Глава 2
– Что ты будешь делать в Бартон-Хит совсем одна, когда я уеду? – спросила Сьюзан, мать Иден. Она стояла на кухне в банном халате с чашкой горячего чая в руках и смотрела на Иден с беспокойством.
После похорон прошло семь дней. Неделя, посвященная адвокатам, оформлению бумаг и хождению по присутственным местам, и все обязательные процедуры угнетали и выматывали. Иден с матерью собрались днем поехать в ближайший крупный город Ньюмаркет, чтобы пообедать – маленькое удовольствие, которое они могут себе позволить после двух недель скорби и улаживания формальностей, которые непременно влечет за собой смерть близкого человека.
Сьюзан, как и Иден, жила одна. Отец Иден бросил их, когда девочке было шесть месяцев. Она никогда его не видела, а он не проявлял желания с ней связаться. Все эти годы у Сьюзан не было мужчины, порой она ходила на свидания, но, кажется, так и не нашла человека, ради которого стоило рискнуть снова оказаться с разбитым сердцем. Иден волновалась за мать, но Сьюзан настаивала на том, что с ней все в порядке. Она работала старшей медсестрой в местной больнице, у нее было несколько хороших друзей, с которыми она часто виделась, и вот уже сорок лет она жила в маленьком милом доме в Штатах. Сьюзан была женщиной организованной, рациональной, и на нее можно было положиться. А Иден была более непредсказуема и эмоциональна. Сьюзан много лет заботилась о них обеих, а потом, кода дочь выросла, заботилась только о себе. Иден не знала, на самом ли деле ее мать счастлива, но справлялась она в любом случае неплохо. Может, и этого было достаточно. И все же Иден надеялась уговорить мать отбросить сомнения и тоже переехать в коттедж, унаследованный от бабушки, хотя бы на год.
– Иден, ты меня слушаешь? – окликнула ее Сьюзан. – Ты витаешь в облаках.
– Извини, да, я слушаю. Я думала о том, что будет, когда ты уедешь – и мне кажется, что я буду писать. Я всегда хотела собрать в одной книге свои знания и фактические материалы по лечению лекарственными травами, и время сейчас самое подходящее. У меня год академического отпуска… ну, или я безработная, как получится. К тому же отсюда меньше часа езды до Кэмбриджского университета, а у них одно из лучших собраний средневековых документов в мире. Я думаю, надо сделать так… – Иден сама удивилась сказанному и замолчала.
Мать встала рядом с ней у окна. Палисадник перед домом пересекал человек в костюме сельского английского джентльмена: клетчатая рубашка и потрепанный твидовый пиджак. Вот только на голове у него была ковбойская шляпа с крупным пером, воткнутым под втулку сбоку, на лице – большие солнечные очки, а на ногах – ковбойские сапоги. Мужчина шел к дому пружинящей походкой, отчего казался моложе, чем был на самом деле, и громко напевал, не попадая ни в одну ноту. Когда он позвонил в звонок, Иден и Сьюзан уже хихикали над ним.
Иден открыла дверь, а ее мать бросилась наверх, чтобы переодеться перед встречей с эксцентричным местным жителем.
– Добрый день. Заходите. – Иден жестом пригласила его в дом; мужчина пригнулся, входя в низенькую дверь, и прошел в гостиную.
– Я Иден Мартин, – представилась она, пожимая ему руку.
– Да, да, отлично. Я знаю, кто вы. – Он сильно сжал ее руку и тряс ее с таким энтузиазмом и настолько дольше положенного, что Иден уже и не знала, когда это кончится. – Рад встрече, да. Конечно, я о вас наслышан. Я знал вашу бабушку. Видите ли, они с моим отцом были близки. Да, да.
