Туман помаленьку рассеивается. Уже видны размытые очертания окраины Толстой-Юрта. Судя по всему, видимость сегодня будет нормальная, даже при относительно низкой облачности.
Это не есть хорошо. Если федералы на последнем этапе замешкаются – а это у них случается сплошь и рядом, есть шанс и под «вертушки» угодить. Я этот вариант продумал: на всякий случай неподалеку от «Северного» и Ханкалы дежурят мои разведчики со сканерами, слушают дежурные частоты федеральной авиации. Но расчетное подлетное время до четвертой контрольной точки – от силы десять минут. А стопроцентная уверенность в том, что разведчики вовремя отследят нужные команды в эфире, отсутствует. И не потому что разведчики никудышные. Парни у меня как раз то, что надо. Просто федералы на войне тоже учатся, и в последнее время у них случаются светлые моменты в организации службы. Я всегда учитываю любые ситуации, которые могут повлиять на исход операции. Может случиться и так, что сигнал о помощи пройдет без задержек, никакой радиосуматохи не будет, а пилоты получат приказ по проводам (их контрразведка в курсе, что мы слушаем частоты). Тогда мои парни успеют только зафиксировать взлет вертолетной пары.
Так что пусть Аллах нам поможет, федералы окажутся расторопными, и мы обойдемся совсем без «вертушек». Что-то я в последнее время (лет пятнадцать уже) недолюбливаю эти «вертушки». Слишком громко винты у них гудят, да и под консолями всякой дряни понавешано…
Я сижу в салоне новенькой пятидверной «Нивы», рядом с водителем, и наблюдаю в подзорную трубу за подготовкой к операции. Наблюдение идет так себе: вижу только самый ближний первый расчет, остальные скрыты либо туманом, либо деталями ландшафта.
В моей «Ниве» хорошо. Автомагнитола тихо наигрывает красивую восточную мелодию, в салоне тепло, печка работает, приятно пахнет французским одеколоном и оружейной смазкой. Уютно. Спокойно. Пока туман окончательно не рассеется, никто сюда не полезет. Я пью кофе из термоса и лениво размышляю о разных вещах.
Вообще, приятно выступать в роли инспектора. Никто ничего от тебя не требует, не висит над душой. Сам ставишь «учебные» задачи, сам определяешь мастерство учеников. Плохо работают – сам виноват, надо было лучше учить. Если что-то не получится и операция сорвется, никто с тебя не спросит.
Однако надо, чтобы все получилось. Сейчас мои ученики сдают «дипломную». А скоро им предстоит потрудиться на полную катушку, и большие люди по результатам их работы будут решать, отработал я свой гонорар или нет. Для меня вопрос профессионализма – дело чести, это мой хлеб и моя жизнь. Так что мне не совсем безразлично, как у них все получится. Тоже немножко волнуюсь.
Сегодня у меня здесь работают двенадцать человек. Четыре инженерных расчета (первый – трое, остальные – по два человека) и огневая группа. Плюс я сам, мой водитель и личный телохранитель Аскер и Курбан. Курбан, хоть и умеет стрелять, не совсем боец. Он мастер в электронике и компьютерах.
Итого – пятнадцать. Уже отряд. При необходимости такими силами можно было устроить нормальную засаду, без всяких там тонкостей, но у нас сейчас другая задача. Мои ученики – саперы-специалисты. Сегодня им надо проявить себя. И не только в личном плане, но и в вопросах слаженности и взаимодействия, потому что в дальнейшем всем им предстоит работать в команде.
Всего в моем подразделении, включая отделение разведки и группу материально-технического обеспечения, тридцать два человека. Я далек от романтизма и просто сказал бы, что это сводный отряд лучших саперов и разведчиков, собранных под моим руководством для организации минного джихада накануне референдума. Но в секретном реестре Государственного комитета обороны Маджлисуль Шура (далее – просто ГКО) отряд числится как спецкоманда «Дашо гов». Нохчи – сентиментальные люди, в буквальном переводе это значит «Золотой гул». Они надеются, что от нашего отряда такой гул пойдет, что весь мир содрогнется!
