Мой дорогой доктор Краус[36],
Вы спрашивали, какова, по моему мнению, научная ценность у сборников эротических анекдотов, острот, забавных историй и тому подобного. Нисколько не сомневаюсь в том, что Вы и сами без труда подберете обоснования для публикации таких сборников, но Вам просто хотелось, чтобы я как психолог подтвердил пользу и необходимость такого материала.
Позволю себе особо выделить следующие два соображения. Когда все сказано и сделано, то эротические остроты и комические истории, которые Вы собрали и опубликовали в «Антропофитии», стали воспроизводиться и распространяться только потому, что они доставили удовольствие как рассказчикам, так и слушателям. Нетрудно догадаться, какие элементы полового влечения (столь многочастного по своей природе) удовлетворяются таким образом. Эти истории непосредственно показывают нам, какие составные половые влечения сохраняются в данной группе людей как наиболее пригодные для получения удовольствия; то есть они дают самое точное подтверждение выводам, полученным при психоаналитическом обследовании невротиков. Позвольте указать на наиболее важный пример такого рода. Психоанализ делает утверждение, что анальная область – в норме, а не только у извращенных индивидуумов – является местом эрогенной чувствительности и что в некоторых отношениях она ведет себя точно так же, как половой орган. Врачи и психологи, которые впервые услышали о существовании анального эротизма и обусловленного им анального характера, были крайне возмущены. Здесь «Антропофития» приходит на помощь психоанализу, показывая, что люди повсеместно и с удовольствием выделяют эту часть тела, оценивают ее действия и даже результаты ее функционирования. Будь иначе, все эти анекдоты вызывали бы отвращение у слушателей – или же вся совокупность слушателей должна была бы оказаться «извращенной» в том смысле, в каком это слово употребляется в работах, посвященных морализаторской psychopathia sexualis[37]. При желании легко привести и другие примеры того, как материал, собранный авторами «Антропофитии», внес вклад в изучение психологии сексуальности. Его ценность может даже возрасти, если принять во внимание то обстоятельство (само по себе – никак не преимущество), что собиратели материала ничего не знали о теоретических открытиях психоанализа и накапливали истории без учета каких-либо руководящих принципов.
Другое соображение подкрепляется самим характером эротических острот в узком смысле определения, а также острот как таковых. В своем исследовании остроумия я показал, что выявление содержаний, обыкновенно вытесняемых в бессознательное, может при таких-то условиях стать источником удовольствия, то есть что его можно считать одной из техник остроумия. В психоанализе сегодня мы описываем сочетание идей и связанных с ними аффектов как «комплексы»; мы готовы утверждать, что многие из наиболее расхожих шуток суть «комплексные шутки» и что своим бодрящим и веселящим действием они обязаны остроумному раскрытию того, что, как правило, относится к вытесненным комплексам. Начни я сейчас приводить примеры в доказательство своего утверждения, это завело бы меня слишком далеко, так что прошу принять за данность, что результат изучения фактов таков: шутки, как эротические, так и любые другие, имеющие обращение в народе, служат прекрасным вспомогательным средством для изучения бессознательного человеческого разума – подобно сновидениям, мифам и легендам, в исследование которых психоанализ уже активно вовлечен.
Посему мы вправе надеяться, что психологическая ценность фольклора будет становиться все более и более очевидной и что отношения между этой отраслью науки и психоанализом вскоре станут куда более тесными.
Остаюсь, дорогой доктор Краус, искренне Вашим