Мама с папой ссорились редко. Их ссоры напоминали интеллектуальную дуэль, в которой побеждал тот, кто выдавал наиболее сложную фразу, означающую степень заблуждения оппонента. А через час или два они мирились. Обычно папа подходил к маме с заявлением: «Все равно ты неправа», после чего тут же, пока она не успела опомниться, озадачивал чем-нибудь совершенно бытовым: «Ты не видела мои очки?» или «Скоро будем есть?»
Однако помню период, когда они ссорились так, что не разговаривали по три дня. Мне тогда было восемь, и я очень переживала. Думала, а вдруг они больше никогда не заговорят друг с другом и не помирятся? Я же знала, что такое бывает. Сначала люди не разговаривают, а потом становятся чужими и разводятся.
– Ты больше не любишь папу? – пришла я как-то к маме с прямым вопросом.
– Люблю, конечно.
– Но вы же поссорились.
– Ссорятся, Виточка, и когда любят. Когда человек для тебя важен, важно его мнение и поступки. А с теми, кого не любят, не ссорятся. Только ругаются.
– Но если ты любишь папу, а он тебя, то зачем вам тогда ссориться?
– Это же не специально получается. Просто так бывает, что для одного хорошо, для другого плохо и наоборот. Примерно как с рисовой кашей, которую ты не хочешь есть.
– Но я же не перестаю с тобой разговаривать.
– Мы не разговариваем из-за того, что, пока ссорились, успели наговорить друг другу много неприятных вещей.
– Но если ты знаешь, что говорила неприятное, и папа про себя это знает, то почему вам просто не извиниться друг перед другом, и все?
– Потому что каждый из нас считает, что он прав.
– Но помириться же важнее, чем быть правым.
– Когда как. Иногда человек так сильно заблуждается, что ты перестаешь понимать его, а потом и любить.
Утром я проснулась внезапно. Будто почувствовала. Окно было приоткрыто, и в комнату проникали оживленные звуки летней улицы: воркование голубей, шуршание подошв об асфальт, хлопанье дверей, тихий гул заведенной возле подъезда машины, негромкие голоса. Услышав которые, я резко вскочила и бросилась к окну.
Макс закидывал в багажник рюкзаки. Артем сидел за рулем.
На часах было девять. Я вспомнила, что Макс договаривался с ребятами отправиться на какую-то стройку. Но Артем никуда не собирался. Он планировал остаться здесь. Со мной.
Я торопливо натянула джинсы и, оставшись в спальной майке, кинулась на улицу.
Макс уже запрыгнул в машину, а Артем, увидев меня, нарочно дал подойти ближе и затем тронулся.
Я крикнула: «Подожди!», но он ускорился. Макс опустил стекло, высунулся по плечи и развел руками, мол, ничего не может поделать. Я пробежала еще несколько шагов и остановилась, недоуменно глядя им вслед.
Вчерашняя ссора была глупая и какая-то ненастоящая, ведь, чтобы поссориться по-настоящему, нужна обида или злость, но я не чувствовала ничего похожего.
Я вернулась домой и позвонила ему. Раз семь набрала. Наконец он ответил.
– Ты хотела, чтобы я занялся делом? Я занялся. Обычно я так не поступаю. Обычно сразу посылаю. Так что ты, Витя, первая девушка, которую я послушал. Радуйся.
– Но Артем, я же говорила не о том. Останься, пожалуйста. Я тут умру одна.
– От этого еще никто не умирал.
– Хочешь, я расскажу, с кем разговаривала?
– Расскажешь, когда вернусь.
– А когда ты вернешься?
– Недели через три, а может через месяц. Все. Пока.
Стоило перезвонить, но я вряд ли смогла бы произнести хоть слово. Вместо этого написала эсэмэс:
«Пожалуйста, прости. Я все поняла и больше никогда не заговорю ни о чем подобном».
Ответ пришел совершенно в стиле Артема. Простой и до отчаяния лаконичный.
«Не грусти».
