На следующее утро пришло осознание: я проиграла. Не будет ни выставки, ни популярности, ни денег. Как же обидно быть неудачницей! В каждой картине моя душа, поэтому проигрыш ранит очень сильно. Получается, что моя душа недостаточно хороша, никому не нужна, невостребованна.
Пообещав себе вечер в обнимку с розовым вином, я отправилась к клиентам.
После обеда позвонил Арк Молой и пригласил участвовать в выставке. Хоть что-то полезное вышло из пресловутого конкурса, и на том спасибо. Пусть я «отказная», но попала в заветную десятку, а это открывает важные двери.
Арк притворился, что не знает результатов конкурса, а я не стала обличать его во лжи. Я не Резник, который не приемлет неискренности.
– Выставка продлится две недели. Выбери три работы, посмотрим, обсудим. Если хочешь, можешь забрать их в конце выставки. Если не жалко пожертвовать на благотворительность, тогда выставим на аукцион.
– Я согласна.
Дело не только в благотворительности, а в том, что мою работу купят и заберут домой. Повесят на стену и будут смотреть, обсуждать, она станет частью не просто интерьера, а чужой жизни.
Или запихнут в кладовку, а потом, спустя время, не смогут вспомнить, зачем позарились на такую странность.
Или вообще не купят.
– Зайди ко мне в мастерскую! Там обсудим детали и подпишем контракт, – попросил Арк.
Я побежала домой выбирать работы. Уж лучше заняться делом, чем обниматься с бутылкой розового вина.
По внешнему виду Арка вы бы никогда не догадались, что он художник. Скорее вышибала в клубе. Однако его работы настолько чувственны, что заставляют краснеть даже бывалых любителей эротического искусства. В отличие от меня, Арк может позволить себе настоящую мастерскую. Я была здесь и раньше, но в этот раз он смотрел на меня с острым любопытством. Прищурившись, посмотрел снимки моих работ.
– Неплохой выбор. Насчет первых двух не знаю, а вот эту точно купят. Абстрактное искусство в моде.
Арк поглаживает фотографию кончиком пальца, словно пытается ощутить рельефность работы. На ней объемные формы разбросаны по холсту в эмоциональном беспорядке, но, если посмотреть издалека, все вместе складывается в изображение раскидистого дерева. Работа так и называется «Взгляд издалека».
– Из чего сделаны формы? – интересуется Арк.
– Не бойся, не гипс, а то покупатели не донесут, – рассмеялась я. – Пенопласт и дерево.
Арк взял следующую фотографию.
– Тобой тут Данила Резник интересовался, – сказал он, теребя в руках снимок настенной конструкции из легкого металла. – Вы одноклассники?
– Бывшие.
– Бывшие, – повторил он, усмехнувшись. – А я у него гитары беру.
– Играешь?
– Нет. Работаю над новой темой – «Музыка тела».
Арк сдвинул занавесь и показал на двухметровый холст – обнаженная женщина чувственно изгибается на ковре, прижимая к себе гитару. Провода змеятся по ногам порочными намеками.
– Знаешь секрет твоего успеха? – спросила я, разглядывая остекленевшие от похоти глаза любительницы рока. Сказала бы «металкора», но звучит совсем уж пошло.
– Знаю, – улыбнулся Арк, – но с интересом выслушаю твои догадки.
– На твоих картинах изображены чужие тайны. Глядя на картину, люди притворяются, что не имеют отношения к такой порочности, но при этом упиваются и горят внутри. В результате все остаются довольны.
Арк загадочно улыбался, не желая комментировать мою теорию. А мне вдруг жутко захотелось предложить на выставку «Секрет». Арк его не примет, качество не то, работа совсем детская, но пусть посмотрит. Уж он-то почувствует в «Секрете» чужую тайну.
А я бы с удовольствием посмотрела на его реакцию.
– Слушай, Ника, а вы с Резником любовники или как?
– Или как. А что?
– Да так, любопытно. Он так о тебе говорил… короче, я решил, что вы встречаетесь.
– С Резником много, кто встречался, но не я.
Арк понимающе рассмеялся.
– Он только что приобрел новую гитару, принес похвастаться. Носится с ней, как с ребенком.
– Резник еще в школе бредил гитарами.
– По-моему, сейчас он бредит кое-чем другим, вернее кое-кем! – Арк подмигнул. – Ладно, проехали. Я попросил Резника одолжить мне новую гитару для картины, и он поставил условие, что натурщицей будешь ты.
– Я?! С какой стати?
– Он сказал, что гитара особенная. Вроде и корпус без изысков, и гриф обычный, и внешний вид не самый броский, но звук волшебный.
В словах Арка не было ничего вызывающего, но пальчики ног непроизвольно поджались. Взгляд вернулся к обнаженной натурщице с гитарой. То, что Резник представляет меня в таком ракурсе… в таком виде… Это волнует.
Я проиграла в мыслях варианты картины, одна другой неприличнее. В моих фантазиях в мастерской присутствовал Резник.
– Эээ… спасибо, Арк, но это не мое. Если позировать, то только с контрабасом, чтобы за него спрятаться.
– Жаль!
– Не жалей, тебя мои формы не устроят.
– Зато есть гарантия, что на эту работу найдется покупатель! – рассмеялся Арк.
Вернувшись домой, я разделась и придирчиво осмотрела себя в зеркало. Обычное тело, средненькие формы. На картину с балалайкой может, и потяну, а вот с супермодной гитарой – никак. Да и лицо из разряда миловидных, не более того. Каштановые волнистые волосы чуть ниже плеч, обычные серые глаза и бледная кожа никак не вяжутся с образом женщины-вамп на вызывающей эротической картине.
Если выложиться по полной – там оттенить, тут подкрасить, здесь начесать, то можно вылепить из меня претендентку на мужские взгляды. Однако, если слишком сильно стараться, то станешь в ряд бабочек-однодневок, которых без грима и не узнать.
В детстве я надеялась вырасти высокой и красивой, но результат получился средненький. Так бывает – на что надеешься, то и не получишь. С конкурсом тоже так вышло.
Резник удивил меня своей странной фантазией. Мне любопытно, что именно он увидел на холсте. Может, позвонить ему и поблагодарить за вчерашнее? Нет. Хорошо, что я стерла и забыла его номер. Совсем не помню, ни одной цифры не стоит перед глазами.
Следующие несколько дней я много работала и старалась не думать о Резнике. В среду утром я проехала мимо его магазина. Ничего примечательного – музыкальные инструменты в витрине, расчищенное от снега крыльцо. Зачем, спрашивается, приехала? На что нарываюсь?
В пятницу я приехала, чтобы помочь Арку перед открытием выставки. Он нервничал, метался между залами и постоянно менял картины местами.
– Все не так! Мы не успеем! – вопил он горестно. Арк творческий человек, как и я, поэтому удивляться нечему. У нас докторская степень по накручиванию себя.
Я ревностно следила, как рабочие вешают мои картины. Не зря волновалась, потому что металлическую конструкцию вздернули вверх ногами.
– Неужели не видно, что на ней человеческое лицо? – возмутилась я.
Зря возмутилась. Я пробую себя в разных стилях и не чураюсь абстракций. Повесишь вверх ногами – глядишь, популярность только повысится, да и смысла больше увидят.
