Творчество и потенциал. Выпуск 3 - читать онлайн

В Природе всё уживается:

Разумным началом сути своей

Великая Матерь рождается

С рождением первых детей.

Глаза Матерей улыбаются.

Всмотрись в эту пару медвежьих людей,

Они же друг с другом общаются?

Давайте послушаем этих зверей:

– Скажи, ма! А та, предыдущая…

Она была чутка пожирней!

Вот снова мне кость попадается!

– А ну, не спеши! Не то врежу лещей!

– Мам, а завтра снова сюда же

Придем с сестренкой, втроем?

Какая ж вкусняха – рыбеха,

Отличный у нас водоем!

Позволим пофоткать нас этому?

Тому, кто сидит в тех кустах?

Ма! Ма, а вдруг он из этих,

Которые пьют на костях?

Ну, тех, кто льют кровь нашу алую

И красят безумно ей снег?

Так те же не люди, а нелюди!

И как их выносит наш Свет?

– Не бойся, он наш, он не этот!

Я видела, как он спасал

Двух маленьких бурых медведей.

– От тех, кто их маму украл?

– Пойдем, сынок! Что-то расстроилась,

Не хочется помнить тот день.

Когда же люди опомнятся,

Ведь злоба сожрала их тень?!

Границы Природы сдвигаются,

А мы всё терпим и ждем,

Когда же люди насытятся,

Безмерные в царстве своем!

Не правда ль? Человек не нуждается:

Природа щедра – тысячи лет!

Однако он сильно старается

Свести дом родной свой на нет!

Дышу, дышу – обрывки сна,

Как рыбка сом в ведре без дна,

Несутся мимо города,

Донецкий рынок «Три Холма»,

Таз чебуреков, табурет,

Кораблик – кепка из газет.

Поля вокруг, орет музон,

А рядом Дон: «Pardon, pardon!

Perche, perche?!» – дыра в двери,

На море едем в Жигули.

Асфальт мелькает, как года,

И жизнь была у нас одна,

Вот-вот – и кончится Война,

Не сон, а быль теперь она.

Как я хочу вернуть тот Мир,

У ивы дом, уют квартир

И понимание друзей,

Тех близких и родных людей.

В горящую шагнули дверь,

Дай Бог нам сил, чтоб без потерь!

Прибалтийский рассол крепких песен,

Дейве[1] греет горячим ключом

И под тихую музыку плеса

Из глубин поднимает ковшом.

Сказка-быль там на дне почивает,

И ее всё шлифует волной,

И в мечтаниях сагу купает,

Пенным шелестом шепчет прибой.

Есть здесь место у самого брега,

Где теченье несет к нам янтарь,

На краю у Земного Ковчега

светит в море далёко фонарь.

Как в ночи поулягутся дюны,

помирившись с морскою водой,

Так мелодия девушки юной

Птицу Синюю ждет на постой.

«Ты приди, прилети, моя милая!

Жду с надеждой любовь день за днем,

Птица Синяя, ты же счастливая,

освяти мою жизнь и мой дом!

Так в ночи зажигаются звезды,

Путь с небес озаряя тотчас,

Птице Счастья ж страдания чужды,

вьет любовь она в сердце у нас!»

Но не видит красавица дива,

ищет птицы увенчанный нимб,

Позолотой рисуя учтиво

На песке замка карты изгиб.

Но однажды искать утомилась,

И, смирившись, открылись глаза.

Ах, какая кругом Божья милость!

Не солёная в море слеза!

Подошла дева к самому морю,

Вдруг в песке увидала гнездо:

«То на счастье! Я верю! Я верю!

Мне во благо и даром дано!»

В бликах солнца яичко сверкало,

С самым теплым лучистым добром

Дева ткала из трав покрывало,

Так заснула глубоким и сном.

Вышли звезды на небо, и вскоре

Лунный лик улыбнулся яйцу,

Ветер стих, успокоилось море,

Из яйца проросло деревцо.

Древо дивное клюнуло клетку,

Прут за прутиком в кроне горит,

Птица чудная, сидя на ветке,

О любви, что в душе, говорит:

«С детства самого песней звучала я,

Когда дедушка за руку вел,

Он меня приручил одичалую,

Крылья вправил и беды отвел.

Мы с тобою единое целое!

Если счастлива ты, я живу!

Для души твоей я вдохновение,

В сердце радостный миг дежавю!»

«Ах, какие красоты повсюду –

Рощи, небо, земля и трава!

Я летаю на крыльях?! О чудо!

Муза в нас! Ведь она так права?

Ты лети, ты лети, моя милая!

Ты свободна и ночью и днем,

Птица Синяя – с Богом счастливая,

освящай нашу жизнь и наш дом!»

В теснинах Кавказа есть место одно,

Терновый там куст вырос очень давно,

Узун поселился в прохладе корней,

Но был недоволен он долей своей.

Не нравилась Ёжику жизнь у ручья,

И вечное пенье в ветвях Соловья,

И ягоды терна, и запах цветов,

Его раздражал даже привкус плодов.

Мечтал он добраться до горной скалы,

Где крепость и башня, джигиты – Орлы,

Не раз слышал песни он славных мужей

И в грезах мечтал о пирах средь Вождей.

А рядом тек Терек могучий в Дарьял,

Весной в половодье он вдруг зарычал,

В ворота ущелья ворвалась вода,

И вмиг отнесла на скалу та волна!

И так очутился Узун средь людей,

И добрый Хозяин взял лучший трофей:

«Живи, ешь ужей – на пиру стол мечты!

Узун, ты немой?! Меч держать сможешь ты?»

Прошел в замке год, за зимовкой весна!

И утром однажды сквозь щелку окна

Услышал наш Ёжик далекий напев,

Почти он забыл: «Узун?! Твой припев?!»

Когда-то дружили они с Соловьем

И пели в терновнике песню вдвоем.

И понял Узун, как скучал без него:

«Родные места мне милее всего!

Как счастлив я был в теснине моей,

Друзей не ценил, свой дом и ручей,

И спинку чесать так не смог мне никто,

Как кустик терновый – мы с ним заодно!»

Без просветов, затяжные

день-деньской идут дожди,

хмарь да думы непростые

несут ливни-горюны.

Сумрачный туман наводят,

тяжким грузом гнут они,

душу грешную изводят

стервецы до глубины.

Льют, всё льют, чтоб было пусто,

не уймутся всё никак,

в сердце сеют гнусно-густо

хворь, тоску, печаль и мрак.

Без просветов, затяжные

день-деньской идут дожди,

хмарь да думы непростые

несут ливни-горюны.

Величаво плывут облака

в синем небе, родные мои,

и взирают на мир свысока,

исчезая в бескрайней дали.

Ах, куда же, родные, куда

вы неспешно держите путь

и в какие, скажите, края

соизволите вы заглянуть?

Эх, шепните, что за нужда

вас толкает в дали шагнуть?

Или просто, быть может, мечта,

как и мне, не дает прикорнуть?

Величаво плывут облака

в синем небе, родные мои,

и взирают на мир свысока,

исчезая в бескрайней дали.

О ярколикий свет ума,

рази лучом, прошу, незнанье

и озари, повергни тьму,

развей горчайшее терзанье!

Яви себя во всей красе,

уважь, прошу уж, упованье,

бей лихо молнией в грозе

нещадно в самое сознанье!

Бей, не жалей и не скупись,

чтоб мысли были громко звонче,

а опосля не отвернись,

останься и не будь уж кротче.

О ярколикий свет ума,

рази лучом, прошу, незнанье

и озари, повергни тьму,

развей горчайшее терзанье!

Души не чаю и люблю

родную, милую Свободу

и восхищаюсь, свято чту,

за ней иду в огонь и воду.

Ее храню, ее пою,

от всевозможных пут спасаю,

лелею, холю, жадно пью

и с наслаждением глотаю.

Зазнобу, девицу мою

я пуще злата почитаю,

так и живу, на том стою,

другой уж жизни не желаю.

Души не чаю и люблю

родную, милую Свободу

и восхищаюсь, свято чту,

за ней иду в огонь и воду.

Эх, кружись, головушка, лишь только от любви,

позабывши горюшко до самой седины,

под мотивчик простенький от матушки-земли,

под аромат пленительный чарующей весны.

Эх, кружись, кудрявая, с рассвета до зари,

позабывши кручи – серые деньки,

до вздоха до последнего, до гробовой доски

пущай сияют глазоньки от счастия твои!

Эх, моя родимая – головушка моя,

кружись, кружись уж, милая, но не сходи с ума,

без устали, без пафоса, на зависть всем и вся,

без суеты, отчаянья, вальсируя любя.

Эх, кружись, головушка, лишь только от любви,

позабывши горюшко до самой седины,

под мотивчик простенький от матушки-земли,

под аромат пленительный чарующей весны.

