Октябрьское утро только начиналось, пробуя не спеша уходить из осенней темноты, но, когда я добралась до центра нашего небольшого городка, в небе уже сияло солнце. Я торопилась к открытию библиотеки, чтобы поболтать с Лидией Федоровной, попить с ней кофе, пока нет посетителей.
С улицы увидела, что свет в комнате Лидии Федоровны включен. Скорее всего, она сейчас завтракала или варила свой чудесный кофе.
Я зашла в подъезд. В нос ударил запах кошачьей мочи и жареной картошки. Лампочка на площадке перегорела, было темно. Я наощупь подошла к знакомой двери, вставила ключ в замочную скважину, повернула его и вошла в прихожую. Толкнула дверь справа от себя и прошла в комнату. В комнате этой и расположилась библиотека.
Раньше в этой квартире на первом этаже трехэтажки проживала семья Лидии Фёдоровны. Квартира состояла из просторной кухни с примыкающими к ней душем, туалетом, небольшой кладовки, а также маленького коридора и трех комнат.
Внук Лидии Федоровны переделал квартиру: в кухне поставили диванчик для Лидии Федоровны, одну комнату переоборудовали под библиотеку, наглухо забили в ней окна фанерой и заставили многочисленными полками с книгами. Две другие комнаты объединили и отвели под магазин канцелярских товаров.
У магазина имелся отдельный вход с улицы. Чтобы попасть в библиотеку, надо было пройти через весь магазин. Внук называл это маркетинговым ходом: люди, идущие в библиотеку вдоль магазинных полок с товаром, обязательно что-нибудь покупали.
Но я знала, что бизнес у них не клеился: покупателей бывало немного, не больше пяти в день, а в библиотеку и вовсе никто не ходил. К тому же, как только появилась эта странная болезнь под названием коронавирус, ее внук, Алексей, уволил продавца. И сейчас я собиралась потрудиться вместо него, пока не найду приличную работу.
Здесь мне платили совсем мало, но я и не просила больше. Готова была помогать Лидии Федоровне даже бесплатно.
Алексей, когда бабуля особо напирала с просьбой приобрести ту или иную книгу для библиотеки, в шутку грозился прикрыть эту лавочку, поскольку имел бизнес, который приносил неплохой доход. Но понимал, что Лидия Федоровна и дня не сможет прожить без любимой библиотеки. Вот и тянул это все, как мог.
Я вошла в библиотеку, закрыла за собой дверь, положила ключ на книжную полку справа от входа и, не снимая пальто и шапку, уселась на стул и принялась ждать.
Этот своеобразный ритуал повторялся много лет. Я знала, что скоро откроется дверь, и старушка придет за мной, пригласит к себе на кухню попить кофе с домашним печеньем или пирогом. Мы вместе потом откроем магазин, я возьму книгу, сяду возле кассы и буду читать.
Как долго я просидела в темноте?.. Время для меня будто остановилось. Порой я впадала в дрему, прислушиваясь к звукам дождя на улице. Как хорошо, что успела прийти сюда раньше, чем начался дождь, иначе бы промокла насквозь. Я не взяла зонт, и мне бы влетело от мамы.
Мне надоело сидеть. Я поднялась и шагнула в темноту библиотеки. Пробежала пальцами по корешкам книг, как пианист по клавишам. Я знала наощупь каждую обложку. Завяжи мне глаза и дай в руки любую из этих книг, я смогу сказать ее название.
Впервые мама привела меня в библиотеку, когда мне было шесть лет. Лидия Федоровна согласилась посидеть со мной полдня за небольшую плату, потому что мой детский сад закрыли на ремонт. Вскоре я стала оставаться в библиотеке до вечера. Лидия Фёдоровна брала меня за руку и водила от полки к полке, показывая разные книги, называя буквы и то, как из них складываются слова.
Носов, Чуковский, Достоевский, Дюма, Диккенс… Русские и зарубежные авторы стояли вперемешку. Именно здесь я научилась писать, копируя буквы с обложек книг на лист белой бумаги. Библиотека стала для меня лучшей школой, чем обычная общеобразовательная, а позднее и моим университетом. Библиотека и Лидия Федоровна… Пожалуй, это самая интересная часть моей жизни.
