Я замерзаю – это тот вид пугающего холода, от которого немеет мозг, болят зубы и ноет челюсть. Несмотря на керосиновую горелку в самодельном убежище, пальцам так холодно, что я едва ли могу держать горшки для проб, пока работаю.
– Еще много осталось? – Дрю направляет фонарик на мои руки.
– Всего парочка. – Я неловко вожусь с крышкой следующего контейнера, в тысячный раз жалея, что вызвалась собирать еженедельные пробы снега. Девять недель назад, когда остатки летней команды уехали и кому-то нужно было взять на себя эту задачу, двадцать четыре часа в сутки было светло. Я не учла, как сложно будет это делать в темноте.
И после сегодняшней ночи будет еще предостаточно, мрачно думаю я, запихивая снег в контейнер.
– Я надеюсь, что эти умники из Женевы найдут что-нибудь захватывающее, – бормочет Дрю, топая ногами, чтобы согреться. – Инопланетные формы жизни, как минимум.
Я смеюсь. Вот это мне нравится в Дрю – он всегда умудряется поднять мне настроение – непростая задача, учитывая нарастающую напряженную атмосферу на станции по мере того, как часы дневного света уменьшились до смутных сумерек и солнце висит еще ближе к горизонту. Я недооценила, как сильно затяжная темнота нарушает циркадные ритмы и любое ощущение режима, истощая всю энергию и затуманивая мозг, превращая простейшую задачу в вызов.
– Вот гадство. – Пальцы болят так сильно, что я роняю последний контейнер, теряя его где-то на снегу. Дрю проводит лучом фонарика по земле, пока я ищу его.
Я подавляю раздраженный вздох. Как я смогу делать это следующие четыре месяца непрерывной ночи? Я не могу столкнуться с этим одна, и мне неохота признаваться в моем давнем страх темноты перед коллегами. Но есть лимит тому, как много раз я могу просить Дрю сопровождать меня. Не то чтобы он когда-то протестовал, но я не хочу усложнять нашу дружбу.
За последние несколько месяцев он стал моим ближайшим союзником. По мере того как зима сгущалась, а мои вежливые напоминания были встречены с нарастающей апатией и отговорками, он гонялся за людьми, заставляя их сдать анализы крови и кала, защищая меня, когда они начинали возмущаться насчет ведения видеодневников или опросников. Он вызвался тренироваться в качестве ассистента хирурга, даже предложил помочь с одним из бесконечных информационных обновлений медицинской системы.
А ведь, помимо всего, у него была и своя рабочая нагрузка.
– Все. – Я наконец-то нахожу пропавший контейнер и набиваю его снегом. – Давай убираться отсюда к чертям.
– Мне очень нужно пиво, – облегченно вздыхает Дрю. – И душ бы не помешал, но хватит и пива.
Я согласно ворчу, но не могу не чувствовать жалость к Каро, которой пришлось терпеть налеты целыми днями, с тех пор как водопровод снова сломался по неизвестным ей причинам. Нам всем пришлось мыться, используя вскипяченную на кухне воду, что только ухудшило и без того портящееся настроение на станции.
Пока Дрю тушит обогреватель, я загружаю пробы в рюкзак, натягиваю толстые перчатки и выхожу, слушая тихий звон, когда пар от дыхания замерзает и падает на землю, как измельченное стекло. Пальцы болезненно пульсируют, когда мы бредем назад к «Альфа», но это лучше, чем онемение. Беспокоиться нужно, когда вообще ничего не чувствуешь.
– Дерьмо. – Не видя отчетливо из-за кристаллов льда, склеивающих ресницы, я спотыкаюсь о снежный гребень и пошатываюсь вперед.
– Осторожно, – Дрю выбрасывает руку, хватая меня. Он помогает мне выпрямиться, его рука на мгновение задерживается на моей. Я растерянно поворачиваюсь, но он лишь кивает и отпускает меня.
Мы доходим до лестницы и взбираемся обратно в «Альфа». Я плюхаюсь на одно из сидений в прихожей и стаскиваю уличную одежду, радуясь, что мне не нужно будет делать это еще целую неделю.
