Глава 3

Когда Джексон забежал за тополя, шум погони обрушился на него с ревом горного потока. Здесь же, среди стройных деревьев, он нашел мустанга таким же, каким его оставил Барнс: голова животного была опущена, дрожащие ноги подгибались.

Это была конченая лошадь, вымотанная вконец, готовая рухнуть в любую минуту. Окинув ее опытным взглядом, Джексон покачал головой и слегка скривил губы. Однако не стал мешкать – сделав шаг, он никогда не шел на попятный! Подхватив поводья, парень легко, не касаясь стремян, вскочил в седло.

Ощутив на себе вес, не идущий ни в какое сравнение с тяжестью туши, которую ему недавно пришлось нести на спине, мустанг тем не менее зашатался и чуть не упал. Стиснув зубы, Джексон терпеливо выжидал, когда он восстановит равновесие, затем пустил его через тополиную рощу.

Он не пользовался ни шпорами, ни плетью, однако сумел собрать воедино готовую рассыпаться лошадь, как собрал в руку поводья. Казалось, будто по натянутой узде, подобно электрическому току, в измученное животное хлынули новые силы, подпитывая ее ослабевшие мышцы и сухожилия.

Джексон не направил коня на открытое место, где можно было бы скакать быстрее, а поехал напрямик, петляя между деревьями. И пока мустанг мало-помалу возвращался к жизни, услышал, как шум погони уже достиг тополей, приглушенные густой листвой и стволами голоса преследователей раздавались уже среди деревьев.

Лошадь бросило в дрожь. Животное достаточно долго убегало от этих звуков, чтобы не уяснить, что они несут опасность. Не переставая дрожать, мустанг немного приподнял голову. И воспользовавшись этим, Джексон пустил ее легкой рысью. Наконец они выбрались из-за завесы деревьев на лужайку, где щипали траву два десятка его собственных лошадей.

При виде их из груди парня вырвался невольный стон. Лошади были его гордостью – он столько бился, выводя эту породу. В их крови не было никаких примесей. Это были мустанги в чистом виде, однако полученные в результате тщательного отбора. Древняя добрая кровь берберийских и арабских лошадей, завезенных в Мексику еще конкистадорами, теперь проявилась в них во всей красе. Подобно садовнику, который неустанно пропалывает цветник, удаляя сорняки, Джексон не покладая рук бился над улучшением табуна, поклявшись, что все же добьется и выведет породу лошадей, достойных своих далеких и славных предков.

Что это будут за лошади? Уже сейчас, глядя на животных, которые паслись на сочной траве, можно было не сомневаться, что они оправдают самые смелые ожидания. Нет, рослыми назвать их было нельзя, но по степени выносливости о них с полным правом можно было сказать, что они выкованы из железа, а их мышцы и нервы отлиты из жидкой стали. Неутомимые, умные, они казались скорее дикими созданиями, чем домашними – покорными слугами человека.

Джексон даже и не пытался их приручить. Он пускал мустангов бегать на свободе. Знал, что, когда настанет время укротить этих лошадей, он сумеет справиться с этой задачей, но только всему свое время. Интуитивно он чувствовал, что их первозданная дикая красота, благородство и гордость неизбежно пострадают, если он попытается влиять на них и понемногу приручать к себе. Джексон хотел, чтобы они росли у него на ранчо такими же неподатливыми, дикими и неприхотливыми, как вольные парни на Западе, которые с детства не расстаются с седлом и учатся распознавать запах пороха еще до того, как знакомятся с ароматами цветов.

Вот почему, выбравшись из-за деревьев и пересекая лужайку, Джексон взирал на своих же лошадей с такой болью и любовью. Он мог бы выбрать любую из них, оседлать и затем открыто посмеяться над потугами отряда охотников, загнавших беднягу Ларри Барнса.

Джексон не мог пойти на это. Его задачей было сбить преследователей со следа, увести в сторону на лошади Барнса, не дав догадаться, кто на самом деле оставил их с носом.

А что они сделают с ним, если поймают? Ну, тогда он попадет в такой переплет, что ему не позавидуешь! Репутация Джексона была далеко небезупречна, поэтому его конечно же незамедлительно обвинят в содействии побегу закоренелого преступника, обвиняемого в убийстве, опасного для общества.

Джексон продолжал понукать мустанга. Он должен был пересечь лужайку и успеть углубиться в лес еще до того, как преследователи выберутся из тополиной рощи и успеют его заметить. Ведь при одном взгляде на него любой из них сразу догадается, что перед ними больше не маячит массивная и грузная фигура Барнса.

Он торопил лошадь, но, почти достигнув густой кромки леса, начинающегося за лужайкой, преследуемый все усиливающимся позади собачьим лаем, все же не выдержал и, обернувшись, глянул в сторону дома.

Те самые пять минут, по прошествии которых Мэри должна была вернуться в комнату, почти истекли. Он представил, как она войдет с высоко поднятой головой и улыбкой, излучающей уверенность. И что же подумает, когда обнаружит, что комната пуста? Станет озираться в отчаянии, отказываясь верить своим глазам? И какой же сделает вывод, когда до нее дойдет смысл случившегося? Неужели подумает, что он сбежал, как побитая дворняжка, вместо того чтобы, используя предоставленную ею возможность, взять и, как подобает мужчине, честно объявить, что изменил свое решение?

Осознание этого для Мэри станет страшным ударом, а уж то, что с ее любовью к нему будет раз и навсегда покончено – это наверняка!

