Торнатрас - читать онлайн

Глава первая

Вот теперь вторая часть моей жизни начинается по-настоящему. Начинается в тот момент, когда моя правая нога отделяется от подножки грузовика Араселио и касается миланского асфальта на виа Джиневра.

Они никогда его раньше не видели, но как только грузовик свернул на виа Джиневра и Араселио сказал: «Приехали», Коломба, Лео и даже синьора Эвелина сразу узнали свой дом. Другие были будто только что отремонтированные, с нарядными фасадами, выкрашенными в приятные светлые цвета, а он стоял среди них, как бедный родственник.

Все здания на виа Джиневра были построены сто лет назад, и видно было, что на ремонт тут денег не пожалели. Парадные двери – из настоящего дерева, с блестящими, словно из чистого золота, ручками. Только все почему-то закрыты, хотя на дворе день. На балконах одинаковые жалюзи в зеленую полосочку. Окна с двойными рамами сверкают на солнце.

А в доме номер тридцать пять окна старенькие, с деревянными облупленными ставнями, к подоконникам кое-где прикручены металлической проволокой горшки с цветами.

В соседних домах, заметила Коломба, растения на подоконниках одинаковые, как и жалюзи. А в доме тридцать пять на балконах чего только нет: шкафы, велосипеды, игрушки, мусорные корзины, табуретки и разный прочий хлам. Все это хорошо видно с улицы, и дом кажется безалаберным, но очень живым и уютным.

У синьоры Эвелины вид был бледный и растерянный. Пу ть показа лся ей невыносимо дол гим: почти два часа без телевизора – как она только это выдержала? И еще неизвестно, есть ли в новом доме хорошая антенна и принимаются ли там каналы «Амика» и «Телекуоре». От одной мысли о том, что она может пропустить новую серию «Урагана», ее охватывала тоска.

Появился Станислав. Он спустился, чтобы помочь выгрузить фортепиано Коломбы. Не обошлось без поклонов и целования рук. Синьора Эвелина сильно смутилась, потому что вокруг были люди. Но, с другой стороны, это старомодное внимание ей льстило.

Лео и Коломба взяли с собой по сумке и вошли в плохо освещенную подворотню. В глубине за оградой виднелся мощеный двор с какой-то растительностью.

Я не поверила своим глазам. Во внутреннем дворе дома в центре Милана был таинственный сад! Почему же «девчонки» мне этого не сказали?

– Не преувеличивай, Коломба. Обычный двор с деревьями, – говорит тетя Мити.

– Двор!

Вот в Генуе у нас правда был двор – зацементированная площадка с вонючими мусорными баками и без клочка травы. А здесь целых семь деревьев – таких высоких и ветвистых, с листьями, толстыми стволами и вылезшими на поверхность корнями, как в каком-нибудь лесу, где обитают гномы. Есть клумбы с гортензиями и огромная глициния с перекрученным стволом, которая уже дотянулась до последнего этажа.

– Мама, иди посмотри! – позвала я.

Но появился только Лео. Мама уже поднималась по лестнице. Конечно. Ей не терпелось оценить свою комнату с креслом и новым телевизором. Ну ладно, ей же хуже. Мы с Лео исследуем наш таинственный сад сами.

Лео стал осматривать каждое дерево, прикидывая, можно ли на него забраться или, например, построить среди ветвей небольшой домик. В развилках и дуплах попадались всякие мелочи, оставленные другими детьми: фигурки футболистов, стеклянный шарик, пластмассовый пупсик, швейцарская точилка, браслетик из желтых и зеленых бусин…

Обследовав сад дальше, мы обнаружили за живой изгородью из кустов гортензии длинную велосипедную стойку. Почти все места пустовали. Нашлось только три очень старых мужских велосипеда c прикрученными сзади дощатыми ящиками вместо багажника и один детский велосипед, явно покрашенный вручную, – синий, с криво намалеванными золотыми звездочками.

– Интересно, чей он? – с любопытством спросил Лео. Этот синий велосипед был ему почти под рост – только чуть-чуть великоват. И он не был привязан. – Можно я прокачусь? – спросил он у сестры, кладя руку на руль.

– Не думаю, что блохе это понравится, – раздался строгий мужской голос.

Оба, Коломба и Лео, вздрогнули от неожиданности. Но это был всего лишь Араселио: он стоял, прислонившись к ограде и придерживая на плече большую коробку с вещами.

– Странно, что блоха сегодня не в школе, – произнес он.

«Что еще за блоха?» – подумала Коломба.

Но прежде чем она успела спросить, снова выскочил Лео:

– Так ведь занятия еще не начались.

– Но школа все равно esta abierta[7], – спокойно отвечал чилиец. – Занятия еще не начались, но утром все дети, которые уже вернулись с каникулы, могут ходить в спортивный зала, плавать в бассейн или играть в теннис… Не сказал вам mi novia, vuestra tia?[8] Эта школа, в который вы ходить, очень шикарная. Школа для богатый.

– Ты же говорил, что наши жильцы бедные… – удивилась Коломба.

Теннисный корт и бассейн как-то не сочетались с облупленным фасадом дома тридцать пять и с этими развалюшными велосипедами.

Араселио рассмеялся.

– Понятно, что их делать не для дети ваших жильцов, а для другие жители виа Джиневра и квартал, которые моются в ванные джакузи. Но, понимай, дети в номер тридцать пять тоже имети право ходить в школа свой квартал. И можешь верить, Паломита, что они очень рад бассейн летом. Тем более эти pobrecitos[9] на каникулы не уехать. Сейчас они все в школа. Слышишь, какая тишина?

И в тот же миг из окна первого этажа раздался вопль, за которым последовал целый кошачий концерт: плакали сразу несколько младенцев.

– У tesoruccios[10] синьоры Циляк сегодня плохой umor[11], – спокойно объяснил Араселио.

– А сколько детей у этой синьоры? – спросила Коломба.

– Нисколько. Это не ее дети. Ваши жильцы оставлять им свои, когда идут trabajar, работать. Слышишь? Они слишком маленькие, чтобы ходить в бассейн, tesoruccios. А детский сад надо платить. Слишком дорогой для китайский малыш, для Аннина Эспозито и два другие angelitos neros[12], как говорит tu tia, mi novia.

– Дети, что вы делаете во дворе? А ты, Араселио? Поднимись, ты нам нужен, чтобы подвинуть шкаф, – закричала с балкона второго этажа тетя-невеста.

«Вот он, наш дом», – подумала я, глядя наверх, и почувствовала комок в горле.

Мы поднялись по лестнице. За дверью «тезоруччос» по-прежнему стоял вой. Если не считать этого, в доме было тихо. Немного пахло кухней – как будто карри с еще какими-то специями. Я не знала, хорошо это или не очень.

– Богатые люди не хотят знать, что кушать другие, – словно прочитав мои мысли, сказал Араселио. – На лестничный площадка de los riccos[13] никогда не пахнет кухня.

Глава вторая

В нашем доме на каждом этаже по четыре квартиры: две большие и две маленькие. У нас – большая. Другую большую квартиру на нашем этаже снимает доктор Мурджия с женой и сыном, которому уже восемнадцать. Две комнаты доктор использует под амбулаторию. (Я знаю об этом от тети Динуччи – она знакома с его медсестрой.) Когда мы приехали, был неприемный час, и дверь Мурджия была заперта, как и двери двух маленьких квартир.

Зато наша дверь была открыта нараспашку, и на пороге ссорились «девчонки» (в такие моменты кажется, что они друг друга ненавидят) – на этот раз из-за того, что пятна, оставленные на полу малярами, не до конца оттерлись.

На лестничной площадке, опершись на перила, стоял какой-то светловолосый очкарик, молодой, но уже слегка полысевший, и с удовольствием следил за их ссорой, да еще подзуживал, со смехом отыскивая на полу невидимые пятнышки.