Отвернувшись от недоумевающих рабочих, я заметила в дверях Резника.
– А ты здесь какими судьбами?
– А я спонсор. На картинах Арка инструменты из моего магазина. Покажешь свои работы?
Мне хочется произвести впечатление на Резника, что несправедливо, ведь мне совсем не нравится его музыка. Но я не смогу быть с человеком, который не понимает мое творчество. Никогда не смогу. Никак.
Данила постоял у каждой работы по паре минут, потом склонился ко мне.
– Лиознов идиот!
По телу пробежала горячая волна, настолько сильная, что я пошатнулась. Иногда пара слов сильнее сотни. Резник считает, что я талантлива, что должна была выиграть конкурс, что Лиознов, владелец галереи, идиот, потому что… по многим причинам.
Резник обнял меня за плечи, осторожно, как в замедленном кадре.
– Лиознов идиот во всем, кроме одного, – сказал он, глядя на мои губы.
Я хотела сосредоточиться на выставке, на работах, на творчестве, но вместо этого слушала дыхание одноклассника.
– Арк предложил мне позировать для него. Сказал, что по твоему совету.
– Ты согласилась? – Его рука ощутимо напряглась и сжала мое плечо.
– Нет, я отказалась, такие затеи не для меня, – созналась с долей сожаления.
Резник зафиксировал меня пристальным взглядом, вот-вот достанет детектор лжи.
– Правда, отказалась?
Он ждал моего ответа. Очень ждал.
– Правда.
Он выдохнул.
– Я рад, что ты отказалась, – сказал, глядя в сторону.
– Тогда зачем предложил?
– Я хочу эту картину для себя. – Резник прикрыл глаза, словно представлял ее прямо сейчас. – Хочу увидеть, как твои пальцы скользят по грифу, как дрожат твои бедра от прохлады дерева… Мне нужна эта картина, но я не хочу, чтобы Арк ее писал, чтобы он видел тебя обнаженной, – сознался Резник. – Знаешь, Ника, по внешнему виду гитары сложно определить ее звучание. Новички зачастую бросаются на дорогие гитары из-за бренда и внешнего вида. Я и сам этим грешил. А дело совсем в другом – надо найти свое звучание, такое, чтобы в твоих руках оно было неповторимым.
Внутри появилось странное ощущение, словно начался гигантский оползень. Каменные пласты памяти поползли вниз по склону. Страшно и неожиданно, потому что знаешь, что подняться обратно они уже не смогут.
– И ты нашел свое звучание? – этот вопрос был прыжком с обрыва, точкой невозврата. Но я не смогла промолчать.
– Очень на это надеюсь, – ответил Данила, глядя мне в глаза.
Даже если Резник играет со мной, боюсь, я уже не смогу спастись.
Секунда – и его серьезное лицо расплылось в улыбке. Словно фокусник провел ладонью – исчез незнакомый мне серьезный, искренний мужчина, и появился привычный шалопай.
– Не передумала, Ника-Ника-Ника? Не хочешь, чтобы я тебя утешил? – Его пальцы пробежались по моим ребрам, и я подалась ближе, хихикая от щекотки.
– Спасибо, но я не расстроена.
– Нисколько не расстроена? – притворно удивился он, прижимаясь ближе. – Может, хоть самую малость?
– Только если самую малость.
Его колено между моими, его пальцы танцуют на моей коже, синий взгляд потерял фокус.
Я тоже потеряла фокус. Совсем.
От Резника пахнет приятным, чуть сладковатым одеколоном, и я отвлекаюсь на запах, не могу почувствовать за ним мужчину.
– Нюхаешь меня, Ника? – говорит он так чувственно, что вдох замирает в моем горле. Мы обнимаемся посреди галереи среди суетящихся рабочих. Вернее, Резник обнимает меня, а я чуть отклоняюсь назад, но при этом млею от близости. В его эмоциях ощущается нечто настолько сильное, что вспоминается опьянение школьного спектакля. Каждый раз, когда Резник рядом, у меня кружится голова.
– Мне нравится, как ты пахнешь!
– Когда женщина говорит, что ей нравится твой одеколон, это значит, что ей не нравишься ты.
– Ты не можешь не нравиться, – выдаю дешевый ответ.
– Не могу, но ведь умудрился, да, Ника? Я умудрился не понравиться тебе в школе.
Резник смотрит на меня, сощурившись. Я поймана в волнующей близости его тела. Вскоре все станет ясно. Если это игра, то он быстро насытится, и я смогу избавиться от «Секрета» и от будоражащих воспоминаний заодно. Такой исход не будет обидным, скорее закономерным.
– Ты мне нравишься, – призналась я, приняв решение.
– Ничего себе пауза! Я думал, ты снова мне откажешь.
– Я никогда тебе не отказывала, да и ты ничего не предлагал.
– Зато сейчас предлагаю. – Он коснулся губами моего виска, и я вздрогнула, как от электрического шока. – Знаешь, что я тебе предлагаю? – прошептал он. – Я хочу услышать, как ты звучишь, Ника. Хочу почувствовать твою вибрацию под моими пальцами, изучить твои изгибы. Интуиция подсказывает, что это будет незабываемо.
Интересно, как часто он использует этот музыкальный подкат? Если часто, то его популярность более чем обоснована. Я улыбаюсь в ответ, стараюсь вести себя прилично, но мне не удается. Резник целует меня, сильно и глубоко, и я раскрываюсь ему навстречу.
– Когда надоест строить из себя хорошую девочку, я к твоим услугам, – говорит он, отстраняясь.
Пошатываясь, я смотрю ему вслед. Моргаю, трясу головой, но вижу его как сквозь толщу воды.
Это наваждение. Испытание Резником.
Он хочет утешить меня, всего лишь поиграть. Я не должна соглашаться, но…
Мне кажется, я согласна.
Но кто утешит меня после того, как Резник наиграется с бывшей одноклассницей?
Открытие выставки прошло замечательно, без излишней помпы и с должным уважением к благотворительной организации. У Арка отличный вкус.
Я бродила по выставке, то и дело возвращаясь к своим работам и подглядывая за посетителями.
Группа мужчин окинула зал равнодушными взглядами. Пожилая женщина в мехах пренебрежительно наморщила нос. Не моя аудитория.
Каждый взгляд как рана. Легче не выставляться, легче запереться в студии и забросать все работы брезентом. Чтобы никогда не ловить чужие взгляды и не сгорать от немого вопроса – нравится или нет. Нравится ли им моя душа.
Любой скажет, что так нельзя, что я извожу себя по глупости. Творческие люди поймут, мазохисты пожмут руку, остальные покрутят пальцем у виска.
В искусстве нет хорошего и плохого. В нем не может и не должно быть стандартов. Есть только «мое» и «не мое». Остальное – шум.
– Видишь пожилую пару? Мужчина с тростью и женщина с блокнотом, – прошептал знакомый голос за спиной, и, ослабевшая после сложного дня, я откинулась на грудь Резника.
Вздохнула, прикрыв глаза. У меня перерыв. Пусть пользуется мною, как хочет.
– Шшш, спокойно, расслабься! – Резник прижал меня к себе, поглаживая ладонью живот. – Довела себя до нервного срыва? Зря. Вот, слушай: эти люди направились прямиком к твоей абстрактной работе, «Взгляду издалека», долго ее обсуждали, потом записали номер лота.
