Тьерри Анри. Одинокий на вершине - читать онлайн

1 Во имя отца

Имя Роберта Камелота сегодня почти забыто, его имя сегодня не более чем сноска в истории архитектуры модерна двадцатого века. Как и очень многие молодые люди его поколения, он стремился построить лучший мир на руинах, оставшихся после Первой мировой войны. Его страна должна была развернуться спиной к прошедшей кровавой бойне, а чтобы это сделать, грязь закатают в бетон. Движимый самыми благородными помыслами, поддерживаемый властями, которые очень старались идти в ногу со всеобщей индустриализацией, Камелот (иронию здесь можно найти везде, даже в фамилии) предложил преобразовать безликие просторы, окружавшие в то время главные французские города, в «урбанистические проекты» плотной застройки – один за одним начали устремляться в небо высоченные дома, где сегодня проживают миллионы французов. Их жизнь течет обособленно от большинства соотечественников, но, как правило, до начала беспорядков, случающихся там постоянно. Вот такие они, пригороды больших городов.

Лез-Юлис, где Тьерри Анри родился и вырос, был одним из таких гротескных созданий, одним из последних, построенных Камелотом. В то время, в начале шестидесятых, первые блоки высотных домов возвели в долине Валле де Шеврез. Франция переживала тогда беспрецедентный экономический бум. Эти южные пригороды Парижа считались настолько незначительными, что туда даже не проложили железную дорогу (кстати, железнодорожного сообщения нет там до сих пор). Предполагалось, однако, что эти места станут пристанищем для двух наиболее успешно развивающихся отраслей промышленности, символично между собой перекликающихся: IT и атомной энергетики. Такие компании, как Hewlett-Packard, например, переехали в специально выстроенный для них «технологический центр»; Комиссариат по атомной и альтернативным видам энергии обосновался там еще за десять лет до этого, выбрав для своего головного офиса город Сакле. Но когда первые жители пригорода Лез-Юлис заехали в свои новые дома, то в большинстве только что сданных в эксплуатацию квартир не было воды. Это случилось в мае 1968 года. Более неподходящий момент придумать сложно. В это время Францию сотрясали социальные волнения, направленные как раз на те самые «ценности», которыми руководствовались заказчики проекта Камелота. В Лез-Юлисе не имелось даже городского совета, местная власть возникла только лишь в год рождения Тьерри, в 1977 году, равно как и футбольный клуб «Лез-Юлис», куда он отправится в шесть лет. Квалифицированные рабочие, «белые воротнички», которых стремились привлечь в эти районы, довольно быстро поняли, что им продали «замок на песке»: как только они осознали всю эфемерность замысла, они постарались переехать в более дружелюбную и благородную обстановку, оставив за собой пустые блочные башни. Менее удачливых жителей этот вакуум жадно засосал. В течение нескольких лет Лез-Юлис превратился из социальной утопии в очень «чувствительную зону». Таким эвфемизмом уже никого не одурачить. В 2010 году 40 процентов проживающих там граждан не платили подоходный налог и даже не задумывались над тем, что это надо делать. В те годы, когда началась жизнь Тьерри, богаче они не были.

Население Лез-Юлиса было молодым, очень молодым. Родители Тьерри, Тони и Мариз, переехали туда, когда им исполнилось чуть больше двадцати пяти лет. Как и многие их соседи, городскими жителями они себя не считали, да и родились они не в метрополии. Они, разумеется, обладали французским гражданством, но из-за цвета кожи не отличались от миллионов «гастарбайтеров», привезенных из бывших колоний Северной и Западной Африки для работы на заводах и стройках. Тысячи из них поселились в Лез-Юлисе. Тони родом с крошечного острова Ла-Дезирад со стороны восточного берега Гваделупы, чьи жители славятся лютым нравом и независимостью ума; Мариз, у которой уже имелся сын от предыдущей связи, Вилли[5], родилась на Мартинике. На этом острове отношения между жителями – потомками бывших рабов и их хозяевами, – хотя и далеки от мира и совершенства, но тем не менее обстановка там более спокойная и гармоничная.

Тони впоследствии настаивал, насколько важной и значимой для его сына была игра на чемпионате мира в Южной Африке, самого Тьерри он называл тогда «африканцем». В отце говорила кровь гваделупца. В один из тех немногих случаев, когда футболист публично говорил о своих вест-индских корнях, сам он выражался более тонко: «Человек ищет себя, и когда я пытался понять, кто же я на самом деле, я понял, что, несмотря на то что родился я в Лез-Юлисе, я не забывал, что родители мои родом с Гваделупы и острова Мартиника. Я знал их музыку, культуру, кухню; мои родители говорили со мной на креольском. Человек всегда ищет свои корни. Когда я путешествую по тем местам, то нахожу умиротворение. Когда я там бываю, я ощущаю себя совершенно «раздетым». Никто не смотрит на меня. Когда мы выиграли Кубок мира с Францией, я поехал в Гваделупу. Там происходило празднование, но выражение лиц у людей было другим. И это обычная ситуация. Когда я приехал, то для нас заготовили ужин, мы играли на бонго, все пришли ко мне в дом, чтобы петь, – но на следующий день все закончилось. Там я сел в шортах, босиком на «Веспу» и поехал. Это просто рай».

