– Вот это да! – не выдержал Томазо, от удивления мотая головой.
– Но ты дослушай, это лишь начало! – Адам запил чудесным «Chivas», готовясь «закусить» сигарным дымом. Они проехали огни своей любимой «Твиги», где полным ходом развивалось клубное «Бум-бум», – И постарайся не забыть, ради чего я всё это вещаю.
– Да-да, я помню! Ключевое Слово. Какой-то Образ, объясняющий Любовь, – сосредоточенно кивнул Томазо.
– Молодец! – Адам откинулся на спинку кресла, придерживая руль одной своей рукой с зажатой между пальцами сигарой, облокотившись правым локтем на мягкий подлокотник, держа в ладони свой увесистый стакан, небрежным жестом намекая другу, мол, давай, налей ещё немного.
В душе Адама полыхали смешанные чувства, навеянные яркими, как свет от пролетавших мимо фонарей, картинками его воспоминаний.
– Давай, рассказывай, что дальше! – Томазо булькнул пару капель виски в пустой стакан Адама.
– Лаура… – вздохнул Адам, – она сидела, где и ты, на этом самом месте, и молча всматривалась в контуры заката. Мы выехали за «Firenze-Nord» и двигались уже по автостраде. Внезапно зазвонил мой золотой мобильник – синьор Морено, так и не дождавшись нашей встречи, решил напомнить о себе. Пришлось переназначиться на следующее «как-нибудь»: «Прошу прощения, синьор Морено. Возникли неотложные дела…», – ответил я по телефону размеренно-спокойным низким тембром, давая Лауре возможность вслушаться в меня, – «Да-да, я понимаю…», – отзывался я на реплики Морено, – «Уладим это через месяц… Нет-нет, никак не раньше! Причина в неотложности моих смертельно важных дел!» – я улыбнулся Лауре – она смотрела на меня – и, задорно подмигнув, продолжил диалог с Морено, – «Увидимся, когда увидимся. Приятного Вам вечера, синьор Морено!» – и, отключившись, положил мобильник в подлокотник.
Лаура сидела и молчала, лишь изредка украдкой поглядывая на меня.
«Santa Maria!» – вдруг воскликнула она, – «Что я творю! Не понимаю…».
«Ты просто чудо! Всё в порядке!» – спокойно улыбнулся я, – «Ты сделала всё правильно, поверь мне!».
«Но, что я сделала, Эльмар!» – она поправила причёску, – «И почему я так легко ушла с тобой? Ведь, я тебя совсем не знаю… Что скажут обо мне мои подруги…».
«Сегодня, милая, ты совершила подвиг! Ты воскресила в своём сердце давно забытую отвагу… и поборола страх… решилась на свободу! Не каждый из мужчин способен на такое. Но ты смогла! И этим обратила на себя внимание Самой Фортуны! Я познакомлю тебя с нею завтра…», – тут я изобразил загадочный прищур – «Фортуна помогает только тем, кто знает, что такое Риск!».
«И что такое Риск?».
«О-о-о! Риски – это инструменты сильных!».
«Но я рискнула всем, что было в моей жизни до тебя…».
«А значит, слабостям нет места! Почувствуй силу! Она вся в тебе!».
«Но неизвестность… Она меня пугает…».
«А это зря! Ведь, в ней вся Жизнь! Её любить, а не бояться надо!».
В её глазах возник вопрос, и я решил иначе объяснить. А чтобы фон располагающий создать, я зарядил CD с «Flamenco» – редчайший диск, мне подарил его Риккардо из Мадрида – продюсерский талант от Бога. Он двигал в своё время Gipsy Kings и три десятка прочих любимчиков испанского народа.
Ритмы «Flamenco» ворвались в салон автомобиля азартным переливом звонких струн гитар испанских. Я лишь чуть-чуть убавил звук и вновь заговорил.
«Скажи мне, Лаура, откуда в этом мире столько душ несчастных?».
«Тут, знаешь ли, кому как повезёт…», – ответила она на автомате.
Голос её звучал уже спокойно. Божественно красивый голос! Предельно женственный, заботливый и нежный, местами сдержанный, восторженный, спокойный, уверенный в себе, а иногда смущённый. И интонация, акценты в суть, дыхание в полёте, перепады выше, ниже. И в этом отражался её острый ум. Она действительно умна и интересна, что редкость в сочетании с её же красотой – Синьора с большой буквы, нечего сказать.