Ну, пусть надеются, у них есть для этого все основания. Денег на оборудование и экипировку они не пожалели, у нас все самое лучшее, можно воплотить в жизнь самые смелые фантазии. Нам остается только работать с полной отдачей, показать, на что мы способны. Война не терпит сантиментов, она оценивает специалиста только по конкретным результатам его деятельности, которые отражаются в сводках вражеских потерь. Не в официальных релизах, а в нормальных сводках, для служебного пользования…
– Готово, – докладывает командир второго расчета.
– Понял, – отвечаю я в свою рацию.
– Закончил, – сообщает минуту спустя командир третьего расчета.
Общаемся очень коротко. Основное правило: забыть, что федералы – безмозглые идиоты. Уважай противника и проживешь больше. Разведчики накануне проработали территорию, но мы привыкаем действовать так, как будто кто-то сидит неподалеку со сканером в кустах и пытается вычислить наши частоты. Потому что вскоре, если у нас все получится, как я задумал, именно так и будет. Весь федеральный спецназ будет за нами охотиться.
Через некоторое время командир первого расчета докладывает:
– Готово.
– Зер гут, – есть повод для хорошего настроения, все успевают вовремя, идем по графику. – Айн момент…
Я ферганский турок-месхетинец. В Чечне не в первый раз, работал здесь еще в первую войну, но чеченским владею посредственно, на обывательском уровне. То есть разговор поддержать могу и понимаю, если говорят внятно и медленно.
Хочу заметить, что специфика нашего профиля требует предельной точности. Если у вас есть знакомый чечен, попросите его сказать по-своему что-нибудь типа «процентное соотношение бризантности и фугасности для аммиачно-селитренных ВВ (взрывчатых веществ)…» или, допустим «флегматизатор, пластификатор, гигроскопичность», и вам будет понятно, что я имею в виду. Кроме того, я привез с собой своих людей, двух узбеков и курда. Это лучшие специалисты: Курбан – мастер по электронике и компьютерам, механик Анвар, самоделкин, каких поискать, и Аскер – настоящий солдат преисподней. Поэтому в моем отряде по большей части общаются по-русски. Это не проблема, почти все нохчи, кроме самых дремучих дехкан, хорошо знают русский. Если и говорят с сильным акцентом, то, как правило, с самими русскими, чтобы показать им свое пренебрежение. А у меня контингент весь поголовно с техническим образованием, многие говорят по-русски почти без акцента. Взаимоотношениям это не мешает – хоть мы и не местные, чужие, но вера у нас одна и молимся мы вообще на арабском.
Еще я открыл интересную закономерность. Оказывается, нохчи охотнее подчиняются брату по вере другой нации, чем соплеменнику. Они всех своих соплеменников (вот ведь наивные!) считают равными по жизни. Я читал про их имама Шамиля (который, кстати, был аварцем). У чеченца, говорил Шамиль, нет горы, чтобы возвести на нее лучшего из своих, и нет ямы – сбросить худшего. У чеченца всегда есть соблазн избавиться от власти, которую он самолично и добровольно избрал три дня назад.
Думаю, Шамиль был прав. Пожив некоторое время среди них, я понимаю, что эти люди никогда не создадут нормального в европейском смысле государства. Чеченец под свободой прежде всего подразумевает равенство. То есть они все должны жить или одинаково бедно, или одинаково богато, иначе, на мой взгляд, у них перманентно будет революционная ситуация и кризис.
А еще у них у всех обостренное чувство собственного достоинства. У них нет дехкан в том смысле, как это принято у других мусульманских народов. Каждый мальчишка, едва начав понимать свое место в этом мире, чувствует себя мужчиной в полном смысле этого слова. Поначалу это доставляло мне определенные неудобства, но потом я приноровился. Ими вообще легко командовать. Только надо правильно ставить задачи. «Я хочу, чтобы ты сделал то-то» – это у них не проходит. Или проходит с большим скрипом. А надо так: «Посмотрим, сумеешь ли ты сделать это. Ты, конечно, парень что надо, но я что-то немного сомневаюсь…» Тогда они землю будут рыть, лоб расшибут, чтобы доказать свою профессиональную состоятельность.