Три недели – это двадцать один день. Ровно столько нужно человеку, чтобы он приобрел ту или иную привычку или же избавился от нее.
Через три недели наступит август, и ночи станут длинными и холодными.
А что, если за двадцать один день мы отвыкнем и разлюбим друг друга?
– Здравствуйте, это Вита. Артем уехал. Я все испортила. Он очень разозлился из-за того, что я не захотела рассказать ему о нашей с вами встрече. Что же мне теперь делать? – вывалила я на одном дыхании, потому что больше не могла сдерживаться.
– Так, ну-ка успокойся, – строгим голосом сказала Полина. – Что за трагедия? Тема вечно психует не по делу. Через час я приеду к вам за собакой. Поблизости есть какое-нибудь приличное кафе?
То, что они оставили Лану Полине, стало еще одной неприятной неожиданностью. Я любила Лану, а она меня. И я бы с радостью ходила с ней гулять, играла бы и кормила ее тоже. Нам обеим было бы не так грустно ждать вместе.
Однако приглашение Полины само по себе стало утешением. Мне пришлось взять себя в руки, одеться и выползти из дома.
«Приличное» кафе Полина выбрала сама в мобильном приложении. Пафосное и очень дорогое. Наподобие тех, куда ходил Артем, но мне такие места не нравились. В них я чувствовала себя лохушкой.
– Насчет денег не волнуйся, – сразу предупредила она. – Я заплачу.
И это тоже прозвучало не очень приятно. Полина была для меня совсем чужим человеком, и я никак не могла позволить ей платить за себя, поэтому заказала только чашку зеленого чая.
Все то время, пока я рассказывала, что случилось, она сидела с таким выражением лица, с каким наша историчка слушала ответы на уроках. Выражением легкого недоумения, недоверия и насмешки.
– Теперь я понимаю, почему он выбрал именно тебя. Его всегда бесит, когда у человека есть свое мнение. А ты наверняка во всем его слушаешься и со всем соглашаешься?
– Я не люблю ссориться, и обычно мы легко договариваемся. Если бы я рассказала про вас, Артем бы не обиделся. А так получилось, что я скрываю что-то.
– О да. Влезть в чужую жизнь и прогнуть под себя – это его любимая забава.
– Но я тоже думаю, что между близкими людьми не должно быть секретов.
– А ты уверена, что у него от тебя их нет?
– Не знаю.
– Тогда слушай меня. Я знаю, о чем говорю. Ты наверняка смотришь на него как на взрослого. Мне тоже казалось раньше, что двадцать – серьезный возраст. Но ты не представляешь, сколько у Темы заморочек.
– Вы знали, что он разозлится?
Полина неопределенно пожала плечами:
– Можно было предположить.
– И специально хотели нас поссорить?
– Ну что за детский сад? Конечно, нет. Я тоже огорчена тем, что произошло. Надеялась, что хоть с тобой он считается.
Полина принялась рассказывать про Артема. Про его характер, поступки, про то, как он вел себя со своими родителями, с ее отцом, как поступал с девушками. Причем каждая ее фраза отчего-то звучала обидно – и я почти перестала слушать.
Будь Артем хоть Мефистофелем, для меня все это не имело никакого значения.
Тем временем за соседним столиком обосновалась интересная пара: молодой темноволосый парень с женщиной в солнечных очках и с густым, похожим на парик черным каре. Невольно я отвлеклась на них.
По всей вероятности, это были мать с сыном. Женщина стройная, утонченная, немного манерная. Парень – темноглазый и решительный. Ей могло быть как сорок, так и шестьдесят, а парень выглядел чуть старше меня.
Сделав заказ, они какое-то время негромко переговаривались, затем женщина, словно вспомнив о чем-то, полезла в сумочку, достала оттуда пузырек с таблетками, но открыть его не успела. Пузырек выскользнул из ее пальцев и упал. Пластиковая крышечка отошла, и таблетки раскатились по полу.
Женщина ахнула, а ее сын поспешно кинулся собирать их.