«Кому как повезёт…», – я аж задумался на целую секунду, – «Мне кажется, тут дело вовсе не в везенье, а в уменье жить. Вот, посмотри. Все жаждут счастья для себя, но как они к нему стремятся, а главное, к чему, на самом деле? Все ищут для себя стабильности, комфорта, уверенности в будущем своём. Но в жизни всё не так! Там, где стабильность, там же и покой. И люди чувствуют себя спокойно. Но всё это иллюзия, самообман! Покой. Представь себе покой душевный в абсолюте, и как в нём могут жить все те, кто ищет счастье. Покой. Покой-ники с-покой-но полагают, что живут, когда, в действительности, все давно мертвы. Там, где покой, там смерть и неготовность к жизни, ведь, жизнь всегда нова! В ней время не стоит на месте; в ней всё всегда и вечно с-нова об-нов-ляется. Приходит нов-ый день, в нём с-нова всходит Солнце, и нов-ые события грядут. И каждый нов-ый миг по сути уникален! И повторить или вернуть его никто не сможет! Но те, кто, типа, ищет счастье, цепляются за прошлое своё, за тот прекрасный миг, когда им БЫЛО хорошо, которого уже и нет давно, ибо вся жизнь есть только в НАСТОЯЩЕМ! Но люди не желают перемен, надеются на старые привычки, боятся потерять их, погружаясь в чувство страха. А жизнь давно вперёд ушла – надежды быстро умирают, хоть и считается, что после человека, и в людях возникает гнев. Откуда возникает гнев? От всех несбывшихся надежд! Иного нет. И страх не позволяет им избавиться от гнева! Так возникают муки и несчастья…».
«Ты так легко об этом говоришь, как будто бы познал рецепты счастья».
«Рецепт простой, на самом деле, и заключается всего-то в трёх словах: “Amore”, “Giòia” и “Felicitá”. Чтобы любить – причины не нужны! К тому же, вся любовь возможна только в настоящем. Когда ты любишь, страхи умирают. И неизбежно возникает радость бытия. Любовь плюс Радость – вот и Счастье!» – я фразу завершил естественной улыбкой.
«В теории звучит всё просто…», – скептически заметила она.
«Ну, а на практике – ещё намного проще! Всё дело в том, чего и как ты хочешь! И здесь опасная ловушка-перекрёсток: можно хотеть ИМЕТЬ что-либо; или хотеть всецело БЫТЬ. Задумайся над тем, как люди формулируют желания свои: хочу иметь друзей, но не хочу быть другом; хочу иметь жену, но не хочу быть мужем; хочу иметь детей, но не хочу быть матерью-отцом. Ты чувствуешь, в чём разница? Это касается любых аспектов жизни: хочу иметь всё сразу, но не хочу быть тем-то или тем-то. Здесь слово «БЫТЬ» – синоним времени и только в настоящем. Слово «ИМЕТЬ» относится к пространству. Кто копит скарб, тому скорбеть. Пространство бесконечно – не объять! Но ВРЕМЯ ВЕЧНО В НАСТОЯЩЕМ. Кто ищет опыт БЫТЬ – тому и ВРЕМЯ в НАСТОЯЩЕМ, в тотальном эпицентре жизни! В этом Счастье!».
«Выходит, если следовать теории твоей», – она кокетливо крутила прядь волос, – «НАДО ЛЮБИТЬ ВСЕЦЕЛО БЫТЬ! А дальше… Ты предложишь мне влюбиться в неизвестность, то есть в жизнь?».
«Ну, я-то, ведь, в тебя влюбился! Или ещё не говорил?».
Она так искренне и звонко рассмеялась, что и «Flamenco» вдруг куда-то затерялось.
«Так, значит, ты в меня влюбился?», – она смотрела на меня, – «Что значит… Я есть жизнь твоя?».
«Да, ты права, я предан только Жизни! Ну, и немного Смерти».
«Я начинаю понимать…», – она всё улыбалась, – «И Жизнь, и Смерть – твои подружки!..».
«Ну… Не совсем, чтобы подружки… Я, как бы, Смерти с Жизнью изменяю…».
«Жизнь есть Любовница твоя?».
«Pròprio cosi, amore mio! И если Смерть застукает меня за этим делом, то и с любовницей прервётся связь моя…».
«Какой же ты бессовестный изменник!».
«А как иначе, если Смерть сама оставила меня… на время…», – и я пожал плечами.
«Ты знаешь, а мне нравится вся эта философия твоя! Вот только рассуждать тебе легко, ведь у тебя всё есть и нечего бояться…», – она изящно вскинула руками, сопровождая их глазами – ну просто освятила весь мой храм любви на четырёх колёсах.
