Сможешь и ты - читать онлайн

Глава вторая. Незваная гостья

– И что, господин управляющий не жалеет, что связался с воительницей? – андар’эльне кокетливо завела за ушко прядь волос цвета лугового клевера.

– Ни минуты, прелесть моя, – одна рука Эмриата из рода Илуфер покоилась на ее талии, другая сжимала бокал с вином. – Вы пощады не признаете. Ни в чем.

Эмре толкнул плечом дверь в свои покои. Парочка ввалилась в полутемную прихожую, хихикая и натыкаясь на мебель. Управляющий галантно поднес даме бокал; эльне с многообещающей улыбкой сделала глоток и скользнула вниз.

Эмриат в блаженстве закатил глаза и тоже пригубил вина. Пурпурная капелька, сладкая и терпкая, скользнула по его губам и упала на воротник черной рубахи.

Из кабинета напротив донеслось сухое покашливание.

Эмре прислушался. И изменился в лице.

– Тебе придется уйти, милая. У меня дела, – он отстранил умелые руки воительницы и поставил бокал на плетеный стул.

Место в центре прихожей, предназначенное для стола, пустовало.

– Я лучше подожду в…

– Немедленно, – в голосе Эмриата зазвучала сталь.

Девушка поджала губы, поднялась с колен и направилась к выходу. Пару раз оглянулась, но управляющий не обращал на нее внимания. Он застегивал пуговицы там, где она успела их расстегнуть.

Воительница фыркнула, поправила бретельку платья и выскользнула из прихожей.

Эмриат одернул воротник рубахи, поправил диадему на волосах и шагнул в полумрак своего кабинета. Тлеющие люми-колонны, обнаружив движение, вспыхнули ярче. Из темноты проступили книжные полки с рядами бумаг, свитков и фолиантов, помеченных алфавитными ярлычками, приоткрытое оконце с видом на сад, несколько картин на стенах и широкий стол в центре, за которым и восседала незваная гостья.

За ее спиной на полках застекленной этажерки поблескивали нейрокристаллы разных цветов и размеров – элле дублировали в них информацию, хранить которую только на бумаге было бы неразумно.

– И чем я могу быть полезен хранительнице в такой час? – Эмриат не воспользовался табуретами, что предназначались для посетителей, и встал посреди комнаты, скрестив руки.

– Хранительнице надоело ждать, когда управляющий соблаговолит оказать ей аудиенцию, – Деаэлру из рода Ранто выпрямилась в кресле и положила ладони на стол. – Где отчеты? Последний я получила прошлой весной. Через два года после предыдущего.

– В отчетах больше нет нужды. Таэм уже не мальчик, не за чем его опекать.

– Ты хотел сказать, Объект сто пятьдесят восемь?

– Я сказал так, как хотел.

Деаэлру усмехнулась.

– Ваша с Объектом сентиментальная связь меня не интересует. Тем более, что она перестала бы быть взаимной, узнай он о тебе правду.

– Ошибаешься. Таэм никогда не отталкивает тех, кем проникся. Несмотря ни на что.

– Тогда предлагаю подняться на четвертый ярус, сообщить королю, что для нас он – занятный генетический эксперимент, и проверить твою теорию на практике, – люми-колонна подсветила лицо хранительницы снизу, тени исказили его черты. – Отчеты, Эмре. Немедленно. Я знаю, как ты педантичен. И документацию, несмотря на напускную небрежность, точно до сих пор ведешь.

Эмриат вгляделся в отливающие сталью глаза андар'эльне – они были холодны как лед. Он направился к шкафам и извлек из щели между полками невзрачную бумажную папку. Папка с хлопком приземлилась на стол перед Деей.

– Мнимые чернила? – папка зашуршала в руках хранительницы. Вложенные в нее страницы, тонкие как стрекозиные крылья, оказались пусты. – И где же ключ?

– Перед тобой, – Эмре приложил к корешку указательный палец.

На пустом пергаменте проступили ряды образцовой каллиграфии.

Дея хмыкнула.

– Надеюсь, в другом тайнике найдется нейрокопия этих бумаг?

– Разумеется.

– Хм, посмотрим, – Деаэлру принялась водить пальцем вдоль строк. – Невротическое расстройство вследствие эмоционального и физического перенапряжения, ммм… Ночные кошмары циклического характера… Хроническая депрессия, которая вызвана… И ежу ясно, чем она вызвана. Что дальше? Ага. Склонность к нездоровому риску и употреблению психоактивных веществ, так-так… Синдром гиперопеки… Похожий на усмешку спазм лицевых мышц как замещение эмоциональных реакций… Все это занятно, но не существенно, – Дея отложила бумаги, взглянула на управляющего исподлобья. – Новые припадки были?

– Если ты про эпилепсию, – тот снова скрестил руки на груди, – то полноценных приступов у Тамлина не наблюдалось со дня смерти Иффэн.

– Кто еще знает о недуге?

– Все тот же ограниченный круг лиц. Ты, я и Ассея.

– А эта девица с бегонией? Подружка твоей сестры.

– Шан? Насколько мне известно, нет.

– Насколько тебе известно, – Деаэлру откинулась в кресле, сплетя пальцы. – Достаточно ли разнообразна половая жизнь Объекта?

– На этот вопрос я не отвечу.

– Как его психоаналитик? – эльне дернула бровью и уголком губ. – Тайна терапевтической исповеди?

– Как деловой элле, Дея, – Эмриат забрал папку и спрятал ее в тайник. – В нашем уговоре такой пункт не значился.

– Ах, вот оно что, – хранительница усмехнулась. – Управляющий Мирисгаэ чрезвычайно дорожит своей репутацией. И тем не менее, слабовольно переводит деловые вопросы в личные, едва объект исследования начинает симпатизировать экспериментатору. Как там говорят молодые и глупые элле? Друзья на дороге не валяются?

– Всякое бывает, – ответил Эмре, вспоминая, как в начале осени вытаскивал Тамлина из придорожной канавы, куда тот свалился после экспериментов с психостимуляторами. – Дружба – презанятный феномен, Дея, который, однако, знаком не каждому. Я бы предложил тебе попробовать и завязать с кем-нибудь дружеские отношения, но для этого нужен нормально функционирующий гипоталамус. И хотя бы зачаточная способность к сочувствию.

– В нашем уговоре, – Деаэлру сменила тон, – значилось, что я обязуюсь рекомендовать тебя на место управляющего, когда представится такой случай.

– Ты забываешься, – Эмриат сузил глаза. – Вопрос вынесли на голосование, меня избрали единогласно.

– Конечно, избрали. Главам родов было приказано внушить своим подопечным, что никто не справится с этой работой лучше тебя. А ты, – Деаэлру указала на управляющего; рукав ее платья с воинственным шелестом сполз к локтю, – взамен обязался снабжать меня информацией о состоянии объекта.

– Опусти руку, Дея.

– Знаю, бездна, о чем ты думаешь, – эльне скривилась. – Что хоть цель у нас и одна, но мотивы разные. Ты так долго общаешься с Образцом, что перенял некоторые его привычки. И теперь твои мысли можно прочесть по выражению лица, – Дея прошлась по кабинету и обернулась, блестя глазами. – Только не льсти себе. Ложь во благо все равно остается ложью. Как эвтаназия из милосердия в сухом остатке остается бессмысленной и беспощадной смертью.

В кабинете воцарилась тишина. Из оконца пахнуло холодом; до элле донесся полночный окрик смены караула с нижних ярусов. Несмотря на надежную защиту, которую представляли собой обе Сферы – внешняя вокруг садов и внутренняя дворцовая – воины по давно заведенной традиции не покидали оборонительных позиций по периметру жилых границ. И не доверяли царящей вокруг идиллии ни на миг.

Эмриат поправил и без того идеальные манжеты рубахи.

– Ты думаешь, что покорила ДНК, а значит, и всех нас, своей воле, но это не так. Хаос всегда будет сильнее порядка, Дея, потому что хаос и есть жизнь.

– Неужели.

– Не веришь? Посмотри, с какой психоделической непредсказуемостью принимает решения тот, чей геном ты перебрала до последнего нуклеотида. Природа всегда идет по пути наименьшего сопротивления. Создавая элле, способного управлять аномалиями, ты как-то упустила из виду тот факт, что хаос будет легче возглавить, чем подавить. И теперь в упор отказываешься видеть личность там, где ее не закладывала.

– Довольно глупостей.

– Нет, бездна, ты меня дослушаешь! Кем бы ни был Таэм – я верю в то, что он нуждается в нормальной жизни не меньше, чем в тренировках. Или в твоем контроле его психического состояния. Иначе зачем ему это все?

Дея скривилась.

– Мы вот-вот докатимся до дискуссии о том, в чем смысл жизни, а я ее не люблю. Глупая, ничем не оправданная рефлексия для тех, кто не хочет исполнять свой долг. У эволюции нет интереса в создании или сохранении личности, Эмре, только в своевременной передаче информации. И ты об этом знаешь.

Эмриат и бровью не повел.

– Тем не менее, индивидуальное сознание не атрофировалось в нас со временем, а значит, какая-то польза в нем для эволюции есть. За сорок тысяч лет мы не превратились ни в муравьев, ни в пчел, ни в стаю рыб, ни в другую пародию на скопление нейронов в общем мозгу, всемогущих как часть целого и бессмысленных по отдельности. Даже наоборот. Эффект индивидуализации личности дал Мирисгаэ сумасшедший скачок осознанности – а это единственная сила, способная противостоять непреднамеренности. И Таэм – ее главный катализатор.

– Ты так говоришь, как будто…

Эмре усмехнулся.

– Хвастаюсь? Почему как будто, так и есть. А еще помогаю королю на его нелегком пути. В меру своих скромных возможностей.

Дея скептически приподняла брови.

– И в чем же выражается твоя, прости бездна, помощь?

– Во многих вещах. О которых я тебе докладывать не обязан. Но кое о чем, так уж и быть, скажу. Я уговорил его отправиться летом в Андаро и встретиться там с твоей дочерью.

– Ты был обязан сделать это. Таков наш уговор. Тамлин должен заключить союз с Элланиат, хочет он того или нет.

– Только я желаю этого не из чувства долга, а чтобы облегчить его состояние. Элла прекрасная девушка и станет для Таэма хорошей партией. А ты, – Эмриат мстительно указал на хранительницу, – видишь в нем только ступень своей экспериментальной лестницы. И даже имя его лишний раз боишься произнести, чтобы ненароком не привязаться и не начать испытывать угрызения совести. Впрочем, делай как знаешь, – Эмриат отвернулся. – Если завтра вскроется правда, я просто скажу, что заботился о нем. Так, как умел. И не погрешу против истины. А вот тебе вряд ли будет дозволено пересечь границу лесного королевства еще хоть раз.

– Ты заключил бессрочную сделку, Эмре. И я могла бы заставить тебя выполнять условия даже вопреки твоей воле, – ответила Дея, и на этот раз усталых ноток в ее голосе было больше, чем угрожающих. – Но я рассчитываю на дальновидное благоразумие, которым управляющий Мирисгаэ так знаменит. А не на свою над ним нейробиологическую власть. Мотивы твоих действий, как и вера в исключительность ваших с Образцом отношений, за которую ты хватаешься как за соломинку, меня не интересуют. Только конечный результат. Который должен отправляться из Мирисгаэ в Андаро каждые полгода. Без проволочек, – эльне подобрала юбки и шагнула к дверям. – Не провожай, выход я найду. Как и нейрокопию отчетов об Образце на своем столе, ведь так? Даю тебе на это три дня.

Эмриат не ответил и не повернул к Деаэлру головы. Когда дверь затворилась, он со всего размаху пнул табурет для посетителей. Тот отлетел к стене.

Управляющий закрыл глаза и замер. Он стоял без движения так долго, что паучок, прятавшийся под потолком, спустился ему на плечо и принялся прикидывать, на какой стороне этой колонны будет сподручнее сплести паутину.

Колонна шумно вздохнула и сдвинулась с места. Паучок вздрогнул и принялся перебирать лапками, подтягивая себя на потолок.

Дверь в прихожую осталась приоткрытой, пришлось ее затворить. Из коридора донеслось шуршание – то ли шорох крыльев летучей мыши, то ли шелест женского платья.

Эмриат вернулся в кабинет, вытащил из-под стола толстую тетрадь с детскими рисунками и повел рукой над титульным листом.

Забавные каракули исчезли; на их месте проступила фраза "Образец 158".

Данные в этой тетради были другого характера, чем в папке, с которой ознакомилась Дея. Управляющий принялся листать потрепанные страницы, перечитывая записи, чтобы воскресить в памяти тот или иной эпизод. Улыбаясь как при встрече со старым другом.

"…в мальчике обнаружилось особое чутье, которое выражается в редчайшей форме телепатической синестезии (далее синепатии), когда психоэмоциональное нутро собеседника становится видимым невооруженным глазом сквозь ментальные щиты.

Без сомнения, синепатия помогает принцу четче видеть причинно-следственные связи и путем несложного анализа предсказывать наиболее вероятное поведение окружающих. Мальчик не стесняется использовать это в личных целях и легко вычисляет минуты, когда у склада с продовольствием нет сторожей. После чего ворует сладости и раздает их другим детям.

Ассея грозит, что вернется к старым методам лечения кариозных полостей – то есть к удалению зубов щипцами без анестезии, но маленький проныра…"

Листы ложатся один поверх другого. Образцовая каллиграфия по законам книжной магии перемещает читателя во времени, умещает целый год в нескольких страницах.

"…вспышки эмоций все чаще провоцируют в юноше приступы синепатии. Примечательно, что он не делает выводов из увиденного, интуитивно уяснив, что между намерением и действием лежит пропасть, что думать и чувствовать каждый волен так, как ему вздумается, и что далеко не каждая мысль или эмоция обретают реальное воплощение.

Когда я расспросил его об этом, юнец нахально ответил, что хаос частенько хватает нас за горло и вынуждает делать выбор инстинктивно, здесь и сейчас, не оставляя времени на высокопарные, а потому лживые философствования о природе добра и зла, которые вы, господин Эмре, так любите. События реальной жизни, стремительные и непредсказуемые, оказываются за гранью подобной дихотомии. Поэтому выводы о личности на основе ее синепатического портрета могут быть ошибочными.

Содержание мысли любопытное. А вот форма, полагаю – это месть за то, что господин Эмре посмел ухватить принца за ухо, когда его высочество решили подремать на задней парте на уроке изящной словесности".

Управляющий усмехнулся и пролистал дальше.

"…первый полноценный приступ. Мы не на шутку встревожились, но сканирование мозга дефектов не выявило. Наоборот. Всплеск ментальной активности привел к массовым изменениям в нейронных цепях и не оставил в мозгу и следа деградации. При изучении сканов мне даже показалось, что разум мальчика поставил эксперимент над собой: взял и перекроил себя так, как ему вздумалось. Тело же не поспело за гибкостью ума и ответило судорогами на скачок электроактивности в мозгу.

В юном принце все четче проступают те качества, которые мы заложили в его геном. Но я не представлял, чем он заплатит за свою одаренность, иначе отказался бы от сотрудничества. Задатки его способностей по управлению хаосом приводят Дею в восторг. Эпилептические припадки и хроническая депрессия как следствия его дарований приводят меня в ужас".

Эмриат торопливо пролистнул еще с десяток страниц. Уголки его рта опустились.

"…синепатия все чаще принимает в нем изощренную форму эмпатии, приумножающей чужие эмоции, которые молодой король считывает и переживает как свои. Горе и боль набирают в нем граничащую с помешательством мощь; жестокость, скудоумие и чванство рождают почти физическое отвращение. А великодушие и отзывчивость воспринимаются как невиданное чудо, ради которого и стоит на свете жить. Квинтэссенция этого чуда расцветала на его глазах, чистосердечием вынудила его к взаимности.

А потом покинула его.

Всех нас.

И если другие смирились с правом непреднамеренности отбирать у нас чудеса, то Таэм не смирится с этим никогда. Как никогда не простил бы тех, кто намеренно сотворил его единственным зрячим в мире слепцов. Создал ювелиром, способным с первого взгляда отличить самоцвет от подделки – и поместил в центр равнодушного вихря, который вовлекает и выбрасывает из себя драгоценные камни наравне с речным песком, не разбирая их ценности, и который мы называем жизнью.

Тот, кто это сделал, не имеет права оставлять его с этим вихрем наедине".

Управляющий глянул в оконце – за ним царила тьма. Лес вдалеке зашумел, в чаще вскрикнула птица. Запахи прелых листьев и влажной земли проникли в кабинет вместе с клочьями тумана, который стелился вдоль стен и искал укрытия в уголках между полками.

Эмре поправил висящую над столом картину – та съехала набок при ударе табурета о стену.

Тонкие пальцы коснулись диадемы; один из изумрудов в ней вспыхнул, разгоняя мглу, замерцал путеводным светом рабочего нейрокристалла и принялся улавливать хозяйский голос, который по мере звучания превращался в каллиграфию мнимых чернил на тетрадном листе.

– Тридцать девятое тысячелетие со времени экспансии, двадцать шестое тысячелетие от создания Эре-Аттар и обитаемого кольца Воздуха, пятьсот шестидесятый год со дня моего рождения, тринадцатый день месяца Печального. Описание видения белой лани у экспериментального образца в области генной инженерии двух эволюционных линий Аэд, известного как Тамлин из рода Наэндир, в воспитании которого я принимал непосредственное участие, и который по прихоти Бездны после смерти семьи стал королем. И моим единственным другом…

За дверью в прихожую снова раздался шорох – эльне с волосами цвета клевера отошла от двери. Шум ночного леса усиливался, проникал сквозь оконце кабинета и сливался с голосом управляющего так, что ей не было больше слышно ни слова.

Первая ночь назначенного срока подходила к концу. Раны затянулись, запястье обрело подвижность и почти не чесалось.

Тамлин сидел на подоконнике мастерской и смотрел, как за границей Сферы гаснут звезды. С высоты четвертого яруса небо казалось ближе, а пленка защитной мембраны, что отделяла порядок его королевства от хаоса внешнего мира – тоньше и эфемернее.

Король свесил ногу из окна и глянул вниз. В саду еще царила тьма; ветер играл с клочьями предрассветной дымки и сдувал с деревьев остатки листьев. Клубы тумана складывались в фигуры, их силуэты колебались, двоились, оборачивались неведомыми чудовищами и исступленно атаковали друг друга. В битве охотник и жертва теряли форму и сплетались в единый вихрь, который взвивался к макушкам деревьев, а потом растекался по земле зыбкими вензелями неведомой письменности. И все начиналось сначала.

Тамлин откинул голову и прикрыл глаза. Не помогло: видения продолжили свой безумный танец под веками.

Не открывая глаз, он пошарил рукой под окном – искомая бутыль опрокинулась и с дребезжанием покатилась по полу, распространяя лекарственные флюиды и запах переспелой груши. Новые регенеранты Ассеи, растворенные в алкоголе, помимо целебного воздействия на тело занятно влияли на психику. Рассказывать об этом хранительнице король не торопился и уже третий день экспериментировал с их дозировкой и крепостью растворителя в поисках идеальной комбинации.

Сегодня явно переборщил.

За его спиной в окружении слесарного стола, вытяжки для полировки, узкого топчанчика и стеллажей, заваленных инструментами, переливался всеми цветами радуги ювелирный верстак.

Давным-давно мастера золотых дел ставили между окном и рабочим местом чашу с водой, чтобы сконцентрировать пучок дневного света на финагеле – деревянной площадке посреди вогнутой столешницы, где рождалось украшение. В нынешние времена освещением во дворце заведовали повелители стихий: в трубчатые коконы, а иногда и прямо в стены они заселяли колонии люминесцирующих микроорганизмов, чувствительных к мысленным приказам хозяина по поводу яркости, интенсивности и спектральных характеристик излучаемого света.