– Я положу это в морозильник, – говорит Дрю, подбирая рюкзак с пробами, раздевшись до футболки и джинсов. – Увидимся на обеде. Нам нужно хорошо проводить нашу любимую звезду, так что натягивай свои праздничные лохмотья.
Кого я обманываю?
Я изучаю черное лайковое платье в маленьком зеркале внутри дверцы шкафа, но стараюсь не смотреть на свое лицо. Когда-то обтягивающее, с глубоким декольте оно теперь висит на мне как на вешалке. Я с отвращением стаскиваю наряд и надеваю пару джинсов и чистую футболку, затем достаю таблетки из шкафа. Проглатываю две, потом прибавляю третью для верности.
Серьезно, Кейт?
Слова сестры отдаются у меня в голове, и я зажмуриваю глаза, отгоняя их.
Скоро, обещаю я себе. Скоро.
Я прибываю в гостиную за час до заката. В прилегающей игровой комнате Элис и Роб поглощены матчем в настольный футбол, и, судя по ее победным возгласам, Элис лидирует.
Соня сидит в углу в наушниках и что-то вяжет, но мне не удается опознать что – возможно, шарф? С ее округлыми формами и кудрявыми седыми волосами она похожа на мягкую южную бабулю, но это никого не обманывает даже после короткого знакомства. Соня с большим отрывом является самым умным человеком на базе – я уже зафиксировала впечатляющий коэффициент интеллекта в ее медицинском файле – и профессором метеорологии в университете Торонто, без сомнения светилом в своей сфере.
Она также обладает стоическим терпением умной черной женщины, которая прожила жизнь, будучи постоянно недооцененной.
– Привет. – Соня встречается со мной взглядом, когда я наливаю бокал вина, затем снимает наушники и хлопает по сиденью рядом, приглашая. – Присоединяйся.
Я сажусь, благодарная за дружелюбное внимание.
– Что слушаешь?
– «Чапаев и Пустота». Виктор Пелевин.
– Не знаю такой.
– Тебе стоит почитать. Выдающаяся книга. Арк загрузил аудиоверсию – он просвещает меня в шедеврах русской литературы.
Я приподнимаю бровь, Соня улыбается в ответ.
– Не нужно его недооценивать. Он, наверное, знает столько же о русской литературе, сколько о генераторах. То есть очень много.
– Кстати, где он? – оглядываюсь я. – И остальные?
– Арк и Арне помогают Радживу на кухне. Алекс и Каро переодеваются, Сандрин все еще выпускает пар в «Бета».
Последний комментарий заставляет меня улыбнуться. Наша начальница станции, как оказалось, заядлая гольфистка. Летом она обустроила собственное поле на гладком участке льда, разукрасив шары красным маркером, чтобы видеть их на снегу. Но с тех пор как нависающая тьма загнала ее внутрь, Сандрин пришлось сделать имитацию поля в самом большом складе в «Бета».
– Насчет Люка и Роба… – Соня цинично вскидывает бровь. – Ну, твоя догадка будет так же хороша, как и моя.
Мне не нужно уточнять, к чему она ведет. Люк и Роб, или Бивис и Баттхед[11], как их называет Каро, завели привычку исчезать на длительные периоды, появляясь лишь на ужинах. Выглядят они при этом обдолбанными. И это не говоря уже о витающем в некоторых частях «Беты» запахе травки.
Я иногда задумывалась, стоит ли поднять эту тему с Сандрин, но она никак не могла не заметить – особенно после инцидента со сноубордом. Предполагаю, она пришла к выводу, что это относительно безобидное занятие. Лишь бы пережить зиму, как любит говорить Арк.
Кроме того, я не в той позиции, чтобы их критиковать.
– Ну, как дела? – Соня разматывает еще больше ниток из клубка и начинает новый ряд.
– Занята, и это хорошо. Я бы, наверное, сошла с ума, если бы не было чем заняться.
Хотя я бы с удовольствием завязала с забором проб снега, чуть не добавляю я.