Одна таблетка, описав круг, медленно закатилась под наш столик. Я нырнула вниз и, прежде чем Полина сообразила, что происходит, подняла ее.
Наверное, эта таблетка была очень важной, раз хорошо одетый и с виду самодовольный парень так ползал по всему залу.
Я отнесла таблетку женщине. Она поблагодарила. Лицо у нее было бледное, а тонкие гладкие руки свидетельствовали о том, что ей не так уж много лет.
Когда же я вернулась за наш стол, Полина неожиданно заявила:
– Это он тебя так воспитывает. Чтобы впредь не касалась неприятных для него тем.
– И что же теперь делать?
– Ничего. Через пару недель вернется, и все будет у вас хорошо.
– За это время я сойду с ума.
– Ох уж мне эти подростки, – с видом умудренной жизнью женщины Полина закатила глаза. – Уехал на два дня – конец света.
– На три недели.
Парень принес в кулаке собранные таблетки. Его мать что-то сказала ему и кивнула в мою сторону. Он пристально посмотрел на меня.
– Слушай, остынь. Чем проще отнесешься к этой его выходке, тем скорее он приедет, а станешь бомбить эсэмэсками – будет знать, что все в порядке: страдаешь и раскаиваешься, – Полина помахала официанту и попросила счет. – Просто расслабься и перестань убиваться. Займись чем-нибудь приятным, а еще лучше хорошенько развлекись с друзьями.
– Мои друзья – Макс с Артемом.
– Знаешь что? – Полина вдруг оживилась. – Приходи завтра ко мне. Я устраиваю вечеринку. Будет полно интересных людей. Гарантирую – отвлечешься.
Парень продолжал смотреть в нашу сторону, я потупилась, и она это заметила.
– Ниче так, – в открытую оценила она его. – Ну так что, придешь? Я тебе адрес сейчас скину. Станция «Проспект мира». Рыжая ветка. Пять минут от метро.
Женщина за соседним столиком поднялась и направилась в сторону туалетов. Парень достал телефон.
– Понравился? – Полина снова поймала мой взгляд.
– Нет. Не в этом дело. Просто он так мило ухаживает за ней.
– Правильно. На это всегда нужно смотреть. Как парень относится к матери, так и к тебе будет относиться.
Затем Полина неожиданно встала и подошла к нему.
– Привет. Как тебя зовут?
Он медленно поднял глаза и какое-то время изучающе смотрел.
– А что?
– Ты моей подруге понравился. Хочу в гости тебя пригласить. – Полина стояла ко мне спиной. – Просто вечеринка. Можешь с другом приходить. Афинаполина.
– Что?
– Инста моя. Чтоб ты понимал, что никакой подставы. Надумаешь, напиши в директ.
И парень с совершенно равнодушным лицом, словно оценивая, имеет смысл идти или нет, перевел взгляд на меня. Я же, вероятно, покрывшись красными пятнами, почти сползла под стол, не зная, как избавиться от этой неловкости.
Он просто кивнул, и Полина вернулась на место.
– Зачем вы это сделали? – меня переполняло негодование. – Я ничего такого не говорила.
– Да ты только и делаешь, что в ту сторону смотришь.
– Это потому, что… Это совсем не потому. Это из-за мамы его…
– Ладно, ладно, ничего ужасного не произошло. Подруг у меня много. Не захочешь, найду куда пристроить. Кеды – «Томми», часы – «Омега». Молоденький только. Но это быстро проходит.
Мы попрощались возле кафе. Полина поехала за Ланой, а я решила пройтись.
Эта встреча не принесла ни успокоения, ни помощи. Где-то в глубине души я надеялась, что Полина знает что-то особенное, некий прием, специальное слово, способное все отменить, как будто ничего и не было. Но она не знала, а в ее размышлениях об Артеме звучало осуждение. И если раньше я и могла додумывать об их отношениях всякое, то после этой встречи убедилась, что Артем точно не мог любить ее. Никогда. Полина принадлежала к тому типу людей, которых он на дух не переносил. Практичная, напористая, безэмоциональная. Она сказала, что расстроена, но мои переживания волновали ее не больше, чем метеоритный дождь на Марсе.