Хозяин только что закончил работу и приказал осветительной системе проверить исправность ее ячеек. Люми-трубки верстака принялись пульсировать не хуже нейтронной звезды.

Днем диадема из андарского металла была переплавлена, вечер заняла шлифовка, а первую половину ночи – грязнейший процесс полировки, разделаться с которым поскорее мечтает каждый ювелир. Остаток ночи Тамлин просидел над инкрустацией – эскиз изделия предусматривал отделку не только твердыми минералами, но и нежным жемчугом, которому шлифовальные щетки были противопоказаны – и теперь жемчужно-бриллиантовая диадема, сияющая и невесомая, висела на испиленном лобзиком финагеле. А о процессе ее создания какой-то час назад свидетельствовали бы слои пыли вокруг вытяжки, куча металлической стружки в шостфиле и полная неразбериха в ящичках для инструментов, выдвинутых из стеллажей. Но к рассвету в мастерской уже царил идеальный порядок.

От молодых ювелиров король требовал дисциплины, перед началом работы частенько осматривал их верстаки и говаривал, что никакая одаренность не может оправдать свинства. Хотя и признавал, что хаос – неотъемлемая часть любого творчества, и чем ближе изделие к совершенству, тем обычно масштабнее энтропия вокруг творца.

Но как только работа завершена, хаос должен быть побежден порядком.

Высокомерную молодежь, считающую, что предназначение мастера – созидать, а не мыть полы, Тамлин без лишних споров отправлял к Эмре в красильню. На пару дней.

Бунтари возвращались присмиревшими, с ожогами на коже, цветными пятнами в волосах и специфическим, ни с чем не сравнимым душком от работы с жижей, в которой вымачивали кожу перед покраской. Известными ингредиентами этой жижи были известь и птичий помет, растворенные в соленой воде. О неизвестных ингредиентах расспрашивать кожевенников еще никто не рискнул.

После уборки в мастерской король решил было вздремнуть, но сон не шел к нему. Несмотря на количество выпитого. Таэм переместился на подоконник встречать рассвет, где его и накрыли галлюцинации высочайшего качества и редкостной назойливости. Такие же неподконтрольные его воле, как и сновидения.

Подняв с пола бутыль и убедившись, что та пуста, Тамлин решил, что неплохо бы перекусить – вечером на ужин подавали фаршированные перепелами грибы-ксилотрофы, парочка наверняка еще осталась на кухне. А по пути захватить к ним вина, свежих фруктов и андарского сыра.

Король не без труда спустился по винтовой лесенке, от сокровищницы взял правее и оказался у входа в восточную башню второго яруса, где располагалась библиотека. Библиотечная галерея выходила витражами на юг и упиралась в спуск на первый ярус, справа от которого находилась кладовая со свежими сырными головками.

Дворец дышал предутренним покоем. На стенах галереи лежали разноцветные блики; сквозняк шевелил балконные занавеси, за которыми маячили силуэты стражников, казавшиеся королю невообразимо монструозными. Временами он ловил себя на мысли, что воины стоят на посту не просто по долгу службы, а с какой-то тайной миссией. С важной целью, наполняющей их жизнь смыслом и скрытой от понимания короля. Что бесило неимоверно.

Не поддаваясь миражам, Тамлин дошел до конца библиотечного крыла, повернул направо и…

Врезался в стену.

Он моргнул и оглядел серый с прожилками камень сверху вниз. Потом еще раз, снизу вверх.

– Ну, вот я и спятил, – произнес он. – Наконец-то.

"Ежели ты столкнулся с видением, попробуй себя ущипнуть", – вспомнился Тамлину совет о том, как отличить галлюцинацию от реальности.

Автором совета был не кто иной, как Иннельдиль из рода Виртаэн, глава хранителей светлой линии 'иль – говорящих с Бездной.

Вторая часть совета гласила: "Ежели видение при этом не исчезло, попробуй ущипнуть видение".

Запястье больной руки как по заказу покрылось мурашками. Поэтому Тамлин сразу последовал второй части совета и пощупал стену. Стена выгнулась упругой дугой под его ладонью.

Король скривился. Слабая надежда на то, что он таки сошел с ума, и теперь его лишат должности и поместят в изолятор, где неделями не будет никого, кроме хранительниц с подносом, полным лекарств, померкла. Вместо нее в крови стал нарастать уровень норадреналина.

Дворцы элле – островки стабильности в океане непостоянства Аэд – возводятся как венец эргономики и порядка, в котором не бывает ничего лишнего и не случается ничего случайного. Проектированием занимаются архитекторы вероятностей из числа Аэд сейде: они рассчитывают положение дворца в пространстве таким образом, чтобы тот не возмущал физику реального мира и гармонично сочетался с силовыми линиями, формирующими каркас Аэд. Но при этом оставляют правителям некоторую свободу в перепланировке архитектуры под надобности его обитателей.

Для выращивания новой стены за ночь понадобились бы как минимум высокоранговый хранитель или умудренный опытом повелитель стихий. Вчера Тамлин устроил консилиум с главами родов по поводу грядущих багровых сумерек, который затянулся до полуночи. Из зала совещаний Минна с Ассеей помчались прямиком в виварий – воины все-таки поймали одного ящера живьем и приволокли во дворец для исследований. Эмре поспешил на свидание с воительницей из Андаро. Тамлин же прихватил из этой кладовой бутыль с грушевым ликером, которую под утро откупорил.

Вчера стены здесь не было, и никто из элле Виртаэн или Аоэт не согласовывал с королем структурных изменений в южной части дворца.

"Ну, бездна, пусть так", – Тамлин отступил и в раздражении оглядел камень. "Я тебя обойду. А завтра, хаос, серьезно поговорю с Минной".

Он вновь прошел галерею, от входа в библиотеку взял вправо, спустился и снова свернул направо, надеясь достичь кладовой через детскую секцию. Но вдруг остановился.

В стене лестничного пролета зияла дыра.

Тамлин прищурился.

"Какого…"

В том, что это не галлюцинация, он не сомневался – иммунитет, подпитанный бешенством от того, что некто перестраивает его дворец без его же, короля, ведома, мгновенно вытеснил из организма постэффекты от регенерантов и ликера. Тамлин, к своему огорчению, стремительно трезвел, не менее стремительно сатанея.

Дыра доходила ему до бедер и аккуратными ступеньками спускалась на первый ярус. Хотя в юго-западной части второго яруса хода вниз не было отродясь – под детскими располагались закрытые для несовершеннолетних рабочие помещения рода Аоэт, полные образцов ядовитых растений и клеток с опасными животными.

Найденная лестница еще росла. Глаз улавливал дыхание стен, которые понемногу раздавались вширь и ввысь. Тамлин присел, заглянул внутрь, обострив чувствительность сенсоров.

Ничего. Камень умиротворенно дышал, не выдавая ни страха, ни агрессии.

Поразмыслив, Тамлин влез в проем целиком. С мыслью о том, что кого бы он сейчас ни встретил там, внизу, ему не поздоровится.

Пришлось спускаться чуть ли не на четвереньках. Узкие ступени, расположенные винтообразно, привели его на первый ярус в коридор запертых дверей.

Коридор оказался пуст. Тамлин выпрямился и повел плечами. Огляделся, не переставая сканировать окрестности.

Никого. Умиротворяющая тишина и влажный полумрак окутали его с головы до ног, приглушили посторонние звуки.

Воин, заинтригованный, прошелся по коридору, проводя кончиками пальцев по дверям. От них веяло прохладой, означавшей, что элле покинули скрытые за ними помещения еще до полуночи.

Через два десятка шагов ладонь ощутила тепло. Тамлин оглядел дверь, которой касался. Ею некто пользовался, причем недавно. Возможно, он еще внутри.

За дверью обнаружился узкий коридор биолаборатории, заставленный полками с саженцами цветов и иглами люми-трубок. Единственный просторный пятачок пространства занимал лабораторный стол, заставленный посудой, присыпанный землей и окруженный табуретами. На одном из них, свесив края на пол, лежала шафранная шаль.

Тамлин знал, где находится. И подозревал, кому принадлежит шаль. Он подобрал ее, поднес к лицу.

Шаль пахла бегонией. И была еще теплой. Восхитительно теплой и не имеющей к миру монструозных галлюцинаций никакого отношения. Хранила отпечаток тайны, наполняющей жизнь смыслом, ради которой воину следовало стоять на вахте и охранять дворец ночи напролет.

Прямо сейчас могла бы этой тайной стать.

Тамлин покинул комнату, миновал рабочую секцию повелителей стихий, прошел сквозь пустую и темную гостиную южного сектора и оказался в зоне личных покоев элле Аоэт.

Вот и дверь, украшенная изображением цветка бегонии, но вопреки ожиданиям она оказалась холодной. Тамлин приоткрыл ее – и застыл на пороге, не желая видеть пустую спальню, что скрывалась за ней. Не понимая, куда теперь ему идти.

В коридоре показалась эльне в пижаме, зевнула, увидала короля и двинулась было ему навстречу, но сзади возник молодой воин, подхватил ее на руки и пылко поцеловал.

Пара вспыхнула золотым светом – настолько ярким, что Тамлин прикрыл глаза ладонью. Но вот девушка запротестовала, указывая рукой вглубь коридора, и свет немного померк. Воин опомнился, отпустил возлюбленную и поклонился королю.

Тамлин захлопнул дверь в комнату Шан с такой силой, что подпрыгнули цветочные горшки на стенах. Стараясь не глядеть на пару, все еще окутанную золотым ореолом, он шагнул мимо них в коридор, в третий раз за утро пересек библиотечную галерею, но на середине пути остановился и сощурился.

Луч осеннего солнца, что светит для всех одинаково, пробился сквозь тучи, прошел сквозь стекла витражей и с нежностью коснулся его лица.

…Луч солнца на щеке. Холод мраморного перильца под пальцами. Рассвет только родился, а дежурство у восточных границ – закончилось. Если разбежаться по садовой дорожке, оттолкнуться от кривой яблоньки, ухватиться за бортик балкона и подтянуть себя наверх, можно оказаться на втором ярусе, в секторе личных покоев рода Илуфер.

Дверь балкона распахивается – и он тонет в аромате полевых цветов с преобладающей ноткой мелиссы в букете. Волна золотых волос ложится на плечо. Прохладное прикосновение к виску, скуле, губам, что следует за объятием, такое же нежное, как росчерк колонковой кисточки по грубому холсту.

Он обнимает ее в ответ. Зажмуривается, ослепленный золотым сиянием, что от нее исходит. Улыбается широко и искренне, осознавая, что счастье его слишком велико. Немыслимо. Невозможно.

– Ваше величество ждут на утреннем совещании.

– Не хочу быть величественным, сердце мое.

– Вот как? Чего же ты хочешь?

– Чтобы так продолжалось вечность.

Он пылко целует ее, подхватывает на руки и кружит. Шлейф пурпурного платья плывет по воздуху, принимает причудливые формы.

– Чем дольше вглядываешься во тьму, тем больше звезд в ней видно. И мы как эта тьма. Обещай, что будешь возвращаться. Обещай мне! Таэм…

– Я обещаю.

Шлейф платья хлопает о воздух, обрастает перьями. Хрупкая фигурка у него на руках рассыпается стаей черных птиц. Прохлада балконного мрамора оборачивается могильным холодом белых стен, разрушенных до основания. Тело немеет, разум парализует страх. Такого страха он еще никогда не знал.

Земля под ногами взметается и медленно оседает на камнях, ощерившихся как пасть чудовища.

– Иффиндея!!!

На разрушенную стену садится птица, наклоняет голову и с интересом вглядывается в нечто за его спиной.

– Обернись, – шепчет в ухо хриплый голос. – Обернись, воин. Она позади тебя.

И он оборачивается, немея от ужаса.

Точно зная, что именно сейчас увидит…

Тамлин вскочил на постели, сгреб простынь в кулаки.

Со спальней творилось неладное – все в ней шевелилось, стены содрогались, предметы двоились, исчезали со своих мест и беспорядочно проявлялись то тут, то там. Лицо Иффэн в раме над зеркалом подергивалось, как будто сквозь один ее портрет проступал другой, с небольшими и оттого сводящими с ума отличиями от первого; сквозь другой – третий, сквозь третий – четвертый, и так до бесконечности.

В веренице ликов Иффиндеи вот-вот мог потеряться изначальный.

Тамлин скривился, выхватил из-под подушки кинжал и со всего маху всадил его в шелковую наволочку.

Долгая судорога прошла по его телу. Под веками поплыли разноцветные пятна, вспыхивали и гасли болезненно яркие звезды. Рот наполнился слюной с привкусом крови; тело онемело, сознание отслоилось от него, готовое воспарить к потолку.

Король уткнулся лбом в подушку. За триста лет тренировок он успел хорошо познакомиться с незваной гостьей, приходящей вслед за кошмарами. И научился подавлять ее проявления. Хотя уже давно не понимал, зачем это делает.

– Пятьсот сорок пять, – выдавил он сквозь зубы. – Пятьсот. Сорок. Пять. Хаос.

Нечто тяжелое и неотвратимое накатило, вцепилось в него и потащило на дно холодной бездны. Пронзило иглами каждый нерв, ища в нем брешь. Разъярившись, бросило в пучину беспамятства, пугающего своей кратковременностью. И медленно отхлынуло куда-то за пределы реальности, обещая вернуться.

Мышцы постепенно расслабились, пульс замедлился, дыхание восстановилось. Тамлин лежал без движения, пока мир вокруг не перестал дрожать, затем выдернул кинжал из подушки и отшвырнул ее прочь.

В животе заурчало. Вчера король ничего не ел, занятый диадемой, ночное приключение отбило у него охоту ужинать, а завтрак он проспал.

Тамлин опустил ноги на пол. Пол был теплым. Свет, что лился из окон – розоватым; судя по углу его падения, король проспал около трех часов. Иффиндея улыбалась ему с портрета. Шелк простыней электризовался под пальцами. Ярусом ниже кто-то играл на скрипке. Органы чувств прощупывали реальность и собирали информацию, но данные оставались без оценки. Свет просто светил, пол под ногами просто был, скрипка просто звучала, организм просто требовал еды. Питание необходимо для его восстановления.

Заказывать обед в королевские покои и есть его в одиночестве не хотелось. Тамлин переоделся и спустился на второй ярус в поисках еды.

Выбранная кухня оказалась занята детьми. Тамлин услыхал их голоса сквозь приоткрытую дверь и собрался было пойти в другой сектор, чтобы не волновать их понапрасну, но из-за двери донесся знакомый голос.

– …ему до сих пор снятся кошмары, – сказала Шаниэ под звон ложек о тарелки. – Назначенные седативные или не работают, или он только делает вид, что принимает их. Ума не приложу, что с этим делать.

– М-да, понимаю, – Тамлин узнал голос Майенаэт, мастерицы гончарного дела рода Илуфер и танцовщицы светлой линии ’наэт. – И восхищаюсь твоим терпением, характер-то у него не сахар.

– Ему просто одиноко, – спокойно возразила Шан. – Не каждый может в таком признаться, Майя. Нас с детства учат ни к чему не привязываться, но это удается не всем.

Король шевельнул ухом. И остался у дверей недвижим.

– Повезло ему с тобой, – ответила Майя. – Хотя бы раз наберись храбрости и откажи ему. Чтоб он понял ценность твоего внимания.

– Дело в другом, – Шаниэ понизила голос. – Мне кажется, он что-то скрывает. Что-то посерьезней тоски, и я могла бы с этим ему помочь. Но диалога у нас не получается, не знаю, почему. Ассея говорит, что это не моего ума дело и велит потакать любым его капризам. Его одаренность, видите ли, бесценное наследие Аэд элле. А мне его жаль…

– Сочувствую. Ты ведь с ним была этой ночью?

– Пришлось оторваться от работы, так он был настойчив! Сортировка семян не закончена, я теперь не знаю, как Минне в глаза смотреть.

Послышался двойной вздох – суровость и требовательность кроткой с виду Миннаэты Аоэт давно стала нарицательной.

Девушки заговорили о работе, а Тамлин прошел мимо кухни к балкону. Балкон располагался под королевскими гостевыми и выходил в сад, где за облетевшими сливами просматривалась тренировочная площадка для воинов.

Король не посещал площадку три дня, не желая повредить поджившее запястье, и сегодня занятия с молодежью проводил Виэттар. Вышколенный воин и отличный учитель, Виэт мог чрезмерно увлечься делом, если видел неподдельный интерес к нему со стороны хотя бы одного ученика. Воины знали об этой его слабости. И сейчас большая их часть сидела, поджав ноги, на песке и играла в кости. Некоторые и вовсе дремали, облокотившись о стойку, пока Виэт на другом конце площадки с упоением обучал горстку волонтеров тонкостям работы с ловчей сетью. И не обращал внимания ни на что другое.

Тамлин вцепился в балконный бортик с такой силой, что тот скрипнул. За несколько мгновений, проведенных у кухонной двери, гнев и досада трижды сменили в нем вектор. И с каждым разом только набирали силы. Ему нестерпимо захотелось есть. Голод, ревность и злость захлестывали разум, в то время как мир вокруг обретал назойливую, разноцветную глубину.

Воины на площадке вдруг стали просвечивать насквозь, как прошедшие предогранку самоцветы в капле масла.

Внутри тел бились элементарные частицы их естества – как дикие животные, будучи пойманными, бьются о барьеры клетки, не в состоянии уразуметь принципа ограниченности пространства. Чувства, мысли, страхи, одержимости, светлые мечты и темные желания… Во вспышке телепатической синестезии Тамлин видел каждого до дна, легко угадывал их таланты и слабости, но не оценивал. Как теплый пол, розоватый свет, наэлектризованный шелк и звуки скрипки, эти элле просто – были.

Имели право быть какими угодно.

Злость из-за проигрыша пульсировала в них пятнами цвета темной крови, радость из-за выигрыша искрилась перламутровым золотом, как летний рассвет. Элле, увлеченный азартом и уповающий на милость хаоса, был похож на траченный охрой осенний лист, который вот-вот унесет ветер. Сидящий напротив жулик доверял только ловкости своих рук и мерцал металлическим серебром, как капля ртути.

О том, чтобы вернуться к тренировке, не думал никто из них.

Тамлин зло прищурился и обернулся.

У окон гостевых покоев на древке копья трепетал флаг Мирисгаэ: алое сердце, сквозь которое проросло дерево с могучими корнями и густой кроной.

Таэм подпрыгнул, ухватился за подоконник, подтянулся и сел. Мимоходом заглянул в окно. Эльне-горничная замерла, увидав его. А потом как ни в чем не бывало продолжила уборку, подчиняясь принятому в Мирисгаэ правилу не обращать внимания на короля, если тот скачет по стенам как безумный. Или занимается другими вещами, которые нормальному элле в голову не придут. Ну и что, пошалит немного и успокоится, у каждого свои странности. Однако господину Эмре весточку отправить не помешает.

Тамлин встал на подоконнике в полный рост и выдернул копье из крепления. Благородное дерево завибрировало и приятной тяжестью легло в ладонь.

Спрыгнув на балкон, элле в два шага разогнался, размахнулся и что есть силы метнул копье в сторону тренировочной площадки.

Копье полетело по идеальной параболе, на подлете к цели набрало мощи, прошило воздух над головой одного из игроков, задев кончиком флага его ухо, и с треском врезалось в стойку для подвешивания боксерских груш.

Стойка раскололась на две части. Воины с руганью вскочили на ноги, быстро разобрались, что к чему, и отследили исходную точку броска. После чего бросились к Виэттару и выстроились образцовыми шеренгами позади учителя.

Некоторое время Тамлин следил за ними, переполненными страхом до краев. Наблюдал, как ужас сменяется интересом к занятию, храбрыми попытками узнать предел возможностей своего тела. И чистым, ни с чем не сравнимым счастьем, когда с помощью упражнений удавалось этот предел преодолеть.

