Был день. Один из тысяч дней в году. В обычном, ничем не примечательном, году. И запомнился он всем только тем, что в тот день на рассвете в Галиче появился черный монах. Монахи не были редкостью в те времена. Но этот сразу показался особенным, ни на кого другого не походил он, словно на нем отметина, какая странная была.
Казалось, что твердил он, хотя все время молчал, что вместе с ним в этот мир придет что-то новое и неожиданное, хотя текли десятилетия, а ничего не происходило в мире, и казалось, что произойти не могло. Но не каждый день тень не тень человек ни человек в черном появляется здесь. Словно повинуясь какому – то страшному зову, стали люди сходиться вокруг него, и ждали они, когда и что он говорить станет.
Пока он молчал, то ли ожидая, когда люди соберутся, то ли наоборот не собирался ничего им говорить. И они тихонько шептались, пытаясь понять, что это такое за явление, откуда оно появилось, и что может значить.
И вдруг так же неожиданно заговорил он. Многие вздрогнули в тот миг. Потому что и голос был какой-то странный и глухой, будто из ямы или бездны он раздавался.
– Все собрались вы, люди добрые, и должно быть известно вам, что ни с добрыми вестями прихожу я, а в такую годину особенно, ничего хорошего ждать не приходится. Видел я, как бились в бешенстве кони вороные, и весь мир прахом пошел. Недобрые, окаянные времена наступают для вас, голод, пожары и мор впереди. И скоро ждем мы конца света, как в писании сказано. Будет все гореть в адском пламени, которое татарва поганая разожжет. Вы забудете, а внуки ваши никогда не узнают о свободе и вольности славянской. Былины героические несбыточными сказками покажутся.
Все меняется, и жизнь ваша переменится до неузнаваемости, да только в худшую сторону, на столетия никакого просвета не будет, и живые будут завидовать мертвым. Долгим и тяжким будет ваше рабство непосильное, – еще раз повторил он, словно убедить их хотел в том, что правду он говорит.
– А свободу да жизнь хорошую увидит ли кто-нибудь? – спросила какая-то баба, готовая разрыдаться.
И странно прозвучал тот одинокий голос в толпе людской.
– Вам этого знать и видеть не придется, – печально говорил старик, – постоял еще немного и исчез. Они не знали, ушел ли он куда-то, пока они были в замешательстве, или прямо в воздухе растворился. Точно потом никто этого сказать не мог.
– Не может такого быть, – говорил весь белый, немощный дед, дни которого давно сочтены были, но ему так не хотелось уходить в страну предков своих, зная, что с потомками такой случится. Хотя самое лучшее было скорее уйти и не видеть всего этого, в муках диких не маяться.
– Не может быть такого, чтобы какие-то дикие поганые татары наших сильных и могучих князей покорили, не бывать этому, – яростно твердил он. Но никто ничего ему на это не ответил. И долго еще кричал он с горечью да обидой, и никак не мог успокоиться и замолчать. Хотя печально на душе у него было, но может он доживет до того момента, когда смерть окажется незаслуженным благом, когда будут молить о ней, как о несбыточном чуде. Но глухой бог не услышит их, и чуда такого не совершится уже никогда.
Вот такие странные происшествия запомнили все в тот обычный день. И долго еще разговаривали они, судили о том, что недавно слышали.
И хотя потом многие утверждали о том, что никакого монаха не было вовсе, так им приятнее было думать, но самые пытливые и дотошные знали, что был он, и все, что говорил, вероятно, так и случится.
Но они думали о том, что свершится чудо, и ни бог их, ни сами люди не допустят подобного. Это предупреждение, и можно что-то сделать, для того, чтобы все по-другому повернулось. Что-то помешает осуществиться страшному пророчеству. В людских душах во все времена надежда на чудо оставалась.
Они не хотели верить, но уже были руины Киева древнего и уничтоженная Рязань. Но многие из них далее Галича не путешествовали, сами, своими глазами ничего этого не видели, и считали только страшными выдумками, в которых не понять, не разобрать, что, правда, что ложь.
Но разоренные города, поля сражений, где лежали бездыханные горы русских и татарских тел, монах все это видел, и никогда такого не забудет. Он мог бы и им такую картину показать, но не стал этого делать. Ему стало жаль их, захотелось, чтобы еще хоть какое-то время они в тишине и покое пожили. Кто-то и не доживет до рабства, так зачем ему знать то, что с ним и не случится даже?
Он часто рассуждал о том, почему так получилось. Как люди могли допустить такое. Он не мог этого понять. Слишком все странным и диким ему показалось, словно какое-то страшное проклятие на них наложено было, отвернулся от них Всевышний и все на откуп бесу отдал. А тот показал (и еще покажет) на что способен был.
Он путешествовал по землям русским и ни одно поле битвы видел. Зрел он, как воинственные девы валькирии выбирают лучших воинов и забирают их тела на небеса. Но разве такое им расскажешь? И казалось иногда, что и детей-то рожать не следует в такие времена, коли, только унижения и муки их ждут. Но рождались сыновья, рождались чаще, чем в добрые времена.
Жизнь текла своим чередом, ничто ее остановить не могло.
Но только показалось им, что исчез монах или далеко ушел. Он перенесся на княжеский двор, туда, где князь Роман – герой и красавец, которых почти не бывало в княжеских родах в те времена, почувствовал, что дни его сочтены. Знал князь Роман, что поход в Польшу окажется последним. И призвал он сыновей своих Василька и Даниила, чтобы еще раз поговорить с ними о том, о чем говорено было не раз. Но неспокойно было на душе у него. Слышал он много рассказов монаховых, но и сам без монаха знал, что его Бог миловал от рабства, заберет к себе прежде, чем такие бесчинства твориться начнут на землях их. А сыновьям оставаться на родной земле в это смутное время. Это он и братия его начали раздоры чинить, всю жизнь то с одними, то с другими шел он против братьев своих. За это страшную цену его Даниилу заплатить придется.
Разве мог он знать, когда сам еще мальцом был и на коня в первый раз садился, и понял, что не простой смертный он, а князь, князем рожден, князем умрет, разве мог знать он, что доживет до таких страшных времен. И страшно ему будет наследников своих оставлять. А время такое, если еще не наступило, то наступало неуклонно. Единственное, чего ему хотелось теперь, чтобы если не умножили, то сохранили они земли свои, кои он завоевал для них и обустроил.
– Не само собой все это сделалось, – заговорил тихо Роман, много раз приходилось мне и деду вашему сражаться, слыть беспощадными, и погибали, и ранены были братия наши, но об одном только мечтали, чтобы крепким и самым лучшим было княжество наше.
Он говорил. Слушали его сыновья и заметили они в этот раз, что никогда прежде не говорил он так твердо, почти яростно, словно сон ему какой или видение было, и зрел он то, что еще им видеть не дано было.
Князь Роман хотел увериться в том, что смогут они защитить свою землю, чтобы не случилось, какие бы испытания им не выпадали.
Даниил был в полдень на площади городской и странного человека слушал. Что-то такое было в облике его, что мурашки по коже бежали. И задумался он о грядущем своем, а тут еще и отец о том же твердит упорно. И ясно было, что черные тучи со всех сторон плывут к ним, и никак разогнать их нельзя.
Но ничего не сказал о монахе Даниил отцу, потому что не знал, что сказать. Но он не знал, что тот сам к отцу пожалует в ближайший час.
Даниил знал из книг и от учителей своих, что много веков самым большим, красивым и могущественным Киев считался, там сидели всегда великие князья, те, которые были всем им отцами, возглавляли тот мир.
Но говорили, что разрушен, сей град, полчища татар поганых камня на камне там не оставили. И отец подтвердил, что не выдумки это, а чистая правда.
– Но как же так, – возмутился Даниил, – совсем его не защищали, али справиться с ними невозможно было? Тогда зачем же мы вообще на этот свет народились?
Ничего не понимал он, и понять не мог. Но знал, что так просто не позволит над миром своим измываться, пусть отец не тревожится. А если стоять крепко, если не отступать, любые татары отступятся и никогда не сладят с ними.
Но легко было в богатом да прекрасном Галиче рассуждать о том, что стало в далеком Киеве, говорить вообще легко, пока тебя такая беда не касается, и напора этого ты еще видеть не мог.
Отец говорит об уходе, Василька мал совсем. Ничего не понимает он и не особенно вникает в слова, которые поизносятся, он томится и ждет, пока отец его отпустит. Не настало еще время его. Но Даниил повзрослел быстрее, ни о чем другом не мог думать в те дни отрок. И все былины, все летописи о героических прошлых днях, которые монах ему читал, вспомнил он разом, надеясь, что укрепят они силы его и выстоять помогут.
И вспомнил он о бесстрашном Рюрике, явившемся сюда, чтобы не сгинули земли славянские, о мужественном и хитром Олеге, дошедшем до стен Царьграда, и утвердившем славу русскую и там, о бесстрашном и прямом Святославе, который никогда никого не боялся, и как викинг, погиб в сражении. И много еще чего слышал и знал Даниил от учителя своего. И не верил в то, что это только красивые предания. Не может быть такого. Это было, пусть давно, но было. Иногда, оставшись один, в мечтах своих уносился княжич в те благословенные времена. И тогда он был уверен, что жил и воевал уже однажды, что не в первый раз он в этот мир пришел, а многое ему ведомо. И шел он вместе со Святославом на печенегов, и сражался до последнего дыхания. И тогда и сил и отваги в душе его прибавлялось. И только монаху рассказывал об этом княжич. И не останавливал он его, а слушал внимательно. Не говорил, что все это только выдумки. Но с героическими временами было покончено – вот что больше всего угнетало и мальчика и его учителя. Но нельзя говорить княжичу о скверном, ничего доброго из этого не получится.
Когда они покидали гридню, и отец отпустил их на волю, показалось Даниилу, что среди тех, кто в полутемном коридоре ждал приема у князя, он снова увидел того злополучного монаха, которого недавно на площади встретил. Стоял он в полутьме, почти не отделяясь от темной стены, и пытливо смотрел на него.
Но Василек отвлек его. Он всегда боялся этих коридоров и переходов, в которых легко было прятаться и заблудиться не трудно. Ему казалось, что за каждым поворотом спряталось какое-то чудовище, и он потащил брата вперед, чтобы поскорее на улице, на воздухе оказаться или в своей небольшой комнате на крайний случай укрыться.
Потому и не мог он точно сказать был ли монах или не было его там.
Но не ошибся Даниил. Старик пожаловал к князю Роману, как только люди вышли из гридни, и взглянул на князя пытливо из-под густых бровей.
– Что, княже, боязно тебе, а кому нынче не боязно? Встретил я сынов твоих.
Князь смотрел на него молча, не произнеся ни звука, но монах решил говорить:
– Старший сын твой Даниил муки адовы пройдет до конца, но достойно из ада выйдет, только крепче и сильнее от тех испытаний станет.
– А младший? – спросил князь
– Не знаю, темно все у него впереди, не ведомо мне ничего.
Но по лицу его понял князь, что просто не желает он сказать правды. Но князь не стал настаивать, может лучше не знать чего-то, так всегда спокойнее было. Но еще печальнее после таких откровений стал взгляд его. И сам он чувствовал, что младшему сыну его уготована еще более печальная судьба, чем Даниилу. Ему хотелось спросить, есть ли жизнь после жизни, будет ли он знать, будет ли видеть, что на земле происходит после его ухода. Хотел спросить, но рта так и не открыл, боясь услышать то, что он может сказать. А тот, будто мысли его, читая, усмехнулся и тоже промолчал. Лучше ему этого не знать пока, пусть хоть какой-то срок спокойно поживет. Всему свое время и незнаниям и знаниям свой срок отведен. А ему не так долго оставалось в ожидании томиться. И это они оба тоже знали.
На миг закрыл очи свои Роман, но когда он открыл их, рядом никого уже не были, и только подивился князь тому, как быстро мог уйти сей служитель божий, словно по воздуху он переносился. Совсем один сидел он в гридне своей богато обставленной теперь. Все гости его, увидев ее в первый раз, не могли не дивиться этой роскоши, и говорили, что ничего подобного у Киевского князя отродясь не бывало.
Он позвал слуг и велел им свечи зажечь. За размышлениями не заметил он, как темнота наступила кромешная. И жутко ему в той темноте показалось, хотя ничего в своей жизни не боялся князь Роман. По комнате забегали живые огоньки, и словно что-то светлое и легкое в душе его появилось.
– А может не так все страшно, как кажется? Только служители божьи страх нагоняют, чтобы проще было с душами людскими управляться. Но кто может наверняка сказать, что правда, а что только выдумки пустые?
И подошел князь к иконам, и стал молиться. В последние годы он любил разговаривать с богом, какие-то тревоги и печали свои ему высказывать. Но последние его молитвы были о защите земли русской и его сыновей. Он понимал, что сам уже слаб и не сможет помочь им – его время уходило безвозвратно, и бывшие его союзники и Всеволод, и Рюрик Окаянный со всех сторон наседали, и ляхи грозили, ощутив его слабость. И надо было хоть что-то попытаться сделать, для укрепления власти своей.
– Не дай ослабнуть им, потерять чести и совести, пусть будут сильны и мужественны они, пусть лучше нашего живут, и меньше ошибок совершают.
Так закончил молитву свою князь Роман.
Перед сном Даниил попросил няньку свою еще раз рассказать о басурманах, готовых захватить их земли, ничего им не жалко, ничего они не щадят.
Вздрогнув, старуха взглянула на него своими подслеповатыми глазами:
– Да что и говорить – то, ведь сто раз рассказывала тебе, – пожала она плечами.
– Ничего, еще расскажи, – настойчиво просил он, и она поняла, что снова он говорил с отцом, да еще чего доброго того монаха видел, (она перекрестилась), о котором люди так упорно говорят. И откуда только такие берутся, и зачем они пугают своими жуткими рассказами детей. Тому, чему быть, того не миновать, но, наверное, лучше не знать заранее того, что будет. Но от Даниила она отделаться так просто не смогла. И начала тихим бесцветным голосом свой рассказ о том, что на землях бескрайних есть дикие, страшные люди. На одном месте не сидится им, да и нет у них никакого дома и места нет, обречены они всю жизнь скитаться да воевать с теми, кто по- иному мир видит, и не могут по-другому.
И стали люди эти и здесь все чаще появляться, потому что по нраву им земли русичей показались, понравились им злато – серебро и девки пригожие. И знали они об удали русских князей, но не испугало их это. А когда поняли они, что сами князья ослабили себя вечными спорами, да ссорами бесконечными, то и вовсе они обнаглели и нагрянули со всех сторон. Вот и пошли сначала на Рязань, а потом и на Киев замахнулись. И стали вглубь пробираться. Чем больше человек хапает чужого, тем больше ему хочется. И не может он уже остановиться. Старуха стала загребать руками, страшно выпучив глаза, и смотрел на нее Даниил удивленно.
– Далеко прошли они, – продолжала она, – может, и до нашего княжества доберутся, как узнают, что лучше и краше земель нет на белом свете.
– Не доберутся, – услышала она голос Даниила, никто их сюда не пустит, это наша земля, и мы защищать ее станем.
– Хорошо, если не доберутся, – задумчиво произнесла старуха.
Но он затаил обиду на нее из-за того, что она не особенно ему поверила. Но он знал, что, как только немного подрастут они с васильком и сил наберутся, то за мечи возьмутся, и никакие басурмане не посмеют против них выступать.
– Страшно мне за них, – молилась старуха, оставшись одна в комнате своей во дворце княжеском, где она всю жизнь провела, – не допусти того, чтобы Даниил и Василек головы свои буйные сложили под басурманскими мечами, спаси и сохрани их, – снова и снова повторяла она.
И верила в том, что до бога дойдут ее молитвы, и он обязательно просьбу ее исполнит.