Этот рай, однако, с годами становился от Тьерри все дальше и дальше. Он не посещал родной остров своего отца (где до сих пор живут его многочисленные родственники[6]) с 2005 года, а приведенное выше признание, о котором игрок впоследствии сожалел, сделано за три года до этого. По мнению одного из друзей Тони, по случаю являющегося и моим знакомым, связано это скорее всего с тем, что отношения Тьерри с человеком, бывшим его самым преданным защитником и жесточайшим критиком, в последнее время ослабли и разладились. Сын не забывает о своем долге и поддерживает отца: Тони ничего не платит за прекрасную квартиру в Пуэнт-а-Питр, купленную для него сыном, и по крайней мере до последнего времени Анри регулярно посылал ему приглашения на свои матчи – за сборную Франции, «Арсенал», «Барселону». Но в карьере Тьерри наступил момент, когда ему пришлось стряхнуть с себя влияние благонамеренного, преданного, но властного отца. Я еще вернусь к этому ключевому решению, принятому в 1999 году, когда футболист перешел из «Монако» в «Ювентус». В настоящий момент важно сказать, что эти переживания принесли Тьерри много боли и обострили чувство одиночества, которое с детства являлось его многолетним спутником. Особенно тяжело мальчик переживал расставание со своим сводным братом Вилли: когда Тьерри исполнилось одиннадцать лет, старшего брата призвали на военную службу, и он остался один на один со своей матерью Мариз.

Однако в 1977 году, когда молодая семья переехала в новую трехкомнатную квартиру, Тони и Мариз еще были вместе. Это славное событие случилось за несколько месяцев до рождения Тьерри 17 августа. Окна выходили на проспект Сентонж, недалеко от западной границы города, всего в нескольких шагах от двух полей стадиона «Жан-Марк Салинье». Они останутся в этой квартире до 1985 года, когда Тони и Мариз расстанутся. Имя, выбранное планировщиками для квартала, где находился дом Тьерри, вводило в заблуждение. И это мягко сказано. Оно звучит просто издевательски: Ле-Боске – значит «рощи, перелески». Деревья там, были и есть, редкие гости: несколько жалких экземпляров, замурованных в кольцо бетона. По крайней мере, такую картину я застал, когда ездил туда в прошлый раз. Архитекторы грезили о городе, где на машинах ездили бы только на работу и до ближайшего супермаркета. В итоге, чтобы воплотить мечту в жизнь, они связали дома и улицы невероятной сетью пешеходных мостиков и подземных переходов. Почти сразу же они превратились в рай для любителей скейтборда, художников граффити и мелких торговцев наркотиками, тем самым сделавшись непроходимыми для всего остального населения.

Лез-Юлис все-таки не был «урбанистическим адом», как описывали его впоследствии некоторые создатели имиджа футболиста. «Когда я рос, я не чувствовал себя бедным, – вспоминает Тьерри в 2007 году. – Это просто было все, что я тогда знал». «Путаная часть города, но не трущобы» – еще одно описание пригорода, где прошло детство футболиста. Несколько раз по разным поводам Тьерри повторял, что «если бы у него был выбор, то он хотел бы снова вырасти в своем городке». Стоит отметить, что в городе чаще, чем хотелось бы, случались вспышки ненависти и насилия; последние тридцать лет они спорадическим шквалом накатывали то на одни парижские пригороды, то на другие, окружая столицу цепочкой горящих машин. Лишь одно обстоятельство совсем не беспокоило будущую звезду – цвет кожи. «В Лез-Юлис люди приезжали отовсюду, – объясняет Тьерри. – Из Франции, Испании, Африки – поэтому никакого расизма я не наблюдал. Только когда я начал выезжать за пределы нашего города, я стал замечать, что люди как-то не так на меня смотрят, как будто спрашивают: «Эй, а этот что здесь делает?» – но такие случаи можно по пальцам пересчитать. В основном это случалось, когда мы выезжали с французскими молодежными сборными куда-нибудь в тьмутаракань». Во французской глубинке, в небольших провинциальных городах темнокожее лицо – большая редкость. По его собственным воспоминаниям, только в апреле 2001 года он действительно осознал, что расизм, как какая-то мерзкая болезнь, заразил большие слои футбольного мира. В тот день его самого и других темнокожих игроков «Арсенала» трибуны встретили жутким обезьяньим уханьем и ворчаньем – произошло это в Валенсии, на стадионе «Месталья» (кстати, два года спустя история повторилась на том же самом поле). Он должен был «что-то сделать» – и сделал, в своем особом стиле.