В эти моменты Тамлину казалось: он понимает, для чего им дана жизнь. Затем он вспоминал тень своего отражения в глазах Деаэлру – и осознавал, почему их настолько пугает смерть.

Вспышка синепатии иссякла после полудня. К тому времени король, заложив приличный крюк через репарационные и лаборатории, вышел к кухне юго-восточного сектора, но обедать там не стал, а свернул к кладовой. Он толкнул дверь сильнее, чем это было нужно, снял с крючка копченые ребра, отрезал сыра, прихватил бутыль с вином и вышел в сад.

День выдался теплым для поры перед Йолле. Осеннее солнце разогнало туман и растопило снег, на лесных тропках образовалась грязь. Внутри Сферы было куда уютнее; сквозь ажурную крышу беседки проникали солнечные лучи и расписывали узорами теней гладкий мрамор стола.

Аппетит снова пропал. Вино казалось кислым, сыр – сухим. Тамлин покачивал бутыль за горлышко и наблюдал, как свет преломляется на поверхности жидкости. За этим занятием его застал Эмриат.

– Чем занято его величество? Кроме порчи своего же имущества, – ремесленник подошел к воину, заглянул через плечо.

– Ем, – буркнул тот. – Не видно, бездна?

– С чего вдруг столько желчи? – Эмриат взошел по ступеням, отбросив полы мантии присел.

Тамлин не ответил.

– Опять кошмары? – предположил управляющий.

Тамлин поднял взгляд. Зеленые глаза Эмриата были полны беспокойства.

– Да, – ответил король.

– Советовать тебе обратиться к Ассее за успокоительными бесполезно?

– Почему же. Уважаю лекарства, особенно новые.

– Тогда обратись поскорее и скажи, во имя бездны, что еще в королевстве успело пострадать? Кроме тренировочного инвентаря и самолюбия разведывательного отряда.

– Подушка.

Эмриат вздохнул с облегчением.

– Это мы переживем, пошлю уборщика в твои покои. В прошлые багровые сумерки, помнится, ты запустил яшмовым столиком в шикарное серебряное зеркало, что я привез тебе из Наэтлиэ.

– Мне не понравилось, что по нему показывали.

– Я почему-то не удивлен. Муза синепатии, думаю, тоже тебя посещала?

– Из-за этой мерзопакости, которую ты зовешь одаренностью, у меня, бездна, уже никогда не будет интригующих знакомств, – Тамлин поднес бутыль к губам и сделал большой глоток.

Зеленоглазый элле усмехнулся.

– Смею напомнить его величеству, что мерзопакость – глубоко внутреннее состояние, не имеющее отношения к нейтральным инструментам познания мира. Таким, как зрение, слух, обоняние и даже телепатическая синестезия. Которая действительно есть редчайший дар, другим недоступный. Мир одинаков для всех, и если он вдруг видится мерзким, стоит покопаться в себе, чтобы найти причину.

– Большое спасибо, – буркнул Тамлин. – Мне прям полегчало.

– Дети тоже стали плохо спать, – вздохнул ремесленник. – Многие юные одаренности мучаются приступами дурного характера на пороге Йолле. Мягкие седативные не работают, а давать неокрепшим организмам более сильные средства Ассея опасается. Пришлось всю ночь дежурить у их кроватей вместе с Шан, которую, насколько я знаю, выдернули прямо с рабочего места.

Тамлин поперхнулся, закашлялся под проницательным взглядом друга.

– Даэн сейчас особенно плох, – продолжил тот. – Мальчик показывает задатки психокинета, но после смерти родителей стал замкнут и угрюм. Сторонится других, чуть что – кидается камнями. У него, правда, остался сводный брат со стороны матери, но тот увлечен биологическими опытами, и ему нет дела до ребенка. Неделю назад в виварии его укусил щенок черного пса, с тех пор мальчик замкнулся в себе и не идет на контакт. Страдает кошмарами, прямо как ты. И очень привязался к твоей подруге, только ей и удается его успокоить. Надеюсь, утренняя прогулка по замку не привела тебя ни к каким ложным выводам?

– Тебе уже известно и об этом? – король вытер губы и воззрился на Эмриата.

Тот хохотнул.

– Если бы я знал не все, что происходит в этом дворце, плохой был бы из меня управляющий. Да и учитель не важный.

– Пожалуй, я знаю кое-что такое, о чем тебе еще не известно.

– Если ты о новой стене у кладовой и винтовой лестнице в западной галерее – то я уже обсудил это с Минной. Она понятия не имеет, откуда все это взялось, очень встревожена и хочет побеседовать с королем. На поиски оного я и отправился незамедлительно. И обнаружил его сидящим в беседке в пресквернейшем настроении, поедающим сыр не первой свежести, да и вино пьющим незрелое. Потому что сиятельному элле, занятому швырянием копий в своих же воинов, было лень поглубже залезть рукой на полку и выбрать для себя еду получше.

Тамлин посмотрел на сыр и вино. Перевел взгляд на Эмриата. Тот как ни в чем не бывало расправлял складки мантии.

– Иногда мне кажется, – сказал Тамлин, не в силах скрыть улыбки, – что ты, бездна, лично подстраиваешь половину событий во дворце. Чтобы поддержать имидж всеведающего управляющего.

– Всего лишь иногда? – Эмре лукаво сощурился.

– В остальное время я в этом даже не сомневаюсь. Ты уже обедал? Я прикажу подать две порции. А после пойдем к Минне и разберемся со стенами и лестницами.

Из-за туч выглянуло солнце. Его лучи скользнули по стенам, проникли в проемы галерей, заполнили промежутки между колоннами, коснулись игольчатых маковок маргариток в балконных кадках. Из окошек флигеля послышался чей-то смех, а затем и пение.

Прелестная эльне принесла в беседку большое блюдо с обедом на две персоны и принялась расставлять посуду. Приоткрытые горшочки источали дивные ароматы приправ и кореньев.

Вторая ночь назначенного срока подходила к концу.

Сухожилие восстановилось, шрамы на запястье исчезли. Завтра на закате можно отправляться в путь.

Король лежал на постели, раскинув руки. Рядом лежала Шаниэ. Ее волосы рассыпались по простыням, приятно щекотали кожу. Она пошевелилась, пытаясь устроиться поудобнее. Тамлин притянул ее к себе и поцеловал в висок.

– Ты не спишь, – шепнула Шан. – О чем ты думаешь?

– Ни о чем, – ответил король.

Это было почти правдой.

Завтра вечером вместо балдахина над головой раскинется звездное небо. И отдыхать придется на пожухлой траве, а не на шелковых простынях. Всего-то и нужно, что выследить животное, поймать его и вернуться с трофеем во дворец. После чего за работой в мастерской можно будет провести остаток ночи.

И остаток жизни.

– Есть еще что-то, – Шан приподнялась на локте, заглянула Тамлину в глаза. – Расскажи.

– Мне нечего рассказывать. Спи.

Он погладил ее волосы и еще раз поцеловал – на этот раз в лоб. Шаниэ со вздохом прижалась к нему.

– Дети тоже с трудом засыпают. Чувствуют, что багровые сумерки близко. Днем пугают друг друга выдумками про черную кобылицу, которая приносит на хвосте дурные сны и с особой злостью терзает одаренных. А потом полночи не могут уснуть. Все вспоминают, как часто их хвалили на занятиях.

– Скажи им, – Тамлин сглотнул, – что от черной кобылы можно спастись, завернувшись в оленью шкуру.

– Что?

– Ты знаешь легенду о белой лани? Шерсть у нее как молоко, копытца серебряные как звезды. Ее невозможно поймать…

– Можно только увидеть в чаще леса ее силуэт, – перебила Шаниэ; от удивления она привстала. – Раэн любит петь эту балладу, но какое отношение…

– Эта лань, – король прикрыл глаза, – содержит в себе проявления всего необычайного, что только в мире есть. И если поймать ее и убить, она превратится в свою противоположность. А шкура ее из белой и волшебной превратится в обычную, рыжую. Так вот. Если завернуться в эту шкуру, можно стать обыкновенным элле. Без талантов и особенностей. Нормальным. Понимаешь? Ночной кобыле такой элле будет не интересен.

– Никогда о таком не слыхала. Кто тебе рассказал?

– Не перебивай. Завтра спустишься к кожевникам и попросишь пару оленьих шкур. Скажешь, я разрешил. Отнесешь их в детские. Мелочь, конечно, но детям порой достаточно мелочей, чтобы спать спокойно.

Некоторое время Шан молча смотрела на него, потом положила голову ему на плечо и затихла.

– Знаешь, – шепнула она через время, когда король почти провалился в сон, – рядом с тобой мне и светло, и тревожно. Не знаю, как объяснить. Это как видеть в небе звезду и знать, что ее уже нет, что она давным-давно взорвалась, и все, что от нее осталось – это свет, который она излучала, пока была жива. Этот свет идет и идет сквозь время, и не стоило бы к нему привыкать, но я привыкла. И теперь не знаю, что буду делать, когда иссякнет последний луч.

Тамлин ответил сквозь дрему.

– Все звезды умирают, Шан. Смерть неизбежна. Может быть, в итоге выживут только сейде, и все наши старания напрасны. А может, не выживут даже они.

Шаниэ замолчала. Комочек страха – король ясно видел его сквозь сомкнутые веки – бился внутри ее ментальных щитов и дрожал, как выпавший из гнезда птенец.

Тамлин закусил губу и повернулся к ней.

– Но сейчас-то мы живы, Шан. Давай думать только об этом. Только о нас.

– Давай, – прошептала Шаниэ, распахивая желто-зеленые глаза.

В этот миг в королевские покои постучали. Громко, настойчиво и нагло. Тамлин поморщился, как будто стучали не по двери, а по его черепу.

Сомнений в том, кто стоял по ту сторону двери, быть не могло.

"Ну, бездна", – король накинул халат и вышел в прихожую. "Если у нее не пожар, не наводнение и не ящик ликера, она пожалеет о том, что пришла!"

На пороге в самом деле оказалась Деаэлру. Не обгоревшая, не мокрая и с пустыми руками.

– Некогда объяснять, я лу…

Тамлин не выдержал и хлопнул дверью. По обе стороны баррикады стало тихо. Дея обмерла от неожиданности, король выжидал. Избавиться от нее настолько тривиальным способом не представлялось возможным.

– Ты же знаешь, что я не уйду, – донесся из-за двери уязвленный голос. – Дворец не горит и не тонет, но дело срочное. Те архитектурные аномалии, что ты вчера обсуждал с Минной – они продолжаются.

Тамлин выругался. За те секунды, что он видел Дею на пороге, подсвеченную тревогой, ему стало ясно, что дело срочное. По крайней мере, Деаэлру искренне так считала, а в ее профессионализме сомневаться не приходилось. Несмотря ни на что.

Тамлин снова выругался, открыл дверь и как был в халате вышел на лестницу. Обещая себе быть терпеливым и сдержанным. А потому в воображении перемещаясь на заливной лужок с облачками барашков и солнышками одуванчиков.

Минувшим вечером Тамлин, Ассея, Минна и Эмриат осмотрели западную галерею второго яруса. Обе эльне с негодованием отвергли мысль о том, что некто из их родов забавы ради озорничал с дворцовой архитектурой.

Управляющий верить им отказывался.

Ассея и Минна из уважения к королю некоторое время выслушивали отповедь Эмриата: мол, как легко испортить хорошее воспитание и великолепное образование, если поощрять в молодежи легкомысленность.

Вскоре терпение у обеих иссякло.

– Эмре, – отрезала целительница, – неужели ты правда думаешь, что у кого-то из хранителей есть силы на такие шутки? Йолле грядет, мы по утрам еще толком не проснулись, а уже уставшие!

– Не преуменьшай способностей своих подопечных, дорогая Ассея! – ответил Эмре. – Этой весной, насколько мне помнится, юные барышни из рода Аоэт подбили хранителей на модификацию дверей в библиотеку. Целые сутки их можно было открыть только мыслеформой "Я не очень умный, и мне плохо". Посмотри теперь сюда. Чем еще это можно объяснить, как не озорством твоих и ее, – он указал на Миннаэту, – элле?

– Ничем, – ответила за Ассею Минна; ее медные волосы украшала россыпь странных пятен, то ли синих, то ли зеленых. – Будем наблюдать. С сегодняшнего дня никто из рода Аоэт и шагу не ступит без моего ведома, я найду того, кто это сделал, хаос! Но если окажется, что род Аоэт ни при чем, – она подняла пылающий взгляд на Эмриата, – то ты извинишься передо мной за обвинения, от которых я сейчас сгораю со стыда перед королем!

– Если окажется, что род Аоэт ни при чем, то у нас большие проблемы, – отрезал Тамлин. – Вы что, бездна, хотите повторения истории? Хотите, чтобы нас снова атаковал обезумевший симбионт и принялся заживо переваривать в стенах родного замка? Сколько элле погибло в ту проклятую ночь? Пять сотен? Десять?

Минна побледнела, Ассея прижала руки к груди. Об инциденте знали все, хотя никто из нынешних обитателей королевства не был ему свидетелем.

Давным-давно, на заре становления Мирисгаэ, род Аоэт решил вывести для постройки дворца материал, послушный воле хозяев и меняющий структуру согласно их желаниям. Созданному существу – гибриду органики и неорганики – для полноценного развития понадобилась подкормка. Этой подкормкой послужили тела погибших: их уносили в подземелья, где без особых церемоний оставляли на полу.

Через неделю тело исчезало под слоем грибницы. Через месяц на его месте высился холмик. Через несколько лет холмик превращался в сталагмит, медленно, но непрерывно растущий. Первые могилы уже коснулись потолка и превратились в мощные колонны сталагнатов, когда однажды, взлелеенный на мертвых хозяевах, камень напал на живых, по неизвестной причине отдавая предпочтение повелителям стихий. То утро оставило страшный отпечаток в коллективной памяти мирисга'элле: род Аоэт почти полностью оказался замурован в дворцовых стенах заживо. Спасти удалось немногих. Большинство не удалось даже отыскать.

– Для таких тревог есть основание? – управляющий прервал тягостное молчание. – Камень противится твоей воле? Отказывается подчиняться?

Тамлин провел рукой по стене – та принялась пульсировать в истоме.

– Нет, – признался он. – Скорее всего, ты прав. Это чья-то идиотская шутка.

Эмриат с торжеством взглянул на Минну, та недобро прищурилась.

– Но рисковать я не намерен, – продолжил Тамлин и кивнул повелительнице стихий. – Проанализируй состояние симбионта. Выяви любые отклонения и доложи мне о результатах.

Миннаэта кивнула Тамлину и повернулась к Ассее.

– Идем. Отберем образцы, потом зарастим лестницу и вернем галерее арку, – она подобрала подол платья, высоко подняла голову и ушла не попрощавшись.

Ассея последовала за ней.

И теперь Деаэлру вела короля по коридорам, объясняя нечто про проявление стихийных аномалий во дворце.

Тамлин поморщился. Какие могут быть аномалии внутри такой стабильной Сферы? У нее галлюцинации. Неужели тоже запивала новые регенеранты вином?

Но Дея не унималась и обвиняла всех его глав родов в некомпетентности, так что счет убитым барашкам перевалил за сотню и на воображаемой поляне царила кошмарная резня, когда она вывела его к южной галерее второго яруса.

За витражами светлело. Посреди галереи угадывались силуэты Минны и Ассеи; обе были в халатах, но в отличие от короля – поверх пижам.

Деаэлру, прямая и строгая, встала меж двумя мирисга'эльне и повернулась к Тамлину. Он с удивлением отметил, что хранительница из Андаро одета в платье, а на ее волосах блестит бессменный венец с сапфирами. В голову пришла крамольная мысль о том, что зло действительно никогда не дремлет.

– Могу подкинуть тебе еще идею, – сухо улыбнулась Деаэлру, уловив его последнюю ничем не прикрытую мысль. – На самом деле я дельфин, и полушария моего мозга спят по очереди.

Тамлин скривился.

– Я надеюсь, Дея, мы собрались здесь не только затем, чтобы обсуждать твои сверхспособности. Где аномалия, о которой ты всю дорогу твердила?

– Вот она, – Минна указала на потолок.

Король взглянул наверх, охнул, ругнулся.

В потолке зияла дыра. Правильной округлой формы, все еще растущая. Тамлин присел, оценивая расстояние, подпрыгнул и коснулся кончиками пальцев краев отверстия.

– И куда она ведет? – спросил он, лихорадочно поправляя халат.

– На третий ярус, – отозвалась Ассея, – в коридор между залами.

– Так, бездна, – Тамлин обвел всех взглядом, – это уже серьезно. У кого какие предложения?

– Предлагаю, – первой ответила Дея, – не тратить время понапрасну, пойти наверх и осмотреть дыру с другой стороны.

– Я проанализировала вчерашние образцы, Таэм, – с жаром вмешалась Миннаэта. – Все чисто, симбионт покорен нашей воле. А еще я ручаюсь, что после полуночи ни один повелитель стихий не покидал своих комнат. Пришлось ночевать в гостиной, но мимо меня, бездна, не прошел никто! За исключением одной лишь эльне, – она многозначительно поглядела на его халат.

Тамлин туже затянул узел пояса.

– За хранителей я тоже поручусь, – добавила Ассея. – После заката никто из них не выходил за пределы северного сектора. Кроме тех, кто занят Сферой, но я лично сопроводила их в подземелье.

– И вы так спокойно об этом говорите? – потеряла терпение Деаэлру. – В Мирисгаэ проник хаос! Твоя защита, Ассея, никуда не годится, а ты, Минна, не в состоянии выявить отклонения у симбионта! Придется все взять в свои руки, изолировать зараженный участок, усилить сопротивление…

Закончить Дее не дали. Минна, сузив янтарные глаза до пылающих щелочек, шипела, что теперь двое будут извиняться перед ней в присутствии короля. Ассея возмущалась, что ни разу в истории Мирисгаэ сквозь защиту рода Виртаэн не проникал хаос. А Тамлин, близкий к тому, чтобы потерять самообладание, сохраненное с таким трудом, заподозрил, что хаос сквозь Сферу все таки проник.

Причем в тот самый момент, когда некая эльне в белых одеждах в составе делегации из Андаро пересекла границы его королевства.

– У меня есть доказательство, что это не аномалия, а проделки живого элле, из плоти и крови, – вскричала внезапно Ассея и протянула руку. – Вот!

В руках у хранительницы оказалось краснобокое надкусанное яблоко.

– Вы что, с ума посходили? – раздался позади звенящий голос. – Шумите так, что переполошили детей! Идите теперь сами их успокаивайте!

Все обернулись. Эмриат Илуфер в шикарном халате-мантии с расшитыми золотом рукавами приближался к ним с противоположной стороны галереи.

– Так, – сказал он, подойдя и измеряя каждого взглядом, – и по какому поводу пижамная вечеринка? Дея, а ты почему не в халате? Во имя бездны, что это за дыра?!

– Отлично, – злорадно пропела Миннаэта, выхватила у Ассеи яблоко и бросила его ремесленнику, – все в сборе. Эмре, Дея, время извиняться!

– Это что еще? – зеленоглазый элле поймал плод раздора и покрутил в руках.

– Улика, найденная на месте преступления, – повелительница стихий вскинула голову. – Мои элле и хранители всю ночь были под надзором. Воины так по-дурацки шутить не станут. Остаются, хаос, твои ремесленники! Кто-то из них безобразничает с архитектурой дворца. Еще и еду, бездна, из кухни ворует!

Эмриат вгляделся в аккуратные следы укусов на фруктовой плоти, поднял глаза на миниатюрную эльне и вернул ей яблоко.

– Судя по тому, что я вижу, его надкусила ты, дорогая Минна.