Это ничего не значит. Совершенно. Они просто остановились. Просто записали номер.
Я не хочу думать о выставке. Вообще.
Резник развернул меня лицом к себе.
– Люди останавливаются у твоих работ, обсуждают их. Один мужик завис около металлического портрета. Кстати, как называется та работа?
– «Сильный мужчина». Портрет сделан из металла, символа мужской силы. Все думают, что металл – значит, прочно и надежно. А это не так.
– Ты часто работаешь с металлом?
– Это проба со времен академии. Я предложила Арку три работы в разном стиле, чтобы посмотреть, какая привлечет больше интереса.
Резник улыбнулся и провел большим пальцем по моей щеке. Он отвлекает меня вопросами и вниманием, хочет, чтобы я не волновалась. Это приятно.
– Расскажешь о своей жизни? – просит мягко. – Про академию, про друзей, про все. Хочу наверстать упущенное. – Кончики его пальцев пробежались по моей скуле и спустились к углу рта.
– Расскажу.
Я потянулась губами к его ладони, как младенец, ведомый безусловными рефлексами.
Прикрыв глаза, Резник выдохнул. Замер, с силой сжимая губы. Когда он снова посмотрел на меня, его глаза светились.
– Ты останешься здесь до вечера? – спросил глухо. – Пойдешь в бар вместе с остальными?
– Д… нет.
– Тогда…
Он провел большим пальцем по моим губам, размыкая их и с нажимом касаясь зубов. Скользнул по кончику языка и, наклонившись, заменил руку губами.
– Надоело быть хорошей девочкой? – спросил, щурясь.
– До ужаса.
– Тогда держись!
Держаться мне не пришлось, по крайней мере, не в том опасном смысле, который обычно вкладывают в это слово. Данила Резник оказался невероятно нежным любовником. И красивым, завораживающе красивым. Пока мы ехали в такси, он держал меня за руку и молчал. А я ужасно волновалась. Что, если я скучна в постели? Опыта у меня мало, навыки стандартные, а Резник привык…
Я ничего о нем не знаю. Ни к чему он привык, ни что ему нравится.
Но мне не хочется его разочаровать.
Когда мы зашли в квартиру, Данила взял меня за руки и сделал глубокий вдох, словно готовился признаться в смертном грехе.
– Если тебе кажется, что все происходит чересчур быстро, отбрось эти мысли! – сказал он срывающимся голосом. – Мы и так потеряли слишком много времени, чтобы теперь отвлекаться на сомнения.
Тогда-то я и осознала, что Данила Резник волнуется сильнее, чем я. Бесшабашный бабник, избалованный повеса, он нервничал из-за предстоящей близости.
Не раздумывая, я приложила ладонь к его груди, поцеловала его в губы и сказала:
– Тогда зачем тратить время на разговоры?
Данила все делал красиво. Раздевал меня медленно, нежно, лаская грудь кончиками пальцев, поглаживая живот. И смотрел. Поставил перед собой, обнаженную, и смотрел, смотрел, смотрел. С таким вниманием, с такой страстью, что я и сама опустила взгляд, чтобы понять, что он видит во мне такого, чего не замечаю я.
Потом он меня целовал, настойчиво и долго, словно встретил меня после месяцев воздержания. Разложил меня на постели и изучал каждый сантиметр кожи, водил по ней губами, языком и пальцами. Я пыталась ответить тем же, но Данила удержал меня на постели.
– Я очень долго ждал, – ворчливо объяснил он свою жадность.
И снова целовал, пока я не взмолилась о большем, не в силах вынести чувственную дрожь.
Данила вошел в меня и замер, глядя в мои глаза. Капля пота скатилась по его скуле и упала на мое лицо. Напряженный, он нависал надо мной на подрагивающих руках и смотрел на каплю.
Я смазала ее указательным пальцем и слизнула кончиком языка. Глядя в глаза Даниле, сглотнула и облизала губы.
Я приняла его.
Мы не размыкали взглядов.
– Ты хочешь, чтобы я занялся с тобой любовью? – спросил он, не двигаясь.
Он проверял мою решимость, мою отдачу, и тогда я начала двигаться сама. Уверенно, настойчиво, и он подхватил мой ритм, соглашаясь на взаимное доверие.
– Очень. Очень.
Сказала дважды. Первый раз – ему, второй – себе.
Вот так началось мое падение в мир Данилы Резника.
Он кончил быстро и сильно, до боли прикусил мою грудь, разразившись утробным криком. После последних ударов его бедра придавили меня каменным весом.
– Это было невероятно! – выдохнул хрипло.
А передо мной встал выбор – солгать или нет.
Данила знал правду, и он ждал моих слов. Я могла отделаться вежливой ложью типа «Ты был великолепен», но лгать в таких вещах бессмысленно и опасно.
– Я не всегда кончаю с первого раза, – сказала честно. – Только когда привыкаю к мужчине и… когда доверяю.
– Нет ничего важнее доверия. – Его взгляд вдруг потемнел, налился незнакомой силой. – Ника, послушай, для меня это важно. Ты всегда должна говорить правду. Всегда.
Потом он лежал на спине, а мои руки и губы жадно бродили по его совершенному телу. Я целовала широкую грудь, идеальный живот, музыкальные пальцы. Даже мозоли от гитары казались красивыми.
Моя страсть пробудилась неожиданно, в ответ на порыв Данилы, и я потерялась, застонала, выпрашивая у мужчины вторую попытку.
Он играл со мной очень умело, но этот вид игры доставлял удовольствие.
– Тебе хорошо, Ника? – дразня меня языком, спрашивал он.
– Дддаа.
– Ммм… покажи, насколько хорошо!
Крохотный укус за место, кусать которое никому другому и в голову бы не пришло, – и я изогнулась на постели в остром наслаждении.
Если судить по силе оргазма, то я научилась доверять Даниле Резнику. Несмотря на его дурную репутацию и на прошлое, свидетельницей которого была я сама.
– Наконец-то я показал тебе мой «Гибсон»! – засмеялся он, вспоминая нашу беседу в школьной мастерской.
Резник держал меня на краю. На краю всего – чувств, ощущений, откровений, оргазма. Я боялась закрыть глаза и пропустить эмоции на его лице. Хотела увидеть хоть что-то, позволяющее понять одноклассника и расшифровать магнетическую синеву его взгляда. Но уследить за ним невозможно, его эмоции подвижны, как ртуть. Он то шутит, то отчитывает меня с внезапной строгостью – а потом вдруг вздыхает и с силой прижимает меня к себе.
– Есть такое выражение: «Лови момент». Иногда удается поймать момент, когда ты совершенно и абсолютно счастлив и имеешь все, о чем мечтал. Я только что поймал такой момент.
Воздух вокруг нас накалился необходимостью моего ответа. Неотложной необходимостью.
– Мне очень хорошо с тобой, – прошептала. Это все, что я могу предложить в ответ. Мы только что встретились, это наш первый раз… В Даниле всего слишком, с избытком, и это вызывает невольный страх.
После секундной паузы он посмотрел на меня с ухмылкой.
– А сейчас будет еще лучше, – пообещал он.
Женщины придают особое значение тому, остается ли мужчина на ночь. В нашем случае все проще – мы так и не заснули.
