Дронго с интересом наблюдал за этой сценой. Похоже, молодые люди не поняли, что собрались поиграть с огнем. Ведь знание о человеческих грехах и слабостях ничего положительного никому не дает и лишь заставляет очередной раз задуматься о человеческом несовершенстве. Не случайно так священна тайна исповеди. Но священникам легче, чем обычным людям, они верят в Бога и в этом черпают силы. Дронго даже почувствовал, что ему хочется остановить молодых людей, готовых к такому необычному конкурсу. Но верх, как всегда, взяла давно выработанная привычка не вмешиваться в чужие дела. Это во-первых. А во-вторых, от намерения вступить с ними в разговор удержала элементарная неловкость. Кто-то наверняка запомнил его в баре и теперь сразу поймет, что он слышал все их разговоры и споры. Он поднял бокал и попробовал вино на вкус.
Рядом со сдвинутыми столами находился еще один небольшой столик, за которым обедал в одиночестве невысокий мужчина с круглой как шар головой и немного смешными, старомодными усиками. Когда ему принесли первое блюдо, Дронго заметил, как он радостно и энергично закивал головой. Очевидно, получал удовольствие от самого процесса поглощения пищи.
– Так кто начнет? – повторил Олег, оглядывая приятелей. – Или вы храбрые только тогда, когда нужно языками трепать?
Мужчины смотрели друг на друга.
– Ты предложил, ты и начинай, – обратился Аркадий к Тиграну.
Тот пожал плечами, улыбнулся и сказал:
– Пожалуйста. Самый лучший поступок в жизни я совершил в десять лет, когда поцеловал на спор девочку из своего класса. А самый худший… – он задумался, глядя на сидящую рядом с ним Еву, – самый худший случился два дня назад, когда я случайно раздавил бабочку…
– Не случайно, – перебила его Ева, – а нарочно. Я тебя предупреждала, чтобы ты был осторожен. А ты бросил туда свои брюки, накрыл бабочку и сломал ей крыло.
– Вот ты всегда так – не веришь в мои лучшие чувства, – заметил Тигран.
– Хватит, – остановил его Олег, – это глупо. Если мы начнем вспоминать свои школьные приключения и сломанные крылья бабочек, то вся эта затея изначально никому не интересна. Не хотите говорить откровенно, так и скажите.
Было заметно, что он привык руководить.
– Господин Базуров в своем репертуаре, – весело заметил Тигран. – А почему ты решил, что я шучу? Может, смерть бабочки – это вселенская трагедия, а тот поцелуй в школе – мое самое приятное воспоминание?
– Олег прав, – вмешалась Нина, почему ты все время шутишь, Тигран? Если не хочешь серьезно разговаривать, нечего было вспоминать про этот трибунал.
– Вот именно, – поддержала ее Алла, – Тигран все старается превратить в смешное.
– Ну вот, на меня напали сразу все женщины, – поднял обе руки Тигран. – Хорошо хоть Лена молчит, иначе не знаю, что бы я делал. Спасибо тебе, Лена, за поддержку.
– На здоровье, – усмехнулась она. – Я ждала, что ты расскажешь о своих грехах, потому и молчу. А свои заслуги ты все равно нам распишешь лучше всех.
– И ты, Брут… – вновь не удержался от улыбки Тигран. – Все против меня.
– Давайте я начну, – неожиданно предложил Вадим.
Снова наступило молчание. Официанты принесли очередные блюда, разлили всем вино. И лишь когда они удалились, Аркадий спросил у Вадима:
– Ты хочешь начать первым?
– Хочу, – подтвердил тот.
И все поняли, что он намерен говорить серьезно.
