В 1931 году был сделан один фотоснимок. На нем Альберт Эйнштейн стоит рядом с великим комедиантом Чарли Чаплином, самым знаменитым в то время человеком в мире. Эйнштейн тогда посетил Нью-Йорк, и случайная встреча в «Юниверсал Студиос» закончилась приглашением на премьеру нового фильма Чаплина – «Огни большого города». Сейчас, глядя на фото, где физик и актер, наряженные в смокинги, широко улыбаются, мы с изумлением понимаем, что вторым по известности в мире на тот момент был именно Эйнштейн.
Он не считал себя обязанным мировой славой тому, что обычные люди поняли его теорию относительно-сти[1]. Теории Эйнштейна вообще касались материй, далеких от повседневности. Это само по себе вызывало оторопь. Британский философ и математик Бертран Рассел не был специалистом-физиком, однако, когда ему разъяснили идеи Эйнштейна, он ошеломленно сказал: «Если подумать, я всю жизнь занимался каким-то вздором». (Впрочем, продолжил Рассел тем, что написал «Азбуку относительности», блестящее растолкование теории Эйнштейна для непрофессионалов.)
Относительность в некотором смысле перевернула и время, и пространство. Средней личности такого не осилить. E = mc² стало самым знаменитым уравнением в истории человечества, но повседневную жизнь его значение никак не затрагивало. Люди так же точно продолжали жить своей обычной жизнью, как если бы никаких измышлений Эйнштейна не существовало ни в теории, ни на практике.
Но и это самоочевидное допущение оказалось неверным.
Когда теория Эйнштейна перевернула время и пространство, что-то произошло и в жизни: материя Вселенной разорвалась и соткалась в новую реальность.
Мало кто понимает, что Эйнштейн не просто работал с цифрами на доске – он должен был представить себе эту новую реальность. С детства у него была примечательная способность визуализировать в голове различные сложные вопросы и их решения. Студентом он решил попытаться представить, каково было бы путешествовать со скоростью света. Скорость света, согласно расчетам, равняется 186 тысячам миль в секунду, но Эйнштейн считал, что в свете есть что-то еще загадочное, до сих пор не открытое. Итак, он спросил себя не о том, что есть свет в представлении физиков, но о том, каков будет опыт путешествия по световому лучу. Теория относительности оказалась, таким образом, основанной на том, что скорость света равна одной и той же величине безотносительно того, с какой скоростью и в каком направлении – друг к другу или друг от друга – движутся наблюдатели.
Вышесказанное подразумевает, что ни один объект в физической Вселенной не может двигаться быстрее, чем свет. А теперь представьте, что вы летите со скоростью, равной скорости света, и вам надо бросить бейсбольный мяч в том же направлении, в каком вы летите. Вырвется ли он из вашей руки? Ведь вы, в конце концов, уже достигли предела скорости, вы не можете сообщить мячу дополнительного ускорения! А если мяч все-таки полетит, то как он поведет себя в полете?
Эйнштейн, который мог представить себе проблему как картинку, искал решения, которое было бы столь же понятным интуитивно. Столь великолепным, сколь оно есть, его делает то, сколько воображения было в него вложено. К примеру, Эйнштейн представил себе тело в свободном падении. Любому, кто испытывает нечто подобное, покажется, что гравитации не существует. Если же в свободном падении вынуть из кармана яблоко, оно будет парить в воздухе позади падающего, и гравитация снова покажется несуществующей.
Как только Эйнштейн представил эту картину, его осенила революционная мысль: а что, если в этой ситуации притяжения и правда нет? Гравитацию всегда считали силой, присутствующей между двумя любыми объектами, а он увидел ее как деформированное пространство-время – и предположил, что пространство и время могут быть важными для существования гравитации, а искривленное пространство-время в окрестности сколлапсировавших объектов наподобие черных дыр приведет к тому, что время будет растянуто до предела, как это видится стороннему наблюдателю.