При одной только этой мысли пот заструился по лицу Джексона.

Теперь оставалось только одно – как можно быстрее закруглиться со всеми этими делами, связанными с отрядом шерифа и Ларри Барнсом. Однако сердце томили недобрые предчувствия. Не случайно все это произошло с ним в день свадьбы – такое вполне можно рассматривать как перст судьбы. Однажды, хотя это было давно, ему уже помешали почти так же. И вот вновь разлучили с Мэри, как тогда Джексон убеждал себя, что на этот раз разлука не продлится долго, и все-таки не мог не терзаться сомнениями, не испытывать опасений, что его ожидают серьезные неприятности.

Он уже достаточно углубился в заросли, когда, еще раз оглянувшись, увидел смутные силуэты псов, продирающихся между стволами деревьев. Собаки здорово устали, но все же не бросали преследование. Следом за ними показались и всадники на лошадях. Их тоже шатало от усталости, они едва держались в седлах, но упорно продолжали продвигаться вперед и вперед.

И вдруг, словно по команде, морды всех псов оторвались от земли. В их разноголосом лае послышалась новая, ликующая нотка, а хвосты встали торчком. Все они ринулись вперед к одному и тому же месту. Всадники, находящиеся позади них, в тот же самый момент начали перекликаться, указывать куда-то, а затем с воплями стали пришпоривать лошадей и хлестать их плетьми.

Для Джексона все это не было загадкой. Он сразу понял, что собаки заметили его, прежде чем он успел скрыться среди деревьев. До этого у него был один шанс из десяти ускользнуть на такой лошади от погони. Сейчас соотношение резко изменилось не в его пользу – хорошо, если был одни шанс из тысячи. Он знал это и, более того, понимал, что в лесу, наполненном игрою света и тени, люди из отряда шерифа вряд ли заметят разницу между ним и тем, кто сидел в этом седле до него. И не было никаких сомнений, что они сразу же откроют огонь, чтобы ранить, а то и убить не только лошадь, но и всадника. Они уже достаточно наездились верхом. Их усталость ни в чем не уступала мучительной измотанности Барнса.

Все это промелькнуло в голове Джексона, пока он понукал мустанга двигаться вперед.

Справа от него стеной стояли деревья; в прогалинах между ними рос плотный высокий кустарник, слева пролегало русло ручья с крутыми берегами. В густых кустах любой из прогалин можно было с легкостью спрятаться самому и укрыть лошадь. Но Джексон не мог себе этого позволить, так как в преследовании участвовали собаки.

Что-то в завывании псов доводило его до бешенства. Он даже дернулся в седле, чтобы было поудобнее обернуться и пристально вглядеться в то, что происходит сзади. Пальцы нервно пробежали по прикладу ружья, высовывающегося из чехла, притороченного к седлу возле колена. Его охватил такой приступ дикой ярости, что он почти готов был выхватить винтовку и открыть огонь в просветы между деревьями.

А что если уложить вожаков собачьей своры?

Нет это невозможно, как все другое, что потом может быть инкриминировано как преступление. Самое малейшее, самое ничтожное нарушение закона может стать отягчающим обстоятельством к тому, что он уже сделал, свести на нет все его мечты обрести счастье с Мэри.

На самом деле сейчас он сел на коня и вступил в борьбу вовсе не ради Ларри Барнса, а ради самого себя, чтобы, испытав судьбу в последний раз, доказать свое право находиться в обществе честных людей. Прежняя жизнь его больше не привлекала, чтобы там ни говорила девушка. Наоборот, Джексон скорее испытывал страх, что его вынудят вновь в нее окунуться.

Вслушиваясь в лай и завывание собак, в треск ломаемого кустарника, сквозь который продирались лошади, парень знал, что его быстро настигают, и, однако, ничего не мог добиться от мустанга сверх его вялой, вымученной рыси на заплетающихся ногах. Он чувствовал, что, если попытаться принудить лошадь двигаться быстрее, она просто грохнется на землю и больше уже не поднимется.

Он подался в сторону ручья. В переплетении колючих растений и кустарника, густо покрывающих его крутые берега, могли и даже должны были быть тропки, проделанные дикими животными. Это оказался сущий лабиринт. Однако для специально натасканных собак густые заросли вряд ли могли стать неодолимым препятствием. Тут они спокойно могли взять след.

Упорно продвигаясь вперед, лихорадочно шаря тревожными от страха глазами по сторонам, время от времени поворачиваясь в седле, Джексон внезапно наткнулся на место, где несколько лет назад упала огромная канадская ель, образовав как бы мостик через ручей. Правда, сейчас ствол ее здорово провис, но концы ели по-прежнему крепко упирались в берега.

При виде этой картины у Джексона перехватило дыхание. А еще через секунду он понял, что не в силах противиться пришедшей в голову мысли. Она всецело захватила его, заставив трепетать одновременно и от восторга и от страха.

А что, если заставить мустанга пройти по этому осевшему древесному стволу? Вряд ли есть смысл спешиваться, вести животное в поводу, ведь по оставшемуся запаху от сапог собаки снова могут взять след.

Кроме того, времени было слишком мало, чтобы слезать с седла, а затем пытаться принудить вконец измученного мустанга следовать за собой, изо всех сил натягивая поводья.

Джексон направил лошадь прямо к выступающему над берегом комлю дерева – туда, где вывернутые корни образовали нечто вроде лестницы, ведущей к стволу.

Мустанг помедлил, опустил морду и напряг все четыре ноги.

Загрузка...