В декабре 2004 года Тьерри обратился за поддержкой к своему спонсору, компании Nike, и вместе они запустили специальную кампанию «Встань и скажи». Проект оказался невероятно успешным и нашел живой отклик у общественности, судить об этом можно по количеству проданных, скрепленных вместе черно-белых браслетов. 6 миллионов таких браслетов раскупили за очень короткое время, прибыль составила 6 миллионов фунтов стерлингов. Деньги направили в бельгийскую благотворительную организацию «Фонд короля Бодуэна», где их разделили на 238 разных проектов на три последующих года. Два месяца спустя Йозеф Блаттер – надев один из таких браслетов в первый и последний раз за всю историю своего нескончаемого пребывания на посту президента – объявил о назначении Тьерри «справедливым послом ФИФА в борьбе против расизма». Затем, в 2007 году, Тьерри объединил усилия с кутюрье Томми Хилфигером – вместе они основали фонд One4All (название маркетологи «перевели» как номер 14, Анри играл под ним в «Арсенале»). Фонд начал выпускать сдержанную, стильную одежду, доход от продаж шел на различные проекты, так или иначе касающиеся футбола. Легко, а иногда и правильно иметь циничный взгляд на такого рода вещи. Так по крайней мере один из коллег-футболистов – правый защитник «Манчестер Юнайтед» Гари Невилл – высказывал опасения об участии Nike в кампании «Встань и скажи». По его мнению, компания-гигант своим участием понизила ценность проекта, так как использовала эту возможность в первую очередь в целях продвижения и рекламы на рынке. В этой истории не может подвергаться сомнению, что сам Тьерри действительно верил, что своими действиями он способен все изменить. Слишком легко видеть в этих поступках проявление высокомерной «звездной» спеси – Боно спасает мир, Гвинет Пэлтроу обращает всех в вегетарианство и делает поборниками естественных родов, – если забыть, как чудовищно, должно быть, чувствует себя на поле французский чернокожий футболист, на которого с трибун сыплются брань и оскорбления; это особенно обидно, если в своей стране он с таким отношением практически не сталкивался. Тьерри вспоминал, как однажды учитель начальной школы принес в класс английскую книгу, на обложке ее красовалась известная фотография Джона Барнса, пинающего банан, который бросили в него с трибун. «Я не знал, что спорт может спокойно относиться к таким вещам и что к такому великому игроку, как Барнс, могут так относиться. В этот момент я узнал о существовании такой проблемы». Это, вероятно, и есть одна из причин, заставившая Тьерри назвать мрачные многоэтажки Лез-Юлис «раем» без иронии: по крайней мере одно, очень жестокое зло современного мира его «городские ворота» сдерживали.

Он часто напоминал журналистам, что вопреки созданной легенде у него «было многое: возможность получить хорошее образование, отличные родители, доброкачественные спортивные площадки, где можно было поиграть в футбол и баскетбол». Особенно привлекал футбол. Тьерри играл с друзьями, многие из которых были старше его, так как изначально знакомились с его старшим сводным братом Вилли. Ребята чаще играли не на муниципальных площадках, а где придется, лишь бы им подходила поверхность импровизированного поля. Вот хотя бы спальня его двоюродного брата Жерара Грандадама, сына сестры Маризы. Два на два, скинув обувь, мальчишки делились на команды: Жерар (на восемь лет старше Тьерри) и его брат Даниель в одной, Вилли и Тьерри – в другой. Цель – попасть теннисным мячиком между окном и дверью в комнату, закрытую, разумеется, с тем чтобы мама Жерара, которая, кстати, стала крестной Тити, не слышала, как они играют. В другой раз они шли на городскую открытую площадку для игры в гандбол, где количество поцарапанных об асфальт коленей равнялось числу забитых голов. «Тьерри уже тогда играл впереди, – вспоминает Грандадам. – Наши соперники из соседнего квартала Амо его не жалели». При этом они всегда проигрывали, а Тьерри неизбежно выступал в роли их главного мучителя.

Другим местом для игр стала бетонная эспланада, окруженная четырьмя нелепыми елочками, совсем близко от дома Тьерри. Там после школы собирались команды по пятнадцать человек и играли «на пиццу», то есть проигравшие должны были устраивать после игры дешевый пир в местном итальянском ресторане. Штангами чаще всего служили валяющиеся на тротуаре тележки из супермаркета. Около них, как правило, подпрыгивал, кричал и жестикулировал вездесущий Тони. Человек этот, согласно нашему общему вест-индскому знакомому, «знал всех в городе», особенно тех бездельников, которых Вилли, а особенно Тьерри, следовало избегать.