А ночью видела она во сне, что Даниил ее уже взрослым стал, и находится он среди басурман проклятых. И стеной они на него со всех сторон надвигаются, в полон взять хотят. Она закричала тогда, бросилась к нему. Но не услышал ее никто, только сами они стали в разные стороны расходиться. И прошел он перед ними, и прочь отправился. Она бежала за ним и спрашивала, что с ним такое случилось, почему они его отпустили. Но молчали они, и он молчал, будто не видели ее и не слышали.
– А может, и взаправду не слышит он меня? – раздумывала старуха, пробуждаясь, – будто и нет меня там. И то сказать, когда это будет, разве дожить мне до тех времен дальних.
Не понимала она сна своего, хотя бабка говорила ей, что многие сны что-то значат, судьбу предсказывают, особенно если о смерти или переменах каких речь заходит.
Пробудилась старуха раньше обычного, и никак не могла угомониться больше. Столько скверного в последнее время происходило, да все к одному, где же здесь не потерять покой и сон свой.
«С небес за ними, голубями моими смотреть буду, – думала растерянно старуха.
У нее в жизни никого кроме княжичей не было. Хотела она замуж в свое время выйти, да княгиня только что Даниила родила, и казалось ей, что ничего без нее она не сможет. А когда ребенка на руках подержала, то поняла, что никакой другой няньке не отдаст его. И бог спас ее от замужества. Она узнала, каким скверным мужем нареченный ее оказался. Не было покоя жене его до самого смертного часа. И единственной оказалась ее радость, когда в драке пришибли его. Дом у него неухоженный, полуразваленный был. А она в княжеских хоромах всю жизнь провела, и ни от княгини, ни от князя слова дурного не слыхала, и ела и пила только самое лучшее. Вот и пойми, как оно лучше будет. Детей у нее не было, но с таким мужем, который бы ей достался, так это награда, а не наказание божье. До глубокой старости дожила она не бита, не клята никем и никогда. На судьбу старуха не жаловалась. И многие бабы завидовали ей черной завистью. Вот только когда они взрослыми станут, вспомнят ли о ней. Когда князь и княгиня помрут, если ей еще жить доведется, а живой в могилу не ляжешь, не придется ли ей на улице жизнь свою доживать? Тревожилась старуха, но поверить не могла, что такое может ее и на самом деле ждать.
И сон тревожный недаром ее душу всколыхнул. Но пока это были только страхи. Она не могла допустить их в душу свою.
– Даниил силен и смел, – думала она, глядя на подростков, – он настоящим богатырем станет, и девки его любить будут, не одна из-за него в омут темный бросится, да и басурманам он спуску не даст. Василек хитрый малый, во взгляде его что-то плутоватое есть. И в душе его таится что-то темное и таинственное, но что никак не может она разобрать. Вроде начинает понимать, но ускользает это от нее. Вроде одинаково обоих растила и воспитывала, но разными они получились.
– Что с тобой? – удивленно спрашивал Даниил брата, он привык опекать его и заботиться о нем.
– Мне страшно, – признался тот.
– И всего-то? – удивился Даниил и рассмеялся.
Смутился Василек и дал себе слово не доверять ему больше страхов своих. Но знал он, что обещания своего не сдержит, и снова все расскажет, как только тот расспрашивать начнет.
Ничего это пройдет, ведь ему и самому часто бывало страшно, когда меньше был. Но он вида не подавал и никому об этом не рассказывал. Но когда отец его впервые взял в сражение год назад, он увидел горящую землю и мертвые тела воинов, и живых, убивавших безжалостно друг друга – ему тоже было страшно, он зажмурился даже
Но когда все кончилось, он уже смотрел на это поле, чтобы побороть в себе страх, приблизился к мертвецу и коснулся рукой его кольчуги. Тело его казалось каменным. Но тогда он еще не понимал, что такое смерть, почему человек так долго не шевелится, и не похож он больше на спящего. Он знал, что расспросит об этом монаха, как только тот вернется. Но он ощутил такой приступ страха, от непонимания происходящего, или оттого, что какой-то странный дух витал над полем этим.
И казалось, что люди только притворяются. Мурашки по коже его побежали, и он поскорее вернулся к костру, к живым.
Но казалось, что мертвецы шевелятся, идут за ним следом, и попрекал себя за то, что вел он себя неразумно.
Но он увидел, что отец вместе с воеводами своими смотрит за ним. Они окликнули его, позвали к себе. Ему хотелось побежать прочь, но он шел спокойно и величественно, не собираясь выдавать своего страха. Он знал и сам, что не раз еще придется видеть такие картины. Но он знал, что никогда больше они не будут казаться ему такими жуткими. С детства ощущал себя Даниил князем и воином.
Как бы не ожидали и не предчувствовали они события, происходят важные вещи неожиданно и не в свой срок. Никто в те дни не верил в то, что дни князя Романа сочтены. Он отправился в поход против ляхов здоровым и веселым, готовым покорять и торжествовать победу. Но когда нашли его мертвым в походной палатке в утренний час, то в Галиче покой и тишина, так поражавшая их прежде, мгновенно отступила. И засуетились бояре, оставленные в граде на время его похода. Не только из-за пышных похорон волновались и переживали они, но и потому что Даниил был слишком юн, для того, чтобы сменить могущественного и неукротимого отца своего. И спорили бояре о том, что будет править вместе с юным князем, до того времени, пока не возмужает мальчик. Брать другого наследника не хотели, они знали, чем это всегда завершалось, еще с Олеговых времен, – не допустит он князя к трону, если вовсе не убьет, то вдали от него держать станет. Они знали, что на небесах следит за ними князь Роман и никогда не простит им такого предательства, да и самим им при малолетнем князе, чем неизвестно при ком, жить легче и проще было.
Сильного вельможу назначать опасно было, слабого еще опаснее. И сетовали они на то, что сам князь Роман не дал на такой случай никаких указаний. Никто не был им по нарву. Споры все время заходили в тупик, ничего не могли они решить в то время, когда тело мертвого их князя уже в любимый град его привезли и готовили к похоронам.
– Даниил мал и не обучен ничему пока, пусть он растет да мужает, – только в этом и были все они согласны друг с другом.
И так бы все, наверное, и осталось в неопределенности, если бы бес не следил за ними внимательно, не подслушивал и не подглядывал, и не имел собственных соображений об этом споре.
И понял он, что действовать, как обычно в таких случаях бывает, придется ему самому. Не так много осталось на земле русской крепких княжеств, их по пальцам пересчитать можно было, как и князей, способных сопротивляться татарам поганым.
То ли серьезным это было делом для него, то ли очередной забавой, но он хотел на этот раз вырастить такого князя, чтобы всколыхнулась память о Рюрике и Олеге. И не собирался он допускать того, чтобы и на короткий срок кто-то из бояр приходил к власти. Нет страшнее властелина, чем бывший княжеский раб да холоп верный.
Он перевоплотился в верного спутника Даниила воеводу Федора и направился поспешно к юному князю. И хотя мальчик с самого начала отличался мужеством, но он был подавлен, после того, что случилось. Такие события и взрослого в гроб вгонят, а он был совсем юн.
Он гадал о том, какое решение примут бояре, и что делать ему потом, когда решение будет принято. А помощники и советники отца всегда были непредсказуемы, сколько ему с ними возиться в свое время приходилось.
– И что ты сидишь и дожидаешься, пока рак на горе свистнет? – удивленно спросил мнимый Федор, – ждешь, пока они для тебя нового Олега найдут? Только об этом они до посинения и спорят. Еще неизвестно каким прытким он окажется. Тогда скорее ты смертного часа дождешься, чем часа, когда сам править сможешь.
Бес мог пересказать ему историю князя Игоря и первого, и второго, которая не так уж давно происходило, но не было у него на это ни времени, ни желания большого.
– Больно ты шустёр стал, – подивился Даниил, что же ты предложить мне можешь?
С Федором они часто обсуждали те дни, когда Даниил станет князем, как они будут править, как изменят все в мире своем, но то, что это нужно делать уже нынче, это никак не укладывалось у него в голове.
Он смотрел на Федора и поражался тем переменам, которые с ним случились. Разве может человек так меняться вдруг? Вчера вроде обычным парнем был, а нынче что-то совсем иное, необъяснимое в нем появилось.
– Ты должен действовать, уже на тризне, громогласно заяви при всех, что ты князь и наследник и сам править ими станешь. Советы пусть дают, но ты сам будешь принимать или отклонять их, – заявил он так уверенно, словно юный бог, а не простой парень стоял перед ним.
Даниилу оставалось только попрекнуть себя за слабость и нерешительность, вдруг на него сошедшие. И порадоваться тому, что такого друга он себе когда-то выбрал из всех, кто к нему в друзья набивался.
– А они послушают меня? – все-таки спросил он, чтобы окончательно отбросить свои сомнения.
– А куды им деваться? Дружина на твоей стороне. Потому они и хотят от твоего имени действовать. Но если ты твердо поднимешься, то, что им делать останется?
И Даниил отбросил последние сомнения, уверенность и дерзость появились в душе его, и уже никогда никуда до самой смерти не девались они – с ним оставались навсегда.
– Завтра тризна, завтра все и решиться должно, понял он, укладываясь в постель, но заснуть в это ночь так и не смог. Потом таких бессонных ночей в жизни князя немало будет, но эта была первой. Грядущий день должен стать для него переломным, решающим. И такое волнение охватило душу, что не до сна ему было.
Не спали в ту ночь и бояре. Горели свечи в гридне. На поминальном пиру они должны были объявить народу Галицкому о своем решении. Но они так и не могли его принять. И тот был не хорош, и этот плох. Но они понимали, что нерешительность их, против них же и обернется.
И только к рассвету, когда пронзительно закричал первый петух, у них созрело решение, которому никогда не суждено было осуществиться. В княжеское кресло сесть предстояло по их выбору боярину Никите. Но он только побыл в нем несколько часов, пока они ждали поминального пира, и напрасно примерял его на себя.
Князя Романа любили и боялись. Он был хорошим князем, усилил Галич своей Волынью, умел ладить и с коварным Рюриком и с властолюбивым Всеволодом, хотя все представляли себе, как это трудно было осуществить.
Вот и стояли они в скорби настоящей, а не показной перед гробом его, и понимали, как много перемен и горьких проблем их всех ждет. Но князя больше не было, а им надо было жить дальше. И люди смотрели внимательно на бояр, у гроба собравшихся, они знали о спорах, и боялись тех перемен, которые на головы их свалиться могут.
Пока говорили пышные речи о том, как много он для них сделал. Как хорошо и спокойно жили они при нем, как примирить умел непримиримых, и усмирить непокорных, как ладил с воинственными соседями своим. Приезжали к нему короли – соседи и могли они обо всем с князем договориться. И самое главное вечная и жуткая зараза – татары не беспокоили их особенно. И хотя на соседних землях пахло дымом, но ханы их обходили земли князя Романа стороной. Они просили о том, чтобы и на небесах не оставлял он их и охранял свои земли от татарвы. Но надо было думать не о небесах, а о земле родимой, и о том, кто достойно сменит ушедшего князя – к этому они разговор и подводили постепенно, и понимали, что всех остальных только это и могло волновать.
Они понимали, что теперь именно татары и доберутся до них, как только узнают, что у них больше нет князя Романа.
Не могли они надеяться на то, что кто-то из соседей им поможет, потому что каждый только за себя сражался, и не сил не желания помогать не было у них. Ведь и они никому не согласились бы помогать.
№№№№№№
После того, как отдали они последние почести князю, за столами воцарилась тишина невероятная. Они почти забыли о реальности и обратили свои взоры туда, где по их разумению обитали души ушедших навек, и куда уже устремилась душа их князя.
Федор в тот момент незаметно подтолкнул Даниила, который возглавлял стол и на месте отца своего восседал, только на этот вечер, как уверены были его бояре. И он, на глазах у всех поднялся с кубком в руках. И в тот же миг многие заметили, как за эти дни повзрослел князь, перед ними был не мальчик, но муж. Он на миг опередил одного из бояр:
– Отца нет более с нами, с этой минуты я – его старший сын, Ваш князь и властелин, дружина клятву в верности мне даст, и вы поможете мне советами мудрыми, но не более того.
Все молча уставились на него, словно усопший князь вернулся назад. А многие потому утверждали, что князь Роман стоял за спиной сына своего и ласково улыбался.
– Кто-то из вас с этим не согласен? – услышали они его голос.
И никто не посмел возразить мальчишке, потому что они не готовы были к этому. Но знали, что неспроста все происходит, за спиной княжича был кто-то более мудрый и могущественный, о существовании которого они понятия не имели, иначе не был бы он так силен и так дерзок.
И только боярин Никита, тот, кто спал и видел себя великим князем, побагровел от злости и понял, что не бывать этому. Мечты его никогда не осуществятся, синица, бывшая в его руках, вырвалась и улетела прочь.
Княжичу удалось опередить их, хотя он не спорил с ними в эти дни и голоса не подавал. И он ясно показал, что никому из них не позволит собой помыкать.
Странно тихо стало с той минуты на пиру поминальном. Никому не хотелось тревожить память ушедшего князя. И каждый думал напряженно, как ему жить дальше в так внезапно переменившемся мире.
Они понимали, что не должны сдавать своих позиций перед этим юнцом, но кто может знать, что он выкинет в следующее мгновение.
Так случилось, что это были поминки и по их власти. То, что было рядом, отдалилась в одно мгновение, разом рухнули надежды. Осталась тревога и полная неопределенность.
Для Даниила все завершилось неожиданно легко и просто. Он не надеялся на то, что они так легко уступят и подчинятся ему. Никто не произнес ни слова.
Теперь, когда самое трудное было уже позади, он мог разобраться в происходящем и обдумать все, что с ним случилось за это время, хотя это оказалось очень сложно.
Он хорошо видел, что Федор очень изменился, его будто бы подменили. Внешность оставалась та же самая, но, сколько ни всматривался князь, не узнавал своего воеводу. Он стал проницательнее, пытливее, умнее, даже мудрее, хотя по возрасту был только на два года его старше. В детском еще теле сидел взрослый человек. Он и видел все и думал по-иному, все предвидел и умел находить правильное решение.
И преподносил это так, будто Даниил все это сам и придумал в свое время. Ничего подобного за другом своим прежде он не замечал. Этому должно было быть какое-то объяснение. Но в последнее время так много всего на него свалилось, что Даниилу некогда было об этом думать. Но преображение это было ему по душе.
Бес же в это время так удачно действовавший, не собирался разоблачаться. Впервые в жизни ему не хотелось раскрывать себя. Не хотелось о чем-то договариваться и показывать юному князю, что он много может. Ему хотелось помогать ему негласно. И взвалить груз на его, а не на свои плечи. И он был почти уверен, что по каким-то соображениям Даниил отвергнет его. Но он знал, что должен с ним оставаться. Потом, позднее, он конечно, разоблачится, когда он привыкнет к его советам и помощи и станет ему необходимым.
Бес точно знал, что с новыми князьями нельзя действовать прямо и открыто, в их характерах появилось что-то такое, что заставляет создавать иллюзии и тайны вокруг них.
Пока надо было избавиться от настоящего Федора. И он отправил его за тридевять земель, чтобы оболтус этот, не слишком проворный и сообразительный, не испортил его замечательной игры, да и вообще не путался у него под ногами. Это на первый взгляд казалось проще простого, нужно было только бесенка к нему приставить и следить за тем, чтобы он никуда не смотался от него, что он быстренько и провернул.
Сейчас Мефи видел, что Даниил глазаст и о чем-то он видно догадывается, но у него не хватит времени и сил за всем следить и все проверять. О другом голова его болит, и долгие годы еще болеть будет.
Власть и большие перемены в судьбе всех изменяют. Он умел читать его мысли, и это позволяло что-то предугадать и для него сделать.
– Нам с тобой надо друг другу доверять, – задумчиво говорил Федор, – бояре не особенно надежны, о своей чести, а не о твоей пекутся больше.