– Самый лучший поступок в жизни я совершил во время распределения в институте, – задумчиво произнес Вадим, – на пятом курсе. Тогда еще было распределение и мы ждали в коридоре, когда нас позовут, чтобы объявить, кого куда направляют. Последний год Советской власти – девяносто первый. Мне тогда было двадцать два. Я, как и все, знал, что первых троих выпускников оставят в Москве для работы на новом полиграфическом комбинате. Это были престижные места, и нам заранее объявили, что туда попадут только трое. И всем было известно, кто именно останется в Москве, получив назначение на этот комбинат, – круглые отличники. А четвертой следом за нами шла Римма Хохрякова. Она сейчас живет в Америке, уехала туда вместе с мужем пять лет назад. А тогда встречалась с одним из наших сокурсников и к распределению была уже на пятом месяце беременности. У нее в дипломе была одна четверка. По истории КПСС. Ей ее поставила строгая дама, старая дева, которая считала появление в аудитории беременной студентки, к тому же незамужней, аморальным поведением. В общем, все знали, что Хохрякова училась даже лучше остальных, но вот так оказалась в списке лишь четвертой.
Тогда мы трое договорились, что откажемся от своих мест на новом комбинате в ее пользу. Но сначала перед комиссией предстал Абрамов и не отказался. Затем пошел Важейкин и тоже подписал предложенное направление. Я был третьим по алфавиту из лучших выпускников того года. И должен признаться, положение у меня было достаточно сложное: у меня болела мама, а на новом комбинате должны были платить хорошую зарплату. И все-таки в последний момент я решил отказаться. Объявил комиссии, что хочу поехать в Тулу на другой полиграфический комбинат. Они меня долго отговаривали. Но я твердо стоял на своем. И Хохрякова попала на мое место…
– Ну и дурак, – не выдержал Тигран, – не нужно было отказываться. Твоя сокурсница давно загорает в Америке, а ты так и не стал настоящим полиграфистом.
– Не стал, – согласился Вадим, – три года я ездил в Тулу, и в конце концов это надоело. К тому времени распался Советский Союз, я ушел в кооператив, который выпускал кожаные куртки, и с тех пор забросил свою профессию. Вот только недавно пришел в нашу фирму, где мы сотрудничаем с Аркадием.
– Сейчас полиграфисты самые богатые люди, – мрачно заметил Олег. – Слушай, а это не тот Важейкин, который возглавляет издательство «Арго»?
– Тот самый. Петя Важейкин, – кивнул, невесело усмехнувшись, Вадим. – Он сейчас известный человек.
– Ну и для чего ты это устроил? – полюбопытствовал Тигран. – Глупый поступок молодого романтика. Она все равно не сделала нормальной карьеры, уехала в Америку, а ты лишился перспективной работы, оставил больную маму, отправился гробить себя в Тулу. Глупо… Ребенок хоть был от тебя?
– Иди ты… – обиделся Вадим.
– Ну она вышла замуж за отца своего ребенка? – поинтересовался Аркадий.
– Нет, – ответил Вадим. – Она вышла замуж совсем за другого человека.
Лена уронила ложку.
– Почему ты никогда мне этого не рассказывал? – потребовала она ответа.
– Не придавал этому значения, – буркнул Вадим, – а сейчас вдруг вспомнил. Тигран слишком часто обзывает меня «полиграфистом». Вот я и вспомнил.
– Опять я виноват, – усмехнулся Тигран.
Дронго обратил внимание, что незнакомец за маленьким столиком тоже прислушивается к разговору соседей. Возможно, этот человек понимал русский язык.
– Это неинтересно, – заявила Алла. – Каждый из вас сейчас начнет расписывать, какой он порядочный и честный, а еще при этом привирать. За честность не судят, и хорошие поступки трибунал не обсуждает. Это неправильно. Давайте сделаем по-другому. Пусть каждый расскажет о самом гадком поступке в своей жизни. Только очень честно. И без глупых шуток. А мы вынесем приговор. Вот это будет логично.
– Верно, – поддержала ее Нина, – только не обманывайте. Пусть Вадим первым и расскажет о самом плохом своем поступке. Если уж начал, пусть продолжает…
– Давай, Вадим, – подзадорил его Тигран. – Мы ждем от такого благородного романтика признания о его моральном падении. Не стесняйся!