– Вот еще! – та снова сунула яблоко управляющему. – Среди нас есть только один элле, не желающий нести ответственность за яблоки, которые надкусил.

– При всем желании, – улика вновь перекочевала к Миннаэте, – ни один ремесленник не способен управляться с живым камнем. Так что нечего кидать надкусанные яблоки в мой огород. Тем более, что ты это яблоко и нашла.

– Не я, Ассея! – Минна всучила плод целительнице.

Та закатила глаза.

– О, бездна. Да, я нашла и сохранила, что с того? Нужно собрать слюну, провести генетический анализ и выявить шутника.

– Это слишком долго! И может оказаться случайным совпадением, – Дея отняла у нее яблоко и не глядя протянула Тамлину. – Довольно! Я иду на третий ярус, осмотреть масштабы бедствия и самостоятельно отобрать образцы, пока еще не поздно!

Тамлин, который все это время в воображении душил барашков голыми руками, молча взял предложенный фрукт.

И швырнул его в окно.

Минна охнула и пригнулась, увлекая за собой Ассею. Воздух вокруг Деаэлру загудел и замерцал синевой – хранительница, не видя опасности, но предугадывая ее, создала вокруг себя защитную сферу.

Окна южной галереи, ведущей из детских спален в ученические, по приказу короля недавно оснастили энергощитами, которые во избежание несчастного случая возвращали назад все, что из них вылетало. Причем чем меньше был предмет, тем большее ускорение он набирал, залетая обратно. Эффект усиления сразу просекла детвора и выплеснула в окно украденные из мастерских красители, когда мимо проходила строгая госпожа Минна. В затейливую сине-зеленую крапинку окрасились все, кто не успел спрятаться.

Злосчастное яблоко влетело обратно, просвистело мимо ловко увернувшегося от него Эмриата, отпружинило от сферы андар’эльне и разбрызгивая мякоть врезалось в картину, на которой художник светлой линии 'тар мастерски изобразил крутобокую тыкву.

Тыква покачнулась и сорвалась со стены, углом рамы зацепив кадку с цикламенами. Кадка опрокинулась, изрыгая землю покатилась вниз по галерее, с грохотом пересчитала ступеньки лестницы и замерла у дверей в ученические.

– Ти-ши-на, – прошипел Тамлин, обводя всех взглядом.

Никто и без того не смел произнести ни слова.

Король стряхнул с плеча остатки яблочной кожуры и поднял глаза на собеседников. Те светились голубоватой дымкой испуга. И белым огнем искренности.

Никто из них не лгал. По крайней мере, осознанно.

– Ты, – Тамлин указал на Ассею, – идешь к детям вместе с Эмре. Чтобы помочь ему…

– Но я хотела…

– Помочь ему, – с нажимом повторил воин, – успокоить их. Ты, – взгляд его переместился на Деаэлру, – прямо сейчас отправляешься спать. Чтобы понять, что эффективно обесценивать окружающих можно и с перерывами на сон.

– Сначала я отберу…

– Отправляешься спать, хаос! – в глазах короля полыхнуло пламя. – А мы с Минной, чьему мнению я безусловно доверяю, осмотрим дыру с третьего яруса. Если это аномалия, да еще так близко к детским…

Он осекся. Вскинул голову, вгляделся в дыру с удивлением, с которым читатель, вглядываясь в почерк на бумаге, узнает автора письма.

– Я знаю, что это, – произнес он медленно. – Бездна. Вот же ж бездна…

Тамлин нахмурился и умолк. Никто не решился уточнить у него, в чем дело.

– Паника отменяется, – сказал он после недолгого молчания и провел рукой по волосам. – Если это и аномалия, в камне мы ее не отыщем. Расходимся, драгоценные бара… То есть, подданные. Никаких возражений, Дея, это дело сугубо внутреннее. И касается только мирисга’элле. Никто не знает этот дворец лучше нас, – король снова поднял взгляд к потолку. – Завтра перед рассветом жду всех на этом же месте, проверим мои догадки. Минна, Ассея, заращивать дыру пока нет нужды.

Пороптав немного, элле разошлись. Деаэлру взглянула на упавшую картину, на разбитую цветочную кадку – и перечить Тамлину не посмела. Взмахнув юбками, она с достоинством удалилась в направлении гостевых покоев. Миннаэта, хмурая как туча, ушла, бормоча себе под нос нечто о том, что пора бы уж начинать мстить раньше, чем ее успевают оскорбить.

Тамлин схватил за рукав Эмре, шагнувшего в сторону детских.

– Один маленький элле сейчас не в постели, – шепнул король.

Управляющий недоуменно воззрился на него. Таэм многозначительно поглядел на свой халат, затем на дыру в потолке. Непонимание в глазах Эмриата сменилось озарением – и он помчался по коридору, придерживая руками полы одеяния. Ассея, пожав плечами, последовала за ним.

Тамлин остался в галерее.

Один.

С облегчением прикрыл глаза.

Четырехмерная картина мира, раскрашенная разноцветными сполохами, подсвеченная пульсирующими пятнами живых тел, видимых ему во вспышке синепатии даже сквозь стены, постепенно растворялась под веками, сменяясь темнотой.

Обычной темнотой, которую видит, закрыв глаза, любой нормальный элле.

Когда Таэм добрался до развалин, третья ночь назначенного срока едва началась.

День до полудня прошел в хлопотах: посольство из Андаро отбывало домой. Эмриат проверил, хорошо ли укомплектованы повозки с товарами, купленными на обмене, а король проинструктировал воинов, которых под командованием Виэттара отрядил сопровождать гостей до северной границы. Защиту путешественникам обеспечивали их клинки и стрелы, да еще сферы хранителей. На другие методы никто не полагался. Внутри Сферы были позволены любые магические опыты и научные изыскания, но за ее пределами манипулировать вероятностями или балансом стихий категорически воспрещалось. Даже крохотное вмешательство в равновесие аномальных полотен могло толкнуть чашу весов в сторону хаоса, запустить активацию порталов и привести к гибели всего живого.

Прощание с Деаэлру вышло неожиданно теплым. Когда Тамлин нашел ее, хранительница седлала своего мерина, оскорбленная тем, что ее не допустили до разгадки тайны.

Король тронул ее за плечо – Дея обернулась, чинно поклонилась и с удивлением приняла деревянный ларчик из его рук. Взвесила ларец в ладонях, открыла.

Жемчужно-бриллиантовая диадема, сияющая и невесомая, сверкнула в его глубине горстью звезд, брошенных на синий бархат. Дея осторожно коснулась филиграней, тонких как морозный узор. Подняла взгляд.

– Для Элланиат, – пояснил король. – Пускай приезжает весной в Наэтлиэ.

Деаэлру закрыла ларец и положила его в переметную суму. Выпрямилась, поправила прическу, не глядя на Тамлина ответила.

– Если его величество позволит, в его покои сегодня доставят костюм, сработанный из новых тканей, в том числе симбиотических на основе титина. Я лично занималась им во время пребывания в Мирисгаэ. И некоторое время дома, в лаборатории. Он куда лучше того, что король носил ранее. Тем не менее, злоупотрелять его преимуществами не стоит, – она подняла взгляд: суровый, без тени тепла. – Не рискуй понапрасну, Таэм. Ты нужен этому королевству больше, чем можешь представить. За диадему благодарю, она… – Деаэлру замешкалась, подбирая слово.

– Изящная и изысканная, – помог ей Тамлин. – Как твоя дочь.

Уголки губ Деи дрогнули, она снова поклонилась – совсем по-другому, чем в предыдущий раз, и поднялась в седло.

– Дай знать, как получишь вести из Наэтлиэ, – добавила она, подбирая поводья. – Их молчание о пророчестве настораживает. По-хорошему, мне следовало бы остаться в Мирисгаэ и дождаться от них сокола…

Тамлин вместо ответа хлопнул по крупу ее жеребца. Конь всхрапнул и скакнул вперед, унося хранительницу в авангард отбывающей колонны.

Небо затянули тучи, а солнце склонилось к западу, когда последние конные андар’элле скрылись за горизонтом. Время покинуть дворец было самое подходящее. Ассея и Минна не станут искать его раньше срока. Эмре провел последние ночи без сна, разделяя внимание между хозяйственными хлопотами, беспокойной детворой и андар'эльне с волосами цвета клевера, потому сейчас наверняка отдыхает.

Тамлин поднялся к себе. Новый костюм висел у зеркала: ртутно-серый, покрытый бугорками симбионта, похожего на крокодиловую кожу. Воин переоделся, покрутил плечами, поднял к скулам воротник с вшитым уловителем чужеродных частиц. Коснулся зеркала – бугорки на перчатке тотчас приобрели серебряный блеск, копируя материал, с которым соприкоснулись. Резанул предплечье ножом. Крокодиловый слой легко поддался, обнажая угольную черноту нижнего слоя, который разрезать не удалось – и тут же зарастил порез, выпуская из краев хлесткие ниточки щупалец. Симбионт без труда поглотил и нейтрализовал все кислоты, найденные в мастерской, а еще охотничьи яды, пламя ювелирной горелки и даже сонную пчелу, от которой воин отмахнулся. Последнюю – с ощутимым удовольствием.

Вооружение заняло больше времени, чем обычно. Костюм предусматривал ножны не только для мирисских парных клинков – воины лесного королевства носили их перекрещенными за спиной, рукоятками вниз – но и для наэтской "змеи", которую оборачивали вокруг пояса. На бедре обнаружились петельки под андарскую секиру. На плечах – кармашки для дротиков и ножей. Полезной, но нелюбимой им поясной сумки для химснарядов, в просторечии называемых бусинами, король не нашел. Зато под ремешком на тыльной стороне левого предплечья отыскался неизвестный ему механизм.

Крохотные полупрозрачные капсулы в форме слезы – серые разрывные, голубые нервно-паралитические, зеленые обездвиживающие и белые с газом-обманкой – лежали плотными рядками в секциях, расположенных друг на друге внахлест. От каждой секции к ладони змеилась тонкая полоса спускового механизма.

Таэм вытянул руку и согнул средний палец, замыкая контакт. Голубая капелька вылетела из ячейки на предплечье и вонзилась в полку верстака с такой силой, что та треснула. Король уважительно приподнял брови.

Тончайшая линза-омматида, белая как слюда, при наведении на полупустую бутыль с вином выдала красный уровень опасности. Тамлин хмыкнул.

Небо за окном затянулось тучами, то и дело срывался снег. Король, уверенный, что в такой экипировке привлечет излишнее внимание, накинул на плечи плащ с куньим воротником и спустился к конюшням.

Лошадь спотыкалась и поскальзывалась на грязи, прихваченной морозом, поэтому к месту назначения удалось добраться лишь на закате. Лес затих, продуваемый ветрами насквозь; отсветы короткого осеннего дня погасли за стеной черных деревьев.

Таэм спешился, сбросил плащ, перепроверил снаряжение, закинул за плечо лук с колчаном, набитым стрелами, и двинулся к развалинам.

Совсем не так, как в прошлый раз.

Под ногами воина, перешагивающего кочки и валуны, не скрипнула ни одна коряга. Тело, взведенное как пружина, двигалось легко и быстро, просачивалось сквозь переплетение ветвей, не задевая ни одной. Льдистые глаза распахнулись, не мигая всматривались в вечернюю мглу сквозь слюдяную линзу.

Шаг, еще один, за ним еще и еще. Тело занимает новое положение в пространстве так же естественно и неуловимо, как звезды проявляются на небе одна за другой. Чувствительность сенсоров обостряется до предела. Тайная жизнь леса заполняет сосуд, отведенный восприятию, перехлестывает через его край; звуки сливаются с ощущениями, запахи с красками, ничтожное становится большим и значимым, а внушительное теряет форму и растворяется в звеняще-шепчущей симфонии, которой звучит лес.

Которая и есть лес.

Под древесной корой шевелятся гусеницы, устраиваясь на зимовку. Последние грибы показывают маслянистые головки из-под земли. Ветер свистит в ореховой скорлупе, проклеванной птицами. Где-то вдалеке стылый воздух пронзает поскуливание голодного оборотня. Мышь пищит в когтях филина, ветер терзает остатки листьев на деревьях, сонная рыба шевелится на дне реки, пуская пузыри. Небо пламенеет на западе; багряный сумрак полнится шепотами, шорохами, вздохами, плеском…

Тамлин вышел к развалинам и замер посреди мокрых камней, чуткий, настороженный. Шевельнул ухом – жужелица проползла по раскрошенному мрамору и скрылась в расселине. Воин прикрыл глаза и исторг из себя бледную сферу сканирующего импульса. Костюм вспыхнул и замерцал голубыми искрами, усиливая сигнал. Импульс разошелся по лесу как круги по воде и затерялся в сумеречной чащобе, резонируя со всем, с чем сталкивался.

Необходимого отклика в ответе не нашлось.

Воин двинулся к березовой роще – туда, где тремя днями ранее видел лань. Остановился на границе леса и снова просканировал периметр.

Ничего. Только поединок куницы и грызуна, который был уже обречен.

Тамлин тряхнул головой и двинулся сквозь чащу к реке.

Ночь накрыла лес плотным покрывалом; сквозь заплатки облаков выглянул берилл Эйет, когда воин уловил отклик, который искал.

Цель оказалась обнаруженной. А значит, реальной.

Судя по полученным данным, лань пряталась у берега, где речная заводь, окаймленная щетками тростника, сужалась в стремительный, очерченный крутыми склонами поток. Тамлин обошел мысок с подветренной стороны, подполз ближе к искомой точке, раздвинул поросль орешника.

Она была там. Свернулась пятном света меж ивовых корней и спала, положив голову на подогнутые ножки. Серебряный мех на боку вздымался и опускался; на изгибе шеи, обращенной к нему, пульсировала жилка.

Тамлин сбросил с плеча лук, вытянул из колчана стрелу, пропитанную ядом наэтской кубомедузы, встал на колени и натянул тетиву.

До предела.

Одно движение – и все изменится непоправимо. Мир перестанет быть открытой книгой; сам он станет слишком обычным для того, чтобы носить какой-то титул – значит, от связанных с ним обязательств можно отказаться. А для счастья будет достаточно ремесла, еды и отдыха.

Несколько теней пронеслось над прогалиной; лань вздрогнула во сне и плотнее подтянула ножки к телу.

Тамлин медлил, держа ее на прицеле. Думал о том, кем нужно быть, чтобы посягать на жизнь легенды.

Кем-то хладнокровным и расчетливым, кому наверняка никогда не снятся кошмары. И волшебная шкура ему ни к чему.

Конкурировать с этим кем-то мог разве что оголодавший зверь.

Воин чуть шевельнулся – и спустил тетиву. Стрела пролетела аккурат между оленьими ушами и вонзилась в раззявленый рот росомахи, атаковавшей добычу из тростника. Мохнатая туша рухнула к подножию ивы, а лань…

Испарилась.

Рассеялась по земле зыбкими вензелями неведомой письменности так быстро, что Тамлин сначала не понял, что произошло.

А потом понял.

Он отложил лук и припал к земле, с досадой наблюдая, как черная жижа, принятая им за речной ил, оборачивается вокруг мертвой росомахи и подтягивает тело ближе к корням, где капелькой влаги на хлысте росянки снова проступил мираж спящей лани.

Идеальной приманки для любого хищника. Или наивного элле, который бродит по лесу в поисках чуда.

Опущенная на глаза омматида выдала информацию об объекте: примитивные одноклеточные, объединенные в псевдоплазмодий. Обычное дело для речных берегов и болотистых заводей. Необычным было другое: у суперколонии образовался мозговой центр, себялюбивый настолько, чтобы обмануть сканеры воина Аэд элле. Венец творения природы, который привык выживать на чужих ресурсах. Самая совершенная – тупиковая – эволюционная ветвь.

Паразит шевельнулся на паутине из порабощенной слизи, подтянул добычу ближе. Обрюзгшее тельце заурчало; иллюзия косули сгустилась вокруг него и снова пошевелила ножками во сне.

Тамлин встал.

Черная жижа беспокойно дрогнула. Лань приподняла голову и взглянула охотнику в глаза. Отослала мыслеформу, полную трепетной беспомощности. Глубокий, полный осмысленности вопрос.

Воин скривился и поднял руку.

Серая капсула-слеза не пролетела и десяти шагов, с земли навстречу ей взметнулся сгусток слизи. В воздухе прогремел взрыв, разбуженные птицы вспорхнули с веток окрест. Тамлин снова выглянул из укрытия и ругнулся: паразит закручивался в кокон и в панике, но очень методично прощупывал прогалину языками слизистых отростков.

Тамлин поднял линзу и вышел из зарослей не таясь. Бесформенное тело повернулось в его сторону, досадуя, что добыча не реагирует на приманку. Иллюзия белой косули померкла; без омматиды, сдерживающей синепатическое зрение, паразит потерял искру интеллекта и мерцал грязно-розовым отсветом неприязни к странному созданию, которое не нападает на беззащитную добычу и не сочувствует ей.

Тамлин ухмыльнулся и вытащил из-за спины клинки.

– Мерзопакость, – проговорил он, – это глубоко внутреннее состояние. Если мир видится тебе мерзким, покопайся в себе, бездна, чтобы найти причину.

Вместо ответа в него полетели комья грязи и сети, утяжеленные камнями. Воин запетлял по прогалине, уворачиваясь от силков, в прыжках, отскоках и полуоборотах разрубая осклизлые плети, хлещущие воздух с невероятной силой. Над рекой поплыла журчаще-свистящая мелодия, рожденная дуэтом палладиевых клинков и хлестких ложноножек слизевика, жаждущего схватить добычу.

Тамлин сделал обманный выпад, перекувырнулся через овражек и вскинул руку. Черный протуберанец выстрелил по-змеиному молниеносно и снова отбил капсулу в полете – на этот раз голубую. Та подлетела вверх и затерялась в ивовой кроне. Черное тельце заворочалось в коконе из речного ила. Тамлин прищурился и отступил под защиту тростника.

Намерения его противника изменились. С одной стороны, вместо жажды убийства паразитом овладело желание поймать прыткую добычу и сделаться ее хозяином. С другой – страх, что отразить третье ее нападение скорее всего не удастся. Пришелец принялся формировать одну иллюзию за другой, стараясь привлечь внимание добычи, и обжигал сенсоры воина сканирующими волнами в надежде пробить ментальные щиты и найти уязвимое место. Между корнями ивы по очереди проявились цветы и фрукты, диковинные животные и странные предметы, а под конец – полуразложившаяся голова огромного карпа, которого слизевик выудил для своего хозяина в реке, а тот, видимо, записал ее в ряды соблазнительных деликатесов.

Тамлин же сам не знал, чего хотел. Тварь под ивой раздражала его настолько, что он готов был удавить ее голыми руками. Но если приволочь эту пакость во дворец живьем, Минна с ума сойдет от восторга – высокоразвитые паразиты, которые умеют создавать мыслящие иллюзии, в Аэд еще не встречались. Эмре, правда, тоже сойдет с ума, но от тревоги, и потребует ликвидировать эту дрянь во избежание эпидемии. Ассея его поддержит: генетический материал удобнее и безопаснее отбирать с мертвого тела.

Воин выглянул из укрытия и скривился – расчлененный слизевик восстановил целостность тела и как ни в чем не бывало тянул щупальца к прибрежным зарослям. Пришлось убрать клинки в ножны и задуматься над сменой тактики.

Под ногами зашуршало. Тамлин глянул вниз и обнаружил под сапогом сонную лесную сциллу, устроившуюся в тростнике на зимовку. Не раздумывая, он подбросил ее носком – трихвостая ящерица свернулась в воздухе тугим шариком, который удобно лег в ладонь – и швырнул в сторону противника. Сцилла шмякнулась о черную жижу и с хлопком превратилась в трех взбешенных ящерок. За ней последовали три ее товарки, которых Тамлин выковырял из норок окрест.