– Должно быть, это тяжелая работа – справляться со всеми нами. Жан-Люк говорил, что это нравилось ему меньше всего – необходимость постоянно доставать людей.
Я удивленно прищуриваюсь. За все недели, что я провела здесь, это первый раз, когда кто-то упомянул Жан-Люка по своей инициативе.
– Каким он был? – спрашиваю я, хватаясь за возможность. – Никто, похоже, не хочет о нем говорить.
Несколько мгновений Соня молчит, и я беспокоюсь, что снова полезла не в свое дело. Она откладывает вязание, опирается на подлокотник кресла и подпирает подбородок рукой, глядя на меня.
– Он был хорошим человеком, Кейт. Добрым, преданным людям. И очень умным. Всегда интересовался исследованиями других, вечно записывал что-то в дневник – или его приключенческий антарктический журнал, как он любил его называть. Он планировал написать книгу о своем пребывании здесь.
– Серьезно? – я представляю лицо с фотографий, и чувствую еще одну волну грусти. Я думаю, мне бы очень понравился Жан-Люк.
Какая ужасная потеря.
Соня улыбается какому-то воспоминанию.
– Я говорила ему, что если он упомянет и меня в своей книге, то просто обязан сделать меня худой и на двадцать лет моложе, иначе я подам на него в суд.
Я смеюсь.
– Ты, наверное, скучаешь по нему, – мягко говорю я.
Она пару секунд раздумывает над ответом.
– Да. Хотя он мог быть довольно… напористым, но в целом хорошо ладил с людьми, всегда знал, как разрядить ситуацию шуткой. – Ее лицо выдает волнение. – Не в обиду тебе, но это место уже не будет прежним после его смерти.
– Я не могу представить, каким сокрушительным ударом для всех стал его уход. – Я представляю экспедиционную группу, возвращающуюся без него, вынужденную сообщать остальным членам базы, что им пришлось бросить Жан-Люка во льду. В абсолютной пустоте. Ужасной изоляции. Хотя он мертв, все равно ощущается, будто мы его подвели.
– Я полагаю, многие скучают по нему. – Я наблюдаю за пальцами Сони, формирующими петли, это завораживает, своего рода визуальная медитация.
– Некоторые больше остальных, – загадочно отвечает она.
– Как так? – хмурюсь я.
Соня прерывается, раздумывая.
– Ну, давай просто скажем, что Жан-Люк не всегда со всеми ладил. Были… разногласия.
– Насчет чего?
Но наш разговор прерывает появление других. Раджив, несущий несколько бутылок вина, одет в черную рубашку и его лучший багряный тюрбан, борода и усы аккуратно подстрижены и намаслены. Дрю в нарядных бежевых слаксах и выглаженной белой рубашке, за ним следует Сандрин, которая выглядит особенно шикарно в алом платье цельного кроя и с помадой в тон.
Я мысленно пинаю себя, чувствуя себя безвкусной в своих джинсах и простой футболке. Я собираюсь вернуться в спальню и переодеться, когда появляется Каро, щеголяя в привычном комбинезоне. Люк, Роб и Алекс входят за ней – Алекс выглядит растрепанным, с тусклым от усталости лицом, Люк одет в шорты карго, на лице его обычное сардоническое, слегка отстраненное выражение.
– Где Арне? – спрашивает Сандрин.
– Ушел освежиться, – говорит Раджив. – Он вернется через минуту.
Как по сигналу, появляется Арне. Несмотря на сломанный душ, он умудрился помыть голову, замечаю я, – его волосы все еще блестят от влаги. Он выглядит очень нарядно в серых штанах и тонком вязаном джемпере, демонстрирующем подтянутые мышцы, которые он поддерживает в тренажерном зале. Немногим из нас хватает дисциплины, чтобы заниматься каждый день, и на Арне действительно видны результаты. На Дрю, впрочем, тоже.
– Почти пора, – объявляет Сандрин, проверяя часы. Едва ли два часа дня, а мы уже прощаемся с солнцем.