Даниил чувствовал, что он прав, на него спустилось какое-то озарение. Он и на самом деле стал совсем другим. Пророк говорил как-то, что Бог может помочь человеку, посылая к нему другого. Вот и верил князь, что Федор рядом с ним потому и находится. И нужно было поблагодарить его за это. Так просто и разрешалось все.
Мефи поморщился, обнаружив в голове юного князя такую мешанину. Да разве в первый раз его заслуги его сопернику приписывают, уже если кто-то его и послал, то не Бог вовсе, хотя и тот не посылал, а действовал он исключительно по собственной воле. Мессиру не до каждого князя славянского есть дело, он выбирает тех, кто ему интересен.
Но вступать в разъяснение у него не было никакого желания.. Потом можно будет со всем разобраться. Хотя и было немного обидно, но он переживал в свое время и не такое.
№№№№№
Даниил, оставшись вечером один, задумался обо всем происходящем. Он чувствовал, что сокрыто от него многое. Он не хотел думать о темном и странном. Только в глубине души он понимал, что Федору он не должен доверять до конца. Он вообще никому не может доверять. Истории о предательстве брата братом, или когда отец идет на сына были ему хорошо известны по рассказам монаха. Но он понимал, что другого ему пока не дано. Федору надо доверять больше, чем иным. Да и не на кого ему было положиться. Конечно, лучше было знать, что он хочет и что ему нужно, но вряд ли это возможно. И молчал Даниил, понимая, как тяжек груз. Он знал, что может просто его не осилить. Он был рожден князем, и он останется им до смертного часа.
№№№№№
А Федор в это время пробудился в незнакомом месте, и никак не мог понять, что с ним происходило, как он тут оказался. Люди говорили на каком-то непонятном языке, и он никак не мог узнать от них даже чего-то обычного. Он понял, что находится очень далеко от Галича, даже на коне ни одни сутки туда добираться надо, а у него с собой не только коня, но и вообще ничего не было. Люди решили, что он либо что-то скрывает, любо совсем потерял рассудок. Они никак не могли ему доверять. Он тут же начал собираться в дорогу и с тревогой думал о том, как без него там обходится Даниил. А может, и его колдуны проклятые куда-то забросили, но об этом даже думать ему было страшно.
Потом он стал думать о том, что возможно помер и находится на том свете, куда живым нет дороги.
Он готов был все выяснить и найти обидчика, посмевшего с ним так поступить и наказать его самым жестоким образом.
А пока он шел и шел неустанно в свой Галич, к своему князю Даниилу Романовичу.
Знал Даниил из разных рассказов и от няньки своей о том, что сны иногда пророческими бывают. И в сне таком могут объясняться все затруднения и неразрешимые вопросы. Вот и вспомнил он, что пробудился среди ночи от странного сна. И видел он, что Федор идет к нему навстречу, зовет его, но никак к нему не приблизится. Потом увидел, что лежит он мертвый, хотя вроде бы никто его не убивал, не терзал, ни одной раны на нем не было. Но сколько бы он не звал и не манил его, не откликался тот.
И вот тогда загоревал он и понял, что невероятное случилось. И говорил мертвец, но как-то странно, не открывая рта своего:
– О, княже, не забудь меня, из-за тебя душа моя с телом рассталась, или ты уже забыл слугу своего верного?
– Но я ничего не понимаю, ведь ты живой, ты рядом со мной, – растерянно шептал Даниил, и что это за напасть, что за сон такой жуткий?
– Нет меня там, все это обман и проделки бесовы, – проговорил он устало, – но не предпринимай ничего, тебе с ним легче и лучше, чем со мной будет, – будто бы оправдывался он.
И стал по сторонам оглядываться Даниил, но поле было чистым и никого нигде поблизости не оказалось
– Что это было? – спросил растерянно мальчик.
Но он решил никому про сон этот не рассказывать, и старался о нем забыть как можно скорее. Но еще несколько дней не давал он ему покоя. И все пристальнее вглядывался он в черты Федора, но ничего особенного не заметил. Тот был невозмутим. И он понимал, что в мире вообще полно тайн, и может быть, когда-нибудь он узнает, что тут происходило на самом деле.
№№№№№№
А тем временем бес, который некоторые из тайн сам и создавал, сначала чертыхнулся, оттого, что душа Федора прорвалась в княжеский сон и попыталась выдать его тайну, но очень быстро успокоился, и понял, что для него это испытание на прочность юного князя. Если он о чем-то станет его пытать, то он найдет достойный ответ. Но Даниил не догадывался о перемещении душ и подобной подмене, потому что ничего не мог знать о бесовых штучках.
Видно он не верил в сны и не придавал им никакого значения. Он мог подумать о том, что тот принимает его игру, что было маловероятно, потому что, скорее всего, парень ничего подобного знать не может.
Но со временем он обязательно разберется и в этих хитросплетениях. Надо было проверить, что там творит бездельник Федор, которого он подальше отправил. Хотя даже переносясь по небу, он не скоро тут появится, но береженного бог бережет. Глядя пристально вдаль, пренебрегая расстояниями, бес заметил, что тот уже вполне оклемался, и направлялся в их сторону. Но, к счастью, никакой колдун ему на пути не попался, Шестиглавый нигде поблизости не пролетал, чтобы ненароком перебросить его с одного места на другое. И потому топать ему по дорогам незнакомым еще немало дней, а там глядишь, и случится с ним что-то такое странное, много чего может ждать на пути странника.
А когда он приблизится, то и тормознет его Мефи в какой-нибудь избушке местной ведьмы или в объятьях красотки какой оставит. Тогда еще можно посмотреть, кто ему станет дороже чертовка эта или ненаглядный князь.
Сам же Мефи, валяясь за стогом сена и скрестив копыта, закинув одно на другое, размышлял о том, в каких тяжких условиях в последнее время приходится ему трудиться, не покладая рук. Он с умилением вспоминал старые годы – благодатные времена, когда все было так прекрасно, он был единственным и могущественным, и предки их почитали за честь иметь с ним дело.
Конечно, он немного лукавил, никакой чести ему Рюрик не оказывал, а Олег терпел его только потому, что так меньше проблем у него было, и старался он во всем своей выгоды не упустить. А со Святославом вообще рассчитался самым жестоким образом. Но нынче все те события были далеки, и он тешил себя тем, что они ценили его и ждали появления, и жизнь свою без него не представляли. А когда появился их Христос, стали они считать его чуть ли не прокаженным. И чтобы его не обнаружили, должен он был кого-то из смертных вытряхивать из их тел, и притворятся, что он, это тот самый слабоумный тип, личину которого он и принял. Да еще извиняться при этом, словно он в чем-то виноват, и извиваться, словно он сам вместо грешника на сковородку попал. И все это ради того, чтобы помочь тому же князю и самому немного позабавиться, и линию свою погнуть. Но не так уж много радости ему все это доставляло, так много было на все затрачено усилий, и так мало толку. Но не виноват же он в том, что неутомим, не привык в аду обитать тихо и мирно, и любит важные дела делать. Сам же от широты души и доброты своей страдает, но от забав все равно не отказывался.
Вот и здесь он на много времени вперед продумал, как и что предпринять и чем заняться нужно для того, чтобы все наверняка получилось.
Князья с бравым видом считали, что они сами все предпринимали, никто над ними не властен, кроме рока и судьбы, а вот он и был той самой судьбой и тем самым роком, о котором с таким жаром они порой размышляли.
У них бывали случайности и неожиданности, но они никогда не смогут представить себе сколько усилий надо приложить, чтобы такую случайность организовать.
Если бы они смогли заглянуть за грань собственного бытия, то обнаружили бы там массу удивительных вещей, неустанным творцом которых он и бывал от сотворения этого мира.
Но можно не бояться, ничего подобного на этом свете они все равно не увидят, а потом поздно будет что-то менять. Но в этом случае, гордости и чванства от собственной персоны у них явно бы поубавилось.
Но он добр и щедр, он им все позволяет, и разрешает верить во всемогущего бога, которого на самом деле очень мало колышет все, что с ними происходит на самом деле. Но пусть они считают ему пупом земли. И Старик творит для себя иллюзию о том, что он судьбы их вершит. А они обращают к нему свои молитвы, и все всем вполне довольны, никто не в обиде. И только он знает, как на самом деле обстоят дела, и несет на своих плечах тяжкий груз перемен и проблем.
Конечно, он преувеличивал немного собственную роль во всем этом действе. И ему не все до конца было известно, часто случались накладки, то смешные, то досадные казусы. Но он был ближе к истине, чем все остальные. И оставался почти единственным ее хранителем и носителем. И в случае побед он получает в награду глубокое удовлетворение, в случае поражения не привык переживать особенно долго, учитывает ошибки и движется дальше.
Все пришло в движение в доме венгерского монарха. Пустой и полутемный еще недавно дворец в один миг оживился. И невозможно было понять, что там происходит и откуда сразу появилось столько народу. Сонное, так долго дремавшее царство пробудилось в одно мгновение. И все по той же самой причине. Король Тадеуш, который и помыслить при князе Романе не мог о том, что может пойти войной на Галич, теперь только об этом и думать мог.
Смерть князя была для него самой радостной и желанной вестью, которая приходила к нему в последнее время. Он слышал о том, что Даниил отверг наставника, и на поминальном пиру заявил о том, что сам станет князем. И потому сам дьявол намекал ему на то, что лучшего времени для его выступления не может быть. И он, воинственный и честолюбивый, решил ни за что на свете этот момент не упустить. Давно уже считал он княжество своими владениями и шел в поход, чтобы восстановить справедливость., как объявил он воинам своим, необходимо было вернуть то, что и без того уже давно ему принадлежало и должно было принадлежать всегда.
Даниил пока еще не знал, даже не подозревал, какое серьезное испытание устроила для него судьба, но бес, именуемый в народе Федором, не знать этого не мог. Он немного растерялся, когда увидел, какую прыть проявляет Тадеуш. Первым его желанием было повернуть вероломного короля обратно. Но потом он передумал, решив, что делать это совсем не обязательно. Рано или поздно Даниилу все равно придется столкнуться со своими врагами, привыкать к схваткам, закаляться, потому что дружины венгров – это только цветочки, куда им до татарских полчищ. А ведь и с теми ему как-то придется справляться. Он решил, что пора давно закалять и воспитывать юнца.
Венгры собирались в поход – это было ясно всем, кто мог взглянуть на этот разворошенный в один миг муравейник. И король, прохаживаясь перед своими воинами, готовившимися к схватке, видел уже себя на Галицком троне. И он радовался тому, что это очень скоро станет для него реальностью. Никаких сомнений не возникло в его сознании. Правда, ему показалось немного странным, почему все бояре отступили перед мальчишкой и позволили ему диктовать свои условия. Вряд ли без чьей-то помощи и поддержки это было возможно. Но он никак не соотносил это с собой. Он король, если он собрался в поход, значит, победа будет за ним. Он знал о том, как любят все славяне колдунов и волхвов своих, ведьм и бесов, слушали их, старались не ссориться с ними. Но он только усмехнулся этой своей мысли. Он представил себе, как дрогнет любое колдовство под натиском и мечами его воинов – они просто падут в прах.
И тогда он решил обратиться к королевскому астрологу – звездочету и стал спрашивать у него об исходе сражения. Хотя и не собирался ему доверять до конца, но послушать благоприятные предсказания он был не прочь.
Седой, сгорбленный старик, казавшийся особенно маленьким, предстал перед королем. Король взглянул на него спокойно и властно. Не надо быть астрологом, чтобы знать, чего они от него хотят. Он предчувствовал эту встречу и всегда готов был перед ним появиться. И он скажет своему властелину, чем для него завершится этот поход. Как только все расчеты были завершены, помрачнел звездочет, и он понимал, что потеряет свой покой, а может и голову. Было для него, очевидно, что поход завершится неудачей для короля. И он решал, как ему поступить, отвергнуть ли все то, чем он занимался, или сказать то, что тот хочет от него услышать, но не предупредить об опасности и явном поражении.
Но ведь в подсчетах его может оказаться ошибка, и тогда он напрасно будет страдать. А в том, что страдать ему придется в любом случае, он не сомневался больше. Он просидел еще несколько часов, не замечая того, что происходило вокруг. Но так и не мог прийти ни к какому решению. Оставалась надежда на то, что король про него забудет, и за ним не придут. Тогда все терзания напрасны, он сможет перевести дух. Но по повелительному стуку в дверь, он понял, что избежать свидания с королем ему не удастся. Остановился короткий путь в королевский замок, но раздумывать о чем-то было уже поздновато. Он никак не мог решить, что следовало сказать, что сделать, для того, чтобы все было не так горько и болезненно. Он несколько раз спотыкался по пути, чем вызвал смех и шутки тех, кто шел следом за ним.
И в тот самый миг он и предстал перед королем.
Тот взглянул на него пытливо, почти враждебно. Он всегда чувствовал какой-то подвох в подобных действиях и упрекал себя за то, что прибегает к ним. И они становились той самой костью в горле. Он никак не мог позволить себе отказаться от них.
Стоит перед ним тщедушный, перепуганный старикашка. Что может сказать он королю? Чем он может испугать того, за которым власть, дружина, страна. Но какая-то дрожь неизменно возникала в его груди, словно есть сила, которая больше его собственной.
– Старик, – говорил он решительно, ты должен сказать мне, каков будет исход моего похода. Сколько времени тебе для этого нужно?
Но старик переменился прямо на глазах, и появилась во всей его внешности какая-то удивительная сила, словно бы кто-то его заколдовал, и ему больше ничего не было страшно.
Да и на самом деле, чем его можно было напугать. Темница? Расправа? Его так долго этим пугали, что он даже перестал бояться. И вся его жизнь так похожа на ту самую темницу, и он своими руками себе подарил это. Говорил он спокойно и уверенно, будто это он был королем, а все остальные должны были ему подчиниться.
– Мне не надо времени, я все рассчитал, и знал, что ты позовешь меня нынче
– Вот как? От такого спокойствия король даже заволновался немного, он не думал, что получит ответ так быстро, – у тебя уже готов ответ, – еще раз задумчиво проговорил он, уже и не зная, хочет ли он его слышать или нет.
– Я долго решал, говорить ли правду или сказать то, что ты хочешь от меня услышать, властелин мой, но по всему ясно, что поход обречен, не получишь ты такой желанной победы, – выпалил он, еще не соображая, что же говорит.
Он замолчал, не в силах больше произнести ни одного слова, да и все было сказано давно. Ярость появилась в глазах короля. Он хотел что-то крикнуть, но в последний момент остановился.
– Раскаркался, пошел прочь, – говорил он, смиряя собственный гнев, и учти, что не будет по-твоему, теперь я точно смогу одержать победу, плевал я на твои предсказания, я сам буду расставлять твои звезды и делать расчеты так, как мне это нужно, у меня для этого достаточно власти.
Но этого ничего старик уже не мог слышать. Он знал, что окажется прав, пусть бросается в пекло, потом все будет по – другому. Он знал, что очертя голову, король бросится в пекло, но потом припомнит его слова, только будет уже поздно что-то менять. Проводив старика, и убедившись в своей правоте, король немного приуныл. В глубине души он понимал, что старик может оказаться прав. И лучше перед походом не думать о том, что случилось и что с ними еще могло произойти, а то сам на себя беду и накличешь. И он пообещал себе, что никогда больше ни с какими звездочетами дела иметь не станет, а особенно советоваться в таких важных делах.
От такого самообмана стало ему немного легче. И яростно готовясь к походу, он забыл обо всем, что происходило с ним. Нашелся еще один тип, посол не посол, но кто-то из братии, и он с каким-то странным акцентом, которого король никогда прежде не слышал, спроси:
– И не стыдно тебе против мальчишки идти?