Много лет спустя, в номере люкс отеля «Лэндмарк», одного из своих любимых прибежищ в Лондоне, сейчас уже известный сын Тони рассказывал мне и нескольким моим коллегам из «Франс футбол», что, взяв новорожденного сына на руки, Тони объявил, что «однажды Тьерри сыграет за Францию». Я никогда не забуду выражение глаз Тьерри, когда он рассказывал эту семейную историю. Тони неоднократно будет повторять это свое пророчество в течение всего прогресса Тити – от уличного футболиста до ученика академии Клерфонтен. Это зачастую раздражало окружающих. Однажды полицейский остановил Тони на мотоцикле за превышение скорости, а последний лишь воскликнул: «Как, вы не знаете, кто я?! Да я же отец Тьерри Анри!» Тьерри тогда исполнилось тринадцать лет.

Историй таких – миллион. Один из первых тренеров Тьерри мне рассказывал: «Однажды на стадионе «Парк де Пренс», тогда Тьерри был еще очень молодой, Тони обратился к кому-то со словами: «Видите этого парня, сидящего рядом со мной? Запомните его имя. Придет день, он станет профессионалом и сыграет за Францию». Надо иметь железные нервы, чтобы сказать такое в толпе на стадионе!» Но вера Тони в то, что судьба сына свяжет его с международным футболом, была абсолютной. Это подтверждали все, с кем я разговаривал, вне зависимости от того, поддерживали они такую одержимость или нет. Если исключить наличие у Тони дара провидца, хотя некоторые, быть может, захотят так думать, то все свидетельствует о горячей решимости Тони «лепить» судьбу сына согласно его собственным планам. И все вертелось вокруг футбола – играть в футбол, смотреть футбол. Одно из детских воспоминаний Тьерри, когда ему не исполнилось и пяти лет, связано с радостью отца, когда Мариус Трезор забил второй гол в захватывающем дух полуфинальном матче чемпионата мира – тогда, 8 июля 1982 года, в Севилье встречались сборные Франции и Западной Германии. Трезор, Тони боготворил его и называл «монумент», родился на Гваделупе. Неудивительно, что именно к команде «Бордо», в которой играл Трезор, у Тьерри возникнет искренняя симпатия, даже несмотря на то что позже, когда Тони и Мариз разойдутся, отец и сын станут ходить на домашнюю арену «Пари Сен-Жермен», стадион «Парк де Пренс» или на стадион «Коломб». Последний, неофициальный национальный футбольный стадион становится тогда домашней ареной вновь образованного клуба «Расинг Пари-Матра». Тем самым предпринималась попытка перекроить расстановку сил во французском футболе за счет приглашенных звезд, таких как немецкий полузащитник Пьер Литтбарски или уругвайский «волшебник» Энцо Франческоли. Уругваец, кстати, герой детства Зинедина Зидана. На вершине собственного олимпа у Тьерри был и свой игрок: Марко ван Бастен, величайший нападающий «Милана». Десятилетний Тьерри пытался подражать стилю своего кумира – и не без успеха, – а во французской сборной стал играть под его номером, двенадцать. По воспоминаниям Тони, «то, как он бил по мячу, сам метод, он взял у ван Бастена. Сегодня он бьет точно так же, как когда был мальчиком». К слову о номерах на футболках, отвлечемся буквально на несколько строк: в «Арсенале» Тьерри играл под номером четырнадцать; это отнюдь не в честь другого нидерландского игрока (Йохана Кройфа, конечно). Все намного прозаичнее. «Я пришел в раздевалку, и они мне дали эту футболку. Отыграл я хорошо, поэтому номер решили оставить».

Превратить Тити (такое прозвище отец дал еще Тьерри-младенцу) в Тьерри Анри стало для Тони настоящей миссией. Он сам поставил себе такую цель, и даже его развод с Мариз не помешал ему продолжать воплощать задуманный план в действие. Горе тому, кто осмелился сомневаться или ставить на пути палки ему в колеса, настоящие или воображаемые; в данный момент следует признать, что его одиночный крестовый поход увенчался успехом, доказав свою состоятельность. Вероятно, Тони не дано было предвидеть будущее, но, вне всякого сомнения, он сделал все возможное в его власти, чтобы приблизить сына к тому воображаемому идеалу, который он задумал.

Отец Тити, будучи неплохим футболистом, играл в защите в более солидных по возрасту командах Лез-Юлиса и Маркусси. Когда-то он лелеял надежду стать профессиональным футболистом, но это страстное желание несбывшейся мечты очень быстро переключилось на сына. Говорилось, что один из дядей Тьерри являлся чемпионом Франции в беге на 400 метров с барьерами, однако мне не удалось обнаружить никаких доказательств этого утверждения. Тьерри, однако, в детстве никаких таких атлетических задатков не обнаруживал. Он всегда быстро бегал, но не мог похвастаться хорошим здоровьем. «Он был очень слабым, – вспоминает Тони в 1998 году. – Ходил он как утка, переваливался с ноги на ногу, носки врозь. Он все время болел какими-то простудными заболеваниями и поэтому не мог часто посещать бассейн, когда играл в футбол». Проблемы со здоровьем у Тьерри начались настолько серьезные, что он приобрел статус частого посетителя больницы Сен-Винсен-де-Поль, где его тщательно обследовали. Все это настолько беспокоило Тони, что он перестал ходить с сыном на прием к врачам. Его место занял Вилли – ангел-хранитель этих первых лет, кому объясняли, как наблюдать за младшим братом. «У меня с собой всегда было полотенце, – вспоминает он, – вытереть пот, чтобы родители не прознали, что он играл».

