Начальник секретно-политического отдела областного полпредства ОГПУ Афанасий Афанасьевич Гиря был кряжистый, круглый, весомый и непробиваемый, под стать своей фамилии. Годков ему перевалило за сорок. Солидный нос картошкой и абсолютно лысая голова не красили его, но добавляли солидности. Он восседал на начальственном стуле, как на троне. Смотрел на меня свысока – мол, гусь залетный, отрывает важных людей от важных проблем. Будто это не местные товарищи проспали все дело, а это я пришел и беспорядок им устроил.
Вся история с гибелью председателя колхоза «Путь Ильича» выглядела крайне нелепо. Его первым же выстрелом снял часовой, когда он уже почти перемахнул через забор. Тому есть масса свидетелей, оспаривать сам факт просто глупо. Убит при попытке к бегству. Часовому премию в виде усиленного продпайка. И дело в архив.
Вот только вкрадывались некоторые нюансы. Чтобы повиснуть на заборе, председателю сперва надо было выйти из запертой камеры-одиночки, пройти через два коридора. Дальше, в принципе, особо изощрившись, он мог проскочить мимо часовых незаметным и выйти к забору, но для этого нужно хорошо знать все ходы и выходы. А ведь в узилище он был впервые и вряд ли мог составить его схему лишь по своим походам на допрос.
Все эти соображения я и излагал сейчас начальнику СПО.
– И как вы объясните все эти факты? – напирал я.
– А чего их объяснять? Шлепнули контру – и поделом ему. А как он на заборе оказался – так это не наше дело, – небрежно отбил мою подачу начальник СПО и откровенно зевнул. Я испугался, что он сейчас заснет.
– Так, может, контра у нас под самым боком завелась? Кто-то открыл камеру. Подставил задержанного по делу о вредительстве, а еще важного свидетеля, под выстрелы.
– Важного свидетеля, – всплеснул руками начальник СПО. – Это в чем же он такой важный свидетель, что его так изощренно убирать надо было?
– Свидетель делишек беглого завотделом обкома Головченко, – буркнул я. Мне совершенно не нравилось направление, в котором двигался наш разговор.
– Ох, сынок, не ворошил бы ты эти дела, не занимался ерундой, а больше боролся бы за революционную законность.
– В какие дела? – прищурился я.
– Хочешь честно? Вот сделали из гражданина Головченко главного злодея. Контрреволюционер, крестьянство всячески уничижал и уничтожал. Вот только область в передовые вышла при нем и благодаря ему. И по зернозаготовкам, и по охвату крестьянства колхозами.
– Да уж, видим, как вышли.
– А ты не перебивай старших. Значит, был главный партийный руководитель по сельскому хозяйству передовиком. И тут комиссия из Москвы открывает нам глаза – мол, товарищ Головченко при тщательном рассмотрении оказался врагом, плел свою вражью паутину. Только зачем врагу выполнять планы заготовок? Молчишь? – начальник СПО насупился, водрузил свои увесистые кулаки на стол и стал выглядеть где-то даже угрожающе. – Я, конечно, человек маленький и с вышестоящим начальством во всем согласный. Вот только не секрет, что товарищ Русаков, который еще недавно, до откомандирования в Москву, работал у нас начальником секретного отдела, имел большие контры с сельскохозяйственным отделом обкома… Нет, я ничего не утверждаю, сынок. Я просто не хочу в это лезть. И в огромное значение показаний застреленного председателя упадочного колхоза не верю никак.
– То есть расследовать его гибель не будете?
– Кому расследовать? Моим сотрудникам? Область бурлит. Народное недовольство растет. Кулаки вокруг. Спецпереселенцы тысячами уходят в бега. Чтобы управиться со всем этим, мне народу в пять раз больше надо. Спасибо вам, помогаете по мере сил, хотя и местную обстановку не знаете. У меня люди с ног падают от недоедания и недосыпания. Разрываются, не в силах охватить все. Там людоедство, там крестьяне с голоду опухли, там разграбили склады. А ты мне предлагаешь комиссию создать, чтобы узнать, кто контрика хлопнул? Если делать нечего, займись. Все полномочия есть. Дерзай, сынок. Может, и нас, старых дураков, чему научишь.
– Спасибо за совет и помощь.
– Обращайся всегда. Чем могу, помогу…
Вышел я из здания полпредства злой как черт. И сильно озадаченный. Слова о том, что ситуация с беглым партийным деятелем неоднозначная и что Русаков имел раньше историю отношений с фигурантами, настораживали.
Поняв, что особой помощи ни от кого не дождешься, я все же попытался перетряхнуть изолятор для подследственных № 1. Тщательнейшим образом допросил каждого выводного и часового, дежуривших в тот день. И без какого-либо результата. В этом чертовом изоляторе всегда толкалась куча народу. И милиция, и сотрудники ОГПУ, и даже продотрядовцы, которые, как я понял, в этой области в каждой бочке затычка. И так хаотично служба поставлена, что выпустить задержанного из камеры и провести к стене, где его расхлопали при попытке к бегству, мог кто угодно. А что его подвели специально под пули – в этом я был уверен. И момент выбрали, когда у стены стоял самый внимательный, меткий и бескомпромиссный стрелок.
– Ну, забыли закрыть камеру, – пожимал плечами тюремный оперативник, который воспринимал мой визит в его владения в штыки, примерно как и начальник СПО.
– Не тюрьма, а проходной двор! – в сердцах воскликнул я.
– Вот именно, – буркнул оперативник. – У нас столько всех проходит. Кулаки, бандиты. Все не вмещаются. И так твоему председателю отдельный номер выделили, спасибо сказать должен.
– Что? – взвился я. – Спасибо? Вам! За то, что проморгали все на свете?!
– Ну, садись на мое место и не проморгай. Я за него не держусь.
В общем, поговорили. Ничего не выяснили. Я упорно наталкивался на глухую стену.
Господи, уже второй труп на моих глазах, как начали тянуть это дело. Цыпин во флигеле. Теперь этот председатель.
Я тогда еще не знал, что это лишь начало череды кровавых злодеяний. И что мое служебное любопытство и напористость лично мне стремительно прокладывали накатанную многими поколениями чересчур усердных сыщиков дорогу на тот свет…