ВОПРОС. Какие помыслы и размышления должно иметь подвижнику, пребывающему на безмолвии, в безмолвной своей келий, и что надлежит ему непрестанно делать, чтобы ум его не имел досуга для суетных помыслов?
ОТВЕТ. Спрашиваешь о помысле и размышлении, как человек становится мертвым в келлии своей? Разве человек рачительный и трезвенный душою имеет нужду спрашивать, как ему вести себя, когда бывает он один сам с собой? Какое иное занятие у монаха в келлии его, кроме плача? Разве бывает у него время от плача обратиться к другому помыслу? И какое занятие лучше этого? Самое пребывание монаха и одиночество его, уподобляясь пребыванию во гробе, далекому от радости человеческой, учат его, что деятельность его – плач. И самое значение имени его к тому же призывает и убеждает, потому что называется он сетующим, т. е. исполненным горести в сердце. И все святые в плаче переселялись из сей жизни. Если же святые плакали, и, пока не переселились из жизни сей, очи их всегда были наполнены слезами, то кто же не будет плакать? Утешение монаху порождается плачем его. И если совершенные и победоносные здесь плакали, то как стерпит исполненный язв, чтобы пребыть ему без плача? Поэтому, если пойдем на безмолвие и с терпением будем пребывать в нем, то, конечно, в состоянии будем пребывать в плаче. Посему будем непрестанно в уме своем молить Господа, чтобы даровал нам плач. Ибо, если приимем сию благодать, лучшую и превосходнейшую прочих дарований, то, при помощи ее, достигнем чистоты. А как скоро достигнем ее, не отнимется уже у нас чистота до самого исхода нашего из жизни сей.
Посему блаженны чистые сердцем, потому что нет времени, когда бы не услаждались они сею сладостию слез, и в ней всегда зрят они Господа. Пока еще слезы у них на глазах, они сподобляются зрения откровений Его на высоте молитвы своей; и нет у них молитвы без слез.
Сие-то и значит сказанное Господом: «блажени плачущии, яко тии утешатся» (Мф. 5:4). Ибо от плача приходит человек к душевной чистоте. Посему Господь, сказав: «яко тии утешатся», не объяснил: каким утешением. Ибо, когда монах сподобился с помощию слез прейти область страстей и вступить на равнину душевной чистоты, тогда сретает его таковое утешение. Посему, если кто из получивших утешение здесь прострется на сию равнину, то на ней встретит утешение, необретаемое здесь, и уразумевает тогда, какое получает конец плача утешение, которое плачущим дает Бог за чистоту их; потому что непрестанно плачущий не может быть тревожим страстями. Проливать слезы и плакать, это – дарование бесстрастных. И если слезы временно плачущего и сетующего могут не только путеводить его к бесстрастию, но и совершенно очистить и освободить ум его от памятования страстей, то что скажем о тех, которые с ведением день и ночь упражняются в сем делании? Посему никто не знает помощи, бывающей от плача, кроме тех одних, которые предали души свои делу сему. Все святые стремятся к сему входу (т. е. к получению дара плача), потому что слезами отверзается пред ними дверь для вшествия в страну утешения; и в этой стране в откровениях изображаются преблагие и спасительные следы Божии.
(Слово 21.)