«Я всё это терял неоднократно… И снова находил. И даже, если завтра я останусь снова без штанов, поверь, я не расстроюсь ни на йоту! Ибо, всё это, что находится вокруг меня, что у меня есть, а также, чего нет – лишь маленькая толика того, что есть внутри меня, в моём огромном мире. То, что внутри, то и снаружи – простое отражение во вне, в пределы бренного пространства…».
«Бренного пространства?» – не поняла она.
«Ну… Это трудно объяснить…».
«А ты попробуй».
«Пространство слишком примитивно и познаётся лишь пятью простыми органами чувств. И строить свою жизнь вокруг процессов ублаженья этих чувств… ну… как-то слишком скучно…».
«И что?» – ей не терпелось продолженья.
«И… Бо́льшую часть времени я провожу внутри моей Вселенной, среди Галактик миллионов разных чувств. И вылезаю в этот мир, когда хочу примерить некий образ…».
«Ты просто Дьявол… Или Бог?».
«Поверь, ничем не отличаюсь от тебя! Ведь, и в тебе есть свой красивый мир! Я его видел, он прекрасен!».
«Он ужасен! Ведь, я сама не знаю, кто я есть, чего хочу…».
«Нет-нет! Теперь ты точно это знаешь, но по привычке хочешь отрицать саму себя. Сегодня ты устала, надо отдохнуть. Но завтра ты увидишь, что я прав…».
– И что потом? – опять не выдержал Томазо, когда Адам внезапно замолчал, чтобы понять, куда же ехать дальше. Они подъехали к отелю «Principe di Piemonte» в Viareggio и если ехать дальше, то, наверное, только в порт. А что там делать в это время? По ходу, надо развернуться.
– Давай ещё немного виски! – Адам потряс пустой стакан.
– Давай же, Адам, не томи! – он вновь наполнил два стакана, включая свой, и закурил.
– А дальше… – продолжал Адам, – Мы углубились в ночь почти пустой дороги, проехав указатель «Ventimiglia». Луна и звёзды, тайна мрака и скорость в неизвестные мечты. Преровный гул мотора под сиплый шёпот ветра сквозь щёлку приоткрытого окна – в ней исчезали нити дыма от тлеющей в моей руке сигары. Я поменял CD – в салоне зазвучал Chris Rea.
Лаура смотрела на меня – я объяснял ей неизбежность счастья в синхронизации простого БЫТЬ-и-я с порывами неистовых желаний – она завороженно слушала меня. Я осторожно подбирал слова, дабы усилить в ней решительность для жизни, наполненной непредсказуемостью в каждом миге.
Только к полуночи мы въехали в Монако. По серпантину горных трасс спустились в центр Монте-Карло. Ночная жизнь всецело достигала апогея. Вся Площадь «Casino», под светом фонарей вокруг центральной клумбы с цветами и флагштоками на ней, была заставлена роскошными авто. Народу было необычно много, как накануне «Formula-1» – изысканная публика в богатых туалетах манерно пропадала в Казино – его волшебные фасады в образах Barocco мистически-магично проявлялись в вальсе ультра-фиолетово-неоновых огней, что отражались лучезарно-ярым блеском в бриллиантовых колье на притягательном загаре «декольте», затянутых в струящиеся, словно водопады, вечерние наряды женщин – в порывах ветра с ароматами цветов и моря преобладала классика «Chanel № 5» – стук шпилек о начищенный с шампунем тротуар надменно добавлял азарта в сознание одетых в смокинги месье – их ревность к спутницам своим уже высокомерно завышала будущие ставки на предстоящих играх за рулеткой и в «Black-Jack».
В кафе же «De Paris» при ярком свете сидели дамы, господа попроще – их мелкие, но громкие пари, вносили шум на площадь.
Конечно, можно было бы куда-нибудь пойти, но Лаура была утомлена дорогой, потрясена событиями дня и без какого-либо гардероба, а бутики закрыты уж давно.
Оставив Bentley подбежавшему швейцару, мы поднялись в мой люкс отеля «De Paris». Я позвонил в Room Service и заказал каких-то сэндвичей, да сок – мы были голодны немного.
Лаура ушла под свежий душ, а я залез в другую ванну. Когда вернулся, то застал её в гостиной – она, в халатике, спала, калачиком свернувшись на диване. Я аккуратно взял её на руки и медленно понёс в одну из спален. Она обвила мою шею тёплыми руками и подарила нежный в щёку поцелуй. Я положил её в кровать, накрыл тихонько одеялом, задёрнул шторы, погасил ночник, и тихо удалился во вторую спальню, где и уснул, совсем забыв про свой заказ в Room Service.
