– Смотри, смотри, Дашка в прямом эфире! – Витька протянул телефон товарищу, не скрывая восхищения – Хороооошая! И ведь тоже прогуливает, а не боится вести стрим, знает, зараза, что ничегошеньки ей не будет. Потому что богиня, ей все можно!
Его товарищ – пухленький брюнет в круглых неказистых очках – даже не взглянул:
– Да ну тебя, я вообще не понимаю чего я тебя послушал. У меня с физикой полный порядок, какой смысл был уходить из школы раньше времени? Чтобы что?
– Чтобы не быть занудой, – коротко отрезал Витька, не отрывая взгляд от экрана телефона, – а проявить солидарность с другом, поддержать его в трудную минуту.
– Рубиться в Доту до трех часов ночи – это не так трудно.
Тут уже Витька обернулся с праведным возмущением:
– Знаешь что, Максимка, ты хоть одну недельку каждый божий день порубись до трех ночи с подъемом в семь, а потом уж говори – что трудно, а что нет. Это тебе не классухе на уроках улыбаться, здесь здоровье нужно.
– Мне проще было дать тебе списать.
– Духота!
Двое ребят пятнадцати лет сидели на лавочке, забравшись на нее с ногами, и незатейливо прожигали время, которое в прочие дни отводилось им исключительно на школьное образование. Был май. Было тепло. Была молодость и безалаберное отношение к жизни. По крайней мере, у одного из них – у Витьки, крепкого паренька, с веснушчатым лицом и бейсболкой, натянутой на самый лоб. Друг же его имел слабый и боязливый характер, а потому находился тут же, за компанию, хотя за школьной партой ему сейчас было бы гораздо комфортнее.
Между тем, веселая легкая девочка с кукольной внешностью бодро вещала с экрана, беззаботно чередуя слова с непринужденным, местами совершенно неуместным смехом:
– Вы только посмотрите сколько людей сегодня на фудкорте… ахахаха… время два часа дня, рабочий день в самом разгаре, а тут какая-то повальная сиеста… ахахаха… заводы стоят – все на фудкорте! А потом мы удивляемся: как же так – откуда столько дурачков вокруг нас, откуда столько дилетантов в жизненно важных профессиях, откуда все эти озлобленные нищеброды, копящие мизерные баллы на картах лояльности… а вот отсюда! Ахахахах! Учиться надо! А не шляться по фудкортам. Работать надо, а не жрать бигмаки, имея ипотеку… ахахахаха! Что я здесь делаю, наверное, спросите вы, мои дорогие подписчики, и я конечно же отвечу – моя миссия, как будущего журналиста, освещать это постыдное человеческое дно, быть в гуще события… ахахахах! И судя по тому, что вас у меня уже больше семисот в прямом эфире, мое дело правое! Ахахахах.
– Чего она так ржет? – не выдержал Максим.
– Так интереснее смотреть. Нам же по хер на этот фудкорт, нам не по хер на Дашеньку, курочку мою…
Витька сидел задумавшись, все еще глядя в экран, но уже будучи где-то далеко и от стрима, и от друга. В его голове родилась и без особых видимых усилий росла какая-то мысль. Молчание длилось недолго.
– Слушай, Макс, – наконец, вернулся он. – Нам тоже нужно снять контент, запилить эфир не хуже Дашки.
– Зачем еще? – искренне удивился Максим, – ты же никогда не хотел быть журналистом.
– Да вертел я эту журналистику… да и Дашку повертел бы, – осклабился тот, – а для этого нужно стать таким же популярным как она.
Максим смотрел на него совершенно озадаченно, силясь понять друга.
– Ты тоже хочешь пойти на фудкорт? – недоуменно спросил он.
Теперь уже Витька посмотрел на него удивленно.
– Ты дурак? Нет, конечно. Что мы там делать будем? Я не смогу так же легко болтать обо всем подряд, нам нужна конкретика. Чтоб как можно меньше слов и как можно больше экшена.
– И что ты предлагаешь?
Витька встал:
– Я предлагаю тебе, мой дорогой друг, пойти за мной и не задавать глупых вопросов.
– Куда?
– А вот и первый такой вопрос. Да тебе уже не все ли равно? Дядя Витя предлагает приключение.
– Вот как раз когда дядя Витя предлагает приключение, мне совсем не все равно, мне это очень даже важно. Потому что у дяди Вити ужасная кредитная история.
– Какая еще кредитная?
– Кредита моего доверия.