Ладно, поговорили о нохчах, теперь поедем, посмотрим, как первый расчет произвел установку. С их закладки стартует операция. Если они что-то напортачили, значит, все пойдет насмарку.
Задача первого расчета не самая сложная, но, пожалуй, наиболее трудоемкая. Они возились дольше всех потому, что надо было точно нацелить и намертво зафиксировать две «Аглени»[7]. Целились по такой же «Ниве», как и у меня, которая в это время стояла на дороге.
Я не видел, сидел у них кто-то в «Ниве» или нет, когда наводили гранатометы. Но если водитель был на месте, чувствовал он себя как минимум неуютно. Потому что наводили через диоптр, а это значит, что стойка была поднята и оставалось лишь нажать на спусковой рычаг. Мало ли как в жизни бывает? Они, конечно, хорошие специалисты, но в жизни каждого случаются нелепые ошибки, за которые приходится очень дорого платить. Чем мастер отличается от простого специалиста? Повышенной надежностью. В этом мире всем нам не хватает надежности. Очень хороший боец, бывает, нечаянно жмет на спусковой крючок в ненужное время в самом неподходящем месте, отличный сапер гибнет, заступив за простенькую растяжку, и так далее. Мастер просто не допускает таких ошибок, поэтому на него можно положиться и его ценность значительно выше. Моя задача, ни много ни мало, сделать из этих хороших специалистов настоящих мастеров. Жизнь покажет, получилось у меня это или нет…
По дороге едем без опаски, жидкая грязь мгновенно расползается и уничтожает следы протекторов. Не завидую я федеральным саперам. Разминирование хорошо проводить, только когда сухая погода, тогда можно обнаружить следы деятельности противника. Сейчас их задача сильно усложняется – вплоть до полной невозможности что-либо противопоставить моим умельцам. Аллах на нашей стороне, гяуры неправильно выбрали время для проведения своего референдума.
Медленно проезжаем по дороге. Я представляю себя в роли врагов, смотрю, нет ли чего подозрительного. В этом месте в двадцати метрах от правой обочины расположены чахлые посадки, практически просматриваемые насквозь. Для засады позиция никудышная, спрятаться негде, место кругом открытое, ровное, село – рукой подать. Толстой-Юрт у нас «мирное село», там опорный пункт милиции с «ГБР» (группа быстрого реагирования), которая всегда готова прийти на помощь федералам. В общем, поводов для беспокойства у командира ИРД нет.
«Аглени» установили как раз в этих кустиках. Для фиксации использовали полутораметровые доски, которые прикручивали проволокой. По вектору траектории обрезали ветки, и теперь, если присмотреться, с дороги видна пара едва различимых «окон» в кустах. Я быстро оцениваю ситуацию и прихожу к выводу, что все нормально. Внимание пеших саперов всегда сосредоточено на дороге и обочинах. «Окна» может заметить группа прикрытия, которая крутит головами на сто восемьдесят с задачей своевременно обнаружить засаду. Но если они и заметят «окна», то лишь в ту секунду, когда их «броня» поравняется с посадками под прямым углом. А в этот момент уже будет поздно что-либо предпринимать.
Осматриваю работу второго расчета. Вернее, просто проезжаю мимо этого места, работы не видно. Так и должно быть, тут всего лишь две «ОЗМ-72»[8], в паре десятков метров друг от друга. Разведчики, работавшие накануне, выборочно засняли на камеру несколько проходов ИРД, что позволило приблизительно определить среднюю дистанцию между пешими саперами и «броней». С этим расчетом и установили мины.
К месту работы третьего расчета я не еду – это практически на выезде из села, они там на животе ползали, не поднимая головы. Туман все больше рассеивается, кунаки федералов могут заметить и насторожиться. Впрочем, я не особо беспокоюсь за этот участок, там все просто. «ГБР» будет мчаться как иноходец, можно гулять в полный рост, даже без маскировки.
– Все, по домам, – даю я команду по рации.
