– Ну что, приведем вас в порядок?

Я ничего не ответила – сидела и пыталась сосредоточиться на радио, но передавали не ту песню, которую мне хотелось услышать. Не-Шерил болтала о своей прабабке в Престатине, а Шерил делала вид, будто ей интересно. Я слышала щелканье ножниц, жужжанье фена и звук льющейся в раковину воды. Я пыталась заглушить внешними звуками свои мысли, но они становились только громче.

Когда я пошла платить, то, стараясь переключиться на что-нибудь другое, загляделась на татуировку на запястье Шерил, пока та отсчитывала сдачу в кассе.

– Прелестное имя – Элис, – сказала я. – Когда-то у меня была тетка по имени Элис.

Шерил отчего-то выронила монеты на пол. Она собирала их целую вечность, а когда выпрямилась, впервые поглядела мне в глаза.

– Спасибо, мисс Клэйборн, – произнесла она.

– К вашим услугам, Шерил, – кивнула я, хотя и не знала толком, какие такие услуги смогу ей оказать.


Выйдя из парикмахерской, я отправилась в маленький магазин у главного входа, решив, что не помешает взглянуть, что там есть, и побаловать себя. Ронни там не было – мисс Биссель разрешила ему ходить в супермаркет. Я видела, как он шел через двор с двумя тяжелыми пакетами, хотя чего он там накупил, не разглядела. А еще я надеялась встретить Джека или Элси – может, мы сможем потом прогуляться до моей квартиры.

В магазинчике было, как всегда, пусто – только продавец за прилавком, который не поднимает глаз, даже обслуживая покупателей, а тем более когда только входишь. Я раньше пыталась заговорить с ним, но потом заметила у него в ушах эти маленькие современные наушники и поняла – он меня практически не слышит.

– Я только посмотреть! – прокричала я, войдя. – Не обращайте на меня внимания!

Он и не обращал.

Я старалась как могла, но сложно что-то долго рассматривать в такой маленькой лавчонке – ну вот сколько времени можно смотреть на батон хлеба? Я не раз обсуждала это с мисс Биссель, но она говорит, что это вне ее компетенции. Не знаю, что такое компетенция, но можете быть уверены: если у мисс Биссель она есть, то простирается она до самых краев ее собственного желания. Здесь все раскрашено в простые цвета и светят яркие лампы, но у продавца усталый вид, точно его не мешает хорошенько подкормить. Здесь продаются только самые основные товары: молоко, хлеб, туалетная бумага. Еще у них есть морозильник с готовыми обедами и мороженым, маленькая витрина с тортами и печеньем. Я рассматривала витрину, пока продавец не начал поглядывать от прилавка. В конце концов я остановилась на «Баттенберге». Приятно предложить кусочек торта, если вдруг кто-нибудь зайдет в гости, а с «Баттенбергом» ошибиться невозможно. Хотя у меня, кажется, еще лежит невскрытый «Баттенберг»…

Когда я подошла платить, парень вынул наушники, но все равно громко прокричал:

– Один фунт семьдесят четыре пенса!

Я крикнула в ответ:

– Спасибо!

Я убирала сдачу в кошелек, когда неожиданно для себя сказала:

– Хотите, приведу вам полки в божеский вид?

Он уставился на меня.

– Я могу протереть вам стеллажи, – пояснила я.

– Спасибо, у нас есть уборщица.

– Я вовсе не ради денег. Сейчас я свободна, к счастью или к несчастью. Могу сразу и приступить.

– Хм, в этом нет необходимости, – отказался он.

Я уже хотела указать ему кое на что и наглядно объяснить, насколько на самом деле это необходимо, когда вошла горничная с косой до пояса – на этот раз не в розовой форме, а в пальто на два размера больше, чем ей нужно, и закутанная в шарф.

– Вы меня ищете? – спросила я.

Она покачала головой и вскоре положила на прилавок три шоколадных батончика.

– Проголодались? – На этот раз продавец не кричал.

– Да нет, просто сладкого захотелось, – отозвалась девушка.

Я улыбнулась ей:

– Я только что купила прекрасный «Баттенберг». Почему бы вам не зайти в гости? Я поставлю чайник, отрежу вам ломтик?

Девушка взглянула на меня из складок шарфа:

– Нет, спасибо, мисс Клэйборн.

– Лучше поторопитесь, пока весь торт не кончился, – засмеялась я, но девушка не ответила.

Я ждала, но они начали говорить о телешоу. Я не могла принять участие в разговоре и поэтому ушла. Обратно я выбрала длинную дорогу, в обход дворов; некоторое время посидела на одной из скамеек, поглядывая на окна своей квартиры. Я оставила свет гореть, но снаружи мало что видно, даже если встать на цыпочки и вытянуть шею. Я собиралась вернуться домой, но мне пришло в голову наведаться в общую гостиную – взглянуть на доску объявлений. Я не проверяла ее после парикмахерской, а ведь могут вывесить что-нибудь важное.

