Творчество и потенциал. Выпуск 2. 2023 - читать онлайн

Мама разбирала школьный стол

Дочки, что теперь живет неблизко.

Долго простоял полупустой…

Он хранил все детские записки,

Ленточки, блокнотики, часы,

С почерком старательным тетрадки,

Вырезку газетной полосы —

В ней рецепт какой-то плюшки сладкой.

Стопкой толстой где-то в глубине

Грамоты из лагеря и школы.

Сложена по ящичкам на дне

Память дней беспечных и веселых.

Карточки, коробочки… Смешно!

Что-то хлама много стало слишком…

Все равно ведь бросила давно

Так и не дочитанную книжку,

Фантики, обертки от конфет,

Спутанных медалей целый ворох

И стакан бумажный из кафе —

Памятен он ей и, видно, дорог.

Вышивки на пяльцах… Много их.

А брелок? Не помнит, кем подарен.

Из цветов и листиков сухих

В первом классе собранный гербарий.

Ящичков и полочек покой…

Так давно к столу не прикасалась

Дочка своей девичьей рукой.

Все, что в детстве важным ей казалось,

Сохранил тот стол в своей душе —

Что не бросить просто и так сразу.

Эх… Точилка для карандашей

Стружками забита до отказа.

…

Мама разбирала школьный хлам,

Полки – детских нужностей копилки.

Молча все сложила по местам,

Вытряхнув лишь стружку из точилки…

На нотный стан она роняет ноты,

На лист тетрадный обронит слова,

Ей музыка душевной непогоды

Поможет верить: все еще жива…

Виток, другой – закручивает лихо

Сюжет что в песне, что в судьбе своей.

А золоченых дней неразбериха

В бокале тонет, где остыл глинтвейн…

Вздыхает, пишет, рвет бумагу в клочья —

И снова крýжит мыслей перепляс.

Рифмует «ночи – очи – впрочем»

И молит, чтоб огонь в ней не угас.

Ей вторит голос – перебор гитарный,

На струнах пальцы создают узор.

И осень своим почерком янтарным

Подпишет всем влюбленным приговор.

Шутливый момент из какой-нибудь фразы,

Что сказана кем-то в толпе,

Рождает истории, даже рассказы

У тех, кто стоял в стороне.

Фантазия их захлестнёт с головою,

Как ком она будет расти.

Им правда покажется ясной такою,

Но истину в ней не найти.

Как только ночка тихо опустилась,

В курятнике история случилась.

Все курицы, усевшись на насесте,

Соседок оглядели – все ль на месте?

Усевшись поудобнее, одна,

Минуточку одну крадя у сна,

Почистить пёрышки свои решила

И клювом бойко перья ворошила.

Одно перо легко упало вниз,

А курица сказала: «Жизнь – сюрприз,

То – забирает, то – даёт опять,

И нам, несушкам, это не понять.

Одно скажу – всё это неспроста,

Чтоб в мире воцарилась красота.

И я, соседки, за красу радея,

Тружусь во имя истинной идеи.

Когда чешусь, я словно молодею

И пышной становлюсь ещё быстрее.

Для красоты не жалко мне пера,

Спокойной ночи, квочки, до утра».

Речь эту курица сказала ради шутки,

Любя веселье, юмор, прибаутки.

Она имела развесёлый нрав,

Хотела насмешить всех, так сказав.

Речь от хозяйки тотчас упорхнула,

И курица на жёрдочке уснула

Блаженым сном в курятнике родном,

Не ведая, не думая о том,

Что фразы, брошенные ею вслух,

Продолжат жизнь свою среди подруг.

Зерном их не корми – дай поболтать

И косточки соседкам перебрать.

И вот соседка развесёлой квочки,

Едва расслышав фразу тёмной ночкой

Сквозь сладкие оковы дремоты,

Подумала: «Какая всё же ты?!»

И тут же не стерпела и шепнула

Другой соседке, той, что не уснула:

«Скажу тебе, имён не называя,

Что нынче среди куриц есть такая,

Готовая себя всю общипать,

Чтоб красивéе всех несушек стать.

Ей, видно, в тягость стали пух и перья —

Таким несушкам нет у нас доверья…»

Над курами в гнезде жила сова

И острым ухом слушала слова:

«Ах, что за дикость?! Это ж каково!

Одна из кур забылась до того,

Что общипала перья поутру

Себе самой, а это – не к добру,

При петухе она – погорячилась,

Забыв про стыд, почти что обнажилась».

Сова с подругою решила поделиться,

Но как историю изложит эта птица?

Над голубятней совушка шептала:

«Подруженька, такой конфуз узнала!

В курятнике есть курица одна,

Себе все перья вырвала она.

Взыграла страсть: летели перья, пух,

Виновник этому, должно быть, сам петух.

Без перьев курица замёрзнет и умрёт,

Никто несчастную от смерти не спасёт.

Но петуху до курицы нет дела…

А вдруг уже бедняжка околела?!

Всё было прямо на моих глазах,

Я курицу оставила в слезах…»

И тут прервала свой рассказ сова,

Чтоб в чувства превратились все слова.

Волнуясь, голуби заворковали:

«Ох, мы об этом ничего не знали!

И твой рассказ – живительный родник

Чистейшей правды в души к нам проник».

И голуби теперь, как глашатáи,

Делились правдой с птицами из стаи,

Что «…курица одна, а может, две

Так выщипали пёрышки себе,

Пред петухом желая отличиться,

Что им недолго так и простудиться,

И умереть, а может быть, сейчас

Их нет в живых, никто тех кур не спас…»

Так, не заметив наступленья дня,

Всё продолжалась птичья болтовня.

Узнав историю от голубей, петух

Несушкам распевал на зорьке вслух:

«Ку-ка-ре-ку! Подруженьки, проснитесь,

Рассказу моему вы удивитесь:

Погибли прошлой ночью три несушки,

Теперь набьют их перьями подушки.

