Творчество и потенциал. Выпуск 4 - читать онлайн

У пруда сидят лягушки,

Три весёлые подружки,

Громко песенку поют,

Нам задачку задают:

«Ква-ква-ква! Ква-ква-ква!

Сколько будет шесть плюс два?

Дать ответ скорее просим!»

Мы лягушкам скажем:…

На полке стояли три детские книжки.

Одну подарил я приятелю Мишке,

Одну почитать дал знакомому Сане,

А сколько осталось – решите вы сами!

У Антонова Илюши

В рюкзаке четыре груши,

Дал одну он другу Димке

И ещё одну – Максимке,

А оставшиеся груши

Подарил Илюша Ксюше.

Нам узнать осталось малость:

Сколько Ксюше груш досталось?

В лес пошла с лукошком кошка —

Собирать грибы в лукошко,

Отыскала семь опят,

Что на пнях обычно спят,

Следом рыжиков штук пять

Удалось ещё собрать.

А в конце попался груздь,

Пусть он тоже будет, пусть!

Сколько же всего в лукошке

Собралось грибов у кошки?

У нашего Андреечки

Четыре канареечки.

Поют с утра в квартире:

Один, два, три, четыре!

Живут ещё у мальчика

Два шустрых попугайчика,

Ещё бы двух синичек —

И будет… птичек.

С папой был я на рыбалке.

Правда, я не рыболов,

Оттого играл в считалки,

И считал я наш улов.

Мы рыбачили не зря:

Есть у нас три пескаря

И к тому же семь лещей,

А ещё пять карасей.

Краснопёрок тоже пять

Удалось в конце поймать.

Посчитайте без ошибок

И ответ скажите свой —

Сколько мы в итоге рыбок

Принесли в тот день домой?

По небу, словно там река,

Плывут неспешно облака.

Плывут куда-то на закат,

А я считать их очень рад!

Они похожи на зверей —

Мне так считать их веселей!

Одно похоже на ежа,

Другое точно на моржа,

Ещё одно почти как слон,

Ну точно – слон со всех сторон!

Ещё одно как бурундук,

Который кушает фундук,

Ещё одно как белый кот,

Плывущий задом наперёд.

Одно, как добрый бегемот,

Плывёт и песенку поёт,

А следом облако как лев

Поёт той песенки припев.

Ещё одно как горный тур,

А рядом с ним – почти лемур.

Считать ещё я долго мог,

Но подвести решил итог.

Итог мой облачный таков:

Проплыло … облаков.

Первый снег пошёл в четверг.

Мы – во двор и смотрим вверх!

Тучи в небе снег кроша,

Шлют его нам не спеша.

Постепенно, еле-еле,

Снег пришёл к концу недели

И увидел в воскресенье

Про себя стихотворенье.

Приземлившись, все снежинки

Превратились в снег сухой,

По нему мои ботинки,

Торопясь, идут домой.

Подо мной они устали,

Отдохнуть уже хотят

И на снежном покрывале,

Тихо охая, скрипят.

Мне же радостно от снега,

И готов я громко петь,

Пусть, как старая телега,

Продолжаем мы скрипеть.

Мы со снегом вместе пели:

Он – про вьюги и метели,

Я ему же пел про лето,

Жаркий пляж на море где-то.

Но завыл снег: «У-у-у!

Летом жить я не смогу!»

И меня, что было сил,

Он завьюжил-закружил.

Только мне не страшно это:

Продолжаю петь про лето.

Кто всю ночь сплетал узоры

Белых кружев и цветов

И с утра создал уборы

Для деревьев и кустов?

Кто пушиночки-снежинки

Так рассыпал-уложил,

Что дороги и тропинки

Все в округе отбелил?

Кто домов укутал крыши,

Сделал мягче свет огней?

Как во сне, всё стало тише

Для растений и людей.

Кто же он, творивший это?

А быть может, и она?

Нам понятна суть ответа:

Это – снежная….

Мы с морозом вместе

Не стоим на месте:

То потопаем ногами,

То похлопаем руками.

Будет только минус два,

Чуть попрыгаем сперва.

Как наступит минус пять,

Будем зайцами скакать.

Минус десять – мы без лени

Понесёмся, как олени.

Но вот минус двадцать пять —

Нам пора домой бежать!

При такой температуре

Так и тянет к физкультуре!

Мне вчера на восемь лет

Подарили не планшет,

Не кроссовки, не игрушку,

А коньки и суперклюшку!

И теперь в своём дворе

Я – в хоккее! Я – в игре!

Не страшны мороз и стужа,

Хочешь стать звездой – не плачь!

Я своей команде нужен —

Мы выигрываем матч!

Я, друзья, без лишних слов

Гол забить всегда готов!

Наш любимый пёс Дружок

Ждёт, когда пойдёт снежок.

Только к нам заглянет снег,

Пёс во двор потащит всех:

Папу, маму и меня —

Это вся Дружка родня.

И, едва увидев снег,

Переходит пёс на бег,

Мчится он по снегу вскачь,

Будто он не пёс, а мяч,

И с восторгом снег жуёт —

Ждал он зиму целый год!

На Дружка мы все глядим,

Снег, однако, не едим,

Но мы счастливы, что мир

Стал похожим на пломбир!

Зима. На улице – мороз,

А под твоим пальтишком – лето,

И всё внутри тебя согрето,

Хоть покраснел уже твой нос.

И ты спешишь к своим друзьям,

Кто от зимы не смог укрыться —

К продрогшим грустным воробьям —

Бежишь теплом своим делиться.

И сыплешь им на твёрдый снег

С утра протоптанной дорожки

И семена, и хлеба крошки:

Хватило только бы на всех!

Нас зовёт морской прибой,

Сине-бело-голубой.

Защекоченный волной,

Он хохочет, как живой, −

И бурлит, и пенится,

Крутится, как мельница.

Но потом он стелется

И едва шевелится.

А набравшись сил, прибой

Снова очень озорной.

Мы бежим к нему с тобой,

Поиграть хотим с волной!