«А это что еще за тип? Чего ему надо? С какой стати он вмешивается в наши дела? И почему «девчонки» не пошлют его куда подальше?» – подумала Коломба.

Она надеялась, что, увидев их с Араселио, он удалится или, по крайней мере, замолчит. Но, как только они появились на лестнице, тип замахал им рукой и воскликнул с сильным иностранным акцентом:

– Ну наконец-то! Добро пожаловать в наш дурдом. Мы зовем его «Наша Твердыня».

– А это Ланчелот Гривз, – сообщил Араселио, – секретарь синьора Петрарки. Мити, mi amor[14], – обратился он к невесте, – успокойся. Пол esta lindissimo, очень чистый.

– Рад знакомству, – сказал Ланчелот Гривз. – Блоха ждет вас в гостиной вместе с вашей мамой. Она так рвалась с вами познакомиться, что ни в какую не пожелала остаться в постели.

«Опять эта блоха? Но кто же это?» – с раздражением подумала Коломба.

Судя по размеру велосипеда, она могла быть ровесницей Лео. Но почему тогда, спрашивается, она должна лежать в постели почти в час дня? И что она вообще делает у них дома?

Коломба так разозлилась на сестер, что вошла в квартиру, даже не оглянувшись. На стене в прихожей уже висело зеркало, и в нем отразилось на миг ее недовольное лицо.

«А ведь это такой торжественный момент, – подумала Коломба. – Мне бы сейчас светиться от счастья».

Но эти двое умудрились все испортить.

Судя по звукам, доносившимся из глубины квартиры, мама уже включила телевизор. Коломба прошла по заставленному коробками коридору и шагнула в гостиную.

Синьора Эвелина сидела в новом кресле, поставив ноги на скамеечку, расслабленная и непринужденная, как будто и не было утомительного пути. Как будто она всегда сидела в этом удобнейшем кресле с пультом в руке и переключала каналы, проверяя качество изображения.

– Все берется: «Амика», «Телекуоре»… и «Телепоп»! И даже «Друзья Иисуса», – говорила она, когда Коломба вошла в комнату. – А это что за канал? Говорят по-французски.

– Это Antenne Deux. «Амика» оставляет им немного места. Но вечером, когда идут самые интересные передачи, их не посмотришь, – ответила девочка, сидевшая рядом с синьорой Эвелиной на ручке кресла.

Коломба подозрительно на нее покосилась.

«Вот, значит, чей это велосипед со звездочками. Вот она, блоха. Не блоха, а микроб какой-то», – подумала я.

Маленькая, худая, бледнющая, с темными глазками-бусинками и рыжими перьями волос, а на лице полно веснушек и каких-то непонятных красных пятнышек.

Если не считать этого англичанина Ланчелота, она стала первой из наших соседей. И если бы меня спросили сейчас о моем первом впечатлении, я бы не задумываясь сказала: «Ужасное».

Судите сами. Несмотря на жару (мы переехали в начале сентября), на голову она натянула темно-синий шерстяной берет, а вокруг шеи обмотала теплый шарф, хотя явно не собиралась выходить из дома, потому что была в пижаме и тапочках. Поверх пижамы на ней был надет серый мужской кардиган до колен. Рукава кардигана, даже закатанные, закрывали ей руки до запястий.

Как можно заявиться в гости к совершенно незнакомым людям, да еще в таком отстойном виде?! Еще меня поразило то, как вела себя моя мама. Обычно при посторонних, даже при наших с Лео одноклассниках, она закрывалась в себе, как улитка, и хорошо, если здоровалась. А сейчас она улыбалась и болтала с этой нахалкой, как будто знала ее всегда.

– Я слышала, что студии канала «Амика» находятся в Милане, – говорила мама. – Может быть, даже недалеко отсюда? Представляешь, как здорово было бы встретить на улице Риккардо Риккарди? Как ты думаешь, не отказался бы он дать мне автограф?

И эта наглая девчонка ей ответила:

– Конечно нет. Если попросите, даст наверняка. – Мама, довольная, улыбнулась. – Только смотрите не влюбитесь, – шутливым тоном предупредила та, – у этого плейбоя Риккарди полным-полно невест!

– Неужели! Откуда ты знаешь?

– Синьора Мурджия, жена нашего доктора, всегда показывает мне журналы, которые покупает для пациентов, чтобы им не скучно было ждать своей очереди.

– Может быть, она и мне покажет?

У меня внутри все кипело. Что этой проходимке у нас нужно? Без нее мы были бы с мамой вдвоем и я бы спросила ее: «Как тебе наша квартира? Правда, хорошую мы выбрали мебель?» Конечно, я не смогла бы заявить ей, как когда-то в Генуе папа: «Хочу, чтобы ты знала: в этом доме мы будем очень, очень счастливыми». Не смогла бы даже попросить ее: «Пожалуйста, постарайся быть не такой несчастной в этой нашей новой жизни в Милане».

Но я могла бы дать это понять, если бы мы были сейчас с ней вдвоем или хотя бы втроем, вместе с Лео. А с этой чужой девчонкой… Ну почему мама не скажет ей: «А теперь иди домой. Нам с Коломбой надо побыть вдвоем»?

– Значит, это тебя зовут блохой, – скорее констатировала, чем спросила Коломба, бросая на пол дорожную сумку.

– Привет, – не слезая с кресла, спокойно ответила рябая девчонка. Можно было подумать, что они давно знакомы. Она даже не заметила дерзкого жеста Коломбы. Или сделала вид, что не заметила. – Не подходи ко мне близко, а то я заражу тебя ветрянкой. (Так вот откуда эти красные пятна. И вот почему она так закутана и должна лежать в постели. Но зачем же тогда ходить по гостям и разносить заразу?)

– Не волнуйся, солнышко. Мои дети уже переболели ветрянкой. И корью тоже, – сказала синьора Эвелина, похлопав ее по руке. – К тому же они привиты.

– Солнышко? – Коломба почувствовала, что сейчас умрет от ревности.

Она еле сдержалась, чтобы не схватить девчонку за плечи и вытолкать ее из комнаты. Хорошо, что в эту минуту в комнату вошли совершенно умиротворенные тетушки в сопровождении Ланчелота Гривза.

– Эвелина, познакомься, это секретарь синьора Петрарки, – представила его тетя Динучча. – Он распоряжается их частью здания. Ланчелот был очень любезен и рассказал нам все о доме и жильцах.

– Мой начальник был большим другом графа Райнольди, – объяснил англичанин. – Если вам что-нибудь понадобится, всегда обращайтесь.

– Поскольку вы вдвоем владеете большей частью здания, вам надо держаться вместе, – заметил Станислав. – Есть риск, что третий собственник, который владеет третьим этажом, захочет ступить на тропу войны.

– Да, он даже обещал это, потому что хотел купить нашу долю, а мы не согласились, – засмеялся Ланчелот. – Но эти Преследы не на того напали. Моего начальника на пушку не возьмешь.

– Преследы? – озадаченно переспросила синьора Эвелина. Слово напомнило ей персонажей одного телесериала – страшных чудовищ, хотевших завоевать Землю.

– Так мы называем этих прилизанных и напомаженных нахалов с третьего этажа, поскольку их фирма называется «ПРЕСТНЕДВ» – «Престижная недвижимость».

– Ого! Теперь я понимаю, кто написал то письмо адвокатам! Нас они тоже просили продать всю нашу площадь, – сказала тетя Динучча. – Только вот с какой стати? В наши планы это никак не входит.

Значит, Араселио был прав. Эти типы с третьего этажа хотят заграбастать наш дом, чтобы (на радость Карраде) сделать его таким же «белым», как остальные дома в квартале, и продать богатым – los riccos.

От англичанина мы узнали, что «ПРЕСТНЕДВ» – предприятие анонимное. Имя директора никому не известно.

– Не нравится мне, когда люди прячутся за каким-то странным сокращенным названием. Это не внушает доверия, – сказала тетя Динучча.

– Но бояться нам нечего, – успокоил ее Ланчелот.