Если верить Тони, то слабое здоровье поправилось в один из регулярных визитов на острова Ла-Дезирад или в Форт-де-Франс. В одном из этих мест семья часто проводила каникулы. Там, по воспоминаниям Тони, Тьерри вылечили «специальным чаем, его бабушка настаивала напиток на траве, которую называла «малломе»; трава давала специальный млечный сок, когда ее срезали». Эффект не заставил себя долго ждать: «С тех пор Тьерри не знал, что такое простуда». Может быть, также он научился быть более осторожным. Один из его первых тренеров, Жан-Клод Жорданеля, помнит приступы кашля, одолевавшие хлипкого паренька, за которым он присматривал в спортивном клубе Лез-Юлиса (кстати, сейчас он его вице-президент). Он предлагает другое объяснение: «Тьерри не был выдающимся атлетом, – рассказывал он мне. – Он очень быстро двигался – но только лишь потому, что ничего не весил, – но физически его нельзя было называть крепким. Кто-нибудь заденет его плечом – все, он на земле. Да, действительно он постоянно простужался, но он сам был в этом виноват. Он не принимал душ после игр, он не переодевался, он потный выходил на улицу, на сквозняки, в дождь – и вуаля!»

Но, по счастью, Вилли всегда находился рядом, Вилли «который одевал Тити с ног до головы, шнуровал ему бутсы и забирал брата после каждой игры домой», – вспоминает Жорданеля. Бедный Вилли, ангел-хранитель и козел отпущения. «Мы должны были соблюдать осторожность, – говорит он. – Однажды я болтал с подружкой на эспланаде, а Тьерри ушел играть. Мой отец подошел к нам и спросил: «Где наш славный малыш?» Его уже там не было, и я получил хороший нагоняй. Затем я без проблем нашел его – он был на соседнем поле». Тони откровенно потрясало поведение некоторых молодых людей, болтающихся без дела по улицам, многие регулярно оказывались в полицейских участках, а потом и в тюрьме. Желание защитить сыновей двигало Тони не в меньшей степени, чем его всеохватывающая амбиция. Он хотел убедиться, что ни Вилли, ни Тьерри не выберут тот самоубийственный путь, на который так легко вставали в Лез-Юлисе. Давайте говорить начистоту: он не был одним из этих отцов-деспотов, с которым сталкиваешься больше, чем хотелось бы, в мире спорта[7], но он никогда не останавливался перед тем, чтобы выразить свое недовольство. Вилли в большинстве таких случаев служил мишенью его нападок. «Да, все шишки сыпались на меня», – говорит он без всякой горести. Однако это совсем не значит, что Тьерри не доставалось от отца. Однажды, очень довольный собой, забив шесть голов, он был вынужден выслушать тираду о том, какие шансы он уже в жизни пропустил; много позже он мог сказать: «Я такой, какой я есть, благодаря отцу. В детстве я видел очень тяжелые вещи, но, к счастью, у меня были очень порядочные родители. Я не мог понять, почему моим друзьям можно уйти на улицу ночью. Я наблюдал за ними из окна. Я очень расстраивался из-за этого. Пока они там веселились, я спрашивал маму, почему мне нельзя пойти и посидеть вместе с ними. Это очень задевало меня. Почти все мои тогдашние друзья сейчас в тюрьме. Выбраться из этой жизни было непросто. Если ты отец в таком квартале, ты должен быть жестким».

По словам Вилли, «отец постоянно наседал на него. У него не было выбора: он должен был добиться успеха. Он говорил мне: «Все, с меня довольно, отец выговаривает мне даже тогда, когда я сыграл удачно». Молодой Тьерри искренне хотел сделать приятное отцу, даже если принять тот факт, что изначально футбол не занимал все его помыслы. «Я начал играть только благодаря моему отцу, – вспоминал он позже. – Каждый ребенок хочет сделать что-то для своего отца… Я все делал так, только чтобы он был счастлив и доволен. Он приводил меня на площадку, и я видел, что, когда я играл, он был намного счастливее меня». Потому что Тьерри действительно играл хорошо, даже слишком хорошо на вкус его сводного брата, не то чтобы кто-то из них задумывался о степени родства на тот момент. «Он никогда не хотел играть в моей команде (Вилли стоял на воротах), так как я постоянно критиковал и сердился на него: он ни за что не отдавал мяч».