– Но, почему в отель, а не к тебе на виллу? – никак не мог понять Томазо.
– Ну… Как ты успел заметить, она была без багажа, а бутики все около отеля, – спокойно пояснил Адам, – И эту маленькую трудность с гардеробом нам предстояло устранить наутро.
– Логично, чёрт тебя возьми! А я подумал, ты решил прикинуться ничтожным нищебродом. Ну, ладно, продолжай!
– А утром я поднялся в полседьмого, – рассказывал Адам, – Умылся, принял душ, побрился, натянул халат и вышел на террасу окончательно проснуться. Слепящие лучи восхода напомнили мне Лауры огромные и добрые глаза, – я сразу пробудился. Небесный бесконечно голубой и чистый купол ласкал лазурную гладь моря в бликах солнца где-то там, за нитью горизонта. Еле заметный свежий ветер принёс мне с моря восхитительные вести о солнечной погоде на день. Склоны высоких гор левее, от самого отеля «Vista» на вершине, и до самых оснований над крышами ближайших зданий, пестрели бурной зеленью и контурами вилл. Откуда-то был слышен щебет птиц, и настроение заметно повышалось. Вся Площадь «Casino» была уже или ещё пуста и заново сияла блеском – одни швейцары домывали тротуары, другие – поливали клумбы, а третьи – протирали стёкла дорогих авто, стоявших в ряд вокруг центральной клумбы и вдоль фасада Казино, с той стороны от входа. Журчание воды из шлангов смешалось с запахом цветов и птичьей трелью.
В Порту ещё никто даже не думал просыпаться – шеренги белых кораблей томились в ожидании насыщенных событий. Я позвонил Роберто-капитану и приказал к полудню подготовить яхту, отдельно разъяснив состав меню и карту вин. Уединиться с Лаурой возможно было только в море, ведь, в Монте-Карло мне не избежать навязчивых знакомых да друзей.
Лаура ещё спала – я подсмотрел в открытую дверь спальни. Её лицо, da vero, излучало неземную красоту – о (!) достояние и ревность всех Богов!
Ещё немного постояв в задумчивости о своём, я написал записку, приставив её к вазе на столе в гостиной, а сам переоделся и пошёл в спортзал. Отзанимавшись на снарядах, проплыв в бассейне сотню метров, засев за столиком с бокалом фрэша, я обзвонил своих секретарей, по-быстрому оставил поручения по всем делам текущим и, что-то напевая сам себе под нос, вернулся в люкс.
Часы показывали девять, а Лаура ещё спала. Я позвонил в Room Service и приказал убрать из номера не съеденный вчера заказ и принести побольше разных фрэшей, круассанов, джемов, сливочного масла, капучино, свежих фруктов и воды. Закончив с этим, подошёл к витрине и отыскал необходимый мне CD – один из сборников от Barry White – засунул в музыкальный центр – пространство утонуло в звуках композиции Slow Jams (Feat Baby Bash). Раздёрнул шторы – спальня залилась лучами Солнца – и начал аккуратно Лауру будить, присев на краешек её постели. И это нежное создание открыло глазки…
«Привет, Эльмар…», – она мне улыбнулась, затем неторопливо сладко потянулась и почему-то спрятала лицо под одеялом.
«Доброе утро, синьорина!», – я приоткрыл её лицо и улыбнулся, – «Жду тебя в гостиной».
– Позавтракав, как следует, шутя, смеясь, друг другом наслаждаясь, мы не спеша отправились по бутикам, забрав с собой швейцара из отеля – уже к двенадцати часам он был обвешан дюжиной пакетов. Проблема с гардеробом Лауры была закрыта дня на три вперёд.
Пока она в отеле наряжалась для морской прогулки, я навестил любимый свой бутик – благо, он был через дорогу. Купил для Лауры хорошенький подарок, проверенный в делах любовных много раз – от «Van Cleef» бриллиантовый наборчик «Cosmos»: колье, браслет и серьги. Отдельно взял кольцо, на всякий случай. В общем, к её вечернему наряду всё это точно подойдёт! А главное – обрадует, возможно…
Примерно в пол второго мы спустились в Порт и поднялись на яхту – мой «Azimut», сто восемь футов, блистал во всей своей красе. И Лаура была в восторге! И знаешь… Чем дальше я её любил, тем больше мне хотелось отдавать ей всё! Неважно было, если между нами что-то будет или нет… Неважно, с чем останусь я потом… Мне просто нравилось быть рядом с ней и любоваться каждым её жестом. Мне нравились её улыбка, звонкий смех и каждый раз восторженный и изумлённый блеск в её глазах…