Для нее это была обычная выходка Артема, а для меня «три недели» – ледяная бесконечность.
В медицине есть такой прибор – алгезиметр. Он предназначен для того, чтобы определять уровень боли. Металлическое острие, протыкающее кожу, или сдавливающие щипцы.
Но для измерения уровня чувств никаких приборов не придумали. Какой иглой, да и куда нужно ткнуть, чтобы понять, каково на самом деле другому человеку?
Как-то моя школьная подруга Эля получила тройку за контрольную по физике и, проходив два дня в слезах, объявила, что она в депрессии. Эля была повернута на учебе, но хорошие оценки давались ей тяжело, и чем больше я уверяла ее, что это всего лишь оценка, которую можно будет исправить, тем сильнее она заводилась, отвечая, что легко рассуждать, когда это тебя не касается. Тогда на следующем же уроке физики я вызвалась к доске и наговорила такой ерунды, что физичке пришлось поставить мне двойку.
Думала, Эля оценит, но она посмотрела на меня как на идиотку и заявила, что я все равно ее не пойму.
А через год одноклассники засунули мне в волосы жвачку. То был отвратительный, неприятный случай, волосы пришлось отстричь, и я долго не могла успокоиться. Эля же отнеслась к моим переживаниям на удивление равнодушно, сказав, что глупо убиваться из-за волос. Я объяснила, что дело не в них, а в унижении. На что Эля, припомнив свою физику, ответила, что получить тройку намного унизительнее.
Возразить было нечего, потому что я – это я, а она – это она, и у каждой своя боль и свой неподдающийся измерению порог чувств.
Поэтому Полину я не осуждала и в чем-то даже была согласна с ней. Стоило просто отвлечься и перестать прокручивать в голове то, что могло бы быть сейчас, не случись вчерашнего дурацкого разговора.
Глубоко погрузившись в свои мысли, я неторопливо брела в сторону своего дома. Окружающий мир сделался размытым и глухим. Ему, как и Полине, до моих проблем не было никакого дела.
Неожиданно какой-то мужчина, пробегая мимо, задел меня плечом, я подняла голову и впереди увидела Тарасова. Одного из тех придурков-одноклассников, что засунули жвачку в волосы.
Не раздумывая ни секунды, я нырнула в дверь ближайшего магазина и, окунувшись в его спасительную прохладу, встала так, чтобы видеть через витрину дорогу.
Худенькая девчонка-продавщица с длинными светлыми волосами повернулась в мою сторону. Я схватила первую попавшуюся босоножку и принялась крутить в руках.
– Эти классные, – она уже была тут как тут. – Я бы себе такие взяла.
– Спасибо, – я не спускала глаз с проходящих мимо людей.
– Но если есть деньги, могу предложить кое-что получше. Показать?
– Нет, спасибо.
– Ты померяй, а я послежу.
– Что? – я повернула голову.
Густо накрашенные голубые глаза смотрели со всей серьезностью:
– Ты же прячешься от кого-то?
– Просто не хочу встречаться.
В этот момент за стеклом появился Тарасов. Шел он медленно, что-то набирая в телефоне. Я резко отвернулась. Девушка была примерно одного со мной роста, и мы оказались лицом к лицу.
«Семина Анастасия», – прочла я на бейдже.
– Бывший парень? – спросила она с беспечной непосредственностью.
– Нет. Просто одноклассник. Неприятный человек.
– По нему заметно.
– Этот не самый ужасный.
Она понимающе закивала:
– Нет ничего хуже, чем встретить одноклассников летом.
– Лучше уж летом, чем каждый день во время учебного года.
– Ты в каком?
– В одиннадцатый перешла.
– И я, – обрадовалась она. – Хотела еще после девятого свалить и сразу работать пойти, но из-за мамы пришлось остаться.
– Я тоже из-за родителей.