Старушка никогда не навязывала и никогда не запрещала те или иные книги. Позволяла мне бродить между полок и брать любую из них.
– Все равно твоя интуиция сделает выбор лучше, чем я, – приговаривала она.
Я походила на алкоголика, готового выпить любой крепкий напиток. Только для меня этим напитком стали книги. Сначала я поглощала сказки с картинками, восторгалась Чуковским и Носовым. Затем перешла к более серьезным произведениям.
С тринадцати до пятнадцати лет меня интересовали книги о призраках, старинных замках. Представляя себя главной героиней, я проживала страницу за страницей. Перед зеркалом повторяла вслух монологи главных героев.
Потом я стала читать все подряд: о рискованных путешествиях по диким землям, о кровавых битвах, о разных странах. По этим книгам я хорошо изучила историю других государств, и на уроках истории и литературы порой очень удивляла учителей своими познаниями.
Я брала книги из библиотеки домой, и ночью, тайком от мамы, продолжала их читать. С детства страдая отсутствием аппетита, я испытывала постоянный «книжный голод».
Позже мне стали нравиться старые романы, написанные такими авторами, как Александр Дюма, Джек Лондон, Майн Рид. Моими любимыми книгами были «Джен Эйр», «Тайна леди Одли», «Невеста призрака». А над книгой «Осужден пожизненно» Маркуса Кларка я прорыдала весь вечер. Роковое стечение обстоятельств, фантастическое переплетение судеб, и вот человек осужден незаслуженно, пожизненно.
Маркус так ярко описал человеческие переживания, что я сразу поверила автору, который указал в предисловии, что события подлинные. Я прожила жизнь главного героя вместе с ним, ужасаясь трудностям, с которыми столкнулся молодой человек.
После этой книги неделю не могла ничего читать. Перед глазами стояла картинка: море, обломок грот-мачты, на котором лежали два трупа – мужчина сжимал в руках тело женщины, а ее голова покоилась у него на груди. Мне тогда было пятнадцать лет, и я решила: ни за что не выйду замуж без любви!
Однако я вообще не видела вокруг себя ни мальчиков, ни мужчин. Все они казались мелкими, ничтожными. Только литературных героев я считала настоящими. Снова и снова возвращалась к ним, любила их, страдала и радовалась, будто это моя судьба.
Я росла, и мне стали нравиться книги про любовь, где описывались женитьба и смерть, чье-то убийство, трагический разрыв, крушение надежд и счастливое воссоединение. Именно такие вещи, на мой взгляд, и должна содержать интересная книга. В ней могут быть приключения, опасности, обязательно немного мистики. Я обожала, если книга держала меня в напряжении до последней страницы.
Когда исполнилось семнадцать, я доросла до творчества Достоевского. Этот писатель сразил меня наповал. Он описывал обычную жизнь простых, давно умерших людей. Его романы я не просто читала, проглатывала за один присест.
Меня не интересовала современная литература. И Лидия Федоровна постоянно говорила со мной об этом, подсовывая ту или иную новую книгу. Пыталась передать мне свое чувство от прочтения. Рассказывала о героях, о человеческих страданиях, которые переносились с большим терпением и стойкостью, объясняла, что неопределенный конец заставляет задуматься и о своей жизни.
Я не перечила, слушала внимательно, согласно кивая, и даже брала в руки предложенную книгу. Прочитывала несколько страниц, отчаянно зевая, затем откладывала книгу и возвращалась к своим любимым романам.
Книги, которые прочла после окончания школы, не могли сравниться по силе воздействия на мое сознание с теми, что я читала в детстве. Мне двадцать один год, но я до сих пор верю в сказки, в то, что судьба может сделать необычный поворот и резко изменить жизнь. Это и произошло со мной в будущем.
А пока я по-прежнему забывала обо всем на свете, погружаясь в интересную книгу, но все же приходилось отрываться от чтения, помогать Лидии Федоровне и маме.