Он объяснил, что, раз нам с синьором Петраркой принадлежит по два этажа, а третьему хозяину – только один, перевес на нашей стороне.

– Четверо против одного. Ну и что они могут нам сделать?

Вообще-то мне не очень улыбалось дружить с семейством этого пятнистого микроба, откликавшегося на смехотворное имя Пульче[15] Петрарка, только потому, что иначе преследы могут отобрать у нас наш дом.

– Не может быть, чтобы тебя по правде звали Блохой, – сказала я как можно презрительнее. – Должно ведь и у тебя быть настоящее, нормальное имя, как у всех.

Я думала, что ей дали прозвище из-за того, что она такая маленькая и худая, как микроб. Не ожидала, что она невозмутимо ответит:

– Правильно, у меня есть настоящее имя, но не знаю, насколько оно нормальное. Меня зовут Пульхерия.

Она вызывающе посмотрела на меня, зная наизусть все, что говорят люди, впервые услышав ее имя.

– Что-о-о?! – воскликнул Лео, вылупив на нее глаза.

– Это же надо – окрестить так девочку! – возмутилась мама.

Я ничего не сказала, только выразительно посмотрела на Блоху.

«Да уж, настоящее имя ничуть не лучше прозвища», – сказали мои глаза.

Она расхохоталась и пожала плечами.

«И в самом деле, – подумала я. – Не она же себя так назвала».

Тетя Мити и тетя Динучча чуть не испепелили меня взглядом. Обе терпеть не могут, когда начинают обсуждать странные имена. И я могу их понять.

Папа рассказывал, что дедушка Тоскани – он ведь был анархистом – хотел назвать свою первую дочь Динамита. Но так как в загсе не разрешили, назвал ее Дина, оставив для второй имя Мита. Еще папа говорил, что, когда бабушка звала девочек домой ужинать: «Дина, Мита, домой!», мальчишки кричали: «Динамита! Полундра! Сейчас взорвется!»

Но Пульхерия, по-моему, еще хуже. Похоже на ругательство, хотя на самом деле это латинское имя, которое значит «самая красивая», как объяснил нам Ланчелот Гривз. Родители преподнесли ей этот подарок еще до того, как бросили ее на дедушку, а сами отправились помирать на край света. (Значит, она не дочка этого старого толстяка Петрарки, а его внучка.)

Тут глаза у мамы наполнились слезами.

– Ох, бедная! Значит, тоже сирота! – воскликнула она жалостливым голосом и протянула руку, чтобы погладить синий шерстяной берет. – Видишь, сколько у вас общего, Коломба. Я уверена, что вы подружитесь, – сказала она чуть погодя, устремив на меня многозначительный взгляд.

«Ни за что, – подумала я. – Подружиться с этой противной блохой – никогда! Во-первых, она еще маленькая. Наверно, пошла в четвертый класс, а может, и в третий. И потом я никогда не стану дружить по указке».

– Когда она была маленькая, я для краткости звал ее Пулька, – продолжал секретарь. Кажется, он был при ней нянькой и считал своим долгом всегда становиться на ее защиту. – Но кто-то расслышал «Пульче», и это прозвище привязалось. С тех пор она не слишком выросла, – сказал он задумчиво, – хотя ест неплохо. Я слежу, чтобы каждый день съедала положенные витамины и всякое такое.

«Ну зачем он все это рассказывает? – подумала я. – Почему бы не дать нам спокойно распаковать вещи?»

Выставить их за дверь было неудобно, поэтому я решила удалиться сама.

– Пойду к себе в комнату, разложу книги, – сказала я. И с достоинством вышла из гостиной.

Глава третья

Комната Коломбы была раза в три больше, чем их с Лео комната в Генуе. За стеклянной дверью – балкончик, обращенный на задний двор. Кровать двухъярусная. Коломба выбрала ее по совету старого адвоката Паллавичини. Вдруг кто-нибудь из подружек захочет переночевать. Вот только подружек у нее не было ни в Милане, ни где-нибудь еще. Ну разве что тетки рассорятся и одна из них придет пожить к ней.

В углу возле окна Станислав с Араселио поставили фортепиано, сильно нуждавшееся в настройщике. В центре комнаты громоздились сумки и пакеты с вещами. Коломба сразу отыскала взглядом коробки с книгами. Открыла первую попавшуюся коробку и стала расставлять книги на нижней полке стеллажа.

Это были ее детские книги – почти все подаренные папой. Многие он читал ей сам, сидя в том самом кресле, в котором после его смерти обосновалась перед телевизором мама.

Разглядывая обложку «Винни-Пуха», всю в детских каракулях, Коломба почувствовала такую тоску, что у нее перехватило дыхание. Она сглотнула. Что бы подумала о ней Пульче, которая и глазом не моргнула, когда Ланчелот Гривз упомянул о смерти ее родителей?

Коломба продолжила расставлять книги. Вот «Чон Чон Блу» и «Волк Ураган», «Маленький принц» и «Невероятное нашествие медведей на Сицилию». (Как же она плакала, когда злодей эрцгерцог выстрелил в медвежонка Тони в театре «Эксцельсиор»!) А вот «Спокойная картошка», «Джим Пуговка», «Невероятные приключения Лавинии», «Десять в одной кровати»…

Между круизами, когда папа был с нами, он читал мне эти книжки перед сном. А после того как «Геркулес» затонул, я стала читать их перед сном Лео. Было бы нечестно оставить его без чтения. Но хотя это были книги для малышей, я считала их своими и не хотела отдавать ему.

На верхние полки я ставила книги, появившиеся у меня в последние годы. Какие-то мне дарили, какие-то покупала сама.

Вдруг у меня за спиной кто-то спросил очень серьезно:

– А «Таинственный сад» у тебя есть?

– Вот он! – машинально ответила я, вытаскивая книгу из большой коробки. И только потом поняла, что разговариваю с пятнистым чудовищем. Не иначе она подкралась на цыпочках, потому что я ничего не слышала. – Может, прекратишь за мной шпионить? Почему бы тебе не пойти к себе домой! – вспылила я.

Но она уже взяла «Таинственный сад» и листала его медленно, как зачарованная.

– Можешь дать ненадолго? – Голос ее звучал как будто издалека. – Мне ужасно хочется его перечитать. Свою книгу я отдала в прошлом году Леопольдине Сенгор, и она мне ее не вернула.

Эта пигалица правда не понимает, что я не хочу с ней общаться, или она такая непрошибаемая?

– Я никому не одалживаю книги. А тебя я вообще не знаю.

Мне хотелось наговорить ей грубостей, хотелось, чтобы она разревелась или хотя бы обиделась. Но она даже не поморщилась.

– Клянусь тебе, что верну! – воскликнула она, прижимая книгу к груди. – А я могу дать тебе что-нибудь из своих. У меня много книг.

– И «Ужастики» Стайна? – не удержалась я.

В Генуе наша учительница итальянского не хотела, чтобы мы это читали, и книга ходила у нас под партами.

– «Ужастики» у меня есть все. Только они мне надоели. Когда прочтешь тридцать или сорок книжек, уже становится скучно.

Коломба обернулась и оглядела Пульче с головы до ног. Может быть, первое впечатление (глупая, невоспитанная козявка, сующая свой нос в чужие дела) было ошибочным? Она решила устроить Блохе испытание.

– Тебе нравится «Бесконечная история»?

– Слишком тягучая. Не смогла дочитать ее до конца.

– Я тоже. А «Каникулы на острове чаек»?

– Прочла пять раз подряд.

– А «Послушай мое сердце»?

– Вот бы мне такую подругу, как Приска!

– А «Астралиск»?

– Знаешь, что странно? История грустная, но, когда Мадурер умер, мне не хотелось плакать.

– Мне захотелось тут же начать рисовать!

– А ты читала что-нибудь Кларабеллы Ризотто?

– У меня есть все ее книги, – сказала Коломба. – Смотри!