– Это их Святослав противников своих предупреждал, а мне и так сойдет, – мальчишка себя на весь мир князем русским объявил, вот и пусть покажет на что он способен на поле бранном, – с этими словами он резко повернулся и пошел прочь, ни с кем больше не желая разговаривать.
Весть из соседнего королевства оказалась неожиданной. Гонцы в которой раз доносили князю Даниилу, что венгерский король стремительно приближается к их границам.
Даниил предчувствовал что-то подобное, но немного позднее, все казалось таким странным в те дни и часы.
Он повелел Федору понимать и собирать дружинников своих, что делал тот с величайшим рвением. И потянулось томительное ожидание.
Князь в те минуты оставался совсем один. Странное чувство было в душе его, такая обида и боль ее охватили, что он не ведал, что делать ему дальше. Ему казалось, что невидимая рука кидает его в пропасть.
Но он хорошо понимал и другое – в этой битве все будет зависеть от него самого. Как он решит ее исход, так в дальнейшем все и будет, недаром венгерский король воинов своих ведет в поход. И не поможет тут скидка на возраст и опыт – он останется либо свободным и великим, либо под чужой гнет должен будет идти, и народ свой за собой увлечет. В какой-то момент он даже пожалел о том, что на себя так рано все взял, пусть бы пока отвечал кто-то другой. Но слабость быстро улетучилась, когда он подошел к окну. Видел он как смело и решительно среди дружинников орудовал Федор. Вот в ком раскрылись невиданные способности, вот для кого никаких преград в тот миг не существовало. Он понимал, что не должен больше укрываться в палатах своих. Нужно перед ними предстать, а то, они привыкнут к тому, что Федор у них князь.
Немного страшновато было в первый раз в сражение готовиться, но ему не оставалось ничего иного, и в тот момент, когда Даниил появился перед своими воинами, он выглядел спокойным и решительным, как никогда.
– Не дают нам спокойно жить враги наши, вот и венгерский король уже идет на нас, и татары, наверное, недолго нас в покое оставят. У нас нет выхода – нужно сражение дать, и такое, чтобы не вздумали они больше о нашей земле мечтать.
Так же молча и спокойно слушали его воины. Так очевидно и ясно было все для них в тот момент. Но радовало их то, как за это время повзрослел князь. Вовсе не двенадцатилетним подростком он им теперь казался, а выглядел он широкоплечим и ладным юношей, с искринкой какой-то в глазах, и ничего с ним не было страшно.
Федор слишком старался, он понимал, что очень много, почти все в это время он него зависит. Не стоило требовать от парня чего-то особенного. Он мал и неопытен для этого. Но горбатиться ему одному для этого не хотелось. И надо было душу князя Романа вызвать сюда. Лучшей поддержки для них просто не было.
Эту тень, такую родную и знакомую, заметили многие. Им казалось теперь, что всевышний не оставит их, не случайно он их князя им на этот раз послал.
Роман витал на своем белом коне над ними. И вместе с другими воинами и Даниил заворожено смотрел в небеса. Больше всего ему хотелось, чтобы отец сказал что-то. Но он летел впереди безмолвно, указывая этот путь. Но и это было хорошим знаком. Даниил все из тех же рассказов монаха и няньки хорошо знал, что если появляются в решительный момент тени предков, значит дело верное. Они помогут в самый тяжелый момент. Но если произойдет что-то непредвиденное, ему так стыдно будет потерпеть поражение перед отцом, который все видит и понимает даже больше, чем он сам.
Так в размышлениях и добрался он до того самого места, где неожиданно остановился призрак и замер вдруг. Это было верным знаком того, что сюда придут венгры, и битва будет проходить именно тут.
Ожидание длилось бесконечно. Но оно порой казалось жутким, и было страшнее самого сражения. Подумывал Даниил о том, что может быть, король повернул обратно, передумал. Но это было слабым утешением.
Да и Федор был лучше всех дозорных, так что обмануть и провести его не было никакой возможности. Не стоило обманываться и в венгерском короле. По всем приметам он вот – вот должен был появиться. Необходимо собраться с духом и приготовиться к встрече. А князю опять вспомнилась та ночь, когда он отправился вместе с отцом на поле битвы, и впервые своими глазами увидел, что такое сражение, и труп того мертвого воина. Как странно тогда все это выглядело. Теперь все было по-другому, хотя прошло совсем немного времени. Вот и он сам должен был вести своих воинов в сражение. Кого-то из них убьют, но даже не это главное, чтобы победить венгров, ему самому придется убивать. И они, прежде всего на него смотреть станут. Не должен он опозориться, не может и не должен.
Федор вынырнул откуда-то, перебив его размышления, яростно сверкнул он зелеными своими глазами:
– Они идут, княже, они совсем близко, – говорил он спокойно.
И Роман в тот момент сорвался со своего места и бросился туда, к воинам, упрекая себя за то, что в такую минуту он предался беспечным мечтаниям и ничего не собирается делать.
Промедление непростительно, оно могло плачевно для него завершиться, и хорошо, что у него есть Федор. Не раз уже, как заклинание, произносил он эту фразу. И радость сменялась печалью. Все похвалы другу относились, прежде всего, к нему самому. А к себе юный князь учился быть совершенно беспощадным.
Без лишних слов сошлись воины, врубаясь в ряды друг друга. Они знали, что битва во многом судьбоносна. А может она и последняя для них. И сам князь, видя, как к нему подступают враги, повел себя напористо и дерзко. Ни о чем не думал, не размышлял Даниил во время битвы, понимая, как это опасно. Он сражался, не замечая даже того, что Федор все время, словно тень, был рядом,, подпускал к нему того, кто послабее, с десятью справлялся сам, да так смело и решительно действовал при этом, что никому из богатырей такая битва и не снилась.
Мефи яростно спотыкался и чертыхался. Вот дьявол, ему давненько не приходилось так отчаянно сражаться со всем светом разом. И ради чего, спрашивается? Ради князя, который никогда не оценит этого, а если узнает, кто он такой на самом деле, то наверняка прогонит, решив, что с нечистыми ему не по пути. И король, следя за Даниилом, заметил эту тень, этого странного княжеского телохранителя, так хорошо орудующего мечом своим, что воины его разлетались в разные стороны, и падали на землю замертво. Во всем этом было что-то ненормальное, особенно в том, что тип этот совершенно неуязвим оказался.
И он бы, наверное, что-то предпринял, чтобы от этого черта как-то своих воинов защитить. Приказал бы, чтобы они оставили князя в покое, ведь главное не он, а дружина его. И показалось ему, что тень какая-то на князя поползла. Понял он, что перед ним что-то более странное, чем чертов его дружинник будет. И на самом деле, появился всадник, но не простой, это было понятно по тому, как легко он двигался к нему навстречу. Всадник этот – он перекрестился от неожиданности – был князь Роман. Но после крестного знамения он не исчез. Наверное, оно только от чертей помогает, а призраки не обращают на него никакого внимания. И тогда королю ничего не оставалось делать, как только отъехать немного, попятившись. Но при этом конь его так пронзительно заржал, что мурашки побежали по коже старого воина, зловещими показались ему предсказания астролога, а сам он тем могучим колдуном был, который, глядя в свое огромное зеркало на все происходящее, наверное, хохотал от всей души над ним, вздумавшим с мечом против колдовства идти.
Но страх улетучился так же неожиданно, как и появился. Может, он просто немного устыдился его, потому что это было очевидно и призраку. В конце концов, кто бы он такой не был, он не угрожал ему. Он просто предстал перед ним сейчас, будто перст божий или сам Дьявол, кто его там разберет, и молчал.
Первым не выдержал король.
– Роман, – воскликнул он, – но ты мертвый, Роман, чего же ты от меня хочешь?
– Для тебя я жив, пока ты мечтаешь о том, чтобы земли мои захватить да с сыном моим расправиться. Я жив, запомни это, – зловеще произнес призрак, и что-то такое страшное, такое суровое было в его голосе, что снова от него король отпрянул, и все перепуталось в его сознании. Он больше уже не мог следить за сражением, ему казалось, что какое-то проклятие Дамокловым мечом над ним нависло. И воины, которые были ближе к нему, заметили, что король их от какой-то неведомой преграды поворачивает назад своего коня и, будто забыв обо всем на свете, исчезает в чаще леса. Это послужило сигналом для того, чтобы они повернули своих коней. Сражение оборвалось неожиданно и стремительно, так что русичи ничего толком не поняли. Не было еще особенного перевеса, и они продолжали сражаться, когда неожиданно все и завершилось.
Король же, гонимый страхом, ужасом и собственным бессилием оказался на другой стороне леса. Он опомнился и остановился. Но было поздно. Он хорошо понимал, что было поздно.
– Это не правда, это колдовство, это бред, – кричал он во след исчезнувшему призраку. Но он и сам не мог больше туда повернуть. Его рыцари видели его позорный побег и ничего в этом понять не могли. Да и сами они устремились за ними.
– Нет, не случайно Даниил пришел к власти. Сам Дьявол его не случайно в бою охраняет. И привидение отца его тут недаром оказалось. Их не победить, пока они все вместе, их никогда не победить, – то ли оправдываясь, то ли объясняя для себя происходящее, твердил он, понимая, что все здесь происходящее ему неведомо и рассудку его не поддается. И пора уходит отсюда, пока многие еще живы и невредимы.
Упрямство здесь бессмысленно, а для него просто губительно. И он жестом приказал удивленным своим воинам следовать за ним.
Они ехали молча и дивились тому, что их не преследуют. Они ждали каких-то объяснений от короля. Но он им пока ничего объяснять не собирался. Странным таким и растерянным они его никогда прежде не видели. И казалось, что с ним что-то такое приключилось, чего понять и объяснить невозможно было.
А Даниил и не собирался за ними гнаться. Он видел, что их что-то очень сильно напугало, и понял, что они уберутся к себе и сюда не вернутся больше – этого достаточно. Федор смеялся где-то рядом и шутил. У остальных тоже было прекрасное настроение. Но он, князь, выигравший первую в своей жизни битву, кажется, еще не понимал и не сознавал этого.
Все закончилось неожиданно, все завершилось очень быстро.
Они рвались поскорее домой, но князь задержал их в поле чистом до утра. Такая приходить была его воинам, особенно свите его совсем непонятна, но перечить ему никто не стал. А утром, когда все еще спали крепко, после разговоров, воспоминаний, былин у костра, князь поднялся на заре и не стал никого будить. Сам, один отправился Даниил на то поле сражения. Еще не были там все захоронены, и мертвецы теперь вовсе не были похожи на живых, но крепко спящих людей. Тела их окаменели, и стая ворон свирепо кружила над ними. Все казалось таким обреченным и безнадежным. Они погибли по его воле и воле его соперника. Они лишились жизни, и никто из них не успел узнать, победили они или потерпели поражение. До сих пор смерть была от него далека, но на этот раз она подошла к нему так близко, и заглянула в его глаза своим железным, насмешливым взором. Теперь Даниил понимал, что на этот раз он победил. Но он видел, что люди, вчера двигавшиеся за ним в сражение, мертвы, ради его славы и победы они отдали свои жизни. И всегда в душе его будет радость победы и противоречивое чувство горести от дыхания смерти совсем рядом, так близко. Он не сможет от них избавиться никогда. Но навсегда в этой жизни останется князе и воинов Даниил Романович, он не может жить и чувствовать по-другому.
Путь монахи и священники молятся за их души и обещают рай небесный. Они его и на самом деле заслужили. Но он князь, и он снова поведет их в сражение. Именно за этим и пришел он в странный и загадочный мир.
Когда князь вернулся к своим дружинникам, он застал их всех еще мирно спавшими и велел быстро поднять всех. Он приказал оставаться отряду с воеводой, чтобы похоронить убитых, а остальным приказал возвращаться в Галич. Они с великой радостью отправились назад, боясь, что князь снова может передумать и заставит их что-то еще сделать.
Но почему так печален и задумчив, оставался победитель? Но многие вспоминали о том, что он всегда был серьезен и не умел веселиться. Возможно, победа его не особенно радовала. Даже приближенные к князю воины не могли понять, о чем они думают.
Он молод и не уверен в себе, так решили те, кто был с ним рядом в те минуты.
Но они галдели и радовались собственной победе, и тому, что оставались живы и возвращались в свои дома.
Даниил в тот момент думал о венгерском короле, которому возвращаться домой проигравшим было не особенно приятно. Как он рассчитывал на то, что сразиться с мальчишкой и победить его не составит никакого труда. Но сколько же воинов он оставил на поле брани. И всем им, кроме самих именитых, по его воле, придется лежать на чужбине.
Даниил вспомнил о том, что не поблагодарил бога за победу. И подивился тому, что на небесах он видел совсем другого бога – на своей колеснице навстречу к нему мчался Перун. Княжий бог мчался к нему навстречу. Ему молились и приносили жертвы их предки. И победы их тогда были грандиозными.
Странно, сколько лет уже был бог един, и никто вроде о старом и не думал, и вдруг он прорвался сквозь пелену времен и пространств и не давал покоя. А что если он не умер, не исчез, а только затаился в своих чертогах на какой-то срок и следит тайно за всем, что в этом мире происходит.
Даниил оглянулся на монаха, участвовавшего с ним в этой битве, поежился немного. Он не понимал, какие грешные мысли могли приходить на ум его юному князю, да и что удивительного, парень так молчалив, никогда ничего от него не добьешься.
Но захотелось ему, вернувшись к Перуну, жертвы ему принести, поблагодарить за помощь, как предки делали. Но странно, тогда не понимали и не знали тех, кто верил в Христа. Теперь воины не поймут, священники осудят. Но он не должен вносить в их душу смуту, он не может этого себе позволить.
Священник понимал только то, что необходимо веру укрепить, не то не будет ничего хорошего, если юный князь так далек от этого мира. Но тот избавиться от крамольных мыслей никак не мог.
№№№№№№
У городских ворот его встречал Василек, милый, добрый, но такой немужественный парень. Как в таком княжеском роду мог родиться такой, непонятно было. Но любил его Даниил, да и как брата родного не любить было? Даже если он не такой как хотелось бы.
– Да, мы победили, – наконец улыбнулся, глядя на него, Даниил – и всегда побеждать будем.
Но тот смотрел недоверчиво, хотя и пытался это скрыть.
И чтобы избавиться от желания скрыть недоверие и придать ему какую-то значимость, он прибавил тут же:
– А ты об этом напишешь? Знаешь о чем я думал в дороге, пусть ученые монахи пишут свои летописи, а ты напишешь для потомков свою, как видишь это, как понимаешь, как чувствуешь. И дети, и внуки наши пусть читают и сравнивают, им это интересно и забавно будет.
Кажется, Василек несказанно обрадовался этому предложению, и для него вдруг нашлось важное дело. По крайней мере, с того дня он прилежнее стал овладевать грамотой, записывал и пока прятал какие-то свои записи от посторонних глаз.
«У меня будет собственный летописец, и летопись эта будет особенной, – засыпая, думал Даниил.
Слава князя Игоря, оставившего таинственное «Слово» из-за которого даже железному Всеволоду и всем его союзникам потом никакого покоя не была, не давала ему заснуть.
А брат его все увидит своими глазами, запомнит и запишет так, как это было на самом деле. Он должен был признать, что не доверял монаху, как бы ему не хотелось этого. И знать будут люди русские не только битвы и победы, но и то, каким он был настоящим, со всеми радостями и бедами, взлетами и поражениями.
Он не мог объяснить себе, зачем ему это нужно, но в душе понимал, насколько это для него важно может оказаться.
И жаль, что от предшественников его, какими бы яркими и знаменитыми они не были, так мало оставалось. А потомкам интересен должен быть сам князь, не должна все их дела укрывать пелена времени, несправедливо это.
И он долго рассказывал Васильку о той битве, о том, что чувствовал он, даже о Перуне поведал, и пообещал, что на следующую битву они отправятся вместе, хотя лучше, если это случиться не скоро.