Верна привычка… Дорожи –

на черный день убрать гроши…

Но в трудный час не откажи,

уж, коль попросят, поддержи…

Уж, коль попросят, поддержи,

шаг добродетели сверши,

по силам помощь окажи –

порыв достойный для души…

Порыв достойный для души,

открытый, честный, безо лжи,

порыв от сердца, от любви,

такой далекий от ханжи…

Верна привычка… Дорожи –

на черный день убрать гроши…

Но в трудный час не откажи,

уж, коль попросят, поддержи…

Негоже ныне уж тужить

о том, чего не воротить,

и уж тем более хандрить,

себя корить да изводить.

Минуло времечко, прошло,

благодарю – не прибрало,

не предало, не подвело! –

за всё, чем в жизни помогло.

За всё, за всё… за всё за то…

за то, что было и прошло,

за то, что будет всё еще,

за свет, надежду, за тепло…

Негоже ныне уж тужить

о том, чего не воротить,

и уж тем более хандрить,

себя корить да изводить.

Не отцвели и не зачахли,

еще живехоньки в груди,

поныне для души отрадны

ушедшей юности мечты!

Они, как прежде, окрыляют,

зовут к себе – не отмести,

ведут по жизни, озаряют –

ушедшей юности мечты!

Они что чудо, возрожденье,

поддержка верная в пути,

они точь-в-точь что провиденье –

ушедшей юности мечты!

Не отцвели и не зачахли,

еще живехоньки в груди,

поныне для души отрадны

ушедшей юности мечты!

Растворился без остатка

день сердечный дорогой,

канул вечер скоротечный,

скрылся молодец лихой.

Жаль, умчался, удалился

восвояси прочь, долой,

слава богу, не приснился

долгожданный выходной.

Слава богу, всё ж проведал,

не забыл зайти ко мне,

а тем более не предал,

не остался в стороне.

Растворился без остатка

день сердечный дорогой,

канул вечер скоротечный,

скрылся молодец лихой.

Отгрохотал свое уж гром

и замолчал, лишь тишь кругом,

жаль только, тучки за окном

всё не спешат махнуть крылом.

Толкутся серые, плывут,

всё сердце на кусочки рвут,

покой тревожат и крадут,

терзают, душеньку скребут.

Сокрывши дивный небосвод,

вольготно водят хоровод,

что даже солнышку нет льгот

средь их забав, средь их хлопот.

Отгрохотал свое уж гром

и замолчал, лишь тишь кругом,

жаль только, тучки за окном

всё не спешат махнуть крылом.

Не первой свежести хоть крошка

пущай же будет на столе,

а мир, любовь без ложки дегтя

пущай всегда живут в семье.

Пущай живут, оберегают,

без устали отводят сглаз,

лелеют, холят, исцеляют

добротно и не напоказ.

Пущай в беде не оставляют

и не уходят мигом, враз,

не предают, не изменяют,

не вытворяют бед-проказ.

Не первой свежести хоть крошка

пущай же будет на столе,

а мир, любовь без ложки дегтя

пущай всегда живут в семье.

Эх, братцы, горе не беда,

жаль только, глаз давно замылен,

скажу вам громко – ерунда,

коль дух в груди не обескрылен.

Скажу открыто, не таясь,

слегка, быть может, всё ж прищурясь,

но только точно не бранясь

и, уж конечно же, не хмурясь…

Скажу, скажу, не умолчу,

не отрекусь от слов и после,

но ложь из речи исключу,

а с нею лесть из жизни вовсе.

Эх, братцы, горе не беда,

жаль только, глаз давно замылен,

скажу вам громко – ерунда,

коль дух в груди не обескрылен.

Комар носа не подточит –

бывает… только не всегда,

но лишь на камень не наскочит

в руках бездельника коса…

У лоботряса всё отлично,

куда ни кинь – всё на ура,

но заявляю вам публично:

его потуги – мишура…

Его потуги – показуха,

он коли взялся – брак тогда,

но только жаль, что оплеуха

ему привычна и мила…

Комар носа не подточит –

бывает… только не всегда,

но лишь на камень не наскочит

в руках бездельника коса…

До неприличия с ехидством

едва ли пророню словцо,

простился с чванством и бесстыдством,

на кофеек сменив винцо.

Простился верно, благородно,

дверьми не хлопнув, отошел

и без оков, весьма свободно

продолжить путь свой предпочел.

Кадык свой в узел, как и глотку,

надежно, крепко завязал,

забыл похмельную походку

и полной грудью задышал.

До неприличия с ехидством

едва ли пророню словцо,

простился с чванством и бесстыдством,

на кофеек сменив винцо.

Уж давненько в груди у меня

поселился, увы, друг Фома,

мне твердит он частенько, друзья,

лишь о том, что кругом болтовня.

Недоверчивый к слову герой,

коли пусто – то тут же долой,

коли лживо – то только стеной,

всё ж тоскливо и ясной порой.

Он позиций своих не сдает

и обману пройти не дает,

скрупулезно, но честно живет,

в то, что чуждо, свой нос не сует.

Уж давненько в груди у меня

поселился, увы, друг Фома,

мне твердит он частенько, друзья,

лишь о том, что кругом болтовня.

По развитию… по наитию…

Кто к отчаянью… Кто к открытию…

Суетливо мчим… Все стремглав бежим…

По дорожке жизни ножками стучим…

По дорожке – в горочку… Без дорожки – под…

Нехоженой тропиночкой… Утирая пот…

Споткнувшись, чертыхнемся… А мож, наоборот…

Но всё же улыбнемся… И продолжим ход…

По дорожке – в горочку… Без дорожки – под…

Без устали… Без отдыха… Ведь дел невпроворот…

Шагнем… Не разобьемся… Забыв про разворот…

Возможно, лбом упремся… Не надорвем живот…

По развитию… по наитию…

Кто к отчаянью… Кто к открытию…

Суетливо мчим… Все стремглав бежим…

По дорожкам жизни ножками стучим…

Не отрекаюсь от стараний,

сил не жалею – спину гну,

не зарекаюсь от страданий,

ведь знаю точно, что живу.

Живу открыто и свободно –

мечтаю, верую, люблю,

пусть говорят, что старомодно,

но только всё ж на сем стою.

На сем стою, на сем шагаю,

с надеждой в будущее зрю,

к нему иду, я в нем сгораю,

но жизнь за всё благодарю.

Не отрекаюсь от стараний,

сил не жалею – спину гну,

не зарекаюсь от страданий,

ведь знаю точно, что живу.

Уж сколько воды утекло

с той поры, когда солнце взошло

для моих очей в первый раз,

согревая лучами в тот час…

Уж не вспомнить, не рассказать,

в двух словах вам не передать…

затерялось, что ввек не сыскать…

распрощалось – не повстречать…

Распрощалось, но то не беда…

станет ныне ведь тоже – вчера…

убежит, как сквозь пальцы вода,

от тебя, от меня навсегда…

Уж сколько воды утекло

с той поры, когда солнце взошло

для моих очей в первый раз,

согревая лучами в тот час…

Сила слова, как и мысли,

точно острая игла,

коли твердо, а не брызги

в пустоту и за глаза,

Коли честно, благородно –

безо лжи и не хитря,

прямо в сердце, метко в душу,

без повадок дикаря.

Просто, емко, откровенно,

терпеливо и без зла,

неизменно, не согбенно –

от светла и до светла.

Сила слова, как и мысли,

точно острая игла,

коли твердо, а не брызги

в пустоту и за глаза.

Кто бы что, а я в придачу

взял бы разве табачок

да здоровьице на сдачу,

коль бы не был против Бог.

Послужил бы верой, правдой,

головой своей Стране,

попрощался бы и с жаждой

сытной жизни на Земле.

Попрощался бы со страхом,

леность выставил пинком,

все пороки одним махом

прочь взашей бы прямиком.

Кто бы что, а я в придачу

взял бы разве табачок

да здоровьице на сдачу,

коль бы не был против Бог.

Уж коли дрогнет мое слово,

то буду в тряпочку молчать,

ну а до тех пор оркестрово

в набат греметь и излагать.

Я буду молвить громогласно,

не удосужусь я шептать,

ведь знаю точно – не напрасно

пришел землицу я топтать.

Я буду честен, без утайки,

без лицемерия кричать,

так что потуже всё же гайки

крутите, дабы мне молчать.

Уж коли дрогнет мое слово,

то буду в тряпочку молчать,

ну а до тех пор оркестрово

в набат греметь и излагать.

Нахлебались воды уж вдоволь!

Безнадегой сполна упились!

Только беды оставить поодаль

и по сей день мы не научились!