– Но, знаешь, я здесь всего второй месяц, и уже думаю, что лучше учиться. Все мои друзья отдыхают, а у меня сил даже на дорамы не остается. И ведь если бы пахала как лошадь. За целый день может ни одного человека не зайти. Сидишь как дура… Скучно и спать постоянно хочется.
Я вернула босоножку на полку.
– Спасибо. Я пойду.
– Значит, не померяешь? – разочарованно протянула она.
– У меня все равно с собой денег нет.
– А у меня их вообще нет. Но если бы были, я бы себе «Миуччи» взяла. Хочешь взглянуть? Они прекрасные. Сейчас, погоди. – Не дожидаясь моего ответа, девушка побежала в другой конец полки. – У тебя какой размер?
– Тридцать восьмой.
Она вытащила из стопки черную с серебристыми буквами коробку. Торопливо раскрыла и положила ее на банкетку.
– Иди сюда.
Туфли и в самом деле оказались красивые: черные, будто усыпанные серебристыми блестками, круглоносые, на высоком толстом каблуке. Пришлось померить.
Я надела их и встала перед зеркалом.
– У тебя есть парень?
Я кивнула.
– А у меня нет, – с печальным вздохом пожаловалась Настя. – Здорово, наверное, когда есть парень.
– Здорово.
– И ты его сильно любишь?
– Сильно.
– А он тебя?
– Хотелось бы.
– Эх, а я Чонгука люблю, но он обо мне даже не знает. Ну и пусть. В моей голове он меня тоже любит. Так даже лучше, потому что в реальной жизни очень мало любви. Иногда мне кажется, что ее совсем нет. Что это просто выдумка такая, рекламный ход. Вроде как: британские ученые доказали, что любовь существует.
Я присела на банкетку, и она опустилась на корточки, чтобы помочь мне разуться.
– Тебя как зовут?
– Вита.
– О, здорово, как в «Лиричной волшебнице Нанохе»?
– Просто Вита.
– А я Настя.
– Я уже поняла.
– Откуда? – Голубые глаза удивленно распахнулись.
Я кивнула на бейдж, и она рассмеялась.
– Ты не очень спешишь? Можешь побыть со мной полчасика? Просто так. Поболтаем, а то мне даже в телефоне сидеть нельзя. Напарница в комнате прячется, там камер нет, – Настя кивнула под потолок. – Но она уже третий год здесь, так что у нее привилегии.
Я замялась. Просьба прозвучала странно. Я никуда не торопилась и не знала, что придумать, чтобы отказаться.
Однако Настя восприняла мое молчание как согласие.
– Ты рассказывай что-нибудь, а я буду делать вид, будто помогаю тебе с примеркой. – Она сняла с полки несколько коробок. – Наш начальник за нами через камеры наблюдает. Чтобы мы работали, на банкетках не сидели и в телефонах не лазили.
– Я не знаю, что рассказывать.
– Что угодно. В какой школе учишься? Что любишь? Какую музыку слушаешь? Какие фильмы смотришь? Про одноклассника этого своего или про парня. Как вы с ним познакомились?
– Это долгая история.
– Вот и хорошо.
– Я не хочу про это.
– Ты думаешь, что я странная?
Вопрос застал врасплох. Обычно все так думали про меня.
– Нет, конечно. Ты совсем не странная, а вот день сегодня очень странный. Все как с ног на голову перевернулось. Ни с того ни с сего.
– А ты веришь в чудесные стечения обстоятельств? – Настя загадочно округлила глаза.
– Не особо. Мой папа говорит, что мы живем в век пропаганды мистицизма и засилья антинауки.
– Но раньше люди тоже считали, что мир держится на трех слонах, просто потому, что не могли увидеть его целиком и осознать, как он устроен на самом деле. Ты когда-нибудь видела бозон Хиггса? Я тоже. А вот чудесное встречается на каждом шагу. Случайные встречи, исполняющиеся сны, интуитивные предчувствия… Неужели у тебя никогда такого не было?
Я задумалась.
