Трагедии Тютчева в любви - читать онлайн

Литературная душа России

Я уже упоминал, что Фёдор Иванович Тютчев вырос не только в прекрасной семье, он вырос в изумительном краю Черноземья, а Черноземье называют поэтической душой России, иногда уточняя – Орловщина и есть эта литературная душа.

Орловская губерния… В ту пору Овстуг входил в Брянский уезд Орловской губернии. Лишь в 1920 году Брянск стал губернским городом, но ненадолго, ибо в 1930 году его включили в состав Западной области, и лишь 5 июля 1944 года была образована Брянская область. И с тех пор Овстуг уже как бы и не на Орловщине находится. Это уточнение важно, поскольку обычно можно услышать, что Тютчев уроженец Орловской губернии, а музей его находится в Брянской области, в Овстуге.

Дом усадьбы Овстуг, воссозданный в 1986 г. по проекту В.Н. Городкова

Впрочем, административные деления бессильны перед главным – Тютчев родился в уникальном, благодатном краю Черноземья, краю плодородном в отношении сельского хозяйства, что широко известно. Ну а уж в отношении русской словесности, он стал особенно урожайным: дал России замечательных поэтов и писателей. Напомню самых знаменитых…

Родом с Орловщины Иван Алексеевич Бунин, который с восхищением воспевал родной край:

Стихотворение называется «Детство». Детские годы Бунина, родившегося, правда, в Воронеже, прошли на Орловщине, где он учился в Елецкой гимназии, а затем, в юности, работал в «Орловском вестнике». Природу края он воспел с необыкновенной любовью не только в стихах, но и в романе «Жизнь Арсеньева», и во множестве рассказов.

Бунин писал: «Когда я вспоминаю о родине, передо мной прежде всего встает Орел, затем Москва, великий город на Неве, а за ними вся Россия».

Родился в Орле и до пятнадцатилетнего возраста жил на Орловщине Иван Сергеевич Тургенев, а затем очень часто приезжал в родные края, где бродил по окрестностям Спасского-Лутовинова с ружьём, хотя главной добычей этих походов явились великолепные произведения, напоенные ароматом Черноземья. Имение Тургеневых находилось в 10 километрах от уездного Мценска. Именно там полились замечательные стихи, такие как «Весенний вечер»:

Природа этого края ярко сверкает и в «Записках охотника», и во многих других произведениях.

В селе Горохово Орловского уезда Орловской губернии родился Николай Семёнович Лесков, замечательный русский прозаик. До нас не дошли его стихи, но великолепная художественная проза напоена изяществом слога, порой поэтического, присущего тем, кто впитал в себя русский дух и необыкновенную силу живописного края Черноземья.

Возьмём знаменитый очерк – почему-то Лесков указал именно такой жанр – «Леди Макбет Мценского уезда». Сколько там великолепных картинок…

«Тёплые молочные сумерки стояли над городом». Или: «На дворе после обеда стоял пёклый жар»… А вот ещё картинка: «Лунный свет, пробиваясь сквозь листья и цветы яблони, самыми причудливыми, светлыми пятнышками разбегался по лицу и всей фигуре лежавшей навзничь Катерины Львовны; в воздухе стояло тихо; только лёгонький тёплый ветерочек чуть пошевеливал сонные листья и разносил тонкий аромат цветущих трав и деревьев. Дышалось чем-то томящим, располагающим к лени, к неге и к томным желаниям».

Николай Семёнович Лесков писал:

«Орёл вспоил на своих мелких водах столько русских литераторов, сколько не поставил их на пользу родины никакой другой русский город…»

Действительно… Вдумайтесь, сколь точно выражена мысль Лескова. Но давайте пойдём ещё дальше, за пределы России. Давайте попробуем назвать такие вот многочисленные плеяды, скажем, германских поэтов, или французских поэтов, или английских… Да, нам известны имена Генриха Гейне, Иоганна Вольфганга Гёте, Фридриха Шиллера… И всё… Конечно, если покопаться в разных энциклопедических изданиях, а теперь и того проще, в Википедии, мы найдём и другие имена, но имена очень малоизвестные. Может быть, отыщем и французских, и английских рифмоплётов. Но их единицы. На Орловщине звёзд первой величины в поэзии только за один девятнадцатый век больше, чем во всей Европе за всю историю литературы. Если сравнить прозаиков, то и там первенство останется за нами, и не только количественное, хотя прозаиков в Европе всё же побольше, нежели поэтов…

Но вернёмся к нашим литературным гигантам.