Эйнштейновскую «картинку» мы можем увидеть в реальности, когда видим на экране космонавтов в невесомости внутри космического корабля. Камеры показывают их плавающими в пространстве, абсолютно свободными от притяжения, и любой незакрепленный предмет внутри корабля тоже невесом – так и предсказывал Эйнштейн. Чего же мы не увидим на камерах? Для того чтобы притяжение стало нулевым, корабль должен сам двигаться со скоростью, при которой поле притяжения Земли ничего не значит. Как и предполагает теория относительности, скорость делает притяжение изменяемой величиной.
Если гравитация настолько подвижная сила, то что же с другими вещами, которые мы считаем надежными и неизменными? Другой решающий прорыв Эйнштейна касался времени. Вместо того чтобы считать время абсолютным (до теории относительности это казалось неоспоримым), он открыл, что время тоже зависит от системы отсчета наблюдателя и от близости к мощным гравитационным полям. Это явление Эйнштейн назвал «растяжением времени». Часы космического челнока на орбите идут совершенно точно для космонавта внутри него, однако, по сравнению с часами на Земле, они немного спешат. Приближаясь к скорости света, космонавт не сочтет, что часы на борту корабля показывают что-то не то, но для наблюдателя с Земли они будут несколько отставать.
Относительность – причина тому, что универсального времени не существует. Часы всей Вселенной никак нельзя синхронизировать друг с другом. Приведем в пример крайний случай: корабль, приближающийся к черной дыре, неизбежно будет затронут ее сильнейшим притяжением настолько, что для наблюдателя на Земле часы на этом корабле разительно замедлятся, а на то, чтобы пересечь горизонт событий и оказаться поглощенным черной дырой, уйдет бесконечно много времени.
Все, о чем говорилось выше, известно уже сто лет, однако в наше время произошло нечто принципиально новое: оказалось, что относительность имеет значение для повседневной жизни! На Земле часы идут медленнее, чем в безвоздушном пространстве, удаленном от гравитации. Таким образом, будучи удалены от земного притяжения, часы ускоряются или, по крайней мере, должны ускоряться. А значит, часы на спутниках, используемых для GPS-навигации, должны немного спешить по сравнению с земными часами. Если бы они были синхронизированы «один в один», то, спрашивая у навигатора в машине, где вы, вы бы получали чуть-чуть неверный ответ. «Чуть-чуть» хватило бы, чтоб промахнуться на несколько кварталов (что было бы катастрофической ошибкой для любой системы навигации по картам).
Путь Эйнштейна к теории относительности начался с его визуальных представлений, и для наших целей это очень важно. Он и сам был поражен, когда работа его ума породила картину реальности, какова она на самом деле. Она такова и есть, и все предсказанное теорией относительности сбылось, включая черные дыры и замедление времени в присутствии больших гравитационных полей. Эйнштейн понял, что время, пространство, материя и энергия взаимозаменяемы. Это перевернуло привычный мир пяти чувств, на которые все мы привыкли полагаться: все видимое, слышимое, обоняемое и осязаемое может оказаться не тем, чем кажется.
Вы можете доказать это себе, создав собственную визуализацию. Представьте себя в поезде, движущемся по путям. Вы смотрите в окно и видите, что на другом, соседнем пути есть еще один поезд. Вперед он не движется, и вы решаете, будто он стоит. Но это не так, ваши глаза лгут вам: в действительности оба поезда идут в одном и том же направлении с одной и той же скоростью! Мы мысленно подстраиваемся под то, что лгут наши чувства. Мы подстраиваемся под ложное утверждение, что солнце всходит на востоке и заходит на западе. Когда позади на дороге оказывается пожарная машина с сиреной, звук этой сирены становится громче, когда машина приближается к нам, и тише, когда она отдаляется. Но разумом мы понимаем, что звук этот все время один и тот же. То, что он становится сильнее или слабее, – обман нашего слуха.