Слизевик ретиво атаковал дюжину рептилий, надеясь на легкую добычу.

Зря.

Сциллы легко ускользали из его силков и вымещали свое остервенение на агрессоре, телепортируя из него целые пласты слизи, которые материализовались над рекой, шлепались в воду и, свободные от паразитического гипноза, уплывали подальше от берега. Тамлин заприметил под корягой электрического ежа и с ухмылкой отправил в полет и его.

Еж, мирно поедавший болотных червячков, к своему удивлению вдруг оказался в воздухе, где был пойман слизевиком. Вспыхнувшим в свете синепатии золотом от радости, что хоть кого-то ему удалось поймать.

Напрасно.

Внутри скрученной спиралью ложноножки сверкнуло, полыхнуло и затрещало. Клочья обгоревшей слизи слетели с ежа как листья с дерева по осени. На прогалине завоняло паленым тряпьем. Еж упал и покатился по земле, стреляя электрическими разрядами в слизевика и сцилл, чье бешенство немедленно вышло на новый уровень. Одна из них в запале ярости куснула колючий бок; еж материализовался высоко над прогалиной и полетел к земле, объятый искрами и пламенем.

Тамлин вышел из укрытия, проскользнул сквозь хаос из располосованных ложноножек и ящериц, с хлопками исчезающих из-под ног и возникающих на гребне слизистых волн – и все это на фоне извергающего молнии ежа, летящего метеором сквозь ночную мглу. Легко пробрался к корням ивы, убеждаясь, что если что-то и может быть сильнее страха, так это удивление.

Паразит ослабил кокон и оглядывал царящий на прогалине балаган бусинами ошалелых глаз. Таэм решил добавить в действо нотку пикантности и опустил ментальные щиты – мол, ты хотел оказаться внутри моей головы, так получай.

Паразит сморщился под водопадом синепатических переживаний, но вдруг зацепился за смутный образ, выуженный из подсознания воина. Прозрел и понял, какую иллюзию ему следовало создать, чтобы поймать добычу на живца.

Поздно.

Отбросив игры, Тамлин с места взвился в воздух, в прыжке выхватил клинки, раскрылся цели до самого дна и сам проник в ее сознание.

Черное тельце глядело на него.

И было им.

Оно хотело жить, жаждало плодить себе подобных, потому что единственное в своем роде проникло сквозь аномальный портал, уверенное, что этот мир, как и любой другой, сотворен для него, создан под его потребности.

Оно было чем-то важным, но вот-вот могло стать ничем.

Как тот образ из подсознания прыткой добычи, похороненный глубоко под слоем ярости и горечи.

Жизнь вдруг оказалась бессмысленной. Смерть – неотвратимой.

Вспышка этого откровения – как точка в центре мишени – показала воину, куда нанести удар.

Тамлин, приземляясь, всадил в черное тело оба клинка по самую рукоять. Всадил с громким выдохом, продолжая удерживать ментальную связь с жертвой. Кожа паразита лопнула; в воздух взвился рой черных мушек, разлетелся по округе и слоем пепла осел на голых деревьях. Воин откатился, поднял воротник и отступил, не спуская с противника взгляда.

Слизевик в агонии хлестал прогалину плетьми ложноножек, сциллы с шипением разбежались, еж приземлился где-то в прибрежных зарослях. Воин, отрезанный от заводи бушующим простейшим, решил подобрать оружие позже и отступил на край мыса над рекой. Осмотрелся, просканировал окрестности.

И замер, вглядываясь в противоположный берег.

После чего вскинул руку и отправил зеленую капсулу в полет, но промахнулся.

Белая лань – живой прототип паразитической иллюзии – гарцевала на камнях, вскидывая ножки. Она припала к земле, когда изумрудная слеза просвистела мимо ее уха.

Но не отступила.

Напротив, подскочила к обрыву, дрожа и перестукивая копытцами. Исторгла из себя мыслеформу. Вопрос, такой неистовый, что Тамлин дернулся как от удара.

И опустил руку.

Вглядываясь в черно-белые глаза животного, оказавшегося не вымыслом, а самой настоящей правдой, ему захотелось крикнуть, прокричать ответ на весь лес. Так громко, как только можно.

Но он с ужасом ощутил, как немеют руки и ноги, деревенеет шея, а лицо искажается в гримасе. Одаренный воин, не знающий промаха охотник, которого невозможно убить – замер на краю обрыва, парализованный, оцепеневший, онемевший. Всего на несколько мгновений.

Их оказалось достаточно, чтобы последний силок, выпущенный слизевиком, попал в цель.

Резкий удар в грудь. Путы обвиваются вокруг плеч, тошнотворными червями ползут к шее и сжимают ребра. Тело выгибается дугой, перед глазами плывет пелена, на губах выступает кровавая пена. Черная слизь лижет подбородок, источая дух разложения – как обнажившееся морское дно с клубками водорослей, высохшими медузами и серебристыми рыбьими боками в перегретых на солнце лужах.

Тамлин наблюдал однажды такой отлив – в тот день вода ушла далеко за линию горизонта, а сейде из подводной крепости спешно эвакуировались в Эре-Аттар под охраной воинов-элле. Принц не видел чудовищной волны, захлестнувшей берег ночью, но говорили, что море в исступлении добралось аж до Наэтлиэ, где наутро в фонтанах вместо форели плавали акулы.

Король моргнул, прогоняя из-под век миражи.

– Пятьсот сорок пять, – прохрипел он, все больше теряя контроль над собой. – Пятьсот. Сорок. Пять…

Вслед за чем покачнулся на негнущихся ногах.

И упал в ревущую темноту речного потока.

Булыжники, утяжеляющие сеть, потянули ко дну; водоворот швырял на камни, слизевик все крепче сжимал ребра, лишая Тамлина кислорода. Он попытался высвободиться, дернул рукой, вкладывая в рывок всю свою волю, но налетел на камень.

В плече хрустнуло, грудь пронзила резкая боль.

Сопротивляться было бесполезно. Тамлин расслабился, и река снова швырнула его на камни. Под веками вспыхнула молния, тело пронзило током. Все, что он успел сделать перед тем, как его окутала тьма – шепнуть одно слово.

Имя.

…Ему сказали, что искать ее стоит в мастерской.

Тамлин сбежал по лестнице третьего яруса в нетерпении, удивившем его самого, миновал пустую северную башню, где этой весной никто не гостил, и вышел к мастерским рода Илуфер. Хотел войти в оружейную без стука – просто потому, что мог проникнуть в любое закрытое помещение в своем дворце. И тем рассчитывал произвести определенное впечатление.

Но дверь в мастерскую оказалась приоткрыта.

Она стояла у окна, склонившись над колонковой шкуркой, и ловко орудовала пинцетом. Как всегда одетая в пурпур. Она оглядывала мех, выдергивала из его гущи длинные волоски, осматривала каждый на просвет и складывала в ларчик на подоконнике. Луч солнца выхватывал из полумрака мастерской ее плечо, укрытое волосами и оттого казавшееся облитым золотом.

Тамлин отворил дверь шире и произнес одно слово.

Имя.

– Иффиндея.

Девушка обернулась. Золотое свечение вспыхнуло где-то внутри нее и засверкало так ярко, что Тамлин прищурился.

– Ваше величество, – она завороженно поглядела ему в глаза, затем опомнилась и протянула длинный сверток. – Вот, как вы и заказывали. Неширокий размах, композитные плечи, тетива с повышенной износостойкостью. Над стрелами я еще работаю, хочу сделать отклонение в полете минимальным. Заказала кузнецам наконечники в форме бузинного листа.

Тамлин развернул пергамент – и втянул воздух. Лук был гораздо лучше, чем он ожидал. Легче, гибче, прочнее. Менее мощный, чем блочный, зато не ограничивающий свободу маневров в лесной чаще. Он перекинул древко из одной руки в другую, растянул новую, пахнущую кожей тетиву.

– Оружие готово к формированию бионической связи с хозяином, – Иффиндея провела рукой по изгибам деревянных плеч.

– Отменная работа, – Тамлин взглянул на нее с одобрением. – Чем занимаешься?

– Собираю ворс, – Иффэн приподняла колонковую шкурку. – Светлая линия 'тар сделала заказ на кисти для живописи. Вот, работаю.

Уходить из оружейной почему-то не хотелось. Вспышка синепатии набирала обороты, что удивляло его – Эмре говорил, эта его особенность проявляется только в минуты сильных переживаний. Тамлин вынул кинжал из ножен на поясе и принялся вырезать на плече лука свое имя, надеясь в этом незамысловатом занятии обрести душевное равновесие.

– Виэт говорил мне, что ты стала мастерить кисточки, – сказал он, не отрываясь от дела. – Не понимаю, зачем. Ты прекрасная оружейница, Иффэн. Не трать время на мелочи, с которыми другие могут справиться не хуже.

– Ну, знаете, – девушка вспыхнула, – это совсем не просто! Выбрать мех и правильно его обработать недостаточно, у ремесленников без особой одаренности кисти получаются никуда не годными.

– Неужели?

Иффиндея глянула на короля, прищурившись.

– Разница такая же, как между стряпней того, кто любит готовить и кто просто умеет это делать. Или тем, кто спасает чужие жизни по долгу службы, и кто делает это из убежденности, что жизни эти не так уж никчемны, как может казаться другим.

Тамлин не смог сдержать улыбки, но продолжил водить кинжалом по дереву.

– И ты знаешь, в чем их тайная ценность?

Иффэн приняла вопрос всерьез и смутилась.

– Могу только предполагать, – она опустила глаза. – Знаете, я однажды вглядывалась в темное небо ночь напролет. И сумела разглядеть скопления галактик там, где на закате мерцала лишь пара одиноких Солнц. Той ночью я поняла кое-что. Чем дольше вглядываешься во тьму, тем больше звезд в ней видно. И мы – как эта тьма. Нам стоит держаться друг друга, вглядываться друг в друга. И видеть там больше, чем показалось на первый взгляд, – эльне убрала с лица непокорный золотой завиток и рассмеялась. – Ну вот, я совсем как брат. Говорю красивые слова ради слов. Я мастерю кисточки просто потому, что хочу быть причастной к созданию красоты. Вместо того, чтобы довольствоваться ремеслом, которое несет смерть. Так бессмысленность жизни кажется мне чуть менее невыносимой. Вот и все.

Тамлин удивился. Так сильно, что оторвался от работы и взглянул Иффиндее в глаза. Глаза эти были цвета чистейшего цаворита с вкраплениями желто-зеленого пламени – как спинки бронзовок, запутавшихся в древесной кроне, наполненной светотенями. Затем пожал плечами и вернулся к своему занятию.

Иффиндея закусила губу и вдруг протянула руку к его лицу. Провела мехом по его щеке, подбородку, шее. Тамлин вздрогнул; лезвие кинжала соскочило, оставив на изгибе дерева глубокую борозду.

– А еще, когда я мастерю кисти, – прошептала девушка, – я представляю, насколько приятно грубому холсту будет ощущать такое нежное прикосновение. И надеюсь, что это хоть немного смягчит его.

Тамлин снова поднял глаза и уже не отводил взгляда. Свечение, исходящее от девушки, расходилось по оружейной слепящими волнами и подсвечивало каждый предмет изнутри так, что тот казался особенным и ценным.

Уникальным.

Воин медленно, бережно отложил на стол лук, положил руку на затянутую в пурпур талию, притянул девушку к себе и…

Иффиндея вдруг уперлась ладонями ему в грудь, заглянула в глаза – пытливо, взволнованно, требовательно.

– Нет. Сначала пообещай кое-что. Мне кажется, я сотворила нечто, что отнимет тебя у… – она сглотнула и торопливо продолжила. – У всех нас. Что ты возьмешь этот лук, надеясь на него уйдешь в леса и однажды не вернешься. Обещай, – она обвила руками его шею, сжала пальцы на затылке. – Обещай, что всегда будешь возвращаться. Обещай мне. Таэм…

Он хотел рассказать ей про ее свет. Про то, каким невыразимо прекрасным она делает мир. И что рядом с ней одной он чувствует себя не проклятым, а благословенным, поэтому готов возвращаться к ней даже из бездны.

Но вместо этого шепнул:

– Я обещаю.

Так тихо, что сам едва расслышал.

Наклонился к ее лицу, пьянея от аромата мелиссы, что исходил от золотых волос. В первый раз коснулся мягких, прохладных губ – так осторожно, как только мог.

И не посмел ступить ни шагу дальше.

Глубокий, протяжный звук – не то пение, не то стон океанской бездны – вырвал его из сна, заставил осознать, что это лишь видение. Иффиндеи больше не было рядом. Пол под ногами исчез; Тамлин почувствовал, что проваливается в никуда, падает в пропасть. Отзвуки вопроса загудели внутри головы, перекликаясь и множась.

“Кто ты?”

Верх одаренности. Мастерство, отточенное до такого уровня, что ему не осталось места в мире живых. Теперь я бы успел, Иффэн. У того, кем я стал, хватило бы времени на то, чтобы обогнать смерть…

… а кем я стал?

Пустотой лесной прогалины?

Отражением в чужих зрачках, расширенных до предела?

Бороздой, оставленной на изгибе дерева?

Я был чем-то.

Но вот-вот могу стать ничем.

Как же далеко я нынче зашел. Слишком далеко.

Бесконечно.

В темноте проявляются скопления звезд, складываются в силуэт белой лани. Лань опускает голову к жемчужным копытцам, смотрит исподлобья.

Формирует мыслеформу – уже не вопросительную.

Утвердительную.

Отзвуки этой мыслеформы обращают время вспять; мир изгибается, закручивается в спираль, верх и низ меняются местами. Падение превращается в полет, в скольжение сквозь пронизанную светом толщу воды, в отчаянное стремление выбраться из глубины на поверхность…

Он с трудом открыл глаза – дневной свет болезненно ударил сквозь веки.

В вышине зашумел лес, где-то рядом плескалась вода, под пальцами заскрипела речная галька. Костюм вымок насквозь, но уцелел и судя по нынешнему полусухому состоянию старательно отжимал из себя влагу. В спину впились жесткие валики пустых ножен. Тамлин закашлялся и сплюнул речную тину.

Шея онемела, голова гудела, под веками плыли разноцветные пятна, правое плечо горело, как прожженное раскаленным железом.

Тамлин поморщился и снизил нервную чувствительность до того уровня, чтобы можно было не опасаться болевого шока. Послал сигнал о помощи, не надеясь, впрочем, на ответ.

К его удивлению, разум взорвался откликами.

“Где ты? Активируй поисковый маячок!”

“Ты ранен? Где ты находишься?”

“Нужны ориентиры! Дай ориентиры!”

“Где ты? Активируй имплант!"

“Где? Где?”

“Жив… Во имя бездны, ты жив, Таэм! Где ты, что произошло?!”

Последняя мысль принадлежала Эмриату. Тамлин скривился.

“Я свалился в реку. Сломал ключицу, несколько ребер и приложился головой о камни. Дай мне пару минут, я подготовлю пространное повествование о том, что произошло".

“Хватит язвить, активируй маячок!"

Тамлин прикрыл глаза и осторожно отослал нервный импульс к импланту, вживленному в затылочную кость каждого совершеннолетнего элле. По умолчанию он бездействовал, потому что в Аэд водились хищники, которые смогли бы найти жертву по исходящему от нее электроимпульсу быстрее поискового отряда. Поэтому активировать маячок полагалось только в экстренных ситуациях.

Голова взорвалась такой болью, как будто в нее вогнали стальной прут. Воин закусил губу и снова отключил болевые рецепторы.

"Имплант временно недоступен".

"Ничего, я уже засек твою лошадь, но сигнал не точный. Ориентируй меня, быстрее! На каком ты берегу? Где солнце? В какую сторону течет вода?”

Таэм хотел возразить, что лошадь осталась на поляне у развалин, но в руку немедленно ткнулась ее морда. Лошадка, довольная тем, что выследила хозяина, фыркнула ему в ладонь и принялась перебирать копытами и позвякивать упряжью.

Тамлин попытался оглядеться. Собирать информацию выходило из рук вон плохо, из-за пониженной чувствительности зрение плохо фокусировалось.

“Бездна… На южном берегу? Да, на южном".

“Что перед глазами?”

“Звездочки”.

После краткого молчания со стороны Эмре последовало длинное сложноподчиненное предложение, указывающее, где он видал сейчас шутки Тамлина. Воин снова скривился, попытался приподнять голову.

В этот момент некто коснулся его щеки.

Тамлин дернулся, хотел вскочить, но только задрожал всем телом и закашлялся.

И тогда тот странный звук, что вырвал его из сна, повторился. Воин притих и в изумлении понял, что это – пение. Пела женщина, и голос ее не был похож ни на один из известных ему голосов. Настолько глубок был его тембр, что, казалось, живое существо не может издавать такие звуки.

"Похоже, я тут не один".

"Что?! Мы уже близко, держись…"

Но Тамлин отключил прием чужих мыслей и попробовал подняться, чтобы рассмотреть певунью. На исцарапанную скулу легла ладонь, показавшаяся лихорадочно горячей. Мягко, но настойчиво прижала его голову к земле.

"Кто ты?" – Тамлин попытался связаться с незнакомкой мысленно, но ответа не получил.

Превозмогая онемение в шее, он повернул голову, сузил зрачки, взглянул на расплывчатый в рассветных лучах силуэт.

Вне всякого сомнения, это была женщина. Спутанные темные волосы, нечеткий профиль, вскинутая чайкой бровь и линия опущенных ресниц – вот и все, что ему удалось рассмотреть. Нижняя часть лица скрывалась за странной маской из мокрой шерсти и речной тины. Присмотревшись, Тамлин с удивлением понял, что это куний мех, и что незнакомка сидит, с головы до пят завернувшись в его плащ.

С плаща текла вода вперемешку с грязью.

Тамлин задрожал от поднимающегося жара – признака стартовавшей регенерации. Картина мира стала расплываться, незнакомка – двоиться.

Он прищурился, из последних сил удерживая себя в сознании. Но видение вскинуло голову, прислушиваясь.

И исчезло.

Тамлин моргнул. Рядом уже никого не было.

– Вот он, сюда! Носилки, быстро! Аланит, организуй зачистку периметра!

– Эмре…

– Кладите его, осторожнее. Раз, два, три!

– Лук.

– Что?

– Мой лук. Выше по течению, в зарослях орешника. У заводи. Найдите.

– Найдем, найдем, тише!

– Нет, не нужно! Там новый вид. Хищный. Не рискуйте напрасно, я сам…

– А ну ляг обратно! Где целители, бездна?! Наложите компресс и привяжите его к носилкам!

– Здесь кто-то был.

– Что ты говоришь? Здесь никого нет. О хаос, да у тебя жар! Ты бредишь!

– Где мой плащ?

– Эээ?

– Плащ. С воротником. Куньим. Должен быть в седельной сумке.

– В бездну плащ, Таэм, главное, что ты жив! Береги силы и молчи.

– Трещина затылочной кости и трех ребер. Перелом еще двух ребер, одно из которых повредило легкое. Двойной перелом ключицы со смещением и вывих плечевого сустава. Ушибы фиксировать бесполезно – ты покрыт ими с головы до ног. И парой переломов не отделался, если бы не новый костюм, – Ассея закончила бинтовать плечо короля и строго на него взглянула. – Еще одно такое происшествие, Таэм, и я начну думать, что до конца года ты поставил план изувечить себя настолько сильно, насколько это возможно. Чтобы посмотреть, как я с этим справлюсь. Так вот докладываю: я справилась, твое состояние стабильно и не вызывает у меня опасений. Прекращай эксперимент!

Целительница вытерла руки полотенцем, поданным ассистентом.

– Не знаю, какое чудо тебя спасло, – продолжила она, – но то, что это было чудо – бесспорно. О причинах, заставивших тебя снова отправиться к развалинам в одиночку, мы еще поговорим.