– О, простите, кажется, я не припоминаю…
– Нет-нет, мы не встречались. Я много лет жил в Штатах, во Флориде. Там тепло, чудесный климат, но жители там немного бескультурны, не правда ли? Да, мы с вами никогда не встречались. Мой отец отошел в мир иной в прошлом году, и я вернулся сюда, ведь я единственный сын и наследник, знаете ли. Перенял управление семейной казной. Я Питер Пинли-Смит. Живу недалеко от деревни.
«А этот человек старается преуменьшить свою значимость», – подумала Иден.
Семейство Пинли-Смит жило в огромном особняке на окраине деревни уже сотни лет. Иден была уверена, что этот эксцентричный мужчина – лорд Пинли-Смит, хотя он и не хотел этим щеголять. Поместью принадлежало много местной земли, а когда-то им принадлежали и вся деревня, и большая часть дохода проживающих здесь людей, который отдавали лорду и хозяевам дома. Времена изменились, но селяне до сих пор воспринимали Пинли-Смит как знать. Бабушка Иден много лет тесно дружила с отцом Питера, да и сама Иден много раз бывала в особняке на обедах.
– Заходите. Мама сейчас наверху, скоро спустится. Могу я предложить вам чашку чая?
– Было бы чудесно, – ответил Питер.
Она прошла в кухню, удивляясь, как жизнь во Флориде могла привела к тому, что он носит ковбойскую одежду, характерную для Техаса. Этот человек явно не соответствовал образу местного лорда. И он ей уже нравился.
Иден протянула гостю чашку, когда ее мать спустилась с лестницы. Питер взглянул на Сьюзан и не сразу ее узнал.
– Здравствуйте, вы, наверное, Сьюзан. – Он встал и протянул ей руку.
Сьюзан ответила на его рукопожатие и согласно кивнула. Еще полчаса Иден сидела с ними, но и Сьюзан, и Питер совершенно ее игнорировали, а она с благоговением на них смотрела: обоим за шестьдесят, они болтают и смеются без остановки, не замечая никого вокруг, и с каждой минутой разговора все больше вовлекаются в беседу. Им было интересно вместе.
Иден не помнила, чтобы видела свою мать такой: увлеченной беседой с мужчиной, расслабленной и разговорчивой. «Она прямо светится», – думала Иден, с теплотой глядя на свою мать. Светло-каштановые коротко подстриженные волосы Сьюзан местами поседели, на ее чистом лице появились морщинки, а голубые глаза искрились, когда она смеялась.
Иден извинилась и пошла наверх. Она не была уверена, что они заметили ее отсутствие. «Интересный поворот событий», – подумала она и, пока они заняты, решила прибраться в комнате.
В первые две недели после приезда Иден было так плохо, и она столько всего должна была сделать, что даже толком не распаковала вещи. Но сейчас пришло время доделать все дела, чтобы начать писать книгу. Она поставила компьютер на маленький столик, положила рядом книги, ручки, журналы и огромную энциклопедию по фитотерапии, которая была для нее сродни Библии.
Она ненадолго сделала паузу, высунула голову в маленькое окошко и огляделась. Соломенный настил крыши лежал толстым слоем по бокам от окна. Иден слышала кудахтанье куриц и вдыхала запах дыма. Она чувствовала себя полностью счастливой и умиротворенной, как всегда, когда бывала в Англии. Почти все здесь было полной противоположностью Нью-Йорку, и очень подходило самой Иден, и теперь она еще раз поняла, почему покинула Манхэттен. Дома вокруг были старыми. И в Англии их не всегда сносили или модернизировали. Жизнь здесь текла медленнее, и не было ничего страшного в потертых коврах или дырке в свитере. Люди останавливались и заводили разговор друг с другом под навесом сельских магазинчиков.
Из окошка второго этажа Иден видела верхушки нескольких старых каменных домов, за которыми ложились ковром зеленые холмы, разделенные низкими каменными оградами, между которыми виднелись белые пятнышки овец. Справа вдалеке стояла церковь из серого камня, образец нормандской архитектуры двенадцатого века, с квадратным основанием, и окна ее смотрели на старое кладбище. У деревни словно была душа, богатая, настоящая, и, покоренная видом, Иден закрыла глаза, глубоко вздохнула и улыбнулась.