Ни одному чувству нельзя верить безоговорочно. Если вы скажете кому-нибудь, что сейчас опустите его руку в кипяток, но вместо этого погрузите ее в ведро ледяной воды, ваш «подопытный» вскрикнет, как если бы в ведре действительно был кипяток. Ожидания разума заставляют чувство создавать ложную картину реальности. Таким образом, взаимоотношения между тем, что мы видим, и тем, что мы думаем, работают в обе стороны. Разум может не так понять то, что видят глаза, а глаза могут показать разуму не то, что есть. (Здесь мы вспоминаем историю, случившуюся с нашим знакомым. Когда он пришел с работы, жена сказала ему, что в ванне огромный паук, и попросила помочь от него избавиться. Он поднялся наверх и отдернул занавеску душевой. Жена внизу услышала, как он завизжал от страха, подумав, что видит громаднейшего паука в мире. Истина же состояла в том, что было первое апреля, а в ванне плавал живой омар!)
Если разум и чувства могут дурачить друг друга, реальность внезапно становится тошнотворной. Как мы можем доверять «реальности» вокруг нас, если все зависит от того, как именно мы двигаемся или в какие гравитационные поля вовлечены? Эйнштейн сделал, пожалуй, больше, чем кто-либо другой до эпохи квантовой механики, для возникновения этого отвратительного чувства – «все не то, чем кажется». Предоставим слово ему самому. Вот что он говорил о времени: «Я понял, что прошлое и будущее – иллюзии: и то и другое содержится в настоящем. Настоящее существует, и оно – все, что существует». Сложно представить себе более радикальное утверждение. Эйнштейну и самому было не по себе, когда он осознал, как ненадежно наше восприятие окружающего мира, и, в конце концов, принял, что и прошлое, и будущее иллюзорны, и эти иллюзии искажают мир, движимый представлением, что течение времени действительно существует.
В 2015 году мир отметил столетнюю годовщину рождения главного труда Эйнштейна – «Общей теории относительности». Ни один из ее постулатов не прошел даром, и дело не в утверждениях, что реально, а что нет. Дело в том, что все мы признаем относительность в повседневной, обычной жизни, причем не называя ее относительностью. Если ваш малыш разрисовывает стену карандашами, бросает еду на пол, писает в кровать, то, скорее всего, вы будете относиться к его проделкам куда мягче, чем если бы это соседский малыш пришел к вам домой и натворил там тех же дел. Мы принимаем как должное, что наш ум лжет нам о том, что говорят наши чувства. Скажем, вы собираетесь на вечеринку, и вам сказали, что Икса, который тоже там будет, судят за несколько краж со взломом в вашем районе. На вечеринке Икс подходит к вам и без всякой задней мысли спрашивает, где вы живете. Вы слышите это, и в вашем мозгу рождается совсем иной ответ, нежели тот, который вы дали бы, спроси у вас адрес человек, которого вы считаете невинным.
Эйнштейн сумел увидеть умом, что скорость не покажется одинаковой тому, кто движется по световому лучу, и тому, кто находится на другом движущемся предмете. Поскольку скорость чего бы то ни было измеряется через время, в течение которого преодолевается определенное расстояние, время и пространство тоже оказываются относительными. Очень скоро выкладки Эйнштейна усложнились – ему понадобилось десять лет, с 1905 по 1915 год, консультироваться у математиков, чтобы найти корректные формулировки для своей теории. В итоге «Общая теория относительности» была провозглашена величайшим научным открытием, сделанным одним человеком. Но нельзя забывать, что Эйнштейн взломал код времени, пространства, материи и энергии, используя свой опыт визуализации.
Доказывает ли это, что вы сами сможете творить собственную реальность в соответствии с личным опытом? Конечно! Каждый день вы пропускаете реальность через множество фильтров, принадлежащих только вам. Тех, кого вы любите, не любит кто-то другой. Цвет, который вам приятен, кому-то кажется безобразным. Собеседование, которое для вас будет стрессом, для другого, более уверенного в себе человека не представляет никакой угрозы. Настоящий вопрос не в том, творите ли вы реальность – все ее творят, но в том, насколько далеко вы в этом заходите. Есть ли вообще вокруг нас что бы то ни было, что от нас не зависит?