Стать хочу я моряком.

С морем я уже знаком!

Мне по нраву чáек крики,

На воде от солнца блики,

Мне приятен шум прибоя,

Гонки ветра за волною.

Мной любима моря пена,

Мне всё море − по колено!

Ну, слукавил я чуть-чуть:

Море всё же мне по грудь.

Запах кофе терпкий и приятный

Из долины снов тебя позвал.

Что вчера нам было непонятно —

На листке сегодня написал.

В синей дымке утра заструились

Волосы твои, как водопад,

Под лучами солнца заискрились,

Превратив мой дом в весенний сад!

Нежный стан, глаза твои и плечи…

Всё готов тебе одной отдать!

Познакомил нас вчерашний вечер —

Он сумел обоих разгадать.

Ты взмахнёшь ресницами своими,

Голову склонив мне на плечо.

Твои губы встретятся с моими —

Оттого и сердцу горячо!

Счастье подарить тебе сумею,

Только ты будь рядом, будь со мной!

Я хочу назвать тебя своею

Милой, нежной, самой дорогой!

Однажды мне приснился сон,

Что город мой в осаде.

Стучал тихонько метроном

В холодном Ленинграде.

Я видел сонные глаза,

«Буржуек» серых пламя

И снег – горячий, как слеза…

И шарканье ногами…

Я слышал чей-то разговор,

Свист пуль и запах гари,

И как, всему наперекор,

Кольцо блокады рвали!

Как вереницею пошли

По Ладоге машины,

И как скрывали крик души,

Но плакали мужчины.

А утром с раненой душой

Молился я в печали.

Одно просил: чтоб мы с тобой

Кошмар войны не знали…

Затихнут под вечер шальные ветра,

А в окнах зажжётся огонь.

Я день, промелькнувший как отблеск костра,

Себе положу на ладонь.

Засветится взятый из звёздных горнил

Горящей души уголёк.

Исчезнет однажды средь дальних светил,

Когда подойдёт его срок.

Закончился день, он такой же, как все, —

Не лучше, не хуже других.

Сирень за окном в предрассветной росе

В садах расцветает чужих.

Пушинкой с ладони слететь он готов,

Мой день. Но приходит другой.

А утром разбудит нас гул голосов

И злого будильника вой…

Перепутала осень, и вместо дождей

Благодать принесла и тепло.

Стало синее небо над нами светлей,

И озёрная гладь, как стекло.

Появилась надежда у поздних цветов

Процвести до конца ноября.

А шиповника ягоды в гуще кустов

Незашедшей зарёю горят.

Пожелтел старый плющ, верный осени страж;

Сливы поздние – цвета вина.

А над речкой студёной кипрея плюмаж,

Но не манит речная волна.

Бабье лето… Светло и спокойно кругом.

Эти дни для раздумий даны.

А в преддверье зимы, вспоминая о нём,

Сберегу эти светлые сны

Говорят, отпусти. Всё равно удержать невозможно

Ни любимых, ни время, ни ветер в разжатой горсти.

Он летит по земле, след заносит твой пылью дорожной,

Что назад не вернуть – не жалей и совсем отпусти.

Отпусти навсегда, в хрупкой памяти ставя заслоны.

Всё прошедшее – миф, и об этом не надо скорбеть.

Каждый день пролетают над нами бездушные дроны

И уносят слова, что хотела сказать я тебе.

Говорят, всё пройдёт. Устоится, уляжется, станет

Безразличным и пошлым наш глупый любовный роман.

Только мир без тебя – словно дом, где захлопнуты ставни

И разбитому сердцу у входа поставлен капкан.

Бывает подчас, что уже много лет

классический, да и привычный такой,

всем с детских пелёнок знакомый сюжет

становится вновь откровеньем порой.

И что там ещё среди сказок, как знать,

случайно найти где-то можно подчас

нам, если когда-нибудь вновь полистать

те самые детские книжки хоть раз.

Сюжет незатейливый вроде такой —

изба, и корыто лежит перед ней,

чуть дальше за ней виден берег морской,

а в море старик где-то в лодке своей.

Средь волн и ветров, и с нелёгким трудом

он неводом рыбы побольше добыть

старается здесь, чтобы было потом

хоть чем-то старуху свою прокормить.

И вот как-то раз он свой невод со дна

достал – ну а тот, как нарочно, пустой:

всего-то попалась рыбёшка одна,

да только вот вид у неё непростой!

Бока золотистым отливом горят,

и взгляд выразительный, будто она

всех рыб на всём свете умней во сто крат,

душой человеческой наделена.

И вот за свою за свободу она,

как царская дочь в рыбьем царстве своём,

готова теперь расплатиться сполна

с поймавшим в свой невод её стариком.

Но, видно, в тот раз почему-то старик

не мог в своё счастье поверить никак

(ведь он к дармовым чудесам не привык)

и рыбку свою отпустил просто так.

Вернувшись на берег ни с чем, рассказал

старухе старик всё как есть обо всём:

как странную рыбу он в невод поймал,

и что ему рыба сказала потом.

Ну, как уж у них развивался потом

дальнейших событий естественный ход,

то каждый на опыте личном своём

всё сам испытав, безусловно поймёт.

И вот уже лодка несёт старика

в открытое море, чтоб там бы опять

он с рыбкой своей не свалял дурака

и смог подходящую цену назвать.

Корыто старухе у рыбки едва

старик поначалу успел попросить —

у той уже в планах другая изба,

а то старику головы не сносить.

А базис первичный он вслед за собой

при каждом своём продвиженьи вперёд,

о чём сейчас знает и школьник любой,

с собой неизбежно надстройку влечёт.

И вроде всё есть, что ж ещё?.. Только вот

избой, пусть и новой, кого удивишь?

И вот неизбежно выходит вперёд

знакомое каждому слово «престиж».

Ну как же, а кто из нас был бы не рад

побольше на откуп себе получить

каких-нибудь титулов, званий, наград

и жизнь свою с ними в почёте прожить?