– Не ходи больше на выставку, – попросил Данила на следующее утро. – Не трепли себе нервы. Лучше выспись, а я вернусь после работы.
Он вернется сегодня вечером. Значит, наши отношения не на одну ночь. Я добровольно зашла в зыбучие пески, погрузилась по горло и жду, что будет дальше.
– Если соскучишься, приезжай в магазин, и я познакомлю тебя с друзьями.
С друзьями? Уже?!
Сев на постели, я отодвинула ширму, чтобы увидеть лицо Данилы. Увидеть-то увидела, а вот что сказать – не придумала. Наши отношения развиваются со скоростью, от которой захватывает дух.
– Почему ты смотришь на меня с таким священным ужасом? – возмутился он. – Ты же спрашивала про магазин, вот и зайди, если хочешь посмотреть.
– Хорошо.
Заснуть я не смогла. Бродила по квартире озадаченная, довольная и приятно опустошенная.
Пыталась рисовать, но карандаш валился из рук. Говорят, такое случается при влюбленности?
Данила Резник и я. Я и Данила Резник. Мы встречаемся уже две недели.
Мы не обсуждаем наши отношения, не вешаем на них ярлык. Данила приходит по вечерам и остается у меня. Не каждый день, но если не приходит, если уезжает на концерты, то звонит. Он по-прежнему не пускает меня на выставку, чтобы не волновалась. Он отвлекает меня собой и делает это очень успешно.
Но сегодня аукцион, и я не могу остаться дома. Данила пытался меня переубедить, но я была непреклонна, и тогда он пошел со мной.
Мы на выставке вместе, как пара. Мы общаемся со знакомыми, но постоянно ищем друг друга в толпе. Не сдержавшись, Данила подходит ко мне и жадно целует.
Мы уединяемся на лестнице и целуемся взахлеб, словно не виделись целый месяц.
– Ты мне не доверяешь, – смеюсь я. – Ревнуешь к Арку.
– Я скучаю, когда тебя нет рядом. Поехали домой!
– Я не могу, через час аукцион.
Данила улыбается, и в его улыбке поровну нежности и мольбы. Он придвигается ближе, прижимает меня к стене и шепчет:
– Дело в том, что у меня возникла небольшая проблема. – Надавливает бедрами и прикусывает мою губу. – Чувствуешь, какая?
– Похоже, что у твоей проблемы впечатляющие размеры, – улыбаюсь я.
Мои мысли плывут. Я моргаю, разгоняя марево желания, но тело уже отзывается на ласки.
– Ммм… похоже, у тебя тоже возникла проблема, – улыбается Данила. – А давай моя большая проблема решит твою маленькую проблему? – С этими словами он запускает руку туда, куда, совершенно точно, не суются в общественном месте.
Я повисаю на нем, ослабев от неожиданности, и в этот момент аукцион кажется блажью. Мелким событием в сладком потоке моих отношений с Данилой Резником.
– Скажи, что я тебе нужен, Ника! – просит он. Когда Данила топит меня в силе и нежности синего взгляда, я не могу отказать.
– Очень. Очень. – Мое традиционное двойное «очень». Одно – ему, второе – мне.
Я должна пойти на аукцион, чтобы увидеть, как продадут или не продадут мои работы. Должна.
– Поехали домой! – соглашаюсь.
Пока мы спускаемся по лестнице, я искоса слежу за лицом Данилы, ожидая увидеть на нем торжество. Я не дурочка, и я догадываюсь, что происходит. Он нарочно отвлек меня и везет домой, чтобы оградить от переживаний на аукционе. Ведь если не купят ни одной работы, ему предстоит справляться с моей депрессией.
Но на его лице только нежность, а в глазах – туман желания.
Я никогда не встречала таких мужчин, как Данила Резник. Все, что он делает, красиво. Все, что говорит, совершенно и в точку. Даже его наглость по-мальчишески привлекательна.
Он усаживает меня на постель, но, когда я запускаю ищущие руки под его рубашку, останавливает.
– Подожди! – просит напряженно. – Ты должна кое-что знать.
Внутри появилось мерзкое ощущение, словно я проглотила ледяную рыбину. В глубине души я все еще жду подвоха, признания, что наши отношения – всего лишь игра для Данилы. Как будто вот-вот вбегут его дружки и посмеются над наивной старостой.
– Угу? – нахожу в себе силы ответить.
– В школе ты не обращала на меня внимания и встречалась с Гришей. Я подозревал, что вы просто друзья, но так и не признался, что я тебя любил.
– Нам было всего шестнадцать.
Данила улыбнулся одними губами.
А ведь я подозревала, какие чувства прятал его синий взгляд. Не могла на них ответить, поэтому притворилась, что не знаю.
Данила сел рядом и взял меня за руку.
– Ты любила Гришу?
– Я хорошо к нему относилась.
– Я так и знал, что не любила, но все равно держалась от меня подальше. И Гришу настроила, чтобы он за мной следил. Я тебя не осуждаю, Ника, ты поступила правильно, ведь я был никем, пустым местом. А теперь… мне показалось, что в кафе ты смотрела на меня по-другому, не так, как в школе. Словно готова дать мне шанс. Я знаменит, да и деньги появились, а мои чувства никуда не делись.
Данила решил, что я повелась на его деньги и славу. Он совсем меня не знает.
– Деньги и слава только мешают. Из-за них ты все время на виду, тебя окружают соблазны и шум.
Опрокинув меня на постель, Данила нависает надо мной и выговаривает четко:
– Тебе, – целует в губы, – не о чем, – целует подбородок, – волноваться, – проводит губами по шее, щекоча дыханием.
В такие минуты я и не волнуюсь. Мужчина в моей постели не похож на Данилу Резника из прошлого. Хочется верить, что только я знаю его таким. Что только мое тело он изучает с чувственным интересом. Только мне шепчет, гипнотизируя синим взглядом:
– Скажи, чего ты хочешь, Ника, и я сделаю. Расскажи обо всех твоих желаниях!
Тягучий, грешный шепот отзывается дрожью в позвоночнике.
– Да, – отвечаю одними губами.
– Что «да»? – улыбается он и заставляет раздвинуть ноги. – «Да» – это согласие или признание?
Дразнит меня кончиком пальца, потом надавливает так сильно, что я изгибаюсь и ловлю ртом воздух. Данила целует меня, выпивая сбившееся дыхание.
– Я дам все, что тебе нужно, Ника!
Его слова перебрасывают меня через край. Чувства Данилы настолько сильны, что их хватит на нас обоих. Его мягкие губы и большие обещания таят в себе тайны. Вкусные и разные.
– Да, – повторяю я, соглашаясь на все, что он предложит.
– Ты кончила быстро, Ника, а теперь ты кончишь еще раз, только медленно.
Я уже не пытаюсь закрыться, потому что это бесполезно. От Данилы Резника не закроешься.
– Я хочу, чтобы со мной ты всегда была искренней и открытой, – настаивает он. – Я хочу знать тебя всю.
Никогда не думала, что от удовольствия можно устать, но нежность Данилы выпила все мои силы.
– Давай отпразднуем Новый год вместе? – прошептал он. – Тогда и весь следующий год будет нашим.
Весь. Следующий. Год.
Данила Резник отвел мне целый год. Целый год вместе. Это долго. Или нет, наоборот, это очень мало.