Старший научный сотрудник Дома-музея Н.С. Лескова Тамара Синякова отметила: «Из всех орловских писателей Николай Семенович Лесков, наверное, самый орловский. Его сын Андрей Николаевич говорил, что он насквозь русский, и, я бы сказала, насквозь орловский. Потому что именно с Орлом были связаны его детские и юношеские годы».

Эти слова приведены автором статьи «Орел. Город на века» (Источник: Орловское информбюро).

Село в Орловской губернии. Художник М.К. Клодт

В имении «Новосёлки» Мценского уезда Орловской губернии родился поэт Афанасий Афанасьевич Фет. Вчитайтесь в его стихи. Они прекрасны:

В Болхове Орловской губернии появился на свет поэт Алексей Николаевич Апухтин, автор стихотворения, ставшего известным романсом:

Орловским себя считал и Леонид Андреев. Он писал: «Я родился в городе, где есть природа, и значит, этот город не Москва».

В публикации Орловского информбюро, размещённой в интернете, говорится:

«Орёл – литературная столица. И не важно какая – третья или вторая. Именно здесь родились Тютчев, Грановский, Дуров, Фет, Писарев, Апухтин, Пришвин и многие, многие другие. На страницах биографии литературной Орловщины есть такие имена, как Крылов, Жуковский, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Некрасов, Толстой, Горький, Есенин, и ещё десятки и десятки имён».

Заявления же некоторых противников этого определения, мол, Тургенев умер в Париже, а Бунин был в Орле всего три года, делаются от невежества. Да, Тургенев провел в Париже немалую часть своей жизни, но… Только теперь открываются истинные причины этого. Тургенев был резидентом русской разведки, причём в его задачу входила деятельность особая. Теперь бы его назвали, наверное, агентом влияния – он отслеживал все негативные материалы о России в средствах массовой информации и в книгах и организовывал противодействие им с помощью большого круга литераторов, с которыми поддерживал самую живую связь. Ну а Полина Виардо стала отличным прикрытием. Тургенев, приезжая в Россию, увлекался и даже пытался жениться, причём не один раз.

Что же касается Бунина, то он был неразрывно связан с Орловщиной на протяжении всей жизни, да и провёл в этих благодатных краях и детство, и отрочество, и юность, да и потом подолгу жил и работал, создавая великолепные шедевры поэзии и прозы. А оказавшись в эмиграции, продолжал с любовью писать об этих краях. Возьмите хотя бы рассказ «Косцы». Какая любовь к Родине, к родным краям сквозит в каждом слове… Вот она, неповторимая Орловщина, вот оно, чудное и чудодейственное Черноземье, воплощённое в художественные строки рукой мастера изящной словесности Ивана Алексеевича Бунина.

«Кругом нас были поля, глушь серединной, исконной России. Было предвечернее время июньского дня. Старая большая дорога, заросшая кудрявой муравой, изрезанная заглохшими колеями, следами давней жизни наших отцов и дедов, уходила перед нами в бесконечную русскую даль. Солнце склонялось на запад, стало заходить в красивые легкие облака, смягчая синь за дальними извалами полей и бросая к закату, где небо уже золотилось, великие светлые столпы, как пишут их на церковных картинах. Стадо овец серело впереди, старик-пастух с подпаском сидел на меже, навивая кнут… Казалось, что нет, да никогда и не было, ни времени, ни деления его на века, на годы в этой забытой – или благословенной – богом стране (…). А вокруг – беспредельная родная Русь, гибельная для него, балованного, разве только своей свободой, простором и сказочным богатством. «Закатилось солнце красное за тёмные леса, ах, все пташки приумолкли, все садились по местам!» Закатилось мое счастье, вздыхал он, темная ночь с ее глушью обступает меня, – и все-таки чувствовал: так кровно близок он с этой глушью, живой для него, девственной и преисполненной волшебными силами, что всюду есть у него приют, ночлег, есть чье-то заступничество, чья-то добрая забота, чей-то голос, шепчущий: «Не тужи, утро вечера мудренее, для меня нет ничего невозможного, спи спокойно, дитятко!» И из всяческих бед, по вере его, выручали его птицы и звери лесные, царевны прекрасные, премудрые и даже сама Баба-Яга, жалевшая его «по его младости». Были для него ковры-самолеты, шапки-невидимки, текли реки молочные, таились клады самоцветные, от всех смертных чар были ключи вечно живой воды, знал он молитвы и заклятия, чудодейные опять-таки по вере его, улетал из темниц, скинувшись ясным соколом, о сырую Землю-Мать ударившись, заступали его от лихих соседей и ворогов дебри дремучие, черные топи болотные, пески летучие – и прощал милосердный Бог за все посвисты уда́лые, ножи острые, горячие…»