– Да не ссы ты, в этот раз все будет ровно, – усмехнулся Витька, смачно сплюнул, взял свой пакет с тетрадками, ловко спрыгнул с лавки и пошел, не оглядываясь. Щебетание Даши и ее несуразный смех становились приятно уходящими.
Максим не был столь поспешен. Он хмуро смотрел вслед уходящему другу, покусывая губы. В школу возвращаться смысла уже не было, домой не хотелось, а гулять больше не с кем – у тихони Максима друзей было по пальцам перечесть. Одной руки.
– Давай-давай, – поторопил его друг, по-прежнему не оглядываясь, лишь поманив рукой.
– Да блин, – сказал себе Макс и тоже спрыгнул с лавки, захватив рюкзак, – да подожди ты!
Они прошли несколько кварталов, почти не разговаривая. На все попытки Максима прояснить цель пути, Витька лишь отмахивался:
– Увидишь! Тебе понравится. В крайнем случае, нет, – усмехнулся он.
Было два часа дня и майское солнце, соскучившись за долгое прозябание в тени предыдущих сезонов, вовсю прогревало южный городок, побуждая к скорейшему оживлению истосковавшуюся по теплу робкую природу. И несмотря на то, что была будничная рабочая среда, людей на улицах было довольно много. Словно именно сегодня были совершенно простительны опоздания с обедов, прогулы уроков и даже, что совсем уже немыслимо, неявки на работу. Природа пробуждалась и люди вслед за ней жадно тянулись ко свету и теплу.
Пройдя добрых полчаса, ребята вышли на окраину города. Дорога, шедшая налево, уверенно переходила в бурную оживленную трассу, справа же, в километре от самого последнего дома виднелись невнятные серые строения, огороженные старым грязным бетонным забором с остатками ржавой колючей проволоки наверху. Внутри территории между зданиями росли взлохмаченные деревья, местами сухие, с обломанными ветками, многочисленные разросшиеся кустарники. Некоторые деревья и вовсе были сожжены, а на оставшихся давно облюбовало себе край обетованный многочисленное воронье.
Когда-то, в 70-80-х, это была областная тюремная больница. Со всей округи сюда свозили больных заключенных по совершенно различным направлениям – терапия, хирургия, психиатрия. На территории больницы стояли двухэтажные корпуса, оборудованные для различных больничных нужд, куда и распределяли этапированных, согласно их истории болезни.
Однако же, особой мрачной популярностью пользовался совсем уж отдельно стоящий – единственный трехэтажный – противотуберкулезный корпус. В зековском простонародье – Тубонар.
В нем специализировались исключительно на тубиках – больных туберкулезом. Многих из них подлечивали и возвращали обратно, но и немало было тех, кто обрел здесь свой последний покой, так и не совладав со смертельным недугом. На лечебные тюремные нужды финансирование поступало крайне скудно, а на долгосрочное дорогостоящее противотуберкулезное лечение и вовсе поступали копейки. Да и должного для подобных больных питания не поступало. Поэтому единственной надеждой попавшего сюда был крепкий иммунитет и госпожа удача – и как раз именно по этой причине туберкулез здесь не щадил ни старых, ни молодых. Усложнялась ситуация еще тем, что у себя в зонах многие частенько симулировали болезнь, чтобы отдохнуть в больничке, а на местах не всегда хватало оборудования, чтобы отделить реально заболевших от симулянтов. И потому, чтобы не катать туда-сюда понапрасну, многих привозили только тогда, когда было уже совсем очевидно, что человек действительно болен. Драгоценное время было безвозвратно упущено, люди умирали. И как раз из-за высокой смертности Тубонар казался по-настоящему зловещим. Вернувшийся оттуда зэк пользовался большим уважением и интересом со стороны других заключенных, он словно прошел некую инициацию и доказал свое право на жизнь, проявил подлинную силу духа.
Однажды в больнице произошел жестокий и довольно кровавый бунт. Толпа осужденных из Тубонара, вооружившись подручными средствами и заручившись поддержкой заключенных из других корпусов, напала на представителей администрации и попыталась покинуть территорию учреждения. К больнице был стянут местный и областной ОМОН, бунт подавлялся долго и жестко. Было уничтожено много оборудования, побиты окна, сломаны двери, решетки, погибло много осужденных и сотрудников ОМОНа, местами были пожары. Сильнее остальных пострадал тубонар, некоторые палаты полностью выгорели вместе с находившимися в них людьми.