Я не знаю. Сейчас я ничего не знаю. Я оглушена страстью.
Данила заснул, сжимая меня в объятиях, его голова на моей груди. Стараюсь его не разбудить, не двигаться, но тут оживает мой мобильник, нарушая тишину вибрацией.
Высвободившись, я беру телефон и прячусь в ванной.
Звонит Арк Молой.
– Где ты, Ника? – негодует. – Ты пропустила аукцион!
Я забыла предупредить его о моем уходе. Ушла с Данилой, загипнотизированная эффектом синих глаз.
– Все понятно, причина исчезновения – Резник, – усмехается Арк, не дожидаясь моих признаний. – Жаль, что ты ушла, на таких мероприятиях заводят очень полезные знакомства. Если тебя интересует результат, то знай: все прошло отлично. Оставшиеся картины продадут на интернет-аукционе…
Арк что-то говорит по поводу вырученных денег, телевидения и вечерних новостей, но я почти не слушаю. Приоткрываю дверь ванной и проверяю, что не разбудила Данилу.
– Ника, ты меня слушаешь?
– Конечно, слушаю. Ты большой молодец, Арк!
Я настолько отвлечена, что забываю спросить про мои работы. Забываю! Это немыслимо.
– А про свои работы спросить не хочешь? – усмехается Арк недоверчиво.
Сжимаю телефон изо всех сил, случайно нажимая на кнопки.
– Давай, говори! – прошу тихо.
– Все продано.
– Правда?!
Я словно пробуждаюсь. Данила отвлек меня, заколдовал, но ненадолго. Я хочу знать все и сразу: как продано, за сколько, много ли было желающих… Все.
Арк довольно хихикает.
– Наконец-то! А то притворялась равнодушной, на тебя это не похоже. Все твои работы купили. Цены можешь узнать в офисе. Поздравляю, Ника! Надеюсь, ты больше не расстраиваешься из-за Лиознова.
Наверное, мои работы купила та пожилая пара, про которую говорил Данила. Или…
– Арк, а ты знаешь, кто купил мои работы?
– По-моему, все три работы ушли одному покупателю. Если приспичило, интересуйся у организаторов. Некоторые участвуют в торгах сами, другие анонимно или через посредников. Может, и узнаешь, кто купил.
Я снова открыла дверь ванной и посмотрела на спящего Данилу.
Мы с Арком обменялись любезностями и договорились о скорой встрече, но мои мысли витали в другом месте. Над постелью, в которой спал Данила Резник.
Я уверена, что именно он купил мои работы.
Он очень старался увести меня с аукциона. Боялся, что я узнаю посредника? Что догадаюсь о его вмешательстве? Он отвлек меня и обеспечил себе алиби.
Опускаюсь на пол и думаю. Теперь мне видна только рука Данилы, расслабленно лежащая на простыне, и я хочу подойти и дернуть за нее изо всех сил. Хочу сделать ему больно.
Данила не верит в меня. Не верит, что мои работы заинтересуют покупателей, поэтому сам их купил. Наверное, так поступают, когда действительно любят человека, когда хотят защитить его от боли.
Но это неправильно. Я поторопилась насчет доверия. Оргазм – не самый надежный показатель.
Я выхожу на лестничную площадку и звоню организаторам аукциона. Вместо ответа я получаю лекцию о конфиденциальности.
– Если хотите, я могу передать покупателям, что вы ими интересовались, – предлагает мужчина официальным тоном.
– Нет, прошу вас, не говорите ему, что я звонила.
Мужчина хмыкнул.
– Я искренне вас поздравляю. Ваши работы привлекли большой интерес, и я понимаю, почему. Вы очень талантливы.
Эти слова расцветают во мне острой радостью. Мне хочется его обнять.
Мне хочется всех обнять.
То, что Данила купил мои работы, больше не расстраивает. Слова незнакомца стерли мою неуверенность.
Я возвращаюсь в квартиру в приподнятом настроении и наталкиваюсь на Данилу. Он стоит у двери, скрестив руки на груди.
– С кем ты разговаривала?
Напряженный взгляд сканирует мое лицо.
– Данила, я знаю, что ты сделал. – Сердце прыгает в горле, делая слова прерывистыми и нервными.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает он глухо. Прищуренный взгляд отталкивает меня, защищаясь от грядущих обвинений.
– Я знаю, что ты купил мои работы. Ты увел меня с аукциона на случай, если никто не захочет торговаться, и у моих работ будет только один покупатель. Ты договорился с посредником?
Он не отвечает, сканирует мое лицо, решая, сознаваться или нет. Ведь он тоже творческий человек и все понимает.
– Я сначала расстроилась, но потом поняла, почему ты это сделал. Ты хотел меня защитить. Спасибо!
Я прижимаюсь к нему, обнимаю. Мышцы под пальцами кажутся каменными.
Наклонившись, Данила согревает мои губы сухим поцелуем, долгим нежным касанием.
– Ника… – шепчет, прикрыв глаза, – я тебя люблю.
Возможные ответы щекочут язык. Я никогда не любила мужчин, кроме отца. Я не знаю, как возникает уверенность, что твои чувства – любовь. Где та лакмусовая бумажка, которая подтвердит, что вот оно, то самое книжно-песенное чувство?
– Ох, Даня!
Слабенький ответ, на троечку с минусом, но к нему прилагался такой поцелуй, что Даниле пришлось меня простить.
Я не отпускала его губы до тех пор, пока он не рассмеялся.
– У тебя нет доказательств, что я купил твои работы. Вдруг это тайный поклонник твоего таланта?
– Твоя хитрая мордаха очевиднее любых доказательств! – Смеясь, я пощекотала его бока. – Организаторы сказали, что в торгах участвовало несколько покупателей, так что ты зря волновался. А теперь у тебя дома будут залежи моих работ.
– Залежи! – Данила состроил забавную мину. – Какой ужас!
– Макулатура и металлолом.
– Я продам картины по огромной цене. Позвоню в Сотбис[3], они будут в восторге. – Он повалил меня на постель и расстегнул пуговицу на джинсах.
Рассмеявшись, я остановила его руки.
– Данила, послушай!
– Ммм?
– Никогда так больше не поступай, ладно?
– Обещаю! – прошептал он мне в губы. – И ты кое-что пообещай, ладно? Люби меня, Ника!
Искренность, страсть и синий взгляд – это убийственная комбинация. С ними не поспоришь.
– Обещаю! – сказала я на выдохе.
Два месяца спустя
Из чего построены отношения творческих людей? Из взлетов, падений и сочувственной лжи.
Оказалось, что Данила тоже лжет, и не только насчет аукциона. Ему приходится лгать, потому что от меня ушло вдохновение. Внезапно и безвозвратно.
«Вдохновение вернется, Ника. Обязательно! Погуляй, расслабься, и все получится».
«Не расстраивайся, Ника! Ты талантлива, и однажды весь мир об этом узнает».
Данила успокаивает меня с уверенностью, которой не чувствует. Он берет на себя груз необоснованного оптимизма.
Из чего построены наши чувства? Из нежности Данилы, его внимания, его улыбки, когда он подводит меня к экстазу. Мы никогда не кончаем вместе, он ждет моей кульминации, хочет стать свидетелем моего полного ухода в наслаждение перед тем, как отключиться самому.
