Это была ранняя весна 1991 года, время стремное, но интересное. Страна потихоньку подбиралась к первому путчу в своей новейшей истории, жрать было нечего, курс доллара рос каждый день. Зато уже было радио SNC (рок круглые сутки!), и некоторые московские пацаны еще хотели быть звездами рок-н-ролла больше, чем хозяевами коммерческих ларьков, что на определенном этапе тоже весьма неплохо. Я уже около полугода репетировал с группой, менявшей свое название от репетиции к репетиции. Поначалу мы звались «Гриф», но кто-то нам сказал, что птица гриф питается падалью, и это оказалось достаточной причиной, чтобы название отменить. Обидно, я уже нарисовал шариковой ручкой мощнейшее метал-лого. Следующим вариантом был «Аббат», не знаю, почему нас вдохновило это слово. Помню, через неделю после переименования наш гитарист Паша Мазенов принес новую песню, в которой имелись следующие фантастические слова: «Встрече с ним каждый рад / твой и мой адвокат / аббат!» «Аббат» не были настоящей группой. Мы репетировали дома у барабанщика. Барабанщик играть не мог. Кроме всего прочего, его установка состояла из пустого чемодана (бас-бочка), клетки для птиц (все тарелки и хай-хэт одновременно) и пионерского барабана. У гитариста была гитара «Стелла» (модель культовой фабрики «Урал»), перегружалась она через отжатый на запись магнитофон «Электроника-312». Отдельно следует остановиться на певце, тем более что этот мощнейший человек будет еще встречаться на страницах книги. Певцом был Игорь Чекрыжов, или Гарик Чек, более известный ныне как Гарик-из-Зиг-Зага. Пел он у нас, правда, недолго. Гарик, Паша и я несколько лет подряд ездили в пионерский лагерь «Луч», где и познакомились. Я учился играть на басу, вот уже два года посещая так называемую «Студию современной музыки» в ДК «Красный химик». Летом 1990-го тяжелым физическим трудом, работая грузчиком на гастролях поп-группы «Клеопатра» (там еще была певица Светлана Владимирская. Позже у нее был хит «Мальчик мой», сейчас она в некоей секте, строит в Сибири Город Солнца), я приподнял немного рублей и купил «настоящую» бас-гитару. До этого я пользовался обычной акустической гитарой, переделанной в бас. Вот в таком составе и с таким оборудованием мы старались сделать группу. А теперь представьте, что эта группа пыталась играть хард-н-хеви в стиле «Арии»! Все это было настолько смешно, что иногда даже не было понятно, в чем же здесь юмор. Группа не трогалась с места, и единственным достижением ее была договоренность о грядущем концерте в какой-то школе Бауманского района. Примерно в это время один бывший одноклассник рассказал мне о некоей группе, возникшей в нашем районе.
Группа, по его словам, играла «панк-рок» (что такое панк-рок?), и в составе ее имелись чуваки из 56-й школы, а также Воробей – Дима Воробьев, сын моей учительницы немецкого и одно время классной руководительницы Надежды Семеновны.
Во как! – подумалось мне. И как же они называются? А называются они «Кутузовский проспект» и недавно играли в нашем Доме пионеров на площади Победы. Концерт! Настоящий! Для публики, а не для школьников, под страхом смерти загнанных в актовый зал «на мероприятие».
Как выяснилось чуть позже, я, наверное, оказался единственным из районной тусы, кто не был на том самом историческом концерте во Дворце пионеров. Несколько недель после о нем говорили все. Люди даже запомнили пару песен, одна из которых, «Чапаев», оказалась вообще немыслимым хитом. В разном исполнении я слышал ее от нескольких друзей, именно поэтому имею возможность привести здесь несколько строчек из этого удивительного произведения: «По реке плывет Чапаев, / далеко не уплывет, / потому что не смолкает / мой станковый пулемет. Гитлер лезет на сосну, / лезет и смеется (?!), / посмотри товарищ Сталин, / как он наебнется!»