Две «Нивы» собирают «лишних» людей и уезжают. Результат своей работы они узнают после завершения акции – напомню, это «дипломная». На месте проведения операции остаются следующие единицы боевого порядка: огневая группа (три человека), пара саперов, которые будут последовательно производить подрыв установленных ВУ (взрывных устройств) и «эвакуатор» – джип «Чероки». Все три единицы расположены в разных местах, а джип хорошо замаскирован вне пределов видимости с дороги – моим парням придется очень быстро пробежать стометровку, чтобы добраться до него.
Аскер выбирает место для наблюдательного пункта, метрах в двухстах от дороги, в посадках. Курбан находит перед посадками удобную позицию для съемки и проверяет видеокамеру. Отсюда все будет видно, когда окончательно рассеется туман. Потом можно будет по прямой рвануть к мосту по грунтовке. Там у нас заключительный этап операции. Ну вот, сделали все нормально, осталось только ждать…
Около девяти утра туман совсем тает и видимость становится едва ли не стопроцентной. В девять сорок три со стороны Червленной слышится медленно приближающийся шум двигателя «БРДМ» инженерно-разведывательного дозора федералов. То, что это именно ИРД, сомнений нет, четвертый расчет, до времени сидящий в Червленной, уже сообщил о прохождении.
Я наворачиваю на свою подзорную трубу бленду и присаживаюсь за кустарником. У группы прикрытия федералов тоже есть оптика, нельзя допускать с нашей стороны ни малейшей проблесковой активности. Курбан пока тоже не высовывается, снимать начнет по моей команде, за несколько секунд до наступления времени «Ч».
Вскоре я уже могу рассмотреть ИРД федералов. Двигаются в обычном порядке, какого-либо усиления не наблюдаю. Впереди пешая группа: кинолог с собакой, два сапера с допотопными табельными «ИМП» (миноискатели) и средних лет мужчина с укороченным щупом. Судя по всему, это командир, остальные значительно моложе.
Хорошо, ветерок дует от них к нам. Собака не учует раньше времени.
Вообще, собаку жалко. Я мусульманин, а по канонам нашей веры издревле проходит один странный предрассудок: тот, кого укусит собака, не попадет в рай. Но я всегда любил собак, потому что в них есть настоящее благородство, не присущее многим людям. На такую работу выбирают не абы кого, а самых умных псин, интеллигенцию собачьего народа. У человека всегда есть право отказаться от войны. Не хочешь, не иди. Если офицер – увольняйся к чертовой матери из такой армии, где так мало платят, на гражданке всегда место найдется. Если солдат – откажись и садись на два года «на поселок»[9] за невыполнение приказа. Посидишь, но будешь жив и психика не так пострадает (в тюрьме головы не отрезают и животы не вспарывают).
А собака отказаться не может. Ее сюда нерадивый человек привез, которому она предана всей душой. Поэтому собаку жалко, а федерала – нет. Я, например, тоже сюда добровольно приехал, как и на все свои войны, меня никто не заставлял. Но я получаю за это очень неплохие деньги и вообще это моя профессия. А чего тут делают остальные федералы, помимо спецназа и других специалистов, – ума не приложу. Так вот, если ты такой дурак, что поперся на эту неправильную войну за такие смешные деньги, то будь готов в любой момент бесславно умереть…
Метрах в тридцати за саперами ползет «БРДМ». На броне пятеро, особой наблюдательной активности они не проявляют. Вяло крутят головами, о чем-то болтают, двое курят. Помимо водителя, внутри может быть наводчик, но это сейчас не играет никакой роли. Если все пойдет как надо, тяжелые пулеметы «БРДМ» нам будут не страшны. Ими просто никто не сможет воспользоваться.
Саперы спокойно проходят мимо «Агленей». Как я и предполагал, даже головы не повернули в ту сторону. Смотрят на дорогу, заняты своим делом.
– Экшн! – негромко командую я.
Курбан привстает на колено, наводит камеру на «БРДМ». Один из бойцов на броне, который смотрит в нашу сторону, сразу же прикладывает ладонь к бровям… Но уже поздно, «БРДМ» поравнялся с местом установки и пересек контур активированного семь секунд назад фотореле.
