А мороженое так красиво сверкало льдинками. И его купила. А потом,…потом когда съела его, мне всё стало фиолетово! И люди стали казаться, какими-то …такими, смешными и глупыми, а моё одиночество, гордым и правильным.
– А вы не заметили, – продолжил спрашивать Валд, – что после этого вы начали видеть в людях только плохое?
Она хмыкнула:
– Так я и до этого от них мало хорошего видела!
Валд молча, ждал продолжения.
– Понимаете, когда мне было всего пять лет, родилась сестрица, – девушка примолкла, её лицо исказилось, – и всё! Меня забыли! Всё самое лучшее стало для неё! Только для неё! Меня заставляли с ней нянчиться! Вместо того, чтобы гулять, я должна была качать коляску! Когда она стала подрастать, всё вкусное сначала давали ей, потом только мне. Если оставалось! Сначала покупали новые игрушки и красивую одежду ей! Мне если хватало денег!
Даже папа её первую на руки брал, когда домой приходил!
А она,…она…
Тут из глаз девушки полились слезы давней обиды. И она, всхлипывая, продолжила:
– Она такая вредная была! Специально мои платья портила! Да, да! То соус специально опрокинет, то просто ножницами порежет. А мне никто не верил! Говорили: «Да что ты врешь! Она же маленькая! А ты старшая! И ты должна!»
А я им ничего не должна!
А когда я начала с парнем встречаться, так она начала на меня всякие пакости наговаривать!
Так что, я всегда была одна! Всегда! И это моё проклятие! Я одинока! Я никому не нужна! Меня никто, никогда не любил!
Только твердили, что я то должна, это должна! Прям какое-то проклятие должника!
А она, она… глазки невинные, улыбочка хитрая! И всё ей всегда с рук сходило! Всегда!
Всхлипывания перешли в откровенный рев.
Валд терпеливо ждал, когда пройдет самый накал, потом протянул чистый носовой платок, и деловито спросил:
– От проклятия освобождаться будем?