В детстве я проводила в библиотеке много времени после школы, даже в выходные и в каникулы. Тогда и начало определяться мое истинное призвание: я страстно захотела стать писателем.
Я поступила на филологический факультет в МГУ, и вот сегодня принесла показать свой диплом Лидии Федоровне. Представляла, как обрадуется старушка. И грусть тоже присутствовала: скоро придется расстаться с библиотекой, потому что у меня начинается взрослая жизнь, о которой я не задумывалась. Посчитала бы за счастье остаться в библиотеке в обществе Лидии Федоровны и книг, но это невозможно…
Звякнул телефон, и я прочла сообщение от мамы: «Доченька, сегодня в 18:00 у тебя собеседование. Я договорилась с одним солидным дядечкой, ему нужен секретарь. Адрес пришлю позже».
Я вздохнула. Это будет пятое собеседование. Работу я ищу уже два месяца: без опыта никто не хочет брать, и мама уже согласна, чтобы я пошла в секретарши. Она сбилась с ног, подыскивая мне работу, пока я в Москве защищала диплом, но без толку.
– Зачем ты только выучилась на филолога? – переживала она. – Это никому не нужно. Надо было изучать финансы, горе мое! Если тебя и возьмут на работу, то только секретарем. Ты же понимаешь, как это ужасно?
В мамином представлении девушка-секретарь должна обязательно спать со своим шефом.
Мама с мужем все свободное время проводили у телевизора. Смотрели телесериалы, оттуда и получали информацию о жизни. Сама она работала поваром в местной столовой, в женском коллективе, среди одиноких и несчастных. А отчим уже давно сидел у нее на шее.
Иногда она рассуждала о том, что мне лучше уехать в большой город, но сама себя тут же обрывала: «Господи, пропадешь там, как муха! Ты совсем не приспособлена к жизни!» Скорей всего, она говорила так, потому что я отличалась рассеянностью. Еще бы! Порой не спала несколько ночей напролет, погружаясь в хорошую книгу, потом клевала носом на уроках.
Учителя часто жаловались на меня. Время от времени мама пыталась запретить мне читать по ночам. Перед сном отбирала и прятала все книги из моей комнаты. На этот случай у меня имелся тайник: я поднимала оторванную доску в полу, где прятала свои сокровища. Дождавшись, когда все уснут, доставала из тайника новую книгу и погружалась в чтение. Я любила читать по два романа параллельно, причем они никогда не путались в моей голове.
Больше всего на свете я боялась смерти. Вот человек живет, любит, мечтает, а потом к нему приходит смерть, и он исчезает навсегда. Так случилось с моим папой, когда мне исполнилось шесть лет. Нелепый удар молнии убил его. Из моей жизни исчез его голос, его смех, его ласки и теплота.
Очень сильно горевала мама, а я какое-то время не осознавала, что произошло. Мне было весело хоронить папу, ехать на автобусе на кладбище. Боль потери пришла потом, когда я немного подросла. Мне стало остро не хватать его.
В то лето, когда умер папа, я очень быстро повзрослела. После похорон мама заперлась в своей спальне и решительно отказывалась выходить оттуда и с кем-либо общаться. Она очень любила своего мужа, ленивого, несговорчивого. К тому же он часто менял работу, иногда попивал и поднимал на нее руку. Но мама любила его больше, чем меня и всех остальных.
Безутешная, ополоумевшая от горя, она сидела в своей спальне, почти не притрагивалась к еде. Бросила ходить на работу и перестала разговаривать со свекровью, которая жила с нами и ухаживала за мной.
Бабушка видела во мне маленькую девочку и ничего не позволяла делать самостоятельно. По утрам сама одевала меня, кормила завтраком с ложечки, водила на детскую площадку и не спускала с меня глаз, переполненных постоянным страхом.
Она призналась как-то, что ее старшая дочка в шестилетнем возрасте утонула в реке, а я на нее очень похожа. Мне запрещали все, даже общаться со сверстниками. На детской площадке я возилась в песочнице с малышами.
А теперь в жизни бабушки произошла еще одна страшная потеря: она похоронила сына.
