Солнце еще не поднялось над Женевским озером, а на пятнадцатом этаже в малом зале штаб-квартиры ООН уже начались слушания по преодолению кашмирского кризиса. Его открывал заместитель генерального секретаря ООН Эдвард Арчибальд последовательной и своевременной расстановкой приоритетов. К этому его обязывало преждевременное и неуместное награждение нобелевской премией мира как раз по кашмирскому урегулированию.
Казавшийся совершенным план Арчибальда для северной Индии, приведший в прошлом году к резкой эскалации и череде неуправляемых и жестоких актов насилия, захлестнувших провинции Дардистан, Балтистан и Ладакх, уже стал распространенной шуткой в стенах крупнейшей международной организации. Организации, стремительно терявшей и уважение, и авторитет.
Еще большим издевательством над планом послужили заявления нескольких явно рассчитывавших на успех сепаратистских лидеров Евразии и обеих Америк, требующих рассмотреть план Арчибальда, адаптировать и применить его в отношении их ситуации.
Решение послать в регион расширенный контингент сил по навязыванию мира UNMAPFOR не казалось однозначно правильным. Хотя только три из восьми постоянных членов Совета безопасности ООН высказались за необходимость ввода миротворческих войск, никто из оставшейся части не наложил на это решение вето, выразив тем самым молчаливое согласие.
Слушания по преодолению кашмирской трагедии, разразившейся сразу после референдума 2072 года, фактически превращались в смотр кандидатов, желавших предложить свое будущее для новой республики. Поэтому Игорь Ратников, возглавивший несколько лет назад UNISS, Службу ООН по разведке и безопасности, пришел поглядеть, найдет ли кто-нибудь в накопившемся вековом хламе неразрешимых противоречий какое-нибудь рациональное политическое решение.
Внимание заслуживали только инициативы по созданию широкой конфедерации, но и они не являлись гарантией для установления прочного мира. Выдвигали их представители тех стран, которые не играли в кашмирских делах никакой активной роли: Непал, Пуштунистан, Нуристан, Западный Белуджистан, Бангладеш. Особенно ярко и эмоционально выступил представитель от Северной Тамилнадской республики, его поддержали громкими продолжительными аплодисментами. По сути, ничего путевого в его речи, кроме формулы «больше свободы – меньше оружия», не было. Речь выглядела замечательной, звучали понятные конструктивные предложения, но никто не будет рассматривать их серьезно из-за скандальной истории появления этой республики: обширного геноцида, профинансированного наркоторговцами Индокитая.
Поскольку мировой рынок уже триста лет поделен между ведущими экономическими державами, новым государствам оставалось только так или иначе в него вписываться, а стартовых возможностей для этого было все меньше и меньше из года в год. Более того, с каждым новым признанным государством возможности других претендентов сокращались, крупные экономические игроки заставляли новые нации либо содержать на своей территории военные базы, либо продавать навоз и росу по утрам любителям экотуризма, которых и так не очень много.
Международные институты слабели, в них создавались новые квоты, усложнялась иерархия управления, которая уже не могла быстро принимать решения и реагировать на новые угрозы. Вся активность тонула в многочисленных совещаниях, подобных этому, в бесполезных дебатах и пафосных заявлениях о демократии, в которую никто больше не верил.
Когда же численность новых государств перевалила за третью сотню, мало кто мог успешно организовать сопротивление международному криминалу, наркотрафику, торговле людьми, пиратству, геноциду и прочим преступлениям против человечества, характерным не для двадцатого и даже не для девятнадцатого века. Страны-изгои перестали быть изгоями в силу своего численного большинства. В гнойных ранах цивилизации паразитировали религиозные секты, претендовавшие на торговлю всеобщим спасением. Те, кто не нашел своего места в легальном разделении труда, начал заниматься нелегальным промыслом. Лишь отдельные международные институты могли предпринимать какие-то косметические действия. Мир вступал в новую эпоху, закрывая тем самым эру международного сотрудничества и национального процветания.
Ратников не прошел в зал, остался стоять на балконе для прессы, где кроме него мирно спал представитель «Вега-Медиа», одного из крупнейших интерактивных новостных каналов Южной Америки.
Он уже собрался покинуть балкон, как дверь приоткрылась и вошел один из постоянных ооновских экспертов по потенциальным глобальным катастрофам. Он прошел и сел во втором ряду, закинув ногу на ногу, и уперся перекрещенными кистями рук в гнутую трость орехового дерева.