Всё от любви к красавцу-вожаку,

Что им с утра кричал: “Ку-ка-ре-ку!”

Погибли три прелестные сестрицы,

Не пожелав достойно примириться,

И общипали перья все друг дружке

Недавние соседки и подружки.

Такую страсть, дарующую смерть,

Не выдержит никто… Сломают жердь

Подобные несушки. И тогда

Придёт в курятник страшная беда:

Где спать несушкам, думать о красе?

Ведь на полу замёрзнете вы все.

Подумайте об этом на досуге,

Чтоб не коснулась вас беда, подруги…

В курятнике соседском есть потери,

Но жердь цела, на месте крыша, двери.

Пусть курица для петуха не птица,

Но можно обо всём договориться,

А не общипывать подруг до смерти,

Уж моему вы опыту поверьте!

Хотя история стара как свет,

В ней только правда, лжи ни капли нет.

Пускай историю узнают все в округе,

Над этим вы потрýдитесь, подруги».

Так весть летела из двора во двор,

И это был не праздный разговор:

«Взаправду у соседей, говорят,

В курятнике несушек эдак пять

Повздорили о стройности фигуры,

Азартные, немолодые куры.

Они, все пять, по петуху вздыхали,

А потому все перья общипали,

Желая знать, кто среди них стройней,

Та, значит, любит петуха сильней.

И, перессорившись, друг дружку так клевали,

Что петухи таких боёв не знали.

Несушки безрассудно дрались в схватке,

Сражались не на шутку, без оглядки.

Куриные мозги, ну что с них взять?

И схватку куриц было не унять…»

И вот история до курицы дошла,

До той, да от которой и пошла.

Она кудахтала с негодованьем:

«Те куры заслужили порицанья.

Об этом нам нельзя никак молчать!

Историю про них отдам в печать.

Пускай узнает правду о таких

Тот благородный, сдержанный жених,

Чтоб не ввергали честных кур в позор

Зачинщицы подобных глупых ссор.

Мы обсуждать не станем факты наспех,

Их поведенье просто курам на смех,

В курятнике все против ссор и зла!» —

И весть в редакцию газеты отнесла.

Вот так узнал всю правду белый свет,

Подобный путь найдёт любой секрет.

Газете верит всякий, кто читает,

И отклик у людей статья найдёт,

Но никогда читатель не узнает,

Откуда информация идёт.

В стране неведомо какой,

В конюшне короля

Жил жук, довольный сам собой,

Всегда себя хваля.

А в той конюшне мирно жил

И выполнял свой долг —

Конь императору служил,

И возглавлял он полк.

Под градом пуль и канонад

Конь седока хранил,

Он в битвах не искал наград,

Но честно заслужил:

От неприятеля спас он

Не просто седока —

Его Величество и трон,

И не щадил бока.

Сказал Величество при всех:

«Любимому коню

За храбрость, воинский успех

Подковы подарю.

Подковы эти смастерить

Из золота велю,

Лишь тот достоин их носить,

Кто служит королю».

А жук навозный прожужжал:

«Скотину наградил?!

Так я ж в его навозе спал,

А про меня забыл?!

Пусть конь большой и молодец,

Но мы ж почти родня…

Так, может, смастерит кузнец

Подковы для меня?»

Кузнец жука вдруг разглядел:

«И ты пришёл к огню.

Никак подковы захотел,

Завидуешь коню?»

«Да, я достоин их носить,

Скотина мне не друг…

К тому же лошадь надо мыть

И выводить на луг.

А я хорош и без мытья,

Не нужен мне никто,

И наградить должны меня,

А то – коня… За что?!»

«Тебе, жук, видно, невдомёк:

Конь подвиг совершил.

К наградам труден путь, далёк,

А ты в навозе жил».

Тут жук крылами замахал,

С обидой говоря:

«А ты, ремесленник, нахал!

К тебе пришёл я зря».

И жук, ругаясь, отлетел,

Сердитый на коня:

«Да как подарок взять посмел

Один и без меня?!»

Жук очутился в цветнике

Средь ароматных роз,

Коровка божья на листке

Вдруг задала вопрос:

«Не правда ль, хорошо вокруг:

Цветы и аромат?

Тебе, должно быть, новый друг,

Приятен этот сад?»

«Ну, я-то к лучшему привык!

Что проку жить средь роз?..

Вся красота – блаженства миг,

Когда вокруг – навоз!

А здесь нет кучи ни одной,

И мне поверишь ты —

Несовершенен мир такой,

Коль нет в нём красоты».

Жужжа: «Как жить в саду пустом»,

Уполз жук в тень, томясь.

Там гусеница под листом,

Соседу удивясь,

Заговорила так с жуком:

«Что нового в судьбе?!

От жизни мы чего-то ждём…

Откроюсь я тебе:

Мне божий мир не осознать

В рождении одном,

Его мне суждено понять

И в облике ином:

Вот скоро предстоит мне стать

Крылатым существом,

И я смогу тогда летать,

Порхая день за днём».

Ей жук сказал: «В разгаре дня

Не вредно помечтать.

Конь, взяв подковы у меня,

Не может в них летать.

Куда тебе-то до коня?!

Ползи, ищи покой.

Из нас троих лишь у меня

Есть крылья за спиной».

Тут землю ливень захлестнул,

И жук лететь не смог —

Он, обессиленный, уснул

В том месте, где был сток.

Наутро, радуясь воде,

Заквакали лягушки:

«Мы бодрость чувствуем везде —

От лапок до макушки!

Лишь мы – достойные сыны

Отечества родного,

Не рвёмся за предел страны —

Дождя ждём проливного.

И надо ж птицам улетать?

Ах, как здесь хорошо!

А климат этот – благодать:

Так сыро и свежо!

Вся радость наша лишь подстать

Почёту или славе,

Её сумеешь ты понять,

Когда сидишь в канаве!»

Жук вставил реплику свою:

«В конюшне вы бывали?