Пшш…Ту-дух!!! – из посадок коротко шипят одновременно стартовавшие «Аглени». Грохочет сдвоенный взрыв, «БРДМ» мгновенно окутывается черным дымом, теперь там ничего не видно.
– Саперы, – подсказываю я Курбану.
– Угу, – Курбан и так знает. Задерживает пару секунд ракурс на «БРДМ», затем плавно переводит камеру на пеших саперов…
По быстроте реакции людей на войне можно условно разделить на четыре категории. Штатский, воин, опытный воин и мастер. При таком делении, разумеется, присутствует масса разных деталей, но основные параметры – время и первый шаг. То есть сколько времени человеку надо, чтобы отреагировать на внезапную опасность и правильно ее оценить и каково будет его первое действие после этой оценки.
Мастер и дальше вниз – поковыряются в копилке боевого опыта, выберут из всех возможных вариантов наиболее приемлемый в данной ситуации и начнут действовать. «Поковыряются» – это образно, на самом деле все происходит мгновенно и неосознанно, на уровне рефлексов. Мастер сообразит быстрее, и первый шаг его будет шагом по узкой тропинке, которая выведет из капкана. Воину понадобится больше времени, чтобы выломиться из состояния психофизиологического ступора, и первый шаг его может стать последним шагом вообще в этой жизни. Штатский просто разинет рот – ему ковыряться не в чем – и благополучно умрет. Вот и вся разница…
Саперы – опытные воины. Я наблюдал за «БРДМ» буквально пять секунд – от момента начала съемки до окутывания дымом, а когда перевел трубу на них, они уже лежали на дороге, умудрившись образовать некое подобие боевого порядка. Двое в одну сторону стволы держат, двое – в другую. Ждут, откуда будут стрелять, чтобы отползти за противоположную обочину и укрыться получше. Они полагают, что это просто засада. Правильно все делают, когда засада, всегда после взрыва следует обстрел.
Собака тоже лежит, шерсть вся в грязи. Жаль, жаль псину. Была б моя воля, я ее оттуда забрал бы…
«БРДМ» чадит в двух местах, но теперь видно, что там происходит. На броне лежит один солдат и негромко, с подвывом стонет. Остальных снесло взрывом на другую сторону, а этот прикипел раздробленными ногами к оплавленной броне (такое бывает) и остался. Он очень скоро умрет, с такими ранами не выживают. Еще одно недвижное тело лежит рядом с носовой частью, с той стороны. Остальных не видно, но их можно смело списывать из боевого расчета. Даже если и остался кто в живых, то так контужен, что можно пальцем убить.
Саперы, так и не дождавшись обстрела, привстают и, поводя стволами по сторонам, гуськом направляются к «БРДМ». Хотят посмотреть, что там с ранеными, и пощупать бортовую радиостанцию. Станцию щупать бесполезно, а вот насчет раненых – это правильно. Это называется боевое товарищество, меня когда-то учили.
– Сделай это хорошо, – прошу я Курбана.
– Я знаю, – кивает Курбан.
Как только все пятеро (собака – тоже) приподнимаются – над дорогой, недалеко от обочины, выпрыгивают две «ОЗМ-72»…
У нас профессиональная камера. Можно сделать качественный снимок, увеличить и потом посмотреть в замедленном режиме. Я люблю это. Я многое люблю на войне. Мне нравятся враги-профессионалы. Одолеть «чайника» может любой. Сражаясь с профи, ты каждый раз сам перед собой подтверждаешь свою высокую квалификацию. Когда побеждаешь профессионала, это доставляет ни с чем не сравнимое удовольствие.