К тому моменту «Аббат» (или как мы там к тому времени назывались) стали искать нормальную, не домашнюю репетиционную базу. Я, памятуя о месте проведения концерта «К. П.», отправился в свой районный Дворец пионеров попробовать договориться о возможности репетировать там. Переговоры увенчались успехом, хотя и были несколько омрачены личностями хозяев точки. Представьте себе (если только такое возможно представить в начале XXI века) двух абсолютно одинаковых с лица братьев, полухиппи-полупропойц в возрасте. Сморщенные ебальнички, плохенькие волосенки, свисающие соплями с затылков, неудавшееся музыкальное прошлое, сквернейшие характеры и самомнение на фоне постоянной алкогольной абстиненции – такими были Игорь Валентинович и Олег Валентинович, рукоЙводители кружка «Рок-ансамбль» Дворца пионеров Киевского района г. Москвы. Never trust the Hippy, uhh, John? Тем не менее, несмотря на моментально возникшее взаимное неприятие, нам было назначено прослушивание. На самом деле Валентинычи уже давно самоустранились от непосредственно ведения «кружка». По всей видимости, любая работа причиняла им боль и грусть. Братьями была выработана ненапряжная схема, при которой в помещении постоянно репетируют несколько уже готовых групп, одной из которых и были «К. П.». Дерзновенные юноши и девушки, приходящие с улицы, просто не принимались под предлогом отсутствия мест.
Итак, через несколько дней мы притащились на Кутузовский и в назначенный час включили свои «инструменты» в «аппарат» Валентинычей. Кроме них в комнате тусовались «К. П.» в полном составе (кроме Ленина, по-моему). Подключившись, мы попробовали что-то сыграть. Назвать это прослушивание полнейшим фиаско – это значит не сказать ничего. Никто из нас не мог петь, можете себе представить, каких мелодий мы себе насочиняли, ориентируясь на «Арию»? Барабанщик останавливался через каждые пять секунд, делая вид, что ему все время что-то мешает. Мы начинали одну и ту же песню снова и снова, и снова у него отваливалась педаль или падала тарелка (на самом деле он, скорее всего, вообще впервые сел за настоящую установку). Мы чувствовали себя настолько беспомощно, что безответно сносили все тупые насмешки Валентинычей. После очередной остановки старший Валентиныч обратился к одному из тусующихся чуваков с телегой типа: «Денис, сядь за барабаны и покажи, как надо играть!» Денис сел и вломил. Разница была ясна, и не было никакой необходимости продолжать экзекуцию. Мы попрощались и ушли. После этого эпизода я принял решение покинуть группу, однако оставался в составе и ездил на репетиции еще некоторое время. Напомню, шла подготовка к важнейшему концерту в ШКОЛЕ!!!
Предложение играть на басу в составе «К. П.» прозвучало через несколько недель после позорного прослушивания.
Я встретил чуваков на своей троллейбусной остановке. Мы поздоровались как уже типа знакомые, и барабанщик Денис (или Рубан, как его все называли) спросил, как мои дела с той группой. Я честно признался, что собираюсь скипать. «Не хочешь панк-рок поиграть с нами?» – спросил он.
«Музыка простая, ты приколешься. Без соляков, без пафоса и напряжения. Мы раньше делали песни типа “Монгол Шуудан” и “Сектор Газа”, но быстро обломались играть совок. Сейчас играем в стиле Sex Pistols, быстро, мощно с дисторшн-гитарами».
«А что с вашим басистом?» – поинтересовался я (их басистом был некто Денис Сизов, чувак, живший со мной по соседству).
«Решили с ним расстаться, по разным причинам».
Позже Рубан признался, что на самом деле их приколол мой внешний вид (отдельный разговор…) и наличие черной чешской бас-гитары Jolana bass disco.
Я взял несколько дней на раздумье, а сам ломанулся к еще одному своему экс-однокласснику, Коляну Корчагину, чей старший брат слыл экспертом во всяких странных музыках. Странными музыками у нас в то время считалось все, что не было хеви-металом.
