В понедельник, приехав на работу, Терентий Павлович поведал членам Учёного совета о встрече с ночным гостем, подробно остановившись на том, как изменились взгляды Ильича за прошедшие сто лет. Увы, никто в реальность этой истории не поверил – все восприняли рассказ как анекдот. Так бы всё и закончилось, если бы на следующий день не позвонили из Минобрнауки – якобы министру не терпится с ним переговорить.
Когда прибыл в министерство, выяснилось, что министр занят: «Вас примет референт». Судя по военной выправке и манере формулировать вопросы, явно представитель «органов». Разговор вначале напоминал телевикторину «Что? Где? Когда?»
– Терентий Палыч, как же так? Вам доверили руководство солидным институтом, а вы…
– Что я?
– А вы будоражите народ. У нас есть президент, правительство, наконец, органы дознания – у них вся информация, им и карты в руки. А у вас что ж, есть другое мнение?
Терентий Павлович аж на месте подскочил:
– Да я ни сном, ни духом! Всю сознательную жизнь агитировал за власть.
А тот словно бы не слышит:
– Вот и Ленина приплели ни к селу, ни к городу.
– Так что я мог поделать, если он сам ко мне пришёл?
«Референт» покачивает головой – вроде бы сочувствует:
– Может, вам стоит подлечиться?
– С какой стати? Я вполне здоров! Недавно диспансеризацию прошёл в академической клинике в Уско́во.
– Похвально, однако по вашему профилю там нет специалистов. Давайте, мы вам выделим отдельную палату в Кащенке. Или удобнее в институте Сербского?
«Вот ведь влип! А во всём Ленин виноват. Однако надо как-то извернуться, иначе и впрямь в психушку запихнут».
– Товарищ, я про Ильича всё выдумал, хотел проверить своих сотрудников на лояльность.
– Ну да, хотел, как лучше, а намотал себе срок по статье УК.
– За что?!
– За распространение злостной клеветы на власть, – и после паузы: – сам придумал или кто-то подсказал?
– Так я же говорю: Владимир Ильич Ленин…
«Референт» смотрит куда-то в сторону и словно бы разговаривает сам с собой:
– Опять он за своё! И что же мне с ним делать?
Самое время предпринять ещё одну попытку оправдаться или хотя бы добиться снисхождения. Терентий Павлович решил давить на жалость:
– Товарищ, проявите сочувствие к старому, больному человеку! У меня грыжа в шейном позвонке, хронический фарингит и несварение желудка, я и дня в тюрьме не проживу. Отпустите Христа ради!
Тот ни в какую:
– Вот отпущу тебя, а ты опять за прежнее возьмёшься.
– Я больше никому об этом не скажу!
– А не врёшь?
– Готов поклясться на Библии! То есть я хотел сказать: на Конституции.
Терентий Павлович прикусил язык, сообразив, что сморозил глупость – ведь на Конституции только президенты присягают, причём не просто так, а на верность своему Отечеству. Но было уже поздно, поскольку «референт» вскочил из-за стола и гаркнул так, что всё вокруг заходило ходуном, как при землетрясении:
– Ты что о себе вообразил, гадёныш?! В президенты метишь?
– Боже упаси! Я не потяну.
А тот снова гнёт своё:
– Сначала поставил под сомнение политику нашей партии, а теперь и вовсе задумал госпереворот!
Что было дальше, Терентий Павлович уже не слышал – силы оставили его, да и аргументов в оправдание своего поступка больше не нашлось. В такой ситуации либо писать чистосердечное признание, либо сразу в обморок, что он и выбрал…
Очнулся, когда кто-то положил руку на плечо. Открыл глаза, а передним снова вождь, но уже совсем не тот, что прежде. «Неужели и генсека приволокли на дачу? Если до царей дойдёт, тогда пропадёт моя лужайка, ни травинки не останется! А ведь холил, лелеял, поливал… Да что лужайка! Сейчас начнёт навешивать лапшу мне на уши, опять всё та же болтология… Если и этот подведёт меня под монастырь, тогда уж точно в Мордовию отправят лет на десять».
Другой в такой ситуации дал бы дёру, но для профессионального политолога на первом месте интересы государства, а уж потом забота о личной безопасности. Поэтому и спросил:
– Где я?