Мне нравится, как выпрыгивает «ОЗМ». Это поэзия! Жаль, человек в обычном режиме не может любоваться таким зрелищем. От момента срабатывания вышибного заряда до полного разматывания тросика и накалывания капсюля-воспламенителя проходит едва ли четыре десятые доли секунды. Человек за это время ничего не может сделать чисто физически, даже посмотреть в ту сторону. Как не может уклониться от атаки гюрзы, атакующий выпад которой длится сотые доли секунды…
Синхронно звучат два взрыва. Саперы падают в грязь, с дороги слышны проклятия и стоны. Все живы, но никто не уцелел. Если вовремя не подоспеет квалифицированная медпомощь, они умрут. Собаке тоже досталось. Смотрю, как кинолог, презрев свои ранения, тащит из нарукавного кармана бушлата ИПП и пытается перевязать своего четвероногого друга. Очень трогательно. Собака громко скулит и вертится, хочет укусить невидимого шершня, который жалит ее в бок. Жаль, жаль собачку…
Кто-то из саперов упорно ползет к «БРДМ». Наверно, все же хочет добраться до бортовой рации. Зря ползет, после такого залпа рация надежно умерла. Остается надежда на «ГБР» с опорного пункта в Толстой-Юрте. Там радиоточка, постоянная связь с комендатурой.
А вот и «ГБР». Из села к месту подрыва выдвигается колонна: два «УАЗа» и, чуть отстав, «таблетка» – санитарка. Оперативно. Они тоже опытные. Услышали взрывы, сразу поняли: без врача не обойтись. Наверняка уже и в комендатуру сообщили. Там сейчас, если есть трезвые офицеры, скорее всего приводят резерв в готовность номер один, ждут уточнения по обстановке.
– Заводи, – командую я Аскеру.
Аскер завел двигатель, перегазовал пару раз, проверяя, готова ли машина рвануть с места во весь опор. Сейчас посмотрим последний акт и помчимся.
«ГБР» летит, как ахалтекинец на скачках, по сторонам смотреть некогда. Вот передний «УАЗ» достигает контрольной точки номер три. Сейчас должно сработать фотореле.
Бух!!! – передний «УАЗ» получает в левый борт два кило подшипников и гаек, резко падает в темпе и некоторое время катится по инерции. Второй «УАЗ», не успев сбавить скорость, с разбегу бьет первую машину в зад.
Первый «УАЗ» останавливается, выходить из него никто не спешит. Наверно, погода плохая, не хотят гулять! Из второго «УАЗа» и «санитарки», одновременно из всех дверей, выскакивают вооруженные соплеменники моих саперов.
В этот момент с обеих сторон дороги выпрыгивают еще две «ОЗМ-72». Просто и со вкусом, и, самое главное, безукоризненный математический расчет. Взрыв, люди пластом на дороге. Крики, стоны, никто не уцелел. Дело привычное. В двухстах метрах дальше корчатся саперы.
А вот теперь получите долгожданный непосредственный контакт. С лысого холмика, с нашей стороны, начинает работать огневая группа. Сидят они в трехстах метрах от дороги, оптики у них нет, так что убить из автоматов лежащих на дороге трудно. Но это и не надо. Надо просто создать ажиотаж и минут через десять спокойно эвакуироваться.
Ну и кто вам теперь будет помогать?
– Поехали, – командую я, садясь в машину.
Курбан прыгает на заднее сиденье, Аскер рвет машину с места. Мы должны успеть к четвертой контрольной точке раньше того момента, когда колонна резерва из комендатуры приблизится к мосту.
Через пятнадцать минут мы уже на месте. Оставляем машину среди посадок, сами проламываемся сквозь кусты к берегу. Совсем на берег не вылезаем, занимаем позицию в кустиках и наблюдаем.
Вот он, мост, в ста пятидесяти метрах ниже по течению. Совсем близко. В ста пятидесяти метрах выше, на противоположном берегу, видим «Ниву» наших специалистов. Эти специалисты не саперы в полном смысле этого слова, а диверсанты из разведотделения.
Их задача сейчас проста: подтопить камеру на полметра под ватерлинией, отправить ее в короткий круиз по Тереку и в нужное время нажать кнопку на пульте дистанционного управления. Камеру с зарядом в двадцать кило тротила монтировали как раз настоящие саперы, под моим присмотром. Хорошая работа, проверяли на реке, выше по течению.
Однако не все так легко, как кажется с первого взгляда. Основную работу диверсанты проводили вчера. Они ставили под мостом сеть.