Это многое говорит о славном характере Вилли, он мог бы завидовать и злобствовать по отношению к своему брату, однако вместо этого он полностью принял свою роль, заключавшуюся в поддержке Тьерри в течение его взросления и становления. Связь между подростками укрепилась настолько, что ничто не могло поколебать доверие между ними. «С ним, – признается Тьерри в 1997 году журналу «Онз», – все выходит далеко за рамки спорта. Я люблю проводить с ним время, потому что мы мало говорим о футболе – десять минут об игре, когда я прихожу домой, и все. Точка. Мы говорим о глупых вещах, которые делали, когда были детьми. С моим отцом мы все равно скатываемся на футбол. Он не может удержаться и говорить о чем-то другом». Когда он уже стал выдающимся футболистом, Тьерри опирался на Вилли, чтобы тот служил связующим звеном с миром, от которого он все больше и больше отдалялся, но в то же время желал все больше контролировать свое взаимодействие с ним. Чтобы связаться с Тити, менявшим номера мобильных телефонов с сумасшедшей частотой, звонили его веселому общительному Вилли, и тот обязательно передавал сообщение. Друзья, журналисты, бывшие одноклубники звонили старшему брату, чтобы попросить билеты, майки, футболки или интервью. И до сих пор все так делают.

Вилли тем не менее не был «советником» в том смысле, в котором выступали небезызвестные братья Николя Анелька, Клод и Дидье. Тьерри позаботился о том, чтобы отблагодарить Вилли за все, что он для него делал, но, несмотря на щедрость знаменитого брата, Вилли никогда не искал в отношениях личной выгоды. Он до сих пор водит поезда парижского метро («Ничего общего с футболом, – говорит он, – разве что иногда мы привозим пассажиров [на стадион «Стад де Франс»] в Сен-Дени». У Вилли нет необходимости что-то просить: два брата делятся и всегда делились между собой.

Когда Тони и Мариз разошлись, их сыну исполнилось всего лишь восемь лет, и казалось, что это не стало для него большой трагедией. Более того, когда позже он возвращался к вопросу о разводе родителей, то делал это больше для того, чтобы лишний раз подчеркнуть, что на него этот шаг, как могли бы подумать сторонние наблюдатели, эмоционально никак не повлиял; и нет никаких причин верить, что он сказал это для того, чтобы спрятать какой-то более глубокий душевный шрам. Те, кто знал эту пару, не удивились принятому решению. Один из друзей описывал Тони и Мариз как «небо и землю», добавляя, что удивительно скорее то, что они смогли так долго прожить вместе – таким был контраст между их характерами. Родительские обязанности разделили с наименьшими возможными проблемами, таким образом, чтобы условия устраивали обе стороны. Тони отправился жить самостоятельно, но неизменно возникал всегда и везде, где сын играл в футбол – что он делал между своими появлениями на бровке, никто толком не знал; Мариз позже переехала в соседний городок Орсе, где ее работодатель – местный университет, где она работала администратором, – предоставил ей квартиру в кампусе. Там она заботилась каждодневно о своем сыне, стараясь внушить ему чувство дисциплины и уважение к «хорошим манерам». Все это очень пригодилось Тьерри в последующие годы. Все, кто знал Мариз, описывали ее как «сдержанную», «мягкую» и даже «застенчивую» женщину. Однако она должна была обладать сильным характером, чтобы поднять и воспитать двух сыновей так, как она это сделала – обеспечивая их простым, но комфортным существованием в довольно суровой среде. Дома у нее главенствовал строгий порядок: Тьерри не мог прикреплять постеры со своими любимыми футболистами над кроватью, так как это портило обои Маризы; даже в возрасте восемнадцати лет Вилли не разрешалось нарушать действующий в семье «комендантский час» (появляться дома следовало до двенадцати ночи, даже по субботним вечерам). Если Тони являлся двигателем, толкавшим Тьерри вперед первые десять лет его футбольной карьеры, то Мариз была той скалой, на которую он всегда мог опереться, человеком, сделавшим больше, чем кто бы то ни было, для формирования его отношения к окружающему миру: держать дистанцию, иногда даже слишком большую, но быть всегда вежливым и учтивым в общении с незнакомыми людьми. А что касается футбола? Это прерогатива Тони, и только его одного.