Давно ли старухе своей мял бока

старик? – но другие пришли времена,

не хочет и знать своего старика,

теперь столбовая дворянка она.

Но это ещё далеко не предел:

морскою царицей она хочет быть!

Перечить старухе старик не посмел,

отправился с рыбкой своей говорить.

Но рыбка в тот раз в рыбьем царстве своём

в ответ на последнюю блажь старика

смолчала и, гневно ударив хвостом,

отправилась прочь, усмехнувшись слегка.

Что было потом, знает каждый из нас:

весь сказочный сон в одночасье пропал,

старик со старухой своей в тот же час

вернулся к тому же, с чего начинал.

Да, впрочем, едва ль интересен для нас —

всех тех, кто давно с этой сказкой знаком —

какой-то банальный пустой пересказ,

что выше здесь дан. Только дело не в том.

Ведь сказка ещё и содержит намёк,

о чём в своё время сам Пушкин писал, —

так, чтоб, так сказать, для нас этот урок

бесследно опять в этот раз не пропал.

Давайте на этом примере хоть раз,

что Пушкин оставил в наследье своём,

попробуем мы разобраться сейчас,

и где ж тут собака зарыта, найдём.

Вот если б другую жену, может быть, —

чтоб страсть в его сердце разжечь бы смогла,

старик догадался себе попросить?..

Лет эдак на тридцать моложе б была.

Чтоб было всё, как и положено быть:

стройна, высока и приятна лицом,

и вот что ещё важно тут не забыть —

имела хороший характер притом.

Ну, в общем, раз уж чудеса совершать

вот запросто так эта рыбка могла,

то ей для него и жену разыскать

несложно. Ну, в общем, уж точно б нашла.

Лишь только старик в самом главном во всём

дал маху, как самый последний дурак,

то всё покатилось куда-то кругом,

и нам уж сюжет не исправить никак.

И хоть уж теперь на дворе наши дни,

но всё же сюжет старых сказок порой,

как будто для нас и писались они,

ложится в контекст нашей жизни, как в свой.

Пример, безусловно, типичный для нас:

ведь сколько, однако, народу кругом

как раз и живёт такой жизнью сейчас,

менять свою жизнь не желая ни в чём:

работа, машина, рыбалка и дом,

а дома, как водится, злая жена —

всё это ещё актуально, при том,

что мужа безбожно тиранит она.

И если бы выпал кому-то опять

счастливый и сказочно редкий притом

единственный шанс себе рыбку поймать

в волшебном обличье своём золотом,

то что ещё можно ему пожелать,

чтоб он в этот раз оказался умней

и счастье своё не профукал опять —

ну, как тот старик в этой сказке своей?

Да, впрочем, понятно уже наперёд,

с простой и понятной подсказкой такой

ответ без сомнения каждый поймёт:

найдёшь своё счастье с хорошей женой.

А вот ещё скажем, к примеру, такой

(без всяких сомнений, уже много лет,

на первый взгляд тоже как будто простой)

всем с детских пелёнок знакомый сюжет,

где лебедь-красавица, щука и рак

на всём недалёком, но трудном пути

ну хоть ты убей, но не могут никак

к каким-то совместным решеньям прийти.

И как результат, пропадает потом

в итоге их странной размолвки такой

телега с каким-то их общим добром,

что взяли они поначалу с собой.

Однако ещё с самых тех давних пор

доныне среди русских сказок никак

нигде не встречался нам шведский колор,

да так, чтобы лебедь, и щука, и рак.

Поди ж ты, собрали компанию там…

А впрочем, бывает ещё не такой

порой сама жизнь подсказать может нам

сюжет, да к тому же доподлинный свой.

И вот на страницы легли на века,

бывает, подчас в виде сказок порой

сюжет про какого-то там рыбака,

ну а вместе с ним и ещё там какой…

Когда-то давно монумент свой открыл

поэт, чтоб как колосс стоял он века,

я пальцем пишу: «И я тоже здесь был»,

внизу у подножия стоя пока.

По мрамору золотом: «Пушкин А. С.»

написано там, а внизу, под доской

под памятной этой, куда я залез,

я там приписал: «И я тоже с тобой».

Так пусть же любой, кто однажды придёт

сюда, к монументу, для встречи с тобой,

ещё заодно моё имя прочтёт

с твоим, Александр Сергеич ты мой!

И как уж я только решился опять

на то, чтоб в Эзоповом стиле таком

забраться под стол и там крохи собрать,

что щедро когда-то рассыпал кругом

поэт, что в свой век, что давно миновал

(точнее сказать, пролетел без следа),

помимо всего ещё сказки писал

для маленьких самых детей иногда.

В наш век, что так скуден, и что с него взять,

такой скверный жребий судьба нам дала:

нам только осталось, что крохи собрать,

что где-то остались с чьего-то стола.

Я мудрствовать тоже лукаво не стал:

поскрёб по щелям и сусекам кругом —

и вот излагаю всё то, что собрал

пред вами в Эзоповом стиле своём.

Вот как только мне свои вирши назвать?..

Рецензией, что сорвалась с языка,

лишь стоило мне раз-другой прочитать

творенье поэта? – Не знаю пока.

Печатное слово, коль скоро оно

уж есть и оформлено в рифму притом,

бесследно исчезнуть никак не должно,

и пусть нас читатель рассудит потом.

Давно ли двадцатый наш век миновал,

и вот в этом веке двадцатом своём

любой эту сказку хоть раз прочитал

и знал ещё с детских пелёнок притом.

Там главный герой, этот самый Балда

(тот, что злую шутку сыграет потом)

случайно сюжет начинает, когда

встречается как-то на рынке с попом.

И вот всё сильней зачесалась рука,

чтоб хоть ещё раз, и в последний притом,

от скромности ложной смущаясь слегка,

развить эту тему в контексте своём.

И вот пресловутые те три щелчка,

что поп получить согласился потом,

когда нанимал он Балду-простака

к себе на работу в хозяйстве своём…

Конечно, тут всё не так просто кругом,

и без объяснений нетрудно понять,

что, как говорится-то, дело не в том,

лишь нам разбираться тут стоит начать.