Через несколько минут Иден уже смотрела на пустой экран компьютера. Она сделала глубокий вдох и напечатала: «История знахарства в средневековой Англии». Она понимала, что лучше было бы добавить в заголовок книги побольше конкретики, но по опыту знала, как трудно начать, поэтому просто напечатала название и перешла к первой главе.
Пальцы Иден летали по клавиатуре, она печатала без остановки почти час. Удивительно, как много фактов она, оказывается, запомнила за годы работы в университете. И понимала, что ее книга станет отличным лекарством от бессонницы; если информация в ней будет подана сухо – значит, надо чем-то разбавить текст.
«Нужно найти истории из жизни реальных людей, с которыми могут ассоциировать себя читатели. Но где и как это сделать?»
Не представляя, с чего начать поиски, она закончила писать и спустилась вниз за чашечкой чая.
Рутина должна успокоить Иден: она будет часами писать книгу, прерываться, чтобы выпить чаю и погулять по деревне. Если все пойдет по плану, такое времяпрепровождение поможет ей справиться с болью, которую она пыталась оставить в прошлом, с болью, которая эхом отдавалась во всем ее существе. Оглушительная, она не имела имени, но жаждала внимания Иден, которая вряд ли смогла бы понять, от чего конкретно ей так тяжело. И все же, когда Иден писала, гуляла, отдыхала, она была счастлива, и для нее это значило, что не стоит вглядываться во тьму внутри себя.
– Это рай, мам, – сказала Иден однажды вечером, сидя перед горящим камином. – Я уже и не помню, когда в последний раз была такой расслабленной. – Она удовлетворенно вздохнула и сделала глоток вина.
– Согласна. Я тоже давно не видела тебя такой, – проговорила ее мать шутливо. – И я чувствую то же самое. Конечно, это странный отпуск, причиной которого стала смерь близкого человека. Но все же как хорошо, что мы можем как следует отдохнуть, и не удивительно, что мы с тобой так расслабились. В Англии мне всегда хорошо. – Она подняла свой бокал вина, словно произнесла тост.
– Если все так, – рассуждала Иден, – то я думаю, тебе нужно остаться здесь со мной. Если не на год, то хотя бы ненадолго.
Сначала Сьюзан не ответила. Она смотрела в огонь и несколько минут молчала. Сьюзан была рассудительна и осторожна в решениях, и Иден ожидала, что она сразу ответит отказом, но мать медлила – хороший знак.
– Не знаю, Иден, – наконец произнесла Сьюзан. – С одной стороны, в больнице я сказала, что вернусь через две недели. Ты меня знаешь, я держу свое слово. Но говорят… – Она замолчала и снова посмотрела на огонь, словно ответ лежал в танцующих языках пламени. А может, и лежал. – Я думаю, потеряв мать, я осознала, что жизнь конечна. Звучит глупо, потому что все мы все знаем, что это так. А я к тому же медсестра и много раз видела, как умирают люди. Но вот что забавно: приходит очередь твоей собственной матери, – это другое. По крайней мере для меня, – продолжила она. – Я не собираюсь внезапно скатиться в кризис среднего возраста, или что там еще бывает в таких случаях, но ее смерть заставила меня задуматься. Так вот, это была долгая прелюдия к тому, что я на самом деле хочу сказать: останусь-ка я ненадолго. Но уж точно не на год! – добавила она быстро, когда Иден прыжком соскочила с дивана и ринулась ее обнимать. – Просто ненадолго останусь. – Она улыбнулась и крепко обняла дочь.
В итоге мать Иден сдала свой билет на самолет и осталась еще на три недели. Неслыханно для надежной, предсказуемой Сьюзан; казалось, когда умерла бабушка и в дом явился Питер Пинли-Смит, Сьюзан отбросила все сомнения, а Иден только это и было нужно.