Вот этот климат я люблю,

А запах! Вы бы знали!

Я к обхождению привык —

Особы мне родня…

Скажите, есть вблизи парник,

Что приютит меня?»

К себе внимание привлечь

Жук искренне желал.

Лягушкам непонятна речь —

Квакушек хор молчал.

Жук убеждал себя, твердя:

«Невежд везде полно,

И что навоз милей дождя,

Понять им не дано.

И пусть я от дождя ослаб —

Мне дорого моё!

Как ненавижу этих жаб,

Что хвалят лишь своё…»

Когда обсохли два крыла

И воздух посвежел,

Чутьём жук понял, что звала

Теплица… Он взлетел,

Себя спросив, мечту храня

И не скрывая слёз:

«Найдётся ль куча для меня,

Зарыться чтоб в навоз?»

И всё свершилось наяву:

Жук кучу отыскал,

И сон приснился там ему

Про то, как важным стал:

В конюшне он живёт один —

Убит был конь в бою,

Теперь жук – главный господин,

Ему хвалу поют.

И он решился и спросил:

«Хочу подковы я,

Всё те же, что не доносил

Конь прежний до меня…»

Тут жук проснулся, зажужжал —

Доволен жизнью он:

Ему, жуку, цветочный бал

Навеял чудный сон.

В теплице ярко от цветов…

На аромат их грёз

Жук не поддался – не таков,

Не променял навоз!

«Да, тут цветы любые есть,

Достойный им приют.

О, как же вкусно будет здесь,

Когда они сгниют!»

Вновь бурей мысли понеслись —

К жуку вернулась боль:

«Несправедлива эта жизнь:

Подковы… конь… король…

Двор короля – из дураков,

Порядочный лишь я.

Там даже не нашлось подков

Злачёных для меня?!

И конь правителя живёт

В достатке, как во сне,

Златой подковой землю бьёт —

Не вспомнит обо мне.

Не испытал конь тяжких мук,

Судьбой не обделён.

И только я, навозный жук,

Наградой обойдён.

Ох, что за жизнь?! Обидно мне…

Сиротский здесь приют…

А место лучшее в стране

Конюшнею зовут».

Жильё достойное себе

Искать жук полетел,

И предоставленный судьбе,

Он в дом один влетел.

А этот прочный, длинный дом

Конюшней прежней был.

Тепло и «аромат» кругом,

Как прежде, конь здесь жил.

Жук очутился на коне,

Вцепился в гриву он.

«Теперь-то всё понятно мне:

За что конь награждён?!

Мысль удивительно проста, —

Жук с трепетом сказал. —

Подковы дали неспроста —

Я на коне скакал!»

И жук повеселел опять:

«А мир-то не дурён,

В нём надо за себя стоять,

Несовершенен он!»

Если зависть глаза застилает

На заслуги, богатство другого,

Если в мысли она проникает

И терзает там снова и снова,

Если жаждешь во всём превосходства,

Лишь умея смотреть свысока, —

Поищи, друг, в себе эти сходства

И вглядись в отраженье жука.

Грязного тротуара след.

Женщина вроде обычная,

Примечательного в ней нет.

Тащит поклажу она, привычно

Голову накрыла платком,

А в голове всё списком,

Вся жизнь была – потом,

Дети незаметно выросли.

Знаки так же все серы,

Как масса машин вокруг,

Сколько осталось нервов,

Какая сила женских рук.

Стараясь ничего не забыть,

Она оставалась женой,

Светлую жизнь накрывает быт,

Солнце прячется за луной.

В гору труднее шагать,

Да никто не разбежался,

Нет желающих помогать,

Как давно надоело всё.

Как лошадь навьюченная,

Продолжает лямки тянуть,

Всё казалось ей к лучшему

Или справится как-нибудь.

Гордости нет в ней совсем,

Обычная русская баба,

Весь мир вокруг её сер,

Других нам не надо.

Здесь песен добрых не поют,

Всё чаще скрип через усталость,

Какой-то раньше был уют,

Сегодня что-то нам осталось?

Через туман не видно день,

Всего лишь оболочки мы из кожи,

Как плотно закрываем дверь,

Как хмуро выглядит прохожий.

А раньше песни были в сердце,

Теперь наушники и отрешённость.

Казалось, можно и довериться,

Сегодня и спросить – не хорошо.

Все в суете безумной

Себя куда-то так несут,

Как будто с дикой суммой,

Как будто время их крадут.

Быть может, тишина подарит

Мгновения слегка упущенного,

Чтобы без новых правил

Осознать дарованного или сущего.

Тихонько взглядом осмотрев,

Увидеть поступь времени,

А в голове появится припев,

Они пройдут без изменения.

Шаги чужие будут в такт,

Пусть песня сложится.

Простая у меня мечта,

Она ведь невозможная.

Из-за постоянной времени нехватки

Характер меняется резко,

Почти звериные повадки

Не дают тебе сидеть на месте.

Словами точно можно уколоть,

Пусть не потрогать их руками,

Они так плавно режут плоть,

Чтоб раны мы не зализали.

Бросаешь их как молнии,

Порою просто сгоряча,

Человек ведь невиновный,

Как будто получил удар меча.

А ты торопишься опять,

Всё важность возводя собой,

Привык вокруг не замечать,

Ведь ты важнее, чем другой.

Твои часы спешат намеренно,

Чтоб мог ты меньше опоздать,

Но вот у поезда закрыты двери,

И ты опаздываешь как всегда.

Все виноваты будут только…

Ты раскидаешь обвинения…

Запал пройдёт, а толку

Плестись пешком, до посинения.

Себя загнал теперь в кольцо,

Где действия повторны.

Хотелось бы поверить, что это сон.

Увы, с самим собою разговоры…

Вся жизнь в коробочках пластмассы,

Как будто джин я заключён,

Быть может, это всё напрасно,

Но что же делать мне ещё.