Ведь как же непросто бывает порой

в мешке на базаре кота распознать,

что в руки себе получает герой.

Лишь стоит поэту рассказ свой начать,

лишь раз допустил он оплошность – и вот

злодейка-судьба, на помине легка,

ей вслед неизбежно с собою влечёт

беду, что попа не настигла пока.

Он жил себе славно в приходе своём

и что-то подвоха не видел пока,

хоть тучи над ним и сгущались кругом.

Вот так-то чутьё подвело старика!

Уж коль нос хорош, то он чует кулак

ещё загодя, за неделю вперёд,

а как говорится, неделю никак,

хороший кулак – он неделю не ждёт.

От шутки от этой весёлой такой

смешно, но наводит на мысли она:

а может быть, это привет бесовской,

что черти прислали с морского со дна?

Давно у чертей человеческий род,

как кость стоит в горле, и случай такой

они пропустить не смогли бы, и вот

прислали привет из пучины морской.

И кто ещё знает, что там за оброк,

что с них получил этот самый Балда,

они там Балде положили в мешок,

когда он его получил без труда!

Ведь вот же наш поп и додумался там

(ну или ещё получил ли совет)

Балду да подальше отправить к чертям —

и вот тебе здрасте, прислали привет.

Быть может, Балда про свои три щелчка

давно бы забыл к концу службы своей,

да только порой, как нарочно, легка

бывает, однако, рука у чертей.

чтоб думал пореже в приходе своём

о всяких чертях разлюбезный наш поп,

привет получил, да так крепко притом,

что враз затрещал толоконный твой лоб.

Злой рок или, может, злодейка-судьба,

что, будто назло, на помине легка,

лишь грешное дело задумал едва,

в тот раз старика наказала слегка.

Так чтоб десять раз, да покрепче притом

подумал бы он, перед тем, как опять

как выпадет случай в приходе своём

с чертями в азартные игры играть.

Во всяком уж случае, вывод такой

среди всех других почему-то, как знать,

приходит мне чаще на ум сам собой,

лишь стоит ту сказку порой прочитать.

А впрочем, в недавнем во времени том,

когда прошлый век не успел миновать,

ещё кое-кто и в контексте своём

нам старую сказку решил преподать.

И поп там у них кровопийца-злодей,

что знай себе только всю жизнь без стыда

всё с толку сбивает несчастных людей,

разжившись плодами чужого труда.

Вот тут-то на рынке настигла его

суровая кара в лице мужика,

и тот за работу не взял ничего,

лишь только назначил попу три щелчка.

На первый-то взгляд вроде как ерунда,

но это, однако, ещё как сказать:

бывает ведь в жизни и так иногда,

что, как говорится, смотря как считать.

Так в прежнее время, известное нам

так лихо, в марксистском контексте своём

закрыть эту тему решил кто-то там

и запросто так разобрался с попом.

Хоть сказка и ложь, да содержит намёк —

тот, что без сомнения каждый поймёт,

в момент без труда разглядев между строк,

когда лишь хоть раз эту сказку прочтёт.

И вывод, естественно, будет такой:

всех этих буржуев, царей и попов

к ядрёной их матери, братцы, долой!

У нас больше нету нигде дураков.

Решил кое-кто, что на свете на всём

умнее него днём с огнём не сыскать,

поэтому в новом контексте своём

он будет нам всем всё кругом объяснять.

Ну, как говорится, понятно без слов —

в конце у них вывод был сделан такой,

что надо буржуев, царей и попов

за глотку – и к ногтю железной рукой.

И как, Александр Сергеич ты мой,

могло получиться, что в принципе сам,

своей, так сказать, гениальной рукой

дубину ты в руки им дал, сволочам?

И вот теперь машут дубиной кругом

направо-налево они как хотят,

лишь треск раздаётся кругом, а потом

на землю кровавые брызги летят.

Взошла наконец-то, товарищ, звезда,

пленительным счастьем сияя кругом,

ну что же, теперь подождём, и когда

ещё имена там напишут потом,

среди самовластья обломков, что нам

обратно уже никогда не собрать.

Да что уж поделать, чего уже там…

Осталось теперь ваши вирши читать….

Я читаю стихи.

В классе тихо и строго.

За окошком снежинки немые летят.

И средь множества глаз

Два огромных,

Два синих восторга,

Два майских рассвета

Мне в душу глядят…

Уснули мои синие цветы —

Уж осень бродит по дорожкам сада.

И с самого утра, до темноты

Туманной тихой осени я рада.

Люблю ее нескромную красу

И в ярких красках увяданье лета.

Фиалок синих горсть домой внесу,

Цветов любимых синевой согрета.

Я на крылечке тихо посижу,

После работы отдохнуть так надо.

И птичью стаю взглядом провожу.

Ах, так сладка осенняя отрада…

Пусть отдыхают синие цветы,

Чтобы весной цвести, как прежде.

Во имя Бога и во имя доброты.

И это лучшее, что дарит нам надежда…

Январь!

Мороз трескучий!

Всё в инее кругом —

Деревья и строенья,

И среди них мой дом.

Мой дом!

И в нем горит родительский очаг,

Он сердцу так щемяще дорог…

О, сколько раз он, как причал, спасал,

Встречал меня теплом после дорог.

Январь

Морозный, в серебре дома,

Но в доме мне тепло,

Спокойно и уютно моим детям.

За окнами бродит зима,

И самые сладкие сны на рассвете.

Морозный дух!

Сквозь иней алая заря,

И на деревьях пташки стаями.

Насыплю теплых семечек, парят,

Пусть птички греются, живут, питаются.

На белоснежном покрывале февраля

Офорта росчерком следы сороки.

Скрывает солнце мглистая заря,

И беззащитны мы и одиноки.

И сбилась вьюга с Млечного Пути,

В сугроб сбивая звезды у порога.

И истину, не тужься, не найти —

Умчалась в январи за Козерогом.

Вот черное и белое – сорочьих два крыла —

День уходящий сбросил у порога.