Он умеет управлять моим телом, и, как ни странно это звучит, порой мне кажется, что он управляет моими мыслями.
Раньше все было по-другому, раньше моей любовью были акриловый грунт, краски и структурная паста. Данила украл мое внимание, забрал мои чувства, и мне больше нечего выливать на холст. Теперь я живу мужчиной. Мои чувства не выразить, не вырезать из пенопласта, дерева и металла, не спрятать их неровные края под акриловой краской. Наверное, такова влюбленность, она не хочет делиться и поэтому несовместима с другими интересами.
Я взяла творческий отпуск. Подала картину на очередной конкурс, но вылетела в первом раунде и забила на эту идею.
Вдохновленный удачным опытом, Арк Молой решил устроить повторную выставку, в этот раз коммерческую. Я предложила ему две картины, единственные, написанные за время отношений с Данилой.
– Ник, тут такое дело… короче, слишком много желающих. Давай в следующий раз, ладно?
– Арк, скажи честно, работы плохие?
Он молчал целую вечность.
– Мне нравится твой стиль, – ловко увернулся от ответа. Значит, картины действительно никудышные.
Я почти не расстроилась, однако посмотрела на вещи реально и выбросила расписание конкурсов и выставок. Иногда встречаюсь со старыми знакомыми, но реже, чем раньше. Данила занимает все мое время и мысли. Недавно я сходила на банкет по поводу открытия новой галереи и среди гостей увидела Трофима Лиознова. Он меня узнал, несомненно, узнал. Смерил презрительным взглядом и демонстративно ушел в другой конец зала. Банкет мне быстро наскучил, и Даниле не пришлось уговаривать меня вернуться домой.
Я продолжаю давать уроки, хотя и не так много, как раньше. Потеряла несколько клиентов. Все свободное время я провожу с Данилой. Иногда достаю чистый холст и сижу перед ним, вспоминая, каково это – гореть творческим огнем. Но вдохновения нет, и руки опускаются. Зато есть Данила. Он пропитал мою жизнь собой, поглотил меня, и на остальное не остается ни сил, ни желания.
Его вдохновения хватает на нас обоих. Он не выпускает из рук гитару – играет, репетирует, пишет новые песни. Он работает в наушниках, поэтому я слышу только те песни, которые он записывает, и то редко. На концерты и репетиции я почти не хожу. Я приняла музыку Данилы, но это не значит, что я ее понимаю. Мой нежный, любящий мужчина никак не ассоциируется с темным, неровным ритмом, злыми эмоциями и криками его песен. На репетициях он кажется чужим. Иногда я ловлю тайную тьму его взгляда, отражение его музыки, и тогда он кажется незнакомцем. Пусть он делит свою тьму с остальными, а мне останется его свет. Именно я поддерживаю его свет, поэтому щедро дарю свою нежность. Он живет ею, я вижу это в его глазах, в том, как настойчиво он требует подтверждения моих чувств, снова и снова. Только я вижу ранимость Данилы, и я не могу, не могу и не хочу его обидеть.
Есть еще одна причина, почему я не хожу на концерты и репетиции. Его фанаты разглядывают меня, и мне не нравятся их взгляды. Вокруг Данилы крутится туча поклонниц, и мне неприятно на это смотреть. Когда я рядом, он ведет себя безупречно, да и друзья посмеиваются, что бесшабашный бабник потерял свою музыкальную голову. Но иногда я гадаю, что происходит после концертов или во время долгих репетиций. Можно ли ожидать от творческих людей постоянства?
Если тебя привлекла порывистость любовника, стоит ли удивляться его порывам?
Но это так, к слову.
Я люблю свет Данилы, его невозможно не любить.
А его тьма… она живет в музыке.
Со мной он нежен, искренен и бесконечно добр, и я ему доверяю. Надеюсь, что и он сможет забыть о том, что случилось в школе, и перестанет искать подтверждений, что я нуждаюсь в нем так же сильно, как и он во мне.
От меня он требует только любви. Говорит об этом при каждой встрече.
– Люби меня, Ника!
Как припев.
– Тебе не обязательно любить мою музыку, но, пожалуйста, люби меня! – попросил он в самом начале наших отношений. Я не знала, что слово «любовь» произносят так быстро, но Данила любил меня с десятого класса. – Я хочу стать для тебя всем.
Можно ли любить музыканта, если ты не в восторге от его музыки? Оказалось, что можно.
Можно ли любить художницу, от которой ушло вдохновение? Получается, что да.
Я нашла свое место в мире Данилы, а он вобрал в себя весь мой мир. Он стал моим миром.
Своим неусыпным вниманием и нежностью Данила изменил меня, подчинил. Он занимается со мной любовью, а потом садится у окна и пишет музыку. Я чувствую себя в ней, во внезапных лирических аккордах и в каждой кульминации. «Ника-Ника-Ника-Ника», – напевает он, и я знаю, что следующая его песня будет обо мне.
Он черпает вдохновение в нашей близости. Глядя на пылящиеся в углу холсты, я мечтаю научиться тому же.
А пока…
Лежу, запутавшись в простынях, и улыбаюсь своей новой роли.
Я муза Данилы Резника. Трудно поверить, что свет наших отношений порождает тьму его творчества.
В своей съемной квартире Данила почти не бывает, только чтобы повидать друзей, да и я не захожу в это сугубо мужское пространство.
– Пора купить собственную квартиру, – заявил он однажды. – Чтобы было достаточно места для гитар и для твоих картин.
Он имеет в виду картины с аукциона или…?
– Поищем подходящее место для нас? – Он внимательно следил за моей реакцией.
Он хочет жить вместе?! Так быстро? Меня засосало в самую глубь отношений, а я до сих пор ощущаю странное волнение с ноткой страха. Кажется, я несусь в скоростном поезде и почти не различаю мелькающие виды за окном.
– Давай подождем до весны, когда погода улучшится! – предложила, улыбаясь. Искренне улыбаясь, потому что мои отказы пробуждают тьму в его глазах, неуверенность, страх меня потерять. А я боюсь тьмы. Я люблю свет Данилы и хочу его защитить.
Если это любовь, то она ощущается странно. Как новое восхитительное платье на размер меньше твоего. Смотришь на себя в зеркало и поражаешься – так красиво, что не отвести взгляд. Но платье еще надо разносить, привыкнуть к давлению ткани и слишком узкой талии.
Странное чувство.
«Если вы переживете успех друг друга, значит, вы переживете и все остальное», – сказал Арк Молой. Но эти слова к нам не относятся. Во-первых, моего успеха не предвидится. Во-вторых, муза не может не радоваться успеху мужчины, которого она вдохновляет. Успех Данилы делает меня счастливой.
Пусть все остается без изменений, и тогда мое вдохновение не заставит себя ждать. Я найду способ перенести на холст то, что чувствую. То, как изменилась моя жизнь рядом с Данилой Резником.
– Я хочу, чтобы ты написала мой портрет, – попросил Данила однажды.
– Твое отражение есть в каждой моей картине…
– Покажи!
– Такие вещи невозможно показать, ты и сам понимаешь. Это все равно, что пытаться услышать меня в твоей музыке. Ты видел эти картины…
– Покажи!
Осознавая, что балансирую на краю, что нащупала нечто опасное в наших отношениях, я достала последнюю работу. Эксперимент с рельефом.
