Шли годы. Дети росли, Лилька становилась злее, а Витя всё больше отдалялся от семьи, неизвестно где пропадая ночами.
Высыпав дрова у печи, Лиля разогнула спину и с горечью вздохнула.
– Надо свинью колоть, а он где-то шляется, – сняла пуховый платок и закинула на решётку вешалки. – Такое ощущение, будто мне одной всё это надо.
Расстегнув фуфайку, она сначала сняла валенки и поставила их у порожка, а потом упёрлась плечом в стену и вынула руку из рукава.
– Тёмка тоже не хочет помогать. Придёт со школы и бегом на горку. Тьфу, не семья, а соседское проживание, – разделась и присела на корточки, открывая печную дверцу. Зажгла спичку, поднесла к газете и уставилась на то, как бумажный уголок разгорается синим пламенем. – Вот так и молодость моя сгорела, – выдохнула, сунув газетёнку между сухих полешек.
С улицы донёсся стук, похожий на то, как отбивают обувь о порог, чтобы очистить от снега. Лиля закрыла дверцу, встала и сложила руки на груди.
– И долго ты будешь гулять? Матери помогать не надо? – встретила дочь, вернувшуюся из школы. – Где была?
– Я к тёте Ане ходила, – Юля поставила портфель на пол и шустро расстегнула пуговицы на куртке.
– Что ты к ней постоянно бегаешь? Там что, мёдом намазано? – занервничала мать, уходя в кухню. – Я тут одна, как ломовая лошадь, а вам всем плевать!
– Я сейчас корову сама покормлю, – Юля боялась мать, как огня, поэтому и сбегала после уроков к доброй тётке, чтобы чувствовать себя в её доме нужной.
– Уже давно накормлена! Переодевайся и иди дрова складывать! Бессовестная! Мать одна надрывается, а ей лишь бы по гостям шляться!
– Я не шлялась, – нечаянно огрызнулась Юля и моментально заработала оплеуху.
– Поговори мне ещё, сопля. Я тебе не тётя Аня, а мать! И не смей повышать на меня голос!
– Я не повышала, – сквозь слёзы ответила девочка, снимая школьную форму.
– Поговори мне ещё, – рыкнула Лиля и удовлетворённая вернулась за кухонный стул. – И что там Аня нового рассказывает?
– Ничего, – повесив платье в шкаф, Юля достала старенькие спортивные штаны.
– Как ничего? Вы там в молчанку, что ли, играете? Почти каждый день к ней ходишь, а смысл? Вот ты мне скажи, что тебе там делать? Катька уже – взрослая кобыла, ей семнадцать, Ирке – шестнадцать, Нинке – четырнадцать, а остальные – ребятня. С кем ты там дружбу водишь?
– С Катей.
– Ой, да что у вас с ней общего? Она уже невеста, а ты так, шмакодявка.
– Я не шмакодявка, – обиделась Юля, выходя из комнаты.
– Стой. Повернись. А теперь скажи мне честно. Что обо мне говорит тётя Аня?
– Ничего, – пожала плечами девочка.
– Точно?
– Да.
– Тогда иди. И чтобы одну кладку до самого верха сложила. Поняла меня?
– Поняла, – сунув ноги в валенки, Юля надела шапку, старую куртку, которая ей была мала, и ушла выполнять материнский приказ.
Какое-то неравенство между детьми. Юле всего десять, Тёмке – четырнадцать, а спрашивают больше с Юли. Тёмка днями с друзьями по деревне колесит, а Юля должна помогать родителям по хозяйству: таскать воду корове, кормить её сеном, складывать дрова. Правда, Юля ещё не понимала и не чувствовала, что её старшему брату предоставлено больше привилегий, чем ей. Она считала, как её науськивала мать: женщины должны исполнять домашнюю работу в одном лице, так как мужики чуть ли не сутками пашут в колхозе, чтобы прокормить свою семью. Вот так и Юля, смирившись с будущей участью ломовой лошади, молча исполняла указы матери и пыхтела то над колодцем, вытаскивая полное ведро воды, то над стогом сена, которое нужно дёргать для коровы. Сложнее всего с сеном, конечно. Стог, накрытый специальной тканью, покрылся инеем, и сено лежало плотняком, попробуй вырви хоть пучок. Поэтому приходилось орудовать в варежках, чтобы набрать хотя бы одну тачку сена. На это уходил один час, а то и больше.