Тем, кто счастье обрел, искупался,

с чувством радости жал бы я руки!

Не судите, но с ними б расстался,

не приучен ведь жить на поруки!

Не приучен и не приручен,

на судьбину зла не имею,

хоть не раз и был ей проучен,

но за мир во всем мире радею!

Нахлебались воды уж вдоволь!

Безнадегой сполна упились!

Только беды оставить поодаль

и по сей день мы не научились!

Сутолочью уж сыт я сполна,

одолела совсем толчея…

Тут и там беспросветна стена –

суета-маета без огня…

Одолела вся эта возня,

дверью б – хлоп! И прочь навсегда,

но кто скажет: зачем и куда –

черканет адресок, не судя…

Дверью б – хлоп! Но негоже, не впрок,

душит совесть, а с нею оброк…

Ломовой лошадке в порок –

беззаботно покинуть порог…

Сутолочью уж сыт я сполна,

одолела совсем толчея…

Тут и там беспросветна стена –

суета-маета без огня…

Правдой – живу! Надеждою – греюсь!

С Верой смотрю без страха вперед!

Коль оплошаю – на Бога надеюсь,

Ведь истинно знаю – не подведет!..

Отважно шагаю, свободно вдыхаю

воздух чистейший жадно, взахлеб!

Лямку свою всё ж пру, не бросаю,

Не отрекаюсь от дюжих хлопот!..

В потугах, трудах всё ж чаще бываю,

Бессилие, леность напрочь гоню!

Открыто и громко твержу, повторяю,

Что тем, кто идет, будет всё по плечу!..

Правдой – живу! Надеждою – греюсь!

С Верой смотрю без страха вперед!

Коль оплошаю – на Бога надеюсь,

Ведь истинно знаю – не подведет!

На опушке, на макушке

кукушонок крепко спит…

Кто его в гнезде пробудит?

Кто подымет? Кто взрастит?

Кто обучит? Кто прокормит?

Кто заботой окружит?

Кто подкидыша лихого

сбережет и сохранит?

Кто приемышу всецело

посвятит всего себя?

Кто с упорством и умело

станет близок, как родня?

Кто в полет его отправит,

не шпыняя, не браня?

Кто на путь наставит смело,

за проступки не ворча?

На опушке, на макушке

кукушонок крепко спит…

Кто его в гнезде пробудит?

Кто подымет? Кто взрастит?

Подбоченился, поднахмурился

тот домишко, в котором я рос,

но стоит до сих пор, хоть ссутулился,

в жаркий день и в трескучий мороз…

Он стоит на своем, как и прежде,

нерушим, несносим, как скала,

чин по чину, в убранстве, по чести,

правда, ныне уж дверцей скрипя…

Эх, домишко, друг мой сердечный!

Сколько лет, сколько весен и зим?!

Для меня ты всегда безупречный,

В целом свете всех больше любим!..

Подбоченился, поднахмурился

тот домишко, в котором я рос,

но стоит до сих пор, хоть ссутулился,

в жаркий день и в трескучий мороз…

Плащ не укроет от дождя

и бесполезен зонт, когда

льет ливнем, словно из ведра,

навзрыд ревет твоя душа.

Навзрыд ревет, забыв покой,

что хоть об стену головой

с разбегу – хрясь, чтоб затяжной

дождь вмиг умчался бы долой.

Дождь вмиг умчался бы, прошел

да слякоть прихватил с собой,

всю грязь и морось бы забрал,

а душу впредь не навещал.

Плащ не укроет от дождя

и бесполезен зонт, когда

льет ливнем, словно из ведра,

навзрыд ревет твоя душа.

Присургучьте сердечную рану,

чтобы сердце влюбиться смогло,

дайте шанс зародиться роману

всем напастям и бедам назло.

Дайте шанс, позабудьте обиды,

то, что было, давно уж прошло,

сошли шишки, а с ними ушибы

время лихо с собой унесло.

Сошли шишки, забылось былое,

только светлое память хранит,

а худое, кривое и злое

уж совсем извелось – дефицит.

Присургучьте сердечную рану,

чтобы сердце влюбиться смогло,

дайте шанс зародиться роману

всем напастям и бедам назло.

Заноза для души и сердца,

огонь и пламень, ночь без сна,

о дивный вкус острее перца –

любовь, что нам судьбой дана!

Дана судьбою, дана свыше

во имя счастья и добра,

чтоб стали мы немного чище,

не угасала в нас искра!

Не угасала и горела,

всю жизнь светила как звезда,

светила ярко, а не тлела,

не ведала бы хлада льда!

Заноза для души и сердца,

огонь и пламень, ночь без сна,

о дивный вкус острее перца –

любовь, что нам судьбой дана!

Был очень хмурый зимний день,

Метель ревела до утра,

Упал заснеженный плетень,

Дорогу дал, простор ветрам.

Дома по окна замело,

И ставни, жалуясь, скрипят,

Безмолвно старое село,

Дым от печей не греет взгляд.

На сотни миль поля вокруг

Сковало снежным хрусталем,

И льдинок слабый, мерный стук

Наполнил мир тоскливым днем…

В кривом домишке на краю,

Как оказалось, кто-то жил:

На стенах тени выдают.

Волчат несчастных дом укрыл.

В лесу погибла их семья,

Мрак ледяной всё захватил,

Замерзла мама и друзья,

Когда ползли с последних сил.

Закрыла мама их собой,

Тепло последнее отдав,

Предсмертный вздох, прощальный вой…

В ночь полетит душа стремглав.

Они не помнят, как дошли

До этих брошенных домов.

Спасенье, Боже, всем пошли

Среди убийственных снегов!

Зарылись в тряпки средь вещей,

Друг друга грея и скуля,

Не сломит горе малышей,

А дружба, вера – закалят.

Удел им – выжить для борьбы:

Войны за лес придет пора,

Они избранники судьбы,

Пока лишь только детвора…

Когда-то, много лет назад,

Беда нагрянула в их край.

За что решили наказать?

Был светлым лес, похож на рай.

Однажды теплою весной,

Когда морозов больше нет,

Прокрался ужас в мир лесной

И будет жить здесь много лет.

Вдруг обернулось время вспять,

Всё изменилось вмиг тогда,

Зима вернулась к ним опять,

Но не такая, как всегда.

Замерзли птицы на лету

И все, кто в норки не успел.

Мрак и туманы оплетут

Лес, что отныне помрачнел.

И затеряется весна,

Царят мороз в краю и боль,

Метель свирепствует, сильна,

Вжилась за годы в свою роль.

Погибли жители в селе,

Кто не успел, спеша, уйти.

Дома заброшены, земле

Сил к возрожденью не найти…

Волчата малые росли,

В селе, за лесом, прижились.

Борьбу за жизнь свою вели,

Уже от страха не тряслись.

«Один за всех!» у них девиз,

Всё делят честно на троих,

К реке замерзшей с горки вниз

Спешащих часто видим их.

Лед, поднатужась, разобьют –

Замерзшей рыбы пруд пруди,

Вернутся в дом, в покой, уют

И в неизвестность впереди…

Метель безумствует в ночи,

Хохочет, ужасом объяв,

Тут нет спасенья – не кричи,

Не сон кошмарный – это явь.

В окошки с яростью стучит,

В бессильной злобе ей звереть,

Не подберет к замку ключи

И дверь не сможет отпереть.

А наши волки с каждым днем

Сильней и крепче на ногах.

И свой рассказ теперь начнем

О просто смертных и Богах…

Извечен спор добра и зла,

Борьбе за души нет конца,

Змея из бездны приползла,

Пришел на землю мертвый царь.

Кровавым ливнем всё залил,

Войну разжег – не погасить.

С собой на гибель заманил,

И ничего не изменить.

Слабела вера с каждым днем:

Богам, наверно, не до нас!

Всё, что посеяли, – пожнем,

В пучине смерти тонет глас.

Схлестнулись Боги в смертный час,

Жизнь и погибель на весах,

Война миров и душ сейчас

На всей земле и небесах.

И больше века длился бой,

И Боги гибли, и народ.

То, что написано судьбой,

Не изменить, не побороть.

Иссякли силы у Богов,

И заключили договор,

От необдуманных шагов

Зарыть пока войны топор…

Лес потихоньку расцветал,

След от войны давно остыл,

Века летели, мир не стал

И вспоминать, каким он был.

У смертных память коротка,

Признать ошибки – не в чести,

Преданья канули в века,

Пропали где-то, Бог простит!

В лесу был тихий, светлый рай,

В селе – достаток и любовь,

Ночами спал спокойно край,

А утром солнце грело вновь.

С деревьев капал дикий мёд,

Летели клином журавли,

Пока забывчивый народ

Не возжелал чужой земли.