И она вытащила их из коробки. Тут были «Корабль страха», «Лола и Микеле», «Дочь изгнанника», «Тонина в митенках», «Статуя, которая росла» и все остальные романы Ризотто – всего около двадцати.

– Я видела ее два раза по «Телекуоре». В передаче «Жизнь удалась» у Камиллы Гальвани, – добавила Коломба. – Симпатичная, только помаду ей нужно посветлей.

– Но держу пари, ты не знаешь, где она живет.

– А зачем мне? Если я захочу ей написать, могу послать письмо на адрес издательства.

Пульче засмеялась и топнула ногой.

– Сейчас мы ходим у нее над головой. Она живет прямо под вами.

– Правда? – не поверила Коломба.

Она думала, что знаменитая писательница, которую приглашают на телевидение, живет в шикарной вилле с бассейном или хотя бы в «Белейшем квартале», в доме люкс, отремонтированном, с домофоном, жалюзи в зеленую полосочку и джакузи в ванной.

– Да, она ваша соседка, – просто сказала Пульче. – Я часто встречаю ее мужа на лестнице, когда спускаюсь, чтобы вынести мусор. И две их дочки ходят в нашу школу.

– Здорово! Как думаешь, можно будет попросить у нее автограф?

– Почему бы и нет? Вообще-то ты хозяйка ее квартиры.

Они стали расставлять книги вместе. Потом Пульче спросила:

– Ну так как? Дашь мне почитать «Таинственный сад»?

– А фильм ты видела? – спросила Коломба: ей не хотелось заканчивать разговор. Как же это, оказывается, приятно – болтать о книгах с кем-то, кто тебя понимает.

– Да, фильм отличный. Хотя там не совсем как в книге. Отец Колина – слишком молодой. Матери Диллона нет вообще. Но мне очень понравилось путешествие на корабле, и Индия, и как Мэри прячется под кроватью.

Я не знала, что и думать. У нас оказалось так много общего. Я поймала себя на том, что иногда улыбаюсь. Да, всю мою грубость как ветром сдуло. Пульче вовсе не была противной, как мне показалось вначале. Может быть, именно так и начинается дружба?

Глава четвертая

Когда все книги были расставлены по полкам, Пульче предложила Коломбе помочь с остальными вещами, и у той не нашлось причины отказать. Правда, в голове мелькнуло: «Ведь она увидит всю мою одежду, рамки с фотографиями, кассеты, мои рисунки, альбомы, тетради… Она все обо мне узнает. А я про нее не знаю почти ничего, даже сколько ей лет. Что она подумает, когда увидит всех моих кукол? Что я до сих пор в них играю? Или что это коллекция?» Но потом: «А, к черту! Не все ли равно, что там обо мне подумает эта пятнистая козявка?»

Она злилась на себя, потому что чувствовала, что на самом деле ей не все равно.

Ничего не говоря, Пульче начала методично разбирать вещи: складывала свитера перед тем, как положить на полку в шкаф, выбрасывала в корзину упаковочную бумагу, убирала пустые чемоданы на антресоли.

– Мне пришлось приучить себя к порядку, – объяснила она. – Там у нас наверху из-за Виктора Гюго и Ланча такой кавардак…

– Кто это, Виктор Гюго? У тебя есть брат?

– Нет, это мой дедушка. Я так всегда его звала. Когда я была маленькая, эти двое могли отправить меня в школу в разных туфлях: одной – синей, другой – коричневой. Говорили: «Главное, чтобы ноги по дороге не промокли». Но от учительниц попадало не им, а мне.

– А на каком вы этаже живете? – спросила Коломба.

– На последнем. Там всего три квартиры, потому что у нашей – большущая терраса. Можешь приходить ко мне играть, когда захочешь. – Она немного замялась. – А можно я буду иногда смотреть у тебя телевизор?

– У вас нет своего телевизора? – не поверила Коломба.

– Нет. Дедушка не хочет. Говорит, он мешает работать. У нас только радио. Ланч всегда слушает передачи на английском.

– Но как же ты совсем без телевизора?

– Если показывают что-нибудь интересное, иду к кому-нибудь из соседей. Поэтому у тебя и спросила.

Тут в комнату заглянула тетя Динучча:

– Перерыв! Мойте руки, а тебе, Коломба, неплохо бы и причесаться. Дедушка твоей подружки пригласил нас на обед.

– Вот хорошо! Заодно посмотришь мой дом, – обрадовалась Пульче.

– Какой молодец этот синьор Петрарка, – повторяла тетя Мити, пока мы поднимались по лестнице на пятый этаж. – Понял, что мы еще на чемоданах и нам сегодня не до готовки.

– Хорошие соседи всегда помогать в трудный день, – сказал Араселио.

– Но пригласить на обед семь человек, к тому же совсем незнакомых – это не шутка, – настаивала тетя Динучча.

– И в дом, где только мужчины… – пробормотала мама. – Еще неизвестно, чем они нас накормят…

Уговорить ее пойти с нами было нелегко.

– Идите сами. Я лучше останусь дома. Этот переезд меня доконал. Съем бутербродик и заодно посмотрю телевизор.

Но тети даже слышать не хотели:

– Это же будет ужасно невежливо. Он пригласил нас всех. Хочет поскорей познакомиться.

– Тогда мог бы спуститься к нам сам, а не присылать секретаря.

Вообще-то у мамы характер мягкий, но иногда на нее нападает приступ упрямства. А еще, думаю, ей не хотелось пропустить очередную серию «Голоса крови». Но когда Пульче сказала: «Вы правы, синьора. Но мой дедушка не выходит из дома. Из-за лестницы», мама покраснела как помидор. Она ведь знала, что в их новом доме нет лифта.

– У него что-то с ногами? – спросила я, чтобы как-то загладить неловкость.

– Нет, – ответила Пульче. – Просто он очень тяжелый: весит сто двадцать килограммов. Спуститься, может, и спустился бы, но вот подняться потом – никак.

– Бедный! И он еще приглашает нас на обед, – пролепетала мама. – Извини, солнышко, извини, извини. Я сказала, не подумав. Конечно, я пойду вместе со всеми. Идемте!

Поднимаясь, она продолжала причитать:

– Бедняга, заперт в четырех стенах, выйти подышать и то не может…

Тут уж я не удержалась:

– А ты, мама, много выходишь?

А Пульче сказала:

– Да нет, что вы, мой дедушка может дышать воздухом сколько захочет. Он все время на террасе со своими курами. Четыре сейчас сидят на яйцах. Скоро у нас будут цыплятки.

У Лео глаза полезли на лоб. Куры в центре Милана? Тетя Динучча ущипнула его, чтобы он ничего не ляпнул.

– Синьор Петрарка – не такой, как все, – шепнула она ему на ухо. – Он художник.

Меня уже тоже разбирало любопытство – захотелось поскорей увидеть дедушку Пульче.

– В хорошую погоду мы всегда едим на террасе, – сказала моя подруга. (Я написала «подруга»? Нет, тогда подругой я ее еще не считала. Просто перестала относиться к ней свысока, как в первые минуты знакомства.) – Надеюсь, что Ланчелот накрыл там и сегодня.

На площадке третьего этажа они остановились. Пол здесь был отделан сверкающим мрамором, стены – нежно-лососевого цвета, перила – из какого-то редкого дерева, четыре выходившие на площадку двери – тоже.

– Две из них замурованы изнутри, – объяснил Станислав, знавший об этом от работавших здесь коллег-ремонтников. – А две другие (главный и служебный входы), разумеется, бронированные.

(В отличие от Араселио, Станислав отлично говорил по-итальянски и был рад щегольнуть каким-нибудь трудным или изысканным словом. У себя в Польше, до того как переехать в Италию, он преподавал иностранные языки в лицее.)

За дверьми не было слышно ни звука.