Вадим взглянул на него. Поднял бокал вина, залпом его выпил. Помолчал и начал рассказ:
– В девяносто восьмом в нашем кооперативе мы потеряли полмиллиона долларов. И все банки отказались иметь с нами дело. Вы же помните, какая тогда сложилась ситуация. – Он повертел в руках пустой бокал. – Я встретился со знакомым банкиром, и он мне честно сказал, что никто нам не даст ни копейки. Такое было глупое время. Рынок тогда завалили турецким и китайским ширпотребом, который был в десять раз дешевле нашего. В общем, я понял, что дело нужно закрывать. Я ничего не сказал ребятам, моим компаньонам, но потихоньку начал готовиться. Все понемногу распродавал, превращал деньги в доллары – тогда это было надежнее всего. Одним словом, действовал тайком от ребят. И когда в августе девяносто восьмого случился дефолт, я почти ничего не потерял. У меня все деньги находились в долларах, а ребята держали свои счета в рублях. И контракты они заключали в рублях. Верили нашему правительству, которое держало курс шесть рублей за доллар. А я не верил и заключал все свои контракты только в долларах. В сентябре выяснилось, что я единственный из четверых, кто сумел удержаться на плаву. Остальные обанкротились. Один из них выбросился из окна. Я до сих пор виню себя в его смерти…
Снова наступило молчание. Официанты подали шербет, забрали тарелки, разлили вино в высокие бокалы.
– От твоих историй весь аппетит пропал, – заявила Алла.
– Я даже не знала, что ты такой умный, – пробормотала Лена. – Мы тогда с тобой только познакомились.
– Пять лет назад, – кивнул Вадим, – мне было двадцать девять. С тех пор я занимаюсь аптечным бизнесом вместе с Аркадием.
– А я не считал бы себя виновным, – задумчиво произнес Тигран.
– А ты в чьей смерти повинен? – требовательно спросил Олег.
– Ни в чьей, – криво усмехнулся Тигран, но улыбка его получилась несколько вымученной. – Слава богу, я никого никогда не убивал.
– Неужели ты такой ангел? – подзадорила его Ева. Ей было интересно, что расскажет ее друг.
– Нет, не ангел, – ответил Тигран, – я никогда не был ангелом. У меня все всегда шло нормально. Школу окончил в Москве, потом МГИМО, отец работал в МИДе, у меня туда была прямая дорога. В девяносто восьмом окончил институт. У нас не было распределения, но идти клерком в МИД я не захотел. Два года пахал во французской фирме, потом перешел в нашу компанию. Вот и вся моя биография.
– И ни одного темного пятна? – насмешливо полюбопытствовал Аркадий.
– Сколько угодно, – отмахнулся Тигран, – но это касается моих личных отношений…
Дронго заметил, что Нина, сидящая напротив Тиграна, опять нахмурилась. Мужчина за маленьким столиком пил вино, не отрывая глаз от Тиграна. «Наверное, он все-таки что-то понимает», – подумал Дронго.
– Ты у нас такой Казанова, – пошутила Ева.
– Уже нет, – возразил Тигран. – Мне стукнуло двадцать семь, пора становиться взрослым. Несколько лет назад, еще до тебя, Ева, я познакомился с одной девушкой. Из очень хорошей семьи. Мы с ней встречались полгода. Потом я узнал, что она… что у нее… в общем, она оказалась беременной. Но я не хотел жениться и тем более не собирался обзаводиться незаконнорожденными детьми. И тогда я настоял, чтобы она сделала аборт. Вот и все мои прегрешения.
– И она сделала аборт? – спросила Ева дрогнувшим голосом.
– Это так важно? – отозвался Тигран.
– Да, – подтвердила она.
– Этого я не знаю, – сообщил Тигран. – Мы с ней тогда поссорились.
– И ты больше не интересовался своим ребенком? – не успокаивалась Ева.
Тигран понял, что производит не лучшее впечатление.
– У нее все нормально, – сказал он, больше обращаясь к Еве, чем ко всем остальным.
– И ты ей больше не звонил?