Это написано в Париже, в 1921 году, в самом начале печального, горького, казавшегося бесконечным времени эмиграции.

Кем мог стать человек, родившийся в этих краях и наделённый даром литератора? Конечно, он не мог не стать поэтом, не мог не воспеть то, что открывалось ему с самого раннего детства.

До нас не дошли сведения о том, какие любовные увлечения окрыляли в детские годы в этих краях Фёдора Ивановича Тютчева. Мы можем только предполагать, что таковые чувства были, как были они и у Тургенева, и у Бунина, и у Льва Толстого, да и у других писателей и поэтов, оставивших воспоминания о том в своих произведениях, подарив свои чувства литературным героям.

И всё же в целом ряде стихотворений Фёдор Иванович Тютчев оставляет, правда вскользь, к слову, намёки на то, что его сердце воспламеняла любовь в детские годы, в неповторимых, живописных краях Орловщины, благодатных краях Русского Черноземья. Как это было? Быть может, примерно так, как у наших выдающихся мастеров художественного слова?

К примеру, именно на Орловщине Бунин встретил любовь, причём любовь, если использовать определение Пушкина, раннюю, да и первую любовь тоже там встретил. И ранняя и первая любовь блестяще описаны в романе «Жизнь Арсеньева».

«Через час я был уже в Васильевском, сидел за кофе в тёплом доме нашего нового родственника Виганда, не зная, куда девать глаза от счастливого смущенья: кофе наливала Анхен, его молоденькая племянница из Ревеля…»

Вспомните свои первые влюблённости… Вспомните тот необыкновенный трепет, который возникал при каждом мелком брошенном взгляде девичьих глаз, а тем более при первом, самом невинном, кротком прикосновении. Вспомните, и вы найдёте в тех давних своих чувствах то, что столь прекрасно описано Буниным…

«И прекрасна была моя первая влюблённость, радостно длившаяся всю зиму. Анхен была простенькая, молоденькая девушка, только и всего. Но в ней ли было дело? Была она, кроме того, неизменно весела, ласкова, очень добра, искренно и простодушно говорила мне: «Вы мне, Алёшенька, очень нравитесь, у вас горячие и чистые чувства!» Загорелись эти чувства, конечно, мгновенно. Я вспыхнул при первом же взгляде на неё, – как только она, во всей свежести… вышла ко мне, насквозь промёрзшему за дорогу со станции, в вигандовскую столовую, розово озарённую утренним зимним солнцем, и стала наливать мне кофе. Едва я пожал её ещё холодную от воды руку, сердце во мне тотчас же дрогнуло и решило: вот оно! Я уехал в Батурин совершенно счастливый…»

Разве не могло быть что-то подобное у Тютчева? Ведь случалось, что дворянские отроки влюблялись в дворовых девчонок, случались жаркие романы и у дворянских юношей с девушками из соседских имений. Наверняка и у Тютчева были какие-то детские и отроческие увлечения, наверняка были и стихи, просто они не сохранились. Но уж таков был Тютчев. Он на протяжении всего своего творчества не заботился о сохранении написанного им, и в том, что не всё утрачено, заслуга родных и близких поэта, особенно его дочерей, трепетно сохранявших стихи.

