Но Пэтти в ванной комнате нет – я вижу только ванну-бассейн, по самые края наполненную водой с пузырящейся на ее поверхности пеной. И никакой девочки.
– Миссис Бэрд… Я не понимаю… – Я смотрю на Колетт в надежде получить от нее какие-то объяснения. – Где же Пэтти?
Колетт в ответ смеется и бросает на меня игривый взгляд, словно она вот-вот ущипнет меня за руку и воскликнет: «Сюрприз! Мы над вами подшутили!» А потом откуда-нибудь из-за двери появится маленькая симпатичная девчушка. Если бы так случилось, я почувствовала бы себя дурой, но зато вздохнула бы с облегчением.
Но ничего подобного не происходит. Вместо этого Колетт говорит:
– В чем дело? Разве вы ее не видите? – Улыбка на лице миссис Бэрд становится еще шире. – Она вон там.
Я смотрю в бассейн, и у меня опять холодеет в животе. В воде нет ничего и никого, кроме пены.
Колетт прикасается к моей руке, и от этого у меня по коже волной бегут мурашки.
– Она там, – повторяет Колетт.
Появляется Стивен – он возникает рядом с нами совершено неожиданно. Похоже, Паулина каким-то образом вызвала его из кабинета. Он отталкивает меня в сторону, и я без труда различаю в его глазах беспокойство. С мертвенно-бледным лицом он увлекает меня по коридору прочь от злополучной ванной комнаты.
Когда мы оказываемся в его кабинете, он тяжело опускается в кресло, стоящее у стола.
– Пэтти не существует, – прямо заявляет он.
Для меня это настолько неожиданно, что в первый момент мне кажется, что я ослышалась.
– Простите, что вы сказали?
– Ее не существует. То есть она существовала. – Стивен морщится и опускает глаза. – Но ее больше нет. Она умерла, когда была еще совсем маленькой. Ей было всего три годика.
У меня перехватывает дыхание. Я слышу Стивена, но мой мозг не в состоянии воспринять смысл его слов. Он тем временем продолжает:
– Это случилось уже давно. Но Колетт после этого так и не стала прежней. Моя мачеха… – Стивен бросает взгляд на дверь кабинета, словно у него вдруг возникают опасения, что миссис Бэрд последовала за нами и теперь подслушивает наш разговор. – Она очень многое пережила. – Приемный сын миссис Бэрд снова переводит взгляд на меня: – Это было очень тяжело для всех.
Я хватаю ртом воздух, словно рыба, вытащенная из воды, – из-за спазмов в груди каждый вдох дается мне с огромным трудом.
Ничего не понимаю.
Что это значит – она не существует? Слова, сказанные Стивеном, пронзают мой мозг, но я по-прежнему не в силах произнести ни звука.
– Она была еще совсем крохотной, когда тяжело заболела. Врачи сказали, что это какое-то инфекционное заболевание, очень заразное. Нам даже не позволили с ней попрощаться. После того как девочка умерла, никого из нас не допустили даже к ее телу. Колетт все это убило. Она была вне себя от горя. Она не хотела верить, что Пэтти больше нет, – просто отказывалась это признать, и все. Мы все поначалу были просто не в состоянии это осознать. Девочка все время была с нами, смеялась, играла – и вдруг такое… Смерть моей сестренки… она была еще такая маленькая.
Я с трудом улавливаю и понимаю то, что говорит Стивен. У меня возникает ощущение, что мои уши забиты пробками из ваты – голос Бэрда-младшего звучит глухо. В какой-то момент у меня возникает желание попросить его замолчать. Но уже слишком поздно. Слишком много уже сказано, и теперь он ждет от меня понимания.
Но если девочка умерла… если ее нет на свете… тогда с кем разговаривала Колетт?
Кто был вместе с ней в ванной комнате?
И что я делаю здесь, в доме Бэрдов?
Однако, вместо того чтобы задать Стивену все эти вопросы, я задаю только один:
– Когда это случилось?
Мне с трудом удается заставить себя артикулировать слова.
– Почти двадцать лет назад. Пэтти умерла незадолго до своего четвертого дня рождения.
Двадцать лет назад? Стивен на самом деле сказал это или мне показалось? Девочка умерла двадцать лет тому назад?
Я поднимаю руку, прося Стивена сделать паузу:
– Подождите минутку. Вы хотите сказать, что Колетт уже двадцать лет делает вид, что ее дочь жива?