– Что обсуждают? – спросил он Ратникова.
– Не то, что надо. У всех на уме только одно: перекинутся ли беспорядки в западный Китай. В таких ситуациях мы опирались на вашу модель по диверсификации кризиса, пытались экспортировать его в другие регионы, частично вывозить революционный потенциал в соседние страны, в Ирак, в Курдистан, в Африку. Сейчас все вокруг горит, кругом красные зоны, вывозить некуда.
– Китай – одна из последних опор ялтинского миропорядка. Он сильно ослабел из-за конфликта вокруг Тайваня, архипелага Дяоюйдао и гражданской войны в северных провинциях. Удар по Кашмиру – это удар по Тибету и Синьцзяну, а там взрывоопасная ситуация. Западные провинции тянут основное бремя войны.
– Сейчас будет выступать Далай-лама. – Ратников вновь повернулся к президиуму.
– Опять включит свою старую пластинку…
К трибуне поднялся человек, отдаленно напоминавший Далай-ламу XIV. Он был моложе, по-другому двигался, а выражение на лице, не настоящее, пластиковое, отражало все лицемерие, с которым он вертел учением Сиддхартхи Гаутамы. После того как компьютер засвидетельствовал когнитивную сигнатуру Далай-ламы, тот получил возможность обратиться с речью.
Буддизм учит, что каждому человеку отведена определенная судьба, обозначенная кармой от прошлого воплощения, и что после смерти человек в награду получит новое перерождение в соответствии с его прежними заслугами. Так будет продолжаться, пока он не станет человекобогом и не погрузится в нирвану. Но Далай-лама не всегда выступает как хранитель традиции Дхармачакры, кроме всего прочего, он – политик.
Как политик Далай-лама функционирует на основаниях «правительств в изгнании» и продолжает считаться лидером Тибета, занятого Китаем в 1950 году. Далай-ламы были теократическими правителями Тибета, руководя страной из тибетской столицы Лхасы. В связи с этим и теперь Далай-лама рассматривался как духовный и политический лидер тибетского народа. Китайцы свели на нет эту практику.
Фигура Далай-ламы была переходной, так как ламы смертны. По представлениям тибетского буддизма, Далай-лама является перевоплощением Авалокитешвары – бодхисаттвы сострадания. Когда умирает один Далай-лама, воплощением бодхисаттвы становится новое физическое лицо. Только один человек может правильно распознать перевоплощение Авалокитешвары – фигура Панчен-ламы. Китаю улыбнулась удача: по поводу одиннадцатого Панчен-ламы возникла конфликтная ситуация. Правительство Китая присвоило этот статус Гьялцэну Норбу, в то время как Тибетское правительство в изгнании и Далай-лама XIV признавали только Гедуна Чокья Ньима, который пропал в 1995 году.
Годы шли, Гедун Чокья Ньим так и не объявился.
Гьялцэн Норб, как выяснилось, имел партийный билет компартии, в случае смерти действующего Далай-ламы Тэнзина Гьямцо он должен был признать воплощением бодхисаттвы того, кто нужен официальному Пекину. Было выпущено постановление, что реинкарнации бодхисаттв без санкции компартии запрещены. Это должно было поставить крест на институте Далай-лам как на поборниках независимости Тибета.
В этой ситуации Далай-лама нашел черный ход в политическом противостоянии – не умирать. Он объявил о своем интересе киберизировать свое тело так, чтобы это не было признано реинкарнацией и не требовало сертификации у Панчен-ламы. Киберизация – это прерывание колеса Сансары. Если ты записан на жесткий диск, ты уже не можешь перерождаться. Это кибер-нирвана.
Технологии для этого до двадцатых годов XXI века не имелось. Несколько корпораций в тридцатые годы фактически учредили проект по организации Далай-ламе цифрового бессмертия. Они изготовили тело. Приходилось внедрять и патентовать ноу-хау прямо в процессе сборки. Сознание было трансфертировано на нейросетку, Далай-лама продолжил жизнь как постчеловек, записанный на синтетические носители разум живого существа. Это настолько вдохновило человечество, что уже к сороковым сложилась новая социальная реальность: началась биотехнологическая революция людей.