– Звонил. Но она не захотела со мной разговаривать. Черт меня дернул за язык! Вот нельзя быть искренним, нужно все время врать и рассказывать про бабочек.
– А тебе все равно, – вдруг заявила Ева. – Тебе безразлично, кто перед тобой – живой человек или бабочка.
– Вот так мне и надо, – огорченно заметил Тигран. – Больше ничего не скажу. Где официант, почему у меня пустой бокал?
– Это мой бокал, – сказала сидящая рядом Лена. – Твой вот этот.
– Спасибо, – кивнул Тигран, пододвигая к себе бокал и стараясь не смотреть на Еву.
– Теперь очередь Аркадия рассказывать душеспасительную историю, – сообщил Вадим.
– У меня все нормально, – улыбнулся тот, – я ведь старше вас всех и успел разобраться, что такое хорошо и что такое плохо. Работал врачом, спасал людей на «Скорой помощи». В девяносто третьем ушел на вольные хлеба. Создал свой кооператив, поставлял лекарства. Потом мы стали поставлять и минеральную воду. Сейчас передаем этот товар в супермаркеты Олега и стараемся держать марку. Вот и все.
– Так нечестно, – заявила Нина, – вы ничего не рассказали. Неужели у вас не было ничего такого, за что вам было бы стыдно?
– Ничего, – ответил Аркадий, – я даже бабочек не убивал.
– Так не бывает, – возразил Тигран, – наверняка обманываешь своих компаньонов, вместо минеральной воды наливаешь водопроводную, мухлюешь с поставками. Признавайся честно, что именно ты делаешь?
– Ничего, – сказал Аркадий, – а качество нашей воды, между прочим, проверяешь именно ты. У нас все нормально.
– И ни одного отступления от правил? – не поверила Нина. – Ни единого?
– Когда я работал на «Скорой помощи», у нас умерла старуха, – вспомнил Аркадий. – Мы приехали слишком поздно и не смогли оказать ей помощи. Я помню, что она жила на Котельнической набережной, в высотке. Кажется, была вдовой какого-то сталинского наркома. Меня потом долго таскали по разным прокуратурам.
– А почему вы опоздали? – поинтересовался Вадим. – Что вас задержало?
– Ждали нашего водителя, – признался Аркадий, – он поехал домой, отпросился у меня. Кажется, повез семье масло, которое тогда давали по талонам. Холодильник у нас не работал, и я разрешил ему уехать.
– И вы намного опоздали? – спросил Тигран.
– На полтора часа. У старушки оказались вредные соседи, которые подали на нас в суд. Меня мучили еще полгода, даже хотели выгнать с работы. Тогда подобное означало полный крах. Но я отделался только выговором.
– А водитель?
– Его выгнали, – признался Аркадий, – хотя до пенсии ему оставалось года два.
– Вот поэтому я убежденный антикоммунист, – провозгласил Тигран.
Официанты подали основное блюдо. Четыре официанта встали между сидевшими, протягивая руки к серебряным крышкам. И по взмаху метрдотеля подняли их. Все посмотрели на Олега. Из присутствующих мужчин только он пока ничего не рассказал. Но никто не решался ему напомнить. Даже Нина, сидящая рядом с ним, лишь искоса смотрела в его сторону и молчала.
– Теперь моя очередь, – объявил он сам, – только начинайте есть, а то все остынет. У одного – выбросившийся друг, у другого – скончавшаяся старушка, у третьего – не родившийся ребенок. Или родившийся без отца. Просто какие-то кровавые истории из бразильской мелодрамы. У меня ничего такого нет. Ни левых детей, ни скончавшихся друзей. Ничего. У меня есть дочь от первого брака, которой я помогаю. Есть мои компаньоны, с которыми я работаю. Есть сотрудники нашей компании. Все.
– И ни одного трупа? – съехидничала Ева. Как самая молодая, она могла позволить себе такой дерзкий вопрос.