Чего бы, казалось, проще – сеть поставить? Но напомню, мост – вражеский. Подступы просматриваются на полторы сотни метров в обе стороны, вкруговую. Федералы даже специально кустарник вырубили для этого, полоса безопасности называется. Каждое утро, перед тем как ехать дальше, саперы спускаются и осматривают опоры. В воду, конечно, не заходят, но, если сеть просто так поставить, сразу будет видно.
Диверсанты показали класс: сделали все как надо, не зря мне в разведотделение отрядили самых лучших воинов. Выждали нужный ветер, чтобы собаки не учуяли, подползли и за полчаса поставили. Пришлось купаться. Не удивлюсь, если они оба воспаление легких заработали. Теперь сеть стоит на тридцать сантиметров ниже уровня воды, с берега не видно, вода в реке мутная. И стоит не абы как, а клином, острие которого приходится на центральную опору, а два конца заведены на десять метров выше по течению. Камера ведь неуправляемая, плывет как хочет. А сейчас ее всяко-разно снесет по скользкой капроновой сети к центральной опоре. Вот и весь фокус.
Так, здесь у нас все нормально, ребята работают. Камеру уже утопили и отправили. Я долго блуждаю трубой в секторе наблюдения, пока наконец не нахожу едва заметный коричневый поплавок, который неумолимо приближается к мосту. Кстати, плывет точно посередке, тут изгибов нет, хорошо нацелили. Еще легче.
У меня с собой дублирующий пульт управления. Нет, это, конечно, «дипломная», радиосигнал на пульте у диверсантов мощный, и я доверяю своим специалистам. Но мост – самый важный объект акции. На всякий случай необходимо подстраховаться.
– Командир?! – шепчет над ухом Аскер.
Что такое? Вот шайтан, некстати! От старого переезда к броду вдруг выскакивает какой-то совсем ненужный «Ниссан Патрол». Мои специалисты мгновенно прыгают за «Ниву», вытаскивают оружие и изготавливаются для стрельбы с колена.
– К бою! – тихо шепчу я.
Мог бы и не напоминать. Аскер с Курбаном приготовили оружие и готовы поддержать соратников огнем. Не высовываемся – мы сейчас тот самый рояль в кустах, который может оказаться роковой случайностью для врага.
«Ниссан» подъехал к броду и резко остановился, заехав в воду. Из машины вышли четверо с оружием. Двое встали на колено, целясь в «Ниву» диверсантов, водила зачем-то пошел смотреть колеса, а один, крепкий бородатый нохча, стал что-то говорить. Мои парни тотчас же вышли из-за «Нивы» и тоже ему ответили, один помахал рукой. Ну, слава Аллаху, свои, значит.
То, что случилось дальше, на несколько мгновений повергло меня в состояние шока. Я много видел и сам устраивал такие вещи, что волосы могут стать дыбом! Но при таком, клянусь вам, не присутствовал ни разу и думал, что это бывает только в кино.
Как бы это лучше выразить, чтобы без лишних эмоций и поточнее…
В общем, они вдруг все мгновенно умерли. Кроме того самого крепыша, что разговаривал с моими. Рухнули наземь и перестали шевелиться. И ничего ведь не было слышно, ни звука! А крепыш упал на колени, скорчился весь и заорал от боли.
Откуда-то, как из-под земли, выскочили трое в лохматом камуфляже и метнулись к крепышу.
– Командир? – напомнил о себе Аскер.
– Не надо, – я наконец-то пришел в себя.
– Мы их не тронем?
– Не тронем. Пока. Курбан, сними-ка их на камеру, потом разберемся, что за волки. Моджахеды погибли, теперь нам надо сделать их работу…
Я оказался прав. Через минуту от переезда приехал «БРДМ» с федералами, а чуть погодя от Червленной к мосту уже шумела колонна резерва. Не зря мы торопились на последнюю контрольную точку. Для моих диверсантов она стала действительно последней. Но и для многих федералов – тоже.
Знаете, что бывает, когда бронетехника падает с девятиметровой высоты, а на пехоту, сыплющуюся с брони, рушатся сверху фрагменты взорванного моста? Если не знаете, почитайте сводки потерь…