– Господа, – прозвучал металлический голос Далай-ламы, – прошло четыреста восемьдесят восемь лет со дня вторжения могольского императора Акбара до событий семьдесят второго, когда Кашмир провозгласил свою независимость, подтвержденную референдумом и прямой волей народа Кашмира с оружием в руках защищать свою свободу и определять будущее цветущей долины. Но пример Кашмира нравоучителен для всех народов, желающих управлять своей землей и своим небом. Свобода Кашмира – это свобода Ладакха. Она вселяет в наши сердца надежду на справедливый мир. Ладакх иногда называют «Малым Тибетом» из-за единой исторической судьбы, связавшей наши страны: Кашмир и Тибет. Здесь когда-то проходил Великий шелковый путь, а буддийские монастыри, расположенные на пути из Индии в Тибет, стали сосредоточением мудрости и знания, доступного смертным…
Звук речи, искаженный старым синтезатором или войс-транслейтером, напоминал голос старика, чем вызывал некоторую настороженность и уважение младших. Видимо, накануне последних событий имиджмейкеры хорошо поработали.
Ратников отошел от края балкона и сел рядом со своим собеседником.
– Они готовят операцию в Тибете, – тихо произнес последний. – Хотят, чтобы миссия ООН в Кашмире распространилась на весь регион. Далай-лама разыгрывает старую карту, преследуя свои узкоплеменные интересы. Последствия для глобального мира его не интересуют.
Ратников кивнул в знак согласия.
– Они ищут для этого подходящий повод, – уточнил глава UNISS. – Я буквально полчаса назад общался с аналитиками. Есть версия, что его люди сейчас пытаются обеспечить международную поддержку их инициативам в Тибете и для этого ищут веские аргументы. Пока нет корректного повода, все мероприятия сведутся к войне санкций. Час назад в шестом комитете Совбеза не могли прийти к согласию по пакету торговых санкций для республики. Но, так или иначе, повод появится.
– Оружие?
– Оружия недостаточно. Многие кашмирские группировки после ввода миронавязателей перешли границу с Аксай-Чином и ушли в Тибет. У них полно оружия. Боюсь, ставки намного выше, чем кажется мне и вам здесь, сейчас…
Далай-лама произнес что-то вдохновляющее. Малый зал сотрясли аплодисменты. От этих звуков проснулся журналист. Некоторое время он не мог понять, что происходит, потом посмотрел на часы и спешно покинул балкон.
Далай-лама жестами успокоил зал:
– И сейчас я говорю: нельзя дать забыть опыт борьбы кашмирского народа за свою свободу. Мы должны пойти дальше и заявить, что не только Кашмир, но и Тибет является достоянием мира! Сто двадцать три года народ Тибета находится во власти коммунистической морали и сейчас оказался под гнетом разлагающего действия реформ Председателя Ли Сяо-чуаня. Это урон не только для свободолюбивого тибетского народа, но и для всего мира…
Старик улыбнулся и поднялся со своего кресла. Помассировав затекшее левое колено, направился к выходу с балкона.
– Уже уходите? – уточнил Ратников.
– Мир существует, пока есть люди, которые его строят. Вишну. Равновесие тоже нуждается в поддержании. Это хорошо знают те, кто в детстве катался на скейтборде. – Эксперт постучал тростью по голени. – Новые поколения ничего не строят, они крадут. Они крадут у природы ее тайны, крадут у Бога его права, крадут у людей их человечность. Сколько мы еще так протянем?
Ратников несколько секунд пристально смотрел на старика.
– Это что? Очередные разговоры в духе Нью-Эйджа? Все эти эры водолеев, эпохи свинопасов?
– И без нудных манифестаций понятно, что тут нет никакой политики. Даже при внедрении самых совершенных технологий рационального использования и переработки мы фактически съели нашу планету. И теперь каждый хочет быть тем, кто доживет до самого конца. Сомнительная цель за неимением других.
– Говорят, что в случае исчерпания всех возможных невозобновляемых ресурсов биологический вид численно сокращается до количества, поддерживаемого возобновляемыми ресурсами.
– Нашу воду нельзя пить, – развел руками старик. – О каких возобновляемых ресурсах идет речь?
Они вышли с балкона и по дугообразному коридору направились к лифтам. В столь ранний час полные людей проходы были пустынны и скучны. Эхо шагов отражалось от дальних стен.
Когда они приблизились к панорамному окну в открытом конференц-зале, открывавшему вид на Женевское озеро, первые лучи света окрасили оранжевым небосвод. Вставало солнце. Легкая рябь водной поверхности отражала одинокие перистые облака, легкие царапины неба. И ситуация уже не выглядела столь драматичной.