С собою чаще не в ладах,

Стремлюсь всё взвесить,

Меня опутали те провода,

Которые так часто бесят.

Почти ушёл во мрак,

Всегда лицо себе я освещаю,

В душе моей дыра,

Молча удаляюсь на прощание.

Не принято больше торжествовать,

Нет ориентиров чётких,

Все стали безразличными слова,

Не распечатанные фотки.

Искусственный мир поглотил,

Мне не оставив даже шанса,

Хоть люди состоят ещё из плоти,

Но уже перестали сопротивляться.

Все письма, как и адреса,

Остались только электронные.

Приветы шлю я без конца,

Высматривая их же в мониторе.

Бездушным станет скоро человечек,

Всемирной сетью поглощён,

Зато мы будем жить там вечно,

Пока оплачиваем счёт.

В тишине не остаться,

Как старик, уснувший в трамвае,

Все в мозолях пальцы,

Он чем-то Деда Мороза напоминает.

Жизнь ускользнула,

Порой не успеешь заметить,

Она покажет свои зубы,

А ты попробуй отогреть её.

Он ехал к своей остановке,

Добрался или конечная.

От трамвая привычный грохот,

Жизнь также размечена.

Слово имеет маршрут с пересадками,

Только смысл не всем понятен,

Не должно быть всё время сладко,

Где-то нужно менять её.

Никто старика не тревожит,

А он спит за кондуктором сразу,

Кажется белой его даже кожа,

Лишь солнце её разглаживает.

Мы упрямы и озорны

В самом раннем детстве,

К старости меняемся мы,

Причина это или следствие…

Мне выходить на этой,

А старик, уснувший у окошка,

Дальше куда-то поехал.

Настолько жизнь наша сложная…

Пролетел, не здороваясь, где-то по крышам высоток…

Будто сеточкой тонкой из дней свыше кем-то был

соткан…

Поворот

В каждой жизни случился, пожалуй, иначе не прожит.

Наблюдает за небом внимательно странный прохожий…

Неспроста

По аллеям гуляет, укутавшись снегом и стужей,

Кто-то близкий, озябший, который неистово нужен.

Суета

Беглых дней остаётся в сознании маленькой точкой.

Будто нужно спешить, но куда не запомнилось точно.

Просто бег.

Марафоны из месяца в месяц по скользкой брусчатке,

Если движемся, в жизни, пожалуй, всё в полном порядке.

Человек

Будет рядом, когда поднимается новое солнце,

Это значит, что вера однажды мечтою вернётся,

Согревая застывшую душу весенним мотивом,

Разожжёт холодевшее давеча счастья огниво.

В тебе разглядела заветный плод,

Но надпись гласит: «Не ешь меня!»

Считаю задумчиво до двухсот,

А сердце стучит по-прежнему.

Не стыдно желанное возжелать,

Всё хуже – терять, что хочется.

А ночью с бокалом вина опять

Приветствовать одиночество.

В столетиях гордой людской молвы

Любовь воспевалась временем.

Как жаль, что не каждый нашёл, увы,

Свой стан, а не ношу бремени.

Свеча доживает минутный век,

Фитиль, словно скрипку, слушаю.

А нужен всего лишь был человек,

Нетронутый равнодушием.

Как выкинуть тебя из головы?

А впрочем, в ней и так темно и пусто…

Любить тебя нелёгкое искусство,

И им не овладела я, увы.

Как научиться ярко жечь мосты,

Чтоб оживить немеющее сердце,

Не обжигаясь, пламенем согреться

И позабыть, что есть на свете ты?

Как дальше жить, всё заново начать,

Разглядывать мелькающие лица,

А ночью тихо за тебя молиться,

Но больше никогда не повстречать?

Вступила на тропу Сантьяго —

Доселе неизвестный путь.

Его пройти я очень рада,

Хоть и немного я боюсь.

Двести пят’сят ведь километров

Мне предстоит идти пешком,

А шаг мы измеряем метром,

И на спине рюкзак мешком

Висит и тянет мои плечи

К родимой матушке-земле.

Он мог быть чуточку полегче,

Иль путь мой мог быть на коне.

Держусь я стойко и упорно.

Пятнадцать килограммов в нём,

Вид сохраняю я достойно,

Мечтая ехать-то верхом.

Принципиальная по жизни,

Сей путь пройду бесспорно я.

Порою возникают мысли:

«Куда же занесло меня?»

Прошли мы сорок километров

В наш ПЕРВЫЙ день. Лежал маршрут

По местности, где свежим ветром

Атлантика дала приют

Паломникам, не знавшим цели,

Идущим просто наугад.

Порою даже мы не ели,

Попить воды был каждый рад.

А иногда мы шиковали:

Креветки, мидии, вино.

И вечерами танцевали

И пели песни заодно.

Мы ночевали где придётся.

Однажды даже на полу,

Но выбора не остаётся.

Идти я дальше не могу…

Натёрлись крупные мозоли

На стопах у обеих ног.

Я их потёрла морской солью,

Но этот метод не помог.

ВТОРОЙ день дался нелегко мне.

С большим трудом ступала я:

Болели на ногах мозоли,

От рюкзака моя спина.

Семнадцать только километров

Смогла пройти я в этот день.

Путь измерялся в сантиметрах —

Мне было больно, а не лень.

А вечером ждал вкусный ужин,

Вино и тёплая постель.

Тот, кто уж опытом научен,

Пил ещё пиво каждый день.

В день ТРИ, скажу я без утайки,

Я вовсе не могла идти.

Рюкзак лежал мой на лужайке,

Его я не смогла нести.

Но встреча с пастором и другом

И вкусный полдник с ним в кафе

У стен красивейшей церквушки

Приободрили. Налегке

Прошла я километров десять.

(Рюкзак уже несла не я.)

Мы вышли рано на рассвете —

Настала ночь, и тень моя

Мелькала возле группы немцев,

Что объясняли, где поспать.