– Однажды, когда мне было шесть, у меня на глазу вскочил большущий ячмень и никак не хотел проходить. Мы мазали, капали, но меньше он не становился и все равно болел. Тогда маме порекомендовали какого-то очень хорошего доктора, но работал он в Подмосковье, так что нам пришлось ехать к нему на электричке.
Была суббота и в вагоне почти никого. Я привалилась к маме и задремала, а проснулась от ее громкого встревоженного голоса: «Что вам нужно?»
Открываю глаза, напротив сидит странный взъерошенный дед. Сидит, наклонившись вперед, смотрит на меня очень пристально и улыбается. Мама говорит ему: «Уходите», а он вообще не реагирует. Смотрит, смотрит, а потом как подует на меня. Будто на одуванчик. Я испугалась, что от него вонять будет, и отпрянула. Мама вскочила. Но от него не воняло. Мы перешли на другое место, и мама стала спрашивать, все ли со мной в порядке. Ерунда, конечно, что может быть от того, что человек на тебя просто подул?
А когда доехали до доктора, оказалось, что ячмень прошел и на его месте осталась только маленькая белая точка.
Доктор удивился, в то, что ячмень с утра был огромный, не поверил и смотрел на маму, как если бы она очень-очень сильно преувеличивала.
Папе мама потом сказала, что ячмень сам «лопнул», а я до сих пор думаю, что это тот дед меня вылечил.
– Вот видишь, – Настя еще больше оживилась. – А у нас в доме два года назад одну женщину кипятком обварило. Трубу в подвале прорвало – и прямо на нее все хлынуло.
Ее быстро оттуда вытащили, но врачи сказали, что больше двух дней не протянет. Говорят, даже с лица вся кожа сошла, череп было видно. Но через два дня она не умерла и через три тоже. А вскоре полностью пришла в себя, стала есть и разговаривать. В общем, спустя месяц ее выписали. И сейчас у нее не только никаких следов от ожогов не осталось, она стала даже лучше выглядеть. И на здоровье не жалуется. Я ее лично спрашивала. Врачи говорят, что в медицине и не такие чудеса случаются.
Она осторожно присела рядом со мной.
– Я думаю, знаешь что? Что ты сама себя вылечила, и эта женщина тоже. Все волшебство в наших головах и мыслях, только мы не очень умеем этим пользоваться. Просто представь, что люди не умели бы читать и не знали, что буквы можно складывать в слова. И тогда тот, кто умеет читать, тоже казался бы всем волшебником. Мне это один мой друг объяснил. Он, правда, назвал это самовнушением, но я думаю, что, когда ты вдруг от чего-то вылечиваешься, – это волшебство. Можешь не верить, но такое правда существует. У меня раньше была одна дурная привычка, – она понизила голос. – Я ногти грызла все время. А потом бабушка научила, как от этого избавиться. И сработало. Прям в один день, как отрезало.
Настя умиляла своей простотой.
– Ты извини, я пойду. Хочешь, как-нибудь погуляем? – сказала я.
– Я бы с радостью, но в ближайшие две недели буду работать без выходных. А потом поеду к другу в прекрасный белый дом. Но ты заходи, если захочешь.
– Обязательно, – я встала.
– А еще я, знаешь, что думаю? Что ты не просто так ко мне пришла, потому что ничего на свете не бывает случайно. Я как увидела тебя, сразу поняла, что мы подружимся. Бывает, видишь человека, и кажется, что ты его знаешь. Я поэтому так много разговариваю. С чужими не умею, а с тобой очень легко.
По правде говоря, от ее сумбурной болтовни мне тоже стало заметно легче.
– Ой, подожди! – Настя вскочила и убежала к кассе, а вернулась с маленькой синей подушечкой в руках. – Держи, это подарок. Мы их раздаем при покупке больше пяти тысяч, но ты просто так бери. На память.
– Ты купила подушку? – удивилась мама.
– Мне ее просто так дали. В магазине акция была.
– Удивительно, – она покачала головой. – Обычно ничего не дают, только отнимают. Ты уверена, что тебе за нее не придется выплачивать пожизненный кредит?