Она любила смотреть, как мать коротает дни с веселым и немного чокнутым лордом Пинли-Смитом. Казалось, что он на одну треть благородный рыцарь (открывал дверь, присылал цветы, заказывал напитки для Сьюзан), на треть интеллигентный, серьезный мужчина (у него была ученая степень по юриспруденции в Кембридже, казалось, он знал все происходящие события и мировую политику в удивительных подробностях и был щедрым филантропом), и на треть совершенно чокнутый. Его можно было застать разгуливающим по своим обширным садам в банном халате и ковбойских сапогах, окруженным сворой собак всех размеров и мастей; порой в местном пабе он читал лекции о том, что существовала реальная возможность проникновения инопланетян в человеческую расу, или начинал ни с того ни с сего петь, совершенно не понимая, что ему медведь на ухо наступил.
Это сочетание качеств было совершенно очаровательным, и мать Иден, кажется, думала так же. Сьюзан и сама удивлялась своим чувствам к нему. Они были полной противоположностью друг другу. И поэтому они друг другу идеально подходили.
Это были чудесные три недели. Они ездили в Ньюмаркет на лошадиные скачки, смотрели крикет на зеленых лужайках под холодным моросящим дождем и каждый день пили пинту пива в местном пабе, сидя у потрескивающего огня, пока сентябрь за окном плавно переходил в октябрь. Все это время Питер и Сьюзан улыбались и смеялись, болтали, и в их глазах светились особенные искорки, появление которых в шестьдесят пять лет Иден считала невозможным. И лишний раз Иден уверялась, что не зря бросила Роберта.
И вот пришла пора Сьюзан уехать. В Штатах у нее были работа, дом и вся ее жизнь, и она не собиралась бросать все это даже ради Питера. По крайней мере не через три недели знакомства.
Пока Сьюзан в своей комнате паковалась к отъезду, Иден сидела на постели, помогая ей складывать вещи.
– Ты хоть разговорила с Робертом? – спросила Сьюзан у дочери. – Ты ни разу не упомянула о нем с тех пор, как приехала. Я не поднимала эту тему раньше, потому что не хочу любопытствовать. И все же, ты говорила с ним? Все точно кончено?
– Господи, Роберт… – Иден замолчала, глядя в окно. – Кажется, та жизнь осталась в миллионах километров отсюда. Нет, я с ним не говорила. С тех пор, как я приехала, он мне все время названивал, оставлял сообщения, молил о прощении и клялся, что его сердце принадлежит мне, и все такое. Как-то трудно в это поверить после того, как как у тебя на глазах твой жених жарит другую женщину! – на Иден накатила злость. – Я знаю, что придется с ним связаться. Мы помолвлены, в конце-то концов. Мы были помолвлены… И есть вопросы, которые надо решить, вещи, которые надо отдать, и планы, которые надо отменить. Но одна мысль об этом вгоняет меня в депрессию и ярость. Какая-то часть меня вообще не хочет никогда иметь с ним дело. О чем с ним говорить? Все кончено.
Но кое чего Иден не произнесла вслух: когда она смотрела на озаренные любовью лица матери и Питера, то понимала, что ничего подобного к Роберту не чувствовала, и еще она знала, что если и выйдет замуж, то лишь за того, кто заставит ее стать такой же глупой, нелепой и окрыленной, какой ее мать была в последний месяц.
На следующий день стояла солнечная и ветреная погода. Питер погрузил чемоданы Сьюзан в багажник машины, и они с Иден отвезли ее на станцию, все втроем дождались поезда в Лондон, чтобы оттуда Сьюзан могла улететь домой.
Иден обняла мать.
– Я буду очень по тебе скучать, мам. Люблю тебя. Я так рада, что ты вернешься на Рождество. Это не так уж долго, правда, Питер? – Иден оглянулась на маминого кавалера.