Когда я вошла, Джек смеялся над какой-то телепрограммой. Звук был включен на полную мощность. Элси, сидя в углу, наблюдала за птицами через стеклянные двери. На доске объявлений ничего не изменилось. Ни Джек, ни Элси так бы меня и не заметили, не подойди я к кофейному столику в поисках журнала, который мне хотелось взять домой.

– Флоренс! – крикнул Джек, перекрывая закадровый смех. – Что вы с собой сделали?

Я не подняла глаз.

– Уложила волосы, – сухо сказала я.

– Ну конечно! – догадался он. – Новая укладка. Очень… броско.

– Я только за журналом. Масса дел, нужно идти.

– Почему бы вам не снять пальто и не присесть ненадолго? – предложил он.

– Нет, вы же заняты, – я кивнула на телевизор.

Я была уже у двери, когда Джек окликнул меня:

– Флоренс, вы забыли журнал!

Пришлось вернуться. Джек взял пульт и выключил телевизор.

– Составьте мне компанию хоть ненадолго!

– Мне казалось, вы телевизор смотрите, – напомнила я.

– Только пока не подвернется что-нибудь получше. – И он указал на соседнее кресло.

Элси крикнула из своего угла, качая головой и смеясь:

– Да сядь уже, ради бога, из-за тебя комната выглядит безалаберно!

– Ну, разве что на минутку, – решила я. – Надолго задержаться не смогу.


Я все им рассказала, еще пока снимала пальто.

– Он нашел, где я живу, – сказала я, стягивая рукав. – Он меня специально искал!

– А может, он просто говорил о своем генеалогическом древе? – Элси поглядела на меня поверх края чашки. – В парикмахерской, когда тебе укладывают волосы, легко ослышаться и неправильно понять. Резкие запахи, журчанье воды…

– Нет, его привели сюда поиски. Он хотел меня найти.

– Зачем ему это? – удивился Джек.

Я уловила легкое движение Элси – она едва заметно повела подбородком.

– Из-за того, что случилось, – сказала я. – Из-за того, что произошло с Бэрил.

Элси уже решительно качала головой, но я вознамерилась не поддаваться и не обращала внимания.

Элси говорит, что меня порой заносит. Утверждает, что я всегда такой была, что у меня язык вечно обгоняет голову, и не успеешь и глазом моргнуть, как я уже выкладываю все, что у меня на уме.

«Некоторые вещи лучше оставить в прошлом, – говорит она, – а тебя хлебом не корми, дай только все выкопать и разболтать».

– Бэрил была сестрой Элси, – объяснила я Джеку. – С ней случилось… нечто ужасное.

– Джеку не интересно об этом слушать, – перебила Элси. – Почему бы тебе не рассказать ему о фабрике? Нам ведь там неплохо работалось, несмотря ни на что?

– Я никогда не хотела работать на фабрике, – отрезала я. – И никто из нас не хотел.

Это правда – не хотели. Но иногда жизнь ведет тебя извилистым путем – иногда только решишь чуть свернуть, уверенная, что впереди у тебя совсем другое, и лишь по прошествии лет начинаешь понимать, что прошлое не вело к цели, как ты изначально рассчитывала. Если повезет, ты чего-то добиваешься, но большинство людей мечутся по жизни из стороны в сторону, спотыкаясь о собственные колебания. Я вот никогда такой не была. Я с самого детства точно знала, кем хочу быть.

– Бэрил тоже работала на фабрике? – поинтересовался Джек.

Я покачала головой:

– Не надо о Бэрил.

Он нахмурился:

– Тогда давайте о фабрике. Если вы не хотели там работать, то чем же вы хотели заниматься?

– Я хотела стать ученым, – призналась я. – И внести вклад в мировой прогресс.

Это правда. Впервые я об этом объявила, когда мы сидели на кухне у меня дома. Пахло теплом и выпечкой, мой пес Сет лежал у ног, выстукивая хвостом по ковру некий ритм. Элси призналась, что иногда «одалживала» у меня семью – попробовать, как живут нормальные люди. По ее словам, только у нас она видела столовые приборы, разложенные вокруг тарелки на салфетке.

– Я обязательно что-нибудь изобрету. – Я отодвинула учебники с места десертной ложки. – И это изменит мир.

– А ты, Элси? – спросила моя мать.

Элси протянула руку и погладила Сета по голове.

– Бэрил говорит, нам всем дорога на фабрику. Не представляю, как ты сможешь изменить мир оттуда.

– Бэрил ничего не знает! – возмутилась я. – Трепло твоя Бэрил.