Царю из ада нашептал

Незримый голос в темноте,

Яд в душу грешную попал,

Правитель славы захотел:

«Там, впереди, свободный край, –

Так и лились в ночи слова, –

Богатства, земли, сущий рай…»

И закружилась голова:

«Иди войною и возьми!

Отныне будет все твое!

Пожертвуй честью и людьми

И получи тогда свое».

Он не раздумывал ни дня,

Душа погибла в один миг:

«Потомки вспомнят про меня!

Расскажут всем, как был велик!»

И потекла рекою кровь,

И раскололись небеса…

Не правит больше здесь любовь,

Горит земля, горят леса.

А Боги, спящие в раю,

Открыли в ужасе глаза:

«Вам, смертным, счастье отдают,

Но не понять его низам.

Да будет вечная зима!

И будет проклят тот народ

До той поры, покуда мать

Жизнь не отдаст, спасая род!

И дети выживут, борясь

За каждый день, за каждый час,

И в бой последний, не боясь,

Пойдут за лес, за край, за вас!

Чтоб в ледяном дворце царю

Зло не копить, не пировать,

Чтобы увидеть вновь зарю

И никогда не забывать…»

Старик брел долго по лесам,

Пошел в последний, тяжкий путь,

Дойти дал клятву небесам,

Не отступить и не свернуть,

Исполнить долг, судьбу свершить

И не предать родимый дом.

Теперь он больше не грешит,

Чтоб не раскаяться потом.

Посланник высших светлых сил

К селу далекому идет,

Его однажды Бог простил

И за собой теперь ведет…

Стемнело, дальнее село

Уже виднеется в полях,

К ночи растет, крепчает зло

И стонет мерзлая земля.

Старик в отчаянье идет,

Хватает сил едва-едва,

И на пороге упадет,

Поникла долу голова.

Дверь распахнулась, свет в глаза,

Его под руки в дом несут,

Скупая капает слеза,

Он знает: край теперь спасут.

Всю ночь рассказывал старик,

Времен начало охватил,

И про царя, что в мир проник

И всё живое погубил,

И про Богов, и про войну,

И про цветущий долго край,

И про царя во льдах вину,

Что предал подло светлый рай.

Внимали молча старику,

Рассказ разжег в сердцах огонь,

Но волки-братья начеку,

За домом слышат чей-то стон.

Мрак разливается, скользя

И в дом пытаясь заползти,

Но верить, знают все, нельзя,

И кто бы ни был там, прости!

А там завыло, скалясь, зло

От лютой ненависти в плач,

Ему опять не повезло,

Меч не достанет свой палач…

Наутро будет долгий путь,

Не дрогнут юные сердца.

В последний раз на лес взглянуть

И биться в замке до конца.

В бесстрашье с верой завершить,

Что предначертано судьбой,

Чтоб все могли счастливо жить

И мир узнать совсем другой…

В кровавых каплях тает лед,

Луч света землю осветил,

Еще чуть-чуть – и зло падет,

Они смогли, хватило сил.

И тает замок изо льда,

Не в силах на рассвет смотреть.

А братьям, павшим навсегда,

Теперь миры иные зреть.

Зажгутся ночью три звезды,

Созвездье Волком назовут,

В сиянье сказочном застыв,

Найдут они себе приют.

В плену алеющих деревьев

И тонких в золоте берез

Был спрятан замок из поверий,

Что навевают столько грез!

Усыпан пестрою листвою,

В лучах сентябрьских горит,

Он с непокорной головою

В своем величии царит.

Седые камни помнят много,

Но не способны говорить,

Как счастье было здесь недолго,

Что жизнь смогла им подарить,

Как быстротечны были ночи

Той грешной пламенной любви,

В бездонный омут звали очи…

Прости, Господь, благослови!

В плену своих души и тела

Хотели просто жить, любить…

Но зависть к счастью уже зрела,

Та, что способна погубить.

И, как когда-то в древней Трое,

Здесь виновата тоже страсть:

Что мир, когда их только двое!

И даже уксус в кубке сласть.

А за стенами зрела подлость

И мрак уже почти достал.

Любовь чужая, замок, волость –

Уже их кто-то возжелал.

И подползло чуть слышно лихо,

Собою всё заполоня,

А в замке старом тихо-тихо,

Покой разлит, их сон храня.

Тревогу позднюю забили

Прислуга, стража во дворе,

Но малочисленны так были

В чужой безжалостной игре.

Залиты стены замка кровью,

Безвинных душ лежат тела,

Последний взгляд ему с любовью –

И вечность к звездам увела.

Кинжал в себя сама вонзила,

Ей без него теперь не жить.

И алой струйкой заскользила

Невинной девы крови нить.

А тот, другой, что жаждал страстно

Ее любовь заполучить,

Теперь уже не будет властен

Их в этом мире разлучить…

Она обещана другому

Почти с рождения была,

Судьба решила по-иному:

С любовью в сердце ожила.

Законы княжества презрели,

Навстречу гибели ступив,

Отдав на откуп что имели,

Любовь с надеждой сохранив.

Остался только замок старый

С наследной меж лесов землей,

Поля в пшенице и отары,

Что было нажито семьей.

И тихо-тихо протекали,

Как в чудной сказке, счастья дни.

Ах, если б только правду знали,

То, как закончатся они!..

Тяжелый сумрак опустился,

Накрыл округу пеленой,

И старый замок словно скрылся

За бесконечности стеной.

Что было там, никто не знает.

Кто говорил, что слышал вой,

А кто-то слышал, как рыдает

Так страшно кто-то за стеной,

Кто видел призраки былого,

Огромных огненных коней,

Не оставляющих живого,

Унесших плачущих людей.

И сумрак словно растворился,

Исчез в сверкающих лучах.

И в вышине покой разлился,

Сиянье солнца повстречав.

А люди с деревень окрестных,

Зайдя в ворота, осмелев,

Всё осеня знаменьем крестным,

Остановились, обомлев.

Трава осенняя не смята,

И листья пестрые кружат,

Всё тихо и как в храме свято…

И никого, кто здесь лежал.

И их убийц следов нет тоже,

Лишь стены тайну ту хранят.

Прости их всех, помилуй, Боже,

Тех, что в убийстве обвинят.

С тех пор века уж пролетели,

Никто не знает – правда, нет,

И были ль те, кого воспели,

И те, виновники их бед,

Но только каждый раз под осень,

Когда кружится листопад,

Здесь словно в прошлое уносит

И виден в дымке чей-то взгляд.

Печальных глаз бездонный омут

Зовет куда-то сквозь века,

И тихо слышим: стены стонут,

Всё помня и храня пока…

Полгода время унесло,

Втоптало в снег, ручьями смыло.

Перелистало всё, что было,

Переболело, что прошло.

Полгода таяла весна,

Дожди лила, снегами злилась,

На час апрелями забылась,

На миг садами расцвела.

Полвека жизни пронеслось,

Взахлеб, за временем не глядя,

Переменило все наряды,

Поразбросало судьбы врозь.

Полмига, чтоб на мир взглянуть,

Вдохнуть свободы воздух сладкий,

Перечитать поля тетрадки,

Переосмыслить жизни суть.

А время тает, словно снег,

Неумолимо вдаль несется.

И только память остается

О тех, кому отпущен век.

Быть гением совсем не сложно –

Нужна всего лишь пара строк,

Наброшенных неосторожно

На светлой памяти клочок.

Быть гением почти обычно:

Шуршать главáми старых книг

Уже становится привычно,

И ценен с книгой каждый миг.

Быть гением совсем не страшно:

Тот исторический роман

Уже написан не однажды –

И я давно не дилетант…

И мал пиджак, что так серьезно

Седой портной перешивал…

Я пошутил тогда, да поздно:

Как гений он переживал.

Я гениален, так всё просто!

И так прекрасно с этим жить…

Но шепчут мне сегодня звезды:

«Посуду надо бы помыть!»

Когда нахлынут слезы от обиды

И сердцу станет холодно в груди –

Вы просто так возьмите в руки книгу,

В которой есть хорошие стихи.

Накрывшись пледом, осень проводите,

Махните вслед туману у реки

И солнцу уходящему прочтите

С мечтой о лете теплые стихи.

Вы горсть тепла в камине разожгите

И, сидя у огня в ночной тиши,

На белый лист украдкой положите

Стихи, что сочинили от души.

Вы жизнь свою назад перелистните,

Легко слезу смахните со щеки…

Но только не выбрасывайте книги,

В которых есть любимые стихи.

И если сердце вырвется наружу

И сделать вдох уже не будет сил –

Вы тихо отпустите в небо душу,

А для сердец останутся стихи.

Почесать бы лета макушку,

Чтоб тепла накопилось больше,

С земляникой найти опушку

И собрать аромат в лукошко.