Черным рисует вещая судьба,

И белое перо по скатерти стола

Вершит спасенье, посланное Богом.

Роман пишу. Я снова юностью жива,

И будто та ж девчонка-недотрога.

В распятье сердца,

На разрыв души,

Звучала музыка

Эрнесто Кортазара…

Мажор, аллегро и форте

И Муза тактам отвечала…

Стелил февраль,

Мели метели,

Но всуе грезились апрели…

О! Звуки музыки!

О пьяно!

И волшебство,

Где нет изъяна!

Апофеоз:

Аккорды, ноты —

…Торжество!

И жизни всплески,

И разлуки

Напомнили аккорды,

И – затихли звуки..

Летят искры души, догорая.

Их последний полет в унисон.

Словно клин журавлей, улетая,

Перьев дым слетает с корон.

Так и годы уносят нас в небо,

Оставляя под пеплом огонь.

Жизнь – как сон, будто небыль.

Тает луч, обжигая ладонь.

Может, я, может, ты

За Планету в ответе.

Это я, это ты —

Мы Вселенские дети.

Теплый ветер с лугов

На рассвете доносит,

Снявши тайный покров

Весть сестер-мироносиц.

Maybe i, Maybe you!

Так я Землю люблю.

Я люблю и пою,

И тебе говорю:

Maibe i, Maibe you,

Maibe i, Maibe you

Сохраним для любви

Мы Планету свою.

Может, я, может, ты

Претворим все мечты.

И потомкам своим

Землю-сад создадим.

Maybe i, Maybe you.

Я тебя так люблю.

Я тебя так люблю.

Пусть сияет в веках

Maybe you в облаках,

Maybe you, ты в веках

светишь мне в облаках.

То ли звёзды присыпаны снегом,

То ль сугробы в небесной золе…

Синим пятнышком прячется Вега.

Стрелки судеб почти на нуле.

Что изжито, собою измеришь.

Изгоняя, притянешь вдвойне.

Не тверди, что старательно веришь,

Если путь не нашёл при Луне.

Год окончится, чтобы начаться

С прежних троп и забытых узлов.

Значит, жизнь не спешит обрываться

В толкотне из запросов-углов.

И пока наглядеться не можешь

Всей землёю на всполохи звёзд,

Ты, себя изменяя, тревожишь,

Выпрямляясь в свой истинный рост.

Над городом чайки кричат о рассвете,

О долгих дождях, промочивших декабрь.

Кораблик на шпиле – янтарной конфетой —

Сверкает сквозь серую с розовым хмарь.

Торопятся люди пройти по досóчке,

Проложенной жизнью сквозь волны погод,

Стараясь поставить асфальтово точку

И встретить обещанный радостный год.

А я не спешу подгонять снегопады,

Короткие дни и волненье синиц.

Случается то, что действительно надо —

От тёплого хлеба до заспанных лиц.

На озере осень в скорлупке каштана

Плывёт по волнам, словно слово – в молве.

И куполом светлым природного храма

Запуталось солнце в угасшей траве.

Колеблются эхом страницы осины,

Бросая на ветер обложек узор.

И рыжей листвой, словно тёплой сангиной,

Красуются лисы у полога нор.

Лист альбомный закрутился,

Став ушедшим ноябрём.

На дорожках снег обжился

Самозванцем – не царём.

Говорят, ещё дождями

Будет щёлкать нас декабрь,

Подновлять крупой-гвоздями

Старый год – закрытый ларь.

Зимний дуб листвой-гирляндой

Целый день, как кот, шуршит.

Парк – остывшею верандой —

Засыпает. Дремлет. Спит.

Ты идёшь за спиною у снега,

Повторяя за вьюгой слова:

«Жизнь без страсти невзрачна и пега,

Как пожухлая – в осень – трава».

Я танцую на крохотной сцене,

Где вмещается карий рояль,

Повторяя: «Любовь лишь в обмене!» —

И бросаю подснежно вуаль.

Ты сидишь на лоскутьях скамейки,

Выплетая из сердца смешок:

– Сколько силы в танцующей змейке!

Обхватить бы стремительность ног!

Я скольжу между светом и тьмою,

Оживляя засохший миндаль:

«Капля яда вдруг станет росою,

Если чувства изведают даль».

Мы идём за спиною у снега,

Запалив белый иней ветвей.

«Посмотри, пляшет в вечности Вега!»

– Сколько в мыслях на вечер затей!

Любовь, как барвинок, доводит понемногу

Одних до пламени, других – до алтаря.

Цветок же льнёт беспечностью к порогу,

Лишь тонкий запах страннику даря.

Как много слов и признанных значений

Вложить спешат в прохладу лепестков!

А барвинок – всего лишь скромный гений,

Посланник стойкий леса и лугов.

По шёлку – пятна увлечений,

Осколки дней и швы от ран,

Печать сургучная от мнений

И с кем-то «вытертый» роман.

Наряд стал тесен от пригожья,

От норм, в которых жизни нет.

И вот иду по бездорожью,

Забросив прошлое в кювет.

И по крупице собираю

Свою святую наготу,

В которой нет ключей от рая,

А только доски на мосту.

В корзине – тюльпаны, несмятые в буднях,

Горчащие алым в обход февраля.

Хоть снег завалил предсказанья полудня,

Цветы учат жить, бесконечно любя.

Подвязана ручка плетёная лентой,

Чтоб встречный нашёл этот праздник в себе

До вспышки, до вздоха, до «соли» момента,

До жёлтой пыльцы на припухшей губе.

В корзине – тюльпаны, взволнованно-свежи,

По-девичьи жадны к всезнанию утех,

Но только не жаждут быть даром невежи,

Который в них видит «три стебля – для всех».

Город не спит вместе с нашими снами,

Бойко звенит привокзальной струной.

Стены, вагоны, кресты с куполами —

К ним не прижаться влюблённо щекой.

Где же ты, мой очарованный Странник?

Слышишь, как я тебя песней зову?