Юля складывала на руку обледенелые полешки и носила в дровяник. Она дышала ртом от усталости, часто втягивала воздух через промокшие ноздри, чтобы не потекли сопли, и думала о тёте Ане, которая относится к ней лучше, чем родная мать.
– Ты приходи завтра, обязательно, – тётя провожала племянницу до калитки, накинув на себя пуховый платок. – Мы с девчонками будем пироги печь. Ты какие больше любишь?
– С капустой, – улыбалась Юля, глядя в добрейшие глаза.
– Вот и хорошо. Как раз с капустой будем печь.
Поговорив с тётей, Юля шла домой окрылённая, как будто у Ани есть чудесный дар, наполнять детскую душу счастьем, даже в виде простой улыбки. Повезло с тёткой, такого душевного человека ни у кого нет. Вот так придёшь к ней в дом – и сразу петь хочется, до чего ж уютно, тепло, никто не кричит, не ругается, всегда тихо и безмятежно. Подходя к своему дому, Юля чувствовала, как весёлое настроение улетучивалось, сменяясь тяжестью в груди и желанием плакать. Странно как-то, ведь должно быть наоборот, когда ты радуешься родному дому и спешишь погреться у печки, но с Юлей было по-другому, ей хотелось развернуться и убежать к тёте Ане, прижаться к ней, чтобы почувствовать материнское тепло, которое не исходит от родной матери.
Сложив половину ряда, Юля присела на пень, чтобы передохнуть.
– Что сидим, кого ждём? – мать несла еду Полкану. – Быстрее закончишь, быстрее сядешь за стол.
– Я сейчас есть хочу, – с одышкой проговорила девочка, вытирая пот со лба.
– Пока до конца не сложишь, есть не будешь, – равнодушно произнесла мама.
– Я хочу жить с тётей Аней, – еле слышно промямлила Юля и всхлипнула.
– Собирайся и уходи, – такого безразличного тона девочка ещё не слышала.
Юля посмотрела на мать наполненными слезами глазами и ещё раз всхлипнула.
– Что? Страшно? – кривая ухмылка мамы и её стервозный взгляд напугали ребёнка. – Думай, прежде чем нести дурь. Жить она у тётки собралась. А ты знаешь, что они там недоедают? Ты вообще в курсе, как живут многодетные? Они друг за дружкой трусы донашивают, как тебе такое? – Лиля говорила язвительно, наслаждаясь каждой сказанной фразой. – Спят друг на друге, едят из одной тарелки, в туалет очередь, умыться – тоже в очереди постоять надо. А если ты не успел к обеду, то значит останешься голодным. Эти щенки всё пожрут, подчистую.
– Какие щенки? – Юля уже не понимала, что говорит мама.
– Катьки, Нинки, Сашки. Дети твоей любимой тётки! – рявкнула Лиля и понесла отходы собаке.
Юля сидела на пеньке и тихонько плакала. Обидно за братьев и сестёр, которых мама назвала щенками. Так обидно, что хочется побежать к тёте Ане и рассказать, как мама обзывает её детей. Сжав маленькие кулачки в мокрых рукавицах, девчушка вытерла нос рукавов куртки, сжала челюсти и подняла с заснеженной земли полено.
– Дура, – буркнула, не заметив, что мать стоит позади.
– Что ты сказала? – Лилька выкатила глаза и готова была наброситься на ребёнка.
– Я стишок вспоминаю, – прошептала Юля, зажмурив глаза.
– А-а, – Лиля подумала, что ей показалось. Топая к дому, она ещё что-то крикнула по поводу своей сестры, а потом рассмеялась.
– Дура набитая, – Юля укладывала полешки в дровяник и злилась на грубую мать. – Ей лишь бы орать и бить.
Но на этом не закончилось. Ни с того ни с сего решив проверить дневник дочери, Лиля, увидев двойку, подняла крик и замахала кулаками.
– Ты тупая?! Ты не умеешь помножить два на два? Почему по математике двойка? Как ты учишься? На меня смотри! Я спрашиваю, почему двойка?
Стоя перед рассерженной матерью, девочка смотрела в пол и молча глотала слёзы. Мама никогда не проверяла уроки. Не совала нос в портфель, не интересовалась отметками, а тут на тебе – вдруг захотелось проявить интерес к учёбе дочери.