Тамлин не ответил. После того, как Аланиттар явилась из лесу к целителям промокшая и грязная, но с его луком в руках, он позволил уложить себя на больничную постель и наложить повязки.

Короля поместили не в обычную репарационную на четыре кровати, а в отдельный, оборудованный специально под него бокс напротив лаборатории главной хранительницы. Что говорило скорее о частоте посещения медблока, чем о привилегированном положении – за тяжело ранеными Ассея присматривала лично, но предпочитала при этом не отвлекаться от других занятий.

Из приоткрытого оконца тянуло сыростью. Узкогорлые колбы и склянки с притертыми крышечками, стоящие в шкафчиках у двери, позвякивали каждый раз, когда кто-то проходил мимо. Над ложем висела гигантская светящаяся сфера, пронзенная ампулами с разноцветными жидкостями и оттого похожая на учебный макет давно побежденного коллективным иммунитетом Аэд элле простудного вируса, что пылился в углу ученической.

От ложа к сфере змеились трубки забора телесных жидкостей, а вниз от нее спускались нити репарационных гифов и прицельно опутывали поврежденные участки тела. Время от времени ампулы на сфере сдувались, впрыскивая в нее содержимое – на основе полученных данных о состоянии пациента гриб всасывал в себя лекарства, подбирал дозировку и доставлял их в нужную часть тела. Юные целители с воодушевленными и сосредоточенными лицами меняли опустевшие ампулы на новые.

Шевелиться на этой стадии исцеления было категорически запрещено. Поэтому речь Ассеи осталась без ответа.

Тамлин позволил себе поморщиться. Судя по ощущениям, гриб подавал в грудь и затылок горячую кислоту под давлением. Судя по мнению Ассеи, процесс остеосинтеза успешно стартовал. Понижать нервную чувствительность она запретила, сославшись на риск осложнений при травме головы. Король послушался, но не мог отделаться от подозрения, что это превентивная мера, и что целительнице надоело возвращать его с того света легко и безболезненно.

Ассея провела рукой вдоль его тела и кивнула: сенсоры целителя – самый совершенный биосканер в Аэд – считывали состояние пациента куда точнее гриба-симбионта и помогали в диагностике.

– Я сделала все, что от меня зависит, – сказала она и встала с ложа. – Дальше справишься сам. Регенерация тканей должна пройти быстро, восстановление функций организма – гладко. Как и всегда. Новый поисковый имплант будем вживлять через неделю, – добавила она так непререкаемо, что король понял: вживление тоже пройдет без анестезии.

В коридоре грохнуло и зазвенело. За стеной зашептались и зашикали. Ассея шурша халатом покинула бокс и прикрыла дверь. Тамлин дернул ухом, улавливая приглушенные голоса.

– Как его величество?

– Состояние стабильное?

– Ему не хуже?

– Кто вас, бездна, сюда пустил?! – хранительница повысила голос и вновь перешла на полушепот. – Ему лучше, кризис миновал. Теперь расходитесь, бездельники, вы мешаете работе!

Дверь приоткрылась, в бокс вкатилась медицинская тележка.

– Он никого не звал? – король узнал голос Шаниэ.

– Никого, – ответила Ассея и после паузы добавила, – из ныне живущих. Но если бы и звал, дверь в репарационную могу открыть только я, и я до утра ее не открою! Ну, чего стоите, заняться нечем? В саду уборка листьев, грабли в сарае южного сектора!

Из коридора послышались шаги и недовольный ропот.

Король закрыл глаза и заставил себя уснуть.

…Он мчится к ивовым корням, ускользая от летящих в него силков. Отталкивается от земли, в прыжке видит цель и проникает в ее сознание. Проникает так глубоко, как не рискует ни один воин.

Настолько полно, что жертва становится охотником, а охотник – жертвой.

У всякого мастерства должен быть предел – говорил ему отец, указывая на безумных элле, запертых в изоляторах. Преступить этот предел означает нарушить некий основополагающий закон жизни. Такой шаг не проходит без последствий.

Верх одаренности воина – способность не дрогнув вонзить лезвие клинка

в самого себя.

Множество раз. А потом расцепить связку со смертью и вернуться.

Тамлин приземляется и без колебаний всаживает в черное тело оба клинка по самую рукоять.

В тело, которое есть он сам.

И которое его же стараниями становится ничем. Гниющей плотью, что со временем обнажит белизну костей; кости эти упадут к корням дерева, где смешаются с костьми убитых жертв.

Жизнь дана для того, чтобы исторгнуть вовне свои страсти, говорит ему Миннаэта. Ремесло позволяет придать им совершенную форму, вторит ей Эмриат. Поэтому самая противоестественная вещь для живого существа – опустошение, думает он сам. И порожденная опустошением неуязвимость – добавляет хриплый, пробирающий до мурашек голос. Обернись, воин!

Он оборачивается, немея от ужаса. И видит противоположный берег реки. Взгляд черно-белых глаз единым махом сметает все, чем он стал за последние три сотни лет тренировок, сражений и убийств. Безо всякого почтения вскрывает его суть как вскрывают устрицу, лишает оболочки из отточенных до смертоносного автоматизма рефлексов.

Оставляет наедине со смятением и беспомощностью.

"Ты существуешь! Кто ты?!"

"Я не знаю!"

Жизнь в той форме, в которой она всем известна – это чья-то шутка, злая и жестокая. В ней нет места необычайному.

Мышцы деревенеют, лицо искривляется, тело перестает подчиняться приказам разума. Не знающий промаха охотник. Воин-легенда, которого невозможно убить.

Какая ирония!

Удар в грудь, удушье, падение. Падение в пропасть без дна, без надежды на спасение.

Голос. Звук. Верх и низ меняются местами сотни раз. Падение обращается в полет, в стремление достичь поверхности, но это трудно, так трудно. Труднее, чем обычно. Как же далеко я нынче зашел…

Нечеткий профиль, черная бровь, линия ресниц. Мокрый меховой воротник. Проклятый мех, нужно было его отрезать!

Прикосновение к щеке. Ладонь, горячая как в лихорадке. Затылок взрывается болью, звезды под веками складываются в фигуру белой лани, формирующей мысленное послание – уже не вопросительное.

Утвердительное.

"Если я существую – значит, можешь и ты."

Тамлин открыл глаза, приподнялся на локтях.

За оконцем рассвело; легкая занавесь колыхалась, на полу то появлялось, то исчезало пятнышко света. Репарационная сфера над ним сдулась, пустые ампулы свисали с дряблого грибного тела. Тамлин осторожно размотал бинты на голове, дотронулся до затылка, зашипел. И повязку с плеча снимать не стал.

Он осторожно сел, подождал, пока пройдет головокружение, и огляделся в поисках тапочек. Тапочек у ложа почему-то оказалось три: один правый и два левых.

Тамлин прищурился. Крайний левый тапочек съежился под его взглядом. Воин тронул его носком босой ноги – обувь вдруг заквакала утробным басом, прыгнула в сторону и забилась в щель под шкафчиком.

Тамлин моргнул, взглянул на тапки, затем под шкаф, где возился их собрат. Пересчитал пальцы на руке, чтобы убедиться в своей адекватности.

Дверь отворилась, в бокс заглянул юноша с безумными желтыми глазами и провел рукой по всклокоченным медовым кудрям. Одет он был в рабочий костюм повелителей стихий: изумрудно-зеленый, перепачканный пятнами от красителей и прожженный реактивами.

– Бубик? Ты тут? О, ваше величество, – элле поклонился. – Вы не видели жабу?

– Жабу, значит, – уточнил Тамлин, краем глаза наблюдая, как тапочек ползет по стене за дверью и огибает угол, стараясь остаться незамеченным.

– Редкое земноводное, отнесенное к псевдохамелеонам, – уточнил юноша, оглядывая бокс. – У Бубочки потрясающая способность к мимикрии – может принять облик любого объекта схожего с ним размера. Но сложный характер, еще и линька… Кто-то из целителей случайно выпустил его из клетки, когда он притворялся дохлым. Вы же знаете этих целителей, – элле нахмурился, – готовы реанимировать даже животное, стоит ему глаза закатить. Или завоняться немного. Если увидите Бубу – поймайте, он почти не кусается. Мне нужна его старая шкурка для экспериментов.

Дверь захлопнулась, из коридора донесся голос юноши, зовущий питомца на все лады. Тамлин поднял взгляд к потолку: Буба затаился в углу и поблескивал оттуда глазками-пуговками, не желая расставаться со шкуркой без боя.

– Я дома, – шепнул король, прикрывая глаза. – Какое счастье.

Он поднялся к себе, позавтракал, расположился в приемной – в широком кресле с навершием в виде герба Мирисгаэ – и вызвал Эмриата.

Эмре явился, холодный и собранный, и отчитался перед Тамлином о делах в королевстве за то время, покуда тот был без сознания.

– Прилетел сокол из Наэтлиэ, – управляющий закончил доклад и принялся собирать разложенные по столу бумаги. – В отсутствие его величества я прочел послание. Хранители степного королевства подтверждают пророчество, следовательно, мы имеем дело с реальным явлением, а не чьими-то галлюцинациями.

– Пусть так, – Тамлин кивнул. – После багровых сумерек выступим в Эре-Аттар. Дела в королевстве идут неплохо, моего отъезда никто не заметит.

Эмре перестал собирать бумаги и поднял взгляд.

– Не смотри так, хаос, – Тамлин скривился. – Я в здравом уме и трезвой памяти. Пока что.

– И впервые за триста лет вознамерился покинуть Мирисгаэ! – Эмриат с трудом пришел в себя. – Ты ли это? Нет, не отвечай! Если даже не ты, меня все устраивает. Лучше скажи, во имя бездны, как повторить процедуру, которая привела тебя к такому решению? Я должен зафиксировать алгоритм!

– Проще сразу убить, – воин усмехнулся и откинулся на спинку кресла. – Пророчество – подтвержденный феномен, Эмре, и его следует разгадать. Чтобы предотвратить катастрофу, о которой в нем говорится. А для этого нам понадобится помощь сейде.

– Что тебе ввели в репарационной? – не унимался Эмриат. – Я попрошу Ассею добавлять это в твою еду хотя бы через день.

Терпение Тамлина лопнуло.

– Да, мне надоело спасать вас по одному, – он скомкал отчет о строительстве сарая и запустил им в ремесленника, – и я, бездна, хочу спасти сразу всех. Что еще ты хочешь от меня услышать?

– В первую очередь, – Эмре поймал комок пергамента и не выпуская его из ладони скрестил руки на груди, – благодарность за спасение. А потом и все остальное. Особенно то, как могла обыкновенная ловчая сеть поймать одного из самых опытных воинов в Мирисгаэ.

Король резко отодвинул кресло и подошел к балконной арке, демонстрируя управляющему спину в бинтах.

Эмриат вздохнул. Тяжко, с пониманием.

– Неужели снова приступ? Не может быть, Таэм! И который это по счету?

– Седьмой, – воин шевельнул ухом.

– Но ведь новых приступов не было уже триста лет, – Эмре помассировал виски, собираясь с мыслями. – Я думал, их уже и не будет. Ты так истязаешь себя на тренировочной площадке, что в управлении телом перешел все мыслимые границы.

Тамлин не ответил.

В покоях воцарилась тишина; стало слышно, как ярусом ниже разгневанная Миннаэта отчитывает кого-то за провинность.

– В бездну, это не так уж и важно, – Тамлин повернулся. – Важнее то, как я был спасен.

– Всегда пожалуйста.

– Я не тебя имел в виду.

– Вот как? – Эмриат поджал губы, присел и закинул ногу на ногу. – И кого же тогда?

– Там кто-то был, кто-то вытащил меня из реки. И больше того, – Тамлин скривился, понимая, как паршиво прозвучит то, что он сейчас скажет, – находясь на расстоянии шага от нее я сам не ощущал ее присутствия. Можешь представить? Только физический контакт дал понять, что рядом кто-то есть.

– Физический контакт? С ней? – брови Эмриата поползли вверх. – С этого момента поподробнее, будь любезен.

– Эмре, бездна, – Тамлин взялся растирать плечо. – Да, это была женщина, что с того?

– Да ничего, – управляющий побарабанил пальцами по столу. – А ты точно уверен, что…

– Уверен. Это не галлюцинация. Не видение. И не порождение моей обделенной привязанностями психики.

– Таэм, я вовсе…

– Что вовсе? – снова перебил Тамлин; он пересек приемную и облокотился о стол. – Я знаю, о чем ты думал. Ты не поверил мне с самого начала. Я и сам себе не верил, но оказался прав.

– А я знаю, о чем думал ты, – Эмриат поднялся со стула и тоже положил руки на стол. – И почему на Саммайн дал хранительницам клятву, которая для тебя равносильна смерти. И зачем так тепло попрощался с Деей аккурат после того, как увидел в лесах белую лань. Ты ведь думал, что это последняя ваша встреча, по крайней мере, на равных. Ведь так? – управляющий качнул головой и продолжил. – Я знаю о легенде, которую рассказывала тебе королева. Знаю, потому что помогал ей ее придумывать. Но никогда бы не подумал, что ты действительно…

Тамлин оттолкнул ногой кресло, предназначенное для короля. Кресло со скрипом отъехало прочь и опрокинулось. Герб Мирисгаэ треснул и откололся от спинки.

– Я тебе еще о монстрах из тумана не рассказывал, – прошипел Тамлин, поворачиваясь к Эмре. – О портретах, на которых меняются лица, и о жабах-хамелеонах. Их тоже ты придумал? В качестве терапевтического средства. И не будешь мешать мне в желании их изловить, потому что риска в погоне за галлюцинациями быть никакого не может?

Управляющий невозмутимо выдержал его взгляд.

– Если что и может поддерживать огонь жизни внутри нас, Таэм, так это способность удивляться. И не важно, кто или что ее разжигает. Когда я вижу, как жажда смерти в чьем-то сердце сменяется какой-то целью, пусть даже погоней за призраком, я считаю это своей победой. Как ты каждого спасенного элле – своей. И ради этого я готов поверить во что угодно, даже, бездна побери, в жаб-хамелеонов. Если это вернет кому-то желание жить, – Эмре оттолкнулся от стола и поправил манжеты на рукавах. – Что до того, что я виден тебе насквозь, то это не новость. Ни для кого из нас. Ты знаешь, сколько тайн есть у меня, и каковы мои мотивы их сохранять. Я просто забочусь о тех, кто мне дорог. Так, как умею. И верю в то, что жизнь каждого спасенного – это нечто большее, чем он думает об этом сам. Некто научил меня смотреть на вещи именно так, и никак иначе.

– Она, бездна, действительно там была, – произнес король, и тон его изменился. – Даже завернулась в мой плащ, чтобы согреться. Тот самый, с куньим воротником.

– Хорошо, – управляющий помедлил и снова присел на стул. – Тогда у меня два вопроса. Зачем исчезла, если спасла? И куда, во имя бездны, делась?

– Не знаю.

В приемной снова стало тихо. Тамлин дернул ящик для бумаг и извлек оттуда походную флягу. Сделал глоток и протянул ее Эмре.

– А что лань? – управляющий принял сосуд. – Ты нашел ее?

Король кивнул.

– Дважды. В первый раз – в виде искусного миража. И даже подумал было, что ты прав, и она всего лишь иллюзия. Так вот, – воин недобро усмехнулся, – доношу до сведения управляющего, что в наших лесах завелись паразиты, искусно имитирующие легендарных косуль и дохлых карпов. И способные охотиться не только на диких животных, но и на нас.

– Прелестно, – буркнул Эмре и закинул ногу на ногу; жидкость во фляге плеснула. – Предвкушаю восторги повелителей стихий по этому поводу.

– Второй раз я увидел ее на другом берегу реки. Через какое-то мгновение после того, как прикончил ту тварь в кустах. Поймать в силок не смог, но она как будто и не была против. Будто сама меня искала и знала, на какой риск идет. Задала тот же вопрос, что и в первый раз, только уже без страха. И было в ней что-то такое… Что обезоруживало. Томление? Да, наверно.

– И что потом? – затаив дыхание, спросил ремесленник.

Тамлин скривился.

– Потом, хаос, я проснулся в репарационной. Уверенный, что мне снова вводят детоксикаторы, раз мне так плохо. Затем вспомнил, что вчера не пил, и подумал, что лучше бы пил. А не вот это вот все.

– Допустим, – Эмре устремил взгляд к потолку, – лань увидела, что ты упал в реку. И связалась со своей хозяйкой, которая, проявив немалую отвагу, в самом деле тебя спасла. Рассуждаем логически, согласно презумпции редукционизма, введенной элле-отшельником по имени Оккам в те далекие времена, когда в Аэд было только одно обитаемое кольцо, – управляющий покачал ногой, любуясь, как на начищенных до блеска туфлях преломляется свет. – Оккам не без основания утверждал, что самое простое объяснение событий обычно оказывается самым верным. Согласно этому правилу, нашу незваную гостью следует искать у нас во дворце, и нигде более она быть не может. Сейдне не покидают крепостей. Все андар’эльне уехали из замка под надзором двух сотен воинов. А эльне из Наэтлиэ накануне Йолле и носа за границы Сферы не высунут. Может быть, среди подчиненных Минны найдется некая гениальная создательница разумной косули-альбиноса?

Он глотнул из фляги и закашлялся.

– Твоего Оккама бы на пару дней в Мирисгаэ, – Тамлин усмехнулся и забрал флягу. – Отправить проверять дворец на предмет лишних сущностей. И вооружить клинком с лезвием поострее. Но только он скорее себе вены этим лезвием вскроет, чем наведет здесь порядок, – он сделал большой глоток и покачал головой. – Моя спасительница не из местных, Эмре.

– Откуда такая уверенность?

– Она, – король замешкался, – вроде как пела. И голос ее мне не знаком.

– Пела? – Эмриат звонко расхохотался. – Да у тебя появилась поклонница! Ну надо же! Спасла от смерти, спела песенку и исчезла в никуда. Во имя бездны, что за романтика!

Тамлин почесал плечо. Затем в ярости сорвал бинты, открывая взгляду посиневшую, вздувшуюся швами кожу.

– Мне кажется, ночью на Саммайн что-то произошло, – зло проговорил он, осматривая рубцы. – Когда я был в развалинах. Сам не знаю, что, но это повлияло на проницаемость завесы. За несколько дней мы отыскали в лесах трех чужаков. Трех, Эмре. Причем один другого умнее.

– Ты понимаешь, – медленно ответил ремесленник, – что, может быть, сквозь аномалию наконец…

– Возможно. Но не наверняка.

Снова воцарилась тишина. Управляющий встал и сгреб бумаги со стола.

– Что скажешь Ассее? – спросил он.

Тамлин пожал плечами – и поморщился от боли.

– Правду. Хранительница должна знать о новых формах жизни в Аэд.

– А про…

– Нет, – отрезал король. – Она ничем не смогла помочь тогда, не сможет и сейчас. Это должно остаться между нами.

Эмриат покачал головой.

– Ассея, а тем более Дея, когда узнает о том, что случилось, попытается увязать твой рассказ с пророчеством. А дворцовые слухи наверняка посадят неведомую деву верхом на легендарную лань. И начнут плести небылицы про тебя и твою спасительницу одна эротичнее другой.

– Пусть так. Что мне с того?

– Ничего, – Эмриат прошелся по приемной и обернулся, блестя глазами. – Я вижу, ты злишься. А это значит, у тебя есть планы, которые тебе не нравятся, но тем не менее ты намерен их осуществить. Тогда прими во внимание, что я стану им в оппозицию. И мнению Ассеи, которая без сомнения тебя поддержит. А Минна, скорее всего, поддержит меня.