Полежать под солнышком вдоволь,

Протоптать тропинками ветер,

А потом водой родниковой

Расплескать росу на рассвете.

Полетать на облаке мягком,

Посмотреть на белые горы,

На лесную присесть полянку

И малины наесться вдоволь.

Помечтать с багряным закатом,

Полистать прошедшие ливни

И собрать цветов ароматы

В тихий вечер с прохладой дивной.

А наутро, в тиши рассвета,

Прибежать тайком на опушку,

Где в росе купается лето…

Почесать июля макушку.

Вдруг отзовутся строки…

Скорей беру перо.

Ведет меня в потоке

Незримое весло.

Мой неизвестный кормчий

Прокладывает путь

И посредине ночи

Мне не дает уснуть.

Скользя по зыбкой глади,

Взмывает в облака,

А на листе тетради –

Поет стихов река…

Ночной невидимкой влетает в мой дом

Какой-то таинственной птицей,

Чуть слышно порхает и машет крылом,

Зовет с высотой подружиться.

Участливо глянет, садясь на плечо,

Хозяйскую выдаст повадку, –

И сердце мое застучит горячо,

И строчки ложатся в тетрадку.

Проснусь в тиши и сяду у окна,

Взгляну на небо – темное, ночное:

Плывет односторонняя луна,

И россыпь звезд мерцает надо мною.

И не понять: как всё произошло? –

Созвездия, летящие планеты,

А на земле – души моей тепло,

Как лучик согревающего света,

Которым и написана строка,

Рожденная в пространстве так нежданно,

Сошедшая на лист издалека

Необъяснимо, радостно, желанно.

Затеряна таежная глубинка

В снегами запорошенном краю,

А мне она – из детства голубинка,

Где на тропинке летней я стою.

И наглядеться с берега крутого

На синие просторы не могу,

Где гладит луч восхода золотого

Волну лесов на дальнем берегу.

Кедровые вершины всех богаче,

Манящий куст малины узнаю,

А светлая опушка не иначе

Полянка голубичная в раю.

И эту колдовскую даль ночами

Во снах и в сердце бережно храню.

И снова у судьбы стою в начале –

У голубинки в солнечном краю.

Поможет не компас, не карта,

Нам детство вернут только сны:

Качала нас школьная парта,

Как лодка на гребне волны.

Там чайкой летела записка

С одной незабытой строкой,

И чувства плескались так близко,

И парус взмывал под рукой.

Он вышел в лазурное море,

Открытое из-под ресниц…

Мой парус плывет на просторе

Сюжетом для новых страниц.

Застыли веток тонкие запястья,

Не обогреть остуженных берез.

Всё замерло, всё в ожиданье счастья,

Лишь бодрствует задиристый мороз.

Сверкает даль алмазными снегами,

Грустит река, закованная льдом, –

Безмолвная пустыня с берегами,

Надолго позабытая теплом.

Так тяжелы под инеем ресницы,

Мой север спит заворожённым сном.

Зимою нам одно и то же снится:

Весна поет и лед идет на слом!

В подсветках город в час ночной

И невесомый, и хрустальный,

Блестит над невскою волной,

Приоткрывая мир зеркальный.

И сквозь прозрачную вуаль

Вдруг оживает отраженье:

Плывет Париж, за ним Версаль…

И Петербурга продолженье.

Внимая музыке веков,

Кружатся тихо под Вивальди

Парады храмов и дворцов,

Ажур мостов на невской глади.

И Пётр, как вечный медный страж,

Не узнает свое творенье,

Невольно думает: «Мираж…

В огнях не город, а виденье!..»

Где-то юность на станции дальней,

От которой ушли поезда,

Откликается песней прощальной,

Мы в дороге с тех пор – навсегда.

То стоим на весеннем перроне,

То осенний сигналит гудок,

Будто едем в каком-то вагоне,

А билет нам – летящий листок.

В антикварную лавку под вечер зайду,

Где старинная роскошь стоит на виду,

И услышу дыхание прошлых времен,

И откликнется эхо забытых имен.

Отдаленных годов приоткроется срез:

Клавесин-старичок простучит полонез,

На картине в дверях повернутся ключи,

Раздадутся шаги, легкий шелест парчи…

Продолжается жизнь отслуживших вещей.

Старой бронзы подсвечник, скажи мне, ты чей?..

Он молчит, зная тайну, несет сквозь века.

Помнит имя хозяина наверняка.

У набережной лейтенанта Шмидта

Нева к зиме готовит якоря,

Над плитами холодного гранита –

Суровое дыханье ноября.

Норд-вест в лицо бросает хлопья снега,

Вздыхает порт, в раздумья погружен –

И тонкий луч не проникает с неба,

Закончен навигации сезон.

И загнанные снежною шугою,

Как призраки, застывшие вдали, –

В печали, с непокрытой головою

Погибших вспоминают корабли…

Небо негасимое,

Месяц Близнецов.

Близкие, любимые –

Пушкин, Васнецов.

Мало снам отпущено,

Белый свет в окне.

В день рожденья Пушкина

Вспомни обо мне.

За ним рекой текла толпа людская –

Рыданье, храп коней, ночной мороз…

Туман и ложь рассветом рассекая,

В последний путь народ поэта нес.

И распахнулись отчие просторы,

И замер люд в молитвенной мольбе,

Сплотившийся в невысказанном горе,

Под тихим песнопеньем на холме…

И вечно в сердце русского народа

Он свято жив светящейся строкой,

Ведущей по ступеням к небосводу,

Всё выше поднимая за собой.

Прикрываются детской невинностью,

А в ходу – тот же пряник и кнут.

Доброту называют наивностью,

А порок – не выводят на суд.

Ночь зовет на лунную дорогу

И с поэтом тихо говорит.

Тишина молитву шепчет Богу

И нелегкий путь благословит.

Чуть забрезжит в утреннем тумане –

Выйдет парус в дымчатой дали

И мечтой несбывшейся поманит

За собой на краешек земли.

Только там – сбываются желанья,

Только там – сомненье далеко,

Только там – ни горя, ни страданья,

И душе лететь легко-легко…

Погашены огни, дома устали,

На улицах давно уже темно.

Но одиноко в городском квартале

В ночи не гаснет яркое окно.

Не спит поэт, выравнивая строки,

На службе у крылатого пера,

И, веря в тайный замысел высокий,

Он сам горит и светит до утра.

Сломает любимые строчки,

Ему их ни капли не жаль,

Разложит на слоги до точки,

В глазах отражается сталь.

Стоит он у буквы на страже,

Сей чопорный, строгий мусьё…

Вот явится Пушкин и скажет:

– Не троньте «Тропинки» ее!

Душа поэта жаждет слова,

Ждет несравненной новизны

И вновь на жертвенность готова

В час сокровенной тишины.

В среду столичных лицемеров

Свела небесная звезда,

Но наказуем дар безмерный,

И вслед змеей кралась беда.

С сыновней нежностью, с любовью

Глядел в рязанские луга,

Но сердце истекало болью,

В душе не таяли снега.

– Круизы, деньги, жажда славы! –

Шипел завистник за спиной…

Нет! Он поэт родной державы,

Он болен русской стариной!

Поэту умирать совсем не страшно.

Судьба вела сквозь бури напролом,

За всю любовь – заплачено отважно,

За всё добро – отвечено добром.

И вечно длится нежный час прощальный,

Светла надежда в шелесте берез,

И в сердце – звуки музыки печальной,

И песни – отголоски первых грез,

Как русский огонек не гаснет в поле,

Когда рыдает вьюга за сто верст –

Не умирает слово, дух и воля

И вечное мерцанье дальних звезд.

В тени остался призрак Нотр-Дам,

О ней одной не молкнут разговоры –

Весь мир пленила стройная мадам,

Привычны ей ласкающие взоры.

Как женщина, таит в себе секрет –

Блестит в огнях изящной статуэткой,

То в красном затмевает звездный свет,

То в золоте сверкающей кокеткой.

Признания ей шепчут облака,

Она всегда прекраснее вчерашней.

Кто повидал – влюблен наверняка –

Париж в ногах у Эйфелевой башни!

С тобою идем по июньскому лугу,

Цветами и травами мир опьянен,

А солнце, смеясь, озаряет округу,

Сиреневый куст отпускает поклон.

К лицу и тебе голубая рубашка,

И мне – белоснежное платье вразлет.

И мы на лугу – василек и ромашка

На летней картинке, где счастье живет.

Переполняя ожиданье,

Вскипает пеной талый лед,

Трубя, в веселом ликованье

Причалил первый теплоход.

Толкают чьи-то чемоданы,

На трап спешим и мы с тобой.

А пристань в качке полупьяной,

С летящей песней над толпой.