– Быстро садись за стол и покажи мне задачу, которую не смогла решить, – зарычала Лиля, бросив портфель под стол.
Юля нагнулась и полезла за портфелем и в этот момент получила поджопника, когда наполовину оказалась под столом.
– Да шевелись ты! – терпение Лили вот-вот лопнет. – Садись быстрей, мне ещё свиньям варить!
Юля вытащила учебник по математике, черновик и ручку. Разложив предметы на столе, присела и открыла книгу.
– Какая?
– Вот эта, – со страхом в голосе ответила девочка.
– И что тут непонятного? – Лиля пробежалась глазами и мгновенно решила в уме задачу. – Из одной трубы в другую… Сколько воды… Ну? Чего молчишь? Что нужно делать?
– Разделить? – сомневаясь, спросила девочка, спрятав руки под столом и нервно заламывая пальцы.
– Ты у меня спрашиваешь? Сколько вытекло?
– Не знаю…
– Что ты не знаешь? Здесь всё написано! Так сколько?
– Триста…
– И?
Подняв глаза на разъярённую мать, Юля совсем растерялась.
– Что ты смотришь на меня, как баран на новые ворота? В книгу смотри! Что здесь написано?
Теперь уже Юля не могла различить ни слова. Слёзы застилали глаза, буквы сливались в чёрные полосы, задача не решалась, руки тряслись, страх пробрался в душу ребёнка. Мать кричала так, что в одном ухе зазвенело.
– Пиши, что ты сидишь? – Лиля вытащила руку дочери и с грохотом опустила на столешницу. Сунула в ладонь ручку и несколько раз ударила ладонью по запястью. – Я сказала, пиши, – зашипела она, толкая ребёнка между лопатками. – Пиши, пиши, пиши. – рука поднималась выше и выше.
Юля роняла слёзы и не могла понять, что от неё требуют. В голове полная пустота, каждое слово пролетает мимо ушей, сердце бешено стучит, а мать орёт всё громче и громче.
– Да в кого ты такая тупая? – неожиданно мать треснула Юлю по затылку, и её голова ударилась о стол. – В нашем роду таких глупых не было!
Ещё удар.
– Мы все нормально учились, а ты в кого такая уродилась?
Следующий шлепок, и Юля вновь ударилась лбом о стол.
Умываясь слезами, девчушка сидела на стуле и не подавала голоса, чтобы мать не начала бить по всему телу. Наоравшись вдоволь, Лилька закрыла учебник и с силой опустила его на макушку дочери. Это был последний изматывающий детскую душу шлепок, и Юля описалась.
– Ты совсем охренела? – Лилька ощутила, как тёплая вода достигла пальцев её ног. – Быстро вытирай!
Юля встала и пошла за тряпкой.
– Господи, как вы все мне надоели! – вопила Лиля, снимая вязанные носки. – Эта тупая, тот ленивый, а третий шляется где-то ночами!
Выругавшись, она ушла в кухню и села за стол. Теперь пришла Лилькина очередь плакать. Она чувствовала, где её муж может задерживаться, вернее, у кого. Но этот факт недоказуем – Витька ходит к одинокой бабе, скорее всего, которая живёт где-то рядом.
Успокоившись, женщина поставила в печь чан с картофельными очистками, потом подкинула дровишек и включила телевизор. Юля просидела за уроками почти три часа. Она никак не могла разобраться с задачей, но и просить маму о помощи – страшно.
В десять вечера заявился брат. Мокрый до нитки, но довольный. К его приходу Лиля уже остыла и не имела желания кричать.
– Есть будешь?
– Ага, – Тёма разделся, закинул мокрую одежду на печь, вместе с валенками, и сел за стол. – Папка ещё не пришёл?
– Ох, не знаю, где ваш папка шляется, – с тоской в голосе произнесла мать, наливая сыну свежего борща.
– А я его трактор за рекой видел.
– Где? – глаза Лили вытаращились на Тёму.
– Ну там, где тётя Света живёт.
Бросив половник в кастрюлю и испачкав газовую плиту свекольной жижей, Лиля поставила тарелку перед сыном и побежала в свою комнату. Рыдать и ждать возвращения блудного мужа. Виктор вернулся за полночь. Он тихонько вошёл в дом, пошарил рукой на печке, нашёл что-то и сунул в карман. Лиля сидела в кухне и видела, как муж движется, словно тень, и почему-то не раздевается.