Люди часто путают личный апокалипсис с глобальным, подумал было Ратников. Ему будущее не казалось печальным. Иногда вблизи фазового перехода возникает ощущение, что все рушится, но новая энергетика творчества всегда находит формы и цвета для нового дизайна. Человечество ждало ребрендинга. Сперва надо выгрести мусор, скопившийся с начала двадцатого века. Более полутора веков концептуального, идеологического и философского мусора.
И да, люди всегда боятся будущего. Оно пугает их и на бытовом уровне, когда мать не знает, чем кормить детей и в какой детский садик вести, и на концептуальном, когда взрослые на вид люди впадают в панику от мысли, будто им будут принудительно накалывать на лоб штрих-код, вживлять чипы и подсоединять ректально трубки для ручного контроля сознания, как в традиционных киберпанках.
Собеседник Ратникова достал из кармана небольшой узелок, размером с теннисный мячик, что за считанные секунды принял форму классической шляпы, надел ее и, молча отсалютовав, направился к лифту. А Ратников так и остался стоять перед окном, любуясь поднимавшимся солнцем, надвинув на радужку глаз затемняющие фильтры – своего рода искусственный аналог третьего века. От этого его глаза казались черными и неживыми. Он стоял так несколько минут, пока солнце полностью не взошло. Потом позвонил Арчибальд. Его проекция появилась за спиной Ратникова, но, даже не видя его, глава UNISS ощущал присутствие абонента.
– Игорь, приходят сообщения о том, что полевой лагерь UNMAPFOR только что обстреляли со стороны китайской границы. Нам необходимо дать широкое освещение происходящих там событий и в том числе наказать виновных в кашмирской трагедии.
– Выходит, Далай-лама крепко вас там всех взял за задницу…
– Не зарывайся, – прервал его заместитель генерального секретаря. – Генсек поставил задачу арестовать и предать Международному трибуналу всех участников авантюры. Китайцы уже заявили о своем желании выполнить работу, возложенную на ООН. Это ослабит наши позиции и даст повод Пекину сократить свои расходы на содержание организации, который они ищут с начала конфликта за Дяоюйдао. Китай ведет войну на два с половиной фронта. Ему и без нас есть на что тратить деньги.
Фильтры на глазах Ратникова скользнули в стороны, открывая зеленую радужку глаз. Он повернулся лицом к некачественной проекции нейролинка, единственному, на что можно было рассчитывать, пользуясь изношенными европейскими телекоммуникационными линиями. Сверхкомпьютера Мультидомена, как в Антарктиде, со всеми его сверхпроводящими каналами связи тут не было, да и небогатые европейские страны с трудом могли себе позволить обновить подчас совершенно архаичные информационные коммуникации, доставшиеся от сотовой связи.
Неторопливо он достал из внутреннего кармана пиджака сигарету с коноплей и закурил. Сероватый дымок медленно поднимался в лучах солнца, изображая занимательные колечки и петли.
– Главный подозреваемый прыгает из одной красной зоны в другую. Позавчера его видели в Шринагаре, сегодня он уже в Мадейра-Гуапоре, в центре бразильского гражданского конфликта. Завтра запросто может метнуться куда-нибудь в Калифорнийскую республику. Но мы напали на след его связного. Александр Воронов, тридцать пять лет, контрабандист-рецидивист. Во время кашмирского инцидента вместе с группой черных трансплантологов из правления биомедицинской корпорации «Herbatroniks» организовал опыты на жертвах конфликта, продавал органы в страны желтой зоны…
Проекция Арчибальда не демонстрировала видимого отвращения. На своей работе он и не такое видел.
– И где вы его нашли?
– Вместе с рабыней пересек Индийский и Южный океаны, пытался нелегально въехать на Антарктический континент.
– Ну и что же? – продолжал задавать вопросы заместитель генсека. – Что предпринимается?
– Наш человек из Канберры послал своего коллегу в Фильхнербург.
– Надеюсь, самого лучшего?
– Нет, не самого… но он умеет вынюхивать зло, где бы оно ни спряталось и какую бы форму ни приняло…
В небе черной птицей рассекал желтеющий небосвод взлетавший суборбитальный пассажирский авиалайнер. Он летел на восток, в сторону солнца. Ратников снова задернул солнцезащитные задвижки на глазах. Арчибальд не отключал связь. Он стоял рядом и также смотрел за горизонт. А потом произнес ни с того ни с сего хайку собственного сочинения:
Зло процветало всегда
В пустотах нашей морали,
Но выбор ты знаешь…