Наш ответ – нет. Вся известная нам реальность – от субатомной частицы до миллиардов галактик, от Большого взрыва до возможного конца света – наблюдаема и может быть наблюдаема человеческими существами. Если что-то реальное и лежит за пределами нашего опыта, мы никогда об этом не узнаем. Давайте проясним один момент: нашу позицию не стоит считать ни ненаучной, ни антинаучной. Когда Эйнштейн видел своим умом изображения, должные перевернуть пространство и время, другие пионеры квантовой физики разоблачали реальность еще радикальнее. Теория относительности создана одним человеком, даже пусть и с помощью коллег, а квантовую теорию создавало великое множество европейских физиков. Твердые предметы стали представляться энергетическими облаками. Атом при ближайшем рассмотрении оказался по преимуществу пустым (электрон на орбитали атома водорода, к примеру, представился бы бейсбольным мячиком на орбите в 93 миллионах миль от земли, если увеличить масштаб).
Шаг за шагом квантовая революция, разразившаяся при жизни Эйнштейна, развенчивала каждую частицу того, что казалось надежным. Если подумать, то последствия были разрушительны. Известен афоризм признанного британского физика и астронома сэра Артура Эддингтона, наблюдавшего за особенностями процесса в квантовой области науки: «Творится что-то неведомое, и мы не ведаем что». Эти слова считают шуткой об ушедшей эпохе. Эддингтон, одним из первых подтвердивший, что теория относительности соответствует на самом деле реальности, жил до того, как физики сосредоточились на тотальном объяснении космоса, «всеобщей теории всего», которая, по некоторым представлениям, уже не за горами.
Но в шутке (на которые Эддингтон действительно был мастер) должна быть и своя правда. Даже такие уверенные умы, как Стивен Хокинг, так или иначе отказались от «теории всего», сосредоточившись на небольших теориях, объясняющих те или иные аспекты реальности, но не всю ее. Но что, если истина в ином: реальность настолько загадочна, что в ее истолковании ошибается каждый, и ошибается с самого своего рождения?
Теория относительности была столь умопомрачительной, что массовому сознанию она представлялась последним и величайшим достижением физики. Но это было далеко от истины. История о том, что реально, а что нет, совершила еще один неудобный поворот, известный теперь как квантовая революция. Она не была независимой от работ Эйнштейна: скорее, это отросток формулы E = mc², утверждающей, что количество энергии внутри любой части материи равняется массе самого объекта, помноженной на скорость света в квадрате. В этом утверждении содержится огромный объем знаний, применимых к столь различным явлениям, как расщепление атома и черные дыры.
Равное – значит, такое же, и, следовательно, энергия есть то же, что материя, или масса эквивалентна энергии. Трудно представить себе нечто более поразительное, поскольку с позиции пяти чувств материя (песчаная дюна, буханка хлеба, эвкалиптовое дерево) совершенно не похожа на энергию (молния, радуга, магнетизм, движущий стрелку компаса). Спустя годы было доказано, что формула Эйнштейна все-таки верна. Но нельзя сказать, что разгаданы все ее загадки. Изобразив природу полностью преобразуемой, с материей, постоянно превращающейся в энергию, формула поставила вопрос: а как же это работает?
К неудовольствию верующих в реальность песчаных дюн, деревьев и радуг, оказалось, что строительные блоки природы – субатомные частицы – иногда ведут себя как материя, а иногда и как энергия. Самый известный пример – свет. Когда он ведет себя как энергия, он – волна. Волна имеет длину; таким образом, радуга или любая призма подтверждают то, что обычный солнечный белый свет – на самом деле смесь нескольких цветов, и у каждого из них своя длина волны. Но когда свет ведет себя как материя, он движется в виде частиц – фотонов, которые сами по себе суть порции энергии. «Порция» по-латыни – «квант»; это название и избрал Макс Планк, немецкий физик, начавший квантовую революцию в 1900 году и получивший Нобелевскую премию в 1918 году.