Тот разговор со старшим братом не прошел для Василька даром. Он раздобыл специальные пергаменты, на которых и стал записывать все, что считал важным.
И склонился мальчик над началом ее, и замер в волнении, светлым и таким пустым казался ему этот лист, се, что угодно на нем начертать можно было, и хорошее и дурное могло появиться тут, на каждое слово должно быть значимым.
Долгие годы эта летопись с ним останется. И имя своего князя для начала вывел он на самом верху и поставил точку, полюбовался на работу свою, и решил, что в письменах он преуспел.
И писал он дальше о Даниловой битве, о победе его над венграми, о смелости и мужестве совсем юного князя, о том, что большое будущее ждет его.
А потом снова задумался Василек, и показалось ему, что через плечо смотрит на него внук его или правнук, тот, кто сам не мог всего этого знать или видеть и только по письменам его мог понять, что и как было, и понял он, как писать должен, и особенную ответственность почувствовал.
Он знал, что это должна быть, правда, о князе и времени, и почуял он особенную ответственность.
И с тех пор, в то время, как только он открывал летопись, он видел неведомого отрока рядом с ним стоявшего, не давшего ему лукавить и лгать. И тот требовал, чтобы поведал он, как это было, как происходило все и почему случилось так, а не иначе.
И странное вдохновение охватывало его в те минуты, когда понимал он, что только один на целом свете способен сотворить такое, что никто больше подобного сделать не сможет.
А в тот самый первый день записал он ладно и красиво.
«И взошел на стол Галицкий юный Даниил Романович. Был он отважен и храбр, от головы и до ног его не было в нем порока».
И снова после этих слов задумался летописец над словами этими. Но сколько не думал он, не нашел в них изъяну, и понял, что все правильно написал он, таким и останется Даниил от начала до конца. Не будет в нем изъяну. И верил в него князь почти как в святого.
И понял вдруг Василек, что хотя и был Даниил братом его, но всегда он останется недосягаем для него, как и для всех остальных. Но что же может так волновать его? То, что о нем самом никто такого не напишет? Он останется только тенью для брата своего.
И как только он начал об этом размышлять, то понял и почувствовал, какие силы в глубине его души и поднимались они и душили его.
Он растерянно молчал при этом и удивленно смотрел вокруг. А потом заметил он, что какая-то противная, нечеловеческая рожа за ним все время следит, наблюдает и хихикает. Он точно знал, что не должен давать волю кошмару. Он знал, что не поддастся на это. У каждого свое место в этом мире, я не завидую Даниилу, потому что только он может справиться с тем, что есть у него нынче.
И как только он подумал так твердо обо всем, что происходило, эта рожа и исчезла сразу. И остался мальчик собой доволен. В первый раз он одержал победу над собой, и она была не менее значима, чем Данилова победы.
А потом писал он снова о брате своем. О том, что с ним приключилось за это время. Как разбил он венгров, рискнувших на него напасть, как вернулся в свой Галич, спокоен и мудр, хотя и был в то время еще совсем отроком.
И с гордостью писал Василек о том, что княжество его было одним из самых сильных и могучих, таким оно навсегда и останется, хотя чувствовал он, как много еще будет радостей и горестей, а сколько испытаний ждет их впереди. Как неспокойно и странно в этом мире стало жить. И татары жадные да дикие узкими своими глазами на мир их взирают и не могут понять, что удерживает их от нападения.
Только на рассвете в тот знаменательный день отложил мальчик рукопись свою и решил немного отдохнуть. Но никому еще не сознался он тогда, чем был занят все это время. Это оставалось его тайной на какой-то неопределенный срок. Все прояснится позднее.
Даниил припомнил в то время старую историю, которую еще бабка когда-то сказывала. Но хотелось вспомнить ее еще один раз. Немного устыдившись, он подошел к старухе, сказал, что забывать ее в последнее время стал, как и саму старушку, которая жила в то время в своей маленькой избенке за княжескими хоромами. И только теперь заметил, как она была больна и немощна, почти не поднималась с постели. Но увидев Даниила, обрадовалась и что-то неразборчиво и тихо заговорила. Он присел на простую табуретку, чтобы лучше слышать ее, но половины из сказанного ею так и не запомнил. И видя, как трудно говорить ей, попросил ласково:
– А расскажи-ка мне старая про ту птицу, которую смерть к себе забирала, а она опять воскресала.
Старуха внимательно и понятливо на него посмотрела, она сообразила, что княжич хочет от нее. Улыбнулась и обрадовалась тому, что он помнит те сказки, которые она так старательно ему на ночь говорила.
– Да, была птица чудная такая, – говорила тихо старуха, странная имя у нее было Феникс звали ее, там, в заморских мирах, когда стара и немощна становилась, сжигала она себя дотла, а потом поднималась из пепла молодой да такой прекрасной, что чудной просто казалась. И снова она жизни радовалась пуще прежнего.
Но на этот раз более краткой та история была, трудно было ей говорить. И все-таки поражала она воображение князя, и спросил он старуху:
– А ты хотела бы вот так сгореть, а потом снова восстать из пепла.
Он видел, что часы ее на земле сочтены давно.
– Да разве могу я, – тяжело вздохнула она, – наверное, этого каждому хотелось бы, но не волен в чудесах таких человек. Для этого есть боги наши солнечные. Они нам не позволят вольности такой. Но так хотелось мне узреть каким ты станешь в свое время, что с землей русской будет тогда. Говорят, много бед ждет всех нас. Старики и радуются, что не доживут они до тех свирепых времен, а вам лиха хлебнуть придется немало, молоды вы и неразумны еще. Да каждому надо уходить в свой срок, а мой уж и наступил.
– Старуха устала, смертельно устала, и снова заговорила что-то совсем непонятное.
– Ладно, отдохни, я не стану мешать тебе, – проговорил он задумчиво.
– Да что отдыхать – то, и на том свете отдохну, да в земле сырой належусь еще, – примирительно говорила она, радуясь тому, что снова увидела его. А потом она еще долго смотрела в след уходящему князю. И казалось ей, что она видит его на земле в последний раз. Но знала она и другое. Там будет другой мир и иная жизнь, в которой они обязательно встретятся. А пока они будут в разлуке, она с небес следить за ним станет и охранять его от глаза дурного, да от врагов его лютых. Но даже когда уйдет, она не оставит его одного, как с самого рождения не оставляла. Вот и после битвы своей победной старуху не забыл он. А она-то совсем из ума выжила, не поздравила его даже с первой в его жизни победой, не сказала ему о том, как плакала она от радости, когда сказали ей, что победил он венгров проклятых, наголову разбил их и домой с победой воротился. Обиделся он, наверное, на нее неразумную. Но на стариков не стоит обижаться, потому что износилась она уже, и многое неодолимой тяжестью стало для нее.
Она повернулась к иконе, висевшей в углу, и стала молиться о Данииле и Васильке, о земле русской, чтобы басурмане проклятые не помышляли о ней никогда, чтобы родная их Галицкая земля могучей оставалась, и никому победить князей не удавалось. Об этом молилась старуха со всей страстью и силой, которая оставалась еще в душе у нее, а другого ничего не было в жизни ее. Десятилетней девкой пришла она на княжеский двор к князю Роману, знаменит, силен и прекрасен тогда был сей князь. И так все красиво после ее избенки показалось, что благодарила она судьбу за то, что так вышло. Так всю жизнь и прожила там, и нянькой, и прислугой была для них, и все, что нужно в княжеском хозяйстве она делала, но души она в детях не чаяла, потому что была всегда с ними, а были они для нее роднее родных.
Сколько воды с той поры утекло, можно было замуж выйти и своих детей завести, но она и думать о том не могла и не хотела, потому что тогда этим бы меньше оставалось, и жить надо было бы не в огромном пригожем княжеском дворе, а на своем маленьком да захудалом. А если бы еще муж-злодей попался? Не желала она счастья такого, и всем женихам бы от ворот поворот давала. Никогда на жизнь свою не жаловалась, и, как считали многие, даже очень ею была довольна. Да и сама она так считала, потому и Даниил, и Василек хорошим, умными и сильными вырастали. Хороший князь будет жить и править на земле Галицкой, так пусть боги научат и вразумят его только, и милостью своей не оставляют.. Она знала, что скоро и сама сможет за него словечко замолвить там, где душа ее будет ближе к богу, чем теперь.
№№№№№№
Даниил сожалел, что так стара и немощна теперь она стала. Он привык видеть ее веселой и живой, никогда не унывающей. Сколько рассказов у нее всегда наготове было. Он посетовал ей на то, что забыл о своей победе рассказать, но видно, для нее это больше не имеет значения. Он не стал возвращаться, решив, что на днях обязательно зайдет еще раз, тогда все и расскажет.
Но на следующее утро ему сообщили, что ночью старуха умерла. Он понял, что накануне это было прощание, странное прощание с детством. И последняя ее история была про птицу Феникс, которая умирает и воскресает снова. Шестое чувство подсказало ему, что эта история и в его жизни станет играть очень важную роль, если он вовремя вспомнит о ней. Он распорядился о похоронах и потребовал, чтобы ничего не жалели.
– Старуха и без того долго задержалась на свете этом, – пожал плечами его верный слуга. Но князь так на него взглянул, что он не решился сказать еще что-то, решил все свои соображения при себе оставить.
Много невероятно и невиданного происходило в те дни на Руси. И вот сообщили монахи-отшельники, давно живущие в дальних скитах своих, в лесах дремучих, что появился оборотень. И оборачивается он в полночь волком, и бегает в звериной шкуре до рассвета, а на рассвете снова человеком становится. И говорили, что это злой колун, который все время за что-то мстит людям.
Дошли такие рассказы и до князя Даниила. Он вспомнил о старухе, которая недавно умерла. Именно она любила рассказывать такие чудные истории. Но на этот раз говорили так, словно все это на самом деле случилось, и название деревни звучало для убедительности в этих рассказах.
– И как мы можем изловить этого оборотня? – поинтересовался князь у старика, который и сам слыл колдуном, хотя и был монахом.
Монах порадовался тому, что князь ему поверил и не стал над ним насмехаться. И охотнее, живее стал он отвечать на эти его вопросы.
– Изловить его можно только в полночь, когда он уходит в лес, находит там старый пень, нож в него втыкает, а потом через голову переворачивается семь раз, на седьмой это уже не человек, а волк настоящий, зверь лютый, готовый весь мир загрызть.
Бегает он зверем, а потом и к тому пню возвращается, нож зубами вытаскивает и снова вертеться начинает, но ежели кто раньше нож этот вытащит, то придется ему навсегда волком оставаться. Вот и надо нам так поступить.
– Но зачем так жестоко с этим несчастным поступать, – вступил в разговор Василек, и все повернулись к нему.
Но Даниил отступать от задуманного не собирался, он не был так добр, и ответственность на его юных плечах большая лежала.
Но не сказал ему тогда монах самого главного, побоялся он произнести вслух то, что от иных слышать ему доводилось, будто это один из его бояр, такой облик принимает. И надо его изловить и от разбойных дел отвадить, чем скорее, тем лучше будет все. Пока он и других в грех не ввел. Все нечистые – это противные богу духи, и бороться с ними надо, не щадя живота своего.
Князь не особенно рассчитывал на то, что они оборотня этого встретят, но монах был так настойчив, говорил так убедительно, потому и отдал он приказ воинам своим отправиться в полночь на поиски. И с усмешкой подумал Даниил о том, что ему, вероятно, следовало испугаться, но он был уверен в собственной силе и ловкости. Ни зверь, ни человек не были в те дни страшны юному князю Галицкому.
И он почему – то вспомнил былины древние, где Добрыня со змеем сражался, и хотелось ему, чтобы и о нем самом такое сказание в веках оставалось. Он был рожден воином, отец его был одним из самых отважных князей, таким ему и хотелось оставаться до конца.
И вот тогда до Федора дошли слухи, что сам князь собрался со зверем лютым схватиться, а про него вроде бы и забыл вовсе. Не выдержал он, и сам к князю пожаловал.
– Вроде бы в битву мы с тобой вместе ходили, что же в мирное время ты от меня отворачиваешься, княже, – обиженно спросил он
– Это мой Змей, – задорно говорил Даниил, – и с ним я сам сражаться должен.
И ничего больше говорить о том князь не стал. Но он видел, что от Федора ему просто так не отделаться. Но он понимал, что обижает своего лучшего друга, но никак не мог с собой справиться. И знал Федор, что должен он что-то особенное придумать.
– Я не пойду, – заверил его тот, – я боюсь ночью по лесам шастать.
Никто бы не понял, издевается он или говорит серьезно. И сколько бы Даниил не смеялся над ним, он упорно не сдавался, и твердил о том, что шкура ему своя дороже, и не хочет он в темноте искать незнамо чего. И тогда князю осталось только махнуть рукой, и задуматься о странном поведении своего друга.
Вечером, когда монах тихо постучал, князь был уже готов выйти в лес. Федор неустанно стал пробираться за ними. Он крался очень осторожно, так, чтобы ни тот, ни другой не смогли его заметить. Никак не мог он упустить такого случая. Около ворот дворца встретил их Василек. Остановился он перед ними растерянно.
– Тебя что-то тревожит? – Обратился к нему Даниил.
– Не ходи туда, – попросил его брат, – боязно мне.
Над ним Даниил не стал смеяться, но спросил его, немного озадаченный:
– Чего ты боишься? Того, что я со зверем не справлюсь?
– Нет, не того, но если это заговор против тебя, – они знают, что ты один пошел, я боюсь, что не звери там тебя, а люди лихие ждут, и они страшнее зверей будут.
Даниил был потрясен. Он и не думал, что Василек может так о людях думать, но он не позволил себе отступить.
– Не бойся, ничего страшного там нет, не могу я поверить в то, что монах меня обманывать станет.
– Можно мне с тобой? – спросил он, видя, что тот не откажется от своей затеи. В глазах его стояло отчаяние, хотя это непросто было в темноте разглядеть.
– Нет, оставайся здесь, мне так спокойней будет, – уверял его князь. И Василек согласился с ним. Он долго упрекал себя за то, что смалодушничал и не пошел с ним, но ослушаться князя никак не мог.
Еще долго вспоминалось Даниилу лицо Василька. Он знал, что не взял бы его с собой. Он не собирался допускать того, чтобы не подготовленный и такой слабый юноша был с ним в эти минуты. Иногда его сердили слабости брата, но он понимал, что человек таков какой он есть и его невозможно переделать. Но у него много хорошего в душе, и он найдет себя в другом, не всем же со зверями лютыми сражаться.
Два всадника почти бесшумно направились в лесную чащу. Луна незаметно скрылась за тучей, ночь казалась такой черной, что ничего он видеть не мог даже рядом. И обратился он тогда к Перуну, богу, который подходил больше всего для этого. Разве не его предки считали покровителем воинов. Показалось князю, что этот старый, тайный бог предупреждает его о чем-то важном. И даже голос слышал он: « Остерегайся».
Но и это не могло заставить его отступить от задуманного.
В кромешной темноте и въехали они в лес.
Монах не обманул его. И вся разница только в том и состояла, что он верил в бога своего и считал, что тот видит и слышит все, что происходит вокруг. Потому он безошибочно повел его к тому пню, который во тьме показался огромным. Они уселись в кустах, привязав на опушке коней своих, чтобы те не ушли далеко, оставались ждать. Краешек луны выглянул откуда-то из тумана, в лесу стало немного светлее. Появился кто-то в черном плаще, и, оглянувшись по сторонам, воткнул нож в тот самый пень. Делал он все это уверенно, и понятно было, что происходило это не в первый раз.
Но как не силился Даниил, узнать его он никак не мог. Было темно, и человек казался только черным пятном на сероватом фоне громадных деревьев. Потом, как и предупреждал монах, он стал кувыркаться, и с каждым разом все меньше был похож на человека. Князь немного дальше, чем обычно принимал решение, и никак не мог понять в какой момент с ним лучше расправиться, когда зверем или человеком он будет? Не так сложно было вытащить нож, а потом убить его, но тогда он не узнает, кто это был, с кем они расправились так просто, а его терзало любопытство. И он решил, что лучше подождать до рассвета, пока он не прибежит назад, не превратится в человека. Тогда и произойдет расправа.