И вместо того, чтобы восстановить больницу, руководство пришло к решению закрыть ее за ветхостью и в связи с масштабом разрушений. К тому же, в соседнем городе только недавно было построено новое, более современное лечебное учреждение, а значит тем более было нецелесообразно выделять деньги из бюджета на никому не нужное восстановление. С тех пор территория больницы стала приходить в запустение… Всюду рос бурьян, деревья лезли в окна некогда стерильных палат, некоторые корпуса неизбежно обрушались. В помещениях росла трава.
Однако лучше всего, как это ни странно, сохранился именно Тубонар. Гордо стоял он в центре разрушений и запустения. Стены его, местами глядящие выжженными глазницами оконных проемов, все еще были крепки и таили в себе подспудный вызов. Грозно оглядывал он свои владения. Как король горы, как единоправный хозяин, уверенно стоял он посреди всего этого мрачного апокалиптического пустыря и потому вся территория больницы горожанами называлась именно в честь этого чахоточного исполина – тубонарка.
Почти сразу же после произошедших там событий и закрытия учреждения, территория обрела самую дурную славу. Считалось, что всех убитых зеков во время бунта закопали здесь же и потому по ночам их неупокоенные души бродят среди корпусов в тщетных поисках выхода. А если вспомнить сколько за всю истории умерло и в самом Тубонаре и маловероятно, что это были праведные души, которых приветливо встретили в раю, то количество блуждающих душ на квадратный метр этой страдальческий земли должно было просто зашкаливать.
В свете всех этих домыслов, заброшенная больница неизбежно манила сюда всех тех, кто был падок до приключений, жаждущих адреналина, поклонников различных неформальных движений, культов, маргиналов и около криминальных авторитетов. И хотя территория по-прежнему была огорожена забором, попасть туда все же не составляло особого труда. Довольно часто здесь находили мертвых бомжей, передознувшихся наркоманов, как бабочки на свет тянулись сюда суицидники, а были и те, про которых говорили, что в последний раз видели их за забором тубонарки и после уж их не видел никто и никогда.
Однажды некий местный предприниматель решил заработать на этом месте и организовать сюда экскурсии для экстремалов и даже получил разрешение от муниципалитета. Но когда перед самой первой такой экскурсией он вдруг залпом осушил бутылку ацетона и скончался в чудовищных муках, сама мысль об экскурсиях больше ни у кого не возникала.
Полиция откровенно не любила это место и приезжала сюда только в случаях крайней, неотвратимой необходимости – когда нужно было забрать кем-то обнаруженный труп или поискать пропавшего здесь человека. Впрочем, поиск обычно проводился весьма поверхностно и редко давал хорошие результаты. А потому нормальные люди боялись тубонарку, ненормальные – любили всем сердцем. Давно пора было снести эти руины и вроде готов уже был план-проект по уничтожению этих сооружений и постройке на его месте нового торгового центра, да дело все стопорилось…
И Витьку нисколько не заботила полная жизни солнечная трасса слева – отнюдь. Словно филин на мышь-полевку смотрел он в сторону серых строений с расширенными от возбуждения зрачками.
Максим тревожно проследил за его взглядом:
– Да ладно?
– Ага, – уверенно подтвердил Витька.
– Тубонарка? – с ужасом уточнил Максим.
– Она самая, родимая.
– Ты в своем уме? Это же очень опасно.
Витя с издевкой посмотрел на друга:
– А чего наш Максимка испугался? Что там бродят призраки уголовничков и они обидят Максимку? Еще как обидят! У Максимки хорошая, упругая попка – просто находка для истосковавшихся за долгие годы уркаганов.
– Ты дурак? Не мертвых бояться нужно, а живых. Там же может быть кто угодно. Это ж тубонарка.
– Страшно? – Витька посмотрел на него с прищуром.
– Еще бы! Ты как будто не в одном городе со мной живешь.
– Мне тоже страшно, – вздохнул товарищ, – всем страшно. И Дашке ой как страшно, и ее подписчикам. Поэтому нам и нужно туда. Представь, как мы хайпанем на прямом эфире. Не всякий взрослый туда пойдет, а наш брат вообще ссытся этого места, как чумной, а мы пойдем. Прогуляемся, осмотримся. Дашка стопудово будет наша.
Максим со страхом смотрел на хорохорившегося друга, непонимающе разводя руками и пытаясь подобрать внятные слова. Слова не находились.
– Да зачем мне твоя Дашка? – выпалил он, – ради какого-то спорного хайпа рисковать жизнью, здоровьем? Тебя может быть и не ждет светлое и счастливое будущее, а я вообще-то на него рассчитываю. И я уж точно туда не пойду. И никто не пойдет.
– Я пойду, – совершенно твердо сказал Витька, снова сплюнув на землю.