E = mc² значит, что реальность может быть сведена к одному уравнению (во что-то подобное и верил к концу жизни Эйнштейн), но его прорыв привел к столкновению с квантовой теорией, уравнения которой с относительностью несовместимы. С таким противоречием физики сталкиваются даже сейчас, и оно – причина разрыва в ткани повествования о том, что реально, а что нет. Это не то чтобы потрясающе сложно: речь о больших вещах в сравнении с малыми. Все большие вещи – от ньютоновского яблока до далекой огромной галактики – ведут себя так, как предписывает им эйнштейновская теория относительности. Малые же вещи, вроде кванта или субатомной частицы, подчиняются особому набору правил, достаточно странных, или, по определению Эйнштейна, «жутких».
В детали этого «жуткого поведения» мы вникнем позже, а сейчас нас волнует большое. К концу двадцатых годов все поняли, что относительность и квантовая теория невероятно успешны, каждая по-своему, но стало очевидно и другое: они не взаимосвязаны. Вопросом дня были гравитация и ее невероятные нелинейные (искривленные) эффекты. Эйнштейн произвел революцию в изучении гравитации, используя визуальные образы, чтобы получить новые ответы на вопросы. Мы уже рассматривали образ тела в свободном падении; есть и другие. К примеру, Эйнштейн представил себе пассажира, стоящего в лифте, который, ускоряясь, трогается вверх. Пассажиру кажется, что сам он становится тяжелее, но он не знает почему, поскольку не видит ничего за пределами лифта. С его точки зрения, дело может быть и в воздействии притяжения, и в эффекте ускорения. Оба объяснения верны, а поэтому, утверждает Эйнштейн, у силы притяжения никаких привилегий здесь нет.
Вместо этого притяжение должно быть включено в череду трансформаций природы: так и только так преобразовываться будет не одна лишь материя в энергию или энергия в материю. Притяжение из силы постоянной величины стало искривлением пространства-времени, варьирующим от места к месту. Представьте, что вы идете зимним днем по заснеженной равнине и, внезапно поскользнувшись, падаете в дренажную канаву, которой не увидели под снегом. Вы движетесь быстрее, чем когда шли по снегу, и ваш вес увеличивается по мере того, как вы оказываетесь ближе ко дну канавы. Примерно таким же образом пространство искривляется вокруг больших предметов вроде планет или звезд, и, когда свет, идущий по прямой, натыкается на подобный предмет, траектория света, по теории Эйнштейна, тоже искривляется. (Подтверждение этому было поистине восхитительным, но об этом мы еще поговорим дальше.)
Одним движением Эйнштейн превратил гравитацию из силы в явление космической геометрии. Но при квантовом подходе к проблеме ученые-физики все еще рассматривают силу притяжения как одну из четырех фундаментальных сил природы. Три другие – электромагнетизм, слабое и сильное ядерные взаимодействия – ведут себя, по наблюдениям, так же, как свет: то как волна, то как частица. Но гравитационных волн или гравитационных частиц, так называемых гравитонов, в природе никто не обнаруживал. В газетные заголовки попадали заявления о гравитационных волнах, образовавшихся во Вселенной сразу после Большого взрыва, однако они не были ничем подтверждены.
Большинство физиков признает, что в истории реальности существует некий раскол. Следствие же этого раскола – примечательная возможность. Наш разум, в том числе поток наших ежедневных помыслов, может влиять на реальность «где-то там». Потому, возможно, малые вещи и ведут себя не так, как ведут себя большие. К примеру, попробуйте представить себе лимон, «увидеть» его неровную желтую поверхность, маслянистую кожуру. А теперь вы видите нож, которым этот лимон разрезают пополам. Капельки лимонного сока выступают наружу, когда нож проходит сквозь бледную плоть лимона…
Ну как, у вас потекла слюна от этой визуализации?
Предсказуемая реакция. Даже мысленный образ лимона может вызвать такую же реакцию организма, какую вызывает настоящий лимон. Вот так событие «здесь» может вызвать событие «там». Молекулы, передающие сообщение от мозга к слюнным железам, ничем не отличаются от подобных молекул в камнях или деревьях. Тело, в конце концов, тоже физический объект. Мы постоянно проецируем свой разум на материю. Каждая мысль вызывает физические изменения в мозге и далее – вплоть до изменений активности генов. Микровольты электричества стреляют по миллиардам нейронов, в то время как в синапсах, или промежутках между клетками мозга, протекают химические процессы. Эти явления не подчиняются общему готовому шаблону. Все сдвигается в соответствии с тем, как именно вы познаете мир.