– Но кто-то там определенно есть, – сказал Станислав. – Они никогда не оставляют офис пустым. В настоящее время тут располагается отдел продаж «ПРЕСТНЕДВ». В приемные часы присутствуют чиновники, вечером и ночью – вооруженные охранники. Кто знает, чего они боятся?

– Может, того, что Аннина Эспозито заползет, как тараканчик, к ним под дверь и написает на ковер, – засмеялась Пульче.

– No me gusta, мне не нравится, – сказал вполголоса Араселио. – Этот этаж разделять весь дом пополам. Низ и верх – живые люди, а в середина, как плохой крем в buena torta, – холод и тишина. Там за эти двери кто-то нас смотреть, следить и контролировать.

Пульче встала напротив двери с табличкой фирмы и показала «глазку» язык:

– Бе-е-е! – Потом обернулась к новым жильцам: – Так меня научил граф Райнольди. И «преследов» тоже он придумал. Незадолго до того, как слечь, поднялся сюда потихоньку и исправил на табличке:

А еще он придумал название для нашего дома. Поскольку они с дедушкой упрямо отказывались продавать свою площадь, он всегда называл ее «наша Упрямая Твердыня».

– Упрямая Твердыня, – повторила за ней Коломба. Теперь она поняла, почему Ланч назвал дом таким странным именем. – Мне нравится. А почему вы не повесите табличку на входе?

– Граф сделал несколько медных табличек, больших и красивых, – сказала Пульче. – Каждую ночь преследы ее снимали, а он на следующий день вешал новую. Он был очень хороший, наш граф. Говорил, что, если бы я была большая, он бы на мне женился.

– А сколько тебе сейчас? – спросила Коломба.

– Одиннадцать с половиной.

– Как мне? Неужели? Я думала, ты еще в младших классах учишься.

– С этого года иду в среднюю школу. А ты знаешь, что тебя записали в мой класс? Я очень рада. В Упрямой Твердыне живет больше тридцати детей, но все они или слишком маленькие, или слишком большие. А ты – как будто специально для меня.

Глава пятая

Вот он наконец – пятый этаж. Взрослые остановились, чтобы отдышаться. У мамы на лбу выступил пот. Ланч уже ждал нас на пороге.

– Надеюсь, вы оцените нашу англо-неаполитанскую кухню, – сказал он. – Мне помогала синьора Эспозито (она живет этажом ниже). Мы приготовили лазанью с тефтельками, цукини под маринадом и сливовый пудинг. По настоящему йоркскому рецепту.

– Мама Иммаколаты потрясающе готовит, – объяснила Пульче.

Я вспомнила, что она уже произносила эту фамилию.

– Кажется, ты говорила, что девочку зовут Аннина?

– Аннина зовут младшую. Но там есть еще Даяна и Иммаколата. И Чиро, и Дженнарино, и Сальваторе, – ответила Пульче, загибая пальцы.

– Типичная большая неаполитанская семья, – объяснил Ланчелот с типичным английским акцентом. – Еще три дяди и тетя Кончетта. С самой синьорой Ассунтой и ее мужем получается двенадцать человек.

– И все дети бегают и кричают на лестница, – вставил Араселио. – Вместе с лос чикос из другие три квартирос – из Филиппины, Сенегал и Индия. Я же говорил тебе, Паломита, что в этот дом есть сто чикос, и все разного цвета.

Лео, Пульче и Коломба прошли вперед взрослых через широкую прихожую и вскоре оказались на террасе, где их ждал синьор Петрарка.

Дедушка Пульче был не толстым – он был огромным. Лео с Коломбой еще не видали никого, кто был бы такой вышины и ширины. По сравнению с ним великан Араселио выглядел худым и тщедушным.

Пульче, казалось, была довольна впечатлением, которое дедушка произвел на ее друзей.

– Все смотрят на него, открыв рот, когда встречают в первый раз, – гордо сказала она, как будто размеры дедушки были его заслугой.

– Пульхерья, чего ты на себя понакру тила? Ты же вся вспотела. Так недолго заболеть перед самой школой. Иди переоденься, – сказал дедушка.

– Я уже заболела. У меня ветрянка. А шарф и шапку мне велел надеть Ланч.

Старик вздохнул:

– А еще говорят, что англичане воспитывают детей в спартанском духе!

В это время подоспели остальные. Секретарь показал восхищенным гостям виноградник, ящики с помидорной рассадой, голубятню, курятник и оранжерею с орхидеями.

Терраса напоминала висячие сады. Кругом были расставлены большие терракотовые горшки с цветущими кустами и деревцами, а между ними спокойно прогуливались куры, за которыми с крыши оранжереи следил прекрасный и гордый петух. В игрушечной коляске, рядом с куклой Пульче, устроилась курица-несушка. Еще пять петухов дремали у парапета, не обращая внимания ни на кур, ни на низко летающих голубей, которые то и дело садились на спинку стула синьора Петрарки. Стул был металлический, c железными перекладинами, скрепленными болтами. Перед ним стоял мольберт с холстом, завешенным какой-то тряпкой. Рядом на табуретке лежала палитра и коробка с масляными красками.

Обеденный стол был накрыт в дальнем конце террасы – со стороны двора. Дрозд с желтым клювом клевал хлеб из корзинки, другой пил воду из стеклянного кувшинчика.

– Извините за беспорядок, – сказал Ланчелот Гривз.

– Так тут же прекрасно! – воскликнул Лео. Глаза у него разбегались от восторга.

А синьора Эвелина, забыв про приличия, не сводила глаз с хозяина дома. Она смотрела на него, как альпинист на вершину Гималаев, – с удивлением и восторгом.

Синьор Петрарка улыбнулся ей с дружеским участием:

– Добро пожаловать, дорогая. Рад, что вы почтили мой дом своим присутствием. Знайте, что эта дверь всегда открыта для вас и ваших детей. И преклоняюсь перед вашей красотой.

Он действительно поклонился с неожиданной для такого великана легкостью и протянул ей руку. Коломба заметила, что мать ответила ему непринужденным рукопожатием, без капли робости. Похоже, она была в приподнятом настроении, как когда-то, когда с шампанским праздновала возвращение мужа из круиза.

Позже, когда они уже вернулись домой, Эвелина призналась золовкам:

– После смерти Альваро это первый человек, рядом с которым я почувствовала себя уверенно и надежно, как будто в этом доме со мной не может случиться ничего плохого.

После обеда мама не уткнулась в телевизор, пропустила очередную серию «Урагана» и даже не вспомнила об этом. Для начала нашей новой жизни в новом городе уже неплохо.

Тети со своими двумя женихами поужинали вместе с нами, а потом отправились к себе домой.

Сейчас я лежу с закрытыми глазами на верхней половине своей двухъярусной кровати и пытаюсь привести мысли в порядок.

С тех пор как мы закрыли за собой дверь нашей квартиры в Генуе (даже не верится, что это было еще сегодня утром), я столько всего увидела и узнала. Больше всего мне нравится, что у нас есть свой таинственный сад. Гораздо меньше – что имеются безымянные враги. Но главное – я, кажется, нашла себе подругу.

Хотя это еще не точно.

Э-будем-посмотрети.

Глава шестая

Станислав опасался не зря. За закрытыми дверями «ПРЕСТНЕДВ» скрывался кто-то, кого не обрадовали разговорчики наших друзей и высунутый язык Пульче и кто доложил об этом анонимному президенту компании.

Днем тот вызвал администратора Гельвецио Кальци в центральный офис «ПРЕСТНЕДВ».

– За что только вам деньги платят! – ледяным тоном сказал президент. – За некомпетентность и идиотизм? Вы понимаете, что из-за вашего разгильдяйства остановился весь наш проект «Исторический центр – для достойных»?

– Но, синьор президент, – пролепетал Кальци, – он остановился еще раньше. Что же делать, если новые собственники не хотят продавать…

– ТЕПЕРЬ не хотят. Теперь, когда этот фанатик Петрарка перетянул их на свою сторону. Надо было играть на опережение.