– Ни одного, – подтвердил Олег, поднимая вилку и нож. И, нахмурившись, добавил: – Я стараюсь вести цивилизованный бизнес. Никого не обманывать, никому ничего не обещать. Поэтому и остался в живых, когда других коммерсантов отстреливали. По-моему, всегда можно договориться и с бандитами, и с ментами.
– Как в прошлом году, – вставил Тигран.
– В прошлом году? – не сразу понял Олег. Но через секунду, согласно кивнув, продолжил говорить: – В прошлом году мы должны были заплатить за крупную партию овощей. Провели предоплату, нам поставили партию товара. Все как обычно. Товар привезли на наши склады. А потом оказалось, что часть его испорчена. Мы потребовали увезти овощи и вернуть деньги. А они стали доказывать, что мы неправильно их хранили. Тогда нам и пришлось обратиться к «посредникам». Они быстро выбили наши деньги и восстановили статус-кво.
– И вы получили все деньги обратно? – уточнил Вадим.
– Все. Даже с процентами. Правда, пришлось заплатить и этим «посредникам». Лучше про них не вспоминать. У них методы даже не бандитов, а разбойников. У одного из сотрудников фирмы-поставщика они украли жену и дочь, ожидая, пока тот не заплатит. В общем, типичная мафия.
– И ни одного убитого? – опять спросила Ева.
– Нет, конечно. Неприятности у них были, но убитых нет. Я же не бандит. Мы только хотели вернуть свои деньги.
– А вы действительно неправильно их хранили? – поинтересовалась, чуть усмехнувшись, Нина.
– Что? Деньги? – пошутил Олег. – Деньги мы храним в банках. В консервных. Как и овощи, которые они нам поставили. Какое это имеет значение сегодня? Они заплатили деньги, и все. Но это не было плохим поступком с моей стороны.
– Тогда это не считается, – резюмировала Алла. – Неужели у вас не было ни одной серьезной истории?
– Была, – вдруг признался Олег, – в девяносто пятом мой водитель совершил наезд и задавил инвалида. Такой труп подойдет?
– Нет, – возразила Алла, – это не считается. Виноват был ваш водитель. При чем тут вы?
– Каждый хочет свалить свою вину на другого, – цинично заметила Нина.
– А вы все хотите достать из меня какой-нибудь труп? – улыбнулся Олег. – Но его нет. И не может быть.
– Вы сами предложили всем мужчинам вспомнить самый плохой поступок в своей жизни, – напомнила Алла. Было заметно, что муж пытается ее удержать, но она не успокаивалась.
– Самый плохой поступок, – посмотрел ей в глаза Олег, – наверное… наверное… – Он поднял бокал и чуть пригубил вино. – Вспомнил! В девяносто пятом, когда мы только начинали наш бизнес, к нам поступила большая партия упаковок. Мы заказали упаковки для двух наших супермаркетов, но их оказалось слишком много. Тогда мы продали большую часть товара другой фирме. И заключили с ней договор о самовывозе. Они должны были забрать свой картон вечером, но оформление задержалось, и они приехали утром. А утром оказалось уже поздно – наш склад сгорел. В результате их фирма обанкротилась. Кажется, их руководитель умер от сердечного приступа. Такой труп подойдет?
– Вы опять не виноваты, – заметила Алла. – При чем тут вы, если у него было больное сердце и они не успели вывезти свой товар?
– Такая практика была распространена в середине девяностых, – вставил Тигран, – тогда часто платили за воздух. И склады часто горели. А до этого были фальшивые авизо. Перевод воздуха в деньги.
– Это вы сами подожгли ваш склад? – изумилась Ева.
Но ей никто не ответил. Олег смотрел куда-то в сторону, остальные замолчали. Ужин продолжался. Официанты забрали основное блюдо и начали разносить десерт. Кто-то выбрал кофе, кто-то заказал чай. Дронго подумал, что англичане правы, когда говорят, что у каждого в шкафу спрятан свой скелет. Теперь он с любопытством ждал, какой приговор вынесут женщины. Интересно, чье преступление они посчитают наиболее тяжким?