Глаза Питера слишком ярко блестели, словно он плакал, но в типичной английской манере он сказал просто:
– Вовсе нет. Мы и опомниться не успеем. И Рождество у нас будет потрясающим. Когда ты приедешь, мы устроим настоящую праздничную кутерьму.
Иден пошла к станционным кассам, она хотела оставить Питера и Сьюзан наедине или хотя бы сделать вид, – она не могла удержаться и подглядывала за ними в окошко, пока влюбленные стояли, сцепившись в страстных объятиях. Для ее матери это был не простой жест – Иден видела, как Сьюзан порой месяцами встречалась с мужчинами и не проявляла таких эмоций.
Питер махал рукой, пока поезд не скрылся из виду. А потом, грустные, они с Иден поехали обратно в деревню.
– По пинте пива, дорогая? – предложил Питер, когда они обогнули поля и проехали мимо длинного белого здания с соломенной крышей и покачивающейся на ветру вывеской «Лошадь и телега».
– Обязательно, – согласилась Иден, не готовая вернуться в коттедж, где ее ждет лишь одиночество.
Они сели на деревянные скамьи с пинтами в руках, и Иден огляделась. Она уже начала узнавать многие лица. Вот мистер Парк из магазина. А вот мистер и миссис Чапман из дома, полного детей, что стоял дальше по дороге, – они вышли, чтобы спокойно пообедать вдвоем. Здесь и Тои Харпер, местный мастер на все руки. И мистер Прингл, на сей раз без своей скучной жены Дейдры.
– Знаешь, я люблю ее. – Голос Питера вернул внимание Иден к происходящему за столом. Удивленная, она подняла брови и улыбнулась. – Люблю. Уверен, тебе это покажется нелепым, а меня ты сочтешь старомодным. Ведь я знаю ее всего несколько недель. Но я ее люблю.
– Верю, – вымолвила Иден после паузы, и на ее лице появилось выражение нежной привязанности. – И я думаю, что ваши чувства вполне взвешенные и взрослые, – добавила она.
– Думаешь? – оживился он, желая вновь услышать эти слова.
– Думаю. Я еще никогда не видела свою мать такой покоренной. Она ведь очень практичная женщина. Покоренной – такого слова я уж точно не употребляла в отношении ее. Но рядом с тобой она вся светится, и я счастлива видеть ее такой.
Питер ничего не ответил, просто сидел с широченной улыбкой, из-за которой выглядел как пятилетний мальчишка. «Я наконец поняла, – подумала Иден, – что именно мама в нем нашла». И они с Питером чокнулись бокалами и осушили их до дна.
Ночью, когда Иден вернулась в коттедж, начался дождь. Она закрыла за собой дверь: полная тишина, и лишь капли барабанят по стеклу. Она осталась в доме одна впервые с тех пор, как приехала.
Одна… Неожиданно эта мысль ударила ее в живот и заставила согнуться пополам, Иден облокотилась спиной к закрытой двери и закрыла глаза. Слезы потекли по щекам, и она ощутила поднимающуюся внутри панику, от которой в животе все сжималось, а в груди нарастала боль. Что она делает со своей жизнью? Иден была удивлена: чувства настолько застали ее врасплох, что она вот-вот должна была утонуть в печали. Словно волна, явившаяся из неоткуда, печаль захлестнула ее и грозилась смыть за борт, и Иден не за что было ухватиться, чтобы не упасть в беснующуюся пучину.
Она все плакала и плакала, оплакивая все вместе – Роберта, бабушку, жизнь, от которой сбежала в Англию, – и волна медленно отступила, оставив Иден лежать, словно выброшенный на берег выживший в кораблекрушении.
Иден выпрямилась и вытерла глаза. Она не ожидала, что так расклеится, и была шокирована силой накатившей печали. Но к тому времени, как она прошла в гостиную и зажгла камин, она уже думала о том, что сегодня она и правда одинока, но в этом одиночестве есть и покой, и место для размышления, и возможность дышать полной грудью.