– Но я пробовал. Я написал письмо…

– Он пробовал! Он написал! Это же курам на смех.

Президент откинулся на спинку кресла и смотрел на Гельвецио Кальци ледяным взглядом.

– Нет, вы ничего им не объяснили, кретин. Все наши усилия последних лет пошли прахом – как и миллиарды, потраченные на реставрацию. Теперь эти оборванцы так и будут торчать в своей берлоге. Вы понимаете, что номер тридцать пять будет у всех как бельмо на глазу? Мы даже не можем представить проект «Исторический центр для достойных» как наш ответ «Белейшим кварталам».

– Но ведь и граф не согласился продать, и Петрарка никогда не уступит… – попробовал возразить администратор.

– Эти два старых маразматика! – в ярости завопил президент. – Единственные во всем квартале, кто осмелился встать у нас на пути… Единственные, кто не понял, что согласиться – в их собственных интересах. Идиоты! Отвергнуть такое уникальное предложение! Встать на защиту этого сброда… Умалишенные кретины! И теперь, когда Петрарка остался один…

– Маленький винтик большую машину остановит, – грустно вздохнул Гельвецио Кальци.

Начальник посмотрел на него с презрением.

– Хорошо умеете вздыхать, Кальци. Вам платили как раз за то, чтобы вы убрали этот винтик, даже два: Петрарку и эту вдову. Ну что я могу вам сказать? Я больше не нуждаюсь в ваших услугах. С этого момента вы уволены.

Гельвецио Кальци ударился в слезы:

– Дайте мне еще один шанс! Мне надо кормить семью!

Но начальник, встав, указал ему на дверь:

– Завтра утром зайдете в офис и получите расчет. И чтобы ноги вашей тут больше не было.

Глава седьмая

«Спокойной ночи, папа. Спокойной ночи, Филиппо. Хороших снов вам там, на дне океана».

Вот уже год, как Коломба мысленно произносила эти слова каждый раз перед тем, как уснуть.

В первые дни в Милане она стала обращаться еще и к графу Райнольди, благодаря его за новую спокойную жизнь, которую он подарил ей и ее семье. Здесь им всем сразу стало лучше. (Чтобы снова стать совсем счастливыми, нужно было оживить папу, а это, увы, невозможно.)

Лео перестал ныть по каждому поводу и больше не пялился целый день в телевизор вместе с мамой. У него появилось много друзей-ровесников из нового дома. Они вместе гуляли в таинственном саду и во дворе, играли в стеклянные шарики, лазали по деревьям или гоняли вокруг на велосипеде. Среди этих ребят были и темнокожие, и с необычным разрезом глаз, но Коломба ни разу не слышала, чтобы братишка упомянул об этом хоть единым словом. Кажется, он вообще не замечал никакой разницы между собой и ими.

Каждый день, закончив завтракать или ужинать, Лео рвется во двор играть с друзьями. К моему огромному облегчению, он больше ни разу не повторял отвратительных лозунгов акулы-тибурона, которые тот каждые пять минут выкрикивает в передаче «Хозяева в собственном доме» и в других подобных.

Но особенно счастлив мой брат оттого, что мама разрешила ему взять кошку. Эта черная кошечка, почти котенок, появилась у нас на пороге вместе с Пульче – висела у нее на свитере. (Ланч по-прежнему укутывал Пульче, как на Северный полюс, хотя она уже почти поправилась.)

– Липучка, – представила кошку Пульче. – Виктор Гюго так ее прозвал, потому что она все время висит на мне, никакими силами не отодрать.

– Это ненормально, – заметила мама.

Она так радуется, когда приходит Пульче, что даже на время перестает смотреть телевизор.

– Конечно. Где это видано, чтобы кошка боялась кур?

И Пульче объяснила, что Липучка боится спускаться на пол не только на террасе, но и в самой квартире. Стоит ей только увидеть через стеклянную дверь гребешок или клюв, как ее охватывает паника.

– А ведь они ни разу не сделали ей ничего плохого, даже петух. Когда-то одна курица за ней погналась, да и то не догнала, потому что Липучка залезла по водосточной трубе на карниз. Но с тех пор, как только она видит курицу, у нее начинается паническая атака. И каждое утро, когда петух просыпается и приветствует солнце, она забивается под мебель. Боюсь, как бы с ней сегодня-завтра не случился инфаркт.

– Бедное животное. Может быть, ей нужно поменять дом? – разжалобившись, сказала мама.

Пульче как будто только этого и ждала.

– Да, – оживилась она. – Мы больше не можем держать ее у себя и ищем ей новых хозяев. Виктор Гюго сказал мне спросить у вас.

Так, с разрешения мамы, которая не может ни в чем отказать Пульче, Липучка сделалась кошкой Лео. И хотя кур у нас нет, она половину времени проводит, вцепившись в моего брата.

Когда Лео не было дома, Липучка залезала на спинку кресла и смотрела телевизор. Она была умная кошка и, кажется, все понимала. Если видела на экране лающую собаку, спина у нее выгибалась дугой и шерсть становилась дыбом. Если в рекламе показывали жареного цыпленка, она издавала особенный мяв – жалобный и сердитый одновременно, как будто говорила: «Я, между прочим, дико голодная. Дайте поесть-то хоть чего-нибудь!»

Однажды, когда в кадре появилась мышь, Липучка бросилась, чтобы ее схватить, но, ткнувшись носом в экран, шлепнулась, оглушенная, на пол.

Не знаю, могут ли кошки терять сознание, но Липучка, выходит, смогла. Есть у нее еще одно свойство – странное, по-моему, для кошки – необыкновенный нюх. На соревнованиях ищеек она наверняка получила бы золотую медаль. Липучка часто уходит гулять на крышу или в сад, забираясь, как по лестнице, по перекрученному стволу глицинии. Если в это время спрятать одну из ее любимых вещей в непредсказуемом месте, то, вернувшись домой, она найдет пропажу в считаные минуты, даже если вещь несъедобная и ничем таким не пахнет, например войлочный петушок-талисман, подаренный Лео его крестным.

Но что самое удивительное, Липучка терпеть не может Валерио Карраду и Кукарикарди – стоит ей только услышать их голос, как она начинает шипеть, прижимает к голове уши и ужасно скалится. Мама никак не может этого понять.

– Такая милая, ласковая кошечка, – удивляется она. – Ладно еще на Карраду, он все время кричит, и, может быть, это ее пугает. Но шипеть на Риккардо Риккарди – такого милого, элегантного, с очаровательной улыбкой и приятным голосом…

Несмотря на столько новых впечатлений, мама осталась верна своему идолу – телевизору. Ее любимая передача с Большим Джимом называется «Лучше, чем прежде» и придумана специально для жен, которые перестали нравиться своим мужьям. В студию приглашают какую-нибудь бедолагу, которая пожаловалась, что растолстела или разучилась делать макияж и элегантно одеваться. Вначале Риккардо Риккарди показывает ее публике в некрасивом виде, а потом отправляет в «Бьюти Фарм» под названием «Боттичеллиана».

Пульче объяснила мне, что «Бьюти Фарм», то есть «Ферма красоты», – это вроде реставрационной мастерской для женщин, где они совершенно преображаются. У Пульче нет никаких проблем с английским, потому что она каждое лето ездит на месяц в Манчестер, где живет в семье Ланчелота.

Синьора Мурджия рассказала маме Коломбы, что «Боттичеллиана» принадлежит Валерио Карраде. Она прочитала об этом в журнале, посвященном жизни телезвезд. В статье говорилось, что этот застройщик и враг темнокожих баснословно богат, но не декларирует свою собственность, чтобы не платить налоги.

Если верить тому, что написано, Карраде принадлежали, например, дом моды «Феникс», сеть супермаркетов «Экономка», салон компьютерной техники «Омикрон», все турбазы фирмы «Райские каникулы», журнал «Разговорчики с Розой Конфет-то» и даже несколько частных клиник, в которых лечились актеры, певцы и другие богатые и известные люди. Ну и, конечно же, фирма, которая хотела застроить весь Милан «Белейшими кварталами».