Когда зверь убежал, монах удивленно спросил у него, почему он ничего не делает.
– Еще не время, я не знаю даже, кто это.
– Надо вытащить нож, – запротестовал он, – и мы разом от него избавимся.
– Мы только еще одного врага себе наживем, я должен поймать не зверя, а человека.
И они так и оставались в тот момент каждый при своем мнении.
Прошло совсем немного времени, и он заметил, что зверь снова стремительно приближается к ним. Выбора больше не оставалось, Даниил выхватил меч и ранил животное между шеей и плечом. Рана, скорее всего не была смертельной, так отметина, глубокая царапина, но зверь не стал больше нападать и снова скрылся в чаще лесной.
– Нужно вытащить нож, – снова услышал он голос монаха, – он опасен.
– Нет- протестовал Даниил, теперь ни зверь, ни человек не уйдет от нас, а я все еще не знаю, кто это был, – и он рассеялся над незадачливым монахом, и удалился вместе с ним из леечной чащи.
– Он не скоро решится появиться в твоих лесах, нам нечего здесь больше делать. Василек был прав, зверь не может быть так жесток и коварен, как человек, и у него не возникло желания уничтожить его.
Он возвращался домой, думая о том, что завтра сумеет определить, кто из бояр такой странной силой наделен. Видно ведет он свой род его от легендарного Волхва, который и птицей в небесах летать мог, и рыбой плавать, и зверем по лесам рыскать. В мир так много неведомого, тайна окружает его со всех сторон. Человек редко с ним сталкивается, а может и не столкнуться вовсе. Он не стал бы отрицать того, что существовали и Змей, с которым сражался Добрыня, и Тугарин, над которым Алешка расправу учинил.
Жаль, что извели их еще задолго до появления Даниила, хотелось бы ему встретиться с ними в чистом поле.
И только одно усвоил из ночного путешествия князь – мир разнообразен и невероятно интересен, об этом он и сказал Васильку, когда вернулся домой.
Василек стоял в темноте коридора и дожидался их.
– Я цел и невредим, не так страшен зверь, как говорят о нем, я на нем отметину свою оставил. Не бойся, не мог я оставить тебя одного в этом мире. И летопись твоя не оборвется на самых первых страницах, не бывать этому.
– Ты все еще шутишь, а я весь от страха дрожу. Но мне хотелось верить, что они просто такую страшную сказку придумали, а никакого оборотня на самом деле не существует.
– Нет, не придумали, – отвечал ему Даниил, я сам его видел, да и не один только я, а завтра и все другие убедятся в том, что так все это и есть.
И он отправился в свою комнату, а Василек все еще стоял у окна и никак не мог решить, стоит ли ему на этот раз записать в Данилову летопись, чтобы не сочли его лгуном.
Потом он решил подождать до завтра и посмотреть, что происходить будет дальше.
№№№№№№№
С нетерпением ждал этого утра и Даниил. А когда бояре собрались в гридне княжеской, внимательно, пристально рассматривал их князь, и подивился тому, что вроде бы все они были живы и здоровы.
– Кого же нынче нет с нами? – вопрошал он у Федора, сидевшего рядом с ним.
– Все, – говорил тот, – только боярин Григорий заболел.
– Чем же это он так заболел, – продолжал допытываться князь, еще вчера не удивило бы это его вовсе, но нынче он был почти уверен, с чем связанна странная эта болезнь, и принял князь решение навестить своего боярина и убедиться в том, что подозрения его не напрасны.
Даниил не стал терять времени даром, кликнул несколько человек из свиты своей и направился на боярский двор. Подивились бояре такой княжеской заботе об одном из них. Но ничего не стал объяснять Даниил, когда на боярский двор он шагнул.
Вот и остановилось они друг перед другом, князь и боярин его.
– Что же такое с тобой приключилось? – спрашивал Даниил, стараясь держаться как можно спокойнее и увереннее.
– На охоте вчера был, со зверем лютым схватиться пришлось, – усмехнулся он, стараясь держаться спокойно, но видел, что обо всем знает князь, только таит молчание, и сюда он пришел не просто так.
– Да, много дивных зверей в лесах наших водится, – согласился с ним Даниил, – не со всеми легко и просто справиться.
Ничего не сказал он больше, и ушел так же неожиданно, как и появился. Для многих непонятной осталась эта беседа, но они поняли друг друга – князь и боярин Григорий.
Скоро тот тайно покинул Галич, и укрылся навсегда где-то в иных местах, потому что понял, что разоблачил его Даниил, хотя и дал возможность ему уйти.
– Зачем ты так поступил? – пытал его Василек, – ведь и в ином месте он останется такой же.
– Не знаю я, чем так страшен он. Многие люди и в человеческом обличии хуже его будут.
И еще раз показал он свое великодушие. Больше о странном звере в его княжестве никто не рассказывал.
И в те времена, когда всходил на свой престол князь Даниил, и в столь юном возрасте становился властелином самого могущественного из русских княжеств, показалось и ему, и всем, кто жил в те времена, что Двойник у него появился, соперник, с именем которого все его дела в дальнейшем связывать начнут. Знали колдуны о том, что пути их пересекаться будут все время. И при других обстоятельствах они могли встретиться и дружить, но в 13 веке это оказалось делом для них невозможным. Они жили не так далеко друг от друга, но каждый был князем в своем уделе и объединяться с кем-то, кому-то подчиняться не собирался. В том и была беда внуков Святослава, что не могли они в мире и покое жить. Еще мудрый и несчастный Игорь пытался кому-то из них что-то доказать, да ничего у него тогда не выходило, и выйти не могло. В «Слове» своем, судьба которого печальна была, он предупреждал их об единении перед грозной бедой, но не слышали они его. А беда давно уже на пороге стояла. Они уже не думали о том, что только пугает он их всех. Они были уверенны в силах своих, но не могли представить, какая грозная сила против них двигается. Татары давно уже жгли окраины русских земель, и при этом все дальше и дальше продвинуться старались. Но и это не отрезвило русских князей, они по-прежнему упрямились. Только себя они считали сильными и достойными, остальные должны были подчиниться, но никто не собирался ни с кем мириться. И даже когда понимали уже, что малы были их дружины против полчищ иноземных, и тогда не могли они на союз с братьями решиться. Да и найдется ли Даниилу Галицкому надежный соперник, спрашивал Василек, и незримый собеседник назвал тут же:
– Александр Ярославич есть у нас.
И хотя не было еще всех его блестящих побед, но призадумался Даниил, это имя впервые услышав. Они были почти ровесниками, в одном году стали князьями и княжества у них были самыми большими да сильными, и враги им одни достались, и сражения принять пришлось. И часто казалось Даниилу, что пришли они в этот мир, чтобы один на другого ровнялся, и потом шли вперед.
Но они пока еще ни разу не встречались. И в истории оставался всегда только один из князей, для двоих в одном времени места не хватало. И часто это был не самый сильный, не самый лучший из них, просто так складывалось. Судьба позднее на Александра указала, потому что ему суждено было из Новгорода в Киев и Владимир – удел деда его, переместиться. Люб был дерзкий мальчишка и народу своему, видевшему в нем заступника и спасителя, и воина отважного. Был он мил и татарскому хану Батыю, и Богу новому, а за что люб, этого точно никто сказать не мог, просто так получалось, судя по всему. Невозможно никогда объяснить, за что нас любят, говорят, такова судьба. Был он с самого начала до конца на виду у всех, всегда впереди.
Даниил Галицкий никогда не завидовал Александру. Он хорошо знал себе цену, и понимал, что все это только случайность, воля судьбы, спорить с которой бесполезно, да он и не спорил никогда. Он понимал потом, что Александр избранник. Он просто делал все, за что брался, хорошо, чтобы упрекнуть его ни в чем нельзя было. Но вольно или невольно втянутый в это соперничество, он не мог не оглядываться на того, сравнивал их судьбы и поступки. С чем-то соглашался, с чем-то упорно спорил, и часто радовался тому, что есть у него достойный соперник.
№№№№№
Знал ли Александр Ярославич в годы своей юности что-то о Данииле Романовиче Галицком, выделял ли его особо из других князей, как знать, хотя слава о Галицких князьях все еще гремела в те времена. Но они привык рассчитывать только на себя самого и союзников не искал. Возможно потом, через много лет, в финале славного своего пути, понял он, что невозможно против хана в одиночку идти, рабами останутся они до тех пор, пока едины не будут. Да поздно было о союзах думать. И Галицкий князь был так горд и замкнут, что не подступиться к нему. Не пришел он первым, смотрел в сторону Папы и Рима. И хотя родная кровь в жилах их текла, ведь все они свой род от Рюрика числили, но роднее ему папа, корону обещавший, был, чем Киевский князь.
Так и оставались в одном королевстве, в разных его частях два равновеликих короля. Один, из которых избалован был славой и вниманием, а второй просто велик и могуч. Многое им обещано было, да далеко не все сбылось. И хотелось им взглянуть в глаза друг другу, и внимательно они следили один за другим.
Так и прошли их времена, то славные, то ничтожные.
Мало кто знал о боярине волке. Но недолго прожил он в чужих краях. Вскоре не выдержал он, и вернулся, и смертельно раненный кем-то, вернулся назад, в Галицкие земли.
Странно удивился Даниил такому возвращению, но живого его уже не застал, а когда сообщил ему о Григории, он был уже мертв. И понимая мужество этого человека, отправился на панихиду Даниил. Он решил еще раз на него взглянуть. Грустно было оттого, что не все оказались так великодушны, как сам князь. С несчастным боярином они рассчитались.
И держал князь слово перед растерянными подданными своими:
– Не каждому доведется, к счастью в волчью шкуру рядиться, но это подтверждает только то, что люди часто страшнее любых зверей бывают, любой лютый зверь не устоит перед ними. Но знайте, кто дурное против князя своего удумает, плохо тому станет, не посчитаюсь со всеми прошлыми заслугами вашими, не дрогнет княжеская рука.
Молча они его слушали и понимали, что не пустая это угроза, а выполнит он ее, и не отступится. Но трудно было сказать, что задумали они против князя своего, что от него получить хотели.
А тогда убедились, что молодой их властелин строг, да справедлив, напрасно никого он обижать не станет. Но так вольно и свободно не могли они больше себя чувствовать.
Но вдова боярина тогда в ярости бессознательной на монаха набросилась.
– Это ты, окаянный, мужа моего погубил, а меня вдовой в тридцать лет сделал, потому что тебя я просила чары страшные снять с него. Вот как ты на мольбы мои ответил. Будто зверя лютого, загнал ты его, и смерть подарил ему раньше положенного срока. Видно не способен твой бог нас от беды избавить. Ни в чем он не был виноват. Это грехи предков его на нем грузом тяжким лежали, и еще долго лежать будут.
Рассеянно стоял перед ними монах. Он и на самом деле скверно себя чувствовал и ничего не мог поделать. Приказал Даниил заботиться о семье, и заявил, что проклятие на мужа накладывал. Видно было что-то в судьбе его, за что он теперь и расплачивается.
Ушел князь со странной этой панихиды, понимая, как часто играет судьба с человеком. Не сможет он из пут выбраться. Обречен странный этот волк убегать, и где-то смерть свою найти, ведь люди трусливы и суеверны, не терпят они тех, кто на них не похож, поскорее уничтожить их пытаются, и чаще всего это им удается.
И вдруг так грустно ему стало, когда он и сам почувствовал себя загнанным волком, который вынужден всегда быть настороже. Всегда по сторонам оглядываться, потому что знал он, что почти все бояре старше его, многие и сами были бы рады трон его занять. Хочется им власти самой большой. И хотя у князя удельного власть не так велика, как может со стороны показаться, ест и пьет он с ними на пирах вместе, но он не один из многих, а единственный. А каждому хочется таким быть, властвовать, а не подчиняться. Потому каждый из них рад был бы, если бы сгинул он в схватке с кабаном каким, или еще какая беда с ним бы приключилась вдруг. Понимал он это все и особенно на них не сердился. Но знал с самого начала, что ни одному из них доверять не может князь, потому что о себе они думают, потому устремления их с княжескими расходятся. Так было всегда и будет вечно.
И нужен был ему союзник в этом противостоянии. Христу, на себя все беды принявшему, князь не особенно доверял. Потому все чаще взор свой обращал он к Перуну, воинственному и мужественному богу. Это он должен был понять намерения и помочь ему в противостоянии этом. Ему нужен был сильный и воинственный покровитель, советник, которому нужно доверять. А доверять князь может только тому, кто отстранен и не заинтересован во власти, не соперник он ему в делах его земных.
Так впервые отрок и задумался о втором, и почему-то пришел к нему языческий бог, или какое-то создание неземное должно было появиться к нему, и больше не забывал он о тайном союзнике своем.
Никому, даже Васильку не рассказывал он о странных помыслах своих, боялся, что не поймут они его, слабым считать станут. Но он и на самом деле так молод и неопытен был тогда, страшно оттого, что никого нет рядом.
Мефи не надо было просить дважды. Он появился перед Даниилом, и хотя тот не сразу признал в нем того, о ком так страстно мечтал, но понял, что пока лучше ему все-таки никого не найти. Ему повезло несказанно. Лукавый проникся к нему любовью, которой он давно к князьям не испытывал. И много чего тогда он решил показать ему. Даниил ему определенно нравился. Он был чем-то похож на прежних князей. И Мефи мог большие просторы перед ним раскрыть.
Он просто радовался тому, что тот второй, которым мог стать Александр при других обстоятельствах, был достаточно шустрым, смекалистым и могучим, если не все, то многое ему было подвластно.
Мефи успел догадаться о том, что новый князь мало чего боится. Он видел, как тот спокойно отправился на зверя лесного, и вряд ли и перед сражениями и забавами отступит, если он так спокойно говорит об аде. Пусть он туда и заглянет, – решил новый союзник.
Правда, он не часто так с живыми князьями развлекался, но на этот раз какой-то задор в душе его возник, он решил, что любопытно будет взглянуть на то, что там происходить станет.
Туда они и отправились спокойно.
– Надолго это? – только и спросил Даниил.
Он беспокоился о своем княжестве, и всем своим боярам не мог доверить мира, который ему принадлежал по праву. От них всего ждать можно, Василек с ними не справится.
Он догадывался, что бес слышит все его мысли, потому и молчал пока.
– На пару часов. Не беспокойся, даже твои парни ничего не успеют натворить в Галиче твоем, а там пока тебе нечего долго делать, с этим успеется.
– Зачем ты мне это показать хочешь? – спрашивал он.
Ему хотелось знать, почему бес его выбрал для всего этого.
– Ты кажешься мне сильнее и значительнее Александра, – отвечал тот, вполне откровенно, пока скрывать ему было нечего, – пусть он красуется перед ними, а ты до поры, до времени в тени останешься. Это важно, на свету многого не видно, а внешний блеск не так важен.
Говорил он немного загадочно, но Даниил понимал, что снова их сравнивают, и те догадки недаром появились у него, есть какое-то предопределение в судьбах их и противиться бесполезно. Александр Ярославич вольно или невольно все время будет где-то рядом.
– Ты много чего на земле увидишь, – переменил он тему разговора, но не хочу, чтобы ад ты всуе вспоминал, и лучше точное представление о нем иметь, – подвел он итоги своим размышлениям. Может, он хуже, чем ты думаешь, возможно, и нет, но от этого многое зависит, – скептически усмехнулся бес.
И с этими словами они оба и шагнули туда. И хотя бес знал, что в Бога Даниил не особенно верит, но пошли они по мукам, за Богородицей направились и смотрели внимательно на то, что там происходило в адских тех кущах.