В молодости она была привлекательной и грациозной. Большие зеленые глаза смотрелись особенно эффектно в обрамлении длинных загнутых ресниц, а темно-рыжие волосы, без малейших проблесков седины, собранные на затылке в толстый пучок, оттеняли светлую кожу лица.
После смерти мужа, который умер от онкологии, когда ей не было пятидесяти, бабушка легко могла выйти замуж второй раз. Но она всю себя посвятила сыну.
Когда наша семья вечерами собиралась у телевизора, бабушка усаживалась в большое кресло напротив дивана, брала вязание, делала несколько движений спицами, прерывалась и часто долго, не отрываясь, смотрела влюбленными глазами на сына.
Моя мама, казалось, не замечала этого. Зато я ревновала папу ко всем, хотела владеть им одна, безраздельно. Забиралась к нему на колени, прижималась щекой к его небритой щеке и таяла от восторга, когда он ласково поглаживал меня по голове или целовал в макушку. Папа, пожалуй, единственный в семье, кто любил меня по-настоящему. Может, мама и бабушка тоже любили, но никак не проявляли свои чувства.
После похорон, буквально на следующий день, бабушка резко постарела. Волосы стали абсолютно седыми, она согнулась, на вид ей можно было дать лет сто, хотя едва исполнилось семьдесят. Она стала рассеянной и ухаживала за мной по привычке, потому что всегда так делала.
Я иногда заходила в комнату к маме, приносила свои игрушки. Но неизменно натыкалась на безразличный взгляд ее опухших от слез глаз.
Так продолжалось несколько месяцев. Мама стала похожа на скелет, обтянутый кожей. Она постоянно лежала на кровати и смотрела в потолок.
Бабушка сбилась с ног, пытаясь вернуть ее к жизни. Вызывала к ней сначала врачей, потом каких-то знахарей, но все без толку. В конце концов, бабушке это надоело. Она взяла меня за руку, привела к матери.
– Я уезжаю и оставляю ребенка тебе, – заявила бабушка. – Вспомни, пожалуйста, что это твоя дочь, и зачем-то ты ее родила. Я уже старая и не смогу вырастить малышку, поэтому тебе придется умереть вместе с ней.
Бабушка развернулась и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Больше мы ее в нашей квартире не видели.
Я заплакала, а мама с удивлением смотрела то на меня, то на дверь. Потом неожиданно громко и раздраженно произнесла:
– Ну, чего ты ревешь?
– Я есть хочу…
Мама медленно поднялась с кровати и с тяжелым вздохом прошла на кухню.
Бабушка приготовила нам обед. Мама налила мне суп, сама есть не стала. Она молчала и смотрела на меня тупым недоуменным взором. Не приученная есть самостоятельно, я залила супом платье, измазала руками скатерть и даже свои волосы. Маме ничего не осталась, как повести меня в ванную и искупать.
– Ты очень похожа на своего отца, – сказала она. – Хоть какая-то память останется о нем. Тебе придется научиться все делать самой. Я не собираюсь вытирать тебе задницу и кормить с ложечки. Ты уже большая девочка, скоро пойдешь в школу, и все дети будут над тобой смеяться.
Действительно, я очень походила на папу: у меня были большие миндалевидные зеленые глаза, обрамленные длинными ресницами, точь-в-точь как у папы и бабушки. Этот необычный яркий цвет глаз передавался по наследству и достался мне. Я очень этим гордилась. Волосы мои, вначале рыжеватые, со временем приобрели красивый темно-каштановый оттенок.
Окружающие называли меня красавицей, но мой дурной характер все портил. Бабушка избаловала меня, потакая моим желаниям. И если что-то было не по мне, я падала на пол и устраивала истерику.
Мама пришла в ужас от моего поведения, и вскоре взялась за мое воспитание – достала ремень. На самом деле она ни разу не ударила меня, потому что при виде ремня любая моя истерика сразу заканчивалась.
Так мой характер начал потихоньку меняться. Необходимость ухаживать за мной вернула маму к жизни. Она понемногу набрала свой нормальный вес и вернулась на работу.