Когда синьора Мурджия все это рассказала, мама ответила, что это невозможно, что один человек не может быть настолько богатым и что журналисты всегда преувеличивают.

– Если бы у Каррады было столько денег, – заметила она, – он помогал бы безработным и не боялся, что иммигранты оставят их без рабочих мест.

На самом деле – кто бы ни оказался владельцем – «Боттичеллиана» была не фермой, а старинной виллой с огромным садом. Свое название она получила потому, что в холле виллы висит огромная копия картины Боттичелли, на которой обнаженная Венера вышла из моря и стоит во весь рост в морской раковине. Та же картина, что и в заставке телепередачи.

Из видеороликов, снятых в «Бьюти Фарм», видно, как происходит преображение женщин. В нем участвует множество людей, которые обучают героиню передачи гимнастике для похудения, делают ей макияж, меняют цвет волос и прическу, подбирают стиль одежды. В конце концов она возвращается в студию, и туда же приглашают ее мужа. При виде преображенной жены он обычно делает большие глаза и бросается обнимать ее, восклицая: «Ты стала еще прекрасней, чем когда мы только познакомились!» или что-то в этом роде.

В общем, сколько было этих передач, все мужья остались довольны.

На маму это производит большое впечатление. Посмотрев такой ролик, она обычно говорит:

– Надо же! И ведь, если подумать, это было совсем не трудно!

Я заметила, что передача пошла ей чуть-чуть на пользу. Она стала приличнее одеваться, причесывается перед зеркалом и, главное, держит поблизости нормальные туфли. Если кто-нибудь заглядывает в гости, она быстро скидывает тапочки и зафутболивает их под кресло.

У обитателей Твердыни было принято ходить в гости без предупреждения.

Кроме доктора Мурджия, на одной площадке с Тоскани жили две сестры среднего возраста, одна – портниха, другая – вязальщица.

Как-то раз они позвонили в дверь.

– Добрый день! Мы пришли познакомиться с нашими новыми хозяевами, – сказала та, что была похудее.

Потом они представились:

– Пальма и Бетулла[16] Людовичис. Наш отец был лесником, – добавили сестры, словно оправдываясь за свои имена.

Очень скоро выяснилось, что соседки увлекаются телесериалами так же и даже еще больше, чем синьора Эвелина. Остальное – викторины, ток-шоу, лотерею, программы Риккардо Риккарди и даже американские фильмы – они никогда не смотрели. Их интересовали только любовь, страсть, семейные отношения, графское наследство, монахини, подмененные дети – и чтобы все это было в таинственном прошлом.

– А жизнь простых людей, это же так скучно, – говорила Пальма.

– И что интересного в этих передачах Камиллы Гальвани, где дети жалуются на своих родителей, что те не покупают им мотоцикл? – говорила Бетулла. – Хватит с меня, что я каждый день слышу, как ссорятся наши соседи. Все то же самое.

Большой плоский экран с четким и ярким цветным изображением произвел на соседок колоссальное впечатление:

– Прямо как в кино! Если позволите, синьора Тоскани, мы посмотрели бы у вас «Ураган»…

Чтобы не терять времени, сестры стали приносить с собой работу. Глядя передачу, они одновременно сметывали, пришивали пуговицы, сажали рукав на резинку… Они сразу начали шить что-то красивое для Коломбы и вязать шерстяной жакет для Лео. Разумеется, бесплатно, в подарок. И, работая, наперебой обсуждали все, что происходило на экране. Поначалу синьора Эвелина от этого уставала: сколько же можно болтать? Неужели нельзя следить за сюжетом молча? Но постепенно это стало ее даже забавлять. Теперь она и сама могла вставить что-нибудь вроде: «Думаю, в ближайших двух сериях Роджер признается Луселии, что он в нее влюблен, и окажется, что черная служанка мама Сол – его бабушка».

На нашем этаже, в четвертой квартире, живет семья почтальона. Их фамилия – Реале. Два сына учатся в старших классах, а жена работает кассиршей в супермаркете «Экономка». Домой она приходит смертельно усталая, но все равно стучится к нам и спрашивает:

– Вам ничего не надо? – Потом докладывает о специальных предложениях и удивляется: – Почему синьора Тоскани не приходит к нам за покупками? Я предупрежу ее, если товар просрочен, и покажу, где выложена самая свежая зелень.

Кстати, о покупках и других домашних делах: как только мы приехали в Милан, тетя Динучча устроила маме головомойку и объяснила, что я не должна заниматься хозяйством одна. Конечно, покупки можно заказывать и по телефону, но, поскольку маму пока еще не разбил паралич, почему бы ей не ходить в магазин самой? Мама расплакалась и сказала:

– Не могу, не могу. Когда я выхожу на улицу, у меня кружится голова. К тому же я не знаю города и могу заблудиться.

– Но у вас магазин прямо под домом, – сказала тетя Динучча. – Попробуй начать с него.

Еще она велела маме прибираться в доме и перестать бояться денег. Ладно, если она опасается снова попасться на удочку телелотереи, тетя будет давать ей ровно столько, чтобы хватало на недельные расходы.

– Коломба не должна распоряжаться семейным бюджетом. Пусть у них с Лео будут карманные деньги, как у других детей, этого достаточно.

Спускаясь первый раз в магазин, мама так волновалась, что я сжалилась и пошла вместе с ней.

Продуктовый магазин в нижнем этаже дома номера тридцать пять был не простым, а индийским. Обычные продукты в нем, конечно, тоже можно было купить: макароны, рис, подсолнечное масло, молоко, сахар, томатную пасту. Но помимо этого, там продавались экзотические овощи и фрукты, например манго и папайя, какие-то длинные клубни, желтая чечевичная мука, никому не известные специи, а также разная острая, вкусно пахнущая еда.

Хозяйка магазина носила сари, ее муж оборачивал вокруг головы чалму. Это были жильцы Петрарки, с четвертого этажа. Пульче потом рассказала Коломбе, что старшая дочь семейства Баннерджи, Сангита (ей двадцать один год), была математическим гением из тех, что выигрывают в университете все стипендии и дают интервью в научных журналах. Сын их ходил в третий класс и тоже был силен в математике. Этого мальчика Коломба знала, он был одним из друзей Лео. Он приходил к Лео собирать вместе пазлы и помогал делать задание на лето. Звали его Башир. У него была очень черная с синим отливом кожа, гладкая, как шелк, и сияющие, как звезды, глаза.

Разговорившись с синьорой Эвелиной, мать двух математических гениев предложила научить ее готовить какие-нибудь индийские блюда. Коломба заметила, что новая еда может не понравиться брату.

– Не может такого быть! – с улыбкой воскликнула синьора Баннерджи. – Вчера он съел у нас в гостях целую тарелку курицы с карри и был очень доволен!

Вы поняли? Этот маленький синьор потихоньку от нас с мамой начал обходить этаж за этажом и уже перепробовал много интересной еды у наших гостеприимных соседей.

Лео рассказал нам, что родители его друзей Ли и Ми – Чаны с этажа под нами – владеют китайским ресторанчиком на виа Лугано. Дома они не готовят и даже не накрывают на стол. Дети едят палочками из алюминиевых контейнеров, в которых мать приносит им каждый день деликатесы из «Нефритового цветка».

Лео был в восторге от их спринг-роллов, спагетти с соевым соусом и свинины в кисло-сладком соусе. Синьор Чан сказал ему, что, если мы придем к ним в ресторан, они сделают для нас хорошую скидку.

Кто знает, может быть, мне и удастся вытащить туда маму. Хорошо бы пригласить и «девчонок» с женихами. Еще, пожалуй, Пальму и Бетуллу. Они познакомятся с моими тетями, а те обязательно потащат их танцевать и тоже найдут для них каких-нибудь женихов.