Бес специально начал не с первого круга, а увидел князь и вьюги и потопы разные, и безвольные души погибших метнулись к ним в то самое время. Они то от боли невероятной вопили, то застыли в полном бессилии своем.
И такими молящими взорами взирали на Даниила эти несчастные, что невольно отшатнулся он от них в ужасе, и, повернувшись в другую сторону, еще более страшные видел картины.
И страшным холодом на него веяло, и жаром невероятным, и адская смола кипела под ногами, и капли на коже его застывали мгновенно, оставляя черные отметины, и боль, адская боль врезалась в душу и память юного князя.
А когда Даниил едва сдерживался, чтобы не закричать, то заявил ему бес, что очень хорошо после смерти без тела оставаться, иначе не перенести бы им того, что их тут поджидать могло, ни за что не перенести.
Но в тот момент Богородица остановилась, и слышали они, как просила она, чтобы освободили несчастных от мук этих, она видела, что они уже раскаялись и расплатились за свои грехи.
А эта пара – князь и бес, отправились между тем дальше, но Даниил не выдержал и стал спрашивать, что же с ними такое будет.
– Ничего особенного, – спокойно отвечал его рогатый спутник, – он не услышит ее, слишком просто все было бы, если их сразу бы и освободили. Они же сполна за все расплатятся. Потому и придумали сказочку о втором пришествии, – расхохотался в тот момент он.
Даниил понимал, что все эти ужасные картины не многим до срока увидеть предстоит, и стало жаль ему тех, кто живет в неведении, ничего не понимает, и не думает о грядущем.
Он еще раз оглянулся на адские кущи и побрел за бесом дальше. Тот сначала хотел в первый круг с ним заглянуть, но потом решил на ходу, что пока делать этого не стоит, будет еще и для этого время, вдруг он натворит что-то и тогда недолго ему можно будет в первом кругу задержаться. Хотя это маловероятно, чтобы Даниил мог свою судьбу изменить, но чем черт не шутит.
И вот они уже миновали эти круги и снова оказались на лесной поляне. Даниил в это время думал о тех несчастиях, которые только что увидел. И стало жаль ему всего, что вокруг происходило.
– Они не стоят лучшего, – категорично заявил бес, – людишки завистливы, злобны, несчастны и ничтожны. Они так безобразны, что и говорить о них особенно не стоит.
И было видно, что никак не может он успокоиться от ярости своей.
Даниил промолчал, хотя он и не был согласен с этим типом, но и спорить ему совсем не хотелось. Он верил в то, что хорошего в них больше, чем дурного, и оно должно победить.
Мефи настрой князя нравился не особенно, он верит в них, если в открытую не защищает, то думает совсем иначе. Он-то рассчитывал, что прогулка по аду убедит его в греховности человека, но разочарования будут еще в реальности. Ничто не могло заставить их измениться. Все у Даниила было еще впереди.
– Если немного подправить его отношение к людишкам, то он будет лучшим из лучших в мире этом, – размышлял в тот момент бес.
А Даниил, прощаясь с ним, вскочил на коня своего, и думал о том, как непредсказуем этот неказистый тип. Он может многое, хотя и кажется капризным, упрямым, у него какое-то странно отношение к миру, но с этим придется примириться, другого с ним рядом все равно нет.
Так однажды и зародился этот странный союз, которого желали они оба. А Даниил не только не страшился его, но и обрадовался несказанно. Не успело возникнуть желание, и уже выполнено, и всегда важно было знать о мире как можно больше.
Он взглянул на два черных пятна на руке, которые уничтожили его кожу. Они навсегда станут напоминать ему о том, что он там был и все видел.
Он решил никому о своем путешествии не рассказывать, не только потому, что этого требовал бес, но и все они так страшно боятся этих вещей таинственных. Пусть пока живут спокойно, – подумал тогда Даниил.
Надо сказать, что юный князь обладал завидным самообладанием, потому что во дворец свой вернулся он, как ни в чем не бывало, и сказал им о том, что ему захотелось побыть одному и подумать о том, как быть и что делать дальше.
Никто не удивился, он и раньше любил такие прогулки. Наверное, в этом и на самом деле была какая-то необходимость, особенно если ты так молод, и все твои бояре старше тебя, и такой они капризный и странный народ, что порой диву даешься.
Никто ничего не заподозрил, и только стал он немного серьезнее, словно все еще видел голубоватое адское пламя рядом.
Слухи о грядущих бедах не заставили себя долго ждать. И как говорили пророки и колдуны, немцы и шведы только игрушки в сравнении с настоящей бедой, так оно и вышло. Чувствовал Даниил, что все самое страшное еще впереди у него.
В то время примчались гонцы и сообщили о том, что окраины земель уже страшную беду терпят. Видели полчища азиатов, коих сосчитать невозможно. Нападают они неожиданно, и нет на них никакой управы, все они с пути своего сметают, ничего не остается.
– А что князья и дружины их? – удивленно спрашивал Даниил, и ужас, подобный адскому сковывал его душу в тот момент. И тогда он слышал в ответ:
– А что с ними князья наши поделать могут? С дружинами их малыми сражаются, конечно, но разве удержишь их, да и может ли вообще кто-то их удержать.
Задумался Даниил, казалось ему, что гонец все преувеличил, но понимал он, что все это правда. Он понимал, что не остановятся татары. И хотя самому Даниилу пока особенно бояться было нечего, но знал он, что если иные падут, то и ему одному не удержаться. А у великого князя еще меньше власти, чем у него самого. Дикари всех их разобьют поодиночке, а потом ими повелевать станут. Невозможно допустить такого. Обида и боль дикая в душе его оставалась, но противиться этому не мог он, как ни старался. Если двинет он дружину на помощь братьям своим, а татары их разобьют, то его собственные земли вообще без защиты останутся, и для любого легкой добычей будут. Он должен был беречь дружину и ждать, что дальше происходить будет.
Появлялись другие гонцы. Они говорили о том, что Александр Ярославич шведов на Неве разгромил, сокрушил их всех до единого, тем самым и прославился. И в честь этой славной победы его теперь называют Невским. Так оно и должно было быть. Он просто хочет запугать татар, которые обрушились на них со всех сторон. Но не сунутся они на их земли больше до тех пор, пока он жив. А он молод, и еще долго прожить может.
И радостное это известие все-таки насторожило Даниила. Если они на Новгород не пойдут, то могут повернуть в его сторону. И хотя он далеко от границ, но кто может знать, как там все происходить станет. Понимал он, нутром чувствовал, какая страшная беда на него надвигается. Не было раньше такой и быть не могло на земле русской. На всю его жизнь и жизнь Александра хватит такой беды, да еще и детям их останется.
Он не мог знать тогда, что и умереть им суждено почти в один срок. Но не о смерти, о жизни и борьбе в те дни думал князь.
Вот когда летописец начертал о страшной беде, на них надвигавшейся, то стало ясно, что не было с этой бедой сладу, хотя год обещал «Миру быть», но знали они, что очень скоро совсем о другом писать придется, и все перемен страшных ожидали с нескрываемой тревогой. И Бояре, которые недавно еще готовы были с юным князем посчитаться, замолчали и отступили все равно. Нет, теперь ему вовсе не хотелось этого, не хотелось властвовать и решение принимать.
– Раз такая судьба Даниилу выпало, то тому и быть следует, – так решили думные бояре его в те дни, никто не хотел больше этому противиться. И споры внутренние сами собой прекратились, все ожидали более скверного и страшного дела.
Но не последними были черные гонцы в Галиче. Один из них заявился с самым страшным известием. Он долго, словно все еще задыхался от дыма, говорил о развалинах Киева, превращенного в руины после татарского набега.
– Ничего не осталось, – сокрушался он, могилу Ярослава уничтожили они, от Софии только стены и остались одни, страшно смотреть на то, что там теперь было.
И поднялся в тот момент Даниил со стола своего и спросил удивленно, то ли гонца, то ли самого себя.
– Но зачем нам стены, почему нужно было храмы наши крушить? Варвары, одно слово, повторял он глухо, и все молчали после этих слов. Никто ничего не решался сказать больше.
– Киев, град, который всегда был священным, и для отцов, и для дедов их, как же такое могло происходить? Кто посмел разрушить его. Ему казалось, что власть великого князя исчезла вместе с городом, он оставался один на один с лютой силой, с которой никто не сможет сладить. Рухнуло призрачное единство, хотя его не было давно прежде.
Киев объединял русские земли, пока он был, и все они вольно или невольно оглядывались на этот град. Теперь ничего этого больше не оставалось у них и никогда не будет. Никак не мог успокоиться Даниил, он знал, что где-то в Новгороде есть Александр, не забывший своей громкой победы. И неважно кого из них раньше, а кого позднее покорит татарский хан.
Но Даниил понимал, что время ему дается недаром, нужно сделать что-то для того, чтобы спасти эти земли от разорения и уничтожения, даже если это трудно или почти невозможно. Стало легче оттого, что еще не все потеряно. Но бес появлялся только, когда ему самому этого хотелось. Даниил пребывал почти в отчаянии, он никак не мог найти решения. Он ждал страшных известий, и никак не мог определить насколько страшной может оказаться опасность.
Остается ли ему еще что-то или все и навсегда потеряно, знать это было уже невозможно.
Дневное беспокойство отражалось и в тревожных снах. И ночью не мог не думать Даниил о том, что происходило с ним в те дни.
Уже не раз убеждался князь в том, какими странными бывают сны, то прекрасными, то пугающими. Но в последнее время они его чаще всего все-таки пугали. И один сон особенно памятным был. Увидел он чистое поле, черное от копоти, и пепел у ног его облаком странным поднимался, и себя со стороны видел Даниил, да не в привычных одеждах, а в рубище каком-то, и видел он как бредет по полю, едва ногами перебирая, ищет кого-то но никак отыскать не может. Задыхается он от копоти, а поле все не кончается, и сколько не шел он, не было ему конца и края.
И отчаяние охватило в тот момент душу князя. Он знал, что никого рядом с ним не было, но какие-то странные слова прозвучали рядом
– Что делать теперь ему?
Даниил понимал, что речь о нем идет. А между тем другой голос отвечал первому:
– К хану на поклон идти, что еще делать-то можно, – чтобы он оставил его княжить, да только дань отвозить вовремя.
– Да разве может русский князь, сын Романа и внук Мстислава, хану поганому кланяться?
– А что ему делать, если он не хочет все потерять, разве лучше будет, если прахом все станет?
И странный хохот в тот момент рядом раздался. Он заставил его встрепенутся, ярость охватила душу в один миг, только что кулаками махать, да за меч хвататься, если рядом все равно никого не было.
– Он не пойдет на поклон, разве не видишь ты это?
– Вольному воля, но посмотрим, что потом от княжества его останется.
И снова звучал какой-то странный и страшный хохот.
А потом и вовсе все исчезло, сколько не прислушивался он, ничего услышать не мог. Но что это, его пугали только какие-то силы, или на самом деле все так и будет потом?
Но ему удалось пока пробудиться и очнуться, только разговор запомнил все до последнего слова. Он знал, что в том сне и было у него показано две дороги, и что потом случиться может с ним и с миром этим.
Он пока не думал о выборе, но знал, что уйти и спрятаться не удастся.
Тревога витала в воздухе, она селилась в душах людских. Все чаще на землях его появлялись люди, бежавшие от татар, и многие были из Киева, из других мест немало. Там поганые уже успели побывать и оставить свой след кровавый и огненный.
Тревога не умолкала в душе его ни на минуту. Говорили, как налетают они, убивают, насилуют, уводят в плен. Все разрушают, что на пути их оказывается.
Но чем больше видел князь Даниил на земле людей таких, тем, тем сильнее ему хотелось побывать в Киеве и посмотреть, что там происходило на самом деле. Он должен был узреть древнюю столицу.
Его немного задержало извести о битве князя Александра Ярославича с немцами. Рассказывали о победе его на Чудском озере. Словно древняя былина был рассказ о юном князе – победителе. Говорят, смело шел он на них, ничто остановить его не могло тогда. Он казался непобедимым, но ведь и Киев, где сидел пока его отец Ярослав, скоро ему охранять придется. Невольно вспомнились и старинные сказания о богатырях русских. Только не особенно повезло ему родиться, такие смутные времена грядут, что первой на него беда и обрушится, а потом уж и они должны будут решать, как быть дальше, недаром сны такие странные снятся.
Вероятно, своими грозными победами Александр на какое время убережет свой Новгород от татар, а вот ему видно так не повезет больше. Если с кем-то захочет хан татарский союз заключить, так с Александром, и значит ему, Даниилу придется к обороне ратной готовиться. Так и не мог он прогнать скверные мысли свои. Но ему надо было действовать, дружину свою к отпору готовить.
Примерно так же и бес в то время думал, и решил он вместе с князем Даниилом по разрушенному Киеву побродить.
Князь Даниил отправился в Киев, он радовался тому, что советник с ним рядом был в те минуты. Как и прежде, он непонятно куда исчез и неизвестно откуда появился. И хотя голос разума шептал ему:
– Зачем тебе все это видеть нужно?
Но он стоял на своем, и отступать не собирался. Он хотел видеть врага в лицо и не обольщаться, теша себя напрасными надеждами.
Перенеслись они туда быстрее обычного, и кони еще устать не успели. Хотя, чтобы видеть это, ехать надо было как можно медленнее. На пути их оставались только полуразрушенные, спаленные жилища, тела людей, трупы животных. Какими отрешенными и безразличными были те, кого они встретили по дороге. Они привыкли к разрухе и ничему больше не дивились, словно всю свою жизнь среди развалин тех и обитали.
Перед глазами Даниила был мертвый город, который и свои и чужие покинули, казалось навсегда, они увезли с собой все, что можно было увезти. И хотя Даниил понимал, что лучше всего повернуть коня и ехать назад, но какая-то странная сила толкала его по-прежнему вперед, он не мог остановиться.
Он сам того не подозревая направился к Софийскому собору.
Наверное, в мире не может быть ничего страшнее разрушенного храма. Он был, хотя никогда прежде князь его не видел, таким огромным, величественным, а теперь стоял совершенно пустым, и только мусор на развалинах, камни всюду, какие-то вещи в полном беспорядке. Это было нечто непонятное, а потом и казалось оно особенно зловещим. И вспомнился почему-то ему далекий уже предок князь Ярослав, которого прозвали Мудрым, он поднял голову и увидел как раз над собой изображения трех дочерей его, навсегда покинувших град еще в юности и ставших где-то королевами. Хорошо, что всем им не суждено было этого увидеть, хотя если там есть жизнь, возможно и им с небес все это хорошо видно, узнали ли они родные места, могут ли поверить в то, что произошло?
Он рассчитывал, мудрый князь, что вечно будет лежать под стенами своего храма. Но уже нынче тут ничего не понять и не разобрать, и какая печаль охватывает душу в такие мгновения.
Они хотят целый род славянский стереть с лица земли. И в тот миг страшная тоска, смешанная с яростью охватила его душу и никак больше его не отпускала.
Но и после этого все они тянут в разные стороны воз свой, и никто из удельных князей не пришел на помощь Киеву. И понял Даниил, что все они наказаны уже нынче, и что еще дальше будет, даже представить себе трудно.
Ужас и смятение в душе его оставалось надолго, возможно оно не пройдет никогда. Камни были разбросаны, но кто и когда их собирать станет?
Наконец, Даниил повернул своего коня, чтобы уехать подальше и не видеть ничего этого более. Он спешил покинуть Киев, и не хотел больше никогда сюда возвращаться. Но какие-то письмена стояли перед глазами его в тот миг. Он не сразу даже понял, что припомнил тайное Игорево « Слово», о котором рассказывал ему отец. Ему откуда-то все это было ведомо:
Стонет, братья, Киев над горою,
Тяжела Чернигову напасть.
И печаль обильною рекою
По селеньям русским пронеслась.