Теснилась очередь гурьбою,

Но вот зажгли в каютах свет,

И теплоход, дымя трубою,

Волной прорезал пенный след.

Уж теплоход – за поворотом.

Забыла пристань про печаль.

Привыкла разлучать кого-то…

И мы с тревогой смотрим вдаль…

Благодарю за шум живой,

За неизменное цветенье,

За то, что в ураган и в зной

Найду спасительные тени.

Было лето в изумрудах,

Парусами облака,

Берег в солнечных запрудах,

В жизнь влюбленная река.

Уносило нас теченье

В легкой лодке золотой –

Быстролетное мгновенье

Под счастливою звездой…

Стынет лодка на причале,

Опрокинутое дно.

Смотрят зимние печали

В затемненное окно.

Впервые ты пришел на день рожденья –

Стеснялся и букета не принес,

Мне книгу Куприна вручил с волненьем,

Рассказывая что-то про гипноз.

Судьба ведет неведомою силой,

Ты подарил мне горы дивных роз.

Десятки лет зовешь меня красивой –

Наверное, подействовал гипноз…

Еще невзрачны северные дали,

Но в воздухе ликующе слышна –

Дыханьем почек, свежестью проталин,

Как с полотна художника – весна.

Угрюмые, уже бессильны тучи,

Зато как дети веселы ручьи,

На ветки шапки-гнезда нахлобучив,

Саврасова копируют грачи!

Ты услышишь меня, словно эхо в ночи.

Ты подумаешь: дождь по карнизу стучит.

Будут звуки тревожить и мучить во сне…

Как жестоко ты крикнул: «Забудь обо мне!»

Я простила… Но только нет воли моей

Изменить обещание звездных путей:

Не меня ты обидел, тебя не кляну…

Но в обиде судьба – долго помнит вину.

К нам весной из дальних странствий

Прилетают журавли,

Над жнивьем кружатся: «Здравствуй,

Широта родной земли!»

За небесной синей кромкой

Жаркий мир чужих красот,

Но милее всех сторонка,

Где родное поле ждет.

Мне снится опять островок с берегами,

С рекой неразлучный влюбленный причал,

Где легкая лодка плыла облаками,

Бежала тропинка – начало начал.

Теперь поседевшие заросли ивы,

Где иволга песней встречала, звеня,

И в трещинах лодка, забитая илом,

Уже не узнала тебя и меня.

Пусть в радости лета есть нотка печали,

Веселая смена идет по лугам:

Две новые лодки на старом причале,

Под вечер прижавшись, верны берегам.

За хрустальным окном фиолетом

Растворяется даль бирюзы,

Очарованы призрачным светом,

Быстрый бег замедляют часы.

Ждешь меня во дворе у беседки,

И тихонько поет снегопад,

Колыбельную слушают ветки,

В белый сон погружается сад.

Предвечернее тает мгновенье,

Околдованы сказкой зимы,

В замирающий миг откровенья

В синих сумерках таем и мы.

Повторяет кривлянием наши движенья

И не выдаст ни звуком себя в тишине,

Расплывется, где ярких огней окруженье,

А совсем исчезает, скрываясь во тьме.

Ну за что вездесущее нам наказанье –

Пятна черных теней в наши светлые дни?

Забываем, что тень – тоже наше созданье.

Всем, родившись на свет, – отражаться в тени.

И напрасно высказывать наши протесты,

На засов не закрыть перед нею дверей.

«Ладно, Тень, оставайся, но знай свое место!» –

Скажем ей… И не будем бояться теней.

Застывший бисер февраля

Украсил дремлющие ели.

Снегами белыми пыля,

Еще баюкают метели.

В ночной бессоннице мороз

Творит хрустальные узоры,

Им вопреки бутоны роз

В рассветный час открыли взоры…

Зажгли на мамином окне

Зари румяной отраженье,

Оповещая о весне

Дыханьем раннего цветенья.

И в жизни – черно-белые квадраты,

Всё так же, как на шахматной доске:

Выигрывают стойкие солдаты,

Рискуя у судьбы на волоске.

Спасает ненадолго рокировка,

На короля задуман компромат,

Роль королевы – выкрутиться ловко,

И пешка намечает грозный мат.

Показывают удаль офицеры,

Решается король на робкий шаг,

Конь, в одиночку продвигаясь к цели,

Нежданно объявляет первый шах.

По правилам играют все фигуры,

Случайный ход – трагический урок.

И в жизни – стратегические туры.

И по доске не ходит сам Игрок.

Закаленный на морозе,

По весне шиповник рад

Рассказать, что нежной розе

Близок он, как сводный брат.

Обращается к прохожим,

Раскрывая все цветки:

– Посмотрите, мы похожи –

Розой дышат лепестки!

Море россыпью жемчужной

Катит волны предо мной,

И шумит раскатом дружно

Отступающий прибой.

Неустанная работа,

Свыше данная волнам:

Будто молят за кого-то,

Помнят всех по именам.

Если черные над морем

Грозны тучи в небесах –

Не усну в ночном дозоре

В старой башне на часах.

Если бурный вал прибоя

Станет гибелью грозить –

Буду верой и мольбою

В злую ночь тебя хранить.

Живописно природное зодчество,

Снежный блеск недоступных вершин.

Незнакомо горам одиночество,

Величавым в сединах вершин.

С ними море и небо бескрайнее,

Эхо вечности – гимн красоте.

Горы знают далекое тайное,

Достижимое лишь в высоте.

Дружат с тенью отвесные скалы,

Потеряв счет бегущих времен,

Угрожают долинам обвалы,

Чужаков не пуская в каньон.

Сон озерный… Туманное диво…

Отраженье таинственных вод…

Тень на беркута смотрит ревниво,

На рискованно-дерзкий полет.

Глаза прикрою и увижу снова

Картину детства: новое крыльцо,

Там в ароматах дворика родного

Я на ступеньках рядышком с отцом.

И сладко задремавший между нами

Мой лопоухий преданный щенок,

А Мурка смотрит желтыми глазами,

Ревнует и ласкается у ног.

А гроздья у черемухи как свечи –

Сияют, излучая белизну.

В июньской неге тает летний вечер,

Всё ниже солнце клонится ко сну.

Прокручиваю память-кинопленку,

С годами всё дороже мне она…

Там голос мамы молодо и звонко

Зовет нас из открытого окна.

Рыжей тощею лисою

Бродит осень в ноябре,

Ей последнею листвою

Не укрыться на заре.

Нет уюта под кустами,

Снег и дождь наперебой,

И грозить не перестанут –

Встали тучи над судьбой.

А куда бредет – не знает,

Нет дороги впереди…

Вот и снег лежит, не тает

В замерзающей груди.

Влюбленное в дали таежные,

Беспечные вспомнив года,

В счастливых мечтах осторожное, –

Вновь сердце стремится туда…

Там ночи с туманами синими,

Там яркое утро в окне,

Умыты весенними ливнями,

Тропинки грустят обо мне.

Там елочки вместо акации,

На вывеске слово: «Буфет»,

И мама на маленькой станции,

Прощаясь, всё машет мне вслед.

На цыганские пляски-забавы

Я к веселым соседям спешу:

Помню чуб цыганенка кудрявый,

Мне пять лет, позовут – я пляшу.

Он чернявый, а я белокура,

Нас подхватит с прихлопами пляс,

Ярки юбки и статны фигуры,

Горячи огоньки черных глаз.

Что нам север и холода страхи,

Бедность быта и разность кровей –

Льется песня с цыганским размахом,

Переборы гитар всё быстрей!

А цыганка глядит молодая,

Отгоняя беду от судьбы…

И живу я на свете, гадая:

Счастье мне – от ее ворожбы?

Музыкант, поиграй, отворяя мне рай,

Я уверена, звуки оттуда –

Льется радости свет, мир надеждой согрет,

И в душе – ожидание чуда!

Как бессмертья девиз, продолжается жизнь,

Все сомнения в прошлом стирает.

Но пока в этот час воскресает Сен-Санс,

Белый лебедь – опять умирает…

Такси у крыльца ожидает.

Мне с мамой прощаться пора.

Мгновенье стремительно тает,

И кружат снежинки с утра.

Машина сорвется в дорогу,

В июне снегами пыля,

Со мной разделяя тревогу,

Вслед машут леса и поля.

И пóезда двадцать вагонов

Измерят российскую даль,

Но в белом цветенье перронов

В душе не растает февраль.

Останется запах сосновый

В бессонных, дождливых ночах

И снежность, и белый пуховый

Платок на родимых плечах.

Где зеленое богатство,

Шелестевшее вчера?

Кочевое листьев братство

Гонит ветер со двора.

Покидают птицы гнезда,

Горизонт открыт без виз.

К людям ближе стали звезды –

С мокрых веток смотрят вниз.