Через два года мама вышла замуж, и память о первом супруге начала стираться. Новый муж был такой же, как папа: ленивый, с упертым несговорчивым характером и, к тому же, привел своего сына – десятилетнего Антона. Я сразу определила, что мальчишка явно не семи пядей во лбу, мягко говоря, глуповатый. Учился на тройки, и любые попытки привить ему любовь к книгам заканчивались провалом.
Его родная мать, сторонница строгой дисциплины, твердо придерживалась своих принципов. Она избивала мальчика за любую провинность. Отец тоже был с ним строг, но при этом рассеян и часто забывал наказать ребенка и исполнить вынесенный им же самим приговор. Поэтому, когда отец ушел от матери, Антон из двух зол выбрал меньшее: стал жить с отцом.
Моя мама погрузилась в новые чувства и практически сразу же забыла обо мне. Но я не считала это чем-то плохим, потому что никогда не испытывала на себе ее любовь, мама отдавала ее только своим мужчинам.
Снаружи прогремел раскат грома. Я вздрогнула, зевнула и потянулась. Что это было? Сон? Или мои воспоминания? Я словно пребывала в забытьи, а сейчас, вернувшись в реальность, обнаружила, что из груды бессвязных обрывков воспоминаний на передний план неожиданно выдвинулось одно, самое важное, оставившее в моей жизни неизгладимый след. Это жуткий страх, который до сих пор разъедал меня и, как я ни старалась прогнать его, часто возвращался ко мне в снах.
Отец Антона, как и его жена, совершенно не думали о сыне, и мальчишка был предоставлен сам себе. Он стал делать то, что ему нравилось, например, мучить животных. Ловил кошек, собак, привязывал к хвосту консервную банку и с удовольствием наблюдал, как бедное животное, умирая от страха, пыталось убежать от преследующей ее банки. Он также любил издеваться над насекомыми, отрывая крылья у мух либо лишая их лапок.
Антон постоянно подыскивал новые объекты для издевательств. Вокруг нашего дома больше не появлялись ни кошки, ни собаки, а насекомые ему надоели. И он остановился на мне. Я понимала, рано или поздно это произойдет. Однако Антон не мог тронуть меня и довести до слез в присутствии отца, который уже долгое время сидел дома без работы. Но вскоре ему представился удобный случай…
Это случилось, когда Лидия Федоровна уехала на неделю к сестре в деревню. После школы мне пришлось возвращаться сразу домой. В этом сентябре на улице было тепло, даже жарко. Антон подошел ко мне.
– Пойдешь со мной на речку? – безразличным тоном спросил он.
– Хочешь, чтобы мать выпорола нас? Она запретила туда ходить. Сам знаешь, за это лето восемь утопленников.
– Я хотел показать тебе заброшенный дом возле реки, там водятся привидения.
– Что?! Привидения?! Врешь! – воскликнула я.
Увидеть привидения – предел моих мечтаний. Я так много о них читала… Хотелось вживую соприкоснуться с чем-то таинственным, необычным…
Антон улыбнулся – понял, что я заглотила наживку.
– В этом доме, – продолжал он, – жила ведьма. Она никак не могла умереть. Ну, ты должна знать эту историю. Помнишь, твоя мать ходила к ней ногу лечить?
Я медленно кивнула, хотя не помнила ничего подобного.
– Я был там вчера и видел женскую фигуру…
– Но привидения могут показываться только по ночам.
– Она была очень сильной ведьмой, к тому же, сейчас полнолуние. И кстати, уже завтра луна пойдет на убыль, придется долго ждать до нового полнолуния.
Я подумала: «Господи, и откуда он знает об этом!? Ведь точно же не прочел ни в одной книге! Значит, не врет».
И я решилась пойти с ним.
Антону в то время исполнилось четырнадцать лет, а мне десять. Я была гораздо слабее его, и на роль жертвы подходила идеально.
Мы зашли в калитку заброшенного дома, пробрались через заросший сад. Убогий дом, частично без крыши, сырые полусгнившие стены… Чем не место для привидений? Входную дверь давно сняли и унесли.
Мы осторожно перешагнули через порог, и перед нами, почти под ногами, увидели провал. Потолок, однако, был еще цел. Антон перепрыгнул через дырку в полу, я последовала за ним.