Появляется Арне, а Роб и Элис забрасывают свою игру в футбол, когда мы выключаем свет и собираемся возле широких окон гостиной, выходящих на лед. Нам повезло: на небе нет облаков, и отчетливая полоса розового окружает серебристое солнце, которое едва показалось над горизонтом.
Я смотрю на пейзаж, чувствуя себя обеспокоенной. За последние несколько недель я завела привычку наблюдать за каждым закатом, восхищаясь видом нашей дающей жизнь звезды, проигрывающей битву с северным горизонтом. Каждый день она с трудом поднимается надо льдом, сдаваясь все быстрее, окрашивая облака в оранжевый, а снег в пунцовый, пронизывая небо цветами крови и синяков.
Минуты проходят, пока мы молча стоим, глядя на медленно угасающий золотой свет, уменьшающийся до точки, прежде чем угаснуть совсем.
– Ну вот и все, ребята, – объявляет Дрю, включая свет. – Добро пожаловать в зиму.
Его слова звучат весело, но атмосфера в комнате угнетающая. Хотя дни были короткими и тусклыми, тот факт, что солнце вообще появлялось, странно успокаивал.
Нас словно покинули.
Раджив исчезает, а затем снова появляется с подносом, полным закусок – маслин и оливок, фаршированных засахаренным лимоном и жареным халлуми[12], вместе с разнообразием орехов и сухарей.
– Ужин сегодня будет подан рано, – объявляет он, – но на кухне есть добавка, если вы не дотерпите до него.
Мы принимаемся за напитки и закуски, а затем рассаживаемся по креслам и диванам. Хотя большинство дней мы работаем и занимаемся своими делами, Сандрин решила, что нам стоит проводить остаток дня вместе. «Сближение», как она это назвала, делая все это похожим на какое-то до боли неловкое групповое упражнение, а не на что-то, что может нам понравиться.
Я поворачиваюсь к Дрю, но он наблюдает за Алексом, стоящим у окна, уставившись во тьму так, будто ищет что-то в непроглядном мраке.
– Эй, дружище, как дела? – спрашивает Дрю. – Проблемы на ранчо?
Алекс вздыхает, проводит рукой по волосам и оборачивается к нам. Его лицо напряжено, он выглядит несчастным.
– Только что узнал, что моя сестра выходит замуж, – бормочет он. – Через несколько месяцев.
– Дерьмово, – голос Арне полон сочувствия. – Как я понимаю, это случилось неожиданно?
– Можно и так сказать, – вздыхает Алекс. – Она недавно узнала, что беременна – если будет ждать, пока я вернусь домой, то уже успеет родить.
– Свадьба по залету? – шутит Роб, и я вижу, как Соня пинает его.
– Они были обручены уже пару лет, между прочим, так что это просто ускорило события, – Алекс поджимает губы, словно делая величайшее усилие, чтобы не сорваться. – Это будет большая свадьба. Родственники прилетят из Америки, коллеги.
Я чувствую прилив сочувствия. Он выглядит словно выпотрошенным. Несмотря на все его приключения – Алекс выучился на инструктора уличных видов спорта и провел несколько лет, работая в Новой Зеландии, – он очевидно семейный парень.
– Это тяжело. – Арк подходит и по-медвежьи его обнимает. На несколько неловких мгновений Алекс, похоже, готов заплакать.
– Могло быть хуже, – говорит он уныло. – По крайней мере, никто не умер.
Повисает напряженная тишина, прежде чем Элис заговаривает нарочито радостным тоном:
– И подумай, по возвращении домой тебя встретит новый племянник или племянница.
Это, наконец-то, вызывает у Алекса улыбку.
– Да, первый внук. Родители в восторге. Мама уже покупает детскую одежду.
– Детская одежда! – довольно сияет Соня. – Именно этот повод мне и нужен был. Хорошо, что я привезла достаточно пряжи.
– Хлеб! – пищит Каро, хватая кусок и намазывая его маслом.