И нависли половцы над нами,
Дань берут по белке со двора,
И растет крамола меж князьями,
И не видно от князей добра.
Все совсем как тогда было, только еще хуже, еще страшнее нынче стало. Но кто бы мог подумать, что Галицкий князь Даниил Романович в разгромленном Киеве припомнит слова Игоревы, и они странно совпадут с тем, что он узрит очами своими.
Но в те мгновения князь возвращался на свои земли, которых пока еще не задела беда черным крылом. Он должен был принять самое главное, самое трудное решение в свой жизни. Должен все сделать для того, чтобы Галич его не стал Киеву подобен, а ведь именно это и могло случиться уже в ближайшее время.
Он знал, что у него было еще какое-то время, но много ли его осталось? В тот момент он понимал, что ни от него, ни от соседей его ничего не зависит, его судьба была в руках татарского хана, даже имени которого он не знал, да и не запомнил бы, коли услышал, потому что чудны были имена их, хуже кличек собачьи. Но тот самый собака – хан и решал теперь, что делать ему, куда идти, что предпринять можно. И останется им только подчиниться, а что еще делать можно было?
Но странное какое-то настроение было у спутника его, когда он повернулся к нему раздраженно. Хотя возможно, ему еще что-то и ведомо.
И начал он снова вспоминать строки из « Слова». И вспомнил он строки, обращенные к князю Ярославу, который до его отца правил в Галиче. Княжество его было названо царством могучим:
Ярослав, князь Галицкий, твой град
Высоко стоит под облаками,
Оседлал вершины ты Карпат,
И подпер железными полками.
На твоем престоле золотом,
Восемь дел ты, князь, решаешь разом,
И народ зовет тебя кругом
Осмомыслом за великий разум.
Там были и призывы, к его отцу обращенные, он не мог не вспомнить совсем еще юного князя Романа Волынского, в те времена Галич ему не принадлежал, он должен был стать уделом Игоревых сыновей:
И повсюду, где лежит ваш путь,
Вся земля от тяжести трепещет
Хорошо сказано, только где она ныне та удаль и та сила невиданная, куда пропала она без всякого следа. Но воинственный дух, вдохновленный противником, князем Игорем, который и сам проиграл главное свое сражение, он оставался, и никуда его нельзя было деть после этого.
Но уже Игорь говорил о раздорах и смутах, а потом все и вовсе отвратительно стало в душах и реальности их.
Князь Роман объединил два княжества, помня о наказе Игоря, но только это ему и удалось. А остальные земли так и оставались незащищенными, вот и стали для татарвы легкой добычей.
Мудр и яростен был князь Роман, никого и ничего не боялся он в этом мире, против половцев и литвинов ходит, и когда привезли его тело бездыханное из ляшской земли, то все кончилось не только для него, но и для земли русской, так совпало. И не хотелось Даниилу стать последним в славном роду. И хорошо, если новый летописец сможет для потомков оставить и о нем какое-то слово, если сбережет он то, что ему еще осталось.
Он забыл в тот момент про спутника своего. И тот ехал странно молчаливый. Он точно знал о чем думает князь Даниил, но не понимал всех его мучительных порывов. Почему о таком могут думать люди? Это ему никак не ясно было.
Они возвращались из Киева, и бес думал и прикидывал, что можно сделать для лучшего из князей, а он его с самого начала таковым и считал, что для него еще можно было сделать?
Он помнил хитрого и изворотливого Ярослава, от которого он всегда был так далек, хотя и не мог объяснить почему, просто душа не лежала и все, припомнил Романа. Храбрый был князь, лучший в этой своре. Но если бы он о чем-то кроме схваток и врагов своих думал, то и судьба его была бы совсем иной. А теперь он оказался волею судеб рядом с сыном его, и жалел только о том, что ему такие времена достались. Но времена он может выбирать, а люди рождаются тогда, когда они рождаются, с этим ничего не сделаешь. Вот и Данилу достались времена, хуже которых не бывало еще, хотя кто его знает, что в дальнейшем будет, даже он мог только о прошлом судить. Хотя и тут Александр Новгородский живет и ничего, побеждает даже пока.
Не случайно он вспомнил о князе Александре, при всей своей нелюбви к нему, он был создан для того, чтобы и в этом времени что-то сотворить, и всем остальным показать, как это может быть, как следует действовать, когда другого не дано.
Но и ему нужен Даниил, потому что бес точно знал, что только в соперничестве вечном чего-то и можно добиться, только озираясь на равного и самому рвануться вперед, он был уверен, что нашел для своего Даниила достойного соперника.
Но еще больше грустил бес о том, что миновали времена героические. Если когда -то придет избавление от рабства, то это будут совсем иные времена, даром ничего для русичей пройти не может. И грустно стало ему оттого, что давно миновала Рюрикова эпоха. И даже ему только и оставалось вспоминать тех славных князей, имена их и лица. И хотелось ему свое слово написать, только когда же было все отложив, сесть за такое писание. Но ничего в тот момент не забудет он: ни того как умен да коварен был Всеволод Большое гнездо, как хитер и изворотлив Владимир Мономах, сумевший старших обойти и первую смуту и путаницу в этом мире породить. Не забудет ни поражения князя Игоря Святославича, ни того, как погиб у ляхов князь Роман и какой таинственный тип стоял тогда за спиной ей. Они возможно, и не поверят ему, но он знает, что все это так и было, это будет самое правдивое свидетельство, потому что люди не могут знать всего, что происходит в этом мире.
Бес не верил ни в какие наказания и кары небес, но он пытался понять, почему именно на Русь, которую он для себя выбрал, все беды вдруг и свалились разом, и она надолго погрузилась в рабскую покорность. За грехи князей должны расплачиваться их потомки, и с этим он не мог не согласиться, но ведь страдают еще больше, чем князья простолюдины. И даже юный Даниил понимает, какая беда на них движется.
По вою Банников чувствовал он, что наступить для них должно. Они знали точно, что если не сгорели их бани на этот раз, то завтра сгорят точно, и над пепелищами уже собраться их сидят неподвижно и не знают, куда им податься, когда новые бани появятся, и будут ли они отстроены вообще. А над тем, что завтра пепелищем станет, витали Домовые и бесновались Кикиморы, и даже русалки, которых меньше всего касались эти несчастья, и они никак не могли успокоиться, побороть страх и тревогу в душе. Никогда прежде так не тревожились духи его знакомые и незнакомые, вероятно это и предвещает конец миру, в котором он так вольготно и уютно себя чувствовать привык.
На этот раз они отъехали недалеко от Киева. Долго бродил Даниил по городу. Засветло добраться удалось только до небольшого поселка. Там было оживленно – татары обошли его стороной, надежно он был упрятан среди лесов и болот. Если бы не бес, то возможно и Даниил не нашел бы его, но тому все хорошо было ведомо.
Смотрел князь на все и дивился тому, что и рядом с разрухой есть нетронутое место, там пахнет прошлым, и ничто не напоминает о грядущем.
И стал князь расспрашивать людей, вышедших к нему, о том, что пережить им довелось. Выяснилось, что многие из Киева сюда бежали. И рассказы их были один страшнее другого.
– Их тьма тьмущая, они не перед чем не остановятся, – все время повторяли неведомые ему доселе люди, – они все сметают на пути своем. А тысячные их и ханы хуже зверей лютых. Они всю нашу Русь матушку проглотят и не подавятся даже.
Даниил слушал седого старика. Тот все видел и пережил все на своем веку, казалось, что нечему ему больше дивиться, а вот ведь слез скрыть никак не может.
Но какими-то обреченными все они казались. Словно уже на том свете побывать успели и дивятся тому, что возвернуться назад удалось.
– И что, побить их невозможно? – спрашивал он очень тихо, и боялся услышать то, что сказать они могли.
– Да как побьешь их, какой нашей дружины на то хватит, о княже, даже если всем миром подымимся, их все одно больше будет, и сладу с ними нет никакого.
Даниил знал, что слова неведомого старика он припомнит навсегда и вспоминать их будет, когда его смертный час пробьет. А в тот момент казалось князю, что приговор он услышал. Он знал, что Киев в руинах, что татары не половцы, коих всю жизнь они били, как и пращуры их, и все-таки никак нельзя было поверить в то, что одолеть их нельзя.
Старик все-таки не терял надежды, он всегда знал, что Галицкие князья воинами отважными были. Только больно мало таких воинов. Если было бы их хоть немного больше, тогда и надежда бы не угасала, как догоревшая свеча.
У них есть Александр и Даниил, но что они против всех остальных- смешно подумать даже, и все-таки есть хоть что-то. Прости напасти такой мало одного задора молодецкого, вот и торопятся поганые разбить их по одиночке.
№№№№
А в Свароге в то время и в подземном мире тоже свои события происходили. Собирались духи недалеко от поселка, как и во все времена, да только от веселья былого почти ничего не осталось.
Узнали они, что сам Мефи вместе с князем Галицким к ним пожаловали и решили расспросить их о том, что в остальном мире делается.
Мефи не хотелось с ними общаться, но и уклониться он никак не мог, не к лицу это бесу отважному. И появился он как раз в разгар спора, когда перечисляли без устали Лешие да бесы местные все его грехи, а другие сомневались в том, что все это он один насовершать мог.
Мефи даже замер на месте после всего, что он тут услышал и понять успел. И особенно ярились Киевские Банники, в одночасье без бань своих оставшиеся, и Домовые, и Кикиморы, у них не было больше домов, и черти с бесами, перебравшиеся в гиблые болота. И все они заодно были.
– Пришел на дело рук своих полюбоваться? – наступали на него яростные духи, – смотри, – какой гордый.
– Не понимаю, в чем это я пред всеми вами повинен? – недоумевал он, – вы все лежали в болтах своих и схватились, когда поздно стало.
– Это ты их настраивал друг против друга, – не сдавались они.
– Но когда это я татар сюда звал? – вопрошал он сердито, – да я терпеть их ханов не могу и бороться с ними готов от начала до конца, а сами вы только орете, и что сделала?
Но они набросились на него с новой силой, как только перевели дыхание.
– Ты одних награждал, а других наказывал. Вот и дошло до этого разора. А кто объединять их будет? А кто больше всего от этого страдает.
– Да отстроят они ваши хижины, люди на то и созданы, чтобы ломать да строить. А погибель Вам все одно не грозит.
И он удивился тому, что пришлось от всех разом отбиваться, но титул княжеского беса ему по вкусу пришелся.
– Я беру вину на себя, но я не бог, а только один из Вас, – твердил Мефи, а люди так устроены, что только воевать они и могут, я только помогаю одним и мешаю другим.
– Но сколько веков Киев стоял, только что там теперь творится, никак понять нельзя.
В тот момент возмутились духи малых городов и поселков, которым до Киева не было особенного дела. Им страдать хотелось еще меньше, они так привыкли к тишине и покою.
И понял Мефи, что они перессорятся и потасовка между ними начнется. Они так долго жили с людьми, что как две капли воды со временем стали на них похожи. Им было дорого до слез свое и безразлично чужое. Но они остановились и вместе снова на него обрушились.
Мефи даже испугался немного, когда все так повернулось, они были неумолимы, не стоило ждать пощады.
– И что вы хотите от меня теперь, – стараясь быть спокойным, поинтересовался он.
Они молча смотрели на него, никто не решился ничего сказать.
– Такой я уродился, но Вас много, думайте сами, что Вам делать дальше. Мы с князем приготовимся к обороне Галича, а если бы вы со своими князьями на татар навались, то возможно все не так страшно было бы, тогда и бани и дома Ваши остались бы целыми и невредимыми.
Они растерянно молчали. Ответить на это им было нечего, и вдохновленный бес продолжал:
– А копытами махать уже поздно, надо что-то важное делать, вот и счастливо оставаться.
Им показалось, что он издевался над ними, но таким уж он уродился.
– Но что можно сделать, если тьма снова окутала этот мир? – говорил за его спиной Леший.
– Договориться с кем угодно можно – только и сказал он им в ответ.
– А что твой князь к хану кланяться не пойдет? – недоверчиво спросила Кикимора, стоявшая к нему ближе остальных.
– Он гордый, конечно, но он видел развалины Киева, и подумает еще немного, да и пойдет к хану, но трудно сказать, какое решение он примет.
– И для этого ты развалины показывал? – удивились они, – а нас ты защищать не собираешься?
– Вы хотите, чтобы все было уничтожено? – удивленно спрашивал он, -нет, этот мир должен сохраниться.
– Пока мне нужны Даниил и Александр, – они главными на долгие годы тут останутся, а потом видно будет, кто и где окажется.
– А потом переберусь в заморские края, буду писать длинные романы и беседовать с привидениями, и устраивать переполохи разные, но пока надо еще здесь кое-что доделать, – размышлял бес между тем.
И на физиономии его появилось такое мечтательное выражение, что он никак не мог успокоиться, но духи видеть этого не могли, он повернулся к ним спиной. Ему, правда, не совсем нравились слухи о кострах, где они людишек сжигать намерены, как трудно разобраться во всех этих хитросплетениях, но ничего другого все равно не оставалось. Он заглядывал в книгу Судеб и знал, что появится князь, который неумело поднимет их на борьбу и даст напрасный, кровопролитнейший бой, после которого все будет только хуже, чем прежде, но по-иному тут и не бывает. Но у князя того будет совсем иной помощник, а Мефи решил пока умыть руки и с Даниилом сделать все, что еще возможно.
Духи с досадой ворчали, он уходил и приходил, когда понравиться, самого главного сказать ему они так и не успели.
Бес тем временем отыскал князя Даниила, он мирно спал, и вероятно видел все то же, что недавно было в реальности – развалины их древней столицы и ту страшную грозу, которая над ними всеми нависла.
Бес внимательно разглядывал его и размышлял:
– Как он молод, а может и хорошо, что молод, ему еще что-то удастся в этом мире сотворить этакое.
Даниил знал одно – он должен отправляться к венграм, на которых оставалась последняя надежда, уговорить их вместе выступить против татар. Король знает, что разгромив его княжество, они не остановятся и двинутся дальше, а там будет он. Он должен быть с чужими, с ними договориться проще. Свои же сроду никогда не могли эти земли поделить и всегда войной друг на друга шли.
И вспомнились те дикие рассказы, когда одни других уничтожали и никак остановиться не могли. Отец – суровый и могучий снова возвращался в сны его, напоминая о том, что тогда происходило. Но тот кто был великим князем – Всеволод, и тот кто им считался – Рюрик, так и не выпустили его из своих железных тисков, так и остался он с ними неразлучен.
Давно уже пытался он разобраться в том, что происходило в Романовы времена. И стояли перед ним хитрость и тьма Владимирская и честолюбие и спесь Киевская, они перетягивали его в разные стороны, но он не мог с ними до конца оставаться, как ни старался, и все шло наперекосяк в мире их странном.
Потом, на досуге он о том помыслит, но пока надо было действовать. Даниил, а не сыновья Игоря трон Галицкий получил и должен был защищать его, пока бьется сердце, и в этом была его радость и его беда. Но от прошлого просто так и ему не отмахнуться, за дела отцов, как и за свои собственные отвечать придется рано или поздно.
И если бы тогда все бесчинства не случались, то не пришлось бы и Киеву теперь в развалинах лежать, а ему печалиться и тревожиться о землях своих.
Вот и сын грозного Всеволода город свой на разорение поганым отдал, и неизвестно, что с его землями будет дальше. Они давно разучились понимать, что происходит, как можно в мире жить, как договариваться с братьями своими, проще с чужими, проще и легче, вот в том беда и состоит.
Бес слышал его тяжкие думы. Сначала ему хотелось поговорить о том, что между их отцами тогда происходило – кому знать, если не ему, но рта так и не открыл. Не должно прошлое тяготить его, ему нужен самоуверенный и боевой князь, без груза прошлого, который любого в могилу загонит. Это заботило его в тот миг больше всего.