Жизнь – не прямая, рубин-многогранник,

Брошенный беглою волей в траву.

Скверы обмётаны северной дымкой,

Холод грядёт на узлы площадей.

Снова во сне прохожу невидимкой

По переулкам-раздумьям людей.

Где же ты, мой очарованный Странник?

Я твоё сердце услышать должна,

Чтобы понять: в нём таится изгнанник

Иль Человек, страсть испивший сполна?..

Клёкот проспектов в ночи затихает,

Ставя на «ноль» ожидания игру.

Кто зачарован судьбою, тот знает,

Что все ответы творятся к утру.

Иду по проспекту, а рядом по крыше

Гуляет котейка в пятнистом манто

И мне говорит: «Поднимайся повыше!

Смотреть себе под ноги, знаешь, не то!»

– Но я же не кошка, – шепчу осторожно, —

И в девять дверей моя жизнь не войдёт.

Котейка хохочет: «Вместиться не сложно,

Коль сразу сказать, что тебе повезёт!

И нос постарайся настроить по ветру,

Чтоб вниз не тянули “ничейные” дни,

Которые знают о точности метра

И громко вещают: “Ярлык оцени!”»

– Ах, сколько на свете закрытых окошек,

Которым нет дела до крыш и стихов!

Гуляю как хочется! В магию кошек

Влюбляюсь до звёзд и смешных облаков!

За стеной у соседей звенит домофон —

Мимолётная связь для пришедших.

Кто-то тащит авоську, а кто-то – бурбон,

Кто-то – связку тюльпанов зацветших.

Я ж сижу на пороге из веры и длин,

Рассыпаю бисквитные крошки

Тем, кто в мраке межзвёздном остался один,

Тем, кто ищет пути и дорожки.

Всё вмещается просто в высокий проём:

Корабли, океаны и мели,

Беззаботная юность и жизнь «под заём»,

Эдельвейсы, высоты и ели.

Всё приходит само, словно ангельский хор,

Словно буквы извечного кода:

Откровенная встреча, шуршание штор

И желанная сердцу погода.

Как практичен наш век, словно стены из блоков,

Как походка скучна, точно бродим толпой.

А, наверно, так хочется «манговым соком»

Повести, закружить, обнадёжить собой?..

И пройти, не сливаясь с расцветками хаки,

Обливая сердца ароматом дождей,

Откровенно рискуя, как в жаркой атаке,

И назвав эту жизнь полноценно своей.

И вступить в разговор не словами, а телом,

Вызвончая роман на ладонях-листах,

Чтобы трепетной быть, а не слыть «цепенелой»,

Чтобы чувствовать эхо на мягких губах.

И рождать города не в унылой каморке,

Не по строгим лекалам религий и мер,

Чтоб не падать на камни от брошенной корки,

Развлекая того, кто фантазией сер.

На озере – тишь. И в колючей осоке

Бормочет чуть слышно о вечном волна.

Плывут облака по небесной протоке,

И пахнет смолой в жаркий полдень сосна.

Привязана лодка – щенком – за цепочку,

И тычется носом в прохладный песок.

Костёр догорает. Лохматую кочку

Толкают подушкой диванной под бок.

И мир так устроен спокойно и просто,

Как будто дощечки с речного мостка,

И жизнь не нуждается в строгости ГОСТа,

Поскольку приходит с земного витка.

Провода протянуты на небо.

Звон трамвайный слышится с утра.

Горечь в рюмке. Кус ржаного хлеба

И записка: «Уходить пора».

Ржавый лист плывёт ковшом по луже,

Загибая у вселенной край.

Гуси улетают – к скорой стуже.

В тополях – вороний резкий грай.

У церквей поют фальцетом свечи,

Не желая гаснуть под дождём.

Тишину ломают боль и речи,

Словно скрип от дужки над ведром.

На берёзах – рваные просветы,

Будто дыры на изнанке лет.

Кто-то наверху составил смету,

Как платить за колокольный свет.

Пусть прост букет, и нет в нём громкой славы,

Злачёной красоты и только верхних нот,

Зато весной звенят пролески из дубравы

И горьковато пахнет из борти дикий мёд.

Пусть прост букет, но дышит в нём природа

Открытой властью глаз и светом наготы,

Всем тем, чего не знает изменчивая мода,

Но держатся веками рожденья и мосты.

Не тосковать, если лишь на экране

Можешь увидеть рассвет красоты.

Жизнь – перемены. Позднее иль ранее

Быть благодарным сумеешь и ты.

Где-то на юге томление магнолий.

А у тебя – болтовня воробьёв

Да на окошке три вспышки сенполий —

Не отрекайся от этих даров.

Ветер качает упругие ветки.

Слышишь от пчёл нарастающий звон?

Чувствуй, живи не для лучшей отметки,

Не для того, чтобы выстроить клон.

А для того, чтоб губами касаться

Солнца, дождя или новых стихов,

Чтоб понимать, окрылять, обниматься

Иль познавать речь иных языков.

Чтобы быть центром влекущим в долине,

Замком, холмом – не кротовой норой,

Чувственным обликом – ню – на картине,

Сотканной пряхой – румяной Луной.

Жизнь – перемены. Позднее иль ранее…

Дожди скользят по шее жемчугами,

Смывая кем-то нанесённый грим.

Зачем-то отмеряем жизнь листками,

Когда исправить прошлое хотим?..

Рисуем опыт на щеках альбомных,

Чтоб сбросить груз «не мой, не твой, не наш»,

И ждём видений странных, полусонных,

Чтоб только в них почувствовать кураж.

И пьём заботы пустотелой ложкой,

Как эликсир, вино иль тихий яд,

Чтоб мысли-бусы вновь собрать с окошка

И подобрать к ним сердце и наряд.

И в сумрак выйти под дрожанье лилий,

Пыльцу стряхнувших ветру на ладонь.

Как просто всё, когда не слышно «или»,

Когда не выпрошен целительный огонь.

Я сегодня не Синяя птица —

Воробей из ближайших кустов.

Выбираю сама, кому сниться,

Кто к чириканью будет готов.