Раджив снял все ограничения в честь нашего первого зимнего ужина. Вместе с теплой буханкой орехового хлеба он подает равиоли с лобстером, ризотто с сушеными белыми грибами и крепы[13]. Есть даже крохотная порция салата, любезность от Дрю и его гидропоники. Я испускаю довольный стон, почувствовав вкус маленьких листьев во рту – наш запас свежих овощей уменьшился до нескольких картофелин и рыхлых яблок, сморщенных и мягких.
– Выпьем? – Дрю передает несколько бутылок шампанского, и все наливают себе по бокалу. Точнее, все, кроме Арка – наперекор своим русским корням, он не пьет. Его отец был жестоким алкоголиком, и в первую мою неделю здесь Арк рассказал мне: «Упился вусмерть, что означает, нам больше не нужно его терпеть».
– Я хотела бы предложить тост за нашего чудесного шеф-повара, – провозглашает Сандрин с уже немного раскрасневшимся лицом. Я улыбаюсь ей, чувствуя укол злости, когда она делает вид, что не заметила. – За Раджива.
Мы поднимаем бокалы, пока он встает и слегка кланяется.
– Не забудь Дрю. – Я поднимаю бокал, смотря на моего друга. – За вкусный салат.
Мы еще раз выпиваем, Дрю подмигивает мне в знак солидарности. Боковым зрением я вижу, что Арне задумчиво меня разглядывает, и по какой-то непонятной причине я внезапно чувствую себя очень неловко.
Атмосфера начинает разряжаться, когда алкоголь проникает в нашу кровь. Алекс и Люк выглядят заметно поддатыми, Роб и Дрю болтают и весело смеются. Даже Том, который всегда остается в стороне, поглощен спором о «Звездных войнах» с Арком; Элис и Каро слушают их с изумленными улыбками.
Я разглядываю лицо Элис. У нее такие черты, от которых едва можно оторвать глаза. Постоянный источник пыток для нескольких мужчин здесь, особенно потому, что она недоступна – Элис живет в Брайтоне со своей девушкой-итальянкой, и их пятилетней дочерью Лидией.
Не в первый раз я гадаю, как она может провести двенадцать месяцев вдали от такого маленького ребенка. Но я уже знаю ответ. Элис изучает изменение климата, и Антарктика является неоценимым источником информации о влиянии человеческой деятельности на планету.
Она здесь и ради своей дочери.
– Еще шампанского? – Дрю выжидающе держит бутылку над моим бокалом.
– Мне пока хватит. – Я прикрываю бокал ладонью. – Все-таки я единственный доктор на базе. – Что, если что-нибудь случится, а я не в состоянии буду с этим справиться?
– Расслабься, – убеждает он меня. – У нас все будет в порядке. Поживи немного для себя, Кейт – у нас долгая зима впереди.
Я сдаюсь и позволяю ему наполнить бокал, решая пить его медленно.
Когда Роб и Раджив раскладывают десерт – шоколадный мусс, дополненный маленькими полосками засахаренных фруктов, – Сандрин стучит ложкой по столу и ждет, пока все замолкнут.
– За отсутствующих родных и друзей, – предлагает она, оглядывая всех со странно болезненным выражением лица, улыбаясь искусственно и напряженно.
Раздается одобрительный гул голосов, и мы поднимаем бокалы, отвечая на тост, затем следует тишина, длящаяся на несколько секунд дольше, чем нужно. Многие ли из них вспоминают Жан-Люка, думаю я?
«На случай моей смерти».
Я снова думаю о письме, которое нашла в клинике, том самом, которое крутилось у меня на уме. О его странности. Конечно, Антарктика может быть опасной, но редко смертельной. Что сподвигло его написать письмо? И зачем так его прятать?
Мой взгляд падает на Сандрин, которая разговаривает с Соней, и я спрашиваю себя в тысячный раз, почему она не отправила его в АСН. Какая возможная причина может быть, чтобы хранить это письмо здесь? За те два месяца с отлета самолета я не придумала никакого объяснения.
