Привык орать на своих подчиненных, солдафон! А у меня от страха колени трясутся, но тем не менее я еще пытаюсь стоять.
– Что ты здесь устроила?!
От его крика меня будто ветром сдувает. Причем не в ту сторону, в какую нужно.
Я опасно шагаю вбок. То есть в пустоту. Высота небольшая, конечно же. Но я настолько неудачливая, что могу сломать ногу не ровном месте! Запросто!
Я верещу от страха и зажмуриваю глаза. Точно шмякнусь! Заработаю сотрясение головного мозга.
Мое падение растягивается на несколько секунд…
Я падаю так долго, потому что не падаю.
Но вишу в воздухе и даже могу бултыхнуть ногой, попав во что-то твердое. В каменный пресс солдафона.
Он успел среагировать и подхватить меня. Сейчас его пальцы впиваются в мою талию. Он держит меня на вытянутых руках, как будто я совсем ничего не вешу. Пылинка!
– С-с-спасибо! П-п-п-поставьте меня землю. Прошу.
Он еще секунду сверлит меня темным, полыхающим взглядом, и лишь потом опускает. Но отойти в сторону не спешит. Теперь мой взгляд находится на уровне его груди. Не грудь, а какие-то громадные холмы, быстро вздымающиеся и опадающие от частого, тяжелого дыхания.
Мне приходится задрать голову высоко вверх, чтобы посмотреть на его лицо.
Он пригвождает меня к земле, просто впечатывает в нее. Я как будто становлюсь еще меньше, чем есть. Хотя во мне и так всего метр шестьдесят!
Разглядываю его квадратную челюсть, решительный нос и нахмурившиеся брови.
– Что вы здесь делаете? – блею я.
– Приехал по просьбе твоего отца. За мной!
Друг отца шагает в сторону дома. Я семеню за ним, как послушная собачонка, едва поспеваю за его широким размашистым шагом.
Мой отец ничего не говорил мне о приезде своего друга. Папа тяжело болел в последние полгода, но не предупредил, что его старый армейский друг будет распоряжаться всем, как у себя дома. А ведь именно это грубый здоровяк и делает, входя в просторный холл нашего особняка хозяином положения.
Оправившись от первоначального шока, я начинаю злиться на незваного гостя.
Он – гость, я – хозяйка! Именно так все и должно быть.
Вообще, все так и есть.
Нужно всего лишь напомнить ему, кто есть, кто! Потом ласково указать на дверь, поблагодарив за заботу, разумеется!
Я забегаю следом за другом отца и торможу прямиком на пороге холла.
– Ты устроила в доме своего отца, глубокоуважаемого мной человека, бардак. Ты и будешь его ликвидировать!
Верзила тыкает пальцем вверх, на огромную хрустальную люстру. На ней покачивается чей-то красный лифчик. Понятия не имею, как он туда попал!
Я буду ликвидировать бардак?! Да я и тряпку в руках держать не умею.
– Все по дому делает прислуга! – робко возражаю.
– Теперь все по дому будешь делать ты! – заявляет солдафон, разваливаясь в кресле.
Но тут же подскакивает, вытаскивая из-под своего зада раздавленную алюминиевую баночку кока-колы.
Штаны друга отца безнадежно испорчены, как и светло-бежевое кресло, обтянутое дорогой тканью.
– Ну, все. Ты допрыгалась! – зловеще говорит друг отца, расстегивая ремень на штанах цвета хаки. – Я хотел быть с тобой мягким… Но ты сама напросилась.
Я икаю от страха.
Он расстрелял мой музыкальный центр, прогнал всех гостей в ряд, как узников концлагеря в кремационную печь! В конце концов, он просто орет на меня.
Это называется «быть мягким»?! Как же тогда он будет выглядеть «злым и жестоким»?!
Боюсь, мне не стоит даже думать об этом. В голове как будто начинает выть сирена, окрашивая все в красным. Она сигнализирует, что самоуправство и даже простое промедление смертельно опасно для жизни. Но больше всего меня поражает другое…
Зачем он стягивает с себя штаны?!
Я вижу волосатые ноги, спортивные икры… У друга отца очень широкие, тренированные бедра мужчины, на одном из них красуется пасть медведя.
Вот уж точно… медведь-гризли! Или нет… не медведь. Кинг-Конг! Злобный, перекачанный, огромный Кинг-Конг, надвигающийся в мою сторону, как смертоносный ураган.
Я замираю на месте. Нужно бежать… Прятаться. Он же запросто меня убьет! Но сдвинуться с места не могу. Мои ноги от страха вросли в пол.
– Выстираешь это. Вручную! Высушишь. Прогладишь! – чеканит мужлан, всовывая мне в руки свои штаны.
Я не знаю, как на это реагировать. Осторожно сгружаю штаны на стол, даже не представляя, как мои крохотные кулачки смогут выстирать эти два метра штанов из грубейшей ткани цвета хаки.
Надо что-то делать. Какого черта он тут раскомандовался?!
Обращаюсь к нему по имени.
– Темирхан…
Черт! Как же дальше звучит его отчество?! Забыла, что следует за его именем.
Не помню, хоть убей! Что-то там такое очень сложное!
Отец говорил, что его друг – кавказец лишь наполовину, мать у него была русская. Но фамилия ему досталась от отца, и отчество у Темирхана очень сложное.
– Абдулхамидович, – подсказывает здоровяк.
– Темирхан Абдуллаевич…
– Абдулхамидович!
