Эмма Марковна Шторм
Неужели на дне бывает так светло?
Неважно, бывает или нет. Мне сейчас нужен воздух. Значит, надо наверх, к свету… Где Миша? Где дети? Я точно видела, что это соседская Танечка и ее шебутной брат-близнец Костя.
Буль-буль, фыр-р-р, фыр-р-р!
Всплыла я вовремя, еще пара секунд – и началась бы асфиксия. Или уже началась – не помню, как оказалась в этом водоеме. Что-то вспоминается. Но сначала надо отфыркаться, отплеваться и ощутить твердь под ногами. И найти своих!
Свои нашлись. Совсем рядом кто-то отчаянно барахтался. Разглядеть, кто это, я не могла, просто в пару гребков добралась и схватила. Сейчас вытащу…
Ага, щаз! Тут бы на плаву удержаться поначалу. Это точно не Мишенька, тот знает, как вести себя на воде. И для ребенка великоват… Ох, сейчас меня саму утопят! А на мне еще надето непонятно что. Но это точно не мой легонький летний халатик, который я надевала только на даче, когда готовила. То ли длинная ночнушка, то ли платье.
Пришлось вспоминать технику спасения на водах, рыкнуть на утопленника и, подцепив его за шиворот, потащить к берегу… незнакомому берегу и продолжать думать, как я тут оказалась. Слава богу, буксируемый объект тоже отфыркался, отплевался и начал дрыгать руками-ногами, облегчая мою задачу.
Что за плезиозавры на нашем пути? Самые обычные гуси. Надеюсь, они не собираются защищать свою территорию. Но птицы предпочли лениво свернуть в сторону. Так неторопливо, что я разглядела нитку водоросли на одной из лапок. Явно не дикие.
Вот и долгожданная твердь, хоть и илистая. Странно, вокруг пустынный берег, ни следа человеческого жилья. Только где-то в стороне виднеется нечто, похожее на кривой бревенчатый мост. А рядом со мной девчонка в мокрой рубашке до пят, синяя от холода и ужаса. Никак не пятилетняя!
– Барыня… – Девчонка кашляла и тряслась. И бормотала чушь. Какая еще барыня? Ох, грехи наши…
Зеркал даже в самых современных парках не водится. Значит, воспользуюсь водной гладью.
Я обернулась к воде, чтобы взглянуть на себя…
Что это?! Дайте другое зеркало! Или другую воду! Или другую меня!
Ладно, дождусь и найду где-нибудь настоящее зеркало. Может, неровная рябь на воде просто искажает мой облик. Или мозги от нехватки воздуха.
Сделав еще несколько шагов – я неожиданно здорово замерзла, хотя еще пару минут назад было очень жаркое лето, – выбралась на топкий бережок, вытащила следом недоутопленницу и поняла, что на мне надето тяжелое суконное платье какого-то исключительно дореволюционного покроя. А поверх него штука, какую я видела только на картинках в исторических книгах, – теплый капот. С завязками. А на голове настоящая мокрая шляпка.
– Барышня! Барышня! Слава богу, живая! Барышня!
Громкий крик заставил меня резко обернуться, поскользнуться и шлепнуться в топкую грязь. От кривого мостика в мою сторону косолапо бежал здоровенный мужик, заросший бородой по самые глаза. «Мужик» – это не только половая принадлежность, это еще и характеристика его внешнего облика. Потому как человек был в лаптях, серой холщовой рубахе и таких же штанах, а на голове у него был войлочный колпак, похожий на те, которые мы с мужем надевали в бане.
Муж! Мишенька…
Я забыла про мужика и снова посмотрела на воду, из которой выбралась. Это был вовсе не пруд. Вынырнула я в реке, не слишком широкой и по берегам заросшей камышом. Где-то рядом гоготали гуси, шумел ветер в одинокой березе. Ни следа мостков, черемуховых зарослей и дачных крыш за ними.
И ни следа моего мужа.
– Где мой муж? – спросила я подбежавшего мужика – кроме него, спрашивать тут было некого.
Мужик удивленно взглянул на меня. Потом чуть сдвинул головной убор, почесал в затылке. Казалось, эта манипуляция его перезагрузила, и мужик торопливо сказал:
– Найдется он, Эмма, сталбыть, Марковна, вот вам крест, найдется он. Вы-то живы, вот хорошо. А это кто еще?! Эй, девка! Отвечай! Ты чья?
Но девчонка в ответ только затряслась еще сильнее и окончательно обвисла у меня в руках.
– Вот что, все вопросы потом. Пошли-ка… куда-нибудь, где тепло и можно переодеться, – скомандовала я. И уже утопленнице: – Ну же, милая, потерпи немного, я тебя не донесу, шевели ногами!
Мужик только перекрестился, забрал у меня девчонку, закинул ее руку себе на плечо и зашагал к мостику. Вел он ее с деликатностью детсадовской воспиталки: идем-идем, деточка, а не хочешь, так потащу. А на меня несколько ошалело оглядывался.
Насчет мужа он точно ничего не знал. Мне бы тоже перезагрузиться. Забыть страх и боль, выяснить, куда я попала и что со мной происходит.
И важнее всего, понять, что мне нужно именно сейчас. Переодеться и обсохнуть. Мокрую спасенную незнакомку тоже высушить и переодеть. Небо в облаках, а березовые листья пожелтели. В такую пору простудиться – дело недолгое.
Поэтому я не упиралась, не спрашивала «куда идем?», а молча брела за мужиком. Он явно обращался со мной как с больной, но не ОРВИ, а чем-то душевным – и хорошо. Главное – не как с преступницей. Кстати, величал он меня странно – по имени-отчеству, но последнее произносил на своеобразный манер, с ударением на букву «о». Марко́вна.
А вот и цель недолгого пути. У мостика ожидал старинный конный экипаж, скромный, на двух лошадок. И почему-то сразу стало понятно: здесь это не экзотика, а единственное средство относительно комфортного передвижения.
Я не успела понять, откуда в моей голове всплывает глубинное понимание, как услышала радостно-взволнованный голос:
– Барышня, сердешная моя! Как напугались-то мы. Это что ж вы удумали, лишенько?! Топиться, да осенью! Грех-то какой!
– Не зуди, Павловна, – вовсю стуча зубами, велела я низенькой старушке в затрапезном платьишке и старой шали, накинутой на голову и плечи. – Подай лучше из сундука сухое. Да не только мне, но и вот детенку.
И полезла в рыдван. Точнее, в кожаный возок выцветшего желтого цвета. Скрипучий и облезлый. Или это правильно называется «кибитка»?
И, только оказавшись внутри, застыла статуей. Даже расстегивать мелкие-мелкие пуговички на платье перестала.
«Павловна»? Откуда я знаю, что старуху зовут Павловна?! И почему мужик в колпаке… Еремей? Почему он назвал меня правильным именем, хотя в зыбком речном отражении была вовсе не я?
Какая-то совсем молоденькая девушка, лишь очень отдаленно похожая на меня саму в двадцать лет. Бледная, худая, с лихорадочным треугольным румянцем на щеках. В историческом платье, вполне подходящем к окружающим лаптям и рыдвану.
Мысли застыли стеклом, а вот руки снова начали двигаться. Только как-то неловко – освободиться от мокрой, тяжелой и жутко неудобной одежды оказалось трудно.
– Барышня, голубушка, – раздалось снаружи. – Это что же… это вы за девкой прыгнули?! Ох, Матерь Божия…