Это не помогло мне проникнуться теплыми чувствами к нашей начальнице станции. К тому же есть что-то отстраненное в ее манере, что-то жесткое и неподатливое. Она из тех женщин, которые никогда не выходят из своей роли властной директрисы, относящейся к окружающим ее взрослым, как к непослушным детям.
Но нельзя придраться к ее опыту: докторат в науке об окружающей среде из Сорбонны плюс два года на франко-итальянской базе Конкордия. Семьи нет, если верить Каро, кроме двух племянниц.
Я делаю глоток вина и встречаюсь взглядом с Арне. Щеки заливаются краской. Угадал ли он по выражению моего лица, что я думаю о Сандрин? Мне стоит прилагать больше усилий, решаю я. Попытаться узнать ее. Не делать поспешных выводов.
– Как семья? – спрашивает Арне, поворачиваясь к Арку.
– Хорошо, – добродушно отвечает тот. – Ты знаешь, ждут шанса свергнуть эту суку.
– Суку? – хмурюсь я.
– Это ругательство. Он имеет в виду Путина.
– Да. Мошенник.
– Я не знала, что ты говоришь на русском. – Я удивленно вскидываю бровь, глядя на Каро.
– Арк меня учит, – ухмыляется она. – Начиная со всех грязных словечек.
Арк смеется, но его лицо остается задумчивым. Он явно думает о доме.
– Ты, наверное, скучаешь по ним, – говорю я ему.
– Конечно. И по своей стране тоже, – он сопровождает это глубоким вздохом. – Проклятие всех россиян – даже если ненавидишь это место, систему, оно в крови, вот тут. – Он стучит по груди одним из своих огромных кулаков. – Я скучаю по ней все время. Наша родина.
Он шмыгает носом, а затем громко гогочет:
– Но потом ты вспоминаешь про деньги!
Все смеются, и Сандрин недовольно поджимает губы.
Я наклоняюсь к ней, намереваясь начать разговор, но мои слова обрывает громкий удар кулаком по столу, о которого со звоном подскакивают тарелки и приборы.
– Какого хрена? – кричит Алекс, злобно глядя на Дрю – Ты серьезно?
– Успокойся, мужик, – Дрю поднимает руки в воздух. – Я не хотел сказать ничего такого.
Алекс с секунду изучает его, затем встает так резко, что чуть не опрокидывает свой стул. Его взгляд пробегает по нам от одного к другому, выражение лица обвиняющее. Мы молча смотрим на него, потрясенные происходящим.
– Вы все думаете, что это моя вина, – бормочет он, слегка пошатываясь. – Не так ли?
Арк встает, предостерегающе кладя руку Алексу на плечо, но он стряхивает ее.
– Это правда! – кричит он. – Вы все, мать вашу, так думаете. Вы считаете, что это я виноват. Вы не говорите этого, но все в это верите.
Он разворачивается и уходит, сжимая кулаки. Внезапно он резко поднимает руку и ударяет по стене с такой силой, что раздается отчетливый хруст. Когда Алекс покидает комнату, кусок штукатурки отпадает на пол, обнажая приличного размера выбоину.
Это, должно быть, больно.
Очень.
Каро поворачивается к Дрю, растерянно глядя на него.
– Что ты ему сказал?
– Ничего, – отвечает он, округлив глаза. – Парень просто пьян, вот и все, и расстроен свадьбой сестры.
– Я пойду проверю, в порядке ли он, – встаю я.
– Нет, – вмешивается Каро. – Позволь мне. Я тебя позову, если нужно будет осмотреть его руку.
– Я пойду с тобой. – Сандрин складывает свою салфетку и следует за Каро.
С минуту все молчат. Неожиданно Элис заливается слезами. Длинными захлебывающимися всхлипываниями. Соня обнимает ее одной рукой, прижимая к себе, пока эмоции не утихнут.
– Извините, – говорит она, протирая лицо салфеткой. – Меня просто пробрало, и все.
Дрю выглядит смущенно, но я замечаю, как он делает большой глоток пива.
Что, черт возьми, он сказал Алексу?
Я хочу знать, но у меня хватает здравого смысла не спрашивать. Нам уже предостаточно драмы на один вечер.