Надеваю забавную шляпку

С непослушным изгибом полей.

Воробья не приучишь к порядку,

Ему лишь бы смешней и быстрей.

Тороплюсь, чтобы выхватить слово

Из земной и небесной молвы.

Воробей тащит просо с подковы

И алмаз с обросевшей травы.

Я сегодня не Синяя птица —

Воробей из ближайших кустов.

Нахожу оперенье и лица

Всех летающих с нами богов.

Длинные пальцы играют со светом,

Струны сощурив, как в детстве глаза.

Жёлтое, рыжее станет ответом

Лишь когда в сердце утихнет гроза.

Кот золотой на высокой подушке

Мнёт синий бант, словно в осень поёт.

Есть в мире души большие и «душки»,

Мерою им – похвальба и почёт.

Август кусает ладонь, как лепёшку,

Видно, голодный от жизни пустой.

Кот отыскал во дворе себе кошку,

Мне предложили стать нежной женой.

Мир полосат, как шмелиное брюшко,

И оттого без зазренья гудит.

Рыжие кудри скользят по подушке,

Значит, полсвета от счастья не спит.

Как звонко мы общаемся с тобою,

Мы – общие по летнему дождю,

По лужам, по проспектам и по зною,

По зонтику, по мыслям в стиле «ню».

Как жизнь хлопочет, вытирая листья

В блокнотах тонконогих тополей!

Зачем стирать?.. Дождю нужнее кисти,

Рисующие запах меж ветвей.

А ливень прёт, грохочет и буянит,

Колотит в вёдра, судьбы и тела.

И нас с тобой по-прежнему дурманит…

Такие вот забавные дела!!!

По столу рассыпаны лимоны,

Как по полю жёлтые стожки.

Солнце строит во дворе колонны,

Я варю обычные «рожки».

Твоя скрипка спит внутри футляра

Золотистым отсветом бедра —

Суламифь, Мария или Сара

В беспокойном таинстве утра.

Тру чеснок на дырах старой тёрки,

Режу в соус пряный базилик.

Может, к ним добавить нежность Лорки

Иль расплавить сыром чей-то лик?

Просыпайся, мой волшебный гений,

Опьянявший в сумерках меня!

Ночью был моей поющей Тенью

И дрожал, немыслимо звеня.

По столу разбросаны лимоны.

Может, нам отжать их светлый сок?

Наша жизнь – сплошные обертоны

Или, скажем проще, путь-заскок.

Мы с тобою – трава многолетняя,

Сохнем осенью, дышим весной,

Очищаем себя – не обеднями,

А лишь тем, что срезаем косой.

От корней разлохматимся досыта,

Всё равно, сочный луг иль асфальт,

И следами случайными прошиты,

Всё вбирая – и смех, и печаль.

Мы с тобою такие живучие,

Ведь не зря проросли из глубин,

Только люди ковылью горючею

Нас назвали от ранних седин.

Да, не видят за сизыми плёсами

Разудалость души и полей,

Где дороги не метят затёсами,

Где пускают – на ветер – коней.

Мы с тобою – трава семижильная,

Сплетены, зацелованы – в страсть.

От снегов будут воды обильные,

Чтобы жизнь пить влюблённо и всласть.

А тишина вокруг такая,

Что слышно, как порхает снег

И как полоска золотая

От солнца начинает бег.

И обмякают телом ели,

Забравшись в ласковый сугроб.

А завтра вновь придут метели,

Крестя двумя перстами лоб.

И так завьюжит, закудрявит,

Что в лес дороги не найдёшь.

А нынче солнце ковшик ставит —

И не захочешь, а попьёшь.

И с медовухи поднебесной

Затеешь смачно «трепака»,

А бор качается отвесно,

И тишина вокруг… пока.

Крик лисы, обошедшей капканы.

Голос нежный, влекущий к любви.

Это я – без прикрас и обмана,

С колдовством оборотным в крови.

Рыжей шерстью себя одеваю,

Чтобы мороком тешить Луну,

Ворожу, скалю зубы и лаю,

Не давая безмолвия сну.

А потом выхожу на тропинку,

Что ведёт к дому важных господ.

Кимоно, скрытый взгляд и корзинка

Обеспечат мне выход и вход.

Тело нежное – хокку на шёлке.

Звон струны – равнодушия порог.

Стены тонкие – ушко иголки.

Страсть кицунэ – для смертных ожог.

Подползаю смиренно к коленям,

Чтоб сыграть на гордыне мужской.

Зверь на запах приходит из тени,

Чтобы слиться всей кожей со мной.

Свет луны льётся маслом фонарным,

Завлекая людей-мотыльков.

Ухожу. Только в нише алтарной

Оставляю след лисьих зубов.

Прислал мне пустоту

На рисовой бумаге.

Что ты хотел сказать —

Вернёшься по весне,

Или зима меж нами?

Чужая жизнь,

Как лодка на пруду,

Запрятана в ивняк,

Стоит без вёсел.

Без разрешенья в ней не поплывёшь.

Кленовый лист,

Как угли на жаровне,

Пылает, согревая сердце мне.

Как терпок аромат

Былых страданий!

Монетой стёртой в кошельке

Луна средь туч играет.

На миску риса только хватит.

Бамбук голосит

Вслед случайным прохожим.

Никто из них ветром для флейты не стал.

Прозрачна тишина,

В которой греют листья

Воды остывшей мокрое лицо.

Монахом нищим

На ступеньках старых

Сидит с потёртой мискою октябрь.

На кимоно заплатки —

Листья клёна.

Чем легче лепесток,

Тем уловить труднее.

И мысль скользит —

Мгновеньем – на ветру.

Травою стань, чтоб не измять словами.

Как восхищён я

Прелестью пионов,

Что властвуют, как солнце, надо мной!

Останусь их слугой.

А тень бежит из сада.

Небесным цветком

Назову я молчанье.

В нём суть раскрывается

Духов-людей,

Прикрывших уста

Лепестками познанья.

Как лёгок их шаг!