– Эмре, – прошипел Тамлин, – неужели нельзя говорить нормально?! Хочу ли я поймать лань? Да, хочу. И вместе с ней существо, которое вытащило меня из воды, кем бы оно ни было. Прикажу ли я прочесать весь лес после багровых сумерек? Прикажу. Несмотря на риск. Риск неведения, как по мне, куда хуже.

– Послушай меня внимательно, – ответил Эмриат. – То, что ты был спасен, результат не случая, а заботы. Моей и чьей-то еще, кем бы эта девица ни была. А забота и бескорыстная взаимопомощь – это важнейшие факторы эволюции. Цивилизации, если можно так выразиться. Которая началась в тот момент, когда нашему дикому предку с переломанной ногой не перерезали глотку, а позволили восстановиться в безопасной пещере. Вся интуиция мастера межличностных отношений говорит мне, что устраивать охоту и загонять в силки эту девушку и ее лань нельзя. Если у нее хватило смелости броситься в реку и спасти незнакомца, значит, она скорее убьет себя, чем даст поймать! И мы лишимся уникального шанса…

– Мы можем лишиться всего, если будем наивными, – отрезал король. – Может быть, вскоре их станет больше и они нас колонизируют?

– Все, что нужно сделать – найти безопасное место для встречи, – продолжал увещевать Эмриат. – И подождать. Ты же вместо голоса разума слушаешь глас своей измученной социопатичной психики, которая стремится изловить и запереть под замок любое существо, посмевшее проявить к тебе сострадание. Твоя спасительница не выказала эгоизма? Вместо того, чтобы спасаться самой, бросилась спасать тебя? В этом все дело, ведь так? Нет, верить ей нельзя, нужно ее поймать, посадить под замок и выявить скрытые мотивы ее поступка. Докопаться до основ ее самости и найти там темные пятна, ведь бескорыстного альтруизма на свете не бывает! Ну, а если в процессе изучения выйдет, что опытов подопытная не перенесет – что ж. Такова жизнь. Но я тебе вот что скажу, – управляющий указал на короля пальцем. – Вы с Ассеей просто-напросто убьете первых разумных существ, которые выдержали переход сквозь аномалии и вступили с нами в контакт.

– Не перегибай палку, убивать их никто не собирается. Только изловить. И если все на самом деле так, как ты говоришь, то возвращаю тебе твой вопрос. Почему лань не далась мне в руки в первый раз? Почему моя спасительница не осталась рядом, не вышла к вам и до сих пор ничем не обнаружила своего присутствия?

Эмриат всплеснул руками.

– Да потому что обе напуганы до смерти! Подумай сам: незнакомый мир, агрессивная фауна, холод и голод. Да еще и местный венец эволюции настроен весьма нелюбезно. Ты когда свое лицо в последний раз в зеркале видел? Я бы точно тебя не стал из реки вытаскивать, ты же можешь свернуть шею любому просто потому, что он мимо проходил!

– Ну надо же, – усмехнулся король, – а мне на днях сказали, что я добрый.

– Добрый, ты? – покосился на него Эмре. – Да ты даже когда карпов кормишь в пруду, пытаешься хлебными корочками попасть им в голову. Не знаю, кто тебе такое сказал, но он явно еще злее тебя.

Тамлин рассмеялся и снова скривился от боли. Эмриат поджал губы.

– Ты бы рубаху надел. Ну невозможно ж на тебя смотреть.

Не дождавшись ответа, он скрылся в королевской спальне. Послышался шорох отъезжающей в сторону двери в гардеробную – мини-вселенную, в которой ремесленник ориентировался куда лучше короля.

– Мы делим шкуру неубитого еще черного пса, – Тамлин шагнул за управляющим, остановился у зеркала, оглядел свое отражение и скривился еще сильнее. – Давай закончим с этим. Никто никуда не отправится до окончания багровых сумерек. Это раз. Йольские аномалии скорее всего послужат причиной того, что ни моей спасительницы, ни белой лани мы больше не увидим. Это два. После Йолле мы соберем совет и решим, как быть дальше. Это три. Сейчас наша задача – обезопасить дворец.

– Согласен, – Эмриат вышел из гардеробной с белоснежной рубашкой, отливающей на складках небесной синевой. – Только пообещай, что до весны не будешь ходить в экспедиции с намерением убить все, что движется. Как оказалось, спасать твою жизнь может оказаться очень неблагодарной затеей.

– Ты тоже пообещай, – Тамлин не без помощи управляющего нырнул в ворот рубахи, – что не будешь рыскать по лесам в компании авторов эротических небылиц в поисках девы верхом на лани. Как оказалось, в споре с другом ты склонен принимать сторону этой самой девы. Если выясняется, что она не местная и с твоим мебельным гарнитуром еще не знакома.

Эмриат захохотал.

– Бездна, Таэм, я так рад, что ты жив!

– Я тоже, – тихо отозвался воин. – По крайней мере, на время. И, кстати…

– Ммм?

– Что насчет той дыры в потолке? Я был прав?

– Как мне кажется – да, – Эмриат развел руками. – Я назначил Шан дежурной в детских на месяц. Да еще и новые седативные… Ничего особенного с тех пор не наблюдалось.

– С Ассеей говорил?

– Пока нет, но…

– И не нужно, сегодня проведем эксперимент. Пригласи Шан вечером ко мне. Детям успокоительных не давай. Ассею и Минну приведи перед рассветом в западную галерею.

– Зачем, если мы почти уверены…

– А я хочу знать наверняка, – отрезал Тамлин.

В белоснежной, отливающей лазурью рубахе он, все еще бледный после кровопотери, стал похож на ледяную статую.

– Эта история не дает мне покоя, – продолжил король, – есть в ней что-то, чего я не знаю, но обязательно должен узнать.

Эмре пожал плечами.

– Как скажешь, но мне кажется, ты разочаруешься.

– Пусть так. Я буду этому только рад.

Очередная ночь накануне Йолле подходила к концу. Тамлин, Ассея, Минна и Эмриат – все в халатах, кроме короля – укрылись за колоннами южной галереи второго яруса, близ выхода из детского сектора.

Небо за витражами светлело. Во дворце стояла предутренняя тишина, в которую вплеталось эхо песен Раэнталлара – талантливого певца светлой линии 'таллар, который получил прозвище Соловья за любовь к предрассветному пению. Нездешний голос его в ночной тишине был похож на бьющий из-под земли родник, который впадает в теплую, полноводную реку и не сразу растворяется в ее потоке.

– Знаешь, что меня больше всего удивляет в Минне? – шепотом спросил Эмре, не отводя взгляда от пылающего азартом лица Миннаэты.

– То, что такая хрупкая женщина держит в железном кулаке самый многочисленный род в Мирисгаэ? – так же шепотом предположил Тамлин.

– Не это, – отмахнулся управляющий. – А то, что в ее прелестной головке собраны настолько немыслимые ругательства, что даже я спрашиваю себя: как? Ну как?! Такие позиции анатомически невозможны!

Тамлин кашлянул в кулак, скрывая смех. Ассея шикнула на них.

– А знаешь, что меня больше всего удивляет в Ассее? – не унимался ремесленник.

– Эмре, бездна, сосредоточься!

– Именно сосредоточенностью и удивляет она меня, – игнорируя грозный взгляд хранительницы, продолжал шептать Эмре. – Вот я сейчас думаю о покинувшей меня воительнице с волосами цвета клевера… И не смотри с такой иронией! Если уж я влюблен, то это на всю неделю. К тому же, ты просто не представляешь одаренности этой эльне в некоторых… Хм, технических аспектах. Ты вот думаешь о Шан, которая ждет не дождется тебя в спальне. Минна бранится так, что разнообразие ее личной жизни представить страшно. А Ассея думает о благе всех мирисга'элле. Как это вообще возможно? В смысле, как можно думать об общем благе, не получая удовольствия от мелочей?

– Видимо, мелочи для удовольствий у вас находятся в разных местах, – обернувшись и сузив глаза, шепнула Минна. – Твои мелочи, например, болтаются у тебя в штанах.

Тамлин осадил Эмриата, готового демонстрацией фактов доказать ей обратное, и указал вглубь коридора. Четверо элле приникли к колоннам.

На пятачок, освещенный косыми лучами света, вышел юный элле. Он был того возраста, когда детское лицо, округлое и нежное, впервые начинает заостряться, а в сердце поселяется смутное беспокойство, сладкое и томительное, не имеющее отношения к детским играм и невинным шалостям.

Мальчик сонно проморгался, вытер лицо сгибом локтя и втянул воздух. Крупные завитки медовых волос падали ему на лицо, прикрывая глаза.

Минна в изумлении выпрямилась и шагнула было вперед, но Тамлин схватил ее за локоть.

Мальчик повелительно вскинул руку. Пол под ним вздрогнул раз, другой – и вдруг размягчился как расплавленный металл, покрылся рябью и проклюнулся тонким хлыстом с венчиком-коробочкой на конце. Венчик раскрылся четырьмя неровными дольками напротив веснушчатого лица.

Мальчуган как ни в чем не бывало протянул руку, вынул из венчика нечто красно-желтое и надкусил пару раз.

– Под нами кладовая, – осенило управляющего. – Во имя бездны, да он управляет…

Тамлин поднял ладонь, призывая к тишине. И приник к колонне, убежденный, что это еще не конец.

Мальчик наклонился к каменному венчику, который покачивался напротив его головы как цветок болиголова.

Шепнул одно слово.

Имя.

Хлыст двинулся к ребенку, обвился вокруг его тела и приподнял навстречу дыре в потолке. Сверху, как оплывающий воск со свечи, упали лианы размягченного мрамора и обхватили его за плечи.

Что-то ударилось об пол, покатилось по галерее и остановилось у подножия колонн близ наблюдателей. Тамлин приподнял брови – у его сапога лежало краснобокое, несколько раз надкусанное яблоко.

– На третий ярус, быстрее! – воин первым пришел в себя и бросился вверх по лестнице, проскакивая несколько ступеней за раз.

За ним спешили остальные.

Тамлин вылетел на площадку третьего яруса, откуда вверх вилась только лесенка в соколятник, оттолкнул плечом какого-то элле, торчащего у выхода, и рванул вглубь северной галереи.

Малец нашелся в коридоре между малым залом и секцией, отведенной главам родов. Он стоял у лестницы, ведущей на четвертый ярус, в королевские покои. И робко переминался с ноги на ногу.

– Даэн! – хором окликнули его Минна и Эмре из коридора.

Мальчик обернулся на знакомые голоса, но увидел короля – и вздрогнул. Тамлин, чуя неладное, шагнул вперед – и в этот момент что-то сломалось в мальчике как сухая тростинка под напором ревущего водопада.

Даэн, закатив глаза так, что стали видны белки, пронзительно вскрикнул и вскинул руки. Минну с Ассеей всосало в стену и выкинуло по ту сторону коридора. Камень сомкнулся за ними со звуком, с каким пробка запечатывает бутылку. Эмриата с Тамлином ждала бы та же участь, но воин был слишком быстр, а ремесленник ловко извернулся и оставил в объятиях мрамора лишь халат.

Камень не распознал ошибки и на глазах у обомлевшего элле втянул в себя расшитый золотом бархат. Управляющий в ужасе попятился к королю, не спуская со стены глаз.

– Даэн! – новый голос принадлежал тому самому элле, с которым король столкнулся у лесенки в соколятник.

Он бежал по коридору навстречу мальчику. Медовые кудри прилипли к его лбу, отчего выражение распахнутых желтых глаз казалось еще безумнее.

Одновременно с ним на ступенях четвертого яруса показалась Шаниэ. Услыхав шум, она выскочила из королевских покоев на лестницу. Даэн втянул голову в плечи и попятился к ней. Белки его глаз налились кровью, брови скорбно изогнулись.

Мальчик взмахнул рукой – и лестница под ногами Шан рассыпалась, камень скрутился в спираль, заключая ее в клетку. Клетка завертелась и переместилась за спину ребенку, уплотняясь и наливаясь эбонитовым блеском. Шаниэ пискнула и потеряла сознание, прижавшись к прутьям.

Пол вокруг Тамлина и Эмриата заволновался и вздыбился. Желтоглазый юноша почти добежал до них, когда король круто развернулся и оттолкнул его назад в коридор.

Вовремя.

Туда, где стоял юноша, упала глыба лепнины вместе с антревольтом и оставила вмятину в мраморе. Не останавливаясь, Тамлин крутанулся, схватил Эмре за плечо и дернул на себя. Острые как бритва хлысты взвились в воздух из-под ног и сплелись вокруг них в клетку.

Замок стонал и колебался, управляемый неокрепшим разумом. Разрушения множились. Вместе с лестницей с грохотом обрушилась северная галерея третьего яруса; между мальчиком и королем зияла пыльная пропасть. Двери закрывались, окна наглухо зарастали, запечатывая переполошенных обитателей дворца в ловушки своих комнат.

Тамлин схватился за острые прутья клетки и потянул. Из-под ладоней заструилась кровь, закапала на пол. Мрамор дрогнул и смягчился под руками хозяина. Воин выбрался из клетки и не мешкая бросился к мальчику, но тот снова поднял руку.

Пол под королем встопорщился шипами и поднялся к потолку. Тамлин прижал мрамор ногой – тот подчинился и мертвой глыбой рухнул вниз.

Таэм выпрямился, чувствуя нарастающую злость. Оглядел Даэна в свете синепатической вспышки. И на этот раз двинулся вперед неспешно, не думая ни о чем, кроме ритма своих шагов.

Вокруг вздымались и опадали облака пыли, свистели валуны, дворец стонал, скрипел и содрогался.

Тамлин продолжал идти.

Шаг, еще один, за ним еще и еще. Медленная поступь ничего не говорит об идущем, потому что у идущего нет цели в конце пути.

Тело занимает новое положение в пространстве так же естественно, как живой камень, подрагивая, расстилается над пропастью надежной тропой.

Нечто темное, что сидело в мальчике, хорошо различимое синепатическому зрению короля, вдруг перестало видеть перед собой хоть что-то, чему бы можно было противодействовать. Поэтому вынудило носителя отступать – до тех пор, пока тот не прижался к клетке с Шаниэ, раскинув руки.

Тамлин остановился на расстоянии шага, взглянул на съежившегося ребенка.

Мальчик глядел на короля, стоявшего перед ним в ореоле света, проникшего сквозь разгромленную крышу.

Видел его насквозь – похожего на ожившую, истекающую кровью ледяную статую, пустотелую и не вызывающую других эмоций, кроме первобытного ужаса.

И был им.

Отчаяние билось внутри детского тела обессилевшей пичужкой.

Даэн всхлипнул и как-то странно обмяк. Его глаза заволокла тьма; обитающая в ней незваная гостья стала просачиваться сквозь сломленное сознание мальчика внутрь дворца.

И внутрь разума его обитателей.

Времени оставалось мало. Катастрофически мало.

Тамлин коснулся рукояти родового кинжала, который носил на поясе всегда и везде. Сжал ладонь на его оголовке.

Плечо короля обхватили чьи-то пальцы.

– Не убивай, – шепнул из-за спины Эмре. – Это наша вина. Моя. Я должен был увидеть. Понять. Помочь.

– Нет, моя! – желтоглазый юноша снова возник между Даэном и королем. – Я следил за ним, знал обо всем, но никому не сказал. Не мог предположить, – элле схватился за голову и упал на колени. – Лучше убейте меня, но пожалейте его. Спасите его, умоляю!

“Что бы ты ни сделал, воин, я обрету свободу – или заберу с собой эту жизнь", – ненавистный хриплый голос гудел под сводом черепа, заглушая слова юноши. “Мальчик зашел слишком далеко – туда, откуда не возвращаются. Теперь он мой. Теперь все здесь мое. Признайся, есть вещи, которые ты не в силах контролировать".

Оба голоса звучали синхронно: торжествующий и молящий.

Тамлин не слушал ни один.

Не отпуская рукояти кинжала, он вглядывался в ореол, что окутывал Даэна – плотный и непроглядный, как мрак на дне ущелья. Надеялся на крошечный просвет, который позволил бы ему увидеть истину.

На один-единственный шанс.

Из кармана желтоглазого юноши вдруг выпрыгнула толстая жаба, устроилась поудобнее на осколке антревольта и утробно квакнула. Тамлин невольно перевел на нее взгляд.

Жаба встретилась глазами с королем, сглотнула и превратилась в яблочный огрызок. Огрызок выпростал из себя две лапки и принялся быстро закапываться в каменную крошку.

Даэн громко втянул воздух. Тамлин поднял взгляд – и в очередной раз убедился в силе удивления.

Пытливое любопытство охватило незваную гостью, сковавшую мальчишку. Ослабило ее гипноз. Внутри Даэна, пронизывая мрак, теперь отчетливо сиял голубой огонек тревоги в золотом ореоле привязанности.

Даэн боялся. Нет, не за себя, а за участь того, кто стоял рядом. Боялся так сильно, что готов был прорваться сквозь поработившую его сущность и исторгнуть ее прочь.

Страх – как точка в центре мишени – мгновенно показал воину, куда нанести удар.

Отбросив колебания, Тамлин подался вперед. Желтоглазый юноша вскочил, сверкая белым светом отваги, готовый если не отдать жизнь за Даэна, то умереть вместе с ним.

Тамлин только этого и ждал.

Он резко крутанулся и впечатал ладонь юноше в грудь, оставляя на его рубахе след кровавой пятерни.

Эмриат за спиной громко ахнул. А юноша, не смея поверить в произошедшее, взмахнул руками, тщетно ища опору там, где каждый в этом дворце привык ее находить.

И полетел вниз.

Его зеленый костюм, перепачканный красителями и прожженный реактивами, затрепетал в воздухе как крылышки бабочки.

Управляющий упал на колени и свесился с тропы, вглядываясь в бездну.

Даэн закричал, вспыхивая нестерпимо ярким светом, бросился к краю пропасти и вытянул руки. Подвластный ему камень поймал юношу в колыбель из гибких жил и опустил на пол без единой царапины.

Эмре выдохнул, перекатился на спину и закрыл лицо руками. А Даэн моргнул, вытер рукавом нос – и разрыдался.

На третьем ярусе воцарилась тишина. С потолка с шорохом осыпалась каменная крошка. Снизу доносились голоса – стены дворца снова стали послушными; двери медленно, со скрипом, но отворялись, выпуская пленников наружу.

Времени стало много. Бесконечно много.

Тамлин подошел к мальчику, приподнял за подбородок лицо и вгляделся в глаза – не желтые, как у брата, а небесно-васильковые. Провел рукой по заплаканной щеке – вместо слез по ней текла кровь.

– Давно так? – сухо поинтересовался он.

– Не… Недавно, – всхлипнул Даэн.

– Кто-то знает?

Мальчик мотнул головой и застонал.

– Что теперь будееет…

Король оставил его, пробрался к эбонитовой сфере, раскрывшей лепестки, и прощупал у Шаниэ пульс.

– Срочно целителей сюда. И повелителей стихий, пусть восстанавливают этот хаос. Эмре?

Управляющий молчал. Ладони сползли с его бледного лица, глаза были закрыты. По спине короля побежали мурашки.

– Он спит, – сказал мальчик. – Я сделал так, чтобы все они уснули. Так им будет легче оправиться.

– Вообще все? – тревога не покидала короля, он склонился над Эмре и проверил пульс и у него.

– На всех у меня умения бы не хватило, – смутился Даэн. – Только он, госпожа Шан и мой брат, Тилль.

– И долго они будут спать?

– Я надолго еще не умею, – буркнул мальчик. – Обычно минуты три.

Пульс у Эмре был медленный, дыхание – ровное. Тамлин убрал из-под его головы острый булыжник и присел рядом с мальчиком. Снял рубаху, разорвал ее на лоскуты, отдал один Даэну – тот вытер им щеки. Остальными принялся бинтовать порезанные ладони.

Торопиться больше было некуда.