Отказ от ужина, ведь сил нет,

Хотела сразу лечь я спать.

Но дружба остаётся дружбой!

(На том пути она ценней.)

Повиснув на плече у друга,

«Спешила» я поесть скорей.

Оставил ужин впечатлений,

Но не едой, а добротой!

Собрав свой урожай осенний,

Наш португалец пожилой,

Чтоб подвезти лиц незнакомых,

Заметив, что у них не сил,

Для нас, Иаковом ведомых,

Автомобиль освободил.

Довёз он нас до места быстро.

(Стекали слёзы по щекам.)

И улыбался он лучисто:

«Уже приехали, мадам!»

И двадцать пять минут общались

Мы с ним на разных языках.

Прощаясь, мы расцеловались.

Луна светила в облаках.

ЧЕТВЁРТЫЙ день вёл через горы.

Шла с посохом по склонам я.

Над нами небо голубое,

А с нами новые друзья.

Остались мы у португальцев,

Что предложили нам ночлег,

Лекарство для моих мозолей,

На ужин суп и свежий хлеб.

День ПЯТЫЙ уже плохо помню:

Мозоли стали нарывать.

Пришлось самой колоть уколы,

Чтобы врача не вызывать.

Какое было ликование!

Вот на границе я стою.

Пешком испанскую границу

Я по мосту перехожу!

В ШЕСТОЙ день много мы общались,

Встречали разных мы людей

(Контактами мы обменялись)

Из разных стран и областей.

За эти дни мы все сдружились —

Сложилась новая семья.

И службу вечером служили,

Молилась с пастором и я.

Ведь в этот вечер я узнала,

Что родственница умерла.

Об этом мне сказала мама,

Когда им позвонила я.

СЕДЬМОЙ шёл день, и вдруг видéние —

Заметила я в небе крест.

Как будто в фильме озарение.

Его мне Бог послал с небес.

Мы шли недолго, ведь с похмелья

Болела наша голова.

Спасли таблетки нурофена,

Всем по одной их раздала.

В ВОСЬМОЙ день много мы молчали,

И каждый думал о своём.

Шли вместе или отставали

И пели песни под дождём.

А в этот день родился мальчик —

Наследник у моих друзей.

Налили за него бокальчик.

Идти враз стало веселей.

Идя неспешно, наслаждались

Дорогой, пищей и страной.

Меня все дружно дожидались.

Покорена их добротой.

В ДЕВЯТЫЙ день я представляла,

Когда окончится наш путь,

Мои эмоции и чувства.

Теперь я знала пути суть.

И было много ритуалов,

О них в другой раз расскажу.

А при поднятии бокалов

Всегда тосты я говорю.

ДЕСЯТЫЙ день. Уже ведь скоро

Достигнем мы Сантьяго храм!

Мои мозоли беспокоят —

Рекордный я забег не дам…

ПОСЛЕДНИЙ день – он же ФИНАЛЬНЫЙ.

Наш пастор, друг его и я

Прошли одинн’цать километров.

О, как поёт душа моя!

Ступали мы к мощам с слезами.

Там на колени встала я.

Я всё смогла, горжусь собою!

Спасибо, мамочка моя!

Я посвятила путь мамуле!

Оттуда позвонила я

Сказать об этом. Но мамуля

Меня совсем не поняла…

Прошло пять лет, а путь Сантьяго

Всё продолжаю я идти.

И знаю точно, что ведёт он

Меня по верному пути!

Не стоит быть художником, мой друг,

В Писатели, в Поэты так стремиться,

Когда не можешь даже ты отбиться

У самого себя из цепких рук.

И принести хоть что-нибудь в горсти,

Что, за живое взяв, вдруг так бабахнет!

А коль не можешь, ты меня прости,

Какой же ты тогда художник на хрен?

Когда тупое у тебя перо,

Ленивы кисти, съеденные молью,

Тогда сиди, помалкивай в бюро,

Не корчась, как писатели, от боли.

Себя за шкирку собственную взяв,

Чтоб наизнанку вывернуть всю душу,

Художник – это общей боли сплав,

Он разжигает пламя, а не тушит.

Поэт не тот, вгоняет кто в тоску,

Не тот, кто подкупает сладкой лестью,

А тот, кто на обрубленном суку

Не прекращает начатую песню.

И тот, в чьей шкуре очень трудно быть,

Ведь даже если экскаватор сломан,

Писатель будет носом землю рыть,

Чтобы найти единственное Слово.

Он не привык маршировать в строю

И на собраньях пустозвонных киснуть,

Он призван, чтоб шагать по острию

И над огромной пропастью зависнуть.

Достав со дна полуживой цветок,

Тот вожделенный цветик-семицветик,

Что не размножить, ставя на поток,

Для молодости вечной и бессмертья.

А чтоб нектара каплю взять на мед,

С Цветка Художник должен счистить сажу,

А семена он лишь тогда дает,

Когда к Поэту в душу пересажен.

Не уместившись с корнем на холсте,

В душе Поэта – нежности подстрочник…

Писатель – не разносчик новостей,

Любви неиссякаемый источник.

Ее дающий зябнущим вокруг —

Такой вот вечный огонек зеленый!

Не стоит быть художником, мой друг,

Когда годишься только в почтальоны.

И ждешь, чтоб ветер окаянный стих,

Шарф повязав, заботясь о здоровье,

Разносишь письма, а не пишешь их,

Порою даже собственной же кровью.

Художник сам использует ее

Обычно вместо яркой красной краски…

Такое вот у них житье-бытье,

С Поэтом вместе —

Ну почти как в Сказке!

Встает Поэт ни свет и ни заря,

Себя сам облагая этой данью,

Чтоб каждый лепесток срывать не зря,

А лишь во имя светлых пожеланий!

Лети, волшебный лепесток, спеши!

Неси Надежду, Радость и Спасенье!

Лети, согретый фибрами души

Поэта – вечно юной и весенней!