Разум выше материи – это утверждение разрушило все научные планы, показав, что наблюдение – просто взгляд! – не пассивно. Если оглядеть комнату, где вы сейчас сидите, окажется, что вещи, которые вы видите – стены, мебель, светильники, книги, не изменяются. Ваш взгляд, казалось бы, совершенно пассивен. Но если говорить о происходящем «здесь», это не так! Зрительная оболочка вашего мозга меняет активность, когда ваш взгляд натыкается на те или иные предметы. Если вам случится увидеть в углу мышь, в вашем мозге произойдет вспышка активности. Все принимают как должное то, что вне нашего мозга видеть что-либо – обязательно пассивный процесс. Здесь-то квантовая механика всех и расстраивает.
Если перейти от больших вещей к малым и наблюдать протоны, электроны, другие субатомные частицы, то возникнет загадочный феномен, называемый «эффектом наблюдателя». Мы уже упоминали, что субатомные частицы существуют в двух аспектах – как частицы и как волны, но тем и другим одновременно они быть не могут. Согласно квантовой теории, когда фотон или электрон никто не наблюдает, он ведет себя как волна. Свойство волн – то, что они распространяются повсюду; нет никакого точно заданного направления, куда должен идти фотон в волноподобном состоянии. Но как только электрон или фотон оказывается под наблюдением, он ведет себя как частица, имеет местоположение, а также и другие свойства, такие как заряд и импульс.
Оставим на потом специфику принципа неопределенности, формулы, управляющей отношениями волн и частиц. Сконцентрируемся на том, что очень скромные вещи «там» можно изменить, если просто на них смотреть (а это уже умственное действие). Обыденному сознанию трудно это принять, потому что мы привыкли считать, что смотреть – действие пассивное. Но вернемся к мыши в углу. Когда вы ее замечаете, она зачастую замирает и тут же быстро убегает в норку, как будто хочет пережить возможное нападение. Ваш взгляд вызвал такую реакцию просто потому, что мышь поняла, что вы на нее смотрите! Может ли фотон или электрон почувствовать взгляд ученого, наблюдающего за ним?
Сам такой вопрос может быть нелепым для ученых, которые в подавляющем большинстве считают, что разума в природе не было, по крайней мере до тех пор, пока не появилась и не развилась человеческая жизнь. Природа, согласно научной мысли многих столетий, вещь одновременно безумная и случайная. Но как тогда мог такой выдающийся современный физик, как Фримен Дайсон, сказать вот это:
«Атомы в лаборатории – вещь странная: они ведут себя не как инертные вещества, но как активные существа. Они делают непредсказуемый выбор из альтернативных возможностей согласно законам квантовой механики. Похоже, что разум, проявляющийся в способности делать выбор, в какой-то мере присущ каждому атому»?
Заявление Дайсона – дерзость вдвойне. Он утверждает: атомы делают выбор, что уже есть признак разума. Он говорит о том, что Вселенная сама по себе разумна! Это своего рода связь между поведением малых и больших вещей. Вместо того, что атомы тотально отличаются от деревьев, облаков, слонов и планет, утверждается, что они только кажутся разными. Если посмотреть на частички пыли в лучах света, их движение покажется совершенно беспорядочным; так их и опишет физика движения тела. Но понятнее все сделает другая визуализация.
Представьте, что вы сидите на смотровой площадке Эмпайр Стейт Билдинг, а с вами рядом – физик. Вы оба смотрите на улицу под вами. На каждом углу одни машины сворачивают направо, а другие – налево. Случайная модель? Да, ответит физик. Статистический массив можно отразить на карте, чтобы показать, что за некоторый период времени налево и направо будет поворачивать примерно одинаковое количество машин. При этом никто не сможет достоверно предсказать, направо или налево повернет следующая машина: вероятность – 50:50. Но вы знаете: внешнее здесь обманчиво. У каждого водителя в каждой машине есть свои причины свернуть направо или же налево, а следовательно, ни один из поворотов не случаен. Нужно просто знать разницу между вероятностью и выбором.