А в стихах этих нет-нет да и промелькнёт…

…)

Разве вам, дорогие читатели, не приходилось в те моменты, когда вот в этом самом «кругу убийственных забот» жизнь превращалась в нудное течение серой прозы, вспомнить поэзию детства, отрочества, юности, разве не приходилось с щемящей, но тёплой тоской воскресить в памяти те увлечения, которые заставляли «убийственно» (употребляю излюбленное определение Тютчева) замереть, заново ощущая то, что, казалось, давно забыто? Именно так минувшее обвеет и обнимет, когда Иван Алексеевич Бунин будет завершать свой роман «Жизнь Арсеньева», который во многом, очень многом биографичен. Вспомним завершающие строки…

«Недавно я видел её во сне – единственный раз за всю свою долгую жизнь без неё. Ей было столько же лет, как тогда, в пору нашей общей жизни и общей молодости, но в лице её уже была прелесть увядшей красоты. Она была худа, на ней было что-то похожее на траур.

Я видел её смутно, но с такой силой любви, радости, с такой телесной и душевной близостью, которой не испытывал ни к кому никогда…»

Вот так: «Ни к кому никогда!» Вдумайтесь в это признание! Иван Алексеевич не раз увлекался, влюблялся, заводил романы, один из которых, по нынешнему либерально-демократическому определению обычного сожительства, граничил с «гражданским браком», дважды женился, но так и не забыл ту свою самую первую настоящую любовь. Он посвятил ей, этой любви к Пащенко и драмам этой любви целый роман, роман прекрасный, которым восторгались и восторгаются миллионы читателей и в России, и за рубежом.

Пушкин выразил свои чувства ранней и первой любви в нескольких замечательных стихотворениях. А вот Лермонтов вложил своё первое чувство в несколько строк:

Тютчеву понадобились всего лишь две строки…

Но зато какие строки! Они посвящены Пушкину, русскому гению, которого Аполлон Григорьев определил на века как «Наше всё».

Эти великолепные, незабываемые, трепетные и до пронзительности искренние чувства, воспламеняющие непорочные сердца, дороги каждому. И, конечно, не исключение люди творческие. Об этих чувствах писали не только Бунин и Тургенев, об этих своих ярких вспышках, озарявших юные сердца, писали и Алексей Максимович Горький в книге «Детство. В людях. Мои университеты» и Сергей Тимофеевич Аксаков – «Детские годы Багрова-внука». Автобиографичны и многие рассказы известных писателей и поэтов, «На заре туманной юности» Владимира Сергеевича Соловьёва, «Первая любовь» Константина Алексеевича Коровина, не только художника, что широко известно, но и писателя, что известно в меньшей степени. Я специально перечисляю эти произведения, в надежде, что они заинтересуют читателей, которые ещё не знакомы с этими шедеврами русской любовной прозы.

И.А. Бунин

Наверное, одними из самых близких к реальной действительности являются произведения Льва Толстого «Детство», «Отрочество» и «Юность». Лев Николаевич собирался ещё написать четвёртую книгу «Молодость», но так и не исполнил свой замысел, поскольку отвлёкся на другие, по его мнению, более важные произведения.

Известно, что на творчество каждого литератора, будь то поэт или прозаик, оказывают огромное влияние именно его любовные увлечения, в том числе и увлечения самые ранние.

И вот это проникновенное тютчевское: «Нам на душу отрадное дохнет, / минувшим нас обвеет и обнимет», – нет-нет да приходит к каждому, особенно на величественных и необъятных просторах нашей Великой Русской Земли, которая одна только может вдохнуть не только дух мужества, долга, чести и отваги, но и дух всепобеждающей любви к Родине и, говоря словами Пушкина, «любовь к родному пепелищу». И, конечно, любовь к Женщине!