А вот он сам несет свою суму,

Ему пора лететь на службу Слову!

А крылья где? Зачем они ему,

Когда Пегас к подъезду припаркован.

Какая сила мощная у Слова!

Звучит оно – и сердце бьется снова

И оживает тотчас, Слово слыша!

Душа надеждой моментально дышит

И в тело возвращается обратно —

Так Слово сильно, мощно, необъятно!

А кажется ведь, Слово – просто звук!

Но может выпасть страшный меч из рук,

Способно Слово прекратить сраженье!

И славен тот, кто Слову во Служенье

Себя с благоговеньем посвящает

И Словом страстным жизнь нам освещает,

Питая неусыпно Словом разум!

Мы слышим Слово! Видим Слово глазом!

Нам от него становится тепло,

Когда нам с добрым Словом повезло,

Но от него порой мы леденеем,

За ним идем, закутанным в идею,

Оно способно сотни судеб рушить,

И не дает ни спать, ни пить, ни кушать,

Когда несет страдания и боль…

На языке от гневных Слов мозоль

Должна была бы чаще возникать!

И реки поворачивают вспять

Приказов грозных емкие Слова,

Слетает с плеч от Слова голова!

Ее теряют часто безвозвратно

От Слов приятных или… неприятных.

Но как же часто нас лишь Словом кормят,

Гвоздем вбивают, извлекают с корнем,

Зовут на торжество или на битву,

Есть Слово – символ, клич или

Молитва,

Мы расцветаем от него и… плачем!

Есть Слово вожделенное: «Удача»,

И Слово долгожданное: «Победа!»,

Слова – в наследство нам от наших дедов,

Коктейль из Слов – звучащий как Программа,

И Слово-Гимн для всех народов: «Мама» —

Одно и то же в разных языках!

Есть Слово, что у нас у всех в руках,

Оружьем стертых до кровавых дыр,

И это Слово солнечное: «Мир»!

И повторять его мы не устанем!

Светлейшим Словом павших мы помянем —

И тех, кто не дожил, недолюбил!

Дает нам Слово столько новых сил

И проникает к нам под кожу мигом,

Едва мы с вами открываем Книгу —

Дающую второе… Рождество —

Из Слов, творящих с нами… Волшебство!

Кто-то пишет поэмы, романы,

Вдохновенно творит акварель,

Вот и я: я встаю очень рано,

Ставлю чай, застилаю постель.

А другие слагают сонеты,

Славят мощь и богатство страны,

Одержимо я… жарю котлеты,

Виртуозно пеку я блины.

Вот до блеска квартира намыта,

На столе и салаты и торт —

Торт – шедевр мой! Котлеты – сюита!

А салат и блины – натюрморт!

Труд художника с блеском уважен,

Вызывают поэта на бис!

Только муж на моем вернисаже,

Только… кот оценил бенефис…

Вот в романе поставлена точка.

Бюст писателя в бронзе отлит!

…Муж, насытившись, чмокает в щечку

И, уткнувшись в подушку… храпит.

Ты не слышал той песни едва ли —

Эта песня любого проймет —

Так для Мурки, живущей в подвале,

Серый кот серенады поет.

Восседая на мусорном баке

Средь отбросов и гор шелухи,

Он, жестоко ободранный в драке,

Посвящает подруге стихи.

Чистоты и порядка поборник,

Гнать метлою его не спеши,

Я прошу, не ругай его, дворник,

Ты за крик вдохновенной души.

Он, сегодня не съевший ни крошки,

Нищий кот – за душой ни гроша,

Воспевает облезлую кошку,

Что безумно она хороша.

Как же мир этот странен, о Боже!

Вечный смысл любви так непрост,

Ведь у Мурки лишь кости да кожа,

Да еще и обрубленный хвост.

Солнце марта восходит над ними,

Отзовясь на пронзительный крик,

Для кота эта Мурка – Богиня!

Он ей памятник песней воздвиг!

Словно молится он на икону,

Так тоскует и плачет навзрыд,

«Песню Песней» царя Соломона

Этот вопль кошачий затмит.

Славься, Плач поразительный, сильный!

(К черту сон, да и вдребезги лед!)

И любви оглушительный символ —

Замечательный

Мартовский

Кот!

Я твоё мини-цунами!

Я родилась в океане

Маленькой пеной морской,

Разрослась и стала волной.

Я твоё мини-цунами!

Энергия в каждой детали:

Напитана жаром ядра

И силой движения дна.

Я твоё мини-цунами!

Волна твоими глазами —

Внезапно возникла в ночи

С растрёпанными волосами!..

Я твоё мини-цунами!

Размыла дороги солями…

Безжалостно дуют ветра,

Выпуская печаль из тебя.

Я твоё мини-цунами!

Не скрыться тебе в своём храме

Высокой серой скалы

Безумных мыслей толпы.

Я твоё мини-цунами!

Душа задержалась в капкане,

И я поглощаю в себя

Неизбежность любви и тепла!..

И снова ты меня заводишь,

И снова я хочу туда,

Где эхо тихо повторяет

Твои с любовью мне слова…

Спонтанно наступает ночь…

И сон меня к тебе уносит…

Я знаю точно – будет дочь:

Глаза твои судьба рисует…

И эхом отзовётся плач,

И песня птиц о самом главном…

Зима внезапно к нам придёт,

Весна же будет долгожданной…

Проснусь внезапно от любви,

От твоего прикосновения,

И эхо ветром принесёт

Благую весть и настроения…

В зелёно-голубой пейзаж-отель,

В отраду эту царственного лета

Возносится дощатая качель.

В ней люди – птицы солнечного цвета.

Раз-два, раз-два, взмывает вверх мечта,

И руки-крылья расправляет мальчик,

Им с мамой покорится высота!

Собрал им ветер волосы в «тюльпанчик»,

На ветке тонкой, будто бы в раю,

Поёт, звенит весёлая пичуга,

Наверно, песню лучшую свою

Для птиц-людей, как для большого друга.