Брат дал мне несколько кассет того, что он считал панк-роком. Среди них был первый альбом «Чуда-Юда», кстати, слышанный мной задолго до этого. Несколько лет назад на экранах прошел отличный фильм «Авария – дочь мента», где «Чудо-Юдо» играли сами себя в нескольких сценах. Кроме прочего, не помню уже чего именно, у меня оказалась кассета Sex Pistols с Never Mind the Bollocks на одной стороне и Great Rock’n’Roll Swindle на другой. Вот это было по-настоящему круто! И если мне предлагается играть такую музыку – ОК, вперед! Ничего подобного я не слышал никогда, хотя увлекался роком лет с 11. Вся наша школьная и пионерлагерная (а позже – просто дворовая) туса зависала на метале. Хеви был в топе весь конец восьмидесятых, и эти записи было сравнительно легко достать (если ты, конечно, был знаком с нужными людьми). Я имею в виду, что нас не достала «новая волна» – это была музыка скорее старших братьев. Тех, кому было 14–16 в году восемьдесят четвертом, Duran Duran были их группой. Пост-панк тем более прошел мимо, хотя и оказал огромное влияние на большое количество русских групп, пытавшихся в начале девяностых играть нечто подобное. Но Pistols не были ни первым, ни вторым, и уж тем более они не были хеви-металом, хотя некоторые элементы их звука меня прикололи именно потому, что я имел кое-какой хеви-опыт.
Но минимализм в аранжировках, фокусирование на ПЕСНЯХ, а не на делании МУЗЫКИ, лаконичность и конкретность производили неизгладимое впечатление.
Конечно же, это только сейчас, поднабравшись формулировок и научившись с грехом пополам облекать свои чувства, вызванные прослушиванием музыки, в слова, я смог все это расписать таким образом. Тогда же, в 1991-м, было ясно одно – я тоже так хочу, и что самое главное – МОГУ. Панк не требовал исполнительского мастерства, и это мне более чем подходило. Кроме всего прочего, и это тоже было важно, я не находился в плену мифа о Pistols. Я ничего не слышал о Сиде и Нэнси, и обо всех этих Who kill Bamby? и Destroy! Я ничего о них не знал, поэтому воспринимал их просто как рок-группу, сочинившую и записавшую пластинку из простых и мощных рок-песен, несколько однообразных, но от этого не менее привлекательных.
Итак, ответ был дан положительный, как вы, наверное, догадались, и мы поехали на первую репетицию.
Песни учились легко, от меня не требовалось сочинять отдельные басовые партии или ходы (мало того, все попытки делать это пресекались на корню как несоответствие жанру). Тонический бас, подклад восьмыми нотами (ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды) в большинстве случаев в унисон гитарным партиям – вот все, что требовалось. Все песни сочинялись Лениным, который приносил готовые мелодии, аранжировки и тексты – на английском и русском.
Юра Ленин был по-настоящему одаренным парнем, делал музыку легко, обладал необходимой музыкальностью и мог петь, с легкостью попадая в ноты.
Юра жил на Большой Дорогомиловской и учился с Рубановым в одном классе в 56-й школе. Имея папу кадрового офицера (человека весьма сурового нрава, с именем Владимир при фамилии Ленин), Юра был весьма оригинальным пассажиром. Худой, среднего роста чувак, в сапогах, внешне издали напоминавших «казаки», но имевших застежку «молния» на внутренней стороне, что по тогдашним «пацанским» представлениям было западло. Платок с чуть ли не хохломской росписью повязывался на башку в виде псевдобанданы, кожзам-куртейка и ботан-очки на носу. Также наличествовали умеренные хаерки (скорее всего, отбитые у папани с боем) и манера использовать в разговоре массу слов из постхиппистского англизированного сленга, к месту и не к месту. Все эти его «шуз», «ги́тар», «сейшн», «элбум» немного раздражали, но тем не менее придавали ему вид «рок-ребела» (оп-па, я по ходу тоже что-то такое употребил), мучительно борющегося с консервативным влиянием семейной среды.
Юра был действительно талантливым сочинителем для шестнадцатилетнего парня, «секспистолзподобные» песни сыпались из него гроздьями. Кроме пения (он классически копировал манеру Джонни Роттена) Ленин также поначалу играл на ритм-гитаре. Именно Юра, желавший во что бы то ни стало делать «все как у них», напридумывал всем сценические кликухи. Рубан остался Рубаном (правда, став Дэном вместо Дениса, что, согласитесь, не очень напряжно). С Воробьем ничего поделать было нельзя, поэтому все сошлись на том, что Воробей останется им по-прежнему. Себя Юра стал именовать Джерри Лайдон, хотя ему как раз, имея настолько экзотическую и громкую «родную» фамилию, жаловаться было грех.