В науке значение вероятности столь абсолютизировано и привязано к выбору, что в применении к физическим объектам это оказывается абсурдом. Посмотрим на нашу планету. Все элементы на Земле, которые по тяжести равны железу или тяжелее него (в том числе многие тяжелые металлы и радиоактивные элементы, такие как уран и плутоний), возникли во время взрывов гигантских звезд, известных как сверхновые.
Без таких взрывов даже невероятного тепла внутри обычной звезды, вроде нашего Солнца, недостаточно, чтоб связать атомы в более тяжелые элементы. Когда сверхновая взрывается, эти элементы становятся межзвездной пылью. Пыль собирается в облака, и, в случае нашей Солнечной системы, эти облака в конечном счете становятся планетами. Расплавленное ядро Земли состоит из железа, но внутри него существуют токи, несущие часть железа вблизи поверхности планеты. Немного железа даже вымывается в океаны и верхние слои почвы. Оттуда нам достается то железо, которое делает кровь красной и позволяет дышать, получая кислород из воздуха.
Хотя плавающие пылинки в лучах солнечного света в точности подобны звездной пыли, которая там и сям плавает среди галактик, некоторые из звездных пылинок обрели уникальную судьбу и сделались важной стороной земной жизни. Вы, будучи человеком, действуете с целью, значением, направлением и намерением – то есть абсолютно не случайно. Как случайное становится намеренным? Как из бессмысленной пыли получилось человеческое тело, с помощью которого мы достигаем всего значимого в жизни?
Ответом на вопрос, если Фримен Дайсон прав, будет разум. Если разум – связь между большим и малым, то делить события во Вселенной на случайные и неслучайные – значит упускать суть. Она в том, что разум может существовать повсюду, и наши жизни – отражение этого факта.
Поскольку Эйнштейн для многих синоним ошеломляюще великого ума, большинство людей не понимает, что после великого триумфа общей теории относительности, случившегося лишь в середине тридцатых, Эйнштейн сделал ставку не на ту сторону современной физики: он не смог согласиться с ее выводами. Своим знаменитым утверждением «Я не верю, что Бог играл в кости со Вселенной» Эйнштейн заявлял, что он противостоит неопределенности и случайности квантового поведения. Он претворил веру своей жизни в единый организм, который действовал без трещин, слез и разрывов.
До самой своей смерти в 1955 году Эйнштейн пытался доказать, что реальностей не две, а одна; но такая задача была столь далека от научного мейнстрима, что после 1930-х годов эти мысли считались случайными. В определенные моменты даже величайшие почитатели лишь сокрушенно покачали бы головами: столь великий ум тратит десятилетия на погоню за блуждающими огнями. Тем не менее однажды Эйнштейну дали понять, как избежать ловушки, создаваемой теорией относительности и квантовой механикой. Обходной путь показал, правда, не ученый, а поэт.
14 июля 1930 года репортеры со всего мира осадили виллу Эйнштейна в Капуте, небольшой деревеньке невдалеке от Берлина, куда успешные люди уезжали от городского шума и гама. Случилось приехать туда и индийскому великому поэту Рабиндранату Тагору, тогда переживавшему пик своей славы. Родившийся в 1861 году, почти за двадцать лет до Эйнштейна, в знаменитой бенгальской семье, Тагор ворвался в сознание западных читателей, получив Нобелевскую премию по литературе в 1913 году. Но он был и философом, и музыкантом, в котором Запад видел своего рода символ глубоких индийских духовных традиций. Цель визита Тагора к «величайшему ученому мира», каким считался Эйнштейн, была в том, чтобы обсудить с ним природу реальности.
В то время как наука серьезно сомневалась в религиозном взгляде на мир, у читателей Тагора создавалось впечатление, что поэт наслаждается жутковатой и очень личной связью с духовным миром. Такое впечатление сохраняется и теперь, если прочесть хотя бы отрывки из его стихотворений.