О мальчуган, завидую тебе!

С родительницей два земных эстета,

На милом, на семейном языке

Щебечете, как лучшие поэты.

На платье к маме собрались цветы,

Их аромат молочный, нежный, детский,

Малыш, запомни этот запах ты,

Бери его в большую жизнь, в наследство!

В моей лачуге тысяча щелей,

В жару – жара, а если холод – стужа,

Лазурь в глаза бьёт – в потолке дыра,

Скрип половиц надрывен и простужен.

Живёт в моей стихии древний кот,

Облезлый и седой с усов до лапищ,

Порывы ветра – он на печь идёт,

А в штиль засеменит вдоль местных

Кладбищ.

Случилось так: хозяйка на одном,

Хозяин на другом лежат погосте,

Котяра к ним частенько ходит в гости,

Умел бы слёзы лить, так лил ведром!

Грозит судьба мне в городе дожить,

А кот с лачугой вместе ночью стонут,

Как быть, я думаю, а мыслей нить

Бежит к Божнице, ко святой иконе.

Мне жаль их, старичков, я сам старик,

Чтоб не погибнуть, к детям уезжаю,

Я цену и коту и дому знаю, да с ними

Не берут. А как без них?

Сыграй, мой милый, на свирели,

Чтоб тоньше чувствовать весну,

Чтоб не менять берёз на ели,

Когда вдвоём идём к окну.

Сыграй на дальнем полустанке,

Чтоб расставаться не навек,

Чтоб пронести – не в медь-обманке —

Наш смысл великий – ЧЕЛОВЕК.

Сыграй, мой милый, на конвертах,

В которых письма без границ,

Чтоб не столбить дороги «фертом»

И не ловить в силок синиц.

Сыграй на розовом тюльпане,

Не отрывая от земли,

Чтоб не крутить на тело ткани,

Подвинув души на нули.

Сыграй, мой милый, всем собою:

И наготой, и ливнем – всклянь,

Чтоб стать нам бешеной грозою,

Дробящей ночь на день и рань.

Льняная рубаха пропахла сиренью,

Согрелся букет у высокой груди.

Ах, батюшка-лес, под причудливой сенью

Шепчу я тебе: «Мне любовь приведи!»

Закручены папорти смелой рукою

В жгуты да в венки для созревших невест.

Ах, батюшка-лес, ты с землёю сырою

От утра до ноченьки – ступка да пест.

Волхвами седыми кудлатятся птицы,

Зовут на огнище вечерней порой.

Ах, батюшка-лес, свет лежит на ресницах,

И чары твои не пускают домой.

Несутся меж сосен упругие тени,

Нагие тела «пробирает» огонь.

Ах, батюшка-лес, под причудливой сенью

С любимым танцую я жизнь – посолонь.

Не разбивай веслом от тучи отраженье,

Пролитое с небес в озёрную молву.

Я знаю, как ты скор на мысли и решенья,

Поэтому не рви тончайшую канву.

Пусть лодка отплывёт от слов моих подале,

Чтоб я могла волной на зов не отвечать.

Я нынче тишина – не шум на карнавале, —

Которой даже ты не сможешь обладать.

Спокойно дышит грудь под белою луною,

И мягко шепчет тень – полосками воды.

Гляжу на облака глазами-синевою

Без жажды находить в них ангелов следы.

Летом пряди выцвели, побелели росами,

Я их не хранила – жалью – под платком,

Чтобы ветер-суженый любовался косами,

Называя ласково солнечность – медком.

Как звенят в подсолнухах пчёлы торопливые,

Чтоб успеть до вечера разобрать пыльцу!

Мы ж нагие, сильные, вольные, счастливые

Не спешим с поклонами к матери-отцу.

Всё колдуем истово телом да дыханием,

Заклиная солнышко сохранить любовь.

А оно бахвалится: «Было бы желание,

Чтобы в поле жаркое возвращаться вновь!»

На заре свет – белёный платочек,

Что подброшен на тропку судьбой,

Чистый лист без значений и точек,

Без ошибок, насевших гурьбой.

После снов луговина вся в росах,

Что остались с прилива луны.

Донник жёлтый пророс на откосах

У реки вдоль лесной стороны.

Паутина – в колючках и струнах,

Что натянуты в травах вьюнком.

Семена у репейника – в «сумах».

Не заречься, коль пляшешь щеглом.

Продолжается жизнь зверобоем

И сатинной – с лихвой – пестротой,

Чтоб не ставились брёвна «покоем»,

Чтобы темя не билось водой.

Камни серые, с пятном нагретым сбоку.

Море жмётся кружевом к ногам.

Как уютно чувствовать без срока,

Возвращаясь в памяти к мечтам!

Ветер дышит солью с шоколадом,

Чтоб не изнурять себя постом.

На камнях сижу, пою балладу,

Не укрывшись от жары зонтом.

Голос мягкий, с нежностью до звона,

И его ломать я не хочу.

Как глубок он – с горла и до лона!

Как влечёт и к розе, и к мечу!

А волна прикормлена песками

И бежит по солнечной тропе.

Пролечу я чайкой, иль стихами,

Или мятным вкусом на губе.

От лета ждут так много,

Всего не перечесть:

Счастливую дорогу

И радостную весть.

Ещё куст земляники,

И бабочек в саду,

И лица, а не лики,

И благо – не беду.

Малиновость варенья

И крепкий, дюжий мост,

А также – вдохновение

С полётами до звёзд.

Палатку и гитару,

К ним речку и уху,

Но только не пожары

И не в умах – труху.

Морские – с чайкой – виды

И ракушки в песке,

Но лишь бы не обиды,

Не дни в глухой тоске.

Улыбку для ребёнка,

А значит – и для всех:

От тени до котёнка,

От знаний до утех.

У лета сказок много,

И им романом быть!