– Я совершил ужасные вещи, – Даэн всхлипнул, прижал белый лоскут к кровавым разводам на скулах.

– Я тоже, – отозвался король тихо, не смея глядеть вниз. – Иногда, Даэн, нужно совершить что-то плохое, чтобы предотвратить нечто чудовищное.

– Не только сегодня, – мальчик продолжал всхлипывать. – А вообще. Я не умею сдерживаться. Причиняю боль. На прошлой неделе бросил камень в Тэда – он всегда дразнится, когда воспитатели не видят. И такой злой был, такой злой – что камень его не ударил, а оказался внутри. В животе, понимаете? Ему потом операцию делали и вынимали… Мне кажется, я не одаренный, как все говорят, а проклятый.

– Это только кажется. Мы так устроены, что запоминаем в основном плохое и тягостное. Переживаем минуты своей слабости снова и снова. И не можем себе этого простить.

– Как же быть?

– Честно? – воин сжал кончик бинта зубами и затянул узел на ладони. – Понятия не имею. Ассея назначит курс лечения, придерживайся его, и тебе станет легче. Поговори с Эмре и сделай все, что он посоветует. А еще можешь попробовать считать что-то. Что угодно. Например, спасенные жизни, у тебя сегодня была первая. Иногда это помогает вернуться к самому себе из глубин беспамятства.

– А вы ведете счет? – спросил мальчик. – Что говорите себе вы, когда вам плохо?

Тамлин взглянул в васильковые глаза ребенка.

– Теперь буду говорить – пятьсот сорок шесть. Плюс одна удивительная истина.

– Это какая?

– Что в нашем с тобой королевстве все не так уж и плохо. А ты сегодня узнал, что нужен кому-то. Очень сильно, Даэн. Когда ты кому-то так нужен, ты становишься сильнее любого зла. Не забывай об этом.

За стеной послышались ругательства Минны. Даэн, услышав их, задрожал.

– Теперь меня запрут в лаборатории? Я уже видел такое. Тех, которые были неуправляемыми, как я – их погружали в сон. Говорили, до момента, когда высвобождение их силы не перевесит опасности ее использования. Меня усыпят теперь? Да?

– Никогда не ошибаются только глупцы, мертвецы и лицемеры, – король глянул на мальчика, тот робко поглядел на него в ответ. – В изолятор тебя не посадят. И в кому не введут, обещаю. Если я существую и научился себя контролировать, значит, сможешь и ты.

Маленький элле завозился на камнях, шмыгнул носом.

– Я кое-что для вас сделал, – сказал он.

– Мне ничего не нужно, – Тамлин устало смежил веки.

– То, что во мне сидело – я слышал, что оно говорило, но не мог сопротивляться, – Даэн утер лицо сгибом локтя. – Вернее, не хотел, не знал, зачем. Пока не понял, что, кроме меня, Тилля спасать некому. А потом я решил, что господин Эмре и Тилль могут плохо обо всем подумать. Ведь они не знают, с чем мы сражались. А я знаю. И мне теперь не страшно, что вы наш король. Там, за Сферой, ужасно опасно, но вы как будто еще страшнее, и весь ужас, который там обитает, очень вас боится. И к нам оттого меньше цепляется.

Король открыл глаза, с беспокойством оглядел мальчика. А тот продолжал говорить, выпрямившись и разглядывая очертания странных фигур, пляшущих в волнах подсвеченной пыли.

– Знаете, как Тилль говорит, когда кто-то о вас плохо отзывается? Говорит, на трон может сесть любая задница, но короны достойна не каждая голова, вот так. Он в вас очень верит, и господин Эмре верит, поэтому я и решил… Как это объяснить? Изменить им воспоминания, пока могу. Воспоминания ведь как камни, можно собрать одни и разбросать другие. Особенно во сне. Пусть продолжают верить, а правду знаем только мы двое. Хотите, я и с вами попробую? – Даэн повернулся к Тамлину, блестя глазами. – Хотите, я избавлю вас от…

– Нет, – Тамлин похолодел и схватил его за плечо. – Не смей. И не используй больше это умение, слышишь? Никогда. Отнимая память о мгновении, ты делаешь его напрасным.

– Как скажете, – маленький элле зевнул, с трудом приподнимая веки. – Я плохо спал сегодня, а сейчас стало так тихо… Слышите? Давно так тихо не было, – речь его становилась все медленнее, наконец он умолк и повалился на щебень.

Тамлин глядел, как серая пижамка вздымается и опадает на его худых ребрах. Не мог поверить в то, что только что услышал. И чего избежал.

Вспышка синепатического зрения еще не угасла, и король наблюдал, как остатки кромешной тьмы и скрытой в ней силы тонкими струйками утекают из мальчика, поднимаются к дыре в потолке, где смешиваются с пылевым облаком и растворяются в лучах света. Навсегда покидают своего носителя, отчего он снова становился обычным ребенком, пусть и очень одаренным.

В кулачке у Даэна, как клочок заветной шкуры волшебной лани, белел голубоватый лоскут, перепачканный кровью.

– Даэн, род Аоэт, светлая линия ‘ниэ, повелителей земли, – Эмриат, одетый в королевский халат, спустя час расхаживал по приемной как ни в чем не бывало. Рукава халата оказались ему велики, но управляющий оттого выглядел только величественней. – Отец – воин, скончался летом от укусов пауков-нефил. Мать – повелительница стихии земли, как и он сам – пару недель назад подверглась нападению черных псов. Мальчик тяжело перенес потерю родителей. Тогда Шаниэ, преподающая детям основы ботаники, взяла его под крыло. Нянчилась с Даэном как мать, а он привязался к ней и искал ее общества даже по ночам, спасаясь от дурных снов. В чем я ничего плохого не вижу. Однако в последние дни мальчик искал Шан в то же время, когда рядом оказывался Таэм. Не желая попадаться ему на глаза, Даэн выращивал новые стены и строил лестницы, чтобы сократить расстояние между собой и целью, – управляющий остановился, поправил манжеты на рукавах халата и продолжил. – Пару дней назад в виварии его укусил щенок черного пса и заразил неизвестным видом рабдовируса, который усилил способности мальчика и поработил его психику. Тиллиэ, его сводный брат по матери, подозревал, что Даэн чем-то болен, но ничего не сказал в страхе, что ребенка усыпят. И принялся самостоятельно разрабатывать антидот на основе эпителия псевдохамелеонов и яда сцилл, отбирая первый у своей ручной жабы, а последний у Вельзы, которую Деаэлру по его просьбе любезно оставила в Мирисгаэ. Опыты не дали результатов. Кроме того факта, что земноводное и пресмыкающееся неведомым образом сдружились. Что говорят твои элле, Ассея?

Ассеатэ Виртаэн только что вернулась из репарационной и сидела у стола, откинувшись на спинку стула и массируя виски. Тамлин с кубком в перебинтованной руке стоял у выхода на балкон. Минна ходила взад-вперед по приемной, сжимая и разжимая кулачки, то хмурясь, то странным образом светлея.

Королевское кресло все так же лежало на полу, но им никто не интересовался.

– Даэн, его брат и щенок сейчас в изоляторе, – ответила целительница, не отнимая рук от головы. – Состояние у всех стабильное, вирус выделен и исследуется, на основе полученных у Даэна антител мы разрабатываем вакцину, но эпидемии можно не опасаться. У вируса специфический механизм передачи. Временный носитель заражает постоянного через слюну, но только в случае обострения депрессии у последнего, в момент сниженного синтеза серотонина. Постоянный носитель не контагиозен. Это все, что известно на данный момент.

– Дея оказалась права, – сказал Тамлин, не поворачивая головы. – В Мирисгаэ проник хаос, причем я сам этому поспособствовал. Вирус не столько ломал Даэну психику, сколько был проводником для сущностей иного рода. Которые искали достойного противника. И нашли. Вот же ж бездна.

Ассея недовольно взглянула на него из-под ладоней.

– Не передергивай, Таэм. Это обычный патоген, с которым я справлюсь. Как уже не раз справлялась до этого.

– Нам следует решить участь мальчика, – король повернулся к присутствующим. – Здесь и сейчас. И вы знаете, в чем дилемма. Мирисгаэ – единственное королевство Аэд элле, в котором за пятьсот лет никого не усыпили и не погрузили в кому в ожидании лучших времен. Лесное королевство не признает полутеней, одаренности здесь предназначена либо полноценная жизнь, либо милосердная смерть.

– Нет! – Минна выскочила на середину приемной. – Его нельзя убивать!

– Успокойся, – король взглянул на нее, и эльне отступила на шаг. – Я не тиран, пусть выскажется каждый. Но мы должны быть уверены, что справимся с ним, сумеем верно воспитать. Поэтому если отдаешь свой голос за жизнь – аргументируй.

– Ну, хорошо, я скажу, что думаю, – Минна воинственно отбросила за плечо растрепанные кудри. – С тех пор, как мы получили власть над жизнью, в нас не осталось никакой загадочности. Мы стали простыми биологическими кодами, которые можно взломать и перенастроить, а в случае с детьми – просто задать заранее. Не пойми меня неверно, мне нравится быть элле. Нравится то, что мы сами теперь управляем эволюцией, а не она нами. Но откуда нам знать, что мы движемся в верном направлении? Каждый раз, когда я выхожу за пределы Сферы, я думаю о том, что другие организмы скоро обойдут нас в развитии и станут новым венцом природы. Постоянный контакт с Хаосом закаляет их лучше генной инженерии. А мы, культивируя заданные параметры, из пытливых первооткрывателей превратимся в идеальный субстрат для паразитов.

Повелительница стихий перевела дух и, не в силах сдержать волнения, снова заходила по приемной.

– Я знаю о наших детях больше, чем они сами знают о себе! Учитывая алгоритмы, по которым они были созданы, я могу не только предсказать их выбор в той или иной ситуации, но и повлиять на него. Поэтому тот, кто способен выйти за рамки управления и сам принимать решения, видится мне не помехой в развитии, а преимуществом. О, с такой личностью я бы хотела работать плечом к плечу над изменением мира! С тем, кто, бездна побери, способен наплевать на условности и проложить кратчайший путь к цели сквозь камень!

– Пусть так, – ответил Тамлин, – первый голос за жизнь принимается. Но я не верю, что ты не сомневаешься в своем решении.

Минна закусила губу.

– Сомневаюсь, конечно, – шепнула она. – А вдруг дело не только в вирусе? Как ты и сказал. Хаос, я даже представить не могу, как одной рукой буду направлять этого мальчишку в развитии, а другой – сжимать рукоять кинжала. Что я буду делать, если Бездна снова проникнет в его сознание?

– Не проникнет, – Ассея отняла руки от лица. – Уж поверь мне.

– Ты так уверена? – засомневалась Миннаэта.

Целительница взглянула на короля как на единственного, кто сможет понять то, что она сейчас скажет. А потом ответила.

– Первая спасенная жизнь, Минна, меняет все. И дело не в том, что Даэн вмешался в естественное течение вещей и тем выбрал сторону в битве жизни и смерти, добра и зла. На самом деле ведь нет никакой битвы, а воины и хранители не стремятся к конкретному результату. Они просто делают свою работу. Просто встают между тем, кого должны спасти, и Непреднамеренностью. Не обещают чуда, но говорят: "Посмотрим, что из этого выйдет”. Что ж, не скрою, – Ассея улыбнулась, – мне бы очень хотелось стоять на страже нашего мира рядом с тем, кто проделал невероятный путь сквозь дворец, движимый любовью и привязанностью. Силу его убежденности в том, что мир за его спиной следует охранять любой ценой, я могу только представить. Но… – хранительница замялась.

– Договаривай, – Тамлин подошел к столу, налил себе еще вина.

Ассея подхватила со стола кубок и протянула ему. Тамлин налил и ей.

– Я хочу, чтобы Даэн жил, – твердо продолжила Ассея, – но спрашиваю себя: что этот мальчик знает о жизни? Мы даем им образование согласно роду и светлой линии, чтобы каждый знал, что ему делать. Но дети понятия не имеют, что чувствовать. Наивысшей добродетелью становится исполнение долга, но во имя чего его исполнять? Не каждый из них, достигая совершеннолетия, находит ответ на этот вопрос. Я не могу предсказать, как изменится Даэн, когда повзрослеет, но уверяю тебя, Бездна и обитающий в ней Хаос – ничто по сравнению с бездной живой души, которая вдруг осознает свое одиночество.

– По-твоему выходит, – Тамлин покачал кубок в руке, – что оставить Даэна в живых – все равно что запереть в изоляторе? Ведь никого похожего на себя он в королевстве найти не сможет. Так?

Ассея кивнула и отпила из кубка.

– Боюсь, что так. И я не знаю, найдется ли сила, способная уберечь его от разрушения мира, в котором он с его одаренностью окажется никому не нужен. Ведь если и есть что-то хуже эксплуатации, то это невостребованность.

– Он не одинок, – Эмриат заложил на манжете последнюю складку, обвел всех взглядом и рассмеялся. – Во имя бездны, перестаньте так переживать! Мальчик будет жить. Таэм не убил его там, над пропастью – не убьет и сейчас.

– Все зависит от твоего голоса, – возразил Тамлин. – Хотя, я думаю, ты уже его высказал.

– Верно, – Эмре прищурился. – Мое мнение уже известно. И основано оно на том, что Даэн далеко не единственный одаренный ребенок в Мирисгаэ. У него, если ты не знал, есть друзья – маленькие занозы в моей… Хм, причины моего беспокойства. И я не удивлюсь, если ситуация вскорости повторится. Но только уже не с ним.

– Что ты имеешь в виду? – подала голос хранительница.

– А то, дорогая Ассея, – повернулся к ней управляющий, – что благодаря политике нашего королевства, не терпящего светотеней, у нас полный дворец ребятни с теми или иными отклонениями от нормы. Если ты не заметила, мы в Мирисгаэ уже давно не задаемся вопросами в стиле "быть или не быть". Вместо этого мы машем рукой, говорим со вздохом: “Эх, была не была!” и оставляем в живых всех, кто в силах заправить в штаны чешуйчатый хвост. И не плеваться ядом в открытую.

– Эмре, – Минна яростно топнула, – говори конкретнее, хаос! Ты хочешь сохранить жизнь мальчику или нет?!

– Конечно, хочу, – фыркнул управляющий. – Даже несмотря на то, что он только что разрушил пол дворца. Самые нравственные элле, которых я встречал, обычно обременены муками совести по поводу ужасного прошлого, какого уже не исправить, но которое тяготит как камень на шее и влияет на принятие решений. Один из них как-то сказал мне, что любое действие может привести к сожалениям, но бездействие приведет к ним наверняка.

Тамлин, к удивлению всех присутствующих, надолго замолчал. Несколько раз он хотел ответить, но вместо этого вновь и вновь подносил кубок к губам.

– Пусть так, – ответил он хрипло, когда в сосуде не осталось ни капли. – Твой голос принят. А значит, мой уже ничего не решит. Совещание окончено. К вечеру на моем столе должны быть отчеты о физиологическом состоянии мальчика, график его занятий, психологические портреты друзей и…

– Погоди, – Эмриат поднял ладонь. – Согласно установившейся логике, я сейчас должен озвучить свое сомнение, а ты – развеять его.

Король промолчал, а управляющий, не дожидаясь ответа, продолжил.

– Я сомневаюсь, – Эмре скрестил руки, – что был бы жив до сих пор, и что лесное королевство в принципе все еще существовало, если бы в пропасть упал ты. Я видел, как мальчик смотрел на тебя, Таэм, и это испугало меня. Он боялся тебя больше, чем той сущности, которая сидела внутри него. Если у одаренности такой силы есть свое понятие о справедливости, не начнет ли Даэн творить правосудие и исходя из личных симпатий решать, кому следует жить, а кому умереть?

– Я бы очень хотел, Эмре, – Тамлин поднял голову, – оказаться на месте того юноши. И падать в пропасть вместо него столько раз, сколько нужно. Я был даже готов принять смерть – если бы знал, что она что-то изменит. Но ты прав. Даэн не стал бы меня спасать, он бы позволил мне умереть. Так же точно, как я, по его мнению, дал умереть его родителям. А потом он позволил бы Бездне окончательно сломить себя и уничтожить все королевство как нечто, в чем нет никакого смысла. Это во-первых.

– А во-вторых? – тихо спросил Эмриат.

– Во-вторых, – скривился король, – говорить об этом уже бессмысленно. Даэн будет жить, потому что так решили мы. Но будет жить по-своему – так, как решит он сам, нравится это нам или нет. Все, что мы можем сделать, это подать ему достойный пример того, каким должен быть элле. Но даже это не дает никаких гарантий. В воспитании детей, как и в отношениях между влюбленными, нет никаких правил и закономерностей. Есть только миллионы частных случаев.

– Боюсь даже предположить, сколько его величество выпил, раз начал упражняться в философии, – хохотнул Эмре. – Брось, Таэм. Любые чувства можно синтезировать за минуту в лаборатории, стремления – внушить за пару сеансов психотерапии. Дай нам любой живой организм и скажи, что можно забыть об этике – и мы с Ассеей и Минной камня на камне не оставим от твоих частных случаев.

– Любой живой организм… – проговорил Тамлин. – Как ты верно сказал, Эмре. Но иногда так бывает, что у этого организма нет ничего, чем можно было бы манипулировать. Ни стремлений, ни чувств, ни цели в конце пути. Куда ему идти?

– Самый яркий путь возникает спонтанно, под ногами идущего, – деловито отозвался Эмриат. – Те же, кто следует за ним и обсуждает его впоследствии, находят тысячи причин каждому шагу.

Тамлин махнул рукой и отвернулся.

– Опять своего Оккама цитируешь?

– Нет, – усмехнулся управляющий. – Всего лишь твоего отца.

В полдень главы родов Илуфер, Аоэт и Виртаэн покинули приемную короля. Эмриат задержался в дверях.

– А знаешь, что меня удивляет больше всего в тебе?

– Если я скажу, что не знаю и знать не хочу, ты все равно не угомонишься? – король возвел глаза к потолку.

– Меня удивляет, – Эмриат проигнорировал выпад Тамлина, – что ты, весь такой высоконравственный синепат, не понимаешь, почему Шаниэ так привязалась к Даэну.

– Игра случая. Совпадение. К тому же, Шан очень добрая.

– Ну, конечно, – хохотнул управляющий. – Совпадение. Как и тот факт, что добрая Шан полюбила именно этого сиротку, по удивительной игре случая сына воина и повелительницы стихии земли. Наверное, ты был прав, Таэм. Сознание – это эгоизм. Хорошего дня.

Эмриат закрыл за собой дверь. Тамлин поставил кубок на стол, направился в мастерскую, нашел в ящике верстака молекулярный клей и вернулся в приемную. Поднял королевское кресло, отряхнул бархат сидения, осмотрел место скола. Нашел за балконными шторами отбитый герб Мирисгаэ, подержал его в руках, сжимая и разжимая пальцы, вернулся к креслу и приклеил его на вершину вензеля.

После чего подхватил кубок, направился в спальню, взглянул на портрет Иффиндеи и произнес:

– Знаешь, Иффэн, что удивляет в последнее время меня?

Он опустил взгляд ниже, всмотрелся в глубину собственных глаз. И тихо ответил:

– Ничего.

Тем же утром андар'элле, что выехали несколько дней назад из Мирисгаэ, достигли горного королевства.

Эльне с волосами цвета клевера поднялась на северную башню, вынула из клетки большого ворона, заглянула ему в глаза.

Глаза птицы были черными, с алыми сполохами в глубине, как брошенные на пепел угольки.

Эльне прикрепила к лапке птицы скрученный пергамент и выпустила ее. Ворон сделал три круга над башней, хрипло каркнул и исчез среди горных пиков.

Записка на его лапке гласила:

"В лесном королевстве объявилась белая лань".