– Она вовсе не делает вид. Ей кажется, что это в самом деле так, что она видит Пэтти. И там, в ванной, для Колетт Пэтти тоже была рядом с ней.
Стивен произносит эти слова так тихо и спокойно, что мне требуется несколько секунд для того, чтобы их осознать.
Итак, девочка умерла в трехлетнем возрасте, но Колетт уверена, что видит свою дочь и что она остается рядом с ней. То есть она уверена в том, что Пэтти жива. И она всерьез ожидала от меня, что я разгляжу ее дочь в бассейне в облаке мыльной пены.
Тот образ Колетт, который успел сложиться в моем сознании, разлетается вдребезги. Ее пленительной красоты лицо, изящество, элегантность, ее царственная походка, ее невероятно притягательная улыбка, ее гардероб от модного дома «Шанель», жизнь в роскоши, беззаботные игры с дочерью – все это лишь фасад. Мираж. Она просто лищилась рассудка. Вся ее жизнь с дочерью – всего лишь иллюзия.
Я поражена услышанным, но главное – мое сердце буквально разрывается от жалости и сочувствия к Колетт.
Она нанимает нянь, потому что думает, что Пэтти нужна няня. Все в доме понимают, что это не так, но мирятся с этим и подыгрывают Колетт.
Нет, все подписали контракт, так что им приходится это делать – их просто купили за высокую зарплату. У меня начинают гореть щеки при мысли о том, как быстро я сама согласилась на эту работу, как мало задала вопросов. Хорошие деньги, бесплатная кормежка блюдами для гурманов – бог знает какими еще привилегиями соблазняют Бэрды свой обслуживающий персонал, чтобы люди молчали и играли в их игру.
– О боже, – шепчу я, и руки мои бессильно падают на колени. В голове у меня творится полный кавардак, пульс учащается тем сильнее, чем полнее я осознаю сложившуюся ситуацию.
С Пэтти не нужно играть и рассказывать ей сказки, она не нуждается в мороженом. Ей не приходится есть ненавистное ей арахисовое масло, и кататься с горок-туннелей она вовсе не боится.
Потому что Пэтти мертва.
Неудивительно, что в объявлении было сказано, что конфиденциальность – важнейшее требование. Ясное дело! Нельзя, чтобы подобная информация стала общеизвестной. И теперь понятно, почему Колетт или, вероятнее всего, Стивена, который занимался подбором няни, не интересовало, есть у меня соответствующий опыт работы или нет.
Потому что настоящая няня Бэрдам не нужна.
Поскольку нет Пэтти, ребенка – объекта за которым нужно было бы присматривать.
А если нет объекта, значит, по идее, не должно быть и работы.
Мне становится больно. Больно за того, с кем я никогда не была и не могла быть знакома. За маленькую девочку, которая, если бы у нее был шанс вырасти, сейчас была бы всего на пару лет младше меня. Ей не суждено было увидеть и узнать столько всего! Пэтти умерла двадцать лет назад, и для своих родственников она так и осталась малышкой, которой скоро исполнится четыре. Я продолжаю то и дело задаваться вопросом, сколько же лет миссис Бэрд. Выглядит она очень молодо, и вполне можно было бы предположить, что у нее еще нет ребенка, что она, как многие жительницы Нью-Йорка, не торопится заводить детей и собирается сделать это в тот момент, который покажется ей наиболее подходящим. Но мне и в голову не приходило, что она стала матерью больше двадцати лет назад.
Итак, если маленького ребенка в семье Бэрд нет, что это может означать лично для меня? Что подразумевает работа няни в такой ситуации? Ясно, что речь не о том, чтобы помогать маленькой девочке завязывать шнурки или расчесывать ей волосы. И не о том, чтобы убирать за ней игрушки, наводить порядок в ее комнате или успокаивать ее, если она раскапризничается. Пэтти не нужен кукольный домик и альбомы для раскрашивания – развлекать ее мне тоже не придется. Напрасно я рисовала в своем воображении, как буду водить ее на чаепития в заведение неподалеку от Коламбус-Сёркл и как мы с ней будем нарезать ломтиками кексы, покрытые глазурью всех цветов радуги. Все эти мечты тают, словно дым. Мне не придется переводить девчушку через дорогу, держа ее за руку и чувствуя в своей ладони ее крохотные пальчики.
Ничего этого не будет.