Холодный брег

Изнывшейся души

Приятных нег

От Лондона в глуши…

Где англицкого блеск пейзажа,

Где вдохновенья ждешь как пажа,

Где Лорд приходит со стихом,

Где чай лишь только с молоком.

Где пять часов – вот неудача! –

Стреляю строчки на удачу.

Телефаксом, телетайпом

За кордон летят над хайпом.

И сквозь закрытые границы

Летят в Париж, Берлин и Ниццу.

Ну а мы на ближних дачах:

Сюда – Москва, туда – иначе…

Мы в чертогах заточения

Нашли отдушину в творениях.

Во владеньях деревенских

В креслах-качалках и на стульях венских,

Укрывшись теплым мягким пледом,

Грезим, как, куда поедем.

Печальный брег

Несбывшейся мечты.

Напрасный бег

От рабства суеты.

Холодный берег

Чуждых снов,

Морских болезней и истерик.

Я с ними к встрече не готов.

А потому схожу на берег.

Тамбовские нивы!

Как сладок покос.

И травы игривы.

Пахуч медонос.

Тамбовские зори,

Рассветы, закаты!

Свободно и вольно.

Родные пенаты.

Тамбовские ветры,

Равнины, поля!

Все песни не спеты.

Святая земля!

Тамбовские вьюги,

Метели, снега!

Протяжные звуки,

Свирепа пурга.

Тамбовские звезды.

Затих небосвод.

Тяжелые росы.

Дремлет восход.

Тамбовское солнце

К иконе в углу

Стучится в оконце.

Как тихо в саду…

Воздушны, крылаты

Тамбова поэты.

Живописны закаты.

Красивы рассветы.

Тамбовская лира.

Тамбовские дали.

Не надо полмира…

И мир весь едва ли.

Белые березы.

Капает смола,

Где девичьи слезы,

Горькая судьба.

Белые березы,

Свет очей моих.

Сладостные грезы

С песней на двоих.

Русые березы,

Кладези напев.

На верхушках гнезда,

Где склонилась ветвь.

Где раскинулись равнинные просторы

Среднерусской полосы,

Вмиг цепляют сразу взоры

Их белесые стволы.

Где шумят над тихой речкой

Вербы, клены до утра.

Сразу екает сердечко.

Как же пахнет их смола!

Где весенние капели

И журчание ручья.

Нам они же песни пели,

Зазывая соловья…

Что же мне березы

Нагадают вновь?

То печаль, то слезы.

Как горька любовь…

Темза, туманный Лондон – Альбион,

Здесь камнем берег огранен.

Биг-Бен, Вестминстера Аббатство.

Сильно писательское братство.

Здесь дух монархии силен,

Здесь крепок чай, здесь сладок сон.

Здесь чопор, роскошь и гламур,

Сюда мы едем в славный тур…

Здесь Альберт-холл и Ковент-Гарден

Тщеславьем сердце, душу ранят…

Здесь рыбка есть, найдется пруд.

Мы ждем наград за скромный труд…

Медленно падает снег,

И снежинки тихонько ложатся.

Осень, ты мой оберег…

Невозможно с тобою расстаться.

Увы, быстротечна весна.

Промелькнет запоздалое лето…

И осень шепнет: «Мне пора…»

Зима готовится с ответом.

Осенний букетик цветов.

Он соткан из грез и из снов

И соткан из запахов лета,

Далече которое где-то…

Он вырос из солнца, тепла,

В котором погрелись едва…

Вырос он плодом любви

Ветра, воды и земли…

Из чаяний весь и надежд,

Из сора несбывшихся мечт…

Он весь апогей красоты

И символ небесной красы…

Осенний букетик цветов!

К поездке в Москву он готов.

И будет теперь москвичом,

Хотя он в Москве обречен…

И долго он не простоит:

И воздух не чист, и флюид…

Энергия духа не та.

Кругом суета, маета…

Созрели ягоды смородины,

И сено убрано в стога.

Тебя воспеть хочу я, Родина,

В ромашках белые луга.

Ступаю тропкою нехоженой

Среди раскидистых ветвей.

Как я на вас душой похожая:

Леса, и речка, и ручей.

И снова сердце покаянное

О главном шепчет не спеша.

Природа – скатерть самотканая,

К которой тянется душа.

И брежу новыми рассветами,

Тону в закатной тишине.

Как прежде, новыми секретами

Весь мир проявится во мне.

И птичий клин коснется месяца,

И вечер криком оглушит.

И тут рука невольно крестится,

А сердце с Богом говорит.

Нева в ладонях держит звезды,

Стихи молитвенно пою…

Мне чайки питерские – сестры,

Под небом питерским парю.

Шаги опять сменяет танец,

А как – неведомо самой.

Здесь глубину скрывает глянец,

Века в обнимку с новизной.

Здесь музыкой полны мгновенья

И в говорящей тишине

Свет не вступает в битву с тенью,

А с крыш спускается ко мне.

Плывет по рекам и каналам

До самых ярких в мире звезд.

И мало жизни – жизни мало,

Чтобы любить до чистых слез.

Как воздух августа пьянит,

Его настой – густой и терпкий.

И ничего не тяготит.

Бегут по речке водомерки.

И вечер сладок, как сироп

В хрустальные разлитый чаши.

Вода снимает тяжесть стоп,

А с крыш призывно ветер машет.

И проплывают корабли

Без всякой силы притяженья,

И, размечтавшись до зари,

Они в лучах столкнутся с ленью.

И тихо слезы дождь прольет,

Столь мелодично, как по нотам.

И август что-то напоет

Для одинокого кого-то.

Под утро,

непроглядной южной ночкой,

Утихло мельтешенье рук и ног,

И старый лысый бог подвел итог

И уголек разжег –

намазать строчку.

Еще горело, дым еще был синь,

Но творческая жажда неблагая

Зудила,

и, ладони обжигая,

Он вывел:

мене, текел, упарсин.

Испачкал стену? – К дьяволу стена!

Что значит? –

Сам не знал,

но звучно, гладко!

Имеет смысл только та загадка,

Разгадка коей с ходу не ясна.

Забегали –

нечистая ж ты сила!

Кричат: «И на пиру у нас враги!

Эй, кто что понял, у кого мозги?»

И толмача позвали, Даниила.

Ни сном ни духом –

что за «дыр бул щил»? –

Был отрок,

первый раз про персов слышал.

Но, видя в яме тлеющую крышу,

«Я равен богу!» –

понял Даниил.

Такой же силы изрекаю весть,

В такой же трепет повергаю сердце.

А был такой народ на свете – персы?

Был? – Неизвестно.

Если не был – есть.

Платон мне друг, но истина дороже,

любою изрекаемая рожей –

философ пьяный, лев или собака.

Платон мне друг, а истина без знака.

Без знака, без завета, без затей,

как Кронос, что пожрал своих детей.

Платон мне друг. А истина нага.

Ей – в суд? Нет, не наденет сапога.

Вопрос, что задан: лев или собака? –

себе ответ. Иди, уборщик брака,

и в щебень бей испорченный бетон,

что спьяну мимо вывалил Платон.

Платон мне друг, как он Природе друг,

которую вовек нечистый дух

всю не пожрет, где равно лев и пес

представлены среди сиянья звезд,

движенья коих вечные законы,

как истина, даны через Платона.

один в поле не воин

один в поле – неволя

не поднять в одиночку

черноземную залежь

нет коняги и точка

плугом пласт не отвалишь

один в поле не воин

не клевать тебе зерен

мужиком уродился

и пахать пригодился

подыми неподъемное

целину черноземную

как Атлант свое небо

небо хлеба и снега

альфа aka омега

подыми свою Землю!

…и, однако, подъемлет –

рычагом Архимеда.

Полярные координаты.

Ориентиров маловато:

круглится зыбкий горизонт,

да Солнце – как горящий зонт.

От носа мореходы мерят

дистанции до всех америк,

волну на брызги им дробя,

считают Время от себя.

Ведь капитан – он только сам

и к полюсам, и к небесам.

Не то – на суше: там ландкарта

системы хитрого Декарта.

Куда ни пробуешь пойти –

пересекаются пути.

Дележ, пилеж полей и леса,

прессуют стрессом интересы,

счет миллиметров, а не миль!

…К орудью тянется фитиль.

Восток и север, запад, юг –

чертит снаряд свободы круг.

В нем пусто и холодновато –

полярные координаты…

Писатель сел на колченогий стул

и разразился колченогой строчкой.

Читатель, скособочившись, уснул,

как на насесте скрюченная квочка.

Он видит сон, что тоже колченог,

как криволапый, утюжком, щенок,

как чукча, жаждущий рассвета в чуме,

узлом завязывает ноги в думе.