Зовёт с собой дорога:

«Умейте просто жить!»

Развязать апрелю пояс, чтоб плясать на небе вволю,

Щекоча богов уснувших разлохмаченным пером,

Чтоб на облаке-перине не проспали свою долю

И потом нас не встречали на пути с пустым ведром.

Пусть глядят, прищурив очи, как дымки ползут

над крышей,

Как река буянит громко, ускоряя ледоход,

Как младенца нянчат в люльке, повторяя: «Тише, тише…»,

Как кузнец колдует в кузне, утирая тряпкой пот.

Пусть идут на берег к ивам, чтоб набрать с них позолоты

И раскрасить птицам крылья, чтобы пели до зимы.

Как звенит под небесами волшебство – лучи и ноты!

Как меняют полушалок на косынку две кумы!

– Сколько стен у пещеры и звёзд у колодца,

Сколько трав на рассветном лугу?

«Мой малыш, не толкайся! Не стоит бороться!

Жизнь твоя – на другом берегу».

– Как кричат в темноте огнегривые кони!

Я средь них без узды и подков!

«Мой малыш, ты родишься в янтарной короне,

Разорвав туго стянутый шов».

– Твоё сердце – костёр, что запален богами,

И я греюсь на грани миров.

«Мой малыш, мы несём в себе смертное пламя

Для того, кто не слышит наш зов».

– Я иду, открывая судьбу и ворота,

Родничком пробиваюсь на свет!

«Между ног – мой младенец, травинка и нота,

Жеребёнок, вопрос и ответ».

– Сколько песен в Замирье и духов в озёрах,

Сколько знаков на теле моём?

«Мой ведьмак, я дала тебе магию взора,

Меч серебряный с жизнью – взаём».

– Пойдём колдовать на высокую крышу,

Чтоб флюгер хрустел второпях сухарём!

– Мур, мяу, конечно, повыше, повыше,

И две чашки кофе с собою возьмём.

– Гляди, там луна изогнулась на блюде,

Лежит, как обсыпанный маком рожок!

– Мур, мяу, что скажут «натужные» люди?

Опять ты сиянье вмешала в пирог.

– Смотри, там колдун не пролезет в окошко,

Мешает протиснуться важный живот!

– Мур, мяу, лишить его вилки и ложки,

К утру похудеет и, может, пройдёт.

– А ветер канат натянул, так похожий

На голос трёх скрипок и ведьмы одной!

– Мур, мяу, останемся зрителем в «ложе»

Иль смело пойдём за далёкой звездой?

– А ночь пролетела, и греют зарницы

Ладошки над дымом пекарни большой!

– Мур, мяу, довольно уж нам веселиться!

Пора чародейкам усталым домой.

И шелест листьев в вышине,

И летний дождь, что все так ждут,

И пенье ветра в тишине,

И тихий шёпот милых губ…

Смешались капли в водопад,

Смешались запахи в букет,

Смешались мысли невпопад,

Лишь в сердце стук: да-да, нет-нет…

Сквозь пляску ветра в вихре дней,

Сквозь шорох, шёпот, тишину,

Сквозь чувства странные во мне

Вдруг прорастает «я люблю».

И вдруг так хочется бежать,

Лететь, парить на край земли

И всему миру рассказать,

Как много силы у любви.

Треском грецкого ореха

Гром рассыпался над нами,

Многократным громким эхом

Пробежал под небесами.

Пляшут струи по карнизу,

Бьют чечётку в стиле ретро.

Долгожданные сюрпризы

Дарит небо с тёплым ветром.

Истомлённая природа

Пересохшими губами

Жадно впитывает воду,

Свежесть крупными глотками.

Шум дождя – полёт звенящий

Капель щедрости небесной,

Освежающе бодрящий,

Оживляющий кудесник.

Ещё дожди не смыли запах прели,

Ещё ветра не принесли метель,

А я уже мечтаю о капели

И жду весёлый, ласковый апрель,

Когда играя, собираясь в струи,

Уйдут снега и верба зацветёт,

Когда мой нос опять весну почует,

А сердце снова ринется в полёт.

Ведь до тепла лишь пять шагов осталось,

Чтобы апрель с прилётом птиц встречать,

Чтобы дойти, преодолев усталость,

И видеть солнце, как весны печать.

А в ноябре я отдохну до снега,

Потом помчусь по искристой лыжне

И в марте после зимнего забега

Шагну вперёд к щебечущей весне.

Колышет берёзка ажурными прядями,

Полощет в реке ива косыньки тонкие.

Руси не измерить ни акром, ни пядями,

А ширью бескрайнею, песнями звонкими,

Блаженством покоя и вешними грозами,

Лугами цветными и зорьками алыми,

Лесами, полями, жарою, морозами,

Святой простотой и красой небывалою.

Россия – всё то, что я вижу и чувствую,

Всё то, чем живу, чем дышу, что впитала я.

Я – капля её, а не просто присутствую.

Огромный мой дом, моя Родина малая.

Случайный блик последнего луча

Скользнул во мрак и память оживил,

Когда горела на столе свеча

И длинный день тихонько уходил.

След дня того был временем распят,

Но сохранил от главного ключи.

У горизонта плавился закат,

Бросая вдаль последние лучи.

Таких минут приятный перепев

Порой нахлынет пьяной пеленой.

А этот день мне памятен лишь тем,

Что добрым светом он живёт со мной.

Ещё цветут в полях цветы,

Леса не полностью раздеты,

Момент осенней красоты

Поют восторженно поэты.

Сентябрь кончается, пора

Садам по пояс обнажиться,

И листьям целый день с утра

С ветрами в воздухе кружиться.

Но в свете солнца все цвета:

Зелёный, жёлтый и пурпурный —

Кладёт природа на листах,

Слагая штрих в узор ажурный.

А я букет домой несу,

Движенья плавны, словно в танце.

Я сохраню в душе красу

Стихом осеннего романса.