– Тимурлан Ахмедхамидович… – окончательно запутываюсь во всем.
– Третья попытка. Последняя! – зловеще произносит бугай, застыв надо мной, как Пизанская башня, готовая рухнуть в любой момент.
– Темирхан… Аб… дул…
Что же там было дальше?! Вспоминай, Диана. Не хочешь же ты умирать, когда тебе едва исполнилось девятнадцать!
– Абдул… хамидович, – выдаю едва слышным писком.
– Верно, – благодушно усмехается здоровяк.
Его усмешка напоминает улыбку головореза, радующегося легкой добыче.
Мамочки, почему отец дружил с таким жутким типом?! В детстве Темирхан казался мне не то великаном, не то людоедом.
Я выросла. Но ничего не изменилось. Я до сих пор боюсь друга моего отца до дрожи во всем теле.
– Зачем вы сюда приехали?!
– Твой отец меня попросил приглядеть за тобой, – с гордостью ответил солдафон.
– Почему именно тебя? Что, других кандидатов не нашлось?
Я внезапно перехожу на «ты». Очевидно, от злости на папу, который не соизволил мне при последнем разговоре поведать о том, что приставит ко мне этого Кинг-Конга.
– Я – лучший!
– Такой бугай, и будешь нянчиться со мной? – презрительно фыркаю. – Быстро надоест!
– Не нянчиться, – возражает. – Воспитывать. Я посмотрел…
Темирхан красноречиво обводит рукой загаженный холл моего дома.
Я краснею от стыда. Не я тут все перевернула и заплевала, но я – хозяйка, так что мне стыдно за устроенный здесь срачельник!
– У тебя есть пробелы в воспитании. Я их устраню.
Устранит?! Пробелы в воспитании?! У меня? Однако сам… сам разгуливает передо мной в одних трусах, демонстрируя упругий зад.
Воспитывать он меня собрался. Поезд уже уехал. Давным-давно!
Обычно я не возмущаюсь рьяно, но отца часто не было дома, моим воспитанием занимались няньки. Когда папа появлялся, он предпочитал проводить со мной время весело, а не шпынять меня по пустякам. Не было нужды…
Да я и сама не хотела устраивать папе проблемы. Но если дело пошло так, как сейчас, то я могу и показать характер!
Я устрою этому громиле сладкую жизнь! Могу поспорить, что он сдастся уже через неделю.
– Итак… Первое. Уборка. Чтобы к завтрашнему утру весь дом блестел, как у кота… – начинает Темирхан командным басом.
– А как же твои солдаты? – нагло перебиваю я. – Папа говорил, что у тебя рота или взвод… Группа солдат. Какие-то подчиненные, за которыми нужно следить и раздавать приказы.
Лицо Темирхана приобретает жестокое, непроницаемое выражение.
– Я давно оставил военную службу. Теперь буду заниматься только тобой.
Что-что? С какой такой великой радости… он будет заниматься мной?!
– Я против!
– Пережуй и проглоти свое «против»! Отныне в этом доме я устанавливаю правила.
Ну и заявление! Я роняю челюсть на пол от таких слов. Пребываю в шоке от услышанного.
Да соберись же ты! Тряпка…
По дому твоего отца разгуливает двухметровый мужлан и читает нотации. А я… А я что?! Ничего. Просто пялюсь на него, пребывая в шоке.
Но надо показать характер. После смерти отца дом и все его имущество перешло ко мне по наследству. Значит, никто мне не указ.
– Эй, дядя, а ты не офигел?! Это мой дом! Я – совершеннолетняя и…
Он оказывается рядом, проносясь по комнате, словно тайфун. Горячая ладонь накрывает мой рот.
Темные, бездонные глаза, полные огня, оказываются напротив моих.
Он – друг моего отца.
Почти вдвое старше меня. Вдвое больше. В десять раз сильнее. Настоящий громила. Великан!
Сейчас эта груда мышц нависает надо мной, и я чувствую себя совсем крошечной. Просто пылинка по сравнению с ним!
Он мнет мои губы жестко и властно.
– Молоко на губах не обсохло, малявка. Я – твой опекун.
Какого черта?!
– Да-а-а-а, – тянет довольно.
В его темных глазах пляшет веселье. Он не таясь разглядывает меня, как будто лакомство. Примеряется, с какого бока откусить, что ли! Я пытаюсь пнуть его ногой в коленную чашечку.
Бум. Как будто стену пнула! Ничего ему не случилось. Стоит и не шелохнется.
– Поменьше ногами дрыгай, не то свяжу, через колено перекину, спущу твои штаны и всыплю…
Говорит хриплым голосом, обдавая меня жарким взглядом, как будто кипятком.
Мамочки… Он не шутит! Точно не шутит. Возьмет и всыплет мне. От такого грубияна всего можно ожидать.
– Какой еще опекун? – спрашиваю спокойнее.
– Невнимательно читала завещание, коза тощая? Я – твой опекун. До двадцати одного года.
Столбенею на месте. Папа! Как ты мог так поступить с единственной дочкой?!
– Кошмар… – стону в полголоса, уточняя. – И что ты будешь делать?
– Контролировать твою жизнь. Воспитывать. Нравится тебе это или нет.
Не верю… Как такое может быть?!
Но грубиян продолжает:
– Ты ни копейки не сможешь потратить без моего разрешения.
Он снова придвигается вплотную, поглаживая мои губы большим пальцем.
– Ну что, будешь послушной или мне тебя наказать?