Бэрил действительно болтала без умолку. Длинный язык в конце концов и довел ее до гибели, но тогда ни я, ни Элси об этом не догадывались.

– Мир можно изменить даже из-за этого кухонного стола, стоит лишь захотеть. – Мать полезла в шкафчик и вынула большую стопку обеденных тарелок. – Нужно только делать мудрый выбор.

Джек внимательно слушал.

– Она была права, – сказал он. – Ваша мама была права.

Моя мать всегда была права. У нее была внешность женщины, которая всю жизнь делает правильный выбор. Волосы всегда подколоты, одежда выглажена. Когда бы я ни вошла в дом, мать появлялась из кухни, вытирая руки или неся что-то интересное. Она будто была шаблоном материнства, одной из выкроек, которые Гвен постоянно оставляла на обеденном столе. По-моему, мама добилась всего, о чем мечтала. «Мама Флоренс» – так она всегда представлялась, и меня не покидало ощущение, что, родившись, я невольно забрала все, чем мама была раньше.

Я повернулась к Джеку:

– Я хотела, чтобы мы пошли в университет. Я все распланировала, но Элси меня не поддержала.

В голосе Джека появилась мягкость.

– Не поддержала?

– Но не потому, что я не хотела! – подала голос Элси. – Ты же знаешь мои обстоятельства! Ты прекрасно знаешь, почему я не могла пойти!

Вечером того же дня мы сидели на лужайке, глядя, как Сет носится за мотыльками. Псу никогда не удавалось схватить ни одного, поэтому он неистово на них гавкал. Лай у него был какой-то рваный, неровный и странно настойчивый, точно собака знала что-то, скрытое от нас. Неготовые отпустить лето, мы поплотнее запахнулись в кардиганы и свернулись на шезлонгах. Вечера становились холодными и неизбежными – чувствовалось, что пришла осень.

Я растянулась на шезлонге.

– Откуда тебе знать, что ты не создана для высшего образования? – спросила я. – Нам всего по четырнадцать лет! Мы еще не знаем, кто мы и что мы.

В дальних уголках сада осенний вечер начал красть дневной свет. Пусть нам было всего по четырнадцать, но я понимала – Элси уже неплохо узнала жизнь благодаря своей мамаше, которую то охватывали приступы беспричинной ярости, то она отказывалась есть по нескольку дней кряду, то ее приходилось уговаривать подняться с постели, как ребенка. Элси заставала мать за уборкой дома ни свет ни заря, а однажды та раздала отцовскую одежду, но несколько часов спустя стучалась в двери к соседям и выпрашивала вещи обратно. Сестры Элси одна за другой старались сбежать из дома – Гвен училась на педагогическом, Бэрил подбирала себе свадебное платье, хотя в ее жизни не было и намека на кавалера, а Дот переехала куда-то в центральные графства и вышла за противного недалекого коротышку Гарольда, который с пылом навязывал окружающим свое мнение. Мать Элси заявила, что Дот сделала это назло им всем.

– Но ведь всегда остается выбор! – настаивала я. – В каждой ситуации есть альтернатива!

Элси не ответила.

– Неужели тебе не кажется, – не отставала я, – что в наших силах все изменить даже маленькими решениями?

Элси снова промолчала. Я знала, для нее заглядывать в будущее – все равно что перечитывать нелюбимую книгу.

– Никогда не знаешь, что готовит нам жизнь, – твердила я.

Сет устроился между шезлонгами и поглядывал на нас обеих.

Элси смотрела на деревья, в ветвях которых затаилась осень, ожидая своего часа.

– Да, – соглашалась она. – Пожалуй, что и не знаешь.


В январе умерла моя мать.

– Легкие, – сочувственно сказала мне мать Элси. – Они у вас в роду.

Я хотела сказать, что легкие есть в каждой семье вместе с почками и сердцами, но после гибели отца Элси у ее матери появился странный пунктик на смерти. Чем ужаснее конец чьей-то жизни, тем лучше. Однажды она прошагала три мили под проливным дождем, только чтобы поглазеть на дерево, где разбился мотоциклист.

– Это важно, – заявила она, – увидеть своими глазами.

Сперва я не понимала, как можно смотреть на нестерпимо отвратительные картины, но потом до меня дошло – для нее это утешение. Матери Элси нравилось напоминать себе, что Бог не ее одну выбрал жертвой – трагедии и несчастья случаются и с другими. Это укрепляло ее во мнении, что у каждого своя судьба и за нас уже все решено. Когда я пробовала спорить, Бэрил сказала, не отрываясь от своего журнала:

– Она ненормальная, если хочешь мое мнение.

Не исключено, что мать Элси действительно была больна, но ведь никто никогда не глядел ей мозги на просвет. Может, в ее голове теснилось столько историй, что она не могла подобрать для них слов?