Молодого Марадону запечатлела камера в тот момент, когда он играл и жонглировал мячом в самом центре стадиона «Бока Хуниорс»; однако не сохранилось образов Тьерри со стадиона «Парк де Пренс», когда в столь же юном возрасте он ошеломил болельщиков, лишь несколько любительских пленок VHS – то немногое, что может показать, как он празднует забитый гол перед небольшой группой зрителей. Он играл намного лучше своих товарищей по команде (и соперников) – это видели все, даже если его окружали игроки старше по возрасту и более крепкого сложения. В 1989 году Тьерри исполнялось двенадцать лет, к тому времени он уже шесть лет играл в клубе «Лез-Юлис» под эгидой Клода Шезеля; последний хоть и признавал выдающиеся способности молодого футболиста, но до конца не был убежден, что он обладал всеми необходимыми качествами, требуемыми для исполнения амбиционных планов Тони. «Многие в таком возрасте играют хорошо, – вспоминал он в 2006 году. – Но многие и «сдуваются», не дойдя до финала. В случае с Тьерри при нем всегда находился отец, он руководил и направлял его; он приходил с сыном на каждый матч клуба. Тони был тем, кто считал, что дела надо делать правильно, он не позволял ему расслабляться». Тони чувствовал, что крошечный пригородный клуб сдерживает рост Тьерри и что ему необходимо переходить в более солидную команду, если он хочет развивать и пользоваться своим талантом. Вилли также считал, что у его сводного брата имелся «потенциал стать профессиональным игроком», и Жорданеля с ними соглашался – но до определенного момента. «Тьерри обладал талантом, – говорил он мне, – но никто не мог предположить, во что это выльется. Он также был очень эгоистичным. Все на поле происходило только для него. Он ни за что не отдавал мяч кому-то еще. Слава богу, не выдавались никакие бонусы за забитые голы – он бы все сожрал. Вот почему многие его товарищи по команде не любили его. Все – только для него. Он брал мяч и бежал с ним. А уж когда ему не пасовали… я бы не сказал, что он рыдал, но уж точно не светился от счастья». Но вот если Тони обнаруживался поблизости, то ситуация исправлялась – он не терпел нюней, и разбираться с «дивами» у него времени не было. Тем не менее «к концу вся команда играла на Тьерри одного. Он был на голову выше остальных».

В это время – в самом конце 1980-х годов – французским профессиональным клубам еще только предстояло разработать далеко идущую систему поиска игроков посредством сети спортивных скаутов, которую сегодня многие принимают как должное. Клубы руководствовались сплетнями, частными рекомендациями и неформальными отношениями – не сказать, что все это являлось менее эффективным способом поиска молодых талантов. Они в конце концов находились, как клуб «Монако» в конечном итоге заметил Тьерри, но только после того, как он довольно долго играл за другие, менее титулованные и престижные команды футбольной пирамиды страны. Тони, может быть, и верил, что его сын дойдет до вершины, но он не обивал пороги «Пари Сен-Жермен» с просьбой о предварительном просмотре. В равной степени он не выбирал следующий клуб Тьерри – «Палезо». Тьерри попал туда больше по случайности, чем по какому-то спланированному действию. Однажды Жан-Мари Панза, тренировавшему 14–15-летних мальчишек, один из его близких друзей, Кристиан Фуоко, порекомендовал «хорошего юного игрока из клуба «Лез-Юлис». Сам Панза не занимался скаутингом, но он всегда интересовался игроками, которые могли бы усилить ту или иную позицию, и имел обширные контакты в этой области больше благодаря своему сыну Матье, за ним он следил каждый выходной. Фуоко – он умер несколько лет назад – затем представил его Тони Анри; к счастью, двое мужчин сразу же нашли общий язык, и Панза довольно быстро убедился в том, что на потенциал этого одиннадцатилетнего игрока стоит обратить особое внимание. В какой-то момент в 1988 году «Лез-Юлис» играл против «Палезо» во второстепенном турнире по мини-футболу (команды по семь игроков); «Палезо» выиграл со счетом 6:5, но все пять голов «Лез-Юлиса» забил Тити. «Его качество игры уже тогда останавливало на себе взгляд, – рассказывал он мне. – Скорость, выбор позиции, голевое чутье. Год спустя он присоединился к нашему клубу, и не потому, что я его сманил, но потому, что Кристиан [Фуоко] и Тони попросили об этом, как, впрочем, и многие другие: наш клуб славился крепкими молодежными командами. Не умаляя качеств клуба «Лез-Юлис», «Палезо» представлял собой крупный шаг вперед для Тьерри, и очень скоро большой круг людей узнал о новом талантливом футболисте». Пока же «Палезо» стал прекрасной базой для его развития. Орсе, где Тьерри жил в то время с Мариз и Вилли, располагался менее чем в восьми километрах от его нового клуба. Тем не менее его требовалось ежедневно возить из дома в школу, из школы на тренировочную площадку и обратно – эту задачу взвалили на себя Тони и Панза, и за нее в то время они не могли ожидать никакой награды, кроме исполнения обещания ребенку.