Мы шагнули в темноту дома, в нос ударил резкий запах гнили. Я зажмурилась на секунду, а когда открыла глаза, увидела перед собой лицо Антона и все поняла: мое сердце покатилось куда-то вниз. Сколько раз я наблюдала за этим выражением его лица, когда он собирался мучить свою жертву.
Он открыл следующую дверь и толкнул меня в комнату. Здесь в одном месте балки перегородки обрушились, вонзившись концами в полусгнивший пол. Должно быть, птицы или ветер нанесли сюда семена бузины, и они проросли сквозь щели в полу. По стенам, как рисунок обоев, расползался дикий виноград.
Я засомневалась, что привидение могло существовать в таких условиях.
– Снимай платье, – скомандовал Антон, нагло улыбаясь.
– Если тронешь меня, закричу, – умирая от страха, тихонько выдохнула я.
– Кричи, сколько хочешь, – засмеялся он. – Сюда никто не ходит. Как ты заметила, дом стоит далеко от дороги, на отшибе. Но если закричишь, ты доставишь мне огромное удовольствие, так что начинай!
В его руке я увидела крапиву. Не знаю, когда он ее сорвал, но то, что она предназначалась для издевательства надо мной, сомнений не вызывало.
– Снимай платье, сучка, – громко повторил он.
Его глаза налились кровью, и я поняла, что сейчас он применит грубую силу. Поэтому подчинилась: сняла платье и прикрыла руками совсем недавно начавшие расти груди. Он хлестнул меня крапивой по шее, животу и плечам. Эти места стали нестерпимо жечь.
Я вскрикнула и зажмурилась от боли, а он, глядя на мои страдания, получал огромное удовольствие: его рот расплывался в улыбке, я услышала довольный смех.
У меня по щекам потекли слезы, кожу нестерпимо пекло. Боковым зрением я видела свое отражение в потрескавшемся грязно-сером зеркале, которое висело на стене. Ужасное, жалкое зрелище. Я знала, больше всего на свете Антон любил наблюдать за страданиями своих жертв, поэтому старалась изо всех сил сдержать слезы, но они сами текли из глаз.
Двигаясь вниз по моему телу, он дошел до коленок и остановился.
– Теперь снимай трусы.
– Нет, Антон, нет! Я все расскажу маме, она убьет тебя!
Он захохотал в ответ.
– Неужели ты не понимаешь? Если твоя мать тронет меня, я ее убью! Поняла?
Не услышав ответа, он схватил меня за волосы и наотмашь ударил крапивой по лицу. Я взвизгнула от боли.
– Да, Антон, поняла! Прекрати, пожалуйста!
И тут случилось страшное: в зеркале, кроме меня и Антона, возникла еще одна, не совсем ясная, фигура. Я завизжала от страха, показывая на нее Антону. От неожиданности он выронил крапиву и, перескакивая через дыры в половицах, бросился к выходу. Я попыталась бежать за ним, но моя нога провалилась в дырку в полу. Я споткнулась и упала плашмя носом вниз, не переставая вопить от ужаса.
Кто-то тронул меня за плечо, и я услышала дрожащий старческий голос…
– Бедная девочка, ты так сильно испугалась меня?
Я повернула голову и увидела старика из плоти и крови. Он склонился надо мной, лицо покрыто глубокими морщинами. Из-под кустистых бровей на меня смотрели два слезящихся участливых глаза. На вид ему можно было дать лет сто.
– Зачем ты забралась сюда с этим противным мальчишкой?
– Он обещал показать привидение, – пролепетала я, размазывая слезы по щекам.
– Разве ты не знаешь, что привидения бывают только в сказках? В жизни их никто не видел. Ты большая девочка, а ведешь себя как маленькая.
В это время оконное стекло взорвалось сотней мелких осколков. Что-то влетело с улицы в окно, глухо стукнулось об пол. Я удивленно обернулась и увидела в стекле окна многоконечную «звезду», через которую в комнату ворвался поток теплого ветра, и мелкие куски стекла осыпались на пол с мягким позвякиванием.