Меня же Юра сразу начал величать, даже не спросив разрешения, Сидом. «Раз мы русский Pistols, а ты играешь на басу, – будешь Сидом».
Да уж, в логике ему отказать было сложно.
Воробей, или Дима Воробьев, был из семьи попроще. Его мама работала учительницей немецкого в нашей 665-й школе, отца на горизонте видно не было. Воробей учился там же, на класс старше меня. Дима с матерью жили в коммуналке на Кутузовском, в соседнем с рубановским доме. Как оказалось, еще в школе он увлекся музыкой и в старших классах занимался пением, самостоятельно научившись играть на гитаре. Поначалу он был музыкантом сорта «можешь-спеть-пару-песен-«Кино»-под-гитару?», и рок был несколько далек от него. Насколько я сейчас понимаю, переход с «боя» полными аккордами на чистом звуке к игре квинтами и квартами с дисторшном проходил для него несколько болезненно. Димон был и, я надеюсь, остается простым, добродушным и милым парнем, с отличным чувством юмора, тактичным и внимательным. Он никогда не был супермузыкантом (впрочем, как и каждый из нас, за редким исключением), однако играл ровно и с чувством, быстро освоив большинство характерных гитарных панк-фишек (Steve Jones style, baby). Он также мог петь, что и делал в самом начале «К. П.». Ленина то ли еще не было, то ли он тогда только играл на гитаре. Но с переходом к новой эстетике группа посчитала, что Ленин будет более выгодно смотреться в роли лидер-вокалиста.
Рубан был из цирковой семьи, их династия насчитывала несколько поколений, еще с дореволюционных времен (революция свершилась в октябре 1917 года). Мать его постоянно находилась на гастролях, отец жил в другом месте (родители были в разводе). Денис проживал с двумя бабушками – божьими одуванчиками, одна из которых была его настоящей бабушкой, а вторая – ее сестрой. Все школьные годы он гастролировал вместе с цирком, в котором работала его мать, переезжая из города в город, сменив за это время несколько десятков школ в разных местах России. В старших классах он прекратил движения по стране и доучился в 56-й школе, живя в огромном сталинском доме на Большой Дорогомиловской.
Рубан был основным катализатором в группе, наиболее деятельным персонажем, тянувшим за собой остальных. Поступив после школы на телевизионный завод «Рубин», он попытался собрать первый состав группы. Сам он пробовал играть на басу, но после травмы, полученной на заводе (что-то типа растяжки фаланг нескольких пальцев), переключился на барабаны. Наши с Денисом музыкальные вкусы совпадали почти полностью, он также парился на хеви-метал. Его любимыми группами были Accept/UDO, Iron Maiden, Metallica, Guns’n’Roses, AC/DC, Motorhead, Kiss и другие. Так же, как и я, он прошел в детстве через увлечение евро-попом (Modern Talking, Bad Boys Blue, Silent Circle, Joy etc).
На самых первых репетициях у Ленина уже были песни «Под потными обоями» (позже – «Песня о жизни»), «Шилов вернулся», «Прохожий» – все они делались еще без меня в составе. Через несколько реп Ленин принес «Четыре таракана», I’ll fuck my king in the ass, а Рубан предложил сделать песню на основе пионерской песенки про овечку («Протекала речка, / а над речкой мост, / на мосту овечка, / у овечки хвост. Высохла та речка, / провалился мост, / умерла овечка, / отвалился хвост. А ну-ка раз, два, три, четыре!»). Песню «Про овечку» играла еще одна группа, репетировавшая во Дворце пионеров, – чуваки из Давыдкова под названием Kick in Ass («Мы в Давыдкове живем, / все мы курим, все мы пьем, / так что слушай Kick in Ass / охуительный процесс»). В составе Kick in ass были парни, позже сформировавшие восхитительную франкоязычную банду Les Primitives, гитарист которых, Шахно, после распада группы некоторое время играл на гитаре в «Четырех тараканах». Из «Овечки» путем несложных генетических операций была произведена «Крыса».