– Где ты был? – спросила осипшим голосом и зажгла свет в кухне.
– А тебе какое дело? – глаза Вити сощурились из-за яркого освещения.
– У Светки?
– Иди спи. И не лезь ко мне, – Витя говорил грубо, в приказном тоне.
– Вить, у нас семья. Что ты делаешь? Очнись.
– Не твоё дело, – пошарив в карманах фуфайки, висевшей на гвоздике, мужик нашёл спички и новую пачку папирос. – Всё. Меня не жди. Завтра приду, наверное.
Проводив расстроенным взглядом мужа, Лиля подпёрла голову ладонями и вновь заплакала.
– Мамочка, ты чего? Плачешь? – из комнаты высунулась заспанная Юля. – Не плачь, мамочка.
Она потянулась к Лиле, чтобы обнять и пожалеть, но Лилька отпихнула дочку и рыкнула, чтобы та шла спать. Юля поплелась в спальню, думая, что мама плачет из-за неё. Чуть позже, когда Лиля уже не могла сдерживать эмоции и выла на весь дом, к ней пришёл сын. Тёмка стоял в одних трусах и потирал глаза.
– Мам, брось ты его, а? – в свои четырнадцать он прекрасно понимал: мама страдает из-за отца.
– Сынок, когда вырастешь, ты меня поймёшь, – всхлипывала мать, обнимая Тёму за пояс. – Ещё неизвестно, каким ты станешь.
– Я никогда таким не буду, – пробурчал мальчик и, отцепив руки мамы от себя, отправился в койку.
Проревев до трёх ночи, Лиля умылась прохладной водой и легла в постель. Утром она проснулась вся опухшая, с красными глазами.
– Лилька, что за вид? Ты будто пила всю ночь, – усмехнулась Алиса, входя в магазин, где Лиля работает продавцом. – Или на пару со своим покупку новую отмечали?
– Какую ещё покупку? – Лиля готовила прилавок к началу рабочего дня: вытирала пыль, доставала счёты и тетрадь, в которую записывались долги.
– Ну как, – Алиса ходила вдоль стеллажей и рассматривала, какие есть в наличии консервы, – мой Сашка вчера вместе с ним ездил в город. Сашка на рынок, а Витька – за шубейкой.
– Какой ещё шубейкой? – Лиля нервно махала тряпкой, думая, что женщина ошиблась. – Витька вчера на работе был, а ты какую-то ерунду придумываешь.
– Как на работе? Он днём ранее договорился с моим Сашкой…
– Подожди, – продавщица подняла глаза, – это точно Витька был? А что за шуба? Кому он её покупал?
– Ну-у, слушай, – Алиса немного опешила. – Женская шуба сорок шестого размера. У тебя ж сорок шестой?
– Не только у меня, – нахмурила брови Лиля. Постояв несколько секунд, поторопила Алису. – Давай, что там тебе? Я на учёт закрываюсь.
Обслужив первого покупателя, Лиля закрыла магазин перед носом пришедшей троицы, состоящей из болтливых старушек.
– Здрасьте, куда? – возмутились пожилые женщины, злясь на непутёвую работницу.
– Бабулечки, миленькие, некогда мне, – повесив огромный амбарный замок на дверь, Лиля побежала прочь. – Позже приходите! Позже!
– Ну ты посмотри на неё, – хмыкнула одна из женщин, поправляя пуховый платок. – Наглая какая.
– Да брось, Степановна, она, кажись, из-за мужика побежала.
– Да был бы мужик, а то так, не пришей рукав. То пьяный, то к Светке ночами шастает.
– А ты откуда знаешь?
– Так он мимо моей хаты и шастает. Я ночью сплю чутко. Слышу, трактор еле-еле чахнет. В окошко гляну, впотьмах вроде и не узнать, да я ж грохот каждого пойму. Витька это. Вот ей-богу, Витька.
– Ты за дедом своим присматривай! – рассмеялась третья, сунув руки в рукавички. – А то вот так не заметишь, побежит к такой же Светке!
– Да кому он сдался? – ревниво ответила Степановна и развернулась, чтобы пойти домой. – Мой старый хрыч от меня ни на шаг. По молодости тоже боялся глянуть на других.
– Ха! Конечно, ты ж у нас бой-баба! – и все трое расхохотались на всю пустынную улицу.