Данила провел по нему пальцами, и я прижалась к его руке в надежде успокоить его непонятно откуда взявшуюся ревность.
– Ты во всем, что я делаю, Дань!
– Я этого не вижу, – хмуро сдвинул брови. – Я хочу быть во всем, что ты делаешь, во всех твоих картинах.
– Так же, как я хочу быть в твоей музыке.
– Ты в каждой ноте и в каждом слове, – сказал тихо. Синие глаза потемнели от эмоций настолько глубоких, что я задержала дыхание. – Я хочу быть для тебя всем. Всем, понимаешь?
Неужели я когда-то думала, что наша связь продлится пару дней? Ведь еще во время школьного спектакля я догадалась о глубине его чувств.
– Скажи правду, Ника, ты меня любишь?
– Даня, как тебя можно не любить?!
Я увернулась от ответа, и Данила это знал. Но я действительно старалась быть честной. Не хотела обманывать его, говоря слова, которые значат для него больше, чем для меня.
– Я хочу быть твоей жизнью. На меньшее я не согласен, – предупредил он.
Всего два месяца отношений, а у меня почти не осталось ничего своего. Я живу Данилой, но мне все равно кажется, что я балансирую над пропастью его недоверия.
– Тогда напиши мой портрет!
Я стараюсь не лгать Даниле, но в этот раз я солгала, и моя ложь не была безобидной. В ответ на его просьбу, искреннюю, как детские слезы, я предложила халтуру. Абстракцию, нарисованную из-за нежелания обидеть любимого мужчину.
Видны только синие глаза, остальные черты лица скрыты за ладонью. Я спрятала лицо Данилы за неровными мазками красок. За ними же таились мои страхи и сомнения.
Внимательно осмотрев портрет, Данила повесил его на стену. Мне кажется, он знал, что я солгала, что подарила ему пустышку. Картина висела над моим обеденным столом, но он никогда на нее не смотрел. По крайней мере, при мне.
«Секрет» так и лежал среди старых работ, и, если бы захотел, Данила смог бы его найти. Он и был его настоящим портретом.
В ту ночь я проснулась от того, что Данилы не было рядом. Он сидел у окна, сложив руки на подоконнике.
– Даня, что случилось? – Я прошлепала босиком по холодному полу и села к нему на колени.
– Скажи, Ника, ты меня любишь?
– Дань, не пугай меня. Что ты надумал?
Я с трудом балансировала на его коленях. Он позволил мне устроиться удобней, но не удерживал.
– Я написал песню.
– Какую?
– Я только что написал песню, которая определяет всю мою жизнь.
– Как ты ее назвал?
– «Душа на ладони».
– Красиво. Споешь?
Он отрицательно качнул головой. Лунный свет отразился в синих глазах и в мягкой улыбке.
– Не сейчас. Знаешь, Ника, единственное, о чем я когда-либо мечтал, это чтобы ты меня любила.
На следующий день я рассказала родителям о моем романе со школьным хулиганом и нынешней звездой. Папа побледнел, но лично к Даниле эта бледность не имела никакого отношения. Рассмеявшись, я пообещала, что Данила не станет включать свою музыку на семейных обедах и не пригласит отца на концерты.
Мама же пришла в восторг.
– Вы с Данилой творческие люди, поэтому отлично понимаете друг друга и будете счастливы!
Мама права. Никто не понимает творческого человека так, как его сотоварищ по призванию.
Я не рассказала Даниле о разговоре с родителями, потому что для их знакомства слишком рано. Может быть, в будущем…
Но будущее – это проза, а меня интересовала только поэзия чувств.
Однако Данила думал по-другому, и, как это часто случалось в наших отношениях, мне пришлось с ним согласиться. Он проник в мою жизнь на удивление быстро и глубоко. Гитары у окна, мужские вещи в шкафу. Я наслаждалась моментом, а Данила, как оказалось, строил далеко идущие планы.
После удачного концерта он приехал ко мне домой в три часа ночи. Заспанная, счастливая, я сдалась его нетрезвым поцелуям и позволила вытащить меня из постели.
– Ребята приготовили сюрприз, и я хочу, чтобы ты пошла со мной. Веселье в самом разгаре.
Когда мы пришли на вечеринку, Данилу окружили поклонницы и друзья. Они смотрели на меня с осуждением и завистью, как и всегда. Вряд ли они желали мне зла, это только моя фантазия, хотя и очень яркая. Казалось, фанаты Данилы считают, что мне не место рядом с ним.
Потому что я не принадлежу их миру.
Потому что я украла внимание их звезды.
Не отпуская моей руки, Данила прошел сквозь толпу.
Играла музыка «Анатомии кошмара». Чужой, почти неузнаваемый голос Данилы выкрикивал злые слова. Остальные искренне наслаждались рваной мелодией и темным смыслом.
Мне неуютно на таких сборищах. Я полюбила Данилу, каждую каплю его нежности, но его темная, музыкальная сторона отталкивает меня. И то, как на меня смотрят его фанаты… Не подходят ближе, но замечают каждый шаг, каждое наше прикосновение, жадно читают по губам каждое слово.
– Ты ревнуешь, Ника?
Данила провел пальцем по моему лбу, разглаживая морщины. Ему хотелось, чтобы я ревновала. А ведь я не ревную, все намного сложнее. Наблюдая, с каким наслаждением поклонницы слушают музыку «Анатомии», я думаю о том, что любая из них подходит Даниле лучше, чем я. Любая будет счастлива занять мое место. То место и тот мир, в которые я не вписываюсь.
– Ревную, – со вздохом согласилась я. Так проще.
– Представь, что тебе предоставили выбор – остаться со мной или открыть персональную выставку. Что бы ты выбрала?
– Конечно, осталась бы с тобой. К тому же за последние два месяца я не написала ни одной стоящей картины.
– А что, если вдохновение не вернется?
Я не понимала, к чему он ведет и почему так напряженно вглядывается в мое лицо.
– Как говорится, на «нет» и суда нет. Хорошо хоть я могу зарабатывать уроками.
– Тебе не обязательно работать, я о тебе позабочусь.
– Ты и так обо мне заботишься.
– Я хочу заботиться о тебе еще больше. Не закрывайся от меня, Ника, не лги. Всегда говори правду, ладно?
Он действительно пьян, впервые пьян настолько, чтобы испугать меня своим взглядом и тоном голоса. Слова исходят из темной глубины Данилы, пряча за собой слишком сильные эмоции.
– Дань, не сомневайся во мне, пожалуйста! – Я говорила честно, от самого сердца. – И тоже говори мне правду, – добавила тихо.
– Хорошо, я скажу тебе правду, – кивнул он после недолгого молчания. Его руки на моей талии подрагивали. – Если бы мне пришлось выбирать между тобой и музыкой, я бы никогда больше не притронулся к гитаре.
– Дань, что с тобой? Наверное, это от стресса и выпивки. Тебе не придется делать такой жестокий выбор. Я с тобой, и я тоже выбираю тебя.
– Мне трудно в это поверить. Кажется, что я отвернусь, и ты опомнишься и исчезнешь.
– Не исчезну.
– Уверена? Никаких сомнений?
– Эй, Резник, перестань! Утром тебя ждет жуткое похмелье.