Глава восьмая

Последние корочки ветрянки отвалились у Пульче несколько дней назад, и Коломба вздохнула с облегчением – ей очень не хотелось идти в первый день в школу без подруги.

Она уже наслушалась о новой школе от юных обитателей Твердыни. Деточки там учились те еще – даже если жили в двух шагах, приезжали на машинах с личным шофером, задирали нос, оглядывали тебя с головы до ног, и, если одежда была не от Lovelace или от «Феникс», презрение тебе было обеспечено.

Учителям не удавалось поддерживать в классе дисциплину, потому что владельцы джакузи, будь то мальчики или девочки, не признавали ни замечаний, ни записей в дневнике. В ответ только и слышалось: «Вот я скажу папе, и вас тут не будет».

– Не волнуйся, – сказала Коломбе Пульче накануне первого дня в школе. – Главное, чтобы мы, дикие монстры (это наша боевая кличка), всегда был и вместе и не давали себя рассорить. Тогда мы будем держать этих задавак-фламингос в узде.

Прозвище, присвоенное им Араселио, было сразу подхвачено дикими монстрами и пущено в обиход.

– С какой стати мы должны рассориться? – удивилась Коломба.

– Ну например, в первые годы в школе эти фламингос были убеждены, что я должна быть на их стороне, потому что, хотя дом наш старый и обшарпанный, но как-никак мой дедушка – его владелец. В этом году они и от вас с Лео будут ждать того же – чтобы водились с ними, а не с вашими жильцами. По части дружбы у них все сложно: во-первых, итальянцы должны быть против иностранцев. Исключение – американцы, потому что те и сами могут держаться от нас в стороне. Но и среди иностранцев, по мнению фламингос, есть те, что рангом пониже, и те, что повыше. Неитальянцы с белой кожей должны смотреть свысока на тех, у кого цвет кожи другой. Исключение – японцы. К японцам надо относиться с уважением, потому что их страна – богатая и по части технологий стоит впереди всех. Иностранцы с желтой кожей (даже не японцы) должны смотреть свысока на чернокожих.

– Тьфу, какие глупости! Я думала, что до такого бреда додумался только этот высокомерный кретин Валерио Каррада, – выдохнула Коломба.

– Если назовешь его так в нашей школе, жди неприятностей, – засмеялась Пульче. – Они все его поклонники, каррадисты. Ни одной серии «Хозяев в собственном доме» не пропустят. Считают, раз он сколотил себе такое состояние, значит, по определению умнее других. «Не богатый – значит дурак» – так они считают. Хорошо, что в этом году мы с тобой в одном классе. Среди старших есть еще умные ребята, которые плевать хотели на правила джакузи, например Франческо Валла. Он влюблен в Леопольдину Сенгор, хотя она его не замечает. А в моем классе – одни законченные каррадисты. В пятом мне приходилось драться практически со всеми. Одной.

– Драться?! – поразилась Коломба. В ее школе в Генуе такие вещи были запрещены.

– А что они думали? – презрительно сказала Пульче. – Что я позволю им задирать и обижать малышей из Твердыни? Ты тоже теперь отвечаешь за ваших жильцов. Почему, ты думаешь, Виктор Гюго и граф отказались продавать свою долю преследам? Потому что все жильцы из других домов не успели глазом моргнуть, как их выкинули на улицу. И неизвестно, где они все теперь, хотя среди них были старики, которые прожили в этих домах всю жизнь. Ты ведь не хочешь, чтобы и с нашими случилось такое?

Коломба с трудом могла представить, чтобы Пульче, такая маленькая и тщедушная, ввязалась с кем-нибудь в драку.

– Ты правда умеешь драться? – недоверчиво спросила она.

– Да, Виктор Гюго научил. Ты видела фильм «Сила личности» про белого мальчика в Южной Африке? Там похоже. И Ланч следит, чтобы я была в форме.

– И что, побеждаешь?

– Когда как. Главное – не победить, а чтобы они поняли, что ты никогда не сдашься.

– Забавно! То же самое мне всегда говорит Араселио.

Война между джакузи – так дети Твердыни называли фламингос еще до Араселио – и дикими монстрами тянется уже года два, не меньше. Поначалу мы назывались просто дикарями. Так обзывали нас джакузи: «Эти дикари из развалюхи».

Тогда Кларабелла Ризотто посоветовала дочкам:

– Напишите это имя на вашем знамени и носите с честью. Это же так романтично! Философ Руссо говорил, что лучший человек – это дикарь.

Потом синьора, у которой убирается мать семейства Сенгор, подарила Аминате чудесную книжку с картинками «В краю диких монстров», и Пульче решила, что дикие монстры – самое подходящее имя для обитателей Твердыни.

Утром мы выходим из дома все вместе. Перед выходом Пульче собирает нас в саду и придирчиво оглядывает, как генерал – свое войско.

С самого первого дня она назначила меня своим лейтенантом. Остальные четверо – все из третьего класса средней школы: Леопольдина Сенгор, Сиро Эспозито, Рамон Накпил и Агнесса Ризотто, старшая дочка писательницы. Агнессу фламингос тоже долго старались переманить на свою сторону, потому что ее мама хоть и не владелица, но зато известная писательница и часто появляется на телеэкране. Но им это не удалось: Агнесса никогда не предала бы Пульче, хотя из-за разницы в возрасте они не могут быть подругами. Агнесса дружит с Леопольдиной, а сестру ее зовут Сабина – она учится в начальной школе, в третьем классе.

Всю дорогу от дома до школы младшие находятся под нашим присмотром.

Пульче едет впереди на велосипеде, оглядывается на нас через плечо, возвращается, делает круги, как пастушья собака вокруг стада, проверяя, чтобы никто не отстал.

Больше всего диких монстров среди младших. В каждом классе – трое или четверо, и они друг друга поддерживают. Еще четверо – малыши из детского сада. Аминате Сенгор всего три года, и до этого июня она была на попечении синьоры Циляк вместе с тремя другими «сокровищами». Амината – чудесная: кажется, будто внутри у нее горит лампочка. Глаза, улыбка, щечки, волосы – все светится. Так и хочется ее расцеловать. Леопольдина заплетает ей косички с четырьмя бантиками, каждый день разного цвета.

Леопольдина из нас самая высокая. Они с Сиро Эспозито старше всех: обоим уже исполнилось тринадцать лет. А те из Твердыни, кто уже закончил среднюю школу, к диким монстрам не относятся, потому что учатся в других концах города.

Леопольдина очень красивая. Она похожа на фотомодель, несмотря на то что носит очки. Старшие джакузихи ей страшно завидуют, потому что, хотя она ест в столовой то же, что они, но остается тоненькой как тростинка. И на коже – ни единого прыщика. А еще из-за Франческо. Конечно! Самый красивый мальчик в школе смотрит на нее как на принцессу, а их как будто вообще не замечает.

А Леопольдине и дела нет до всех этих глупостей. Ей надо заниматься с Аминатой и другими братьями-сестрами, которые еще моложе. Родители работают в клининговой компании и утром уходят из дома очень рано. Они сенегальцы. Еще одна из младших, Джарра, учится в одном классе с Лео.

На нас с Пульче все в классе смотрят сверху вниз. Нас – двое диких монстров против двадцати трех джакузи. Они – подавляющее большинство. А мы – меньшинство, подавленное.

Самым опасным временем для диких монстров была перемена. В общем столпотворении джакузи не упускали случая сделать им гадость исподтишка: ставили подножки, толкали, пачкали одежду фломастерами, да еще такими, что не отмываются. И конечно, всячески задирали, а если начиналась ссора, старались свалить все на них. Если кто-нибудь из преподов делал джакузи замечание за грязные ругательства, они уверяли, что научились у «этих оборванцев из развалюхи».

Младшие дикие монстры привыкли держаться тесным кружком где-нибудь в сторонке, предоставив Пульче и ее пятерым лейтенантам отвечать на провокации.

Провокаторы они те еще. Говорят, что мы живем в мышатнике.