Вода темна

Под выгнутым мостом.

Вплывает лодка жизни

В неизвестность,

Забрав цветенье сакуры с собой.

А кто-то полнолунья не заметил,

Гуляя под раскрашенным зонтом.

Чем впечатлить?

Вопрос сей неуклюжий

Оставь глупцу,

Меняющему нить

На паутину с потолка сторожки.

Проснись цветком,

Чтоб заново любить.

Что ночь для кошки? —

Женщина в зелёном,

Что гладит воздух

Сомкнутым цветком.

Что ночь для женщины? —

Все девять жизней кошки.

И смотрят в тьму бесстрастную втроём.

Сирень сумасбродна,

Как женщина в мае.

Всё ждёт, чтоб в охапке несли!

Чтоб не помять слова

В «корзине» разговора,

Укрою сладость их изысканным листом.

Как мне назвать его —

Цветком, обжёгшим губы,

Иль искрой, облетевшей лепестком,

Иль нежностью, открывшейся из силы?

Ах, поцелуй, тебе и слов не надо!

Как вспыхнуть мне,

Чтоб страстным, алым маком

Себя увидеть в любящих глазах?

Цветок горит, ликуя и смущаясь,

Мной отражаясь в светлых зеркалах.

Чтоб голос страсти не умолк,

Будь откровенен с миром.

Безличье красится взаймы.

Цветок не перестанет

Быть цветком,

Когда б прошёл мимо него незрячий.

Лис лакает в речке воду,

Отраженью лижет нос.

Удивлён – оно чихнуло!!!

Дуб раскинул тяжёлые ветки,

Хоть срывает тайфун

Горсти листьев.

Спрячусь в кроне я

Маленькой птичкой.

Окликаешь того,

Кто поднялся на гору,

И молчишь на призыв

С тростниковых болот.

Как услышишь в себе голос друга?

К цветку, заросшему травой,

Найдёт тропу влюблённый

Или мудрец, проснувшийся стихом.

Как уровнять в душе

Мгновенья строчек?

Как в них оставить позабытый сон?

– В печали ты? —

Спросили у певицы,

Застывшей взором

Средь гуляк и праздных.

– Я слушаю струну,

А в ней – все песни сердца.

Молчит душа…

Ни боли, ни досады.

И жизнь идет тихонько, не спеша.

И мне как будто никуда не надо.

Молчит, молчит моя душа.

И краски осени не дразнят красотой,

И всё равно на дождь и серость неба.

Душа наполнилась безмолвной пустотой,

И капают мгновенья в небыль.

Застыло время в этой пустоте.

И всё равно, куда несется ветер.

Иль я не верю собственной мечте,

Иль всё старо на этом белом свете?!

Мы с тобою по духу родные

И совсем чужие по крови.

Нас волнуют миры иные,

Где исполнено всё любовью.

Нам мещанский мирок тесен,

Нас тревожат другие дали.

И рождается Песня песен

Из восторга и из печали.

Нас волнуют бескрайность степи,

Запах трав на лугу весеннем…

Не удержат стальные цепи

Дух мятежный, что в теле бренном.

Нам бы ввысь с журавлиной стаей,

Облаков бы крылом коснуться

И, встречая убранство мая,

Утром радостно улыбнуться.

Нам бы к звездам рвануть душою.

В легком вальсе кружить, мечтая…

Мы по духу родные с тобою,

Нам не надо ключей от рая.

Под звук испанских кастаньет

Звучало лето.

Мной не испита эта страсть

И ода жизни не допета.

А высоко, на сини неба…

Палило солнце….

Я, как игристое вино,

Напиток жизни выпью весь

До крайней капельки, до донца.

Я восхищаюсь, удивляясь,

И жадно пью любви вино.

Я, как дитя, смеюсь, играя.

Мне всё равно. Мне всё равно.

Мне всё равно, что мне пророчат.

Не жду, не верю, не ревную.

И на исходе жаркой ночи

Фламенко страстное танцую.

О, эта наша женская беда!

Скрывать от мира всё, что наболело.

До вас нет миру никакого дела

И ваша боль для мира – ерунда.

Как скрипки звук печально боль звучит.

И плачет сердце, а глаза сухие,

Когда вдруг вспомнятся черты родные.

А ты молчишь, хотя душа кричит.

И не в ладу рассудок и душа.

И скрыта тайна, как под бездной океана.

С другим, пытаясь вылечить ту рану,

Напрасно тратишь время. Чуть дыша,

Твоя душа всё время кровоточит.

А он… Не слышит. Не узнает никогда.

И в этом наша женская беда,

Что ветры злые нам судьбу порой пророчат.

Рассыпал звезды темный небосвод.

А ночь нежна, и лето на исходе.

И тихой поступью, как кот,

Крадучись, бабье лето входит.

Прозрачен воздух, чист и свеж.

А месяц улыбается игриво.

И мир у ног моих улегся весь…

А на душе светло и радостно

На диво.

Среди мерцания огней

По тихим улицам бреду.

И эта ночь, и миг неповторимы.

Я повторяю, как в бреду:

Люблю, любила и любима!

Судьбой-шутницей нас с тобою свяжет

Ночь августа. Ты к звездам не ревнуй!

На мой роман виньеткой ляжет

Последний пылкий поцелуй.

Предчувствие любви,

Как зарожденье смерча.

И кажется тягучей тишина.

Волнительно в груди так бьется сердце,

И накрывает набежавшая волна.

Предчувствие любви.

Затишье перед боем.

Еще мгновенье – и раздастся взрыв.

Втянув в игру страстей обоих,

Эмоций яркой вспышкой осветив.

Предчувствие, как проигрыш у песни.

Особый взгляд, как будто изнутри.

Что впереди – туманно, неизвестно.

И шепчет голос: «Назад, о не смотри!»

Предчувствие любви – как тайна, как наитье.

Смесь страсти и лихого фарта.

И вроде нет пока событий.

А ты всё ждешь, как ляжет карта….

Предвосхищая этот миг.

Немея в приступе азарта.