Старик, кряхтя, поднял с пола камень и покачал головой.
– Ну, и друг у тебя. Этот камень пролетел аккурат над твоей головой и чудом не задел тебя!
– Он мне не друг, – сердито возразила я. – Он сын маминого мужа. Раньше мучил кошек и собак, а сейчас прицепился ко мне.
– Возьми, утри слезы, и надень платье, – старик протянул мне платок.
Я вытащила ногу из дырки в полу и, слегка прихрамывая, сделала пару шагов к платью, которое валялось на полу. Старик в это время смотрел в окно.
– Когда вы показались зеркале, я подумала, что вы привидение, и закричала от страха. Наверное, и Антон так подумал, поэтому сразу убежал.
Мы замолчали, думая каждый о своем. Я на- цепила платье.
– Мне домой пора, мама будет волноваться…
– Как твоя нога? Дойдешь?
– Немного болит, но ничего, на мне все заживает быстро, и ходить могу вполне.
– Хорошо, я рад.
– Вы живете в этом доме? – поинтересовалась я.
Он рассмеялся. Его смех был таким же дребезжащим, как и голос.
– Нет. Разве можно тут жить? Я живу в квартире, там, в новом районе, – он неопределенно махнул рукой. – Но здесь я родился, здесь прошла моя жизнь. Изредка прихожу сюда. Этот дом скоро развалится. Мне кажется, я уйду вместе с ним. Он часть меня, такой же старый и дряхлый. – Старик подошел к стене и ласково потрогал старые, выгоревшие от времени обои. – Эти обои я клеил своими руками аккурат лет тридцать назад, перед рождением сына. У нас с женой долго не было детей, и вот, когда мы потеряли всякую надежду их иметь, Настенька моя забеременела. Сколько тревог тогда было! Это сейчас медицина дошла до того, что и в возрасте женщины рожают, но тогда… В общем, для нас это было чудом. Я бы отсюда не уехал никогда, но сын настоял. Здесь нет удобств, горячей воды… Силы мои уходят, и я уже не могу навести порядок в саду. Была бы жива моя Настенька, как бы мы здесь славно жили! Но умерла она, пять годков назад, а я вот никак ее забыть не могу. Прихожу сюда, и кажется, вот она сейчас выйдет из соседней комнаты, укоризненно покачает головой и скажет: «Что же ты, старый дурак, калитку не закрыл? Жулька снова убежала…» Я бы сейчас все за это отдал…
Его взгляд стал отрешенным. И я уже забыла, что все мое тело горит от крапивы, что болит ссадина на ноге. Я жалела старика всем сердцем, и на глаза снова наворачивались слезы. Тогда я для себя решила, что самое страшное в жизни – это старость.
Мы помолчали. Я видела, что старик находится в прошлом.
– А где ваша Жулька? – спросила я, чтобы вытащить его оттуда.
Старик вздрогнул, как от удара, удивленно посмотрел на меня, будто увидел впервые.
– Жулька? Так она пропала в день похорон Насти. Провожала ее до самого кладбища и исчезла. Видно, с ней отправилась в мир иной…
– Что же, собака сама себя убила? – я удивленно приоткрыла рот.
– Ладно, – произнес он отчего-то сердитым голосом, – хватит об этом. Вижу, жалеешь ты меня, а этого делать не надо.
Старик прислонился к стене и громко задышал. Его грудь заходила ходуном, и он согнулся в приступе кашля. Откашлявшись, достал из кармана брюк леденец, завернутый в газетную бумагу, протянул мне.
– На вот, съешь конфетку. И пошли домой. Провожу тебя и с мамкой твоей поговорю, чтобы хорошенько наказала сорванца, который тебя крапивой хлестал.
– Нет, дедушка, нет, – испугано закричала я. – Он маму мою убьет, если мы ей об этом расскажем!
Старик взял меня за руку и молча потянул к двери. Половицы под его ногами тонко и длинно застонали.
– Не пойду, – твердила я себе под нос, упираясь ногами в пол.
Но рука у него крепкая и, несмотря на возраст, сил у него, видимо, достаточно…