В усадьбе всё располагало к любви…

Если Москва, как известно, стоит на семи холмах, то тютчевское село Овстуг – на восьми. Конечно, холмы различны по размерам своим, но необыкновенно живописны. Сбегают они словно ступеньки к реке Десне, в которую впадает речушка Овстуженка, протекающая через село. На речушке – две водяные мельницы, на холмах – ветряные. С мельницами, как водится, связаны таинственные и мистические легенды. Быть может, именно в родных краях, под влиянием рассказов старожилов, у Тютчева зародился интерес к мистике, даже к спиритизму, что проявилось уже в зрелые годы под влиянием драм и трагедий, потрясших его самого, его семью и всю Россию.

Тютчевы обосновались в Овстуге в восемнадцатом веке, когда уроженец Ярославской губернии секунд-майор Николай Андреевич Тютчев женился на владелице имения на овстугских землях Пелагее Денисовне Панютиной. Тогда-то и началось благоустройство имения. Дед поэта построил на холме красивый дом, церковь Успения Пресвятой Богородицы, в усадьбе посадил сад и парк и даже озерко было отрыто, небольшое, в полгектара, с изящной беседкой на искусственном островке, который соединялся с берегом небольшим мостиком.

Навещая родные края, Тютчев ощущал необыкновенное «Успокоение»…

Он писал эти стихи и в Овстуге, писал их и находясь на службе в Мюнхене.

Дуб. Художник И.И. Левитан

Он писал, потому что память оживляла те необыкновенные места, которые манили издалека, но в то же время не могли надолго задержать его при посещении их во время отпусков. Он постоянно куда-то спешил. Он спешил жить, спешил любить, потому что не любить не мог – это чувство родилось и было выпестовано самой Русской Природой, Русской Жизнью, такой многогранной и суетной в городах и такой тихой, мирной, спокойной в сельской местности…

Естественные прелести природы были усилены прикосновением добрых рук людских, ибо люди в тех краях добрые, приветливые, отзывчивые. Почитайте «Записки охотника» Ивана Сергеевича Тургенева, и вы убедитесь в справедливости этих слов.

Именно в тех благодатных краях Тютчев понял Природу, ощутил её всем сердцем и написал:

Мне особенно приятно и радостно писать о необыкновенных краях Черноземья, потому что посчастливилось провести детские годы в Тульской области, в небольшом селе Спасское, которое ещё имело в стародавние времена наименование Тихие Затоны, и даже начальная школа, помещавшаяся в небольшом одноэтажном кирпичном здании с благоухающим цветами палисадником, именовалась Тихозатонской. Я отчётливо представляю себе тихую Овстуженку, потому что через Спасское протекала точно такая же речушка Уперта, названная так, вероятно, потому, что, впадая, как бы упиралась в реку Упа, приток Оки, ровно такой же, как и Десна. Я родился в Москве, на Покровке, но в связи с разводом родителей был «сослан» в Спасское к сестре моей бабушки и там учился в первом, втором и немного третьем классе, а потом уже завертела судьба по городам – Старице, Москве, снова Старице, снова Москве и Калинину (ныне Тверь), где и ступил на стезю военную. Но именно в неповторимом краю Черноземья я окунулся в настоящую Русскую Природу, именно там пришла ко мне и Подсказка Создателя, которую я хоть поначалу и приметил, но затем отверг, что так и не позволило обрести то, о чем говорил священник, слова которого приведены в первой главе…

Когда отвергается первое непорочное чувство, когда отвергается Подсказка, что даётся человеку лишь однажды, трудно ждать удачи в сложной круговерти чувств, именуемых любовью, которые подчас могут не быть, а только казаться… Увы, думаю, что я не одинок в этом, а потому, опять-таки, увы, многие читатели смогут отчётливо представить себе все жизненные перипетии, все любовные драмы Фёдора Ивановича Тютчева, которым и посвящены последующие главы.

В книге «Уединённое» Василий Васильевич Розанов заявил:

«Любить – значит «не могу без тебя быть», «мне тяжело без тебя»; «везде скучно, где не ты». Это внешнее описание, но самое точное. Любовь вовсе не огонь (часто определяют), любовь – воздух. Без неё – нет дыхания, а при ней «дышится легко». Вот и всё».

А ведь у Тютчева зачастую было именно так… Да не совсем так.

Однажды он написал:

Точно так не могут повториться и всплески чувств, если в основе своей они ранены на взлёте, в юности или даже в отрочестве.