– Так у себя на даче, где ж ещё?
– А «референт»?
– Теперь будет на Ямале отлавливать шпионов, диверсантов и врагов народа.
– И за что вы его так?
– Да за то, что в перестройку не вписался.
– А что будет со мной?
– В нашей стране, дорогой товарищ, теперь свобода слова, плюрализм, а уж мнение Ильича, которое ты донёс до нас, оно дорогого стоит! Так что не беспокойся, мы тебя в обиду не дадим, за мной ещё стоит кое-какая сила, и немалая.
Терентий Павлович хотел сказать: «Рад стараться!», но промолчал – кто знает, как там у них в верхах принято благодарность выражать. А генсек продолжает:
– Теперь мы с Америкой друзья, и нет никаких причин, чтобы что-то делить, конфликтовать. Поэтому мечты о возрождении империи утратили свою актуальность и, более того, наносят вред нашей экономике. Ну, спрашивается, зачем наделали столько танков, ракет и подводных лодок? Напрасный труд! А ведь хорошей обуви днём с огнём не найдёшь, я вот ноги себе до мозолей натёр в скороходовских опорках! Так что основа нашего благосостояния – нефть и газ, ну а уж Запад нас будет обувать и одевать. Ну вы меня понимаете…
К счастью, у Терентия Павловича наконец-то восстановилась способность здраво рассуждать: «Что-то тут не то. С американцами мы замирились лишь при Ельцине, тогда почему генсек его лавры решил себе присвоить?» Так и спросил – а потому что нечего терять. Дальше Камчатки не отправят! Вождь ответил сразу, не задумываясь:
– Терентий, ты не прав! Первый камень в фундамент этой дружбы заложил я, ещё когда встречался с Рейганом. Процесс пошёл, ну а Борис, что называется, примазался. То же самое и в экономике. Кто как не я дорогу частному бизнесу открыл? Да вся страна превратилась в огромный торгово-закупочный кооператив! И людям хорошо, и загранице можно показать, что мы не лыком шиты. Вот так и делается история! А ты всё Ельцин, Ельцин…
Терентий Павлович с трудом смог вставить слово:
– Но согласитесь, что именно Ельцин вернул в политику многопартийность.
– А толку-то? Всё вернулось на круги своя.
– То есть как? Михал Сергеич, даже в парламенте оппозиция представлена.
– Да не смеши меня, Терентий! Я-то знаю, кто есть ху на самом деле. Кто правит, тот и прав, так было со времён царя Гороха. Все эти партии – что-то вроде ширмы, за которой делят пирог под названием Россия. Ну а объедки достаются вам. Совсем другое дело – Политбюро ЦК, там можно обо всём договориться без того, чтобы выслушивать разные там мнения.
Генсека тоже пришлось угощать, благо после визита первого вождя сохранились ещё какие-то запасы. Ну а можно ли иначе – гость он и в Африке гость, хотя бы и непрошенный, а этот как-никак выручил из беды, от «референта» спас. Да за такое не жалко и бутылку виски выставить на стол! Впрочем, от выпивки гость отказался, сославшись на «сухой закон», а то бы получилась куда более откровенная беседа. Ну что поделаешь, пришлось битый час выслушивать упрёки в адрес Ельцина, и как страну он развалил, и как промышленность отдал на откуп иностранцам и ворюгам. В итоге гость договорился до того, что стал настаивать на пересмотре Конституции, мол, если при Борисе принята, тогда не может быть руководством к действию.
Тут уж Терентий Павлович не на шутку испугался: «Чего доброго генсека заметут, а я пойду как соучастник. Нет, это надо прекращать!» Но ведь нельзя же указать спасителю на дверь… К счастью, генсек сам куда-то заспешил, а у Терентия Павловича появилась возможность ещё раз осмыслить происшедшее. «Что это они ко мне повадились? Жратвы не напасёшься! И ведь каждый дудит в свою дуду, будто только он один и прав, а остальные – лохи, потому как в политике не смыслят ничего».
Когда генсек ушёл, Терентий Павлович выглянул в окно, а там рядом с памятником Ильичу ещё один, только рукой показывает совсем в другую сторону.