Острая боль внутри –
Душа ли моя рвется наружу,
Или душа мира рвется внутрь меня?
Мой разум вздрагивает вместе с мерцающими листьями,
Мое сердце поет с прикосновениями солнца,
Моей жизни радостно плыть со всем сущим
По синеве космоса и темноте времени.
В тот июльский день, когда разговор был записан для потомков, Эйнштейн более чем вежливо интересовался мировоззрением Тагора: ученый признал привлекательность альтернативной реальности.
Первый вопрос задал Эйнштейн: «Верите ли вы, что божественное изолировано от земного?»
Тагор ответил на цветистом индийском английском, и ответ его был неожиданным: «Нет, не изолировано. Вселенная постигается бесконечной личностью человека. Нет ничего такого, что не может быть отнесено к человеческой личности. Правда Вселенной – правда людей».
Затем Тагор продолжил, сочетая науку и мистику в метафорах: «Материя состоит из протонов, электронов, промежутков между ними, но может казаться сплошной, без звеньев в пространствах, связующих отдельные электроны и протоны. Вселенная связана с нами, с личностями, так же. Это человеческая Вселенная».
Простым словосочетанием – «человеческая Вселенная» – Тагор бросил окончательный вызов материализму. Но тем же он и подорвал заветную веру во Вселенную божественную. Материализм представлял бы людей чем-то случайно возникшим на случайной планете в одной из миллиардов галактик. Религия в ее самом буквальном понимании полагает, что Божий ум простирается бесконечно дальше, чем пределы человеческого разума. Тагор не разделял ни одного из этих взглядов, и Эйнштейн сразу же, как показывает нам стенограмма, увлекся.
Эйнштейн. Существуют две разные концепции природы Вселенной: мир как явление, зависящее от человечества, и мир как реальность, независимая от человеческого фактора.
Тагор от этого «или – или» отказывается.
Тагор. Когда наша Вселенная находится в гармонии с человеком вечным, мы видим в этом истину, чувствуем в этом красоту.
Эйнштейн. Это чисто человеческая концепция Вселенной.
Тагор. А другой и быть не может.
Тагор не создавал ни поэтическую фантазию, ни даже мистическую догму. Возможно, он был одет в ниспадающие одежды и носил длинную белую бородку мудреца, но в течение семидесяти лет он пытался смириться с научным взглядом на реальность и чувствовал, что может противостоять ему чем-то более глубоким и более близким к истине.
Тагор. Этот мир – человеческий… Кроме нас, мира нет. Это относительный мир, сама реальность которого зависит от нашего сознания.
Несомненно, Эйнштейн понимал смысл «человеческой Вселенной» Тагора, не высмеивал и не пытался развенчать его позицию. Но принять ее он тоже не мог. Оба немедленно начали пикироваться.
Эйнштейн. Значит, правда или красота не могут быть независимы от человека?
Тагор. Нет.
Эйнштейн. Не будь в мире людей, Аполлон Бельве-дерский [классическая статуя, хранится в Ватикане] уже не был бы прекрасным.
Тагор. Нет!
Эйнштейн. Я согласен с таким пониманием красоты, но не правды.
Тагор. Почему нет? Правда осознается через людей.
Эйнштейн. Я не могу доказать, что моя концепция верна, но такова моя религия.
Для Эйнштейна было удивительно скромным признать свою неспособность доказать, что истина не зависит от людей (этот постулат, конечно же, служит краеугольным камнем объективной науки). Люди не должны существовать, чтобы вода имела формулу H2O или чтобы гравитация притягивала межзвездную пыль и создавала звезды. Используя тактичное слово «религия», Эйнштейн, на самом деле, сказал: «Я верую, что объективный мир реален, хотя и не могу доказать это».
Эта некогда знаменитая встреча двух великих умов сейчас в значительной степени забыта. Но поразительно то, что она стала пророчеством: возможность того, что Вселенная – человеческая, что самим своим существованием она зависит от нас, теперь четко видна. Фантастическое допущение, что мы – создатели реальности, уже не допущение. В конце концов, вера и неверие тоже созданы людьми.