Вот как Панза вспоминает об этом: «Если говорить о собственно игровых качествах, то Тьерри не обязан своей карьерой отцу. Однако он обязан Тони в других аспектах. Я не буду вдаваться в подробности, но отец принес большую жертву ради сына». Сюда входит и то, что Тони оставил работу, чтобы полностью посвятить себя развитию сына. Денег не хватало катастрофически. Иногда доходило до того, что их не хватало, чтобы заправить машину Тони и отвезти Тити на площадку. Но деньги надо было где-то добывать. Все эти лишения стали ценой, которую Тони сознательно выбрал заплатить только за то, чтобы закончить свою миссию: сделать из Тьерри великого игрока. «Он возил его на тренировки, – рассказывал мне Панза, – он забирал его из школы, он делал все возможное для того, чтобы у Тьерри были лучшие из имеющихся условия, чтобы стать футболистом. В рамках своих средств – а границы их явно были невелики – Тони сделал невозможное, чтобы реализовать свою единственную амбицию». Говоря «свою», Панза имел в виду желание Тьерри, но он также мог намекать и на отца, ведь Тьерри охотно соглашался выполнять требования Тони. «Тити был абсолютно предан футболу, даже несмотря на свой юный возраст, – говорит Панза. – «Палезо» стал для него правильным клубом на тот момент. Мы очень привержены своим юным игрокам. Мы организовывали тренировочные лагеря, турниры; мы играли с командами Нанта и Анже. Этот парень жил футболом на 100 процентов, что отнюдь не означало отставания в школе… Было очевидно, что родители внушили ему очень глубокое чувство уважения и дисциплины. Ему повезло – его окружали люди, по-настоящему увлеченные игрой».

Панза, который сейчас тренирует вратарей в клубе «Монпелье», играющем в Лиге-1, не единственный признавал у Тьерри наличие особого таланта. Он не только обладал ослепительной скоростью, но имел уже достаточно развитую тактическую грамотность – его движения привлекали внимание в равной степени как на поле в целом, так и непосредственно перед воротами противника, где он сохранял полное хладнокровие. В его первом – и единственном – сезоне в клубе «Палезо» Анри забил пятьдесят пять голов, с легкостью обеспечив своему клубу победу в региональных лиге и кубке. Случилось это не в последний раз в его карьере. Тьерри также повезло с тем, что параллельно с его собственным прогрессом оттачивалось мастерство товарищей по команде. Многие впоследствии стали профессиональными футболистами. Один из них, Жонатан Зебина, сделал прекрасную карьеру – сначала в «Кальяри», затем в «Роме», «Ювентусе» и «Брешии» в итальянской Серии А. Знаменательно, что в тот единственный раз, когда защитник играл за сборную Франции против Швеции в 2005 году, Тьерри также был на поле. Критерием стабильности и сильного положения «Палезо» может служить тот факт, что из шестнадцати игроков возраста Тьерри только трех не отобрали на межрегиональные соревнования в 1989 году. Остальные представляли свой департамент – Эсон. Местный «гигант», ПСЖ, имея виртуальную монополию на все пригородные парижские клубы, в какой-то момент заметил и попытался забрать сына Панза, Матье, под свое крыло, но безрезультатно. «В этом не было необходимости, – говорит Жан-Мари. – Парни тренировались три дня в неделю и играли по выходным. Они хорошо знали и поддерживали друг друга. Не было необходимости посылать их в академию большого клуба».

В «Палезо», однако, Тьерри вскоре стало слишком тесно, а быть может, скорее даже его отцу. Панза иносказательно говорит о «большом личном вкладе» Тони в прогресс его сына и о «необычном окружении». Однажды, к большому смущению его сына, Тони набросился с кулаками на судью с целью опротестовать судейское решение. Кроме этого досадного инцидента, вполне достаточного уже самого по себе, имелось некоторое количество членов дирекции клуба (а также родителей, чьи сыновья играли вместе с Тьерри), активно не поощрявших поведение этого окружения Тьерри, считая, что все вкупе вредит и отрицательно влияет на команду в целом. «Почему Тьерри не играл? – сыпались на них вопросы от защитников Тити. – Почему ему не пасовали?» Слушая Панза, я не мог отделаться в своих мыслях от слов, сказанных когда-то Робином ван Перси. Последний искал – и нашел – совета, когда только перешел играть в «Арсенал», поздней весной 2004 года. «Тьерри мог быть очень требовательным, – вспоминает датчанин. – Он никогда не мог понять, почему другой игрок сделал на него плохую передачу, и в этом случае бросал на того особый такой взгляд. Ну вы знаете, о каком взгляде я говорю». Я думаю, можно легко догадаться, где, а вернее от кого, Тьерри выучился такому особому взгляду.

В отношении воззрений Тони становилось очевидным, что «Палезо» представлялся ему не чем иным, как простым трамплином для его чудо-ребенка. Такого отношения клуб принять не мог. Грустно, конечно, но неизбежно, всем Анри и Панза – отцам и сыновьям, указали на дверь. В данном случае вина самого Тьерри невелика – он с удовольствием забивал голы, в то время как отец светился от радости и гордости на бровке. Другой клуб, «Вири-Шатийон», был только рад принять его у себя – и всех тех, кто следовал за ним. Панза вспоминает: «Я сказал «Палезо»: «Я ни за что не останусь, если вы не хотите иметь у себя такого парня, кто бы его ни окружал». Поэтому я перешел в «Вири» вместе с Тьерри и своим сыном Матье. Думайте об этом, что хотите. Но одну вещь я скажу наверняка: деньги здесь значения не имели».