– А ты перестань ревновать меня к фанаткам. Вот, смотри…
Данила помахал рукой, привлекая всеобщее внимание. Потом сжал мою ладонь с такой силой, что я заскулила, пытаясь выдернуть ноющие пальцы.
Кто-то выключил музыку, и на нас сосредоточилось множество любопытных взглядов.
– Попрошу внимания! Для тех, кто не знает, это – Ника Туманова, и я любил ее еще в школе. Я надеюсь, что она согласится выйти за меня замуж. – Данила повернулся ко мне. Синие глаза сияли страстным, металлическим блеском. – Ника, ты станешь моей невестой?
Невестой.
Толпа фанатов с разинутыми ртами, и я с застывшей улыбкой на губах.
Что бы ни случилось, я не могу обидеть Данилу, потому что в этом сильном мужчине прячется невероятная ранимость, о которой знаю только я. Страсть, бурлящая на поверхности его взгляда, – это ничто по сравнению с эмоциями, запертыми внутри. Потребуются годы, чтобы разгадать Данилу до конца.
Но мы знаем друг друга всего два месяца. Много лет и два месяца.
Невеста – это почти жена. Покупка столовых приборов, борщи, детские дни рождения, встречи с родственниками, спор о том, чья очередь выгуливать собаку, тихий секс в ванной, пока ребенок смотрит мультики…
Это не мы.
Данила Резник и я – это буря чувств. Тех, что на поверхности, и тех, что спрятаны внутри.
Я его муза, а не невеста, никак не невеста.
Я никогда не мечтала о браке, да и о детях тоже. А сейчас у меня нет времени на размышления, потому что Данила смотрит на меня слишком пристально, и с каждой секундой из его глаз утекает радость.
От счастья до смертельной обиды несколько вдохов.
Фанаты предпочтут скандал, я вижу это в их разгорающихся взглядах, слышу, как ядовитые перешептывания ползут по залу.
От толпы отделяется второй гитарист группы и подходит ближе. Кажется, он собирается вмешаться, и я ловлю взбешенный, ненормальный взгляд Данилы, нацеленный на приятеля.
В наступившей тишине трещат кости моей ладони. Данила сжимает ее с такой силой, что мне должно быть очень больно.
Но я чувствую только шок. Холодный липкий шок.
Любимых людей не обижают. Никогда. Их поддерживают и защищают любой ценой. Так ведь?
Секунды тикают, взгляды гостей становятся ядовитыми, и тогда я делаю единственное, на что способна в данный момент. Целу́ю Данилу. Прижимаюсь к неподвижным сухим губам любимого мужчины. Он не отвечает. Позволяет мне прижаться ближе, разомкнуть его губы и ткнуться языком в плотно сжатые зубы.
Он обижен, что я не ответила сразу, но он шокировал меня внезапным и очень публичным предложением.
Данила обнял меня, и я позволила себе расслабиться. Значит, он простил мою заминку.
Под жидкие аплодисменты фанатов я принимаю предложение Данилы. Его страсть. Он показал мне только самую малость, верхушку айсберга, а под ней прячется буря. Иногда я вижу, как она зачинается в его глазах, а потом отходит. Эта страсть в его музыке, которая мне не принадлежит.
Данила только что предложил мне всю свою страсть до дна.
Я отказалась от нее в школе, испугалась чувственной ярости его взгляда.
Я не могу так поступить в очередной раз, только не с Данилой Резником – мужчиной, в котором растворилась.
«Невеста – это еще не жена, ничего страшного», – уговариваю себя, всем своим видом выражая восторг и согласие, чтобы сделать счастливым мужчину, которого… люблю.
Чтобы доказать, что я не сомневаюсь.
Итак, я невеста. Ничего страшного не случилось, мир не перевернулся. Борща Данила не требует, детей тоже. Можно оставаться невестой много лет и ни о чем не волноваться. Наутро после спонтанной помолвки жених проснулся в отменном расположении духа. Целовал меня, тормошил, соблазнял до полудня, а потом даже извинился.
– Прости, что сделал предложение при всех. Иногда я немного порывист.
Да, он порывист. Это и хорошо, и… хорошо.
– Если не ошибаюсь, то предложения руки и сердца полагается делать неожиданно, так что извиняться не за что, – улыбнулась я.
– Да, но обычно девушки очень этого ждут.
Мне не понравилась ирония в его голосе.
Наверное, я неправильная девушка, и мои дефекты неисчислимы. Но я не могу шутить на эту тему, когда Данила смотрит на меня так… сильно. Синий и сильный взгляд.
– Я счастлива. – Растворяю эти слова в поцелуе.
Это не ложь. Я действительно счастлива и почти не замечаю неуверенность и страх, копошащиеся в глубине души. Если мы не станем спешить со свадьбой, то все будет хорошо.
Если не станем спешить…
– Пора рассказать о помолвке нашей родне, – сказал Данила за ужином.
Мои родители не проблема. Папа поворчит, но будет за нас рад, а мама обрадуется. За них я не волнуюсь.
А вот семья Данилы…
– Дань, может, подождем?
– Чего подождем? – напрягся он.
Десятилетия нашей встречи. Или пенсии.
– Ты рассказал родным о наших отношениях?
– Пока что нет. С братьями мы видимся редко, а у мамы проблемы со здоровьем, ей не до нас было. Но теперь все определилось. У мамы в понедельник операция, и мы собираемся устроить ей сюрприз. Соберемся все вместе у нее дома загородом и поднимем ей настроение, а утром отвезем в больницу. Будет забавно. Мы с братьями вырядимся ковбоями, как в детстве, подарим ей путевку в санаторий, чтобы она восстановила здоровье после операции. Я хочу, чтобы ты поехала со мной, заодно и расскажем о помолвке. Отвлечем мать от грустных мыслей.
Сердце ухнуло вниз, приземлившись где-то в районе дрожащих колен.
Пришлось напомнить себе, что я невеста. Мои колени должны дрожать только от счастья и предвкушения.
– Мне кажется, это не лучшее время объявить о помолвке, – ответила я тактично, тем самым покрывая свой безотчетный страх. Уж кто-кто, а любящая мать Данилы прочитает сомнения, написанные на моем лице.
Да и убедить его братьев в том, что я люблю Данилу, будет непросто.
– Братья знают, что я любил тебя со школы. Они считали, что тебе на меня наплевать, так что для них помолвка будет шоком. – Он довольно потер руки в предвкушении.
Я этого предвкушения не разделяла.
Я пыталась отсрочить встречу, но Данила был непреклонен. Он следил за каждым моим словом, за каждой деталью мимики. Мои сомнения его ранят, а я не хочу причинять ему боль.
– Не дрейфь, Ника, все будет хорошо! Мы развеселим маму и порадуем ее новостью. Операция плановая, но мама все равно волнуется. А когда узнает о помолвке, ей будет на что отвлечься. Женщины обожают свадебные хлопоты, – беззаботно заявил жених. Обняв меня, прищурился. – Что-то не так? Ник, я знаю, что с братьями будет непросто, но только в первые минуты. Потом они оттают и будут за нас рады. Ты мне веришь?
– Да.
Даниле не понравилась пауза, прозвучавшая перед «да».
– Ника, ты сомневаешься?
– Нет.
Нет. Нет. Нет. Да.