Песочный хруст часов звучит в ушах,

прогресс вершит свой колченогий шаг,

наводит – колченого, через дуло –

и в щепки расшибает ножку стула.

Паденье.

Разогнись теперь, сумей!

Писатель трет синяк.

Строка – прямей.

Зима… Неспешно догорая

Огнем багряного крыла,

На мокрых шелестах играя,

Красиво Осень отошла…

Дремучий лес – когда-то мрачный

И неприступный, как скала –

Под ветром стал полупрозрачный,

Как матовая гладь стекла.

Таким же льдом река оделась

И замерла – как умерла.

И, чувствуя ее несмелость,

Снежинка первая легла.

За ней – еще одна, другая…

И следом, словно легкий пух,

Завьюжила вьюном пурга и

Наслáла стаю снежных мух.

И вот Зима вступила гордо

В свои наследные права,

По льду реки шагая твердо,

Заснеживает острова,

И лес, и желтую равнину,

И черные хвосты дорог…

И не найти уже причину,

Чтоб кто-то помешать ей смог.

И зимним поздним красным утром,

Вдыхая легкими мороз,

Внимает все живое мудро

Тому, что ждет его всерьез…

Ни слов, ни мыслей не таю…

К твоим стопам, как к минарету,

Я снова прихожу, но эту

Ночную спутницу твою –

Печаль – уже не узнаю.

До утренней росы сырая,

Твоя щека – прохладней льда.

Жизнь – это, в общем, ерунда,

Когда бы не любовь без края,

Без ожиданья слова «да».

Когда живешь, в любви сгорая,

Не грех себя и потерять.

Лишь старцам стыдно повторять

Ошибки юности, играя.

Вот только если не играть…

Сорви последний алый цвет –

Рябин поклеванные кисти.

По лесу эхом – шорох листьев,

Дождливый пасмурный рассвет.

Вдвоем нам тоже одиноко,

Не странно ли – бывает так…

Горит в рябиновых кострах

Напоминанье слов жестоких

В любимых, ласковых устах.

Душа искала счастье.

Нашлось оно в пути

Чрез множество препятствий,

Смогло оно найти

Пристанище у путника,

Что смело так шагал

По землям нашим снежным,

По рекам и полям.

И скольким в этой жизни

Позволил обрести

И целостность, и радость

Испытанных в любви,

И детский смех, и слезы без умолку,

И громкий шепот, и смелость в словах…

И письма, строки, что и ныне

Записаны у каждого из нас в сердцах.

…И утро, майский день в оконце,

В полуобороте светлый лик

Смотрел на мир с раскрытыми глазами

В тонах небесно-голубых!

О, память! Ты жива, доколе

Горит знакомая звезда

И день и ночь, сменяя годы,

Истории в различных городах.

О, сколько помнишь ты дорог!

Каким бы ни был твой порог,

Пусть будет ярким путь домой.

У каждого он будет свой.

Тогда, когда приходит время,

Определяет каждый сам.

Ты просто знай, оно бесценно,

Оно дается людям в дар!

Во веки всех веков на свете

И вопреки мирской планете

Идти, пока ступаешь ты,

По эту сторону земли!

Ах, это чудное мгновенье

Бывает только раз в году!

Весенний воздух с откровением

В цветущем сладостном саду.

Во всей красе стоят открыто,

Сияют нежностью своей

И выделяются из света,

Один другого всё белей!

Я медленно поймаю нотку,

Душистый запах радужных аллей…

Шагну неспешно легкою походкой –

И тут же слышится жужжание шмелей.

Замедлю мысли, расплывусь в улыбке

И незаметно встану у цветка.

И разгляжу жучка на ветке,

В глазах сверкнет прозрачная слеза.

Какое счастье – слышать свет в дыханье!

И в этот миг согреть себя теплом!

В весеннем воздухе, в цветущем откровенье

Мой мир наполнится добром!

Не грусти, пройдет и это…

Станет светлым, ярким небо!

Зацветут сады кругом,

Заискрят дожди мельком…

Наполняя мир восторгом,

Радуги раскроют цвет,

Украшая наш рассвет,

Застилая теплым светом

Все дороги на земле –

Ты почувствуешь в себе

Всю поддержку, все лучи…

Лишь не забывай лучить!

Прям сейчас, вот в этой точке

Заполняй любовью почки –

Они знают вопреки:

Расцветут на них цветы!

Что посеешь, то пожнешь,

И не зря и ты живешь!

В каждом сердце есть добро,

Пробуди в себе его!

И увидишь, как мечтами

Заискрятся огоньки…

Это выглянуло солнце

В эти пасмурные дни!

Привет!

Давно я не писала, тебе, мой друг.

И временами, сдавливая грудь,

Так хочется сказать… прийти, обнять…

Закрыть лицо руками,

Чтоб просто помолчать…

Мы в жизни час за часом

Летим куда-то ввысь,

Но не всегда, бывает так, что вниз,

Чтобы потом увидеть свет,

В котором ты то есть, то нет.

В минуты слабости я сплю,

В минуты радости ищу

В толпе твои счастливые глаза!

И хочется сказать:

– Я не грущу и не тоскую зря!

Бывает, просто хочется обнять,

Отдав тепло, тепло забрать!

– Ты еще плачешь?

– Ты знаешь, прошло…

От боли тоже бывает тепло!

В этом согрела наши сердца,

Светом наполнила, жизни дала…

Дальше ты сам как умеешь, как знаешь…

Только не снись, не проси, умоляю!

Ты же и сам уже крылья расправил,

Просто лети, никаких тебе правил!

…Я больше не плачу,

Точно прошло,

От боли ведь тоже бывает тепло.

Как хочется к тебе прижаться,

Обнять и взглядом, и рукой

И целым миром любоваться…

Покоем счастья наслаждаться,

Дышать с тобою в унисон!

На утренней заре у дома

Я каждый раз как заново влюблен…

Свобода вдоха, радость слова,

Я будто снова награжден

Твоей улыбкой, запахом до дрожи…

Смешаю с воздухом весенним всё в груди…

Приняв от солнца яркого задора,

Останусь вечным в сладостной любви!

Туман с росой ложится наземь,

А ты стоишь босая у ворот

И провожаешь нежным взглядом

Любви прошедший поворот.

А я смотрел, и ждал, и верил,

Что ты взглянешь в мои глаза!

Но только ветер нежным дуновением

Донес полет от белого крыла.

Я родиться хотела, я явилась на свет,

Чтобы видеть закаты,

Чтобы знать детский смех.

Чтобы в каждом из дней

Знать и боль, и печаль…

И познать их тепло –

И понять их любовь!

Я родиться хотела, я увидела свет!

В каждом слове рассвет…

Каждый выдох – ответ!

Прохлада осени, красивый желтый день…

Еще шуршат листочки под ногами.

От солнышка в воде ложится тень,

Смешавшись с запахом и серостью в тумане.

Могу стоять у речки, слушая часами

Крикливый разговор зимующих утят.

И сердце наполняется увиденным глазами,

И детский смех внутри так радует меня!

Я сегодня рано встала,

К морю вышла погулять…

И увидела, как солнце

В новый день пришло опять!

Побыла немного в мыслях…

Ветер волосы трепал,

Свет над волнами так нежно

Нашу землю украшал!

И в моем сердечке билось

Буйство красок из цветов,

Посадила в наше море

Счастье, радость и любовь!

Вечер в деревне – я на прогулке.

Мама зовет: «Посмотри на меня!»

Я же в цветочках укуталась нежно,

Их аромат всё влечет на себя!

Я постояла, вгляделась маленько –

Форма такая, как у куклы башмак…

Так интересно: неужто прям с поля

Игрушкам привозят одежды багаж?!

Рядом листочки, на зонтик похожи…

Тут вдруг пушистый – так нос зачесал!

В руки попался белый и круглый…

Мячик, не мячик?! А, одуван!

Дальше шагнула, увидела слезки…

Кто же тут плакал? Не дождался меня?

Вдруг предо мною раскинулась ярко

Радуга в небе после дождя!

Я улыбнулась, вздохнула поглубже…

Слышу вдруг мамин настойчивый тон:

«Таня, родная, смотри, летят “птички”!»

Так был в тот вечер наш снимок рожден!

Я сегодня приболела, даже в школу не пошла!

И теперь лежу в постели, и теперь грущу одна…

Моросят дожди в окошке, ветер дует по стеклу,

Во дворе шумят подружки, наводя там суету.

Я сегодня приболела, даже в школу не пошла,

Погрущу еще немножко, помечтаю у окна.

Вот и солнце показалось, донося свое тепло,

Будто дом мой засветился и пришло к нам волшебство!

Я сегодня приболела, даже в школу не пошла,

Посижу еще немножко и возьмусь-ка за дела.